ли ты выйдешь замуж за Кавальканти и я получу его три миллиона, или даже если люди просто будут думать, что я их получу, кредит мой немедленно восстановится. Тогда мое состояние упрочится и я, наконец, вздохну свободно, ибо вот уже второй месяц меня преследует злой рок, и я чувствую, что бездна разверзается у меня под ногами. Ты меня поняла? - Вполне. Вы отдаете меня под залог трех миллионов. - Чем выше сумма, тем более это лестно; ее размеры определяют твою ценность. - Благодарю вас, сударь. Еще одно слово: обещаете ли вы мне пользо- ваться только номинально вкладом господина Кавальканти, но не трогать самого капитала? Я говорю об этом не из эгоизма, но из щепетильности. Я согласна помочь вам восстановить ваше состояние, но не желаю быть вашей сообщницей в разорении других людей. - Но ведь я тебе говорю, - воскликнул Данглар, - что с помощью этих трех миллионов... - Считаете ли вы, что вы можете выпутаться, не трогая этих трех мил- лионов? - Я надеюсь, но опять-таки при том условии, что этот брак состоится. - Вы можете выплатить Кавальканти те пятьсот тысяч франков, которые вы обещали мне в приданое? - Он получит их, как только вы вернетесь из мэрии. - Хорошо! - Что это значит: хорошо? - Это значит, что я даю свою подпись, но оставляю за собой право рас- поряжаться своей особой. - Безусловно. - В таком случае - хорошо; я заявляю вам, сударь, что готова выйти замуж за господина Кавальканти. - Но что ты думаешь делать? - Это уж моя тайна. В чем же было бы мое преимущество перед вами, ес- ли я, узнав вашу тайну, открыла бы вам свою? Данглар закусил губу. - Итак, ты согласна, - сказала он, - сделать все официальные визиты? - Да, - ответила Эжени. - И подписать через три дня договор? - Да. - В таком случае я в свою очередь скажу тебе: хорошо! И Данглар взял руку дочери и пожал ее. Но странное дело - отец при этом рукопожатии не решился сказать: "Благодарю тебя", а дочь даже не улыбнулась отцу. - Наши переговоры окончены? - спросила Эжени, вставая. Данглар кивнул, давая понять, что говорить больше не о чем. Пять минут спустя под руками мадемуазель д'Армильи зазвучал рояль, а мадемуазель Данглар запела проклятие Брабанцио Дездемоне. Как только ария была окончена, вошел Этьен и доложил Эжени, что лоша- ди поданы и баронесса ждет ее. Мы уже присутствовали при том, как обе дамы побывали у Вильфоров, от- куда они вышли, чтобы ехать дальше с визитами. XIX. БРАЧНЫЙ ДОГОВОР Прошло три дня после описанной нами сцены, и настал день, назначенный для подписания брачного договора между мадемуазель Эжени Данглар и Анд- реа Кавальканти, которого банкир упорно продолжал называть князем. Было около пяти часов вечера, свежий ветерок шелестел листвой в садике перед домом Монте-Кристо; граф собирался выехать, и поданные ему лошади били копытами землю, едва сдерживаемые кучером, уже четверть часа сидевшим на козлах. В это время в ворота быстро въехал элегантный фаэтон, с которым мы уже несколько раз встречались, хотя бы, например, в известный нам ве- чер в Отейле; из него не вышел, а скорее выпрыгнул на ступени крыльца Андреа Кавальканти, такой блестящий, такой сияющий, как будто и он соби- рался породниться с княжеским домом. Он с обычной фамильярностью осведомился о здоровье графа и, легко взбежав на второй этаж, столкнулся на площадке лестницы с ним самим. При виде посетителя граф остановился. Но Андреа Кавальканти взял раз- гон, и его уже ничто не могло остановить. - Здравствуйте, дорогой граф! - сказал он МонтеКристо. - А, господин Андреа! - сказал тот своим обычным полунасмешливым то- ном. - Как поживаете? - Чудесно, как видите. Тысячу вещей надо вам сказать. Но прежде всего скажите, вы собирались выехать или только что вернулись? - Собираюсь выехать. - В таком случае, чтобы не задерживать вас, я, если разрешите, сяду к вам в коляску, а Том будет следовать за нами. - Нет, - сказал с неуловимо презрительной улыбкой граф, - отнюдь не желавший показываться в обществе этого молодого человека, - я предпочи- таю выслушать вас здесь, дорогой господин Андреа; в комнате разговари- вать удобнее, и нет кучера, который на лету подхватывает ваши слова. И граф вошел в маленькую гостиную второго этажа, сел и, закинув ногу на ногу, пригласил гостя тоже сесть. - Вам известно, дорогой граф, - сказал Андреа, весь сияя, - что обру- чение назначено на сегодня: в девять часов вечера у моего тестя подписы- вают договор. - Вот как! - ответил Монте-Кристо. - Как, разве это для вас новость? И разве Данглар не уведомил вас? - Как же, - сказал граф, - я вчера получил письмо, по, насколько пом- ню, там не указан час. - Вполне возможно; мой тесть, должно быть, рассчитывал, что это всем известно. - Ну, что ж, поздравляю, господин Кавальканти, - сказал Монте-Кристо, - вы делаете хорошую партию; к тому же мадемуазель Данглар очень недурна собой. - О да, - скромно ответил Кавальканти. - А главное, она очень богата; так я по крайней мере слышал, - сказал Монте-Кристо. - Вы думаете, она