евеста, которую он обожал; должна была состояться свадьба. Но вдруг прихоть судьбы, из тех, что заставили бы усомниться в благости божьей, если бы бог впоследствии не открывал нам, что все в мире служит его единому промыслу, - как вдруг эта прихоть судьбы отняла у него сво- боду, возлюбленную, будущее, которое он уже считал своим (так как он, несчастный слепец, видел только настоящее), и бросила его в темницу. - Из темницы выходят через неделю, через месяц, через год, - заметил Моррель. - Он пробыл в ней четырнадцать лет, Моррель, - сказал граф, кладя ему руку на плечо. Максимилиан вздрогнул. - Четырнадцать лет! - прошептал он. - Четырнадцать лет, - повторил граф. - У него также за эти долгие го- ды бывали минуты отчаяния; он, так же как и вы, Моррель, считал себя несчастнейшим из людей и хотел убить себя. - И что же? - спросил Моррель. - И вот в последнюю минуту господь послал ему спасение в образе чело- века, ибо господь больше не являет чудес; быть может, сначала он и не понимал бесконечной благости божьей (нужно время, чтобы глаза, затума- ненные слезами, вновь стали зрячими); но он все-таки решил терпеть и ждать. Настал день, когда он чудом вышел из могилы, преображенный, бога- тый, могущественный, полубог; его первый порыв был пойти к отцу; его отец умер. - Мой отец тоже умер, - сказал Моррель. - Да, но ваш отец умер на ваших руках, любимый, счастливый, почитае- мый, богатый, дожив до глубокой старости; его отец умер нищим, отчаяв- шийся, сомневающийся в боге; и когда спустя десять лет после его смерти сын искал его могилу, самая могила исчезла, и никто не мог ему сказать: здесь покоится сердце, которое тебя так любило. - Боже! - сказал Моррель. - Этот сын был несчастнее вас, Моррель, он не знал даже, где искать могилу своего отца. - Но у него оставалась женщина, которую он любил, - сказал Моррель. - Вы ошибаетесь, Моррель; эта женщина... - Умерла? - воскликнул Максимилиан. - Хуже; она изменила ему: она вышла замуж за одного из гонителей сво- его жениха. Вы видите, Моррель, что этот человек был еще более несчаст- лив в своей любви, чем вы! - И бог послал этому человеку утешение? - спросил Моррель. - Он послал ему покой. - И этот человек может еще познать счастье? - Он надеется на это, Максимилиан. Моррель молча поник головой. - Я сдержу свое слово, - сказал он, протягивая руку Монте-Кристо, - по только помните... - Пятого октября, Моррель, я жду вас на острове Монте-Кристо. Четвер- того в Бастии вас будет ожидать яхта "Эвро"; вы назовете себя капитану, и он отвезет вас ко мне. Решено, Максимилиан? - Решено, граф, я сдержу слово. По помните, что пятою октября... - Вы ребенок, Моррель, вы еще не понимаете, что такое обещание взрос- лого человека... Я уже двадцать раз повторял вам, что в этот день, если вы все еще будете жаждать смерти, я помогу вам. Прощайте. - Вы покидаете меня? - Да, у меня есть дело в Италии; я оставляю вас одною наедине с вашим морем, наедине с этим ширококрылым орлом, которого бог посылает своим избранникам, чтобы он вознес и к его ногам; история Ганимеда, Максимили- ан, не сказка, по аллегория. - Когда вы уезжаете? - Сейчас; меня уже ждет пароход, через час я буду далеко; вы меня проводите до гавани? - Я весь в вашем распоряжении, граф. - Обнимите меня. Моррель проводил графа до гавани; уже дым, словно огромный султан, вырываясь из черной трубы, подымался к небесам. Пароход вскоре отчалил, и через час, как и сказал Монте-Кристо, тот же султан беловатого дыма, едва различимый, вился на восточном краю горизонта, где ужи сгущался сумрак близкой ночи. XVII. ПЕППИНО В то самое время, как пароход графа исчезал за мысом Моржион, путе- шественник, ехавший на почтовых по дороге из Флоренции в Рим, только что оставил позади маленький городок Аквапендепте. Он ехал так быстро, как только можно было, не вызывая подозрений. Он был в сюртуке или, вернее, в пальто, чрезвычайно от дороги потре- павшемся, но на котором красовалась еще совсем свежая ленточка Почетного легиона; такая же ленточка была продета и в петлицу его костюма. Не только по этому признаку, но и по тому, как он произносил слова, когда обращался к кучеру, этот человек, несомненно, был француз. Доказа- тельством того, что он родился в стране универсального языка, служило еще и то, что по-итальянски он знал только принятые в музыке слова, ко- торые, как "goddam" Фигаро, могут заменить собой все тонкости любого языка. - Allegro! - говорил он кучеру при каждом подъеме. - Moderate! - твердил он при каждом спуске. А только одному богу известно, сколько подъемов и спусков на пути из Флоренции в Рим, если ехать через Аквапепденте! Кстати сказать, эти два слова немало смешили тех, к кому он обращал- ся. Перед лицом Вечною юрода, то есть доехав до Сторты, откуда уже виден Рим, путешественик не испытал того чувства восторженною любопытства, что заставляет каждого чужестранца привстать в экипаже, чтобы увидеть знаме- нитый купол святого