Фридрих Де Ла Мотт Фуке. Ундина ---------------------------------------------------------------------------- Перевод с нем. Н. А. Жирмунской Стихотворные переводы В. А. Дымшица Friedrich De La Mott Fouque. Undine Фридрих Де Ла Мотт Фуке. Ундина Серия "Литературные памятники" М., "Наука", 1990 OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru ---------------------------------------------------------------------------- ПОСВЯЩЕНИЕ {1} Ундина, с памятного дня, Когда заметил я недаром Твой чудный свет в преданье старом, О, как ты пела для меня. Как часто, пав ко мне на грудь, Ты поверяла все обиды, Дитя проказливое с виду И вместе робкое чуть-чуть. И лира чуткая моя Звучала, отзываясь сразу Вослед печальному рассказу, Что от тебя услышал я. И повесть о твоей судьбе Пришлась читателям по нраву, Хоть ты причудница, но право, Расположила их к себе. Ундиночка, не бойся, нет, Читатель хочет слово в слово Услышать эту повесть снова: Ступай же, не смущаясь, в свет. Будь благонравна, господам Дворянам поклонись смиренно, Твоих поклонниц неизменных - Приветствуй наших милых дам. А спросят дамы обо мне, Скажи им так: "Мечом и лирой Средь бала, празднества, турнира Ваш рыцарь служит вам вдвойне". Глава первая О ТОМ, КАК РЫЦАРЬ ПРИЕХАЛ К РЫБАКУ Данным давно, должно быть, много сотен лет тому назад, жил на свете добрый старый рыбак; однажды вечером сидел он у своего порога и чинил сети. Хижина его стояла среди красивой приветливой местности. Поросшая сочной зеленой травой узкая коса вдавалась в большое озеро, ласково приникнув к прозрачной светло-голубой воде, а волны влюбленно простирали объятия навстречу цветущему лугу, колышащимся травам и свежей сени деревьев. Казалось, они пришли друг к другу в гости и потому и были так прекрасны. А вот людей здесь было не видать, кроме разве что рыбака и его домочадцев. Ибо к самой косе подступал дремучий лес, которого многие побаивались - уж очень он был темный и густой, да и водилась там всякая нечисть, которая выделывала невесть что; вот и лучше было не заглядывать туда без надобности. Но старый богобоязненный рыбак спокойно ходил через лес, когда ему случалось носить в город, что за лесом, вкусную рыбу, которую он ловил у себя на косе. Должно быть, потому ему так легко было идти там, что никаких дурных помыслов он не таил в душе, да и к тому же, каждый раз, вступая во мрак этого ославленного людьми места, он звонким голосом и от чистого сердца затягивал какую-нибудь духовную песню. Но вот, в тот вечер, когда он, не ожидая ничего худого, сидел над своими сетями, на него вдруг напал необъяснимый страх - из лесного сумрака донесся неясный шум, он все близился и становился все слышнее, словно всадник ехал на коне. Все, что мерещилось старику ненастными ночами, все тайны зловещего леса сразу воскресли в его памяти, и прежде всего - гигантская фигура загадочного белого человека, непрестанно кивавшего головой. Да что говорить - когда он глянул в сторону леса, ему явственно почудилось, будто за сплетением листвы стоит этот кивающий головой человек. Однако вскоре он совладал с собой, рассудив, что до сих пор и в самом лесу с ним не случалось ничего худого, а уж на открытом-то месте нечистая сила и вовсе не сможет взять над ним верх. Он тут же громко, в полный голос и от чистого сердца произнес стих из священного писания, это вселило в него мужество, и ему самому стало смешно, как это он мог так обознаться: кивающий головой человек внезапно обернулся давно знакомым лесным ручьем, который стремил свои пенистые воды в озеро. Ну а шум, как оказалось, произвел нарядно одетый рыцарь на коне, выехавший из-под деревьев и приближавшийся к хижине. Его пурпурный плащ был накинут поверх голубого расшитого золотом камзола, с золотистого берета ниспадали пунцовые и голубые перья; на золотой перевязи сверкал богато изукрашенный редкой работы меч; белый жеребец под ним выглядел стройнее обычных боевых копей и так легко ступал по траве, что на пестро-зеленом ковре и следов не оставалось. Старому рыбаку было все еще как-то не по себе, хоть он уже и смекнул, что такое прекрасное явление не сулит никакой опасности; он учтиво снял шапку перед подъехавшим всадником и продолжал спокойно чинить свои сети. Рыцарь остановился и спросил, не может ли он со своим конем найти здесь приют на ночь. - Что до коня, господин мой, - ответил рыбак, - то для него у меня нет лучшей конюшни, чем эта защищенная деревьями лужайка, и лучшего корма, чел! трава, что растет на ней. Вам же я с радостью предлагаю разделить со мной ужин и ночлег, какие мне самому послал господь. Рыцарь был вполне доволен этим, он спешился, с помощью рыбака расседлал и разнуздал коня и, пустив его свободно пастись на цветущей лужайке, сказал хозяину: - Если бы ты и оказался