ниципалитета. В том же направлении бежало множество вооруженных людей. У одних были казенные ружья, у других двустволки, третьи были вооружены лишь саблями, шпагами и пистолетами. Оба молодых дворянина поспешили в конюшню и первым делом распорядились вывести королевских лошадей; на всякий случай и для пущей сохранности они вывели лошадей за пределы города, чтобы по выезде из него король сразу их нашел. Потом они вернулись за собственными лошадьми, которых привели и поставили рядом с королевскими, находившимися под присмотром форейторов. Но пока они сновали взад и вперед, окружающие заподозрили неладное, и, чтобы вывести из конюшни собственных лошадей, им пришлось выдержать короткую схватку, во время которой в них было выпущено две-три пули. Тут же, среди криков и угроз, они услыхали, что король задержан и препровожден к уполномоченному коммуны. Они стали совещаться, что им делать. Собрать гусар и попытаться отбить короля? Вскочить в седло и предупредить маркиза де Буйе, которого они, по всей видимости, найдут в Дене или, что вероятнее всего, в Стене? Ден отстоял от Варенна всего на пять лье, Стене - на восемь; до Дена они могли добраться за полтора часа, до Стене за два, а затем немедленно вернуться в Варенн в сопровождении отряда войск, которым командовал г-н де Буйе. Они остановились на этом последнем решении и ровно в половине первого, когда король изъявил согласие подняться в спальню уполномоченного коммуны, они, бросив доверенную им подставу, во весь опор поскакали в Ден. Так король лишился еще одного верного средства к спасению, на которое рассчитывал. LXII. СОВЕЩАНИЕ ОБРЕЧЕННЫХ Мы помним, в каком положении оставили г-на де Шуазеля, командира первого поста в Пон-де-Сомвеле: видя, что вокруг него ширится мятеж, и желая избежать боя, он небрежно объявил, что ценности, вероятно, уже увезли, и, не ожидая более короля, отступил к Варенну. Но чтобы избежать появления в Сент-Мену, где, как мы помним, царила великая суматоха, он свернул на проселок; правда, пока они не покинули большой дороги, он приказал ехать шагом, чтобы дать курьеру время их нагнать. Курьер, однако, их не догнал, и в Орбевале г-н де Шуазель свернул на проселок. Изидор проскакал, разминувшись с ним. Г-н де Шуазель был твердо убежден в том, что какое-то непредвиденное происшествие преградило путь королю. Впрочем, если, на счастье, он ошибается и король продолжает путешествие, то он наверняка найдет в Сент-Мену г-на Дандуэна, а в Клермоне г-на де Дамаса - так рассуждал г-н де Шуазель. Мы видели, что произошло с г-ном Дандуэном, который вместе со своими подчиненными был задержан в муниципалитете, и с г-ном де Дамасом, который был вынужден бежать с горсткой людей. Но то, что известно нам, парящим над этим ужасным днем на высоте шестидесяти лет и имеющим перед глазами донесения всех главных действующих лиц этой великой драмы, было еще неизвестно г-ну де Шуазелю, взор которому застилала пелена злободневности. Итак, г-н де Шуазель, свернув у Орбеваля на проселочную дорогу, к ночи добрался до Вареннского леса в тот самый миг, когда на другом конце этого леса Шарни ринулся в погоню за Друэ. В последнем селении на опушке, в Невиль-о-Пон, г-ну Шуазелю пришлось потратить полчаса на поиски проводника. Все это время в окрестных деревнях гудел набат; арьергард отряда, четыре гусара, был взят в плен крестьянами. Г-ну де Шуазелю сразу же об этом доложили, он предпринял серьезную атаку, и все четверо гусар были освобождены. Но теперь уже набат завывал с какой-то дикой яростью, не умолкая ни на мгновение. Дорога через лес оказалась чрезвычайно трудна, а местами даже опасна; проводник, не то с умыслом, не то невольно, завел маленький отряд в дебри; то и дело приходилось взбираться на крутые холмы и спускаться с них, и гусары были вынуждены спешиваться; подчас тропа становилась настолько узка, что по ней можно было пробраться только гуськом; один гусар свалился в пропасть; он стал взывать о помощи, и товарищи его, узнав из этих криков, что он жив, отказались его покинуть. Три четверти часа ушли на то, чтобы его выручить; как раз в это время короля остановили, заставили выйти из кареты и препроводили к г-ну Соссу. В половине первого, когда гг. де Буйе и де Режкур скакали по дороге, ведущей в Ден, г-н де Шуазель со своими сорока гусарами проселком выбрался к Варенну и появился на другом краю города. У моста его встретил зычный окрик: "Кто идет?. - Франция! Гусары Лозена! - отозвался г-н де Шуа-зель. - Не пройдете! - ответил солдат национальной гвардии и подал сигнал тревоги. В это самое время по всему городу поднялась суматоха; в потемках чернели плотные толпы вооруженных людей, и в свете факелов и фонарей, возникавших в окнах, на улицах заблестели ружейные стволы. Г-н де Шуазель, не зная, с кем имеет дело и что происходит, решил сперва разведать обстановку. Для