очень богата? - Несомненно; говорят, что Данглар скрывает по меньшей мере половину своего состояния. - А он сознается в пятнадцати или двадцати миллионах, - сказал Анд- реа, и глаза его блеснули от радости. - И кроме того, - прибавил Монте-Кристо, - он еще собирается заняться одной денежной операцией, довольно обычной в Соединенных Штатах и в Анг- лии, но совершенно новой во Франции. - Да, я знаю, вы говорите о железнодорожной концессии, которую он только что получил? - Вот именно. По общему мнению, он наживет на этом по крайней мере десять миллионов. - Десять миллионов! Вы думаете? Это великолепно! - сказал Кавалькан- ти, опьяняясь металлическим звоном этих золотоносных слов. - Не говоря уже о том, - продолжал Монте-Кристо, - что все это состо- яние достанется вам; это вполне справедливо, раз мадемуазель Данглар единственная дочь. Впрочем, ваше собственное состояние, как мне говорил ваш отец, немногим меньше состояния вашей невесты. Но оставим эти денеж- ные вопросы. Знаете, господин Андреа, я нахожу, что вы очень быстро и ловко повели это дело. - Да, недурно, - сказал Андреа, - я прирожденный дипломат. - Ну, что ж, вы и будете дипломатом; дипломатии, знаете, нельзя выу- читься, - для этого нужно чутье... Так ваше сердце в плену? - Боюсь, что да, - отвечал Андреа тем тоном, которым на подмостках Французского театра Альцесту отвечают Дорант или Валер. - И вам отвечают взаимностью? - Очевидно, раз за меня выходят замуж, - отвечал Андреа, победоносно улыбаясь. - Но все же не следует забывать об одном существенном обстоя- тельстве. - О каком же? - О том, что мне в этом деле необыкновенно помогли. - Да что вы! - Несомненно. - Обстоятельства? - Нет, вы. - Я? Да полно, князь, - сказал Монте-Кристо, подчеркивая титул. - Что такого мог я для вас сделать? Разве недостаточно было вашего имени, ва- шего общественного положения и ваших личных достоинств? - Нет, - отвечал Андреа, - что бы вы ни говорили, граф, я продолжаю утверждать, что то место, которое вы занимаете в свете, сделало больше, чем мое имя, мое общественное положение и мои личные достоинства. - Вы глубоко заблуждаетесь, сударь, - сказал Монте-Кристо, почувство- вав коварный намек в словах Андреа, - я начал вам покровительствовать только после того, как узнал о богатстве и положении вашего уважаемого отца. Кому я обязан удовольствием быть с вами знакомым? Ведь я никогда не видел ни вас, ни вашего достойного родителя! Двум моим друзьям, лорду Уилмору и аббату Бузони. Что заставило меня - не говорю ручаться за вас, а ввести вас в общество? Имя вашего отца, столь известное и уважаемое в Италии; лично вас я не знаю. Спокойствие графа, его непринужденность заставили Андреа понять, что его в данную минуту держит сильная рука и что ему не так легко будет из- бавиться от этих тисков. - Скажите, граф, - спросил он, - мой отец в самом деле так богат? - По-видимому, да, - отвечал Монте-Кристо. - А вы не знаете - деньги, которые я должен внести Данглару, уже при- были? - Я получил уведомление. - Значит, три миллиона... - Три миллиона в пути, по всей вероятности. - И я их получу? - Мне кажется, - ответил граф, - что до сих пор вы получали все, что вам было обещано! Андреа был до того изумлен, что на минуту даже задумался. - В таком случае, сударь, - сказал он, помолчав, - мне остается обра- титься к вам с просьбой, и, надеюсь, вы меня поймете, даже если она и будет вам неприятна. - Говорите, - сказал Монте-Кристо. - Благодаря моему состоянию я познакомился со многими людьми, у меня, по крайней мере сейчас, куча друзей. Но, вступая в такой брак, перед ли- цом всего парижского общества, я должен опереться на человека с громким именем, и если меня поведет к алтарю не рука моего отца, то это должна быть чья-нибудь могущественная рука; а мой отец не приедет, ведь правда? - Он дряхл, и его старые раны ноют, когда он путешествует. - Понимаю. Так вот, я и обращаюсь к вам с просьбой. - Ко мне? - Да, к вам. - С какой же, бог мой? - Заменить его. - Как, дорогой мой? После того как я имел удовольствие часто беседо- вать с вами, вы еще так мало меня знаете, что обращаетесь ко мне с по- добной просьбой? Попросите у меня взаймы полмиллиона, и хотя подобная ссуда довольно необычна, но, честное слово, вы меня этим меньше стесни- те. Я уже, кажется, говорил вам, что граф Монте-Кристо, даже когда он участвует в жизни здешнего общества, никогда не забывает правил морали, более того - предубеждений Востока. У меня гарем в Каире, гарем в Смирне и гарем в Константинополе, и мне быть посаженым отцом! Ни за что! - Так вы отказываетесь? - Наотрез; и будь вы моим сыном, будь вы моим братом, я бы все равно вам отказал. - Какая неудача! - воскликнул разочарованный Андреа. - Но что же мне делать? - У вас сотня друзей, вы же сами сказали. - Да, но ведь вы ввели меня в дом Данглара. - Ничуть! Восстановим факты; вы обедали вместе с ним у меня в Отейле, и там вы сами с ним познакомились, это большая разница. - Да, по