Петра, который видишь прежде всего, подъезжая к Ри- му. Нет, он только вынул из кармана бумажник, а из бумажника сложенный вчетверо листок, который он с почтительной осторожностью развернул и за- тем снова сложил, сказав всего-навсего: - Отлично, она здесь. Экипаж миновал ворота дель Пололо, свернул налево и остановился у гостиницы "Лондон". Маэстро Пастрини, наш старый знакомый, встретил путешественника на пороге, с шляпой в руке. Путешественник вышел из экипажа, заказал хороший обед и спросил адрес банкирского дома Томсон и Френч, который немедленно был ему указан, так как это был один из самых известных банкирских домов Рима. Он помещался на Банковской улице, недалеко от собора св. Петра. В Риме, как и всюду, прибытие почтовой кареты привлекает всеобщее внимание. Несколько юных потомков Мария и Гракхов, босоногие, с продран- ными локтями, но подбоченясь одной рукой и живописно закинув другую за голову, рассматривали путешественника, карету и лошадей; к этим уличным мальчишкам, юным гражданам Вечного города, присоединилось с полсотни зе- вак, верноподданных его святейшества, из тех, которые от нечего делать плюют с моста св. Ангела в Тибр, любуясь на расходящиеся по воде круги, - когда в Тибре есть вода. А так как римские уличные мальчишки и зеваки, более в этом отношении счастливые, чем парижские, понимают все языки и в особенности французс- кий, то они слышали, как путешественник спросил себе номер, заказал обед и, наконец, осведомился об адресе банкирского дома Томсон и Френч. Поэтому, когда приезжий вышел из гостиницы в сопровождении неизбежно- го чичероне, от кучки любопытных отделился человек и, не замеченный пу- тешественником, а также, по-видимому, и его проводником, пошел за ним на некотором расстоянии, выслеживая его с такой ловкостью, которая сделала бы честь парижскому сыщику. Француз так спешил посетить банкирский дом Томсон и Френч, что не за- хотел ждать, пока заложат лошадей, и экипаж должен был догнать его по дороге или ожидать у дверей банка. По дороге экипаж его не нагнал. Француз вошел в банк; проводник остался ждать в передней, где сразу же вступил в разговор с несколькими лицами без определенных занятий или, вернее, занимающимися чем попало, которые в Риме всегда слоняются возле банков, церквей, развалин, музеев и театров. Одновременно с французом вошел и тот человек, который отделился от кучки любопытных; француз позвонил у дверей конторы и прошел в первую комнату; его тень последовала за ним. - Могу я видеть господ Томсон и Френч? - спросил приезжий. По знаку конторщика, важно восседавшего в первой комнате, подошел служитель. - Как прикажете доложить? - спросил он, собираясь показать чужестран- цу дорогу. - Барон Данглар, - отвечал путешественник. - Пожалуйте. Открылась дверь; служитель и барон исчезли за ней. Человек, вошедший вслед за Дангларом, сел на скамейку для ожидающих. Минут пять конторщик продолжал писать; в продолжение этих пяти минут сидевший на скамейке человек хранил глубокое молчание и полную неподвиж- ность. Наконец конторщик перестал скрипеть пером; он поднял голову, внима- тельно посмотрел кругом и, удостоверившись, что они одни, сказал: - А-а, это ты, Пеппино? - Да! - лаконически ответил тот. - Ты почуял, что этот толстяк чего-нибудь стоит? - На этот раз нашей заслуги тут нет, нас предупредили. - Так ты знаешь, зачем он сюда явился? - Еще бы! Он явился за деньгами; остается узнать, какова сумма. - Сейчас узнаешь, дружок. - Отлично; только уж, пожалуйста, не врать, как прошлый раз! - Ты это про что? Про англичанина, который на днях получил три тысячи скудо? - Нет, при нем в самом деле оказались три тысячи скудо, мы их нашли. Я говорю о том русском князе. - А что? - А то! Ты сказал нам про тридцать тысяч ливров, а мы нашли только двадцать две. - Видно, плохо искали. - Его обыскивал сам Луиджи Вампа. - Значит, он либо заплатил долги... - Русский? - ...либо истратил эти деньги. - Ну, может быть. - Не может быть, а наверно; но дай я схожу на мой наблюдательный пункт, а то француз покончит дело, и я не узнаю точную сумму. Пеппино кивнул головой и, вынув из кармана чеши, принялся бормотать молитвы, а кои терщик прошел в ту же дверь, за которой исчезли служитель и барон. Не прошло и десяти минут, как конторщик вернулся сияющий. - Ну, что? - спросил его Пеппино. - Alerte! alerte! [62] - сказал конторщик. - Сумма-то кругленькая! - Миллионов пять, шесть. - Да; так ты знал? - По расписке его сиятельства графа МонтеКристо? - Ты разве знаешь графа? - И с кредитом на Рим, Венецию и Вену? - Верно! - воскликнул конторщик, - откуда ты все это знаешь? - Я ведь сказал тебе, что нас заранее предупредили. - Зачем же ты спрашивал меня? - Чтобы увериться, что это тот самый человек. - Это он и есть... Пять миллионов. Недурно, Пеппино? - Да. - У нас с тобой никогда столько не будет! - Как-никак, - философски заметил Пеппино, - коечто перепадет и нам. - Тише! Он идет. Конторщик снова взялся за