ительнейших прогрессивных идейных движений эпохи Возрождения: эмансипации человеческого разума от средневековой церковной догмы и человеческой воли и поведения от Средневековой аскетической морали. Взволнованные монологи Фауста, когда он, "ничем не насыщаясь", от школьной схоластической науки обращается к магии в поисках "нездешней премудрости", которой он "жаждет всей душой"; его обращение к античному образу Елены как высшему воплощению чувственной, земной красоты своей порывистой страстностью воплощают в традиционном образе кудесника глубоко личные переживания автора и современные черты: О, целый мир восторгов и наград, И почестей, и всемогущей власти Искуснику усердному завещан! . . . . . . . . . . . . . . . . Искусный маг есть всемогущий бог. Да, закали свой разум смело, Фауст, Чтоб равным стать отныне божеству. В настоящее время установлено, что Марло принадлежал в Лондоне к кружку выдающихся ученых - астрономов, математиков, географов, прославленных своим вольнодумством, а также поэтов и людей искусства, собиравшихся вокруг фаворита королевы Елизаветы Уолтера: Ралея, человека также широкого образования и вольных мыслей. Люди, окружавшие Ралея, составляли его "маленькую Академию" (little Academe), прозванную недоброжелателями "школой атеизма" (Sir Walter Raleigh's School or Atheism) {Ср.: Frederick S. Boas. Christopher'Marlowe. Oxford, 1940, стр. 236-264. - Eleanor Grace Clark. Raleigh and Marlowe. A Study in Elizabetian Fustian. New York. 1941, стр. 223-390. John Bake less. The Tragical History of Christopher Marlowe, Harvard University Press, 1942, vol. I, стр. 107-140.}. Доносчики сообщали Тайному совету (1592), что Ралей него друзья "одинаково издеваются над Моисеем и над нашим Спасителем, над старым и новым заветом и, помимо всего прочего, обучают писать имя господа наоборот" (т. е. dog - "собака" вместо God - "бог", кощунство, о котором упоминается и в "Фаусте" Марло). Ученых друзей Ралея, в том числе знаменитого астронома и математика Хариота (Thomas Hariot, 1560-1621), также обвинявшегося в вольнодумстве, называли его "волхвами" (magi). Возможно, что в этом кружке получили развитие традиции, восходившие к материализму и атеизму Джордано Бруно, посетившего Англию, в частности Оксфорд, в 1583 году {См.: E. G. Clark, 1. с.. Chapter 18: Atheism and the Bruno Scandal in "Doctor Faustus", стр. 338-389.}. О Марло также широко распространено было опасное для него мнение, что он "атеист". Осведомители сообщали о нем Тайному совету, что он "был способен выдвинуть более убедительные доказательства в пользу атеизма, чем какое-либо духовное лицо в Англии в пользу существования бога" и что он будто бы "хвастался тем, что читал лекции по атеизму сэру Уолтеру и прочим". "Куда он ни приходит, - писал другой доносчик, - он всегда старается обратить людей в атеизм, рекомендуя им не давать себя запугать верой во всяких оборотней и домовых и издеваясь над богом и его служителями". В том же доносе Марло приписываются утверждения, что чудеса, совершающиеся по воле божьей, могут твориться людьми на основании опыта, что Моисей был фокусником и что Хариот (названный уже астроном из кружка Ралея) может сделать больше, чем он, что Моисею легко было, пользуясь искусством египтян, обманывать иудеев, так как они были народом грубым и невежественным, что Христос был незаконнорожденным и заслуживал казни больше, чем разбойник Варрава, как это хорошо знали иудеи, что религия была создана для того, чтобы держать людей в страхе, и много другого в том же роде. Незадолго до гибели Марло против него в Тайном совете возбуждено было дело по обвинению в атеизме. Обвинение это против передовых мыслителей и ученых эпохи Возрождения становится в это время в Англии столь же стандартным, как в более отсталой Германии обвинение в колдовстве и сношениях с дьяволом. Атеизм начиная с 1590-х годов понимался английским судом очень широко, включал все виды вольнодумства и скептицизма по отношению к господствующей англиканской церкви, во главе которой стояла королева, и рассматривался как преступление политическое. Есть основание думать, что последовавшее вскоре затем убийство Марло в одной из таверн в окрестностях Лондона, совершившееся при невыясненных обстоятельствах (1593), было подстроено тайной полицией. Тема безграничности человеческого знания, столь близкая мировоззрению самого Марло, намечена уже в "Тамерлане", его первой драме: Наш дух, способный до конца постичь Вселенной нашей дивное устройство, Измерить бег блуждающей кометы, Все к новым знаниям стремится вечно. В "Фаусте" пафос первых монологов - в той же оптимистической вере в безграничную силу знания, но эта вера облечена в формы, подсказанные традиционным сюжетом легенды ("Искусный маг есть всемогущий бог"), из рамок которого Марло не выходит как драматург, не нарушающий художественной правды этой легенды. Борьба "добра" и "зла" за душу Фауста происходит в соответствии с мировоззрением легенды и зрителя, и в рамках легенды "грешника" постигает заслуженная кара - адские муки. Последние слова обреченного ("Я сожгу свои книги!") обличают науку как источник его несчастья: и в этом Марло остается верным традиции и художественной логике образа, а не своим убеждениям, которые звучат приглушенно в эпилоге - в высокой оценке "смелого ума" героя. Характерны, однако, отдельные субъективные отступления на протяжении пьесы, в которых Фауст - Марло поучает Мефистофеля в духе атеизма и материализма, заверяя его, что "не страшит его словцо "проклятье"", или предлагая "праздные оставить рассужденья о гибели, о душах и о прочем": Не мнишь ли ты, что Фауст склонен верить. Что может быть страданье после смерти? Старушечьи все выдумки! Так же своеобразно и неканонично представление об аде, излагаемое Мефистофелем в традиционной "беседе" с Фаустом: ад - не место ссылки грешных душ, он - в самом страдании грешника от совершенного греха. Мой ад везде, и я навеки в нем! Драматическая обработка народного романа позволила Марло создать для повествования новые композиционные рамки. Пользуясь техникой старинной английской драмы, он отодвинул биографическую экспозицию в пролог: о рождении, воспитании героя и его успехах в науках мы узнаем в этом прологе из эпического рассказа Хора. Собственно действие открывается в тот момент, когда Фауст, сидя в своем кабинете, погруженный в пыльные фолианты, в последний раз производит "смотр" университетским наукам и, не удовлетворенный философией, медициной, правом и богословием, решает обратиться к магии, к "божественным книгам некромантов". Эта драматическая экспозиция, представляющая нововведение Марло, дала прочное и концентрированное начало действия, которое в дальнейшем сохранилось во всех драматических обработках легенды - от народной драмы и кукольной комедии до "Фауста" Лессинга и Гете. В конце трагедии стоит такая же эффектная заключительная сцена: в том же кабинете Фауст в последнюю ночь своей жизни, терзаемый ужасом приближающейся расплаты, произносит свой последний монолог, прислушиваясь к бою часов, предвещающему наступление рокового двенадцатого часа и появление дьяволов, пришедших за своей добычей. Между этими двумя неподвижными точками, началом и концом действия, проходит ряд драматизованных сцен, следующих в основном канве народного романа и развивающихся в последовательности эпического повествования. Фауст получает магические книги от двух чернокнижников, Корнелия и Вальдеса, - эпизод, которого нет у Шписа (Комментарии, стр. 409); заклинание дьявола в лесу на перекрестке; заключение договора с Мефистофелем; разговоры между ними, прерываемые сомнениями и колебаниями Фауста; путешествия, изложенные в повествовательной форме (частично Хором, частично - в диалоге между Фаустом и Мефистофелем); широко развернутые приключения при папском дворе, при дворе императора Карла V (заклинание Александра Великого и его возлюбленной), при дворе герцога Вангольтского (т. е. Ангальтского); заклинание Елены перед студентами; неудачная попытка благочестивого старца обратить Фауста на путь праведный; сожительство Фауста с Еленой; последняя ночь со студентами. Введены и некоторые комические анекдоты народной книги: о рыцаре при дворе императора, у Марло носящем имя Бенволио, которого Фауст награждает рогами (Тексты, II, гл. 34); о продаже лошадей барышнику и вырванной ноге (Тексты, II, гл. 39). Число таких эпизодов при свободной композиции, характерной для драматизованного романа, легко могло быть увеличено новыми вставками, как это видно при сравнении более поздней печатной редакции (1616) с более ранней (1604), в особенности при сравнении трагедии Марло с ее позднейшими немецкими народными переработками. Чаще всего расширению подвергались именно комические эпизоды, частично из запаса анекдотов, содержавшихся в народной книге, но самостоятельно разработанных. Так, в редакции 1616 года, как у Шписа (гл. 35), оскорбленный рыцарь пытается отомстить Фаусту; при этом у Марло он вместе со своими товарищами отрубает кудеснику голову, которую тот приставляет обратно к своему туловищу; в следующей сцене, опять как у Шписа, рыцари подстраивают нападение на Фауста из засады, но он вызывает своими чарами целое войско демонов и таким образом побеждает своих противников, после чего Фауст в наказание награждает рогами и товарищей Бенволио (Комментарии, стр. 416). В той же редакции 1616 года появляется возчик, который жалуется, что Фауст (как у Шписа. гл. 40) сожрал у него целый воз сена (Комментарии, стр. 416). При этом, согласно принципам английского театра времен Шекспира, вводятся новые комические сцены, которые пародируют серьезные или создают разрядку трагического напряжения. Таковы сцены между учеником Фауста Вагнером и шутом с участием чертей; между Вагнером и слугами Фауста, крестьянскими парнями Робином и Ральфом (или Диком, как он назван в редакции 1616 года), трактирщиком и трактирщицей, а потом Мефистофелем. Если Фауст продает свою душу дьяволу за безграничное знание и могущество, то шут готов продать свою за кусок жареной баранины. Если Фауст мечтает о любви Елены Греческой, то мечты Ральфа обращены к Нэн Спит, кухарке, и "богопротивная колдовская книга", которой он завладел, должна помочь ему и его товарищу напиться "током ипокрасы в любом кабачке Европы". Сцены эти, по крайней мере частично, являются позднейшими театральными вставками, поскольку в двух редакциях между ними обнаруживаются существенные расхождения по содержанию. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что шут появляется в сцене IV и потом исчезает; в дальнейшем, начиная со сцены VII, выступают Робин и Ральф; шут и эта традиционная комическая пара, в сущности, дублируют друг друга в одинаковой функции "комического персонажа". В немецкой народной драме о Фаусте, в особенности в кукольных комедиях, комические импровизации, пародирующие серьезный сюжет, получат в дальнейшем широкое и вполне самостоятельное национальное развитие. В то же время моральная тема легенды о Фаусте позволила Марло частично использовать в своем произведении драматическую композицию средневековых моралите, аллегорических театральных представлений, героем которых является Человек (Everyman), за душу которого ведут борьбу добрые и злые силы, воплощенные в аллегорических фигурах пороков и добродетелей, так что драматический конфликт между ними, развертывающийся на сцене, олицетворяет моральную борьбу, происходящую в душе человека. Фауст Марло в своей душевной борьбе выступает до известной степени как герой такой моралите, от которой драма Марло унаследовала традиционные фигуры доброго и злого ангела и прения между ними, отражающие колебания в душе самого героя. Оттуда же - аллегорическое шествие (pageant) "Семи смертных грехов". В конце пьесы "трон праведников", спускающийся с неба, и адская пасть, открывающаяся в глубине сцены (в редакции 1616 года), являются реквизитами того же старинного народного жанра. Успех, которым пользовался "Фауст" Марло как в самой Англии, так и позднее на народной сцене в Германии, несомненно связан с этим органическим соединением в нем высокой идейности и полета творческой фантазии автора с выразительными художественными методами традиционного народного искусства. Вопрос о времени написания и первой постановки на сцене трагедии Марло и даже о ее первоначальном тексте до сих пор остается спорным. Старая датировка 1589 годом в настоящее время многими исследователями оспаривается в пользу более поздней - 1592 годом {Ср.: Fr. Boas, 1. с., стр. 203 и сл.}. В пользу первой говорят внутренние основания, заставляющие предполагать, что пьеса была создана молодым драматургом сразу же после "Тамерлана", имевшего большой сценический успех. В подтверждение приводились также содержащиеся в тексте пьесы упоминания об исторических событиях и лицах того времени, которые в дальнейшем должны были утерять актуальность: об "огненном антверпенском корабле" (брандере) - памятном эпизоде осады Антверпена войсками принца Александра Пармского в 1585 году (Комментарии, стр. 409. прим. 9), о самом принце как испанском наместнике и главнокомандующем в Нидерландах, войска которого, однако, после 1590 года сражались уже не на территории Германской империи, а во Франции и который вскоре затем скончался (в 1592 году; см. стр. 413, прим. 8). Указывалось также, что пьеса Роберта Грипа о "чернокнижнике" Бэконе ("Брат Бэкон и брат Бунгей"), написанная около 1589 года, является откликом на "Доктора Фауста" {Т. Вakeless, I. с., vol. I, стр. 276.}. Однако некоторые внешние свидетельства как будто противоречат этой датировке, что заставило новейших исследователей отнести пьесу к более позднему времени (1592). Так, Марло несомненно опирался на английский перевод народного романа Шписа, поскольку его "Доктор Фауст" обнаруживает некоторые мелкие черты, наличествующие в этом переводе в отличие от немецкого подлинника {См.: Theodor Delias. Marlowe's Faust und seine Quelle. Bielefeld, 1881.