моя женитьба... вы помогли... - Я? Да ни в малейшей мере, уверяю вас; вспомните, что я вам ответил, когда вы явилась ко мне с просьбой сделать от вашего имени предложение; нет, я никогда не устраиваю никаких браков, милейший князь, это мой принцип. Андреа закусил губу. - Но, все-таки, - сказал он, - вы там будете сегодня? - Там будет весь Париж? - Разумеется! - Ну, значит, и я там буду, - сказал граф. - Вы подпишете брачный договор? - Против этого я ничего не имею; так далеко мои предубеждения не простираются. - Что делать! Если вы не желаете согласиться на большее, я должен удовлетвориться тем, на что вы согласны. Но еще одно слово, граф. - Пожалуйста. - Дайте мне совет. - Это не шутка! Совет - больше, чем услуга. - Такой совет вы можете мне дать, это вас ни к чему не обязывает. - Говорите. - Приданое моей жены равняется пятистам тысячам ливров? - Эту цифру мне назвал сам барон Данглар. - Должен я взять его или оставить у нотариуса? - Вот как принято поступать: при подписании договора оба нотариуса уславливаются встретиться на следующий день или через день; при этой встрече они обмениваются приданым, в чем и выдают друг другу расписку; затем, после венчания, они выдают все эти миллионы вам, как главе семьи. - Дело в том, - сказал Андреа с плохо скрытым беспокойством, - что мой тесть как будто собирается поместить наши капиталы в эту пресловутую железнодорожную концессию, о которой вы мне только что говорили. - Так что же! - возразил Монте-Кристо. - Этим способом, - так по крайней мере все уверяют, - ваши капиталы в течение года утроятся. Барон Данглар хороший отец и умеет считать. - В таком случае, - сказал Андреа, - все прекрасно, если не считать, конечно, вашего отказа, который меня огорчает до глубины души. - Не приписывайте его ничему другому, как только вполне естественной в подобном случае щепетильности. - Что делать, - сказал Андреа, - пусть будет по-вашему. До вечера! - До вечера. И, невзирая на едва ощутимое сопротивление МонтеКристо, губы которого побелели, хоть и продолжали учтиво улыбаться, Андреа схватил руку графа, пожал ее, вскочил в свой фаэтон и умчался. Оставшееся до вечера время Андреа употребил на разъезды и визиты, ко- торые должны были возбудить у его друзей желание появиться у банкира во всем своем великолепии, ибо он ослеплял их обещаниями предоставить им те самые волшебные акции, которые в ближайшие месяцы вскружили всем голову и которые пока что были в руках Данглара. Вечером, в половине девятого, парадная гостиная Дангларов, примыкаю- щая к этой гостиной галерея и три остальных гостиных этого этажа были переполнены раздушенной толпой, привлеченной отнюдь не симпатией, но непреодолимым желанием быть там, где можно увидеть нечто новое. Член Академии сказал бы, что званые вечера суть цветники, привлекаю- щие к себе непостоянных бабочек, голодных пчел и жужжащих шмелей. Нечего и говорить, что гостиные ослепительно сияли множеством свечей, золоченая резьба и штофная обивка стен были залиты потоками света, и вся эта безвкусная обстановка, говорившая только о богатстве, красовалась во всем своем блеске. Мадемуазель Эжени была одета с самой изысканной простотой; белое шел- ковое платье, затканное белыми же цветами, белая роза, полускрытая в ее черных, как смоль, волосах, составляли весь ее наряд, не украшенный ни одной драгоценностью. Только бесконечная самоуверенность, читавшаяся в ее взгляде, противо- речила этому девственному наряду, который сама она находила смешным и пошлым. В нескольких шагах от нее г-жа Данглар беседовала с Дебрэ, Бошаном и Шато-Рено. По случаю торжественного дня Дебрэ снова появился в этом до- ме, но на положении рядового гостя, без каких-либо особых привилегий. Данглар, окруженный депутатами и финансистами, излагал им новую сис- тему налогов, которую он намеревался провести в жизнь, когда силою обс- тоятельств правительство будет вынуждено призвать его на пост министра. Андреа, взяв под руку одного из самых элегантных завсегдатаев Оперы, излагал ему, не без развязности - так как для того, чтобы не казаться смущенным, ему приходилось быть наглым - свои планы на будущее и рисовал ту утонченную роскошь, которую он, обладая ста семьюдесятью пятью тыся- чами годового дохода, собирался привить парижскому свету. Вся остальная толпа гостей перекатывалась из гостиной в гостиную вол- нами бирюзы, рубинов, изумрудов, опалов и бриллиантов. Как всегда, наиболее пышно разодеты были пожилые женщины, а дурнушки упорнее всех выставляли себя напоказ. Если и попадалась прекрасная белая лилия или нежная благоухающая роза, то ее надо было искать гденибудь в уголке, за спиной мамаши в чалме или тетки, увенчанной райской птицей. Среди этой толкотни, жужжания, смеха поминутно раздавались голоса ла- кеев, выкрикивавших имена, известные в мире финансов, уважаемые в воен- ных кругах или знаменитые в литературе; тогда легкое колыхание толпы от- давало дань вновь прибывшему. Но если иные имена и обладали привилегией