менее радушным и приветливым, славный старик, тебе бы все равно сегодня от меня не избавиться; ведь перед нами - большое озеро, а пускаться на ночь глядя в обратный путь через этот лес с его диковинами - боже нас спаси и помилуй! - Лучше и толковать об этом не будем! - сказал рыбак и повел гостя в хижину. Там у очага, освещавшего скудным отблеском огня полутемную опрятную горницу, сидела в высоком кресле старуха - жена рыбака. При виде знатного гостя она встала и приветливо поклонилась ему, по затем снова заняла свое почетное место, не предложив его пришельцу, на что рыбак с улыбкой заметил: - Не взыщите, молодой господин, что она не уступила вам самого лучшего сиденья в доме; таков уж обычай у нас бедных людей, самое удобное место отведено старикам. - Э, муженек, - молвила со спокойной улыбкой жена. - Что это тебе в голову взбрело? Ведь гость наш не какой-нибудь нехристь, так неужто захочет он согнать с места старого человека? Садитесь, - продолжала она, обращаясь к рыцарю, - вон там есть еще один стул, вполне пригодный, только глядите, не ерзайте и не слишком сильно двигайте его, а то у него одна ножка не очень прочно держится. Рыцарь осторожно придвинул стул, с улыбкой опустился на него, и на душе у него стало вдруг так легко, словно он давно уже свой в этом маленьком домике и сейчас только воротился сюда издалека. Между этими тремя славными людьми завязался дружеский разговор. Правда, о лесе, о котором рыцарь все норовил побольше расспросить, старик не очень-то хотел рассказывать, и уж меньше всего сейчас, на ночь глядя; ну, а о своем хозяйстве и прочих делах супруги толковали весьма охотно и с любопытством слушали рассказы рыцаря о его странствиях и о том, что у него замок у истоков Дуная, и что зовут его господин Хульдбранд фон Рингштеттен 2. Во время беседы гостю не раз слышалось что-то вроде плеска у низкого окошка, словно кто-то брызгал в него водой. Старик при этом звуке всякий раз недовольно хмурился; а когда, наконец, в стекло ударила целая струя, и брызги сквозь плохо пригнанную раму попали в горницу, он сердито встал и угрожающе крикнул в сторону окна: - Ундина! Кончишь ли ты когда-нибудь озорничать? Да к тому же сегодня у нас в доме гость. Снаружи все смолкло, потом послышался чей-то тихий смешок, и рыбак сказал, возвращаясь на место: - Вы уж извините ее, достопочтенный гость, может, она еще какую штуку выкинет, но это без злого умысла. Это наша приемная дочка Ундина; все никак не может отвыкнуть от ребяческих замашек, хоть и пошел ей осьмнадцатый год. Но сердце у нее доброе - это уж верно вам говорю! - Да, хорошо тебе говорить! - возразила, покачав головой старуха. - Ты-то вернешься с рыбной ловли или там из города и тебе кажутся милыми ее шутки. А вот когда она день-деньской вертится перед носом, да ни одного путного слова от нее но услышишь, и в хозяйстве помощи никакой - в мои-то годы! - да еще боишься все время, как бы не погубила она нас своими глупостями - это уж совсем другое дело, тут и святой не вытерпит! - Ну ладно, ладно, - усмехнулся хозяин. - У тебя Ундина, у меня озеро. Ведь и оно порой рвет мои сети и пробивает верши, а все равно я люблю его, а ты - несмотря на всю маету - любишь эту милую девчушку. Не так ли? - И то правда, по-настоящему на нее и сердиться-то нельзя, - отвечала старуха, с улыбкой кивнув головой. В эту минуту дверь отворилась и белокурая девушка поразительной красоты со смехом скользнула в комнату. - Ты просто обманул меня, отец! Где же ваш гость? - спросила она, но в ту же минуту, увидев прекрасного рыцаря, застыла в изумлении. Хульдбранд залюбовался прелестной фигуркой, торопясь запечатлеть в своей памяти пленительные черты, пока девушка еще не оправилась от изумления и из скромности не отвернулась от него. Но все вышло совсем иначе. Она долго глядела на него, потом доверчиво к нему подошла, опустилась перед ним на колени и молвила, играя золотой медалью на драгоценной цепочке, висевшей у него на груди: - О, прекрасный, приветливый гость, как же очутился ты в нашей бедной хижине? Ты, верно, долго блуждал по белу свету, прежде чем попасть к нам? Ты пришел из страшного леса, прекрасный друг? Старуха не дала ему ответить - она стала бранить девушку и велела ей тотчас же встать с колен и приниматься за работу. Ундина, не отвечая ей, придвинула к стулу Хульдбранда низенькую скамеечку, уселась на нее со своей пряжей и кротко молвила: - Вот здесь я и буду работать. Старик повел себя так, как обычно ведут себя родители с избалованными детьми. Он притворился, что не заметил ослушания Ундины и попытался завести разговор о чем-нибудь другом. Но девушка не дала ему и рта раскрыть. Она сказала: - Я спросила нашего дорогого гостя, откуда он, и еще не получила ответа. - Я действительно пришел