* * * * * * * * * * * Отец называл это в шутку своими постелями правосудия; - ибо из двух таких обсуждений, происходивших в двух различных душевных состояниях, обыкновенно получалось некоторое среднее решение, попадавшее в самую точку мудрости не хуже, чем если бы отец сто раз напился и протрезвел. Не буду скрывать, что этот образ действий так же хорошо подходит для литературных дискуссий, как для военных или супружеских; но не каждый автор способен последовать примеру готов или вандалов, - а если и может, то не всегда это полезно для здоровья; что же касается подражания примеру отца, - то, боюсь, не всегда это душеспасительно. Мой метод таков: - - - В случае деликатных и щекотливых обсуждений - (а таких в моей книге, небу известно, слишком даже много), - когда я вижу, что шагу мне не ступить, не подвергаясь опасности навлечь на себя неудовольствие или их милостей или их преподобий, - я пишу одну половину на сытый желудок, - а другую натощак, - - или пишу все целиком на сытый желудок, - а исправляю натощак, - - или пишу натощак, - - а исправляю на сытый желудок, - ведь все это сводится к одному н тому же. - -Таким образом, меньше уклоняясь от образа действий моего отца, чем он уклонялся от образа действий готов, - - я чувствую себя вровень с ним на его первой постели правосудия - и ничуть ему не уступающим на второй. - - Эти различные и почти несовместимые действия одинаково проис- текают из мудрого и чудесного механизма природы, - за который- честь ей и слава. - - Все, что мы можем делать, это вращать и направлять машину к совершенствованию и лучшей фабрикации наук и искусств. - - - И вот, когда я пишу на сытый желудок, - я пишу так, как будто мне до конца жизни не придется больше писать натощак; - - иными словами, я пишу, ни о чем на свете не заботясь и никого на свете не страшась. - - Я не считаю своих шрамов, - и воображение мое не забирается в темные подворотни и глухие закоулки, упреждая грозящие посыпаться на меня удары. - Словом, перо мое движется, как ему вздумается, и я пишу от полноты сердца в такой же степени, как и от полноты желудка. - Но когда, с позволения ваших милостей, я сочиняю натощак, это совсем другая история. - - Тогда я оказываю свету всяческое внимание и всяческое почтение - и (пока это продолжается) бываю вооружен не хуже любого из вас той добродетелью второго сорта, которую называют осмотрительностью. - - Таким образом, между постом и объедением я легкомысленно пишу безобидную, бестолковую, веселую шендианскую книгу, которая будет благотворна для ваших сердец. - - - - - - И для ваших голов тоже - лишь бы вы ее поняли. ^TГЛАВА XVIII^U - Пора бы нам подумать, - сказал отец, полуоборотясь в постели и придвинув свою подушку несколько ближе к подушке матери, чтобы открыть прения, - - пора бы нам подумать, миссис Шенди, как бы одеть нашего мальчика в штаны. - - - - Конечно, пора, - сказала мать. - - Мы позорно это откладываем, моя милая, - сказал отец. - - - - Я так же думаю, мистер Шенди, - сказала мать. - Не потому, - сказал отец, - чтобы мальчик был не довольно хорош в своих курточках и рубашонках. - - - Он в них очень хорош, - - отвечала мать. - - - И почти грех было бы, - - прибавил отец, - снять их с него. - - - - Да, это правда, - сказала мать. - - - Однако мальчишка очень уж скоро растет, - продолжал отец. - Он, в самом деле, очень велик для своих лет, - сказала мать. - - - Ума не приложу, - сказал отец (растягивая слова), - в кого это он, к черту, пошел. - - - Я сама не могу понять, - - сказала мать. - - - Гм! - - сказал отец. (Диалог на время прервался). - Сам я очень мал ростом, - продолжал отец приподнятым тоном. - Вы очень малы, мистер Шенди, - - сказала мать. - Гм, - промямлил отец второй раз, отдергивая свою подушку несколько подалее от подушки матери - и снова переворачиваясь, отчего разговор прервался на три с половиной минуты. - - Когда мы наденем на него штаны, - воскликнул отец, повышая голос, - он будет похож в них на обезьяну. - Ему в них будет первое время очень неловко, - отвечала мать. - - Будет счастье, если не случится чего-нибудь похуже, - прибавил отец. - Большое счастье, - отвечала мать. - Я думаю, - продолжал отец, - сделав небольшую паузу, перед тем как высказать свое мнение, - он будет точно такой же, как и все дети. - - Точно такой же, - сказала мать. - - - Хотя мне было бы это очень досадно, - прибавил отец. Тут разговор снова прервался. - Надо бы сделать ему кожаные, - сказал отец, снова переворачиваясь на другой бок. - - - Они проносятся дольше, - сказала мать. - А подкладки к ним не надо, - сказал отец. - Не надо, - сказала мать. - Лучше бы их сшить из бумазеи, - сказал отец. - Ничего не может быть лучше, - проговорила мать. - За исключением канифасовых, - возразил отец. - - - Да, это лучше всего, - отвечала мать. - - Однако