волновать это людское море, то сколько было таких, которые встречали полное равнодушие или презри- тельное зубоскальство. В ту минуту, когда на золотом циферблате стрелка массивных часов, изображающих спящего Эндимиона, показывала девять, и колокольчик, точный выразитель механической мысли, пробил девять раз, раздалось имя графа Монте-Кристо, и, словно пронизанная электрической искрой, вся толпа по- вернулась лицом к дверям. Граф был, по своему обыкновению, в простом черном фраке; белый жилет обрисовывал его широкую грудь; черный воротник казался особенно черен, столь резко он оттенял мужественную бледность лица; единственная драго- ценность - часовая цепочка - была так тонка, что едва выделялась золотой нитью на белом пике жилета. У дверей в тот же миг образовался круг. Граф сразу заметил в одном конце гостиной г-жу Данглар, в другом - Данглара, а напротив двери - мадемуазель Эжепи. Он начал с того, что подошел к баронессе, которая разговаривала с г-жой де Вильфор, явившейся в одиночестве, потому что Валентина все еще не оправилась от болезни, затем сквозь расступившуюся перед ним толпу гостей к Эжени, которую поздравил в таких сухих и сдержанных выражениях, что гордая артистка была поражена. Рядом с ней стояла Луиза д'Армильи; она поблагодарила графа за реко- мендательные письма, которые он ей дал для поездки в Италию и которыми она, по ее словам, собиралась немедленно воспользоваться. Расставшись с девушками, он обернулся и увидел Данглара, подошедшего пожать ему руку. Исполнив все требования этикета, Монте-Кристо остановился, окидывая окружающих уверенным взглядом, с тем особым выражением, присущим людям известного круга и имеющим в обществе вес, которое словно говорит: "Я сделал все, что нужно; пусть теперь другие выполняют свои обязанности по отношению ко мне". Андреа, находившийся в смежной гостиной, почувствовал по движению толпы присутствие Монте-Кристо и поспешил навстречу графу. Он нашел его окруженным плотным кольцом гостей; к его словам жадно прислушивались, как всегда бывает, когда человек говорит мало и ничего не говорит попусту. В эту минуту вошли нотариусы и разложили свои испещренные каракулями бумаги на бархатной скатерти, покрывавшей стол золоченого дерева, приго- товленный для подписания договора. Один из нотариусов сел, другой остался стоять. Предстояло оглашение договора, который должны были подписать при- сутствующие на торжестве - другими словами, пол-Парижа. Все сели - вернее, женщины сели в кружок, тогда как мужчины, более равнодушные к "энергичному стилю", как говорил Буало, обменивались заме- чаниями по поводу лихорадочного возбуждения Андреа, внимательной сосре- доточенности Данглара, невозмутимости Эжени и той легкомысленной весе- лости, с которой баронесса относилась к этому важному делу. Договор был прочитан при всеобщем молчании. Но как только чтение было окончено, в гостиных снова поднялся гул голосов, вдвое громче прежнего. Эти огромные суммы, эти миллионы, которыми блистало будущее молодой че- ты, и в довершение всего устроенная в особой комнате выставка приданого и бриллиантов невесты, поразили воображение завистливой толпы. В глазах молодых людей красота мадемуазель Данглар возросла вдвое, и в этот миг она для них затмевала солнце. Что касается женщин, то они, разумеется, хоть и завидовали миллионам, но считали, что их собственная красота в них не нуждается. Андреа, окруженный друзьями, осыпаемый поздравлениями и льстивыми ре- чами, начинавший и сам верить в действительность этого сна, почти поте- рял голову. Нотариус торжественно взял в руку перо, поднял его над головой и ска- зал: - Господа, приступим к подписанию договора. Первым должен был подписать барон, затем уполномоченный Кавалькан- ти-отца, затем баронесса, затем брачащиеся, как принято выражаться на том отвратительном языке, которым исписывается гербовая бумага. Барон взял перо и подписал; вслед за ним уполномоченный. Баронесса подошла к столу под руку с г-жой де Вильфор. - Друг мой, - сказала она мужу, беря в руки перо, - какая досада. Не- ожиданный случай, имеющий отношение к убийству и ограблению, жертвой ко- торого едва не стал граф Монте-Кристо, лишил нас присутствия господина де Вильфор. - Ах, боже мой! - сказал Данглар таким же тоном, каким сказал бы: "Вот уже мне все равно!" - Боюсь, - сказал, подходя к ним, Монте-Кристо, - не являюсь ли я не- вольной причиной этого отсутствия. - Вы, граф? Каким образом? - сказала, подписывая, г-жа Данглар. - Ес- ли так, берегитесь, я вам этого никогда не прощу. Андреа насторожился. - Но право, я здесь ни при чем, - сказал граф, - и я докажу вам это. Все обратились в слух: Монте-Кристо собирался говорить, а это бывало не часто. - Вы, вероятно, помните, - сказал граф среди всеобщего молчания, - что именно у меня в доме умер этот несчастный, который забрался ко мне, чтобы меня ограбить, и, выходя от меня, был убит, как предполагают, сво- им сообщником? - Да, - сказал Данглар. - Чтобы