ей, - отвечали молодые люди. - Как по-вашему, найдутся ли у вас человек двенадцать надежных людей? - Нас здесь восемь-девять человек, это уже немало. - Прекрасно, тогда я вернусь к моим семидесяти гусарам, и мы пойдем на штурм баррикад, а вы тем временем отвлечете врагов атакой с тыла; с помощью вашей атаки я возьму баррикады, мы соединим оба наших отряда, прорвемся сюда и похитим короля. Вместо ответа молодые люди протянули графу де Шарни руки. Затем он вернулся к королеве. - Государыня, - объявил он, - через час ваше величество получит свободу, или меня не будет в живых. - Граф, граф, не говорите так, - возразила королева, - вы меня терзаете! Оливье удовольствовался тем, что подтвердил свое обещание поклоном, и, не обращая внимания на новый шум и переполох, который успел подняться и шел, казалось, изнутри дома, направился к двери. Но когда он уже протянул руку к ключу, дверь отворилась и пропустила новое действующее лицо, которому предстояло вмешаться в и без того запутанную интригу этой драмы. То был человек лет сорока или сорока двух, с мрачным и непреклонным лицом; его широко распахнутый ворот, расстегнутый камзол, покрасневшие от усталости глаза, пропыленная одежда свидетельствовали, что он также явился сюда после бешеной скачки, одержимый какой-то неистовой страстью. За поясом у него была пара пистолетов, на боку сабля. Отворяя дверь, он едва дышал; голос, казалось, почти изменял ему, и, только узнав короля и королеву, он, казалось, успокоился; ка его лице заиграла довольная мстительная усмешка; не обращая никакого внимания на второстепенных участников сцены, столпившихся в глубине комнаты и даже в дверях, он простер вперед руку и объявил: - Именем Национального собрания вы арестованы! Быстрым как мысль движением г-н де Шуазель устремился вперед с пистолетом в руке и также вытянул руку вперед, чтобы уложить на месте этого нового врага, чьи дерзость и решимость переходили все границы. Но королева еще более проворным движением остановила его руку и вполголоса бросила г-ну де Шуазелю: - Не приближайте нашей гибели, сударь, будьте благоразумны! Оставьте: мы выиграем время, а господин де Буйе, наверное, уже близко. - Да, государыня, вы правы, - отвечал г-н де Шуазель. И он спрятал пистолет у себя на груди. Королева оглянулась на Шарни, удивляясь, что граф не бросился вперед при этой новой гибельной опасности; но странное дело! Казалось, Шарни не желал, чтобы этот человек его заметил, и, явно избегая его взгляда, укрылся в самом темном углу помещения. Тем не менее королева, хорошо знавшая графа, не сомневалась, что, когда будет нужно, он выйдет из темноты и прольет свет на эту загадку. LXV. ОДНИМ ВРАГОМ БОЛЬШЕ Человек, говоривший от имени Национального собрания, даже не заметил угрожающего движения г-на де Шуазеля и не понял, что избежал смертельной опасности. Впрочем, его, казалось, обуревало чувство, имевшее над ним куда большую власть, чем страх; выражение его лица было более чем красноречиво: на нем было написано нетерпение охотника, увидавшего вместе, в одном логове, в полной своей власти, льва, львицу и львят, сожравших его единственное дитя. Но тут, заслышав слово .арестованы., при звуке которого сорвался с места г-н де Шуазель, король встал. - Арестованы! Арестованы именем Национального собрания! Что вы хотите сказать? Я вас не понимаю. - А между тем все ясно, и понять меня нетрудно. Вопреки вашей клятве не покидать Франции вы под покровом ночи совершили побег, нарушили слово, предали нацию, обманули народ; и вот нация вооружилась, народ восстал, и нация и народ обращаются к вам устами последнего из ваших подданных: "Государь, именем народа, именем нации, именем Собрания вы арестованы!. Из соседней комнаты раздался одобрительный гул голосов, перешедший в исступленный рев. - Государыня, государыня, - шепнул на ухо королеве г-н де Шуазель, - не забудьте, что вы сами остановили меня, и, если бы вы не сжалились над этим человеком, вам не пришлось бы претерпеть подобного оскорбления. - Все это неважно, лишь бы мы отомстили... - понизив голос, отвечала королева. - Да, - возразил г-н де Шуазель, - но если мы не отомстим?." Королева испустила глухой и горестный стон. Но Шарни, протянув руку поверх плеча г-на де Шуазеля, коснулся локтя