перо, а Пеппино за четки; и когда дверь от- ворилась, один писал, а другой молился. Показался сияющий Данглар и банкир, который проводил его до дверей. Вслед за Дангларом спустился по лестнице и Пеппино. Как было условленно, у дверей банкирского дома Томсон и Френч ждала карета. Чичероне - личность весьма услужливая - распахнул дверцу. Данглар вскочил в экипаж с легкостью двадцатилетнего гоноши. Чичероно захлопнул дверцу и сел на козлы рядом с кучером. Пеппино поместился на запятках. - Вашему сиятельству угодно осмотреть собор святого Петра? - осведо- мился чичероне. - Для чего? - спросил барон. - Да чтобы посмотреть. - Я приехал в Рим не для того, чтобы смотреть, - отвечал Данглар; за- тем прибавил про себя, со своей алчной улыбкой: - Я приехал получить. И он ощупал свой бумажник, в который он только что положил аккреди- тив. - В таком случае ваше сиятельство направляется... - В гостиницу. - В отель Пастрняи, - сказал кучеру чичероне. И карета понеслась с быстротой собственного выезда. Десять минут спустя барон уже был у себя в номере, а Пеппино уселся на скамью у входа в гостиницу, предварительно шепнув несколько слов од- ному из упомянутых нами потомков Мария и Гракхов; потомок стремглав по- несся по дороге в Капитолий. Данглар был утомлен, доволен и хотел спать. Он лег в постель, засунул бумажник под подушку и уснул. Пеппино спешить было покуда; он сыграл с носильщиками в "морра", про- играл три скудо и, чтобы утешиться, выпил бутыль орвпетского вина. Па другое утро Данглар проснулся поздно, хоть накануне и лег рано; уже шесть ночей он спал очень плохо, если даже ему и удавалось заснуть. Он плотно позавтракал и, равнодушный, как он и сам сказал, к красотам Вечного города, потребовал, чтобы ему в полдень подали почтовых лошадей. Но Данглар не принял в расчет придирчивости полицейских и лепи стан- ционного смотрителя. Лошадей подали только в два часа пополудни, а чичероне доставил визи- рованный паспорт только в три. Все эти сборы привлекли к дверям маэстро Пастрини изрядное количество зевак. Не было также недостатка и в потомках Мифня и Гракхов. Барон победоносно проследовал сквозь толщю зрителей, кричавших его "сиятельством" в надежде получить на чай. Ввиду того что Данглар, человек, как известно, весьма демократических взглядов, всегда до сих пор довольствовался титулом барона и никогда еще не слышал, чтобы его называли сиятельством, был этим очень польщен и роздал десяток серебряных монет всему этому сброду, которому за второй десяток величать его "высочеством". - По какой дороге мы поедем? - спросил по-итальянски кучер. - На Анкону, - ответил барон. Пастрини перевел и вопрос и ответ, и лошади помчались галопом. Данглар намеревался заехать в Венецию и взять там часть своих денег, затем проехать из Венеции в Вену и там получить остальное. Он хотел обосноваться в этом городе, который ему хвалили как город веселья. Не успел он проехать и трех лье по римской равнине, как начало смер- каться; Данглар не предполагал, что он выедет в такой поздний час, иначе бы он остался; он осведомился у кучера, далеко ли до ближайшего города. - Non capisco! [63] - ответил кучер. Данглар кивнул головой, что должно было означать: отлично! И карета покатила дальше. "На первой станции я остановлюсь", - сказал себе Данглар. Данглара еще не покинуло вчерашнее хорошее расположение духа, к тому же он отлично выспался. Он развалился на мягких подушках превосходной, с двойными рессорами, английской кареты; его мчала пара добрых коней; он знал, что до ближайшей станции семь лье. Чем запять свои мысли банкиру, который только что весьма удачно обанкротился? Минут десять Данглар размышлял об оставшейся в Париже жене, еще минут десять о дочери, странствующей по свету в обществе мадемуазель д'Ар- мильи; затем он посвятил десять минут своим кредиторам и планам, как лучше употребить их деньги; наконец, за отсутствием каких-либо других мыслей, закрыл глаза и заснул. Впрочем, иногда, разбуженный особенно сильным толчком, Данглар на ми- нуту открывал глаза; каждый раз он убеждался, что мчится все с той же быстротой по римской равнине, усеянной развалинами акведуков, которые кажутся гранитными великанами, окаменевшими на бегу. Но ночь была холод- ная, темная, дождливая, и было гораздо приятнее дремать в углу кареты, чем высовывать голову в окно и спрашивать, скоро ли они приедут, у куче- ра, который только и умел отвечать, что: "Non capisco!" И Данглар снова засыпал, говоря себе, что он всегда успеет прос- нуться, когда доедет до почтовой станции. Карета остановилась; Данглар решил, что он, наконец, достиг желанной цели. Он открыл глаза и посмотрел в оконное стекло, предполагая, что прие- хал в какой-нибудь город или, по меньшей мере, деревню; по он увидел только одинокую хибарку и трех-четырех человек, бродивших около нее, как тени. Данглар ожидал, что доставивший его на эту станцию кучер подойдет и спросит следуемую ему плату; он думал воспользоваться