должно остерегаться, чтобы его не простудить, - прервал отец. - Сохрани бог, - сказала мать, - и разговор снова прервался. - Как бы там ни было, - заговорил отец, в четвертый раз нарушая молчание, - я решил не делать ему карманов. - - Они совсем "не нужны, - сказала мать. - Я говорю про кафтан и камзол, - воскликнул отец. - - Я так же думаю, - - отвечала мать. - - А впрочем, если у него будет юла или волчок... - - Бедные дети, для них это все равно что венец и скипетр - - надо же им куда-нибудь это прятать. - - Заказывайте какие вам нравятся, мистер Шенди, - отвечала мать, - - Разве я, по-вашему, не прав? - прибавил отец, требуя, таким образом, от матери точного ответа. - Вполне, - сказала мать. - если это вам нравится, мистер Шенди. - - - - Ну вот, вы всегда так, - воскликнул отец, потеряв терпение. - - Нравится мне. - - Вы упорно не желаете, миссис Шенди, и я никак не могу вас научить делать различие между тем, что нравится, и тем, что полагается. - - Это происходило в воскресную ночь, - и о дальнейшем глава эта ничего не говорит. ^TГЛАВА XIX^U Обсудив вопрос о штанах с матерью, - отец обратился за советом к Альберту Рубению, но Альберт Рубений обошелся с ним на этой консультации еще в десять раз хуже (если это возможно), чем отец обошелся с матерью. В самом деле, Рубений написал целый ин-кварто De re vestiaria veterum {Об одежде древних (лат.).}, и, стало быть, его долгом было дать отцу кое-какие разъяснения. - Получилось совсем обратное: отец мог бы с большим успехом извлечь из чьей-нибудь длинной бороды семь основных добродетелей, чем выудить из Рубения хотя бы одно слово по занимавшему его предмету. По всем другим статьям одежды древних Рубений был очень сообщителен с отцом - и дал ему вполне удовлетворительные сведения о Тоге, или мантии, Хламиде, Эфоде, Тунике, или хитоне, Синтезе, Пенуле, Лацерне с куколем, Палудаменте, Претексте, Саге, или солдатском плаще, Трабее, которая, согласно Светонию, была трех родов. - - Но какое же отношение имеет все это к штанам? - сказал отец. Рубений выложил ему на прилавок все виды обуви, какие были в моде у римлян. - - - Там находились Открытые башмаки, Закрытые башмаки, Домашние туфли, Деревянные башмаки, Сокки, Котурны, И Военные башмаки на гвоздях с широкими шляпками, о которых упоминает Ювенал. Там находились Калоши на деревянной подошве, Деревянные сандалии, Туфли, Сыромятные башмаки, Сандалии на ремешках. Там находились Войлочные башмаки, Полотняные башмаки, Башмаки со шнурками, Плетеные башмаки, Calcei incisi {Башмаки с тупыми концами (подрезанные) (лат.).}, Calcei rostrati {Башмаки с крючковатыми концами (лат.).}. Рубений показал отцу, как хорошо все они сидели, - как они закреплялись на ноге - какими шнурками, ремешками, ремнями, лентами, пряжками и застежками. - - - Но я хотел бы узнать что-нибудь относительно штанов, - сказал отец. Альберт Рубений сообщил отцу, - что римляне выделывали для своих платьев различные материи - - одноцветные, полосатые, узорчатые, шерстяные, затканные шелком и золотом. - - Что полотно начало входить в общее употребление только в эпоху упадка империи, когда его ввели в моду поселившиеся среди них египтяне; - - - что лица знатные и богатые отличались тонкостью и белизной своей одежды; белый цвет (наряду с пурпуром, который присвоен был высшим сановникам) они любили больше всего и носили в дни рождения и на общественных празднествах; - - что, по свидетельству лучших историков того времени, они часто посылали чистить и белить свои платья в шерстомойни; - - но что низшие классы, во избежание этого расхода, носили обыкновенно темные платья из материй более грубой выделки - до начала царствования Августа, когда рабы стали одеваться так же, как и их господа, и были утрачены почти все различия в одежде, за исключением latus clavus {Широкая пурпурная полоса на тунике сенаторов (лат.).}. - А что это такое latus clavus? - спросил отец. Рубений ему сказал, что по этому вопросу между учеными до сих пор еще идет спор. - - - Что Эгнаций, Сигоний, Боссий Тичинский, Баифий, Будей, Салмасий, Липсий, Лаций, Исаак Казабон и Иосиф Скалигер все расходятся между собой - и сам он расходится с ними. - Что великий Баифий в своем "Гардеробе древних", глава XII, - - честно признается, что не знает, что это такое - шов - запонка - - пуговица - петля - пряжка - или застежка. - - - - Отец потерял лошадь, но остался в седле. - - Это крючки и петли, - сказал отец, - - и заказал мне штаны с крючками и петлями. ^TГЛАВА XX^U Теперь нам предстоит перенестись на новую сцену событий. - - - - - Оставим же штаны в руках портного, который их шьет и перед которым стоит отец, опираясь на палку, читая ему лекцию о latus clavus и точно указывая то место пояса, где его надо пришить. - - Оставим мою мать - (апатичнейшую из женщин) - равнодушную к этой