королевы. Мария Антуанетта поспешно обернулась. - Не мешайте этому человеку, пускай говорит и делает, что хочет, - еле слышно прошептал граф, - я сам им займусь. Тем временем король, вконец оглушенный этим новым ударом, который на него обрушился, с удивлением взирал на никому не известное лицо, которое от имени Собрания, нации и народа столь напористо говорило с ним; к его удивлению примешивалось некоторое любопытство, потому что Людовику XVI казалось, что он не в первый раз видит этого человека, хоть он и не мог вспомнить, где он его видел. - Но объясните же в конце концов, что вы от меня хотите? - осведомился король. - Государь, я хочу, чтобы ни вы, ни королевское семейство ни на шаг более не приблизились к границе. - И вы, разумеется, явились во главе тысяч вооруженных людей, чтобы воспрепятствовать моему путешествию? - уточнил король, обретя в споре частицу утраченного величия. - Нет, государь, я один или, вернее, нас всего двое, адъютант генерала Лафайета и я, простой крестьянин; но Собрание издало декрет, рассчитывает на нашу помощь в его исполнении, и декрет будет исполнен. - Дайте сюда этот декрет, - велел король, - я хоть посмотрю на него. - Он не у меня, а у моего спутника. Господин де Лафайет и Собрание отрядили моего спутника для исполнения приказа нации, меня же послал господин Байи, а главное, я сам себя послал, чтобы присматривать за моим спутником и разделаться с ним, если он даст маху. Королева, г-н де Шуазель, г-н де Дамас и другие присутствующие смотрели на него с удивлением; прежде они всегда видели народ угнетенный либо восставший; умоляющий о пощаде либо убивающий; но впервые им предстал народ спокойный, выпрямившийся во весь рост, ощутивший свою силу, осознавший свои права и возвысивший голос. И Людовик XVI мгновенно понял, что ему нечего ожидать от человека такой складки; он поспешил закончить разговор. - Где же ваш спутник? - осведомился он. - Позади меня, - был ответ. С этими словами он шагнул вперед, и в проеме двери, которую он прежде заслонял, показался молодой человек в адъютантском мундире, прислонившийся к окну. Его платье и весь облик тоже были в полном беспорядке, но беспорядок этот свидетельствовал не о силе, а о полном изнеможении. Лицо его было залито слезами; в руке он держал лист бумаги. Это был г-н де Ромеф, тот самый молодой адъютант генерала де Лафайета, с которым, как, несомненно, помнит наш читатель, мы познакомились в тот момент, когда г-н Луи де Буйе прибыл в Париж. Как можно было заключить еще тогда из его разговора с молодым роялистом, г-н де Ромеф был патриотом, причем патриотом искренним; во время диктатуры, которую установил в Тюильри г-н де Лафайет, ему было поручено надзирать за королевой и сопровождать ее повсюду, но он сумел вложить в исполнение этих своих обязанностей столько почтительной деликатности, что королева не раз выражала ему свою признательность. И, заметив его теперь, она с горестным изумлением воскликнула: - О, так это вы? А потом, с мучительным стоном, словно рухнула твердыня, которую она полагала незыблемой, добавила: - Никогда бы не поверила!." - Да, - с улыбкой прошептал второй посланец, - сдается, я хорошо сделал, что приехал. Г-н де Ромеф, потупившись, медленно подошел ближе; в руках у него был декрет. Но у короля недоставало терпения ждать, пока молодой человек вручит ему декрет: он поспешно шагнул ему навстречу и вырвал документ у него из рук. Прочитав, он произнес: - Во Франции больше нет короля. Человек, прибывший вместе с г-ном де Ромефом, улыбнулся, словно желая сказать: "Мне это хорошо известно." Услыхав слова короля, королева обернулась к нему, готовая задать вопрос. - Послушайте, сударыня, - сказал он. - Вот какой декрет посмело издать Собрание. И дрожащим от негодования голосом он прочел следующие строки: "Собрание приказывает министру внутренних дел немедля отрядить в департаменты курьеров с приказом ко всем государственным чиновникам, а также солдатам национальной гвардии и армейских войск страны задерживать или принимать меры к задержанию любого лица, намеревающегося выехать из королевства, а также препятствовать любому вывозу имущества, оружия, боеприпасов, золотых и серебряных вещей, лошадей и карет; в случае если курьеры настигнут короля, какое-либо