десь? -- Здесь, сэр! -- Наверх с командой своей шлюпки, ставьте паруса. Еще рано себя поздравлять. С берега могут подоспеть шлюпки с подкреплением для французов, гарнизон батарей мог отбиться от Джерарда и Рейнера, тогда уходить придется под огнем. -- Браун! -- Сэр! -- Запустите ракету! -- Есть, сэр! Ракету Браун захватил по приказу Хорнблоуэра -- увидев ее, Джерард и Рейнер поймут, что судно захвачено. Ветер с суши -- он вынесет корабль из бухты. Хорнблоуэр этого ждал -- после жаркого дня неизбежно должен был задуть береговой бриз. -- Канат перерублен, сэр! -- прокричал с бака Кристэл. Хукер отдал грот-марсель, корабль уже набирал скорость. -- Команда гички, команда первого тендера, к брасам! Бенскин! Ледли! К штурвалу! Руль круто направо! Браун, сидя на корточках и загораживая спиной ветер, высек искру. Ракета взмыла к звездам и рассыпалась водопадом искр. Поставили фока-стаксель, корабль развернулся и с ветром на траверзе заскользил из бухты. Прямо по курсу вставала луна: ущербная, дрожащая, она еле-еле освещала Хорнблоуэру путь между батареями. С берега донеслись свистки, прорезавшие еще не смолкшую ружейную пальбу -- Рейнер и Джерард звали своих людей в шлюпки. У борта плеснула вода -- раз, другой. Кто-то из французов, спасаясь от плена, вплавь добирался до берега. Закончилась хорошо спланированная операция. XII Лионский залив не обещал серьезной поживы -- к такому выводу Хорнблоуэр пришел, прочесывая подзорной трубой французское побережье. Залив мелководен, опасен, в шторм буен, он глубоко вдается в сушу -- при северном, западном и южном ветрах кораблю угрожает подветренный берег. Богатые трофеи оправдали бы навигационный риск, но Хорнблоуэр не видел подходящих жертв. От Пор-Вандра до самого Марселя, где кончается вотчина Прибрежной эскадры, вдоль пологого берега тянутся большие однообразные лагуны, отделенные от моря песчаными косами или полосками возделанной земли. На косах там и сям стоят форты или батареи, а города -- Сет, Эг-Морт и другие -- окружены средневековыми крепостными стенами, против которых Хорнблоуэр ничего предпринять не может. Но главным препятствием оставались все те же лагуны, еще римлянами объединенные в судоходный путь посредством каналов. По ним могли передвигаться корабли водоизмещением до двух тонн -- Хорнблоуэр и сейчас видел в подзорную трубу грязновато- бурые паруса, которые, казалось, плыли по зеленым виноградникам. Входы в лагуну со стороны моря основательно укреплены: чтоб напасть на одно из этих суденышек, ему пришлось бы вести корабль в опасный пролив между песчаными отмелями, к тому же под обстрелом. Даже осуществив это, он вряд ли смог бы атаковать судно в лагуне. Синее Средиземное море под ослепительно голубым небом то зеленело, то даже желтело на мелководье, постоянно напоминая Хорнблоуэру об опасности. На баке кипела корабельная жизнь. Буш, с часами в руках, гонял по реям пятьдесят человек марсовых -- за последние девяносто минут они раз двенадцать ставили и убирали фор-брамсель, и, надо думать, окончательно сбили с толку французских наблюдателей. На главной палубе восседал на низком табурете боцман Гаррисон, а вокруг него человек двадцать недавних новичков, сидя по-турецки, постигали премудрости сплесней и морских узлов. С нижней палубы доносился визг и грохот орудийных катков -- это Джерард обучал желторотых артиллеристов обращаться с двадцатичетырехфунтовками. Джерард решил, что ему нужно по шесть опытных канониров на каждую пушку, и был еще очень далек от задуманного. На полуюте Кристэл с секстаном терпеливо внушал мичманам начатки навигации -- он бубнил и бубнил, нетерпеливые юнцы вертелись и переминались с ноги на ногу. Хорнблоуэр им сочувствовал. Он с детства любил математику, в годы юного Лонгли щелкал логарифмы, как орехи, а задачкой из сферической тригонометрии наслаждался не меньше, чем некоторые из этих молодых людей -- непонятной ему музыкой. В недрах судна монотонно стучали молотки -- плотник с помощниками заканчивали латать большую пробоину, полученную вчера при штурме батареи в Льянце -- трудно поверить, что это произошло только вчера. Перестук помп напоминал, что кто-то отбывает мелкие провинности, откачивая из трюма воды. "Сатерленд", недавно из дока, почти не течет, в спокойную погоду -- меньше дюйма в день. Помпы работают всего по часу в день, каждое утро, и назначают на них матросов из черных списков Буша или Гаррисона -- тех, кто последним поднялся по трапу, или неправильно повесил гамак, кто нарочно или нечаянно совершил один из бесчисленных проступков, которые выводят из себя боцманов и первых лейтенантов. Однообразная и