из леса, моя красавица, - ответил Хульдбранд, а она продолжала: - Ну а теперь расскажи мне, как ты туда попал - ведь другие люди боятся туда ходить, и что диковинного с тобой там приключилось - потому что ведь не могло же не приключиться! Хульдбранд слегка вздрогнул при этом воспоминании и невольно глянул в окно - ему почудилось, будто вот-вот оттуда ухмыльнется одна из тех образин, что повстречались ему в лесу. Но за оконным стеклом была лишь глухая черная ночь. Совладав с собой, он только что собирался начать свой рассказ, как старуха перебила его словами: - Не время, господин рыцарь, не время сейчас для таких историй! - Ундина в сердцах вскочила со своей скамеечки, уперла в бока красивые руки и воскликнула, подступив к рыбаку вплотную: - Не время рассказывать, отец? Не время? Но я так хочу! Пускай, пускай рассказывает! - И она топнула стройной ножкой об пол, но все это - с такой кокетливой грацией, что Хульдбранду было еще труднее отвести глаза сейчас от ее разгневанного личика, чем прежде, когда она была сама кротость. Однако у старика прорвалось наконец долго сдерживаемое раздражение. Он накинулся на Ундину, упрекая ее за ослушание и дурное поведение при постороннем, жена вторила ему. Тогда Ундина крикнула: - Коли вам нравится браниться и вы не хотите исполнять мои просьбы, спите одни в вашей старой прокопченной хижине! - И стремглав вылетев из дома, она в мгновенье ока скрылась в ночной тьме. Глава вторая О ТОМ, КАК УНДИНА ПОПАЛА К РЫБАКУ Хульдбранд и рыбак вскочили с мест и бросились вдогонку за рассерженной девушкой. Но когда они выбежали наружу, Ундины и след простыл, и даже шорох ее маленьких ножек затих, так что нельзя было узнать, в какую сторону она убежала. Хульбранд вопросительно взглянул на хозяина дома; он готов уже был поверить, что прелестное виденье, так быстро потонувшее во мраке ночи, было не более как один из диковинных образов, что морочили его только что в лесу; но старик пробурчал себе под нос: - Это она уже не в первый раз так! А теперь вот промаешься всю ночь без сна и покоя: кто знает, не случится ли с ней чего худого там, в темноте, ведь одна-одинешенька до самой зари! - Так пойдем же за ней, отец, бога ради! - тревожно воскликнул Хульдбранд. Старик возразил: - Зачем? Грех был бы отпускать вас одного глухой ночью в погоню за глупой девчонкой, а моим старым ногам не догнать эту озорницу, даже если бы мы знали, куда она побежала! - Тогда давайте хотя бы покличем ее и попросим вернуться, - сказал Хульдбранд и взволнованным голосом стал звать: - Ундина, ах Ундина! Воротись же! - Старик, покачивая головой, все твердил, что криком тут не поможешь; господин рыцарь еще не знает, какая она упрямица. Но про этом и сам он не мог удержаться, чтобы время от времени не позвать: - Ундина! Ундиночка! Прошу тебя, вернись хоть на "этот раз! - Но все было так, как он предсказывал. Ундины не было ни видно, ни слышно, и так как старик ни за что не хотел допустить, чтобы Хульдбранд один отправился на поиски беглянки, оба, наконец, вынуждены были вернуться в хижину. Здесь они увидели, что огонь в очаге почти погас, а хозяйка, которая куда менее близко принимала к сердцу бегство Ундины и грозящие ей опасности, уже отправилась на покой. Старик раздул тлеющие угли, подбросил сухих дров и сняв с полки при свете вновь вспыхнувшего огня кувшин с вином, поставил его меж собой и гостем. - Вы тоже тревожитесь за глупую девчонку, господин рыцарь, - молвил он, - давайте лучше скоротаем ночь за вином и беседой, чем ворочаться без сна на тростниковой подстилке. Не так ли? - Хульдбранд охотно согласился, рыбак усадил его на освободившееся почетное место хозяйки, и оба занялись беседой и вином, как и подобает честным и добропорядочным людям. Правда, при малейшем шорохе за окном, а порою когда и вовсе ничего по было слышно, кто-нибудь из них поднимал голову со словами: - Это она! - Тогда они умолкали на мгновенье, а потом, убедившись, что никого нет, издыхали и, покачав головой, продолжали разговор. Но так как они не могли думать ни о чем другом, кроме Ундины, то рыцарю только и оставалось, что выслушивать историю о том, как Ундина попала к старому рыбаку, а старику - рассказывать эту историю. Поэтому он начал так: - Тому, должно быть, лет пятнадцать, шел я однажды глухим лесом в город со своим товаром. Жена, как водится, оставалась дома, а в этот раз была на то и особая, радостная причина: господь послал нам - в наши уже преклонные годы - прелестного младенчика. То была девочка, и мы все толковали меж собой, не покинуть ли нам ради во блага нашу уютную косу и не поселиться ли где-нибудь в более людном месте, чтобы дать достойное воспитание этому сокровищу, ниспосланному нам небесами. По чести говоря, господин рыцарь, у нас, бедных