оказать ему помощь, его раздели, а его одежду бросили в угол, где ее и подобрали следственные власти; они взяли куртку и штаны, но за- были жилет. Андреа заметно побледнел и стал подбираться ближе к двери; он видел, что на горизонте появилась туча, и опасался, что она сулит бурю. - И вот сегодня этот злополучный жилет нашелся, весь покрытый кровью и разрезанный против сердца. Дамы вскрикнули, и иные из них уже приготовились упасть в обморок. - Мне его принесли. Никто не мог догадаться, откуда взялась эта тряп- ка; мне единственному пришло в голову, что это, по всей вероятности, жи- лет убитого. Вдруг мой камердинер, осторожно и с отвращением исследуя эту зловещую реликвию, нащупал в кармане бумажку и вытащил ее оттуда; это оказалось письмо, адресованное - кому бы вы думали? Вам, барон. - Мне? - воскликнул Данглар. - Да, представьте, вам; мне удалось разобрать ваше имя, сквозь кровь, которой эта записка была запачкана, - отвечал Монте-Кристо среди возгла- сов изумления. - Но каким же образом это могло помешать господину де Вильфор прие- хать? - спросила, с беспокойством глядя на мужа, г-жа Данглар. - Очень прошу, сударыня, - отвечал Монте-Кристо, - этот жилет и это письмо являются тем, что называется уликой; я отослал и то и другое гос- подину королевскому прокурору. Вы понимаете, дорогой барон, в уголовных делах всего правильнее действовать законным порядком; быть может, здесь кроется какой-нибудь преступный умысел против вас. Андреа пристально посмотрел на Монте-Кристо и скрылся во вторую гос- тиную. - Очень возможно, - сказал Данглар, - ведь, кажется, этот убитый - бывший каторжник? - Да, - отвечал граф, - это бывший каторжник, по имени Кадрусс. Данглар слегка побледнел; Андреа выбрался из второй гостиной и пере- шел в переднюю. - Но что же вы не подписываете? - сказал МонтеКристо. - Я вижу, мой рассказ всех взволновал, и я смиренно прошу за это прощения у вас, баро- несса, и у мадемуазель Данглар. Баронесса, только что подписавшая договор, передала перо нотариусу. - Князь Кавальканти, - сказал нотариус, - князь Кавальканти, где же вы! - Андреа, Андреа! - крикнуло несколько молодых людей, которые уже настолько сдружились со знатным итальянцем, что называли его по имени. - Позовите же князя, доложите ему, что его ждут для подписи! - крик- нул Данглар одному из лакеев. Но в ту же самую минуту толпа гостей в ужасе хлынула в парадную гос- тиную, словно в комнате появилось страшное чудовище, quaerens quern devorel [60]. И в самом деле, было от чего попятиться, испугаться, закричать. Жандармский офицер, расставив у дверей каждой гостиной по два жандар- ма, направлялся к Данглару, предшествуемый полицейским комиссаром в шар- фе. Госпожа Данглар вскрикнула и лишилась чувств. Данглар, который испугался за себя (у некоторых людей совесть никогда не бывает вполне спокойной), явил своим гостям искаженное страхом лицо. - Что вам угодно, сударь? - спросил Монте-Кристо, делая шаг навстречу комиссару. - Кого из вас, господа, - спросил полицейский комиссар, не отвечая графу, - зовут Андреа Кавальканти? Единый крик изумления огласил гостиную. Стали искать; стали спрашивать. - Но кто же он такой, этот Андреа Кавальканти? - спросил окончательно растерявшийся Данглар. - Беглый каторжник из Тулона. - А какое преступление он совершил? - Он обвиняется в том, - заявил комиссар невозмутимым голосом, - что убил некоего Кадрусса, своего товарища по каторге, когда тот выходил из дома графа МонтеКристо. Монте-Кристо бросил быстрый взгляд вокруг себя. Андреа исчез. XX. ДОРОГА В БЕЛЬГИЮ Тотчас же после замешательства, которое вызвало в доме Данглара нео- жиданное появление жандармского офицера и последовавшее за этим разобла- чение, просторный особняк опустел с такой быстротой, как если бы среди присутствующих появилась чума или холера; через все двери, по всем лест- ницам устремились гости, спеша удалиться или, вернее, сбежать; это был один из тех случаев, когда люди и не пытаются говорить банальные слова утешения, которые при больших катастрофах так тягостно выслушивать из уст даже лучших друзей. Во всем доме остались только сам Данглар, который заперся у себя в кабинете и давал показания жандармскому офицеру; перепуганная г-жа Данг- лар, в знакомом нам будуаре; и Эжени, которая с гордым и презрительным видом удалилась в свою комнату вместе со своей неразлучной подругой Луи- зой д'Армильи. Что касается многочисленных слуг, еще более многочисленных в этот ве- чер, чем обычно, так как, по случаю торжественного дня, были наняты мо- роженщики, повара и метрдотели из Кафе-де-Пари, то, обратив на хозяев весь свой гнев за то, что они считали для себя оскорблением, они толпи- лись в буфетной, в кухнях, в людских и очень мало интересовались своими обязанностями, исполнение которых, впрочем, само собою прервалось. Среди всех этих различных людей, взволнованных самыми разнообразными чувствами, только двое заслуживают нашего внимания: это Эжени Данглар и Луиза