малопривлекательная работа на помпе -- наказание куда более практичное, чем порка, и притом более действенное, что бы ни думал по этому поводу лейтенант Буш. Из камбузной трубы шел дым, и даже на шканцах пахло готовкой. Сегодня матросы славно пообедают, с пудингом. Вчера их кормили одними сухарями и водой, поскольку за двадцать четыре часа корабль трижды участвовал в стычках. Они не сетовали -- главное, что им сопутствовал успех. Удивительно, как благотворно победы сказываются на дисциплине. Потеряв убитыми одиннадцать и ранеными шестнадцать человек, отправив еще сорок два человека на трофейные суда и приобретя взамен лишь двоих -- пленных, которые английской тюрьме предпочли службу в английском флоте -- "Сатерленд" сегодня куда боевитее, нежели вчера при почти полной команде. Хорнблоуэр со шканцев видел, что все довольны и веселы. Он сам был доволен и весел. Суд совести временно безмолвствовал, вчерашние страхи забылись, а три успешные операции помогли вернуть самоуважение. Он стал на тысячу фунтов богаче -- об этом и поразмыслить приятно. У него никогда еще не было тысячи фунтов. Он вспомнил, как леди Барбара тактично отвела глаза от латунных пряжек на его башмаках. Следующий раз, когда он придет в гости к леди Барбаре, на нем будут башмаки с тяжелыми золотыми пряжками -- с бриллиантами, если он того пожелает. Как-нибудь ненавязчиво он сумеет привлечь к ним ее внимание. У Марии будут браслеты и кольца -- зримые приметы его успеха. Хорнблоуэр с гордостью вспоминал, что вчера ночью в Пор-Вандре вовсе не испытывал страха, даже когда прыгал в караульную шлюпку, даже когда лихорадочно цеплялся за абордажную сетку. Он не только заполучил вожделенное богатство -- он еще и убедился, к собственному изумлению, что обладает той самой отвагой, которой нередко завидовал в подчиненных. Что характерно, он и сейчас не придавал значения смелости моральной, организационным способностям, изобретательности -- реальным своим заслугам. Он был исполнен оптимизма и уверенности в себе. В таком-то приподнятом настроении он вновь поглядел на мерзкий берег по левую руку и призадумался, чем бы насолить здесь. Внизу в каюте -- трофейные французские карты, которыми снабдило его Адмиралтейство, надо думать, такие же имеются на "Плутоне" и на "Калигуле". Хорнблоуэр спозаранку просидел над ними несколько часов. Сейчас, глядя на зеленый отмелый берег и коричневый песок, он припоминал подробности. Он подошел к берегу до опасного близко, однако вон до того паруса выстрел и еще полмили. Налево Сет, высится на холме посреди гладкой низины. Хорнблоуэру припомнился так же возвышающийся над болотами Ромни Риай, но Сет -- мрачный городишко с преобладанием черных строений, Риай -- зеленый с красным. И Сет окружен крепостной стеною, за ней гарнизон. Соваться туда бессмысленно. За Сетом -- большая лагуна, Этан-де- То, главное звено в цепи внутриматериковых сообщений, укрывающей французские корабли на пути от Марселя и Роны к подножию Пиренеев. Сет по всей видимости неуязвим, равно как и корабли в Этан-де-То. Самое слабое звено в цепочке лагун -- короткий отрезок судоходного канала между Эг-Мортом и Этан-де-То, отделенный от моря всего лишь узкой косой. Если ударить, то только сюда; в эту самую секунду Хорнблоуэр увидел, по кому нанести удар -- грязновато- бурый парус в каких-то двух милях от "Сатерленда". Это, видимо, французское каботажное судно, снующее между Пор-Вандром и Марселем с грузом вина и масла. Безумие -- замышлять что-то против него, и все же... все же... сегодня Хорнблоуэр ощущал себя безумцем. -- Позовите старшину капитанской гички, -- приказал он вахтенному мичману. Приказ передали по цепочке на главную палубу, и через две минуты запыхавшийся Браун уже ждал распоряжений. -- Плавать умеете, Браун? -- Плавать, сэр? Да, сэр. Хорнблоуэр взглянул на кряжистые плечи и мощную шею Брауна. В разрез рубахи выглядывала густая черная растительность. -- Сколько человек из команды гички умеют плавать? Браун взглянул направо, налево и только потом выдавил из себя позорное признание. Однако солгать Хорнблоуэру он не посмел. -- Не знаю, сэр. Хорнблоуэр, удержавшийся от упрека, был куда более грозен, чем Хорнблоуэр, сказавший бы: "Положено знать". -- Мне нужна команда в гичку, -- сказал Хорнблоуэр. -- Все -- хорошие пловцы, и все, как один, добровольцы. Для опасного дела, и попомните мои слова, Браун, настоящие добровольцы. Никакой вашей принудительной вербовки. -- Есть, сэр, -- отвечал Браун, немного поколебавшись. -- Все будут добровольцы. Трудновато будет их подобрать. А вы идете, сэр? -- Да. Пусть каждый возьмет абордажную саблю. И по зажигательному