части туалета, как и ко всему, что ее касалось, - то есть - не придававшую никакого значения тому, как вещь будет сделана, - лишь бы только она была сделана. - - Оставим также Слопа - пусть себе извлекает все выгоды из моего бесчестия. - - Оставим бедного Лефевра - пусть выздоравливает и выбирается из Марселя домой как знает. - - И напоследок - потому что это труднее всего - - Оставим, если возможно, меня самого. - - Но это невозможно - я принужден сопровождать вас до самого конца этой книги. ^TГЛАВА XXI^U Если читатель не имеет ясного представления о клочке земли в треть акра, который примыкал к огороду дяди Тоби и на котором он провел столько восхитительных часов, - виноват не я, - а его воображение; - ведь я, право же, дал такое подробное описание этого участка, что мне почти стыдно. Однажды под вечер, когда Судьба заглядывала вперед, в великие деяния грядущих времен, - припоминая, для каких целей назначен был непреложным ее велением этот маленький участок, - она кивнула Природе; - этого было довольно - Природа бросила на него пол-лопаты самого лучшего своего удобрения, - в котором было достаточно много глины для того, чтобы закрепить формы углов и зигзагов, - но в то же время слишком мало ее для того, чтобы земля не прилипала к лопате и грязь не портила столь славных сооружений в ненастную погоду. Дядя Тоби, как уже знает читатель, привез с собой в деревню планы почти всех крепостей Италии и Фландрии; герцог Мальборо или союзники могли осадить какой угодно город, - дядя Тоби был к этому подготовлен. Метод его был чрезвычайно прост: как только какой-нибудь город бывал обложен (- или, скорее, когда доходили известия о намерении обложить его) - дядя Тоби брал его план (какой бы это ни был город) и увеличивал до точных размеров своей лужайки, на поверхность которой и переносил, при помощи большого мотка бечевки и запаса колышков, втыкаемых в землю на вершинах углов и реданов, все линии своего чертежа; затем, взяв профиль места с его укреплениями, чтобы определить глубину и откосы рвов - - покатость гласиса и точную высоту всевозможных банкетов, брустверов и т. п., - дядя задавал капралу работу - и она шла как по маслу. - - Характер почвы - характер самой работы - и превыше всего добрый характер дяди Тоби, сидевшего там с утра до вечера и дружески беседовавшего с капралом о делах минувших, - сообщали ей разве только название труда. Когда крепость бывала закончена и приведена должным образом в состояние обороны, - она подвергалась обложению - и дядя Тоби с капралом закладывали первую параллель. - - Прошу не прерывать моего рассказа замечанием, что первая параллель должна быть на расстоянии, по крайней мере, трехсот саженей от главных крепостных сооружений - и что я не оставил для нее ни одного свободного дюйма; - - ибо для расширения фортификационных работ на лужайке дядя Тоби позволял себе вторгаться в примыкавший к ней огород и потому обыкновенно прокладывал свои первую и вторую параллели между рядами кочанной и цветной капусты. Удобства и неудобства такой системы будут подробно рассмотрены в истории кампаний дяди Тоби и капрала, коих то, что я ныне пишу, есть только очерк, и займет он, если расчеты мои правильны, всего три страницы (хотя бывает, что и самые мудрые расчеты опрокидываются). - - Сами кампании займут столько же книг; поэтому боюсь, как бы эта однородная материя не оказалась слишком тяжелым грузом в столь легковесном произведении, как настоящее, если бы я стал воспевать их в нем, как одно время собирался, - - разумеется, лучше будет напечатать их особо - мы над этим подумаем - - а тем временем удовольствуйтесь следующим очерком. ^TГЛАВА XXII^U Когда город с его укреплениями бывал окончен, дядя Тоби и капрал приступали к закладке своей первой параллели - - не наобум или как-нибудь - - из тех же пунктов и на тех же расстояниях, что и союзники в своей аналогичной работе; регулируя свои апроши и атаки известиями, черпавшимися дядей Тоби из ежедневных ведомостей, - дядя и капрал продвигались в течение всей осады нога в ногу с союзниками. Когда герцог Мальборо занимал какую-нибудь позицию, - - дядя Тоби тоже занимал ее. - - И когда фас какого-нибудь бастиона или оборонительные сооружения бывали разрушены артиллерийским огнем, - - капрал брал мотыку и производил такие же разрушения - и так далее; - - они выигрывали пространство и захватывали одно укрепление за другим, пока город не попадал в их руки. Для того, кто радуется чужому счастью, - - не могло быть более захватывающего зрелища, как, поместившись за живой изгородью из грабов, в почтовый день, когда герцог Мальборо пробивал широкую брешь в главном поясе укреплений, - наблюдать, в каком приподнятом состоянии дядя Тоби в сопровождении Трима выступал из дому; - - один с газетой в руке, - другой с лопатой на плече, готовый