начала он попросил, чтобы его связали со сторожевым отрядом, размещенным в Варенне; эта просьба повлекла за собой длительные переговоры; наконец было решено удовлетворить просьбу г-на де Шуазеля. Но пока решали, а потом исполняли решение, г-н де Шуазель заметил, что солдаты национальной гвардии не теряют времени даром: они изготовились к обороне, устроили заслон из поваленных деревьев и навели на него и сорок его гусар дула небольших пушек. Наводчик как раз управился с этим делом, когда прибыл сторожевой отряд гусар, однако все солдаты в нем оказались пешие; им ничего не было известно, им только сказали, что сию минуту был задержан король и что его доставили в муниципалитет; на них самих неожиданно напал народ и стащил их с коней. Они не знали, что сталось с их товарищами. Не успели они договорить, как г-ну де Шуазелю показалось, что в темноте к ним приближается небольшой конный отряд; в тот же миг раздался окрик: "Кто идет?. - Французы! - отвечал чей-то голос. - Какого полка? - Драгунского его высочества Месье. На этих словах грянул выстрел, выпущенный одним из солдат национальной гвардии. - Хорошо! - шепнул г-н де Шуазель унтер-офицеру, оказавшемуся рядом. - Это господин де Дамас и его драгуны. И, не мешкая более, он стряхнул двух человек, цеплявшихся за поводья его коня и кричавших ему, что его долг - повиноваться муниципальному совету, и никому более, и скомандовал .рысью марш., застав тем самым врасплох людей, пытавшихся его остановить, силой пробился сквозь толпу и вылетел на освещенные, кишевшие народом улицы. На подступах к дому г-на Сосса он увидел королевскую карету, из которой были выпряжены лошади, и многочисленную стражу, толпившуюся на маленькой площади перед скромным на вид домом. Не желая, чтобы его солдаты входили в соприкосновение с местными жителями, он отправился прямиком в гусарскую казарму, расположение которой было ему известно. Казарма оказалась пуста; он запер в ней своих сорок гусар. Когда г-н де Шуазель выходил из казармы, его остановили двое, направлявшиеся из мэрии, и потребовали, чтобы он явился в муниципальный совет. Но г-н де Шуазель, не успевший еще уйти далеко от своих гусар, спровадил этих двоих, объявив, что сходит в муниципальный совет не прежде, чем будет располагать для этого временем, и во весь голос крикнул часовым, чтобы никого не впускали. В казарме оставались два-три конюха. Г-н де Шуазель допросил их и узнал, что гусары, не зная, куда запропастились их начальники, разбрелись по городу за компанию с горожанами, которые за ними явились, и теперь где-то пьянствуют вместе с ними. Услыхав эти новости, г-н де Шуазель вернулся в казарму. Теперь он располагал только сорока людьми, причем их лошади, проделали за день более двадцати лье. И люди, и лошади смертельно устали. Однако положение было таково, что щадить себя не приходилось. Первым делом г-н де Шуазель осмотрел пистолеты и убедился, что они заряжены; затем он по-немецки обратился к гусарам, которые ни слова не разумели по-французски, а потому ничего не поняли в происходящем, и объяснил им, что они в Варенне и что король, королева и все королевское семейство сейчас были схвачены, а значит, следует вырвать их из рук обидчиков или умереть. Речь его была коротка, но горяча; судя по всему, она произвела на гусар сильное впечатление. "Der Koenig! Die Koenigin!" - изумленно восклицали они. Г-н де Шуазель не дал им времени опомниться; он приказал обнажить сабли и построиться в колонну по четыре, а затем быстрой рысью повел их к тому дому, у которого видел охрану, справедливо полагая, что в этом самом доме и держат короля. Переступая порог, он почувствовал, как его тронули за плечо. Он обернулся и увидал графа Шарля де Дамаса, чей голос узнал, когда тот отвечал на окрик: "Кто идет?." Вероятно, г-н де Шуазель все же отчасти надеялся на это подкрепление. - А, это вы! - произнес он. - Вы с отрядом? - Я один или почти один, - отвечал г-н де Дамас. - Но почему? - Мой полк отказался за мной следовать, у меня здесь пять-шесть человек. - Плохо дело, но ничего, у меня еще остались мои сорок гусар; посмотрим, что можно сделать с их помощью. Король тем временем принимал депутацию коммуны, которую возглавлял г-н Сосс. Эта депутация только что объявила Людовику XVI: - Поскольку жители Варенна окончательно уверились в том, что имеют счастье принимать своего короля, мы явились узнать, каковы будут приказания вашего величества. - Приказания? - отозвался король. - Велите приготовить мои кареты и сделайте так, чтобы я мог уехать. Не знаем, что сказала бы депутация в ответ на эту недвусмысленную просьбу, но тут послышался галоп коней г-на де Шуазеля, и в окне показались гусары, которые выстроились на площади с саблями наголо. Королева вздрогнула, и в глазах у нее вспыхнула радость. - Мы спасены! - шепнула она на ухо Мадам Елизавете. - На все