пакету. -- По зажигательному пакету, сэр? -- Да. Кремень и огниво. Пару фитилей, промасленное тряпье, немного быстрого огнепроводного шнура и непромокаемый пакет. Возьмете у парусного мастера прокрашенной парусины. И тросовый талреп, чтоб привязать пакет, пока будем плыть. -- Есть, сэр. -- Передайте мистеру Бушу мои приветствия и попросите его пройти сюда, а сами отправляйтесь собирать команду. Буш, не скрывая волнения, двинулся к шканцам, но не успел еще до них дойти, как корабль загудел -- матросы передавали друг другу самые дикие версии того, что задумал капитан. Все последующее утро они лишь одним глазом смотрели на свою работу -- другой был устремлен на французское побережье. -- Мистер Буш, -- сказал Хорнблоуэр. -- Я отправляюсь на берег поджечь вон то каботажное судно. -- Так точно, сэр. Вы отправляетесь лично, сэр? -- Да, -- отрезал Хорнблоуэр. Он не мог объяснить Бушу, что в принципе неспособен отправить людей на такое дело, где требуются добровольцы, а сам с ними не пойти. Он с вызовом посмотрел на Буша, Буш посмотрел на него, открыл было рот, чтобы возразить, счел за лучшее этого не делать, и сказал совсем другое: -- Барказы номер один и два, сэр? -- Нет. Они сядут на мель в миле от берега. Это очевидно: четыре пенные полосы на удалении от берега обозначали места, где разбиваются о мелководье волны. -- Я беру свою гичку и команду из добровольцев. Выражением лица Хорнблоуэр предупреждал Буша, что возражать бессмысленно, но тот все же нашелся, что сказать. -- Да, сэр. А нельзя отправиться мне, сэр? -- Нет. Категоричный отказ исключал дальнейшие пререкания. Глядя Хорнблоуэру в упрямые глаза, Буш не впервые испытал странное чувство, будто говорит со своенравным сыном -- он любил капитана, как любил бы сына, если бы сын у него был. -- И запомните, Буш. Никаких спасательных операций. Если мы не вернулись, значит мы не вернулись. Вы поняли? Или мне изложить это в письменном виде? -- Не надо, сэр. Я понял. Буш произнес это с тоской. Хорнблоуэр хоть и высоко ценил его опыт, за умение своего первого лейтенанта планировать собственные операции не дал бы и ломаного гроша. Страшно даже представить, что Буш высадится на французское побережье и будет губить незаменимых матросов в тщетной попытке его спасти. -- Добро. Положите корабль в дрейф, мистер Буш. Если все пойдет хорошо, мы вернемся через полчаса. Ждите нас здесь. Приказывая спустить гичку, Хорнблоуэр надеялся, что на берегу не обратят внимания. Наблюдая, как Буш проводит парусные учения, французы наверняка уверились, что "Сатерленд" маневрирует без всякого толка, и вряд ли заметят, что на нем ненадолго обстенили грот. Хорнблоуэр сел рядом с Брауном, матросы разобрали весла. Шлюпка легко заплясала на волнах; Хорнблоуэр направил ее к берегу чуть впереди от бурого паруса над зеленой полосой, потом обернулся на "Сатерленд". Гичка мчалась прочь, и величественный корабль под пирамидой парусов уменьшался на глазах. Даже сейчас неутомимый мозг Хорнблоуэра изучал обводы, наклон мачт, прикидывал, как улучшить мореходные качества. Они прошли первую полосу бурунов -- море так лениво било о мелководье, что их и бурунами-то трудно было назвать -- и понеслись к золотистому берегу. Через минуту шлюпка дернулась, проскребла дном о песок и встала. -- За мной, ребята, -- крикнул Хорнблоуэр. Он перебросил ноги через борт и оказался по пояс в воде. Матросы не мешкая последовали за ним, ухватились за планширь и толкали полегчавшую шлюпку, пока не стало совсем мелко -- вода еле доходила до щиколоток. Хорнблоуэр чуть не побежал вперед, увлекая их за собой, но тут же опомнился. -- Абордажные сабли? -- спросил он сурово. -- Зажигательные пакеты? Оглядев всех девятерых, убедился, что каждый вооружен и при пакете, и двинулся вперед. Нечего было и думать, чтобы пробежать всю косу и потом плыть. Песчаная отмель переходила в поросший девясилом галечный вал. Перемахнув через него, они оказались в зеленом винограднике. Ярдах в двадцати сгорбленный старик и две старухи мотыжили землю; они изумленно уставились на пришельцев. Те оживленно переговаривались, однако французы смотрели на них без единого звука. В четверти мили за виноградником виднелся бурый шпринтовый парус, за которым можно было уже разглядеть и маленькую бизань. Хорнблоуэр выбрал тропинку, которая вела примерно в нужном направлении. -- Идем, ребята, -- сказал он и побежал рысцой. Увидев, что моряки топчут виноград, старик что-то закричал. Звуки чужой речи насмешили матросов -- они никогда их прежде не слышали. Многие и виноградник видели впервые -- Хорнблоуэр слышал, как за спиной матросы удивленно обсуждают