людей, с этим обстоит не совсем так, как вам, быть может, кажется; но бог ты мой! Каждый делает то, что в его силах. - Ну, так вот, шел я, и всю дорогу дело это не выходило у меня из головы. Наша коса так уж мне полюбилась и такая тоска брала меня всякий раз, как попаду в городскую сутолоку и шум, что я говорил себе: "Вот и ты вскорости поселишься на таком же бойком месте или другом каком, еще и того хуже!" При всем том я не роптал на господа моего, а напротив, в мыслях горячо благодарил его за наше дитятко, и еще от чистого сердца и по всей правде скажу, что ни на том, ни на обратном пути через лес со мной не приключилось ничего худого или необычного, да и вообще то ничего ужасного я там никогда не видывал. Господь всегда был со мной среди тех диковинных теней. Тут он сдернул шапчонку с лысой своей головы и на некоторое время умолк, твори про себя молитву. Затем вновь прикрыл голову и продолжал: - Здесь уже, по эту сторону леса, о да, по эту сторону ждала меня беда. Жена выбежала мне навстречу, слезы ручьями лились у нее из глаз; она была в трауре. - Господи боже! - простонал я. - Где же наш ребеночек? Говори! - У того, к кому ты только что воззвал, - ответила она, и молча мы вошли в хижину. - Я тщетно искал глазами маленькое тельце; и тут только узнал, как все это приключилось. Жена сидела с девочкой на берегу озера, весело и беззаботно играла с ней, как вдруг малютка, сидя у нее на руках, перегнулась вперед, словно увидела в воде что то удивительно прекрасное; жена еще слышит ее смех, видит, как она, наш ангелочек, перебирает ручонками - и в мгновенье ока, быстрым движением выскальзывает из ее рук прямо в озеро. Я потом долго искал маленькую утопленницу; но так и не нашел; она как сгинула. И вот сидим мы, осиротелые родители, в тот вечор в хижине: говорить нам невмоготу, даже если бы слезы и не душили нас. Сидим и смотрим на огонь в очаге. Вдруг слышим - что-то зашуршало за дверью; она отворилась: на пороге стояла прелестная девчушка лет трех четырех, в нарядной одежде, и улыбалась нам. Мы онемели от изумления; я даже не сразу понял - то ли это и вправду крошечное человеческое существо, то ли мне просто привиделось. Но тут я заметил, что у нее с золотистых волосиков и с богатого платья струится вода и смекнул, что ребенок упал в воду, и ему нужно помочь. - Жена, - говорю, - нам никто не мог спасти наше бесценное дитятко; так принесем же хоть другим то счастье, которым судьба обделила нас. Мы раздели малютку, уложили в постель, напоили горячим, она же не произнесла ни слова, а только все улыбалась, не сводя с нас голубых, как озерная гладь, очей. На другое утро стало ясно, что ничего худого ей не сделалось, и я стал спрашивать, кто ее родители и откуда она. В ответ мы услышали какую-то странную и сбивчивую историю. Должно быть, она была родом откуда-то издалека, ибо я не только за все эти пятнадцать лет не смог ничего разузнать об ее родителях, но и сама-то она говорила, да и теперь порой говорит такие диковинные вещи, что впору думать, не свалилась ли она, чего доброго, с луны. Все толкует о каких-то золотых дворцах с хрустальной крышей и еще бог весть о чем. Самый вразумительный из ее рассказов - это как она с матерью отправилась на прогулку по озеру, упала с лодки в воду, а пришла в себя уже только здесь, под деревьями и тут-то, на веселом бережку, сразу почувствовала себя как дома. Ко всему этому у нас прибавилась еще одна серьезная забота. То, что мы оставим ее у себя и воспитаем найденыша вместо нашей утонувшей дочурки, - это-то мы решили сразу. Но кто знает, крещена ли девочка? Сама она ничего не могла сказать об этом. То, что она сотворена на славу и на радость господу, она знает, - так отвечала она нам много раз, - и все, что делается по славу и на радость господу, пусть сотворят и с него. Мы с женой рассудили так: ежели она не крещена, то нечего тянуть с этим, ну а ежели крещена, то маслом каши не испортишь - в хороших вещах лучше сделать слитком много, чем слишком мало. И вот стали мы думать, какое бы ей выбрать имя покрасивее, ведь все равно мы не знали, как нам ее звать. Наконец, решили, что лучше всего ей подойдет Доротея - когда-то я слышал, что оно значит "дар божий"; а ведь она и была нам послана в дар господом, чтобы утешить нас в горе. Но она и слышать об этом не хотела и все твердила, что родители звали ее Ундиной; Ундиной она и хочет остаться. Ну, а мне это имя казалось каким-то языческим, да и в святцах его нет; вот я и надумал посоветоваться со священником в городе. Тот тоже никогда не слыхал такого имени - Ундина. С трудом упросил я его отправиться со мной через заколдованный лес, чтобы совершить у нас в хижине обряд крещения. Малютка стояла перед нами такая прелестная в своем нарядном платьице, что сердце