}. Книга эта, озаглавленная "История достойной осуждения жизни и заслуженной смерти доктора Джона Фауста" ("The History of the Damnable Life and Deserved Death of Dr. John Faustus"), представляет один из многочисленных в эти годы переводов немецкого романа Шписа на иностранные языки, свидетельствующих о его широком международном успехе (см. выше, стр. 301). Английский текст отличается большими художественными достоинствами и, близко следуя за содержанием оригинала, передает его свободным от германизмов, идиоматическим языком. Переводчик несколько сократил богословско-космографические "беседы" Фауста и Мефистофеля, выпустил немецкие пословицы (в гл. 65) и стихи, но в то же время он внес много новых подробностей в рассказ о путешествиях Фауста, в описания Рима, Венеции, Неаполя. Падуи, Трира и др., которые использованы в драме Марло. Мефистофель у него рекомендует себя Фаусту как дух, "быстрый как человеческая мысль" (swift as thought can think) - мотив, отражающий испытание "проворства" злых духов, появляющееся в эрфуртских главах издания 1590 года немецкой книги (см. выше, стр. 107 сл.), но не использованный в драме Марло. Фауст в Падуе посещает знаменитый университет, "именуемый матерью или кормилицей христианства", слушает его докторов и заносит свое имя "в коллегии германской нации" за подписью "Доктор Фауст, ненасытный в философских спекуляциях" (the unsatiable speculator),- черта, родственная герою Марло, но также не использованная в его "Фаусте". Английский перевод издавался несколько раз - в 1592, 1608, 1618, 1636 годах - и затем неоднократно вплоть до XIX века в дешевых народных изданиях {См.: William J. Thoms. Early English Prose Romances, with bibliographical and historical introductions, vol. 111. London, 1858, стр. 151-300.- Новые издания: H. Logeman. The English Faustbook. Gent, 1900; William Rose, ed. Broadway, Translations.}. Однако какие-либо издания более раннего времени, которые могли бы послужить источником для Марло в 1589 году, не сохранились и не зарегистрированы в списках печатных книг того времени (Stationers' Register). Разумеется, поскольку и последующие издания этой народной книги имеются в настоящее время в книгохранилищах Англии только в одном, самое большее - в двух экземплярах, не исключена возможность существования не дошедшего до нас более раннего текста, тем более что в подзаголовке издание 1592 года объявляется "новым и исправленным" ("newly imprinted and in convenient places impertinent matter amended according to the true copy printed at Frankfurt"). В пользу этого как будто говорят более ранние упоминания о докторе Фаусте и совершенных им чудесах (полетах по воздуху, постройке волшебного замка и т. п.) в относящемся к 1590 году "Трактате против колдовства" Генри Голланда (Henry Holland, "A Treatise against Witchcraft") и около того же времени в рукописных заметках Габриэля Гарвея (Gabriel Harvey), сохранившихся. на полях одного трактата по военному делу {Paul Kocher. The english Faust-Book and the date of Marlowe's Faustus. Modern Language Notes, vol. LV, 1940, N 2, стр. 96-100.}. На несомненное знакомство с содержанием народной книги (скорее всего, конечно, тоже в английском переводе) указывает еще существование печатной английской "Баллады о жизни и смерти доктора Фауста, великого чародея" ("A Ballad of the Life and Deathe of Doctor Faustus, the Great Conjuror"), зарегистрированной в феврале 1589 года в списках английских книготорговцев {Tille, Э 38. стр. 78.}. Правда, эта баллада не сохранилась, но в коллекциях Британского музея имеется 3 экземпляра печатных листовок середины XVII века (1640-1670) с тем же содержанием, озаглавленных "Суд Божий над Джоном Фаустом, доктором богословия" ("The Judgment of God showed upon one John Faustus, Doctor in Divinity") {См.: Christopher Marlowe, ed. by Havelock Ellis (The Mermaid Series). - London, 1887, Appendix, стр. 425-428; Ballad of Faustus (from the Roxburghe Collection, vol. 11. 235, Brit. Mus.): см. также W. T. Thorns, 1. с., vol. III, стр. 160-162.}. Это стихотворное произведение приближается к типу немецких и английских "уличных баллад" (Bankelsangerballaden) и представляет жалобу Фауста, рассказывающего краткую историю своей грешной жизни и ужасной смерти в соответствии с основным содержанием народной книги. Указание на популярный в то время мотив ("Fortune, my foe") свидетельствует о том, что баллада, в то время пользовалась известным распространением и, по-видимому, действительно распевалась уличными певцами. Вопрос о времени написания "Фауста" осложняется дополнительными соображениями, касающимися его постановки на сцене и напечатания. В начале своей театральной деятельности Марло был связан с труппой Лорда-адмирала. В дневнике антрепренера этой труппы Филиппа Хенслоу, начинающемся с 1591 года, постановка пьесы Марло упомянута в первый раз 30 сентября 1594 года, т. е. уже после смерти поэта. С этого времени до октября 1597 года "Фауст" ставился с большим успехом 23 раза. Тот же дневник содержит под 10 марта 1598 года инвентарь театральных реквизитов труппы, в числе которых упомянут "1 дракон для Фауста". Наконец, 22 ноября 1602 года в дневнике отмечена уплата крупной по тому времени суммы в 4 фунта "Вильяму Берду и Самуэлю Раули за их добавления к доктору Фаусту" {Tille, Э 42, стр. 32-83.