сменой кучеров, чтобы расспросить нового; но лошадей перепрягли, а за платой никто не явился. Очень удивленный Данглар открыл дверцу; но чья-то сильная рука тут же ее захлопнула, карета покатила дальше. Ошеломленный банкир окончательно проснулся. - Эй! - крикнул он кучеру: - Эй! Mio caro [64]. Эти слова Данглар помнил с тех времен, когда его дочь распевала дуэты с князем Кавальканти. Но mio саrо ничего не ответил. Тогда Данглар опустил окно. - Эй, приятель! Куда это мы едем? - сказал он, высовываясь. - Dentro la testa! - крикнул строгий и властный голос. Данглар понял, что Dentro la testa означает: убери голову. Как мы ви- дим, он делал быстрые успехи в итальянском языке. Он повиновался, хоть и не без некоторого беспокойства; это беспо- койство возрастало с минуты на минуту, и в скором времени в его мозгу вместо той пустоты, которую мы отметили в начале его путешествия и следствием которой явилась его дремота, зашевелилось множество мыслей, как нельзя более способных обострить внимание путника, а тем более пут- ника в положении Данглара. В окружающем мраке глаза его приобрели ту зоркость, которая обычно сопровождает первые минуты сильных душевных волнений и которая от напря- жения впоследствии притупляется. Раньше чем испугаться, человек видит ясно; от испуга у него в глазах двоится, а после испуга мутится. Данглар увидел, что у правой дверцы скачет человек, закутанный в плащ. "Должно быть, жандарм, - сказал он себе. - Неужели французская поли- ция сообщила обо мне по телеграфу папским властям?" Он решил положить конец неизвестности. - Куда вы меня везете? - спросил он. - Dentio la testa! - угрожающе повторил тот же голос. Данглар обернулся к левому окну. И у левого окна скакал верховой. - Я попался, - вздрогнув, пробормотал Данглар. И он откинулся в глубь кареты, по уже не для тою, чтобы вздремнуть, а чтобы собраться с мыслями. Немного погодя взошла луна. Из глубины кареты Данглар бросил взгляд на равнину и снова увидел те огромные акведуки, каменные призраки, которые он уже заметил раньше; по только теперь они были ужо по с правой стороны, а с левой. Он понял, что карета повернула и что его везут обратно в Рим. - Я погиб! - прошептал он. - Они добились моей выдачи. Карета продолжала нестись с ужасающей скоростью. Прошел томительный час, каждый новый призрак на ею пути с несомненностью подтверждал бегле- цу, что его везут обратно. Наконец он увидел какую-то темную громаду, и ему показалось, что карета налетит на нее. Но лошади повернули и поехали вдоль этой темной громады; то была стена укреплений, опоясывающих Рим. - Что такое? - пробормотал Данглар, - мы не въезжаем в город; значит, это по полиция арестовала меня. Боже милостивый! Неужели... Волосы зашевелились у него на голове. Он вспомнил рассказы о римских разбойниках, которым не верили в Пари- же; вспомнил, как Альбер де Морсер развлекал ими г-жу Данглар и Эжени в те времена, когда он должен был стать зятем одной из них и мужем другой. - Неужели грабители! - пробормотал он. Вдруг колеса застучали по чему-то более твердому, чем песчаная доро- га. Данглар собрался с духом и выглянул: его память, полная подробнос- тей, которые описывал Альбер, подсказала ему, что он находится на Аппис- вой дороге. Налево, в низине, виднелась круглая выемка. Это был цирк Каракаллы. По приказанию человека, скакавшего справа, карета остановилась. В то же время с левой стороны открылась дверца. - Scendi! [65] - приказал чей-то голос. Данглар немедленно вышел из экипажа; он еще не мог говорить по-итальянски, но уже понимал все. Барон, ни жив ни мертв, оглянулся по сторонам. Его окружали четыре человека, не считая кучера. - Die qua [66], - сказал один из этих четырех, спускаясь по тропинке, которая вела в сторону от Аппиевой дороги, среди неровных бугров римской равнины. Данглар беспрекословно последовал за своим вожатым и, даже не обора- чиваясь, чувствовал, что остальные трое идут за ним по пятам. Однако ему показалось, что эти люди, подобно занимающим посты часо- вым, останавливаются, один за другим, через равные промежутки. Пройдя таким образом минут десять, в продолжение которых он не обме- нялся ни единым словом со своим вожатым, Данглар очутился между не- большим холмиком и зарослью высокой травы; три безмолвно стоящих челове- ка образовали треугольник, в центре которого находился он сам. Он хотел заговорить, но язык не слушался его. - Avanti! [67] - сказал тот же резкий и повелительный голос. На этот раз Данглар понял превосходно; ибо слово было подкреплено де- лом: шедший сзади него человек так сильно его толкнул, что он налетел на провожатого. Этим провожатым был наш друг Пеппино, который двинулся сквозь высокую траву по такой извилистой тропинке, что только куницы да ящерицы могли бы счесть ее проторенной дорогой. Пеппино остановился перед невысокой скалой, поросшей густым кустарни- ком; в расщелину этой скалы он скользнул в точности так же, как в феери- ях