выполнить то, что там было напечатано. - - Какое чистосердечное торжество на лице дяди Тоби, когда он шагал к крепостному валу. Каким острым наслаждением увлажнялись его глаза, когда он стоял над работавшим капралом, десять раз перечитывая ему сообщение, чтобы Трим, боже упаси, не пробил брешь дюймом шире - или не оставил ее дюймом уже. - - Но когда барабанный бой возвещал сдачу и капрал помогал дяде подняться на укрепления, следуя за ним со знаменем в руке, дабы водрузить его на крепостном валу... - Небо! Земля! Море! - - Но что толку в обращениях? - - из всех ваших стихий, сухих или влажных, никогда не приготовляли вы столь пьянящего напитка. По этой дороге счастья многие годы, без единого перерыва, кроме тех случаев, когда по неделе или по десяти дней сряду дул западный ветер, который задерживал фландрскую почту и подвергал наших героев на этот срок мукам ожидания, - но то были все же муки счастливцев, - - по этой дороге, повторяю, дядя Тоби и Трим двигались многие годы, и каждый год, а иногда даже каждый месяц, благодаря изобретательности то того, то другого, вносил в их операции какую-нибудь новую выдумку или остроумное усовершенствование, применение которых всегда открывало для них новые источники радости. Кампания первого года проведена была от начала до конца но только что изложенному простому и ясному методу. На второй год, после взятия Льежа и Руремонда, дядя Тоби счел себя вправе обзавестись четырьмя красивыми подъемными мостами, из которых два были уже точно описаны мной в предыдущих частях этого произведения. В конце того же года дядя завел также пару ворот с опускными решетками; - эти последние были потом усовершенствованы таким образом, что каждый прут решетки мог опускаться отдельно; а зимой того же года дядя Тоби, вместо нового платья, которое он всегда заказывал к Рождеству, угостил себя красивой караульной будкой, поставив ее в углу лужайки, там, где у основания гласиса устроена была небольшая эспланада, на которой дядя держал с капралом военные советы. - - Караульная будка была на случай дождя. Все это следующей весной было трижды покрыто белой краской, так что дядя Тоби мог начать кампанию с большим блеском. Отец часто говорил Йорику, что если бы подобную вещь сделал кто-нибудь другой, а не дядя Тоби, все усмотрели бы в этом утонченнейшую сатиру на пышность и помпу, которыми Людовик XIV обставлял свои выступления в поход с самого начала войны, особенно же в том году. - - Но это не в характере моего брата Тоби, - прибавлял отец, - добряк никого не способен оскорбить. Но давайте будем продолжать. ^TГЛАВА XXIII^U Я должен заметить, что хотя в кампанию первого года часто повторялось слово _город_, - однако никакого города внутри крепостного полигона в то время не было; это нововведение появилось только летом того года, когда были выкрашены мосты и караульная будка, то есть в период третьей кампании дяди Тоби, - когда после взятия одного за другим Амберга, Бонна, Рейнсберга, Гюи и Лимбурга капралу пришло на ум, что говорить о взятии стольких городов, не имея ни одного города, который бы их изображал, - было крайней нелепостью; поэтому он предложил дяде Тоби обзавестись небольшой моделью города, - которую можно было бы соорудить из полудюймовых планочек и потом выкрасить и поставить раз навсегда на крепостном полигоне. Дядя Тоби сразу оценил достоинства этого проекта и сразу с ним согласился, но с добавлением двух замечательных усовершенствований, которыми он гордился почти столько же, как если бы был автором самого проекта. Во-первых, их город должен быть построен точно в стиле тех городов, которые ему всего вероятнее предстояло изображать: - - с решетчатыми окнами, с высокими треугольными фронтонами домов, выходящих на улицу, и т. д. и т. д. - как в Генте, Брюгге и прочих городах Брабанта и Фландрии. Во-вторых, дома в этом городе не должны быть скреплены между собой, как предлагал капрал, но каждый из них должен быть самостоятельным, так чтобы их можно было прицеплять и отцеплять, располагая согласно плану любого города. К исполнению проекта было приступлено немедленно, и дядя Тоби с капралом обменялись многими, очень многими взглядами, полными взаимных поздравлений, когда плотник сидел за работой. - - Надежды их блестяще оправдались на следующее лето - - город был в полном смысле слова Протей - - то был н Ланден, и Треребах, и Сантвлиет, и Друзей, и Гагенау - и Остенде, и Менен, и Ат, и Дендермонд. - Верно, никогда ни один город, со времени Содома и Гокорры, не играл столько ролей, как город дяди Тоби. На четвертый год дядя Тоби, найдя, что у города смешной вид без церкви, поставил в нем прекрасную церковь с островерхой колокольней. - - Трим был за то, чтобы повесить в ней колокола; - - дядя Тоби сказал, что металл лучше употребить на отливку пушек. Это привело к появлению