}. Подобные вставки, имевшие целью обновить пьесу или приблизить ее ко вкусам публики, были очень обычны в практике английских театров. Столь поздняя постановка "Фауста" на сцене как будто говорит в пользу гипотезы о позднем написании самой пьесы (1592). Однако нам представляется более вероятным другое объяснение. В 1589 году труппе Лорда-адмирала, для которой работал Марло, запрещены были театральные представления, "поскольку актеры позволяют себе касаться в своих пьесах некоторых вопросов религии и государства, что не может быть терпимо". Запрещение публичных представлений труппы было снято только в марте 1590 года {См.: J. Bakeless, 1. с., vol. I, стр. 256. - Ср. также: Е. К. Chambers. The Elizabethan Stage, vol. II, стр. 136.}. Если предположить, как о том говорят соображения внутреннего порядка, что пьеса была написана уже в 1589 году, она по своему содержанию в первую очередь подпадала под цензурное запрещение. Лишь после смерти Марло, в 1594 году, антрепренер решился использовать опасную рукопись, находившуюся в его распоряжении, поскольку теперь он мог переделывать ее по своему усмотрению. Еще позднее трагедия Марло появилась в печати. В январе 1601 (1602) года разрешение на издание "пьесы о докторе Фаусте" было выдано Томасу Бушелю {Tille, Э 53, стр. 102-103.}. Однако первое известное нам издание пьесы (in quarto) фактически вышло в свет только в 1604 году [A1]. Возможно, что ему предшествовало не дошедшее до нас издание 1601-1603 годов. Последующие издания 1609 [А2] и 1611 [А3] годов представляют перепечатки предыдущего с незначительными разночтениями. Совершенно отличный текст, со значительным числом вставок и вариантов, дает издание 1616 года [B1], которое в дальнейшем перепечатывалось, также лишь с небольшими разночтениями, в 1619 [В2], 1620 [В3], 1624 [В4], 1631 [В5] годах; издание 1663 года [B6] представляет позднейшую театральную переработку ("as it is now acted"), с произвольными поправками и добавлениями. Вопрос о взаимоотношении двух редакций - А (1604 и сл.) и В (1616 и ел.) - представляет большие сложности (Комментарии, стр. 407). В обеих, кроме Марло, участвовали другие лица. Более близкой к оригинальному тексту представляется редакция А, которая большинством новых издателей кладется в основу текста. Редакция В содержит, по-видимому, добавления Берда и Раули, о которых упоминает антрепренер Хенслоу. Однако не исключается, что в распоряжении театра была рукопись Марло, заключавшая ряд поправок по сравнению с более ранним текстом, напечатанным в 1604 году. Некоторые варианты издания 1616 года, отличные от первого, заставляют предполагать какую-то долю участия самого автора. По свидетельству современников, роль Фауста в труппе Лорда-адмирала исполнял лучший трагический актер этой труппы Аллейн (Alleyn). В дневнике Аллейна сохранился инвентарь его театральных костюмов. Среди них "куртка Фауста, его плащ" {"Memoirs of Edward Alleyn, printed by the Shakespeare Society". London. 1841, стр. 20. - См.: Tille, Э 43, стр. 84.}. Костюм Аллейна, "в красной мантии, с крестом на груди", как он описан в поэме Самуэля Роулэндса (1609) {Сэмуэль Роулэндс. Валет треф (Samuel Rowlands. The Knave of Clubbcs. London, 1609). См.: Tille, Э 65, стр. 126-130.}. Неоднократно воспроизводился на гравюрах, украшавших более поздние издания "Фауста" Марло, которые, может быть, являются идеальным портретом Аллейна в этой роли (см. стр. 193) {J. Bakeless, I. c., vol. I, стр. 301.}. О популярности трагедии Марло на английской сцене того времени говорят многочисленные упоминания о ее герое в литературе первой трети XVII века. В частности, упоминает о Фаусте и Мефистофеле и Шекспир в "Виндзорских проказницах" {William Shakespeare. The merry wives of Windsor, д. I, сц. 1 и д. IV, сц. 5. В первом издании (январь 1601 года) эти имена отсутствуют. Они появляются в переработанной редакции (вероятно, 1604 года), впервые напечатанной в folio 1623 года. См.: Tille, Э 77, стр. 146-147.}. Однако для благочестивых зрителей, не только для пуритан, пьеса эта, в которой герой "богохульствует", отрекается от веры, заключает договор с дьяволом (и все это на сцене!), продолжала оставаться камнем преткновения. Об этом свидетельствуют в особенности суеверные рассказы о чудесных и страшных происшествиях, которые будто бы имели место в театре при представлении "Фауста". "Страшно было видеть, - пишет некий Даниэль Дайк, - как однажды, когда комедианты представляли в Лондоне доктора Фауста, оказалось, что среди переодетых в черное, которые должны были забрать его, появился дьявол собственной персоной, и комедианты, как только заметили его присутствие, все сразу убежали с подмостков" {Daniel Dyke. Nosce teipsurn. Немецкий перевод: Danzig, 1643. - См.: Tille, Э 381, стр. 982.}. В 1663 году Вильям Принн в своем известном памфлете против актеров, ссылаясь на "очевидцев", также рассказывает о том, как "дьявол на глазах у всех появился на сцене театра Belsavage во времена королевы Елизаветы (к величайшему удивлению и ужасу как актеров, так и зрителей), когда исполнялась кощунственная История Фауста (это подтверждали мне многие, еще теперь живущие люди, которые все это хорошо помнят), и некоторые тогда потеряли рассудок от этого страшного зрелища" {William Prynne. Histrio-Mastix. London, 1663. - См.: Tille, Э 363, стр. 947.