аккуратные ряды по видимости бесполезных пеньков и маленькие неоформившиеся гроздья. Они пересекли виноградник, дальше берег круто спускался к дороге. Лагуна была не больше двухсот ярдов в ширину, и судоходная часть, видимо, проходила совсем близко к дороге -- во всяком случае, цепочка бакенов в сотне ярдов от нее скорее всего отмечала мели. Каботажное суденышко ползло, не ведая об опасности. Матросы завопили и начали срывать одежду. -- Молчать, болваны, -- рявкнул Хорнблоуэр. Он отстегнул перевязь и снял сюртук. Заслышав крики, команда каботажного судна высыпала на бак -- трое мужчин, к которым вскоре присоединились две крепкие женщины. Все они из-под руки разглядывали берег. Тут одна из женщин сообразила, к чему раздеваются эти люди на дороге. Хорнблоуэр, стягивая штаны, услышал ее визг и увидел, как она бежит на корму. Каботажное судно уже почти поравнялось с англичанами, когда большой шпринтовый парус стремительно пошел вниз и руль круто повернули. Но поздно: судно развернулось, прошло цепочку бакенов и рывком село на мель. Рулевой бросил штурвал и воззрился на англичан, остальные тесной кучкой столпились вокруг него. Хорнблоуэр надел перевязь на голое тело. Браун, тоже голый, заткнул за пояс обнаженную саблю. -- Вперед, -- приказал Хорнблоуэр. Чем быстрее, тем лучше. Сложив руки над головой, он рыбкой плюхнулся в лагуну; матросы прыгали следом, гикая и плеща водой. Она была теплая, как парное молоко -- Хорнблоуэр плыл медленно и по возможности ровно. Плавал он плохо, и каботажное судно в каких-то пятидесяти ярдах казалось недостижимым. Шпага болталась на перевязи и тянула вниз. Его обогнал Браун, шумно загребавший воду. В белых зубах он сжимал талреп зажигательного пакета, густые черные волосы намокли и прилипли к голове. Другие матросы тоже обогнали Хорнблоуэра, он уже сильно поотстал. Он только подплывал к кораблю, когда они уже выбрались на низкий шкафут; однако дисциплина возобладала, они дождались его и втащили на борт. Он выдернул из ножен шпагу и шагнул на бак. Французы стояли молча, и он на секунду задумался, как же быть с ними. Под ослепительным солнцем французы и англичане смотрели друг на друга, с голых тел лилась вода, но в эту напряженную минуту ни те, ни другие не ощущали той наготы. С облегчением Хорнблоуэр вспомнил, что за суденышком тянется на буксире двойка -- он ткнул в нее пальцем и попытался припомнить французский. -- Au bateau, -- сказал он. -- Dans le bateau. Французы колебались. Среди них были четверо мужчин и один старик, две немолодые женщины и одна старуха. Английские моряки, сгрудившиеся за спиной капитана, вытаскивали сабли. -- Entrez dans le bateau, -- повторил Хорнблоуэр. -- Хобсон, подтяните-ка к борту двойку. Одна из женщин разразилась визгливой бранью: она размахивала руками, ее деревянные башмаки выбивали на палубе мелкую дробь. -- Я с ними управлюсь, сэр, -- вмешался Браун. -- А ну вали за борт! Он схватил ближайшего француза за шиворот, и, размахивая саблей, поволок по палубе к борту. Тот покорился и перелез в шлюпку; остальным недоставало только его примера. Браун отцепил фалинь, и перегруженная двойка поплыла по течению. Женщина продолжала сыпать каталанскими ругательствами. -- Подожгите корабль, -- приказал Хорнблоуэр. -- Браун, возьмите троих, идите вниз и гляньте, что можно сделать там. Французы взялись за весла и теперь осторожно гребли к берегу. Двойка остановилась в дюйме от кромки воды. Хорнблоуэр наблюдал, как они выбираются на дорогу. Его матросы орудовали тихо и ловко. Снизу доносился треск -- это Браун со своими людьми что-то крушил в трюме. Почти тут же из светового люка повалил дым -- это полили маслом и подожгли сваленную в кучу мебель. -- Груз -- масло в бочках и зерно в мешках, -- доложил Браун. -- Мы разбили часть бочек и развязали несколько мешков. Гореть будет. Смотрите, сэр. Из грот-люка поднимался черный дымок, воздух над люком дрожал, отчего весь бак, казалось, плясал и плыл в солнечном свете. Перед люком горела уже и сухая древесина палубы. Она трещала и пылала, хотя на ярком свету огонь без дыма был почти невидим; на полубаке тоже горело, из-под двери в переборке валил дым, медленной волной накатывал на Хорнблоуэра и матросов. -- Выломайте часть досок из палубы, -- хрипло приказал Хорнблоуэр. Хруст досок, потом тишина. Нет, не тишина -- Хорнблоуэр различал приглушенный нестихающий гул. Это огонь пожирал груз -- как только взломали палубу, увеличилась тяга, и пламя заплясало веселее. -- Ух ты! Здорово! -- воскликнул Браун. Весь шкафут, казалось, разверзся, пламя полыхало. Жар вдруг сделался невыносим. -- Можно возвращаться, -- сказал