в очередную кампанию полудюжины медных полевых орудий, - которые расставлены были по три с обеих сторон караульной будки дяди Тоби; через короткое время за этим последовало дальнейшее увеличение артиллерийского парка, - потом еще (как всегда бывает в делах, где замешан конек) - от орудий полудюймового калибра они дошли до ботфортов моего отца. В следующем году, когда осажден был Лилль и в конце которого попали в наши руки Гент и Брюгге, - дядя Тоби оказался в большом затруднении по части подходящих боевых припасов; - - говорю: подходящих, - - потому что его тяжелая артиллерия не выдержала бы пороха, к счастью для семейства Шенди. - - Ибо газеты от начала и до конца осады были до того переполнены непрерывным огнем, который поддерживался осаждающими, - - и воображение дяди Тоби было так разгорячено его описаниями, что он непременно разнес бы в прах всю свою недвижимость. Чего-то, стало быть, не хватало - какого-то суррогата, который бы создавал, особенно в два-три самых напряженных момента осады, иллюзию непрерывного огня, - - и это что-то восполнил капрал (главная сила которого заключалась в изобретательности) при помощи собственной, совершенно новой системы артиллерийского огня, - - не то военные критики до скончания века попрекали бы дядю Тоби за столь существенный пробел в его военном аппарате. Пояснение сказанного не проиграет, если я начну, по своему обыкновению, немножко издалека. ^TГЛАВА XXIV^U Наряду с двумя-тремя другими безделушками, незначительными сами по себе, но дорогими как память, - которые прислал капралу несчастный его брат, бедняга Том, вместе с известием о своей женитьбе на вдове еврея, - были: шапка монтеро и две турецкие трубки. Шапку монтеро я сейчас опишу. - - Турецкие трубки не заключали в себе ничего особенного; они были сделаны и украшены, как обыкновенно; чубуки имели гибкие сафьяновые, украшенные витым золотом и оправленные на конце: один - слоновой костью, другой - эбеновым деревом с серебряной инкрустацией. Мой отец, подходивший к каждой вещи по-своему, не так, как другие люди, говорил капралу, что ему следует рассматривать эти два подарка скорее как доказательство разборчивости своего брата, а не как знак его дружеских чувств. - Тому неприятно было, - говорил он, - надевать шапку еврея или курить из его трубки. - - Господь с вами, ваша милость, - отвечал капрал (приведя веское основание в пользу обратного мнения), - как это можно. - - Шапка монтеро была ярко-красная, из самого тонкого испанского сукна, окрашенного в шерсти, и оторочена мехом, кроме передней стороны, где поставлено было дюйма четыре слегка расшитой шелком голубой материи; - должно быть, она принадлежала какому-нибудь португальскому каптенармусу, но не пехотинцу, а кавалеристу, как показывает самое ее название. Капрал немало ею гордился, как вследствие ее качеств, так и ради ее дарителя, почему надевал ее лишь изредка, по самым торжественным дням; тем не менее ни одна шапка монтеро не служила для столь разнообразных целей; ибо во всех спорных вопросах, военных или кулинарных, если только капрал уверен был в своей правоте, - он ею клялся, - бился ею об заклад - или дарил ее. - - В настоящем случае он ее дарил. - Обязуюсь, - сказал капрал, разговаривая сам с собой, - подарить мою шапку монтеро первому нищему, который подойдет к нашей двери, если я не устрою этого дела к удовольствию его милости. Исполнение взятого им на себя обязательства последовало уже на другое утро, когда произведен был штурм контрэскарпа между Нижним шлюзом и воротами Святого Андрея - по правую сторону, - и воротами Святой Магдалины и рекой - по левую. То была самая достопамятная атака за всю войну, - самая доблестная и самая упорная с обеих сторон, - а также, должен прибавить, и самая кровопролитная, ибо одним только союзникам она стоила в то утро свыше тысячи ста человек, - не удивительно, что дядя Тоби к ней приготовился с особенной торжественностью. Накануне вечером, перед отходом ко сну, дядя Тоби распорядился, чтобы парик рамильи, который много лет лежал вывернутый наизнанку в уголке старого походного сундука, стоявшего возле его кровати, был вынут и положен на крышку этого сундука, приготовленный к завтрашнему утру; - и первым движением дяди Тоби, когда он соскочил с кровати в одной рубашке, было, вывернувши парик волосами наружу, - надеть его. - - После этого он перешел к штанам; застегнув кушак, он сразу же опоясался портупеей и засунул в нее до половины шпагу, - но тут сообразил, что надо побриться и что будет очень неудобно заниматься бритьем со шпагой на боку, - тогда он ее снял. - - А попробовав надеть полковой кафтан и камзол, дядя Тоби встретил такую же помеху в своем парике, - почему снял и парик. Таким образом, хватаясь то за одно, то за другое, как это всегда бывает, когда человек торопится, - дядя Тоби