воля Господня! - отвечала августейшая святая агница, видевшая во всем, в добре и зле, в надежде и отчаянии, руку Божью. Король выпрямился и стал ждать. Муниципальные чиновники беспокойно переглянулись. В этот миг из сеней, которые охраняли вооруженные косами крестьяне, донесся громкий шум, послышались обрывки фраз, звуки борьбы, и на пороге дверей вырос г-н де Шуазель, без шляпы и со шпагой в руке. За его плечом виднелось бледное решительное лицо г-на де Дамаса. Во взглядах обоих офицеров читалась такая угроза, что депутаты коммуны расступились, освободив пространство, разделявшее новоприбывших и королевское семейство. При появлении офицеров спальня представляла собой такую картину. Посреди находился стол, на нем - початая бутылка вина, хлеб и несколько стаканов. Король и королева стоя слушали депутатов коммуны; Мадам Елизавета и ее королевское высочество расположились у окна; на кое-как расстеленной постели спал дофин, сраженный усталостью; рядом с ним, уронив голову на руки, сидела г-жа де Турзель, а за спиной у нее стояли г-жа де Брюнье и г-жа де Невиль; и, наконец, оба гвардейца и Изидор де Шарни, чуть живые от горя и изнеможения, полулежали на стульях в полутемном углу комнаты. Завидя г-на до Шуазеля, королева пересекла навстречу ему всю комнату и сказала, взяв его за руку: - А, это вы, господин де Шуазель! Добро пожаловать! - Увы, государыня, - отвечал герцог, - мне кажется, я прибыл слишком поздно. - Не беда, лишь бы вы прибыли с хорошим сопровождением. - Нет, государыня, напротив того, мы почти одни. Господина Дандуэна с его драгунами задержали в мэрии Сент-Мену, а отряд господина де Дамаса покинул своего командира. Королева печально покачала головой. - Но где же шевалье де Буйе? - продолжал г-н де Шуазель. - Где господин де Режкур? И г-н де Шуазель стал озираться по сторонам в поисках этих двоих. Тут подошел король. - Я даже не видел этих господ, - сказал он. - Государь, - произнес г-н де Дамас, - слово чести, я думал, что они погибли, расчищая путь вашей карете. - Что делать? - спросил король. - Спасать вас, государь, - отвечал г-н де Дамас. - Приказывайте. - Государь, - подхватил г-н де Шуазель, - у меня здесь сорок гусар; они проделали за день двадцать лье, но все же вполне способны добраться до Дена. - А как же мы? - спросил король. - Послушайте, государь, - отвечал г-н де Шуазель, - вот, по-моему, единственный выход, который нам остается. Как я уже вам сказал, у меня здесь сорок гусар; я велю семерым из них спешиться; вы сядете на одного из коней и посадите перед собой дофина; на другого сядет королева, на третьего Мадам Елизавета, на четвертого ее королевское высочество, на остальных-госпожи де Турзель, де Невиль и де Брюнье -вы же не захотите их бросить. Мы и тридцать три гусара, оставшихся на конях, окружим вас кольцом, расчистим путь ударами сабель, и, возможно, это даст нам шансы на спасение. Но подумайте, государь, если решаться на эту меру, то немедленно: быть может, через полчаса, через четверть часа моих гусар разоружат! Г-н де Шуазель замолчал и стал ждать, что ответит король; королева, казалось, всей душой разделяла предложенный план и устремила на Людовика XVI пламенный взгляд, в котором читался вопрос. Но король явно избегал ее взгляда, опасаясь влияния, которое она могла на него оказать. Наконец, глядя г-ну де Шуазелю прямо в лицо, он сказал: - Да, я хорошо понимаю, что это - выход, и, вероятно, единственный; но можете ли вы мне поручиться, что в этой неравной схватке тридцати трех человек против семи или восьми тысяч шальной выстрел не убьет моего сына, или дочь, или королеву, или мою сестру? - Государь, - отвечал г-н де Шуазель, - если произойдет такое несчастье, причем произойдет оттого, что вы последовали моему совету, мне останется только покончить с собой на глазах у вашего величества. - Что ж, в таком случае, - произнес король, - не будем увлекаться рискованными планами и рассудим трезво. Королева испустила вздох и отступила на два-три шага назад, всем своим видом излучая сожаление. При этом путь ее пересекся с путем Изидора, который, слыша на улице шум и все еще надеясь, что шум этот вызван возвращением его брата, приблизился к окну. Они обменялись несколькими словами, и Изидор бросился вон из комнаты. Король, казалось, не обратил внимания на то, что произошло между королевой и Изидором. - Муниципальный совет, - продолжал он, - не отказывается меня пропустить; он только требует, чтобы я остался здесь до рассвета. Не говорю уж о графе де Шарни, который беспредельно нам предан и о котором мы не имеем известий. Но шевалье де Буйе и г-н де Режкур, как меня заверили, уехали спустя десять минут после нашего приезда, чтобы предупредить маркиза де Буйе и призвать войска, которые, наверное, готовы к выступлению. Если бы я был один, я принял бы ваш совет, но со мной и королева, и двое