у священника растаяло, она так сумела подольститься к нему и тут же так забавно и мило упрямилась, что все доводы против имени Ундина разом вылетели у него из головы. Словом, так и окрестили мы ее Ундиной, и во все время обряда вела она себя благонравно и послушно, хотя обычно была шаловливой и непоседливой. Вот уж в чем жена права: хлебнули мы с ней лиха. Порассказать бы вам - Рыцарь перебил рыбака, обратив его внимание на шум, как бы от мощных ударов волн о берег; он еще раньше доносился сквозь речь старика; теперь же с возрастающей силой раздавался у самых окон хижины. Оба собеседника выскочили за дверь и при свете взошедшей луны увидели, что ручей, струившийся из леса, вышел из берегов, и вода бешено несется, увлекая в водовороте камни и древесные стволы. Словно разбуженная этим грохотом буря прорвала густые тучи, мчавшиеся по небу; озеро ревело под ударами хлещущего ветра, деревья на косе содрогались от корней до самых верхушек и в изнеможении сгибались под бушующими полными. - Ундина! боже милостивый, Ундина! - звали перепуганные мужчины. Но никто не отзывался, и тогда, уже ни о чем не думая, крича и зовя ее, они бросились вон из хижины в разные стороны. Глава третья О ТОМ, КАК ОНИ НАШЛИ УНДИНУ Чем дольше мотался Хульдбранд в ночном мраке, так никого и не находя, тем большие смятение и тревога охватывали его. Мысль о том, что Ундина - всего лишь лесной дух, с новой силой овладела им. Ужо и сама коса, и хижина, и ее обитатели казались ему сейчас, среди завывания волн и ветра, среди полностью преобразившийся, еще подавно столь мирной местности обманчиво дразнящим наваждением; но издалека по-прежнему сквозь грохот бури доносились тревожные крики рыбака, звавшего Ундину, и громкие молитвы и пение старухи. Наконец, вплотную подойдя к разлившемуся ручью, он увидел, что тот стремит свой необузданный бег наперерез таинственному лесу, и коса тем самым превратилась в остров. - Боже милостивый! подумал он. - Что, если Ундина отважилась сделать хоть шаг в этом страшном лесу, быть может, в своем сметном упрямстве, именно потому, что я не захотел рассказывать ей о нем, - а тут поток отрезал ее, и она плачет одна одинешенька там, среди этой нечисти! - Крик ужаса вырвался у него, он стал спускаться к бурлящему потоку, цепляясь за камни и поваленные деревья, чтобы перебраться через него вброд или вплавь и броситься на поиски пропавшей девушки. Ему мерещилось, правда, все жуткое и диковинное, что видел он еще днем под этими стонущими и скрипящими ветвями; в особенности же высокий белый человек на другом берегу - теперь он сразу узнал его - ухмылявшийся и непрестанно кивавший головой. Но именно эти зловещие видения с силой погнали его вперед, как только представилась ему Ундина совсем одна среди них, объятая смертельным ужасом. Он уже схватил было толстый сосновый сук и, опершись на него, ступил в середину потока, пытаясь удержаться на ногах; с твердой решимостью он шагнул глубже, как вдруг рядом с ним раздался мелодичный голосок: - Не верь, не верь ему! Он коварен, этот старик, этот поток! - Он узнал милый звук этого голоса, остановился как вкопанный во мраке, внезапно скрывшем лунный свет, и у него закружилась голова от вихря бурлящих волн, которые неслись вперед, обдавая его по пояс. И все же он не собирался отступать. - Если ты не существуешь, если ты всего лишь мираж, я не хочу больше жить, хочу стать тенью, как ты, милая, милая Ундина! - Он громко произнес эти слова и снова шагнул в глубь потока. - Да оглянись же, оглянись, дурачок! - послышалось вновь совсем рядом, и глянув в ту сторону, он увидел при свете внезапно вышедшей из-за туч луны под сплетенными ветками деревьев на маленьком островке среди бурлящего потока Ундину, со смехом прильнувшую к траве. О, как кстати ему пришелся теперь его сук! В несколько прыжков одолел он расстояние, отделявшее его от девушки, и очутился рядом с ней на маленьком клочке земли, надежно заслоненном шумящей листвой вековых деревьев. Ундина слегка приподнялась, обвила руками его шею и притянула к себе на мягкую траву. - Вот здесь ты мне все и расскажешь, прекрасный мой друг! - шепнула она. - Здесь эти старые ворчуны не услышат нас! А этот навес из листьев наверняка уж стоит их жалкой хижины! - Это само небо! - ответил Хульдбранд и обнял ее, осыпая страстными поцелуями. Между тем старый рыбак подошел к берегу ручья и крикнул молодым людям: - Эй, господин рыцарь, я приютил вас как это принято между честными людьми, а вы тут милуетесь тайком с моей приемной дочкой, да к тому же еще заставляете меня тревожиться и искать ее среди глубокой ночи! - Я сам только что нашел ее, отец, - ответил рыцарь. - Тем лучше, - сказал рыбак. - Ну, а теперь не мешкая приведи-ка ее сюда, на твердую сушу. Но Ундина и слышать