только в десять часов, то есть на целых полчаса позже положенного времени, вырвался из дому. ^TГЛАВА XXV^U Едва только дядя Тоби обогнул угол тисовой изгороди, отделявшей огород от его лужайки, как увидел, что капрал уже начал без него атаку. - - Позвольте мне чуточку остановиться, чтобы наглядно изобразить вам капралово снаряжение - и самого капрала в разгар атаки именно так, как это открылось взорам дяди Тоби, когда он повернул к будке, у которой трудился капрал, - - ведь другой такой картины не сыскать в природе, - - и никакое сочетание самого причудливого и фантастического, что в ней есть, не в состоянии произвести что-либо подобное. Капрал - - - - Ступайте бережно на его прах, вы, люди, отмеченные печатью гения, - ибо он был вам сродни. - Выпалывайте начисто его могилу, вы, люди добронравные, - ибо он был ваш брат. - О капрал, будь ты в живых теперь, - - теперь, когда я в состоянии накормить тебя обедом и дать тебе приют, - как бы я за тобой ухаживал. Ты носил бы шапку монтеро всякий час дня и всякий день недели, - и если бы она износилась, я бы купил тебе две новых. - - Но увы, увы, увы, теперь, когда я могу это сделать, невзирая на их преподобия, - случай упущен - потому что тебя уже нет; - дух твой улетел на те звезды, с которых он спустился, - и твое горячее сердце со всеми его обильными и открытыми сосудами обратилось в прах дольний. - - Но что все это - - что все это по сравнению с той страшной страницей впереди, на которой взорам моим рисуется бархатный гробовой покров, убранный военными знаками отличия твоего господина - первого - лучшего из всех когда-либо живших на свете людей; - - на которой я увижу, верный слуга, как дрожащей рукой кладешь ты крестообразно на гроб шпагу его и ножны, а потом возвращаешься к дверям, бледный как полотно, чтобы взять под уздцы покрытого траурной попоной коня его и следовать за похоронными дрогами, как он тебе приказал; - на которой - все системы моего отца будут опрокинуты его горем, и я увижу, как, наперекор своей философии, он рассматривает полированную надгробную доску, дважды сняв с носа очки, чтобы вытереть росу, которой их увлажнила природа. - - Когда я увижу, с каким безутешным видом бросает он в могилу розмарин, и в ушах моих раздастся: - - О Тоби, в каком углу вселенной сыщу я тебе подобного? - - Силы небесные, отверзшие некогда уста немого в этом несчастии и даровавшие плавную речь языку заики, - когда я дойду до этой страшной страницы, смилуйтесь, подайте мне руку помощи. ^TГЛАВА XXVI^U Капрал, приняв накануне вечером решение восполнить упомянутый большой пробел посредством устройства в разгар атаки чего-нибудь, похожего на непрерывный огонь против неприятеля, - не имел в виду в то время ничего больше, как только пускать табачный дым на город из одного из шести полевых орудий дяди Тоби, поставленных по обе стороны караульной будки; а так как в ту же минуту его осенила мысль, каким образом это осуществить, то хотя он и поручился своей шапкой, однако уверен был, что ей не грозит никакой опасности от неудачи его планов. Прикинув в уме и так и этак, капрал вскоре нашел, что посредством двух своих турецких трубок, с придачей каждой из них у нижнего конца трех замшевых чубуков поменьше, продолженных таким же количеством жестяных трубочек, которые он предполагал вставить в запальные отверстия у пушек, обмазав их в этом месте глиной, а в местах их вхождения в сафьяновые чубуки плотно обвязав вощеным шелком, - он в состоянии будет открыть огонь из шести полевых орудий разом с такой же легкостью, как из одного. - - Кто решится отрицать, что самые ничтожные мелочи подчас дают толчок для прогресса человеческого знания. Кто, прочитав первую и вторую постели правосудия моего отца, решится встать и сказать, из столкновения каких тел возможно и каких невозможно высечь свет, содействующий совершенству наук и искусств. - - - Небо, ты знаешь, как я их люблю; ты знаешь тайны сердца моего и то, что в эту самую минуту я бы отдал мою рубашку... - - Ты, Шенди, дуралей, - слышу я голос Евгения, - ведь их у тебя всего-навсего дюжина, - и ты эту дюжину разрознишь. - - Не беда, Евгений; я бы снял с тела рубашку и дал пережечь ее на трут, только бы удовлетворить пытливого исследователя, желающего сосчитать, сколько искр можно всечь ей в зад при хорошем ударе хорошим кремнем и огнивом. - - А не думаете вы, что, всекая искры в нее, - он может случайно высечь кое-что из нее? Непременно. Но этот проект я затрагиваю вскользь. Капрал просидел большую часть ночи над усовершенствованием собственного проекта; хорошенько проверив свои орудия и зарядив их табаком до самого жерла, - он лег, довольный, спать. ^TГЛАВА XXVII^U Капрал выскользнул из дому минут за десять перед дядей Тоби, чтобы наладить свое снаряжение и пальнуть раза два по неприятелю до прихода дяди