детей, и сестра, и эти дамы. Немыслимо подвергать их всех такому риску с той горсткой солдат, которыми вы располагаете, да и то многим из них пришлось бы спешиться: ведь не могу же я уехать, оставив здесь трех моих гвардейцев! - Он достал часы. - Скоро три часа; младший Буйе выехал в половине первого; его отец наверняка расставил войска отдельными отрядами на расстоянии друг от друга; первых предупредит сам шевалье; постепенно все они доберутся сюда. Отсюда до Стене не больше восьми лье; это расстояние можно преодолеть верхом за два-два с половиной часа; значит, в течение всей ночи будут подходить отряды; значит, часам к пяти или шести здесь будет сам маркиз де Буйе собственной персоной, и тогда без малейшей опасности для моей семьи и без малейшего насилия мы покинем Варенн и двинемся дальше. Г-н де Шуазель признал логичность этого рассуждения, и все же инстинкт твердил ему, что иногда не следует слушать логики. Тогда он обернулся к королеве, взглядом умоляя ее дать ему другой приказ или хотя бы уломать короля, чтобы он отменил свое решение. Но она покачала головой. - Я ничего не хочу брать на себя, - сказала она. - Дело короля отдавать приказы, а мой долг повиноваться; к тому же я согласна с королем: господин де Буйе скоро будет здесь, иначе быть не может. Г-н де Шуазель поклонился и отступил назад на несколько шагов, увлекая за собой г-на де Дамаса, с которым ему необходимо было посовещаться, и подав знак обоим гвардейцам, чтобы те также приняли участие в совете, который они собирались держать. LXIII. БЕДНАЯ КАТРИН! Комната теперь выглядела несколько иначе. Ее королевское высочество была не в силах долее сопротивляться усталости; Мадам Елизавета и г-жа де Турзель уложили ее рядом с братом. Она уснула. Мадам Елизавета присела рядом, приклонив голову на край постели. Королева, которую душил гнев, стояла у камина, поглядывая то на короля, усевшегося на тюк с товарами, то на четырех офицеров, толковавших в дверях. Перед кроватью, где спали дети, стояла, как перед алтарем, на коленях восьмидесятилетняя женщина. Это была бабка уполномоченного коммуны; ее потрясла красота обоих детей, поразил величественный облик королевы, и вот теперь она, стоя на коленях, плакала навзрыд и тихонько молилась. О чем она молила Всевышнего? Чтобы Он простил этим двум ангелочкам? Или чтобы эти ангелочки простили людям? Г-н Сосс и муниципальные чиновники удалились, пообещав королю, что впрягут в карету лошадей. Но во взгляде королевы ясно читалось, что она нисколько не верит этому обещанию; а г-н де Шуазель говорил гг. де Дамасу, де Флуараку и Фуку, которые вошли в дом следом за ним, а также обоим гвардейцам: - Господа, не будем обманываться притворным спокойствием короля и королевы; положение не безнадежное, но надо смотреть правде в глаза. Офицеры дали понять, что слушают и что г-н де Шуазель может продолжать. - Теперь, по всей видимости, господин де Буйе уже предупрежден и прибудет сюда к пяти-шести часам утра, поскольку, скорее всего, находится с одним из отрядов королевского германского полка где-то между Деном и Стене. Возможно даже, что его авангард появится здесь получасом раньше, чем он сам; ведь в таких обстоятельствах, как нынче, надлежит пускать в ход все меры, какие только возможно; но не следует забывать, что нас окружают четыре-пять тысяч человек и, когда эти люди заметят войска господина де Буйе, над нами нависнет неминуемая опасность и на нас обрушится чудовищная волна ярости. Короля захотят удалить из Варенна, будут принуждать его сесть на коня и попытаются увезти в Клермон; будут угрожать его жизни, быть может, даже посягнут на нее; но эта опасность, господа, - продолжал г-н де Шуазель, - продлится всего одно мгновение, и, как только гусары возьмут штурмом заставу и займут улицы города, враги будут полностью повержены. Итак, нам надо продержаться от силы минут десять; нас десять человек; учитывая расположение дома, мы можем надеяться, что нас будут убивать не быстрее, чем одного человека в минуту. Таким образом, времени у нас достаточно. Слушатели удовольствовались тем, что кивнули в знак согласия. Это предложение пожертвовать собой вплоть до смерти было принято с тою же простотой, с какой было сделано. - Что ж, господа, я полагаю, что нам надлежит действовать так: едва мы услышим первый выстрел, едва снаружи раздадутся первые крики, мы ринемся в первую комнату, убьем всех, кто там окажется, захватим лестницу, окна... Там три окна: трое из нас будут их защищать; остальные семеро займут лестницу; она винтовая, так что оборонять ее легко: один-единственный человек может давать отпор пятерым или шестерым нападающим. Даже тела тех из нас, кто будет убит, послужат прикрытием для остальных; при этом сто шансов против одного, что войска возьмут город раньше, чем всех нас перережут до последнего, а если и так, что ж, в