о том не хотела - уж лучше она отправится с прекрасным чужеземцем в дремучий лес, чем вернется в хижину, где ей во всем перечат и откуда прекрасный рыцарь все равно рано или поздно уедет. С невыразимой прелестью она запела, обнимая Хульдбранда: Мечтая о просторе, Волна, покинув падь, Умчалась в сине море И не вернется вспять. При звуках этой песни старый рыбак горько заплакал, но ее это ничуть не тронуло. Она продолжала целовать и ласкать полюбившегося ей гостя, который, наконец, сказал ей: - Ундина, если тебя не трогает горе старика, то меня оно растрогало. Пойдем к нему! Она в изумлении раскрыла свои огромные голубые глаза и наконец произнесла медленно и неуверенно: - Ты думаешь? Хорошо, я согласна со всем, чего ты хочешь. Но пусть этот старик сперва обещает мне, что даст тебе рассказать обо всем, что ты видел в лесу, и - ну, а остальное сладится само собой! - Ладно, ладно, только воротись! - крикнул ей рыбак, не в силах вымолвить больше ни слова. И он протянул ей руки через ручей и кивнул головой в знак согласия на ее требование; при этом его белые волосы как-то чудно упали ему на лицо, и Хульдбранд вновь вспомнил кивавшего головой белого человека из леса. Но, отогнав от себя это наваждение, рыцарь обнял девушку и перенес ее через бурлящий ручей, отделявший островок от твердой суши. Старик прижал Ундину к сердцу, осыпал поцелуями и не мог наглядеться и нарадоваться на нее; появилась и старуха и тоже старалась ласками умилостивить беглянку. Никто уже и не думал упрекать ее, тем более, что и Ундина, забыв свой гнев, осыпала приемных родителей нежными словами и ласками. Заря уже занималась над озером, когда они, наконец, пришли в себя после радостной встречи; буря утихла, птицы дружно запели на влажных ветвях. Так как Ундина все еще настаивала на обещанном рассказе рыцаря, старики с улыбкой покорились ее желанию. Завтрак накрыли за хижиной под деревьями со стороны озера, и все уселись, радостные и довольные; Ундина, которая ни о чем другом и слышать не хотела, устроилась на земле у ног рыцаря, и Хульдбранд начал свой рассказ. Глава четвертая О ТОМ, ЧТО ПРИКЛЮЧИЛОСЬ С РЫЦАРЕМ В ЛЕСУ - Тому назад дней восемь приехал я в имперский город, что находится за лесом. Там как раз готовился турнир и другие рыцарские состязания. Я принял в них участие, не щадя ни коня, ни копья. И вот как-то, когда я, отдав шлем одному из моих оруженосцев, остановился у барьера, чтобы передохнуть немного от этих радостных трудов, мне бросилась в глаза прекрасная дама в богатом убранстве; она сидела на галерее и смотрела на состязания. Я спросил своего соседа, кто это, и узнал, что зовут ее Бертальда и она приемная дочь одного из самых могущественных герцогов этого края. Я заметил, что и она глядит на меня, и, как это бывает с нами, молодыми рыцарями, если поначалу я твердо сидел в седле, то теперь уж и подавно. Вечером я был ее кавалером на танцах, и так продолжалось ежедневно до конца торжеств. Резкая боль в свисавшей левой руке прервала речь Хульдбранда и привлекла его взгляд к больному месту. Ундина вонзила свои жемчужные зубки ему в палец, и вид у нее был при этом хмурый и недовольный. Но тут же она заглянула ему в глаза с нежностью и грустью и еле слышно прошептала: - Вы поступили точно так же! - Потом она прикрыла лицо руками, а рыцарь, ошеломленный и растерянный, продолжал свой рассказ. - Эта Бертальда оказалась девушкой надменной и своенравной. На другой день она уже нравилась мне гораздо меньше, чем в первый, а на третий - еще того меньше, Но я оставался при ней, ибо она была ко мне милостивее, чем ко всем другим рыцарям, и так получилось, что я шутя попросил у нее перчатку. - Я дам вам ее, - молвила она в ответ, - если вы и только вы один расскажете мне, каков же на самом деле этот знаменитый лес, о котором бродит столько дурных толков. Не так уж нужна была мне ее перчатка, но слово есть слово, и какой же рыцарь, мало-мальски наделенный честолюбием, заставит дважды просить себя пройти такой искус. - Вы, наверное, полюбились ей? - перебила его Ундина. - Похоже на то, - отвечал Хульдбранд. - Ну, тогда она, должно быть, очень глупа, - со смехом воскликнула девушка. - Гнать прочь от себя того, кого любишь, да еще в такой лес, о котором ходит худая слава! Уж от меня-то этот лес и все его тайны не дождались бы ничего подобного! - Итак, вчера утром я отправился в путь, - продолжал рыцарь, ласково улыбнувшись Ундине. - Стволы сосен розовели в утренних лучах, ложившихся светлыми полосами на зеленую траву, а листья так весело перешептывались, что я в душе посмеивался над людьми, которые опасаются чего-то страшного от этого мирного места. Скоро я проеду лес насквозь туда и обратно, говорил я себе, довольно улыбаясь, но не успел и оглянуться, как уже углубился