Тоби. С этой целью он выстроил все шесть орудий тесно в ряд перед караульной будкой, оставив лишь посередине промежуток ярда в полтора, с тремя орудиями направо от него и тремя налево, чтобы удобнее было заряжать и т. д. - а может быть также, считая, что две батареи делают вдвое больше чести, нежели одна. Сам капрал мудро занял пост в тылу, лицом к проходу и спиной к дверям караулки, дабы обезопасить себя с флангов. - - Он держал трубку из слоновой кости, принадлежавшую к батарее справа, между указательным и большим пальцами правой руки, - а трубку из эбенового дерева с серебром, которая принадлежала к батарее слева, между указательным и большим пальцами левой руки, - и, крепко упершись в землю правым коленом, как если бы он находился в первом ряду своего взвода, а на голову нахлобучив шапку монтеро, ожесточенно обстреливал перекрестным огнем, из обеих батарей одновременно, контрагарду напротив контрэскарпа, где должна была произойти атака в то утро. Первоначальным его намерением, как я уже сказал, было пустить на неприятеля один-два клуба табачного дыма; однако удовольствие, доставляемое капралу этим попыхиванием, было так велико, что он незаметно увлекся, затяжка следовала за затяжкой, и когда к нему подошел дядя Тоби, атака была уже в полном разгаре. Счастье для моего отца, что дяде Тоби не пришлось составлять в тот день завещание. ^TГЛАВА XXVIII^U Дядя Тоби взял у капрала трубку из слоновой кости, - посмотрел на нее полминуты и отдал назад. Меньше чем через две минуты дядя Тоби снова взял эту трубку, поднес ее почти к самым губам - - и поспешно вернул капралу во второй раз. Капрал с удвоенной силой продолжал атаку, - дядя Тоби улыбнулся, - - - потом сделался серьезен, - потом снова на мгновение улыбнулся, - потом снова сделался серьезен, надолго. - - Дай-ка мне трубку из слоновой кости, Трим, - сказал дядя Тоби, - - дядя Тоби поднес ее к губам, - поспешно отдернул, - - бросил украдкой взгляд в сторону грабовой изгороди; - - - у дяди Тоби весь рот наполнился слюной: никогда еще его так не тянуло к трубке. - - Дядя Тоби удалился в будку с трубкой в руке. - - Милый дядя Тоби, не ходи в будку с трубкой, - никто не может за себя поручиться с подобной штукой в таком уголке. ^TГЛАВА XXIX^U А теперь я попрошу читателя помочь мне откатить артиллерию дяди Тоби за сцену, - удалить его караульную будку и, если можно, очистить театр от горнверков и демилюнов, а также убрать с дороги все прочие его военные побрякушки; после этого, дорогой друг Гаррик, снимем нагар со свечей, чтобы они горели ярче, - подметем сцену новой метлой, - поднимем занавес и выведем дядю Тоби в новой роли, которую он сыграет совершенно неожиданным для вас образом; а все-таки, если жалость родственница любви - и храбрость ей не чужая, - вы достаточно видели дядю Тоби во власти двух названных чувств для того, чтобы подметить фамильное сходство между ними (если оно есть) к полному вашему удовлетворению. Пустая наука, ты не оказываешь нам помощи ни в одном из подобных случаев - и только вечно сбиваешь с толку. Дядя Тоби, мадам, отличался простодушием, так далеко уводившим его с извилистых тропинок, по которым обыкновенно движутся дела этого рода, что вы не можете - вам не под силу - составить об этом понятие; вдобавок ему свойственны были такой безыскусственный и наивный образ мыслей и такое чуждое всякой недоверчивости неведение складок и изгибов женского сердца, - - он стоял перед вами таким голым и беззащитным (когда не думал ни о каких осадах), что вы могли бы поместиться за одной из ваших извилистых дорожек и стрелять дяде Тоби прямо в сердце по десяти раз на день, если бы девяти раз, мадам, было недостаточно для ваших целей. Прибавьте к тому же - - и это, в свою очередь, тоже смешивало все карты, мадам, - беспримерную природную стыдливость дяди Тоби, о которой я вам когда-то говорил и которая, к слову сказать, стояла бессмысленным часовым на страже его чувств, так что вы могли бы скорее... Куда же, однако, я забрался? Эти размышления приходят мне в голову, по крайней мере, на десять страниц раньше, чем надо, и отнимают время, которое я должен уделить фактам. ^TГЛАВА XXX^U Из немногочисленных законных сыновей Адама, сердца которых никогда не знали, что такое жало любви, - (женоненавистников я отсюда исключаю, считая их всех незаконнорожденными) - - девять десятых, добившихся этой чести, составляют величайшие герои древней и новой истории; ради них я бы хотел достать со дна колодца, хотя бы только на пять минут, ключ от моего кабинета, чтобы поведать вам их имена - припомнить их я не в состоянии, - так благоволите пока что принять вместо них вот какие. - - Жили на свете великий король Альдрованд, и Босфор, и Каппадокий, и Дар дан, и Понт, и Азии, - - - не говоря уж о твердокаменном Карле XII, с которым ничего не могла сделать