таком случае мы займем в истории место, которое будет нам достойной наградой за преданность. Молодые люди пожали друг другу руки, как спартанцы перед битвой, а затем распределили между собой места, которые следовало защищать; двум гвардейцам и Изидору до Шарни, которому отвели пост, несмотря на его отсутствие, достались окна, обращенные на улицу; г-н де Шуазель должен был защищать нижние ступени лестницы; выше было место г-на де Дамаса, за ним должны были стать г-н де Флуарак, г-н Фук и еще два унтер-офицера драгунского полка, сохранившие верность г-ну де Дамасу. Едва они успели обо всем условиться, с улицы послышался какой-то шум. Он был вызван появлением второй депутации, состоявшей из г-на Сосса, который, казалось, был душой всех депутаций, из командира национальной гвардии Анноне и трех-четырех муниципальных чиновников. Они велели доложить о себе, и король приказал их допустить, полагая, что они пришли с сообщением о том, что лошади поданы. Депутаты вошли; молодые офицеры, примечавшие каждый жест, каждый знак, каждое движение, уловили на физиономии г-на Сосса приметы колебаний, а на челе Анноне - непреклонную решимость; это показалось им недобрым предзнаменованием. В тот же миг появился Изидор де Шарни, шепотом сказал несколько слов королеве и стремительно вышел. Королева отступила на шаг назад и, побледнев, прислонилась к кровати, на которой спали дети. Что до короля, он смотрел посланцам коммуны прямо в глаза и ждал, что они ему скажут. Однако те, не произнося ни слова, склонились перед королем. Людовик XVI притворился, будто ошибочно истолковал их намерения. - Господа, - сказал он, - французами овладело всего лишь заблуждение, а привязанность их к королю бесспорна. Поэтому я, утомленный оскорблениями, которым давно уже подвергаюсь в своей столице, и решил удалиться в глубь провинций, где еще пылает священное пламя преданности; я уверен, что там вновь обрету былую любовь народа к своему государю. Посланцы поклонились еще раз. - И я готов на деле подтвердить доверие, которое питаю к народу, - продолжал король. - Итак, я составлю свой эскорт наполовину из здешней национальной гвардии, наполовину из армейских войск, и этот эскорт сопроводит меня до Монмеди, куда я намерен удалиться. А посему, командующий, прошу вас самому отобрать среди национальной гвардии людей, которые будут меня сопровождать, и приказать запрячь лошадей в мою карету. На мгновение все примолкли: Сосс явно ждал, чтобы заговорил Анноне, а Анноне предоставлял эту честь Соссу. Наконец Анноне поклонился и ответил: - Государь, я был бы счастлив повиноваться приказам вашего величества, да только в Конституции есть статья, запрещающая королю покидать пределы королевства, а добрым гражданам - содействовать его побегу. Король содрогнулся. - Вследствие этого, - продолжал Анноне, показав рукой, что он еще не кончил, - вследствие этого муниципальный совет Варенна решил, что, прежде чем пропустить короля за пределы города, надлежит отправить гонца в Париж и дождаться ответа от Национального собрания. Король почувствовал, как на лбу у него выступили бисеринки пота; королева в нетерпении кусала побледневшие губы; Мадам Елизавета воздела руки и глаза к небу. - Позвольте, господа! - возразил король с подобающим достоинством, которое просыпалось в нем в отчаянных положениях. - Разве я уже не волен ехать, куда мне вздумается? В таком случае я нахожусь в худшей кабале, чем последний из моих подданных! - Государь, - отвечал командир национальной гвардии, - вы по-прежнему вольны в своих действиях; однако все люди, и король, и простые граждане, связаны присягой, которую они принесли; вы также приносили присягу, так повинуйтесь же вы первый закону, государь. Тем самым вы не только подадите всем великий пример, но и последуете благородному долгу. Тем временем г-н де Шуазель устремил на королеву вопросительный взгляд и, получив утвердительный ответ на немой вопрос, в свою очередь вышел из комнаты. Король понял, что, если он без сопротивления снесет этот бунт - а с его точки зрения, это был явный бунт - захолустного муниципального совета, он погиб. К тому же он узнал тот самый революционный дух, который Мирабо хотел истребить в провинции; сам король уже сталкивался с этим духом в Париже четырнадцатого июля, пятого и шестого октября и, наконец, восемнадцатого апреля, когда, желая подтвердить свою свободу, попытался уехать в Сен-Клу, но народ не пустил его. - Господа, - заявил он, - это насилие; но я не так одинок, как представляется вам. Там, за дверью, меня ждут сорок верных людей, а вокруг Варенна стянуто десять тысяч солдат; итак, приказываю вам, господин командир: сию же минуту велите впрячь лошадей в мою карету. Вы слышали? Я вам приказываю, такова моя воля. Королева приблизилась к королю и тихо сказала: - Хорошо! Хорошо, государь! Поставим на карту наши жизни, но