}. Сходные рассказы распространялись позднее и в Германии по поводу народной драмы о Фаусте. Ко времени наибольшего успеха драмы Марло на елизаветинской сцене относится и появление английского варианта народной книги о его ученике Вагнере под заглавием "Второе сообщение о Докторе Джоне Фаусте, содержащее его появления, а также деяния Вагнера" ("The Second Report of Doctor John Faustus, containing his appearances, and the deeds of Wagner", 1594) {См.: W. Thorns, 1. с., vol. III, стр. 301-414. Английский роман о Вагнере был переиздан в 1600 году.}. Автор этой книги называет себя "английским джентльменом, студентом в Виттенберге, германском университете в Саксонки". Он действительно располагает кой-какими сведениями о Фаусте, восходящими к виттенбергской традиции, которая связывала Фауста с Меланхтоном. Он почерпнул их частично от "ученого человека - Джона Вируса", т. е. от немца Вира, латинскую книгу которого "О чудесах демонов" (1563, cap.4, libro 1, de magis infamibus) он пространно цитирует в своем предисловии в доказательство реального существования Фауста. Предисловие содержит и другие "доказательства": в Виттенберге будто бы "сохранились развалины его дома, недалеко от дома Меланхтона", "как раз против здания университета". Упоминается дуб "в отдаленном месте" в окрестностях города, с глубоким дуплом, в котором Фауст "читал лекции по нигромантии своим ученикам"; наконец, могила Фауста с мраморной плитой, на которой высечена составленная им самим латинская эпитафия (Тексты, 1, 40). Автор и в других случаях ссылается на свои личные воспоминания, столь же апокрифического характера. Например, он видел, также неподалеку от дома Меланхтона, "красивый и довольно большой дом, построенный из тесаного камня", принадлежавший Вагнеру. Дом был окружен высокой стеной и обширным садом, с длинными, скрытыми от посторонних глаз аллеями, вдали от шума людского, "где он мог без страха прогуливаться с дьяволом и его спутниками". По своему содержанию английская книга не имеет, кроме названия, ничего общего с немецким народным романом о Вагнере, изданным на год раньше, в 1593 году. Это самостоятельное, довольно беспомощное "продолжение" народной книги о Фаусте, не связанное с традиционным легендарным материалом и откровенно спекулирующее на популярности имени знаменитого кудесника. После смерти Фауста Вагнер с помощью колдовских книг вызывает из ада дух своего учителя, который является ему в обществе адских демонов. В дальнейшем Фауст является Вагнеру еще несколько раз; он принимает также участие в попойке голландских студентов. Австрийский эрцгерцог, прослышав об искусстве ученика знаменитого Фауста, посылает за ним послов в Виттенберг. По этому случаю Вагнер, чтобы показать свое мастерство в магии, тешит их и собравшихся в большом числе на площади виттенбергских граждан невиданным зрелищем: на небесах разыгрывается немая театральная сцена, показывающая гибель Фауста и торжество Люцифера (может быть, отголосок лондонских театральных представлений). Затем вместе с послами Вагнер приезжает в Вену и принимает участие в войне против турецкого султана, осадившего австрийскую столицу. С помощью колдовства он вызывает трех адских витязей - Инфелиго, Мамри и Симионте, под масками которых скрываются Фауст, Мефистофель и демод Акеркон (т. е. Ауэрхан, спутник Вагнера в немецком романе). С их помощью после ряда эпизодов батального и грубо комического характера христианское войско побеждает неверных. Таким образом, английский роман о Вагнере сохраняет от народной традиции лишь популярные имена героев и общие предпосылки самостоятельно разработанного фантастического сюжета. После закрытия лондонских театров на продолжительное время в годы пуританской революции реставрация снова вернула Фауста на английскую сцену. Лондонский житель, секретарь адмиралтейства Самуэль Пипе (Samuel Pepis) сообщает в своем дневнике 26 мая 1662 года, что он "смотрел доктора Фауста в Красном быке (The Red Bull), но в таком жалком и бедном виде, что нам тошно было глядеть". 28 сентября 1675 года труппа герцога Йоркского исполняла "Фауста", по-видимому, в присутствии короля Карла II. Но свидетельства этих лет и более поздние носят уже печать новых, классических вкусов, пришедших из Франции и мало благоприятных для театрального "варварства" Шекспира и его современников, менее всего для "комедии" Марло о докторе Фаусте "с ее чертовщиной", которая в свое время "наделала столько шума" и "тешила вкусы грубой публики" (William Winstanley, 1687) {См.: J. Bakeless. 1. с., vol. I, стр. 301-303.- См. также отзыв Эдуарда Филипса, зятя Мильтона, в его "Theatrum Poetarum", 1675 (Tille, Э 123, стр. 224).