Хорнблоуэр. -- За мной, ребята. Он показал пример, первым нырнув в лагуну, и маленький голый отряд медленно поплыл к дороге. Матросы плыли медленно, вызванное атакой возбуждение схлынуло. Ужасное зрелище пылающей палубы протрезвило всех. Они плыли медленно, вровень со своим капитаном, а он устал и греб бестолково. Когда он ухватился, наконец, за прибрежные водоросли, то почувствовал облегчение. Матросы выбрались на берег, Браун протянул ему мокрую руку и помог вылезли. -- Пресвятая Дева! -- воскликнул один матрос. -- Гляньте-ка на старую ведьму! Они были в тридцати ярдах от того места, где оставили одежду и куда высадились французы. В эту самую минуту старуха бросала в лагуну последние штаны. Две уцелевшие рубахи, надутые воздухом, плыли по лагуне, все остальное ушло на дно. -- Для чего ты это сделала, чертовка?! -- заорал Браун. Матросы подбежали к французам и теперь, голые, размахивали руками и приплясывали от досады. Старуха указала на суденышко. Оно горело от носа до кормы, из бортов валил черный дым. Такелаж грот-мачты прогорел, мачта осела на бок, ее лизало еле заметное пламя. -- Я сплаваю вам за рубашкой, сэр, -- сказал один из матросов, сбрасывая оцепенение. -- Нет. Идем, -- отвечал Хорнблоуэр. -- Сгодятся вам штаны с этого старика, сэр? -- спросил Браун. -- Он их живо у меня снимет, старый хрен. Не гоже... -- Нет! -- снова сказал Хорнблоуэр. Голые, они вскарабкались по склону к винограднику. Обернувшись в последний раз, Хорнблоуэр увидел, что две женщины плачут навзрыд, мужчина похлопывал одну из них по плечу, остальные в горестном оцепенении наблюдали, как горит их судно -- все их достояние. Хорнблоуэр повел отряд через виноградник. К ним во весь опор мчался верховой -- судя по синему мундиру и треуголке, бонапартистский жандарм. Он остановил лошадь перед самым отрядом, потянулся за саблей, но в то же время неуверенно крутанул головой -- сперва направо, потом налево -- высматривая подкрепление, которого нигде не было. -- Получай! -- заорал Браун, бросаясь на него с тесаком. Другие матросы тоже наступали с оружием в руках. Черноусый жандарм поспешно развернул лошадь и оскалился, обнажив белые зубы. Отряд побежал к берегу, Хорнблоуэр, обернувшись, увидел, что жандарм спешился и пытается отвязать притороченный к седлу карабин. Лошадь беспокоилась, мешала. На берегу стояли давешние старик и две женщины; старик угрожающе размахивал мотыгой, женщины из-под опущенных ресниц поглядывали на голых мужчин и бесстыдно хихикали. Здесь же была гичка, а дальше -- "Сатерленд", при виде корабля матросы разразились приветственными криками. Они быстро вытолкнули шлюпку на воду, подождали, пока Хорнблоуэр сядет, протащили дальше, попрыгали внутрь и ухватились за весла. Кто-то вскрикнул, занозивши голый зад о грубую банку; Хорнблоуэр машинально улыбнулся, но пострадавший уже смолк, осаженный недовольным Брауном. -- Вот и он, сэр, -- сказал загребной, указывая Хорнблоуэру через плечо. Тот обернулся: жандарм в высоких ботфортах неуклюже бежал к берегу, сжимая в руке карабин. Вот он опустился на одно колено, прицелился. На минуту Хорнблоуэр с тоской подумал, неужели карьеру его оборвет жандармская пуля, но даже свиста ее не услышал, только увидел дымок над дулом карабина. Человек, который скакал во весь опор, потом бежал в тяжелых сапогах, вряд ли за двести ярдов попадет с первого выстрела в шлюпку. За косой облаком клубился дым. Каботажное судно догорало. Ужасно, дико, что пришлось сжечь такой прекрасный корабль, но воевать и значит разрушать. Владельцы судна разорены, зато люди, которых за все эти годы война практически не затронула, исключая разве что рекрутские наборы, ощутили на себе, каково это: воевать с Англией. Мало того: власти, ответственные за оборону берега, будут тревожиться за тот самый отрезок Марсель-Испания, который прежде почитали неуязвимым. Чтоб защититься от дальнейших набегов, им придется отряжать войска, устанавливать пушки, растягивать и без того немногочисленные силы по двухсотмильному побережью. Этот жидкий заслон без труда сможет пробить, скажем, эскадра линейных кораблей. Если повести дело с умом, все побережье от Барселоны до Марселя будет жить в постоянном страхе. Это -- способ истощить силы корсиканского колосса: в благоприятную погоду корабль движется в десять, в пятнадцать раз быстрее, чем войско на марше, так же быстро, как скачет гонец на хорошем скакуне. Хорнблоуэр ударил французам в центр, ударил в левый фланг. Теперь надо поспешить и на пути к месту встречи ударить в правый. Сидя на кормовом сиденье, Хорнблоуэр то закидывал ногу за ногу, то снова снимал, нетерпеливо