не поступимся достоинством и честью. - А что будет, - осведомился командир национальной гвардии, - если мы откажемся повиноваться вашему величеству? - Тогда я прибегну к силе, сударь, и вам придется отвечать за ту кровь, которой я не хочу проливать и которая на самом деле прольется по вашей вине. - Хорошо же, государь, - отвечал командир, - попробуйте кликнуть ваших гусар, а я кликну национальную гвардию. И он в свой черед вышел из комнаты. Король и королева в страхе переглянулись; может быть, ни он, ни она не отважились бы на отчаянный шаг, но тут, оттолкнув бабку, которая продолжала молиться в ногах кровати, к королеве приблизилась жена уполномоченного Сосса и с простонародной откровенностью и грубостью спросила: - Нешто вы королева, сударыня? Королева обернулась; ее достоинство было уязвлено этим более чем фамильярным обращением. - Да, - отвечала она, - по крайней мере так я полагала еще час назад. - Ну, коли вы королева, - не смущаясь, продолжала госпожа Сосс, - значит, вам за вашу работу платят двадцать четыре миллиона. По мне, недурное у вас место и платят неплохо; чего же вы хотите с него сбежать? Королева с горестным криком обернулась к Людовику XVI. - О государь! - вскричала она. - Лучше все, все, что угодно, чем сносить такие унижения! Она подхватила на руки спавшего дофина, подбежала к окну и, распахнув его, сказала мужу: - Государь, покажемся народу и поглядим, так ли безнадежно он развращен; а в случае необходимости обратимся к солдатам и ободрим их словом и жестом. Это самое меньшее, чего заслуживают те, кто готов умереть за нас! Король машинально последовал за ней и вышел вместе с ней на балкон. Вся площадь, открывшаяся взглядам Людовика XVI и Марии Антуанетты, была охвачена сильнейшим возбуждением. Половина гусар г-на до Шаузеля спешились, остальные оставались в седле; те, что спешились, теперь смотрели, растерянные, сбитые с толку, на то, как кучки горожан, среди которых они тонули, тащили прочь их коней: кони уже стали добычей нации. Остальные, еще державшиеся в седле, оставались как будто по-прежнему в подчинении у г-на де Шуазеля, который что-то втолковывал им по-немецки, но указывали своему полковнику на половину своих сотоварищей, которых, в сущности, уже потеряли. В стороне, чуждый всей этой суматохе, стоял с охотничьим ножом на изготовку Изидор де Шарни и, казалось, поджидал кого-то, как охотник в засаде поджидает дичь. Из пятисот глоток одновременно вырвался крик: "Король! Король!. И в самом деле, в этот миг в окне показались король и королева; королева, как мы уже сказали, держала на руках дофина. Будь Людовик XVI одет по-королевски или по-военному, держи он в руке скипетр или шпагу, заговори он тем зычным, внушительным голосом, который в те времена еще казался народу голосом самого Господа или его посланца, спустившегося с небес, быть может, ему и удалось бы покорить эту толпу, как он надеялся. Но в предрассветных сумерках, при этом убогом освещении, в котором тускнеет даже сама красота, король, одетый как слуга, в сером камзоле, без пудры, в маленьком мещанском парике, который мы уже описывали, бледный, тучный, в трехдневной щетине, толстогубый, с мутным взглядом, не выражавшим ничего - ни тиранического высокомерия, ни отеческого добродушия, лепечущий попеременно то .господа!., то .дети мои!. - нет, этот король никак не соответствовал ожиданиям друзей монархии, собравшихся под балконом, и даже ее недругов. Тем не менее г-н де Шуазель крикнул: "Да здравствует король!., Изидор де Шарни крикнул: "Да здравствует король!. - и авторитет королевской власти был еще настолько велик, что, несмотря на эту фигуру, так мало соответствующую представлениям народа о повелителе великого королевства, несколько голосов в толпе повторили: "Да здравствует король!." Но на этот клич отозвался другой, брошенный командиром национальной гвардии и подхваченный намного дружнее, словно ему вторило могучее эхо; то был клич: "Да здравствует нация!." Сейчас этот клич прозвучал сигналом к мятежу, и король с королевой не могли не заметить, что его подхватила часть гусар. Тут Мария Антуанетта, не в силах сдержать стон ярости, прижала к груди дофина, несчастное дитя, не подозревавшее о том, какие важные события вершились в эту минуту, и, перегнувшись через балкон, бросила в толпу сквозь зубы, подобно сгустку ненависти, единственное слово: - Мерзавцы! Кое-кто услыхал, в ответ послышались угрозы; площадь закипела и заходила ходуном. Г-н де Шуазель в отчаянии готов был покончить с собой; он предпринял последнюю мучительную попытку. - Гусары! - закричал он. - Во имя чести, спасайте короля! Но в этот миг на сцену вынырнуло новое действующее лицо в окружении двух десятков вооруженных людей. Это был Друэ, который вышел из мэрии, где настоял на том, чтобы муниципальный совет решил не позволить королю следовать дальше. - Вот