}. С другой стороны, вопреки этим строгим требованиям к драматическому искусству публика лондонских театров по-прежнему отдавала предпочтение трагическим и эффектным театральным зрелищам и грубой импровизации клоунад. С этим связана все большая вульгаризация текста Марло, выступающая уже в издании 1663 года, но особенно заметная в театральной переработке известного в то время актера Моунтфорта, с характерным заглавием "Жизнь и смерть доктора Фауста, с проказами Арлекина и Скарамуча" ("The Liffe and Death of Doctor Faustus, with the Humours of Harlequin and Scaramouch", as acted at the Theaters. By Mr. Mountfort). Пьеса в этом виде ставилась в Театре королевы с 1684 по 1688 год, потом в театре в Линкольн Инн-Филдз (Lincoln's Inn Fields); впервые была напечатана в 1697 году {J. Вakeless, I. f., vol., I, стр. 302 и библиогр. vol. II, стр. 351. Перепечатано: H. Francke. Englische Sprach- und Literaturdenkmal, Э 3. Heilbronn, 1863. В Ленинградской Публичной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина сохранилось издание 1735 года.} и потом переиздавалась несколько раз. Текст Марло в "фарсе" Моунтфорта сильно сокращен и большей частью пересказан прозой. Устранены при этом высокий идеологический пафос трагедии и весь ее поэтический колорит. Комические сцены выступают на первый план. Актеры импровизованной комедии Арлекин и Скарамуччо заменили собой старомодных деревенских парней Робина и Ральфа. В первой трети XVIII века "Фауст" продолжал привлекать лондонскую театральную публику в двух новых формах: как пьеса кукольного театра и как пантомима {См.: Arthur Diebler. Faust- und Wagnerpantomimen in England. Anglia, 1884, Bd. VII, стр. 341-354.}. Народный кукольный театр Поуэла (Powel), с главным комическим героем Панчем (Punch), на площади против собора св. Павла, пользовавшийся огромным успехом в 1705-1720 годах, в особенности благодаря своей острой политической сатире, имел "Фауста" в постоянном составе своего репертуара. Популярность этого представления запечатлел художник Хогарт в гравюре 1723 года "Фауст - здесь!" ("Dr. Faustus is Here") {Описание см.: Tille, Э 368, стр. 983-984.}. С другой стороны, большие театры Дрюри-Лейн и Ковент-Гарден конкурировали друг с другом в постановке пантомимы "Арлекин - доктор Фауст", сочиненной актером Джоном Термондом ("Harlequin Dr. Faustus", composed by John Thurmond, 1724) {Издание 2-е - 1727 год. В анонимной немецкой брошюре "ober die Leipziger Buhne" (1770) упоминается 9-е издание, по-видимому, этой пантомимы (или пьесы Моунтфорта) под заглавием: A dramatic Entertainment, call'd The Necromances, or Harlequin Doctor Faustus, as performed at the Theatre Royal in Lincolln s Inn-Fields, the ninth Edition. London, 1768. - См.: Тексты. III, 356.}, который был также автором другой аналогичной пантомимы - "Скупой, или Вагнер и Аберикок" ("The Miser, or Wagner and Abencock", a grotesque Entertainment, composed by John Thurmond, 1727). В обеих пьесах арлекин (т. е. актер, играющий арлекина) исполняет роль главного героя, но традиционны лишь имена главных действующих лиц (Abericock - английское имя Ауэрхана, спутника Вагнера); приключения героев, кроме завязки и развязки "Фауста", сочинены Термондом и не имеют почти ничего общего ни с драмой Марло, ни с народным романом. Об успехе пантомимы о Фаусте у лондонской публики с возмущением говорит Поп, поэт-просветитель и классицист, в своей стихотворной сатире "Дунсиада" ("Книга глупцов", 1727) {Alexander Pope. The Dunciad. III, 341-354.}. Он перечисляет сценические эффекты постановки: одетый в черное колдун, крылатая книга, летящая ему прямо в руки, огненные драконы, рогатые демоны и великаны, небо, нисходящее на землю, и зияющая преисподняя, музыка и пляски, битвы, "ярость и веселье" и в заключение - всепожирающее пламя пожара. В примечании к этим стихам в позднейших изданиях (1729 и сл.) Поп отмечает необыкновенный успех пьесы в течение нескольких театральных сезонов на подмостках двух крупнейших лондонских театров, стремившихся превзойти друг друга: люди самого высокого звания, по его словам, ходили на двадцатое и на тридцатое представления. С середины XVIII века дальнейшие известия об английском "Фаусте" прекращаются: литература буржуазного Просвещения не благоприятствовала подобным темам, а народных корней сказание о Фаусте в Англии, в отличие от Германии, не имело. 6  Трагедия Марло о Фаусте вернулась в Германию, на родину народной легенды и народной книги, в репертуаре английских театральных трупп, которые с 1580-х годов, в поисках заработка, отправляются гастролировать на континент и с этого времени неоднократно посещают Германию. Первые труппы "английских комедиантов" состояли преимущественно из музыкантов, акробатов и клоунов, но уже в 1592 году в Германии появляется английская труппа, которая, помимо этих специальностей, "играет комедии, трагедии и истории" (т. е. исторические драмы) {Creizenach. Schauspiel, стр. V.