ожидая, когда же шлюпка доставит его на "Сатерленд". Он отчетливо расслышал над водой голос Джерарда: "Что за черт?" -- очевидно, Джерард только что разглядел, что они -- голые. Засвистели дудки, призывая вахту встречать капитана. Придется подниматься через входной порт в чем мать родила и отвечать на приветствия офицеров и морских пехотинцев, впрочем, увлеченный новыми планами, Хорнблоуэр на время позабыл о своем достоинстве. Он взбежал на палубу в одной перевязи -- этого было не миновать, а за двадцать лет флотской службы он научился безропотно принимать неизбежное. Лица фалрепных и морских пехотинцев напряглись от сдерживаемого хохота, но Хорнблоуэру было все равно. Черное облако дыма над берегом без слов говорило о свершениях, какими не грех гордиться. Не удосужившись прикрыть наготу, он велел Бушу повернуть оверштаг -- теперь они отправятся на юг, навстречу новым приключениям. При таком ветре "Сатерленд" еле-еле сможет идти зюйд-вест, и пока погода благоприятствует, Хорнблоуэр не намеревался терять и секунды. XIII По пути на юго-запад они "Калигулу" не встретили -- по счастью, ибо не исключено, что за прошлые двое суток "Плутон" добрался до места встречи. В таком случае приказы Болтона утратили бы силу, и Хорнблоуэр не смог использовать отпущенные ему три дня. Широту мыса Паламос "Сатерленд" пересек в темноте, и утро застало его далеко к северо- западу. На правой скуле уже синели горы Каталонии. Хорнблоуэр вышел на палубу с рассветом, за час до того, как с мачты увидели землю. Теперь он приказал развернуть корабль и идти в бейдевинд на северо-восток, сам же разглядывал гористую местность, пока она не предстала во всех подробностях. Буш и другие офицеры толклись на шканцах, Хорнблоуэр, расхаживая взад и вперед, ощущал на себе их взгляды, но делал вид, будто не замечает, всецело занятый тем, что видит в подзорную трубу. Подчиненные убеждены, что он привел сюда корабль с определенной целью. Они ждут, когда им прикажут штурмовать батарею или захватывать неприятельские суда. В воображении они наделяют его дьявольской изобретательностью и чуть ли не провидческим даром, что ж, он не будет их разочаровывать, не будет признаваться, что успехами своими обязан по большей части везению. Не станет признаваться и в том, что привел "Сатерленд" почти к самой Барселоне полагаясь на обще-тактические соображения и в надежде: что- нибудь обязательно подвернется. Пекло уже нестерпимо, синее небо на востоке отливало медью, оттуда же, со стороны Италии, дул жаркий ветер, который нимало не остудили четыре сотни миль Средиземного моря. Дышалось как возле печи для обжига кирпича. Уже через полчаса после купания под помпой Хорнблоуэр взмок от пота. Берег, скользящий за левым бортом, казалось, совершенно вымер. Высокие серо-зеленые холмы венчались плоскими скалистыми выступами и спускались к морю серыми, иногда бурыми обрывами, то там, то сям поблескивали узкие песчаные пляжи. Между морем и горами шла главная дорога Каталонии, дорога из Барселоны во Францию. Хорнблоуэр не сомневался, что рано или поздно кто- нибудь на ней появится. Десятью милями дальше от берега через горы шла другая дорога, но ясно было, что французы предпочтут хорошую. Хорнблоуэр привел сюда корабль том числе для того, чтоб согнать их с наезженной дороги в горы, где испанским партизанам -- "гверильеро" -- легче будет атаковать обозы. Вероятно, для этого достаточно показаться на расстоянии выстрела от дороги, но он предпочел бы что-нибудь более впечатляющее. Ему не хотелось, чтоб его удар в правый фланг французов пришелся в пустоту. Матросы мыли палубу и перебрасывались шутками, приятно видеть их бодрыми, еще приятнее сознавать, что бодрость эта вызвана вчерашними успехами. Хорнблоуэр возгордился было и тут же, в силу дурацкого своего характера, засомневался: сможет ли он и дальше поддерживать в команде дух. Беспросветная блокадная служба скоро вымотает всех. Нет, дудки, он не даст сомнениям одолеть себя. Пока все хорошо -- все и дальше будет хорошо. С вероятностью сто против одного что-нибудь произойдет сегодня же. Удача еще от него не отвернулась. Сто против одного, нет, тысяча против одного, что сегодня выпадет новый случай отличиться. На песчаном берегу виднелась кучка белых домишек. На пляже лежали днищами верх лодки -- вероятно, рыбачьи, испанские. Не стоит высаживать десант -- не исключено, что в деревне стоит французский гарнизон. Возможно, эти лодки снабжают рыбой солдат, но это не повод их трогать. Несчастным рыбакам надо на что-то жить, если бы Хорнблоуэр захватил или сжег эти лодки, то настроил бы против своей страны испанцев, единственных ее