в густую зеленоватую тень, а открытая прогалина позади меня исчезла из виду. Тут только мне пришло на ум, что в таком огромном лесу я легко могу заблудиться, и это и есть, пожалуй, единственная опасность, грозящая здесь путнику. Я остановился и посмотрел на солнце - оно стояло уже довольно высоко. Взглянув вверх, я увидел в ветвях могучего дуба что-то черное. Подумав, что это медведь, и схватился за меч; и тут вдруг оно говорит человечьим голосом, но хриплым и отвратительным: - Если бы я здесь наверху не наломал сучков, на чем бы тебя, дуралея, сегодня в полночь стали жарить? - И ухмыльнулось и зашуршало ветвями; мой конь шарахнулся прочь и понес меня, так что я не успел рассмотреть, что это была за чертовщина. - Лучше не поминайте е_г_о, - молвил старый рыбак и перекрестился; жена молча последовала его примеру. Ундина устремила ясный взгляд на своего милого и сказала: - Самое лучшее во всей истории, это то, что на самом деле его не изжарили. Дальше, прекрасный юноша! - Рыцарь продолжал свой рассказ: - Мой перепуганный конь чуть было не разбил меня о стволы и торчащие сучья. Он был весь в мыле от испуга и возбуждения, и я никак не мог осадить его. Он несся напрямик к каменистому обрыву; и тут мне почудилось будто наперерез взбесившемуся жеребцу кинулся какой-то длинный белый человек; испуганный конь остановился, я вновь сладил с ним, и тут только увидел, что спасителем моим был никакой не белый человек, а светлый серебристый ручей, бурно низвергавшийся с холма и преградивший своим течением путь коню. - Благодарю тебя, милый ручей! - воскликнула Ундина, захлопав в ладоши. Старик же только задумчиво покачал головой. - Не успел я твердо усесться в седле и натянуть поводья, - продолжал Хульдбранд, - как вдруг, откуда ни возьмись, рядом со мной очутился диковинный человечек, крошечный и безобразный, с изжелта-смуглым лицом и огромным носом, почти такой же величины, как он сам. Большой рот его был растянут в глупой ухмылке, он непрестанно отвешивал поклоны и шаркал ногой. Мне стало очень не по себе от этого паясничания, я коротко кивнул в ответ, поворотил моего все еще дрожащего коня и мысленно пожелал себе другого приключения, а буде такого не окажется, - пуститься в обратный путь, ибо солнце тем временем уже начало клониться к закату. Но тут этот сморчок в мгновенье ока отскочил и вновь очутился перед моим жеребцом! - Дорогу! - крикнул я с досадой. - Конь разгорячен и, того и гляди, собьет тебя с ног! - Э, нет, - прогнусавил коротышка и расхохотался еще глупей прежнего. - А где же денежки в награду? Ведь это я остановил вашу лошадь; а не то - лежать бы вам со своей лошадкой там, на дне оврага, ой-ой ой! - Хватит корчить рожи! - крикнул я, - на, бери свои деньги, хоть все это и вранье, потому что спас меня вовсе не ты, ничтожная тварь, а вон тот добрый ручей! - И швырнул золотой в его диковинную шапчонку, которую он, на манер нищего, протягивал мне. Я поехал прочь; но он продолжал кричать мне вслед и вдруг с непостижимой быстротой вновь оказался подле меня. Я пустил коня галопом, он скачками несся рядом, хоть, видно, туго ему приходилось, и при этом извивался и корчился всем телом, так что глядеть на это было и смешно, и противно, и удивительно, да еще все время вертел над головой монету, взвизгивая при каждом прыжке: - Фальшивые деньги! Фальшивая монета! Фальшивая монета! Фальшивые деньги! - И выдавливал это из глотки с таким хрипом, словно вот-вот после каждого возгласа рухнет замертво оземь. А из раскрытой пасти у него свешивался мерзкий красный язык. В растерянности я придержал коня и спросил: - Что ты кричишь? Чего тебе надо? возьми еще золотой, возьми еще два, только отстань от меня! - Тут он снова начал отвешивать свои тошнотворно угодливые поклоны и прогнусавил: - Нет, не золото, сударик мой, никак не золото! Этого добра у меня у самого вволю, сейчас покажу! - И тут вдруг мне почудилось, что я вижу сквозь зеленый дерн как сквозь зеленое стекло, а плоская земля стала круглой, как шар, и внутри нее копошились, играя серебром и золотом, маленькие кобольды {3}. Они кувыркались через голову, швыряли друг в друга слитками драгоценных металлов, прыскали в лицо золотой пылью, а мой уродливый спутник стоял одной ногой внутри, другой снаружи. Те подавали ему груды золота, он смеясь показывал его мне, а потом со звоном швырял обратно в бездну. Потом снова показывал кобольдам мой золотой, и они до упаду хохотали и улюлюкали. А затем они потянулись ко мне своими почерневшими от металла пальцами, и - все быстрее и быстрее, все теснее и теснее, все яростное и яростнее закружилась и забарахталась вокруг эта чертовня - тут меня, как раньше мою лошадь, охватил ужас, я пришпорил коня и, не разбирая дороги, вновь помчался в глубь леса. Когда