д'Армильи. Невеста, как мы уже сказали, удалилась с гордым и през- рительным видом, походкой оскорбленной королевы, в сопровождении подру- ги, гораздо более взволнованной, чем она сама. Придя к себе в комнату, Эжени заперла дверь на ключ, а Луиза бросилась в кресло. - О боже мой, какой ужас! - сказала она. - Кто бы мог подумать? Анд- реа Кавальканти обманщик... убийца... беглый каторжник!.. Губы Эжени искривились насмешливой улыбкой. - Право, меня преследует какой-то рок, - сказала она. - Избавиться от Морсера, чтобы налететь на Кавальканти! - Как ты можешь их равнять, Эжени? - Молчи, все мужчины подлецы, и я счастлива, что могу не только нена- видеть их; теперь я их презираю. - Что мы будем делать? - спросила Луиза. - Что делать? - Да. - То, что собирались сделать через три дня. - Мы уедем. - Ты все-таки хочешь уехать, хотя свадьбы не будет? - Слушай, Луиза. Я ненавижу эту светскую жизнь, размеренную, расчер- ченную, разграфленную, как наша нотная бумага. К чему я всегда стреми- лась, о чем мечтала - это о жизни артистки, о жизни свободной, независи- мой, где надеешься только на себя, и только себе обязана отчетом. Оста- ваться здесь? Для чего? Чтобы через месяц меня опять стали выдавать за- муж? За кого? Может быть, за Дебрэ? Об этом одно время поговаривали. Нет, Луиза, нет; то, что произошло сегодня, послужит мне оправданием; я его не искала, я его не просила; сам бог мне его посылает, и я его при- ветствую. - Какая ты сильная и храбрая! - сказала хрупкая белокурая девушка своей черноволосой подруге. - Разве ты меня не знала? Ну, вот что, Луиза, поговорим о наших де- лах. Дорожная карета... - К счастью, уже три дня как куплена. - Ты велела ее доставить на место? - Да. - А наш паспорт? - Вот он! Эжени с обычным хладнокровием развернула документ и прочла: "Господин Леон д'Армильи, двадцать лет, художник, волосы черные, глаза черные, пу- тешествует вместе с сестрой". - Чудесно! Каким образом ты достала паспорт? - Когда я просила графа Монте-Кристо дать мне рекомендательные письма к директорам театров в Риме и Неаполе, я сказала ему, что боюсь ехать в женском платье; он вполне согласился со мной и взялся достать мне мужс- кой паспорт; через два дня я его получила и сама приписала: "Путешеству- ет вместе с сестрой". - Таким образом, - весело сказала Эжени, - нам остается только уло- жить вещи; вместо того чтобы уехать в вечер свадьбы, мы уедем в вечер подписания договора, только и всего. - Подумай хорошенько, Эжени. - Мне уже больше не о чем думать; мне надоели вечные разговоры о по- вышении, понижении, испанских фондах, гаитийских займах. Подумай, Луиза, вместо всего этого - чистый воздух, свобода, пение птиц, равнины Ломбар- дии, каналы Венеции, дворцы Рима, берег Неаполя. Сколько у нас всего де- нег? Луиза вынула из письменного стола запертый на замок бумажник и откры- ла его: в нем было двадцать три кредитных билета. - Двадцать три тысячи франков, - сказала она. - И по крайней мере на такую же сумму жемчуга, бриллиантов и золотых вещей, - сказала Эжени. - Мы с тобой богаты. На сорок пять тысяч мы мо- жем жить два года, как принцессы, или четыре года вполне прилично. Но не пройдет и полгода, как мы нашим Искусством удвоим этот капитал. Вот что, ты бери деньги, а я возьму шкатулку; таким образом, если одна из нас вдруг потеряет свое сокровище, у другой все-таки останется половина. А теперь давай укладываться! - Подожди, - сказала Луиза; она подошла к двери, ведущей в комнату г-жи Данглар и прислушалась. - Чего ты боишься? - Чтобы нас не застали врасплох. - Дверь заперта на ключ. - Нам могут велеть открыть ее. - Пусть велят, а мы не откроем. - Ты настоящая амазонка, Эжени. И обе девушки энергично принялись укладывать в чемодан все то, что они считали необходимым в дороге. - Вот и готово, - сказала Эжени, - теперь, пока я буду переодеваться, закрывай чемодан. Луиза изо всех сил нажимала своими маленькими белыми ручками на крыш- ку чемодана. - Я не могу, - сказала она, - у меня не хватает сил, закрой сама. - Я и забыла, что я Геркулес, а ты только бледная Омфала, - сказала, смеясь, Эжени. Она надавила коленом на чемодан, и до тех пор напрягала свои белые и мускулистые руки, пока обе половинки не сошлись и Луиза не защелкнула замок. Когда все это было проделано, Эжени открыла комод, ключ от кото- рого она носила с собой, и вынула из него теплую дорожную накидку. - Видишь, - сказала она, - я обо всем подумала; в этой накидке ты не озябнешь. - А ты? - Ты знаешь, мне никогда не бывает холодно; кроме того, этот мужской костюм... - Ты здесь и переоденешься? - Разумеется. - А успеешь? - Да не бойся же, трусишка; все в доме поглощены скандалом. А кроме того, никто не станет удивляться, что я заперлась у себя. Подумай, ведь я должна быть в отчаянии! - Да, конечно, можно не беспокоиться. - Ну, помоги мне. И из того же комода, откуда она достала накидку, она извлекла полный мужской костюм, начиная от башмаков и кончая сюртуком, и запас белья, где не