проваливаются в люки чертенята. Голос и жест человека, шедшего по пятам Данглара, вынудили банкира последовать этому примеру. Сомнений больше не было: парижский банкрот попал в руки римских разбойников. Данглар повиновался, как человек, не имеющий выбора и от страха став- ший отважным. Невзирая на свое брюшко, плохо приспособленное для того, чтобы пролезать в расщелипы скал, ал протиснулся вслед за Пеппино, заж- мурив глаза, съехал на спине вниз и стал на ноги. Коснувшись земли, открыл глаза. Ход был широкий, по совершенно темный. Пеппино, уже не скрывавшийся теперь, когда он был у себя дома, высек огонь и зажег факел. Вслед за Дангларом спустились еще два человека, образовав арьергард, и, подталкивая его, если ему случалось остановиться, привели его по от- логому ходу к мрачному перекрестку. Белые стены, с высеченными в них ярусами гробниц, словно глядели чер- ными, бездонными провалами глаз, подобных глазницам черепа. Стоявший здесь часовой взял карабин наперевес. - Кто идет? - спросил он. - Свой, свой! - сказал Пеппино. - Где атаман? - Там, - ответил часовой, показывая через плечо на высеченную в скало залу, свет из которой проникал в коридор сквозь широкие сводчатые от- верстия. - Славная добыча, атаман, - сказал по-итальянски Пеппино. И, схватив Данглара за шиворот, он подвел его к отверстию вроде две- ри, через которое проходили в залу, служившую, очевидно, жилищем атама- на. - Это тот самый человек? - спросил атаман, погруженный в чтение жиз- неописания Александра, составленное Плутархом. - Тот самый, атаман. - Отлично; покажи мне его. Исполняя это невежливое приказание, Пеппино так стремительно поднес факел к лицу Данглара, что тот отшатнулся, опасаясь, как бы огонь не опалил ему брови. Отвратительный страх искажал черты этого смертельно бледного лица. - Он устал, - сказал атаман, - укажите ему постель. - Эта постель, наверно, просто гроб, высеченный в скале, - прошептал Данглар, сон, который ждет меня, - это смерть от одного из кинжалов, что блестят там в темноте. В самом деле, в глубине огромной залы приподнимались со своих подсти- лок из сухих трав и волчьих шкур товарищи человека, которого Альбер де Морсер застал за чтением "Записок Цезаря", а Данглар - за жизнеописанием Александра. Банкир глухо застонал и последовал за своим проводником; он не пытал- ся ни кричать, ни молить о пощаде. У него больше не было ни сил, ни во- ли, ни желаний, ни чувств; он шел потому, что его заставляли идти. Он споткнулся о ступеньку, понял, что перед ним лестница, инстинктив- но нагнулся, чтобы не удариться лбом, и очутился в какой-то келье, высе- ченной прямо в скале. Келья была чистая и притом сухая, хоть она и находилась глубоко под землей. В одном углу была постлана постель из сухих трав, покрытых козьими шкурами. Данглар, увидев это ложе, почел его за лучезарный символ спасения. - Слава тебе господи! - прошептал он. - Это в самом деле постель. Второй раз в течение часа он призывал имя божие, чего с ним не случа- лось уже лет десять. - Ессо [68], - сказал проводник. И, втолкнув Данглара в келью, он закрыл за ним дверь. Заскрипел засов; Данглар был в плену. Впрочем, и не будь засова, надо было быть святым Петром и. иметь про- вожатым ангела господня, чтобы проскользнуть мимо гарнизона, занимавшего катакомбы Сан-Себастьяно и расположившегося вокруг своего предводителя, в котором читатели, несомненно, уже узнали знаменитого Луиджи Вампа. Данглар также узнал этого разбойника, в существование которого он от- казывался верить, когда Альбер пытался познакомить с ним парижан. Он уз- нал не только его, но также и келью, в которой был заключен Морсер и ко- торая, по всей вероятности, предназначалась для иностранных гостей. Эти воспоминания вернули Данглару спокойствие. Если разбойники не убили его сразу, значит, они вообще не намерены его убивать. Его захватили, чтобы ограбить, а так как при нем всего несколько зо- лотых, то за него потребуют выкуп. Он вспомнил, что Морсера оценили приблизительно в четыре тысячи экю; а поскольку он считал, что обладает гораздо более внушительной внеш- ностью, чем Морсер, то мысленно решил, что за него потребуют выкуп в во- семь тысяч экю. Восемь тысяч экю составляет сорок восемь тысяч ливров. А у него около пяти миллионов пятидесяти тысяч франков. С такими деньгами можно выпутаться из любого положения. Итак, почти не сомневаясь, что он выпутается, ибо еще не было приме- ра, чтобы за человека требовали выкуп в пять миллионов пятьдесят тысяч франков, Данглар растянулся на своей постели и, поворочавшись с боку на бок, заснул со спокойствием героя, чье жизнеописание изучал Луиджи Вам- па. XVIII. ПРЕЙСКУРАНТ ЛУИДЖИ ВАМПА После всякого сна, за исключением того, которого страшился Данглар, наступает пробуждение. Данглар проснулся. Парижанину, привыкшему к шелковым занавесям, к стенам, обитым мягкими тканями, к смолистому запаху дров, потрескивающих в камине, к ароматам, исходящим от атласного