союзников. На берегу что-то зашевелилось. К воде тащили лодку. Возможно, приключения начнутся прямо сейчас: у Хорнблоуэра пробудилась надежда, даже уверенность. Он сунул подзорную трубу под мышку, отвернулся и заходил по палубе, словно бы в глубоком раздумье, опустив голову и сцепив руки за спиной. -- От берега отошла лодка, сэр, -- доложил Буш, козыряя. -- Да, -- беспечно отвечал Хорнблоуэр. Он решил не выказывать и тени волнения. Надо надеяться, офицеры не знают, что он видел лодку, и теперь дивятся его выдержке -- он ведь даже не повернулся в ее сторону. -- К нам гребут, сэр, -- сказал Буш. -- Да, -- бросил Хорнблоуэр с тем же равнодушием. Лодка подойдет не раньше чем через десять минут -- а направляется она явно к ним, иначе зачем было бы так поспешно спускать ее на воду при появлении "Сатерленда"? Пусть другие офицеры разглядывают ее в подзорные трубы и наперебой гадают, что же нужно испанцам. Капитан Хорнблоуэр будет шагать по палубе с олимпийским спокойствием, ожидая, когда с лодки подадут голос. Лишь он один знает, как колотится его сердце. Вот оно: пронзительный окрик разнесся над искрящейся водой. -- Положите корабль в дрейф, мистер Буш, -- сказал Хорнблоуэр и с напускным безразличием подошел к борту, чтобы ответить. Кричали на каталанском: испанский Хорнблоуэр выучил в плену, спасаясь от безделья, французский помнил хорошо, поэтому сейчас понимал, что ему говорят, но отвечать на том же языке не мог. Он крикнул по-испански: -- Да. Это британское судно. На звук его голоса в лодке кто-то встал. Гребли каталонцы в оборванной гражданской одежде, этот же человек был в сверкающем желтом мундире и в высокой шапке с плюмажем. -- Вы позволите мне подняться на борт? -- закричал он по-испански. -- У меня хорошие новости. -- С превеликим удовольствием, -- сказал Хорнблоуэр, потом Бушу: -- На борт поднимется испанский офицер. Проследите, чтоб его встретили соответственно. В человеке, который поднялся на борт под свист дудок и с любопытством разглядывал почетный караул, легко угадывался гусар. На нем был желтый доломан с черной оторочкой, желтые же штаны, отделанные широким золотым шнуром, на ногах -- высокие сапоги с золотыми кисточками спереди и звенящими шпорами сзади. Серебристо-серый ментик с черной каракулевой опушкой переброшен через плечо, рукава болтаются, на голове гусарский кивер из черного каракуля со страусовым пером и серебристо-черным этишкетом, золотой шнур пропущен под подбородком, широкая изогнутая сабля волочится по палубе. Испанец подошел к Хорнблоуэру. -- Добрый день, сударь, -- произнес он с улыбкой. -- Я -- Хосе Гонзалес де Вильена- и-Данвила, полковник гусарского Оливенского полка Его Католического Величества. -- Очень приятно, -- сказал Хорнблоуэр. -- Я -- Горацио Хорнблоуэр, капитан Его Британского Величества корабля "Сатерленд". -- Ваше Превосходительство прекрасно говорит по-испански. -- Вы очень любезны, Ваше Превосходительство. Я счастлив, что знание испанского языка позволяет мне приветствовать вас на борту моего судна. -- Благодарю. Нелегко было до вас добраться. Пришлось употребить власть, а не то рыбаки отказывались меня везти. Они боятся, как бы до французов не дошло, что они вступали в сношения с английским судном. Поглядите! Как они улепетывают! -- Значит, сейчас в деревне нет французского гарнизона? -- Нет, сударь. При этих словах на лице Вильены появилось странное выражение. Он был молод, с оттопыренной габсбургской губой (возможно, это значит, что высоким званием он обязан грешку матери или бабки), кожа светлая, хотя и загорелая. Карие с тяжелыми веками глаза неотрывно следили за Хорнблоуэром и, казалось, молили не продолжать разговор, но Хорнблоуэр оставил мольбу без внимания -- ему нужна была информация. -- А испанские войска здесь? -- спросил он. -- Нет, сударь. -- А ваше подразделение, полковник? -- Его здесь нет, капитан, -- отвечал Вильена и торопливо продолжил: -- Новость, которую я должен вам сообщить, такая. Французская армия -- следовало бы сказать, итальянская армия -- идем маршем по побережью в лиге к северу от нас. -- Ба! -- сказал Хорнблоуэр. Новость действительно хорошая. -- Вчера вечером они были в Мальграте и двигались к Барселоне. Десять тысяч человек -- итальянская армия под командованием Пино и Леччи. -- Откуда вы знаете? -- Знать это -- мой долг как офицера легкой кавалерии -- с достоинством отвечал Вильена. Хорнблоуэр глядел на него и размышлял. Уже три года как бонапартистские войска заняли Каталонию. Они побеждали испанцев на поле боя, брали их крепости после упорной осады, но не покорили страну и были сейчас не ближе к этой цели, чем в