}. Антрепренером этой труппы был актер Роберт Броун; труппа его выступала в этом году на ярмарке во Франкфурте-на-Майне, потом в разное время в Кельне Нюрнберге, Аугсбурге, Штутгарте, Мюнхене, играла при дворе в Касселе, появлялась и в менее крупных городах, как Нердлинген или Мемминген в Швабии. Несколько раз Броун возвращался в Англию, причем состав его труппы менялся. В 1607 году он окончательно вернулся на родину; с этого времени принципалом труппы становится Джон Грин (до 1626 года). Этот последний исколесил всю Германию от северных городов (Данциг, Эльбинг) до Баварии и Австрии, где он гастролировал при дворе эрцгерцога Фердинанда (будущего императора Фердинанда II) - в Граце и Пассау; труппа Грина выступала также в Дрездене и Праге, в Варшаве и Копенгагене. Упоминаются в те же годы и другие, менее известные труппы "английских комедиантов" {Flеmming, стр. 50 и сл.}. Их широкий и длительный успех в Германии и в других государствах средней Европы объясняется отсутствием собственных профессиональных театров и отсутствием или, точнее, архаическим, средневековым состоянием национального драматического репертуара - результатом общей экономической и культурной отсталости по сравнению с елизаветинской Англией. Репертуар английских комедиантов определялся тогдашними новинками лондонской сцены, весьма многочисленными и разнообразными {См.: Crеizenасh. Schauspiele, стр. XXVII и сл.}. Ставились пьесы предшественников Шекспира - Пиля, Кида, Грина, Марло, ряд пьес самого Шекспира, позднее - произведения его младших современников: Деккера, Хейвуда, Чапмана, Массенджера, Марстона, Бомонта и Флетчера, Форда, а также других английских драматургов, менее известных или даже совсем неизвестных. Из них наименее популярны были "истории", т. е. исторические драмы типа "хроник" Шекспира: тесно связанные с прошлым Англии, они не могли представлять особого интереса для иностранного зрителя. Из комедий отпадали реалистические и бытовые, мало понятные на чужом языке; успехом пользовались сюжеты фарсовые либо волшебные и фантастические (типа "Сна в летнюю ночь" Шекспира). Но чаще всего исполнялись трагедии, в особенности так называемые "кровавые трагедии", столь обычные на шекспировской сцене, нередко прикрепленные к историческим или легендарным именам прошлого, но псевдоисторические по своему содержанию (вроде "Испанской трагедии" Кида или "Тита Андроника" Шекспира, к которым по характеру сюжета примыкают и такие произведения, как "Гамлет" или "Король Лир"). Нагромождение внешне эффектных драматических ситуаций, максимальная экспрессивность декламации и мимики, над которыми потешался Гамлет Шекспира в своих наставлениях актерам, были необходимы, чтобы сделать театральное зрелище эффективным и доходчивым для зрителей, не владевших английским языком. В этом направлении идет переработка театральных текстов английских драм, их вульгаризация, в особенности в прозаических переложениях для сцены и в позднейших немецких переводах. Пьесы эти породили в Германии театральный жанр, характерный для репертуара немецких странствующих актеров, который позднее получил название "главных государственных действий" (Haupt- und Staatsaktionen) и просуществовал как единственный вид "высокой трагедии" вплоть до эпохи буржуазного Просвещения XVIII века и победы на сцене сперва французских классических вкусов (Готшед), потом немецкой бюргерской трагедии (Лессинг). Характерным для английского театра времен Шекспира было, как известно, смешение трагического и комического. Представителями комического в трагедии были социально низшие персонажи (как слуги Ральф и Робин в трагедии Марло) или профессиональный комический актер, выступавший в роли шута (clown) или "дурака" (fool). Чередование пафоса и буффонады получает дальнейшее развитие и в театре английских комедиантов в Германии, где роль шута, импровизирующего свою комическую партию, становится все более самостоятельной, в особенности с переходом английского репертуара в руки немецких актеров. Эта "комическая персона" (lustige Person), продолжавшая в немецком театре национальные традиции "фастнахтшпилей" ("масленичных представлений") XVI века, пользовалась особой популярностью у массового зрителя, посещавшего спектакли бродячих комедиантов. В XVII веке комический актер сперва носил прозвище Пикельхеринг (вероятно, голландского происхождения, буквально - "маринованная селедка") и одновременно - другое, национально немецкое, в дальнейшем возобладавшее - Гансвурст (т. е. - "Ганс-колбаса"). В XVIII веке под воздействием итальянского импровизованного театра он нередко называется Арлекином и носит его пестрый клетчатый костюм; французское прозвище комического слуги - Криспин - встречается только однажды в афише труппы Курца (1767). К концу XVIII века венский комик Ларош, продо