полога, пробуждение в меловой пещере должно ка- заться дурным сном. Коснувшись козьих шкур своего ложа, Данглар, вероятно, подумал, что попал во сне к самоедам или лапландцам. Но в подобных обстоятельствах достаточно секунды, чтобы превратить сомнения в самую твердую уверенность. "Да, да, - вспомнил он, - я в руках разбойников, о которых нам расс- казывал Альбер де Морсер". Прежде всего он глубоко вздохнул, чтобы убедиться, что он не ранен; он вычитал это в "Дон-Кихоте", единственной книге, которую он кое-как прочел и из которой кое-что запомнил. "Нет, - сказал он себе, - они меня не убили и даже не ранили: но, мо- жет быть, они меня ограбили?" И он стал поспешно исследовать свои карманы. Они оказались в полной неприкосновенности; те сто луидоров, которые он оставил себе на дорогу из Рима в Венецию, лежали по-прежнему в кармане его панталон, а бумаж- ник, в котором находился аккредитив на пять миллионов пятьдесят тысяч франков, все еще лежал в кармане его сюртука. "Странные разбойники! - сказал он себе. - Они мне оставили кошелек и бумажник! Я правильно решил вчера, когда ложился спать; они потребуют за меня выкуп. Скажите пожалуйста, и часы на месте! Посмотрим, который час". Часы Данглара, шедевр Брегета, которые он накануне, перед тем как пуститься в путь, тщательно завел, прозвонили половину шестого утра. Иначе Данглар не мог бы определить время, так как в его келью дневной свет не проникал. Потребовать от разбойников объяснений? Или лучше терпеливо ждать, по- ка они сами заговорят с ним? Последнее показалось ему более осторожным; Данглар решил ждать. Он ждал до полудня. В продолжение всего этого времени у его двери стоял часовой. В восемь часов утра часовой сменился. Данглару захотелось взглянуть, кто его сторожит. Он заметил, что лучи света - правда, не дневного, а от лампы - прони- кали сквозь щели между плохо пригнанными досками двери; он подошел к од- ной из этих щелей в ту самую минуту, когда разбойник угощался водкой из бурдюка, от которого исходил запах, показавшийся Данглару отврати- тельным. - Тьфу! - проворчал он, отступив в глубь своей кельи. В полдень любитель водки был сменен другим часовым. Данглар и тут по- любопытствовал взглянуть на своего нового сторожа; он опять придвинулся к щели. На этот раз он увидел атлетически сложенного парня, настоящего Голиа- фа, с выпученными глазами, толстыми губами, приплюснутым носом; густые космы рыжих волос спадали ему на плечи, извиваясь, как змеи. "Этот больше похож на людоеда, чем на человеческое существо, - поду- мал Данглар, - слава богу, я слишком стар и жестковат; дряблый, невкус- ный толстяк". Как видите, Данглар еще был способен шутить. В эту самую минуту, как бы для того, чтобы доказать, что он отнюдь не людоед, страж уселся против двери, вытащил из своей котомки ломоть чер- ного хлеба, несколько луковиц и кусок сыру и начал жадно поглощать все это. - Черт знает что, - сказал Данглар, наблюдая сквозь щели за обедом разбойника. - Не понимаю, как можно есть такую гадость. И он уселся на козьи шкуры, запахом своим напоминавшие ему водку, ко- торую пил первый часовой. Но как ни крепился Данглар, а тайны естества непостижимы: иной раз голодному желудку самая неприхотливая снедь кажется весьма соблазни- тельной. Данглар внезапно ощутил, что сто желудок пуст; страж показался ему не таким уж уродливым, хлеб не таким уж черным, а сыр менее высохшим. К тому же сырые луковицы, отвратительная пища дикаря, напомнили ему соусы Робер и подливки, которые в совершенстве стряпал его повар, когда Данглару случалось сказать ему: "Денизо, приготовьте мне сегодня чтони- будь остренькое". Он встал и постучал в дверь. Часовой поднял голову. Данглар снова постучал. - Che cosa? [69] - спросил разбойник. - Послушайте, приятель, - сказал Данглар, барабаня пальцами по двери, - по-моему, пора бы позаботиться и обо мне! Но либо великан не понял его, либо ему не было дано соответствующих распоряжений, только он снова принялся за свой обед. Данглар почувствовал себя уязвленным и, не желая больше иметь дело с таким неучем, снова улегся на козьи шкуры и не проронил больше ни слова. Прошло еще четыре часа; великана сменил другой разбойник. Данглар, которого уже давно мучил голод, тихонько встал, снова приник к дверной щели и узнал смышленую физиономию своего провожатого. Это был Пеппино, который, по-видимому, решил провести свое дежурство поуютнее: он уселся напротив двери и поставил у ног глиняный горшок, полный горячего душистого турецкого гороха, поджаренного на сале. Рядом с горшком Пеппино поставил корзиночку с всалетрийским виногра- дом и бутылку орвиетского вина. Положительно, Пеппино был гурман. При виде этих аппетитных приготовлений у Данглара потекли слюнки. "Посмотрим, - сказал себе пленник, - может быть, этот окажется сго- ворчивее". И он легонько постучал в дверь. - Иду, иду, - сказал разбойник по-французски, ибо, бывая в гостинице Пастрини, он научился этому языку. Он подошел