оно что! - завопил он, наступая на г-на де Шуазеля. - Вы хотите похитить короля? Что ж, можете мне поверить: за это вы поплатитесь головой! Г-н де Шуазель в свой черед двинулся на Друэ и занес саблю. Но командир национальной гвардии был тут как тут. - Еще один шаг, - крикнул он г-ну де Шуазелю, - и я вас убью! Но тут, не обращая внимания на град угроз, вперед ринулся еще один человек. То был Изидор де Шарни: человек, которого он подстерегал, был именно Друэ. - Назад! Назад! - кричал он, грудью своего коня расшвыривая людей на пути. - Этот человек принадлежит мне! И, занеся охотничий нож, он бросился на Друэ. Но в тот миг, когда он уже почти настиг его, одновременно грянули два выстрела, пистолетный и ружейный. Пуля, пущенная из пистолета, раздробила Изидору ключицу. Пуля, пущенная из ружья, пронзила ему грудь. Оба выстрела были сделаны с такого близкого расстояния, что несчастного буквально окутало волной огня и облаком дыма. Он лишь простер руки и шепнул: - Бедная Катрин! Потом, уронив свой охотничий нож, он навзничь упал на круп коня и соскользнул на землю. Королева испустила истошный крик; она едва не выпустила из рук дофина и отпрянула назад, не замечая еще одного всадника, который во весь дух примчался со стороны Дена и врезался в толпу по следу, проложенному несчастным Изидором. Король ушел с балкона вслед за королевой и затворил балконную дверь. Теперь уже не отдельные голоса в толпе кричали: "Да здравствует нация!. - и не отдельные пешие гусары поддерживали этот клич; его подхватила вся площадь и с нею вместе те два десятка гусар, которые еще оставались верны королю. Так рухнула последняя надежда монархии! Королева упала в кресло, обхватив голову руками; она думала о том, что Изидор только что погиб за нее, пав к ее ногам, как прежде Жорж. Но внезапно в дверях раздался сильный шум, заставивший ее поднять глаза. Не станем и пытаться передать, что творилось в этот миг в сердце женщины, в сердце королевы. На пороге стоял Оливье де Шарни, бледный и окровавленный: только что он в последний раз обнял брата. Король, казалось, был уничтожен. LXIV. ШАРНИ Комната была полна солдат национальной гвардии и посторонних, которых привлекло сюда любопытство. И королева удержалась от первого порыва, велевшего ей броситься навстречу Шарни, утереть своим платком кровь, которой он был покрыт, найти для него такие слова утешения, которые исходили бы прямо из сердца и проникали в сердце. Вместо этого она смогла лишь немного приподняться с кресла, протянуть к нему руки и шепнуть: - Оливье!." Граф угрюмо и спокойно сделал знак посторонним и мягким, но решительным тоном произнес: - Простите, господа, мне нужно переговорить с их величествами. Солдаты национальной гвардии попытались было возразить, что они для того здесь и находятся, чтобы воспрепятствовать королю в сношениях с внешним миром. Шарни сжал бледные губы, насупил брови, распахнул редингот, под которым обнаружилась пара пистолетов, и повторил, быть может, еще более мягким голосом, который именно поэтому звучал еще более угрожающе: - Господа, как я уже имел честь вам сообщить, мне нужно переговорить наедине с королем и королевой. В то же время рукой он подал знак посторонним удалиться. Этот голос и самообладание Шарни, покорявшее ему всех, кто был рядом, вдохнули новую энергию в г-на де Дамаса и обоих гвардейцев, которым на мгновение начали изменять силы: подталкивая к выходу солдат национальной гвардии и просто любопытных, они очистили комнату. Тут королева поняла, какую пользу принес бы им этот человек в королевской карете, если бы в угоду требованиям этикета его место не отдали г-же де Турзель. Шарни оглядел комнату, чтобы убедиться, что рядом с королевой остались только преданные ей люди, и, подойдя ближе, сказал: - Я прибыл, государыня. У городских ворот ждут семьдесят гусар, которых я привел; полагаю, на них можно рассчитывать. Каковы будут ваши приказания? - Нет, прежде всего, - по-немецки возразила королева, - скажите, мой бедный Шарни, что с вами было? Шарни взглядом дал понять королеве, что присутствующий здесь г-н де Мальден знает по-немецки. - Увы! Увы! -по-французски продолжала королева. - Видя, что вы не появились, мы сочли вас погибшим. - К несчастью, государыня, смерть снова настигла не меня, - с глубокой скорбью в голосе отвечал Шарни. - Погиб мой несчастный брат Изидор... И по его лицу скатилась слеза. - Но придет и мой черед, - чуть слышно шепнул он. - Шарни! Шарни! Я спрашиваю, что с вами случилось, - спросила королева, - и почему вы так неожиданно исчезли? И вполголоса добавила по-немецки: - Оливье, нам так недоставало вас, а мне в особенности! Шарни поклонился. - Я думал, - сказал он, - что брат сообщил вашему величеству причину, на время удалившую меня от вас. - Да, знаю, вы погнались за этим человеком, за этим негодяем Друэ, и какое-то время