даже графиня К***. - - - Жили на свете Вавилоник, и Медитерраней, и Поликсен, и Персик, и Прусик, из которых ни один (за исключением Каппадокия и Понта, на которых падают некоторые подозрения) ни разу не склонился перед богиней любви. - - Правда, у них у всех были другие дела - - как и у дяди Тоби - пока Судьба - пока Судьба - говорю, позавидовав тому, что его покрытое славой имя перейдет в потомство наравне с именами Альдрованда и прочих, - - не состряпала предательски Утрехтского мира. Поверьте мне, милостивые государи, это было наихудшее из всех ее дел в том году. ^TГЛАВА XXXI^U В числе многих дурных последствий Утрехтского мира было то, что он едва не вселил дяде Тоби отвращения к осадам; и хотя впоследствии вкус к ним у него восстановился, однако даже Кале не оставил в сердце Марии такого глубокого шрама, как Утрехт в сердце дяди Тоби. До конца своей жизни он не мог слышать слово _Утрехт_, по какому бы поводу оно ни произносилось, - не мог даже читать известий, заимствованных из Утрехтской газеты, без тяжкого вздоха, как если бы сердце его разрывалось пополам. Мой отец, который был великим разгадчиком мотивов и, стало быть, человеком, с которым было весьма опасно садиться рядом, - ибо когда вы смеялись или плакали, он обыкновенно знал мотивы вашего смеха или слез гораздо лучше, нежели вы сами, - отец всегда в подобных случаях утешал дядю Тоби словами, которые ясно показывали, что, по его мнению, в этом деле дядя Тоби больше всего огорчен был потерей своего конька. - - Не горюй, брат Тоби, - - говорил он, - бог даст, на днях у нас снова возгорится война; а когда она начнется, - воюющие державы, как они ни хлопочи, не могут помешать нам вступить в игру. - - Пусть-ка попробуют, дорогой Тоби, - прибавлял он, - занять страну, не заняв городов, - или занять города, не подвергнув их осаде. Дядя Тоби никогда не принимал благосклонно этих косвенных ударов отца по его коньку. - - Он находил их неблагородными; тем более что, метя в коня, отец задевал также и всадника, да вдобавок еще по самому малопочтенному месту, какое только может подвергнуться удару; вот почему в таких случаях дядя Тоби всегда клал на стол свою трубку, чтобы защищаться с большей горячностью, чем обыкновенно. Я сказал читателю два года тому назад, что дядя Тоби не был красноречив, и на той же самой странице привел пример, опровергающий это утверждение. - Повторяю сказанное и снова привожу факт, ему противоречащий. - - Дядя Тоби не был красноречив, - ему не легко давались длинные речи, - и он терпеть не мог речей цветистых; но бывали случаи, когда поток выходил из берегов и устремлялся с такой силой по непривычному руслу, что в некоторых местах дядя Тоби по меньшей мере равнялся Тертуллиану - а в других, по моему мнению, бесконечно превосходил его. Одна из этих апологетических речей дяди Тоби, произнесенная однажды вечером перед ним и Йориком, так понравилась отцу, что он ее записал, перед тем как лечь спать. Мне посчастливилось ее разыскать в бумагах отца со вставками там и здесь его собственных замечаний, заключенных в квадратные скобки, вот так [ ], и с надписью: "Оправдание братом Тоби правил и поведения, коих он держится, желая продолжения войны". Могу честно сказать: я перечитал эту апологетическую речь дяди Тоби сто раз и считаю ее образцом искусной защиты, проникнутой благороднейшим духом рыцарства и правилами высокой нравственности, почему и привожу ее здесь слово в слово (с приписками между строк и всем прочим), так, как я ее нашел. ^TГЛАВА XXXII^U Апологетическая речь дяди Тоби Я знаю, брат Шенди, что профессиональный военный, желая войны, как желал ее я, - производит дурное впечатление в обществе - - и что, как бы ни были справедливы и чисты его намерения, - нелегко ему бывает оправдаться перед людьми, на взгляд которых он это делает по эгоистическим соображениям. - Вот почему, если солдат человек благоразумный, каковым он может быть без малейшего ущерба для своей храбрости, он, разумеется, не обмолвится о своем желании перед недругами; ибо, что бы он ни говорил, недруг ему не поверит. - - Он остережется его высказать даже перед другом, - дабы не уронить себя в его мнении. - Но когда сердце его переполнено и его заветные мечты ищут выхода, он прибережет их для ушей брата, который знает его в совершенстве, которому известны его истинные взгляды, наклонности и правила чести. Каким был я, надеюсь, в этом отношении, брат Шенди, мне говорить не приходится, - - гораздо хуже, я это знаю, чем должно было, - и даже, может быть, хуже, чем сам я думаю. Но каков я ни есть, дорогой брат Шенди, вы, вскормленный той же грудью, что и я, - - вы, с которым я воспитывался с колыбели - и от которого с первых наших детских игр и до сего времени я не утаил ни одного поступка в моей жизни и даже, пожалуй, ни одного помысла, - - как