лицо, принадлежащее к королевской фамилии, и тех, кто мог содействовать их похищению, означенным государственным чиновникам, солдатам национальной гвардии и армейских войск вменяется о обязанность принять все меры к тому, чтобы остановить оное похищение, воспрепятствовать им продолжать путешествие и затем доложить об этом Законодательному собранию." Королева слушала в каком-то оцепенении; но когда король кончил, она покачала головой, словно пытаясь привести в порядок мысли, и, в свой черед протянув руку за роковым декретом, сказала: - Дайте мне! Этого не может быть! Спутник г-на де Ромефа тем временем ободряюще улыбнулся вареннским патриотам и солдатам национальной гвардии. Их обеспокоили слова королевы: "Этого не может быть!. - хотя они сами от начала до конца слышали содержание декрета. - Что ж, прочитайте сами, сударыня, - с горечью отозвался король, - если вы все еще сомневаетесь; прочтите: бумага составлена и подписана председателем Национального собрания. - Кто же этот человек, посмевший сочинить и подписать подобный декрет? - Дворянин, государыня, - отвечал король, - маркиз де Богарне! Не правда ли, какое странное совпадение и какое удивительное подтверждение тому, что существует таинственная связь минувшего с грядущим, являл собой этот документ, повелевавший пресечь бегство Людовика XVI, королевы и королевской фамилии и скрепленный именем, доныне никому не известным, но которому предстояло прогреметь и войти в историю начала XIX века? Королева взяла декрет и прочла его, нахмурив брови и поджав губы. Потом король забрал у нее декрет, чтобы снова его перечитать, а дочитав во второй раз, отшвырнул его на постель, где, безучастные к спору, в котором решалась их судьба, спали дофин и ее королевское высочество. Но королева, видя это, утратила самообладание и с воплем ярости бросилась вперед: она схватила бумагу, скомкала ее и зашвырнула далеко от кровати, крича: - Осторожнее, государь, осторожнее! Я не хочу, чтобы эта бумага марала моих детей! В соседней комнате поднялся оглушительный ропот. Солдаты национальной гвардии готовы были ринуться туда, где находились августейшие беглецы. У адъютанта генерала Лафайета вырвался испуганный крик. Его спутник испустил крик ярости. - Вот оно как, - проворчал он сквозь зубы, - они оскорбляют Собрание, оскорбляют нацию, оскорбляют народ... Прекрасно! И, обратясь к вооруженным ружьями, косами и саблями людям в первой комнате, которым и так уже не терпелось ввязаться в схватку, он позвал: - Ко мне, граждане! Те снова попытались ворваться, хотя вторая попытка была не энергичнее первой, и одному Богу известно, что вышло бы из столкновения этих двух яростных воль, но тут Шарни, который с самого начала этой сцены произнес всего несколько слов, приведенных нами, а затем держался в стороне от событий, вышел вперед и, схватив этого незнакомца в мундире национальной гвардии за руку в тот миг, когда он потянулся к рукояти своей сабли, произнес: - Будьте любезны, господин Бийо, на два слова: я желаю с вами переговорить. Бийо - а это был именно он - в свой черед вскрикнул от удивления, побледнел как мертвец, мгновение поколебался и, вложив в ножны уже наполовину обнаженную саблю, сказал: - Ладно, будь по-вашему! Мне и самому надобно с вами потолковать, господин де Шарни. И, повернувшись к двери, он тут же объявил: - Граждане, очистите комнату, прошу вас. Мне нужно минутку побеседовать с этим офицером; но не беспокойтесь, - понизив голос, добавил он, - ни волк, ни волчица, ни волчата не ускользнут от нас. Я здесь, и я за них отвечаю! Казалось, этот человек, которого они так же не знали, как не знал его ни король, ни кто-либо из его свиты, за исключением Шарни, имел право им приказывать: пятясь, они вышли из комнаты все до одного. Впрочем, каждому не терпелось рассказать своим приятелям на улице, что произошло в доме, и предупредить патриотов, чтобы те удвоили бдительность. Тем временем Шарни тихо сказал королеве: - Господин де Ромеф предан вам, государыня: оставляю вас с ним, воспользуйтесь его обществом как можно лучше. Это было ей тем проще, что, перейдя в соседнюю комнату, Шарни затворил за собой дверь и прислонился к ней спиной, так что ни один человек, даже Бийо, не смог бы в нее пройти. ... конец 2 части