мы думали, что в этой погоне вас постигло несчастье. - В самом деле, меня постигло огромное несчастье; несмотря на все усилия, я не сумел догнать его вовремя! Форейтор, ехавший назад, сообщил ему, что карета вашего величества едет не в Верден, как он думал, а в Варенн; тогда он нырнул в Аргоннский лес; я стрелял в него из двух пистолетов, но оба оказались не заряжены. В Сент-Мену я сел не на ту лошадь: вместо своей я вскочил на лошадь господина Дандуэна. Что вы хотите, государыня: это судьба! Тем не менее я следом за ним бросился в лес, но тамошние дороги были мне незнакомы, он же знал каждую тропку, а темнота с каждым мигом все сгущалась; пока я мог его разглядеть, я гнался за ним, как за призраком, пока я мог слышать, преследовал его по слуху, но призрак рассеялся, звук затих, и я очутился один в чаще леса, я заблудился в потемках... О, государыня, я мужчина, и вы меня знаете: в самые отчаянные минуты я не плачу! Но в этой лесной чаще, в этом мраке я рыдал от ярости, я стонал от неистовой злобы! Королева протянула ему руку. Шарни склонился и краешком губ коснулся этой трепещущей руки. - Но никто мне не ответил, - продолжал он. - Я проплутал всю ночь, а наутро выехал к деревушке Жев, что находится на дороге из Варенна в Ден... Быть может, вам посчастливилось ускользнуть от Друэ, как ускользнул от меня он сам? - думал я. Это было вполне возможно; в таком случае вы уже миновали Варенн, и мне незачем было туда возвращаться. Я решил скакать дальше по дороге в Ден. Немного не доезжая до города, я повстречал господина Делона со ста гусарами. Господин Делон был встревожен, но никаких вестей не имел. Он только видел, как со стороны Стене во весь опор пронеслись господа де Буйе и де Режкур. Почему они ничего ему не сказали? По-видимому, они его опасались, но я-то знал господина Делона как честного и преданного дворянина; я догадывался, что ваше величество задержали в Варенне, что господа до Буйе и де Режкур ударились в бегство и скакали предупредить генерала. Я рассказал г-ну Делону все, во имя неба призвал его присоединиться ко мне вместе с его гусарами, и он тут же внял моему призыву, оставив все же три десятка своих людей для охраны моста через Мезу. Через час мы были в Варенне - за час мы проделали четыре лье! - и я хотел немедля атаковать, размести все на своем пути и пробиться к королю и к вашему величеству; но перед нами вырастали баррикады за баррикадой, и штурмовать их было бы безумием. Тогда я попробовал вступить в переговоры: нам попался сторожевой пост национальной гвардии, и я попросил дозволения присоединиться вместе с моими гусарами к тем, которые стояли в городе; в таком дозволении мне было отказано; я попросил, чтобы меня допустили к королю, и поскольку они уже собирались отказать мне в этой второй просьбе точно так же, как отказали в первой, то я пришпорил коня, перескочил одну баррикаду, потом другую. Я поскакал галопом туда, откуда доносился шум, и ворвался на площадь в тот самый миг, когда... когда вы, ваше величество, повернулись и ушли с балкона. А теперь, - продолжал Шарни, - я жду приказаний вашего величества. Королева еще раз сжала руки Шарни в своих. Затем обернулась к королю, все еще пребывавшему в бесчувственном состоянии, и сказала: - Государь, вы слышали, что рассказывал ваш преданный слуга граф де Шарни? Но король не отвечал. Тогда королева встала и подошла к нему. - Государь, - произнесла она, - нам нельзя более терять время, и, к несчастью, слишком много времени уже упущено! Вот господин де Шарни, он говорит, что располагает семьюдесятью надежными людьми и ждет ваших приказаний. Король покачал головой. - Государь, ради всего святого, приказывайте! - настаивала королева. И покуда королева молила его голосом, Шарни, казалось, умолял его взглядом. - Приказывать? - переспросил король. - Я не могу приказывать: я пленник. Делайте все, что сочтете возможным. - Хорошо, - сказала королева, - только этого мы у вас и просили. Она увлекла Шарни назад и обратилась к нему: - Вы получили полную свободу действий; делайте все, что сочтете возможным, так сказал вам король. И она добавила, понизив голос: - Но поспешите и действуйте решительно, иначе мы пропали! - Хорошо, государыня, - сказал Шарни. - позвольте мне немного посовещаться с этими господами, а затем мы немедленно начнем исполнять то, что наметим. В этот миг вошел г-н де Шуазель. В руках у него были какие-то бумаги, завернутые в окровавленный платок. Он молча протянул их Шарни. Граф понял, что это бумаги, найденные у его брата; он протянул руку за кровавым наследством, поднес платок к губам и поцеловал его. Королева, не удержавшись, зарыдала. Но Шарни даже не оглянулся и, пряча бумаги на груди, сказал: - Господа, можете ли вы помочь мне в последней отчаянной попытке, которую я собираюсь предпринять? - Мы готовы не пощадить для нее наших жизн