и отпер дверь. Данглар узнал в нем того человека, который так неистово кричал ему: "Убери голову!" Но теперь было не до упреков; наоборот, он скорчил самую любезную мину и сказал с самой вкрадчивой улыбкой: - Простите, сударь, но разве мне не дадут пообедать? - Как же, как же! - воскликнул Пеппино. - Неужели вы, ваше сия- тельство, голодны? - Это "неужели" бесподобно! - пробормотал Данглар. - Вот уже сутки, как я ничего не ел. - Ну, разумеется, сударь, - прибавил он громко, - я голоден и даже очень. - И ваше сиятельство желает покушать? - Немедленно, если только возможно. - Ничего пет легче, - сказал Пеппино, - здесь можно получить все что угодно; конечно, за деньги, как это принято у всех добрых христиан. - Само собой! - воскликнул Данглар. - Хотя, по правде говоря, если вы держите людей в заключении, вы должны были бы по меньшей мере кормить их. - Нет, ваше сиятельство, - возразил Пеппино, - у нас это не принято. - Это довод неосновательный, но не будем спорить, - отвечал Данглар, который надеялся любезным обращением умилостивить своего тюремщика. - Так велите подать мне обед. - Сию минуту, ваше сиятельство; что вам угодно? И Пеппино поставил свою миску наземь, так что шедший от нее пар уда- рил Данглару прямо в ноздри. - Заказывайте, - сказал он. - Разве у вас тут есть кухня? - спросил банкир. - Как же? Конечно, есть. И великолепная! - И повара? - Превосходные! - В таком случае цыпленка, или рыбу, или какую нибудь дичь; все равно что, только дайте мне поесть. - Все, что будет угодно вашему сиятельству; итак, скажем, цыпленка? - Да, цыпленка. Пеппино выпрямился и крикнул во все горло: - Цыпленка для его сиятельства! Голос Пеппино еще отдавался под сводами, как уже появился юноша, кра- сивый, стройный и обнаженный до пояса, словно античный рыбоносец; он нос на голове серебряное блюдо с цыпленком, не придерживая его руками. - Как в Кафе-де-Пари, - пробормотал Данглар. - Извольте, ваше сиятельство, - сказал Пеппино, беря блюдо из рук мо- лодого разбойника и ставя его на источенный червями стол, который вместе с табуреткой и ложем из козьих шкур составлял всю меблировку кельи. Данглар потребовал вилку и нож. - Извольте, ваше сиятельство, - сказал Пеппино, протягивая ему ма- ленький ножик с тупым концом и деревянную вилку. Данглар взял в одну руку нож, в другую вилку и приготовился резать птицу. - Прошу прощения, ваше сиятельство, - сказал Пеппино, кладя руку на плечо банкиру, - здесь принято платить вперед; может быть, гость оста- нется недоволен. "Это уж совсем не как в Кафе-де-Пари, - подумал Данглар, - не говоря уже о том, что они, наверно, обдерут меня; но не будем скупиться. Я всегда слышал, что в Италии жизнь дешева; вероятно, цыпленок стоит в Ри- ме каких-нибудь двенадцать су". - Вот возьмите, - сказал он и швырнул Пеппино золотой. Пеппино подобрал монету. Данглар занес нож над цыпленком. - Одну минутку, ваше сиятельство, - сказал Пеппино, выпрямляясь, - ваше сиятельство еще не все мне уплатили. - Я так и знал, что они меня обдерут как липку! - пробормотал Данг- лар. Но он решил не противиться этому вымогательству. - Сколько же я вам еще должен за эту тощую курятину? - спросил он. - Ваше сиятельство дали мне в счет уплаты луидор. - Луидор в счет уплаты за цыпленка? - Разумеется, в счет уплаты. - Хорошо... Ну, а, дальше? - Так что ваше сиятельство должны мне теперь только четыре тысячи де- вятьсот девяносто девять луидоров. Данглар вытаращил глаза, услышав эту чудовищную шутку. - Презабавно, - пробормотал он, - презабавно! И он снова хотел приняться за цыпленка, но Пеппино левой рукой удер- жал его и протянул правую ладонью вверх. - Платите, - сказал он. - Что такое? Вы не шутите? - сказал Данглар. - Мы никогда не шутим, ваше сиятельство, - возразил Пеппино, серьез- ный, как квакер. - Как, сто тысяч франков за этого цыпленка! - Вы не поверите, ваше сиятельство, как трудно выводить птицу в этих проклятых пещерах. - Все это очень смешно, - сказал Данглар, - очень весело, согласен. Но я голоден, не мешайте мне есть. Вот еще луидор для вас, мой друг. - В таком случае за вами теперь остается только четыре тысячи де- вятьсот девяносто восемь луидоров, - сказал Пеппино, сохраняя то же хладнокровие, - немного терпения, и мы рассчитаемся. - Никогда, - сказал Данглар, возмущенный этим упорным издева- тельством. - Убирайтесь к черту, вы не знаете, с кем имеете дело! Пеппино сделал знак, юноша проворно убрал цыпленка. Данглар бросился на свою постель из козьих шкур. Пеппино запер дверь и вновь принялся за свой горох с салом. Данглар не мог видеть, что делает Пеппино, но разбойник так громко чавкал, что у пленника не оставалось сомнений в том, чем он занят. Было ясно, что он ест, и притом ест шумно, как человек невоспитанный. - Болван! - выругался Данглар. Пеппино сделал вид, что не слышит; и, не повернув даже головы, про- должал есть с той же невозмутимой медлительностью. Данглару казалось, что его желудок бездонен, как