я наконец остановился, уже вечерело, потянуло прохладой. Сквозь ветви белела тропинка, которая, мне думалось, должна была вынести меня из лесу в город. Я пытался пробиться к ней, но из-за листьев на меня глядело неясно белеющее лицо с все время меняющимися чертами. Я хотел объехать его, но куда бы ни повернул, оно было тут как тут. В ярости я решился наконец направить копя прямо на него, по тут оно брызнуло в глаза мне и лошади белой пеной, и, ослепленные, мы вынуждены были повернуть назад. И так оно теснило нас шаг за шагом прочь от тропы, оставляя свободным путь лишь в одном направлении. Когда же мы двинулись в ту сторону, оно следовало за нами по пятам, но причиняя, однако, ни малейшего вреда. Когда я изредка оглядывался, я видел, что это белое струящееся лицо сидело на таком же белом гигантском туловище. Порою казалось, что это движущийся фонтан, но мне так и не удалось увериться в этом. Измученный конь и всадник уступили белому человеку, который все время кивал нам, словно хотел сказать: "Вот так, вот так!" Понемногу мы добрались до выхода из лесу, я увидел траву, и озеро, и вашу хижину, а длинный белый человек исчез. - И хорошо, что исчез, - сказал старый рыбак и тут же заговорил о том, каким образом его гостю лучше всего добраться в город к своим. Ундина начала потихоньку посмеиваться над ним. Хульдбранд заметил это и молвил: - Мне казалось, ты рада, что я здесь; чего же ты веселишься, когда речь идет о моем отъезде? - Потому что ты не уедешь, - отвечала Ундина. - Попробуй-ка, переправься через разлившийся лесной ручей на лодке, на копе или пешком; как тебе будет угодно. Или лучше, пожалуй, не пробуй, потому что ты разобьешься о камни и стволы, которые уносит течение. Ну, а что до озера, то тут уж я знаю - отец не слитком далеко отплывет на своем челноке. Хульдбранд с улыбкой встал, чтобы взглянуть, так ли это, как сказала Ундина; старик пошел с ним, а девушка, шутя и дурачась, последовала за ними. Все оказалось так, как сказала Ундина; и рыцарю пришлось уступить и остаться на косе, превратившейся в остров, до тех пор, пока не спадет вода. Когда они втроем возвращались в хижину, рыцарь шепнул на ухо девушке: - Ну как, Ундина? Ты недовольна, что я остался? - Ах, перестаньте, - ответила она нахмурясь. - Если бы я не укусила вас, кто знает, сколько бы вы еще порассказали об этой Бертальде. Глава пятая О ТОМ, КАК РЫЦАРЬ ЖИЛ НА КОСЕ Тебе, быть может, доводилось, любезный читатель, после странствий и блужданий по белу свету оказаться в таком месте, которое пришлось тебе по душе; заложенная в каждом из нас любовь к своему очагу и мирное спокойствие вновь пробудилось в твоем сердце: родной край со всеми цветами детских лет улыбнулся тебе, и чистой, искренней любовью повеяло от дорогих могил; вот здесь-то и нужно селиться и ставить свою хижину. Быть может, все это заблуждение, в котором ты потом мучительно раскаешься, - не в этом суть, да и сам ты вряд ли захочешь растравлять себе душу горьким привкусом воспоминания. Нет, лучше пробуди в памяти то невыразимо сладостное предчувствие, то ангельское умиротворение, и тогда ты хотя бы отдаленно сможешь представить себе, что было на душе у рыцаря Хульдбранда, когда он жил на косе. Частенько он с тайной радостью поглядывал, как с каждым днем все более набухает лесной ручей, все шире прокладывая себе русло, и тем самым все дальше отодвигается для него возможность покинуть остров. Днем он подолгу бродил, вооружась старым луком, который нашел в углу хижины и приспособил для стрельбы, подстерегал пролетающих птиц и, подстрелив дичь, отдавал ее изжарить на кухню. Когда он возвращался с добычей, Ундина не упускала случая упрекнуть его за то, что он так жестоко отнял жизнь у этих милых, веселых созданий, носившихся в небесной лазури; порою при виде мертвых птичек она принималась горько плакать. Но если в другой раз он возвращался с пустыми руками, она так же серьезно журила его за то, что из-за его неловкости или рассеянности им придется довольствоваться рыбой и раками. И всякий раз он радовался этим милым вспышкам гнева, тем более, что потом она обычно старалась загладить свои выходки нежными ласками. Старики свыклись с взаимной привязанностью молодых людей; те представлялись им обрученными или даже супружеской четой, подспорьем их старости на этом уединенном острове. Именно эта уединенность укрепила Хульдбранда в мысли, будто он и в самом деле уже стал женихом Ундины. Ему казалось, что там, за лесным ручьем, вовсе нет никакого иного мира, или что попасть туда, к другим людям невозможно; а если случалось, что ржанье ею коня словно бы вопрошало и звало к рыцарским подвигам, или сверкнувший на расшитом седле и чепраке герб привлекал его взор, или, со звоном выскользнув из ношен, срывался с гвозд