было ничего лишнего, но имелось все необходимое. Потом, с про- ворством, которое ясно указывало, что она не в первый раз переодевалась в платье другого пола, Эжени обулась, натянула панталоны, завязала галс- тук, застегнула доверху закрытый жилет и надела сюртук, красиво облегав- ший ее тонкую и стройную фигуру. - Как хорошо! Правда, очень хорошо! - сказала Луиза, с восхищением глядя на нее. - Но твои чудные косы, которым завидуют все женщины, как ты их запрячешь под мужскую шляпу? - Вот увидишь, - сказала Эжени. И, зажав левой рукой густую косу, которую с трудом охватывали ее длинные пальцы, она правой схватила большие ножницы, и вот в этих рос- кошных волосах заскрипела сталь, и они тяжелой волной упали к ногам де- вушки, откинувшейся назад, чтобы предохранить сюртук. Затем Эжени срезала пряди волос у висков; при этом она не выказала ни малейшего сожаления, - напротив, ее глаза под черными, как смоль, бровя- ми блестели еще ярче и задорнее, чем всегда. - Ах, твои чудные волосы! - с грустью сказала Луиза. - А разве так не во сто раз лучше? - воскликнула Эжени, приглаживая свои короткие кудри, - и разве, потвоему, я так не красивее? - Ты красавица, ты всегда красавица! - воскликнула Луиза. - Но, куда же мы теперь направимся? - Да хоть в Брюссель, если ты ничего не имеешь против; это самая близкая граница. Мы проедем через Брюссель, Льеж, Аахен, поднимемся по Рейну до Страсбурга, проедем через Швейцарию и спустимся через Сен-Готар в Италию. Ты согласна? - Ну разумеется. - Что ты так смотришь на меня? - Ты очаровательна в таком виде; право, можно подумать, что ты меня похищаешь. - Черт возьми, так оно и есть! - Ты, кажется, браниться научилась, Эжени? И обе девушки, которым, по общему мнению, надлежало заливаться слеза- ми, одной из-за себя, другой из любви к подруге, покатились со смеху и принялись уничтожать наиболее заметные следы беспорядка, оставленного их сборами. Потом, потушив свечи, зорко осматриваясь, насторожив слух, беглянки открыли дверь будуара, выходившую на черную лестницу, которая вела прямо во двор. Эжени шла впереди, взявшись одной рукой за ручку чемодана, ко- торый за другую ручку едва удерживала обеими руками Луиза. Двор был пуст. Пробило полночь. Привратник еще не ложился. Эжени тихонько прошла вперед и увидела, что почтенный страж дремлет, растянувшись в кресле. Она вернулась к Луизе, снова взяла чемодан, который поставила было на землю, и обе, прижимаясь к стене, вошли в подворотню. Эжени велела Луизе спрятаться в темном углу, чтобы привратник, если бы ему вздумалось отк- рыть глаза, увидел только одного человека, а сама стала так, чтобы свет фонаря падал прямо на нее. - Откройте! - крикнула она звучным контральто, стуча в стеклянную дверь. Привратник, как и ожидала Эжени, встал с кресла и даже сделал нес- колько шагов, чтобы взглянуть, кто это выходит; но, увидав молодого че- ловека, который нетерпеливо похлопывал тросточкой по ноге, он поспешил дернуть шнур. Луиза тотчас же проскользнула в приотворенные ворота и легко выскочила наружу. Эжени, внешне спокойная, хотя, вероятно, ее сердце и билось учащеннее, чем обычно, в свою очередь вышла на улицу. Чемодан они передали проходившему мимо посыльному и, дав ему адрес - улица Виктуар, дом N 36, - последовали за этим человеком, чье при- сутствие успокоительно действовало на Луизу; что касается Эжени, то она была бесстрашна, как Юдифь или Далила. Когда они прибыли к указанному дому, Эжени велела посыльному поста- вить чемодан на землю, расплатилась с ним и, постучав в ставень, отпус- тила его. В доме, куда пришли беглянки, жила скромная белошвейка, с которой они заранее условились; она еще не ложилась и тотчас же открыла. - Мадемуазель, - сказала Эжени, - распорядитесь, чтобы привратник вы- катил из сарая карету, и пошлите его на почтовую станцию за лошадьми. Вот пять франков, которые я просила вас передать ему за труды. - Я восхищаюсь тобой, - сказала Луиза, - я даже начинаю уважать тебя. Белошвейка с удивлением на них посмотрела; но так как ей было обещано двадцать луидоров, то она ничего не сказала. Четверть часа спустя привратник вернулся и привел с собой кучера и лошадей, которые немедленно были впряжены в карету; чемодан привязали сзади. - Вот подорожная, - сказал кучер. - По какой дороге поедем, молодой хозяин? - По дороге в Фонтенбло, - отвечала Эжени почти мужским голосом. - Как? Что ты говоришь? - спросила Луиза. - Я заметаю след, - сказала Эжени, - эта женщина, которой мы заплати- ли двадцать луидоров, может нас выдать за сорок; когда мы выедем на Бульвары, мы велим ехать по другой дороге. И она, почти не касаясь подножки, вскочила в карету. - Ты, как всегда, права, Эжени, - сказала Луиза, усаживаясь рядом с подругой. Четверть часа спустя кучер, уже изменив направление по указанию Эже- ни, проехал, щелкая бичом, заставу СенМартен. - Наконец-то мы выбрались из Парижа! - сказала Луиза, с облегчением вздыхая. - Да, моя дорогая, и похищение удалось на славу, - отвечала Эжени. - Да, и притом без насилия, - сказала Луиза. - Это послужит смягчающим вину обстоятельством, - отвечала Эжени. Слова эти потерялись в стуке колес по мостовой ЛаВиллет. У Данглара больше не было дочери.  * ЧАСТЬ ШЕСТАЯ *  I. ГОСТИНИЦА "КОЛОКОЛ И БУТЫЛКА" Оставим пока мадемуазель Данглар и ее приятельницу на дороге в Брюс- сель и вернемся к бедному Андреа Кавальканти, так злополучно задержанно- му в его полете за счастьем. Этот Андреа Кавальканти, несмотря на свой юный возраст, был малый весьма ловкий и умный. Поэтому при первом волнении в гостиной он, как мы видели, стал понем- ногу приближаться к двери, прошел две комнаты и скрылся. Мы забыли упомянуть о маленькой подробности, которая между те я не должна быть пропущена; в одной из комнат, через которые прошел Ка- вальканти, были выставлены футляры с бриллиантами, кашемировые шали, кружева валансьен, английские ткани - словом, весь тот подбор соблазни- тельных предметов, одно упоминание о котором заставляет трепетать сердца девиц и который называется приданым. Проходя через эту комнату, Андреа доказал, что он малый не только весьма умный и ловкий, но и предусмотрительный, и доказал это тем, что захватил наиболее крупные из выставленных драгоценностей. Снабженный этим подспорьем, Андреа почувствовал, что ловкость его уд- воилась, и, выпрыгнув в окно, ускользнул от жандармов. Высокий, сложенный, как античный атлет, мускулистый, как спартанец, Андреа бежал целых четверть часа, сам не зная, куда он бежит, только чтобы отдалиться от того места, где его чуть не схватили. Свернув с улицы Мон-Блан и руководимый тем чутьем, которое приводит зайца к норе, а вора - к городской заставе, он очутился в конце улицы Лафайет. Задыхаясь, весь в поту, он остановился. Он был совершенно один, слева от него простиралось пустынное поле Сен-Лазар, а направо - весь огромный Париж. - Неужели я погиб? - спросил он себя. - Нет - если я проявлю большую энергию, чем мои враги. Мое спасение стало просто вопросом расстояния. Тут он увидел фиакр, едущий от предместья Пуассоньер; хмурый кучер с трубкой в зубах, по-видимому, держал путь к предместью Сен-Дени. - Эй, дружище! - сказал Бенедетто. - Что прикажете? - спросил кучер. - Ваша лошадь устала? - Устала! Как же! Целый день ничего не делала. Четыре несчастных кон- ца и двадцать су на чай, всего семь франков, и из них я должен десять отдать хозяину. - Не хотите ли к семи франкам прибавить еще двадцать? - С удовольствием, двадцатью франками не брезгают. А что нужно сде- лать? - Вещь нетрудная, если только ваша лошадь не устала. - Я же вам говорю, что она полетит, как ветер; скажите только, в ка- кую сторону ехать. - В сторону Лувра. - А, знаю, где наливку делают. - Вот именно, требуется попросту нагнать одного моего приятеля, с ко- торым я условился завтра поохотиться в Шапель-ап-Серваль. Он должен был ждать "меня здесь в своем кабриолете до половины двенадцатого; сейчас - полночь; ему, должно быть, надоело ждать, и он уехал один. - Наверно. - Ну, так вот, хотите попробовать его нагнать? - Извольте. - Если мы его не нагоним до Бурже, вы получите двадцать франков; а если не нагоним до Лувра - тридцать. - А если нагоним? - Сорок, - сказал Андреа, который одну секунду колебался, но решил, что, обещая, он ничем не рискует. - Идет! - сказал кучер. - Садитесь! Андреа сел в фиакр, который быстро пересек предместье Сен-Дени, прое- хал предместье Сен-Мартен, миновал заставу и въехал в бесконечную Ла-Виллет. Нелегко было нагнать этого мифического приятеля; все же время от вре- мени у запоздалых прохожих и в еще не закрытых трактирах Кавальканти справлялся о зеленом кабриолете и пегой лошади, а так как по дороге в Нидерланды проезжает немало кабриолетов и из десяти кабриолетов девять зеленых, то справки сыпались на каждом шагу. Все видели этот кабриолет он был не больше, как в пятистах, двухстах или ста шагах впереди, но когда его наконец, нагоняли, оказывалось, что это не тот. Один раз их самих обогнали, это была каре га, уносимая вскачь парой почтовых лошадей. "Вот бы мне эту карету, - подумал Кавальканти, - пару добрых коней, а главное - подорожную!" И он глубоко вздохнул. Это была та самая карета, которая увозила мадемуазель Данглар и маде- муазель д'Армильи. - Живей, живей! - сказал Андреа. - Теперь уже мы, должно быть, скоро его нагоним. И бедная лошадь снова пустилась бешеной рысью, ко торой она бежала от самой заставы, и, вся в мыле, домчалась до Лувра. - Я вижу, - сказал Андреа, - что не нагоню приятеля и только заморю вашу лошадь. Поэтому лучше мне остановиться. Вот вам ваши тридцать фран- ков, а я переночую в "Рыжем коне" и займу место в первой свободной поч- товой карете Доброй ночи, друг. И Андреа, сунув в руку кучера шесть монет по пять франков, легко спрыгнул на мостовую. Кучер весело спрятал деньги в карман и шагом направился к Парижу. Андреа сделал вид, будто идет в гостиницу "Рыжий конь"; он постоял у дверей, прислушиваясь к замирающ