бочка Данаид; не ве- рилось, что он когда-нибудь может наполниться. Однако он терпел еще полчаса; но надо признать, что эти полчаса пока- зались ему вечностью. Наконец он встал и снова подошел к двери. - Послушайте, сударь, - сказал он, - не томите меня дольше и скажите мне сразу, чего от меня хотят. - Помилуйте, ваше сиятельство, это вы скажите, что вам от нас угод- но?.. Прикажите, и мы исполним. - В таком случае прежде всего откройте мне дверь. Пеппино открыл дверь. - Я хочу есть, черт возьми! - сказал Данглар. - Вы голодны? - Вы это и так знаете. - Что угодно скушать вашему сиятельству? - Кусок черствого хлеба, раз цыплята так непомерно дороги в этом проклятом погребе. - Хлеба? Извольте! - сказал Пеппино. - Эй, хлеба! - крикнул он. Юноша принес маленький хлебец. - Пожалуйста! - сказал Пеппино. - Сколько? - спросил Данглар. - Четыре тысячи девятьсот девяносто восемь луидоров. Вы уже заплатили вперед два луидора. - Как! За один хлебец сто тысяч франков? - Сто тысяч франков, - ответил Пеппино. - Но ведь сто тысяч франков стоит цыпленок! - У нас нет прейскуранта, у нас на все одна цена. Мало вы съедите или много, закажете десять блюд или одно - цена не меняется. - Вы опять шутите! Это нелепо, это просто глупо! Лучше скажите сразу, что вы хотите уморить меня голодом, и дело с концом. - Да нет же, ваше сиятельство, это вы хотите уморить себя голодом. Заплатите и кушайте. - Чем я заплачу, скотина? - воскликнул вне себя Данглар. - Ты, кажет- ся, воображаешь, что я таскаю сто тысяч франков с собой в кармане? - У вас в кармане пять миллионов пятьдесят тысяч франков, ваше сия- тельство, - сказал Пеппино, - это составит пятьдесят цыплят по сто тысяч франков штука и полцыпленка за пятьдесят тысяч франков. Данглар задрожал, повязка упала с его глаз: это, конечно, была шутка, но теперь он ее понял. Надо, впрочем, сказать, что теперь он не находил ее такой уж плоской, как раньше. - Послушайте, - сказал он, - если я вам дам эти сто тысяч франков, будем ли мы с вами в расчете? Смогу я спокойно поесть? - Разумеется, - заявил Пеппино. - Но как я вам их дам? - спросил Данглар, облегченно вздыхая. - Ничего нет проще; у вас текущий счет в банкирском доме Томсон и Френч, на Банковской улице в Риме; дайте мне чек на их банк на четыре тысячи девятьсот девяносто восемь луидоров: наш банкир его примет. Данглар хотел по крайней мере сохранить видимость доброй воли; он взял перо и бумагу, которые ему подал Пеппино, написал записку и подпи- сался. - Вот вам чек на предъявителя, - сказал он. - А вот вам цыпленок. Данглар со вздохом разрезал птицу; она казалась ему очень постной по сравнению с такой жирной суммой. Что касается Пеппино, то он внимательно прочитал бумажку, опустил ее в карман и снова принялся за турецкий горох. XIX. ПРОЩЕНИЕ На следующий день Данглар снова почувствовал голод; воздух в этой пе- щере как нельзя более возбуждал аппетит; пленник думал, что в этот день ему не придется тратиться: как человек бережливый, он припрятал половину цыпленка и кусок хлеба в углу своей кельи. Но не успел он поесть, как ему захотелось пить; он совершенно не при- нял этого в расчет. Он боролся с жаждой до тех пор, пока не почувствовал, что его иссох- ший язык прилипает к небу. Тогда, не в силах больше противиться сжигавшему его огню, он позвал. Часовой отпер дверь; лицо его было незнакомо узнику. Данглар решил, что лучше иметь дело со старым знакомым. Он стал звать Пеппино. - Я здесь, ваше сиятельство, - сказал разбойник, явившись с такой поспешностью, что Данглару это показалось хорошим предзнаменованием, - что вам угодно? - Пить, - сказал пленник. - Вашему сиятельству должно быть известно, - заявил Пеппино, - что вино в окрестностях Рима неимоверно дорого. - В таком случае дайте мне воды, - отвечал Данглар, пытаясь отразить удар. - Ах, ваше сиятельство, вода еще большая редкость, чем вино: сейчас такая ужасная засуха! - Я вижу, все начинается сызнова! - сказал Данглар. И он улыбался, делая вид, что шутит, хотя на висках его выступил пот. - Послушайте, мой друг, - сказал он, видя, что Пеппино все так же не- возмутим, - я прошу у вас стакан вина; неужели вы мне в нем откажете? - Я уже вам говорил, ваше сиятельство, - серьезно отвечал Пеппино, - что мы не торгуем в розницу. - В таком случае дайте мне бутылку. - Какого? - Подешевле. - Цена на все вина одна. - А какая? - Двадцать пять тысяч франков бутылка. - Скажите лучше, что вы хотите меня ограбить! - воскликнул Данглар с такой горечью в голосе, что только Гарпагон мог бы оценить ее по досто- инству. - Это будет проще, чем сдирать с меня шкуру по частям. - Возможно, что таково намерение начальника, - сказал Пеппино. - Начальника? А кто он? - Вас к нему водили позавчера. - А где он? - Здесь. - Могу я повидать его? - Ничего нет легче. Не прошло и минуты, как перед Дангларом предстал Луиджи Вампа. - Вы меня звали? - спросил он пленника. - Это вы, сударь, начальник тех, кто доставил меня