день, когда предательски вторглись в ее пределы. Каталонцы не могли разбить в сражении даже тот разношерстный сброд, который направлял против них Бонапарт -- итальянцев, немцев, швейцарцев, поляков, отбросы французской армии -- и все же дрались отчаянно, черпая новые силы с каждого незавоеванного клочка своей земли, выматывали противника беспрестанными передислокациями. Однако это не объясняет, каким образом гусарский полковник оказался один-одинешенек на территории, которую вроде бы контролируют французы. -- Как вы тут очутились? -- резко осведомился Хорнблоуэр. -- Во исполнение воинского долга, сударь, -- важно ответил Вильена. -- Очень сожалею, но я так и не понял, дон Хосе. Где ваш полк? -- Капитан... -- Где ваш полк? -- Не знаю, сударь. Вся спесь слетела с молодого гусара. Он смотрел на Хорнблоуэра большими молящими глазами, не в силах сразу сознаться в своем позоре. -- Когда вы видели его в последний раз? -- В Тордере. Мы... мы сражались с Пино. -- И были разбиты? -- Да. Вчера. Они шли маршем из Жероны, и мы спустились с гор, чтобы отрезать им путь. Их кирасиры разметали нас. Моя... моя лошадь пала здесь, в Аренс-де-Мар. Слушая эти жалкие слова, Хорнблоуэр в интуитивном озарении представил все: нерегулярные части бегут по торному склону, яростная контратака, беспорядочное отступление. Сейчас в каждой деревушке на мили вокруг полным-полно беглецов. У Вильены лошадь была получше, он ускакал дальше всех, и если бы не загнал ее до смерти, мчался бы, наверно, и сейчас. Чтобы собрать на побережье десять тысяч человек, французам пришлось оставить деревушки, вот почему Вильена не попал в плен, хотя и был между французской армией и Барселоной, местом ее основной дислокации. Теперь, когда Хорнблоуэр все понял, не стоило заострять внимание на злоключениях Вильены, напротив, для пользы дела стоило его ободрить. -- Поражение, -- сказал Хорнблоуэр, -- рано или поздно выпадает на долю каждого воина. Будем надеяться, сегодня мы с вами отомстим за вчерашнее. -- К отмщению взывает не только вчерашнее, -- сказал Вильена. Он сунул руку во внутренний карман и вытащил сложенный лист бумаги, развернул -- это оказалась отпечатанная прокламация -- и протянул Хорнблоуэру. Тот проглядел текст, и, насколько позволяло знание каталанского, прочел. Начиналась она так: "Мы, Лучиано Гаэтано Пино, кавалер Ордена Почетного Легиона, кавалер Ордена Железной Короны Ломбардии, дивизионный генерал, командующий силами Его Императорского и Королевского Величества Наполеона, императора Французского и короля Итальянского, в провинции Жерона, постановляем..." Дальше шли пронумерованные параграфы, в которых перечислялись все мыслимые преступления против Его Императорского и Королевского Величества. Хорнблоуэр быстро пробежал глазами. Каждый параграф кончался словами: "будет расстрелян", "смертной казни", "будет повешен", "будет сожжена" -- с некоторым облегчением Хорнблоуэр обнаружил, что последнее относится к деревням, где дают пристанище мятежникам. -- Они сожгли все деревни в горах, -- говорил Вильена. -- Вдоль дороги от Жероны до Муги -- десять лиг, сударь -- стоят виселицы, и на каждой качается труп. -- Ужасно! -- сказал Хорнблоуэр, но разговор поддерживать не стал. Только позволь испанцу заговорить о бедах своей страны, и его не остановишь. -- Вы сказали, этот Пино идет маршем вдоль берега? -- Да. -- Есть ли возле берега достаточно глубокое место? Испанец возмущенно поднял брови, и Хорнблоуэр понял -- едва ли справедливо спрашивать гусарского полковника о промерах глубин. -- Есть ли там батареи, защищающие дорогу со стороны моря? -- спросил он. -- О да, -- отвечал Вильена. -- Я слышал, что есть. -- Где именно? -- Точно не знаю, сударь. Хорнблоуэр понял, что точных сведений от Вильены не получит -- да собственно, чего и ждать от испанского кавалериста. -- Хорошо, посмотрим на месте, -- сказал он. XIV Хорнблоуэр кое-как отвязался от Вильены -- молодой полковник, признавшись в своем поражении, впал в истерическую говорливость и самым жалким образом таскался за Хорнблоуэром по пятам, опасаясь потерять его из виду. Чтоб не вертелся под ногами, Хорнблоуэр устроил его на стуле у гакаборта, сам же удалился в каюту, где вновь принялся изучать карты. Батареи были отмечены -- вероятно, испанцы установили их во время войны с Англией для защиты каботажных перевозок, и потому укрепляли главным образом мысы, где берег приглубый и имеется укрытие для кораблей в виде бухты, пригодной для якорной стоянки. Никому и в голову не приходило, что с моря можно обстрелять идущее вдоль берега войско, поэтому отрезки берега, лишенные таких бухт -- например, двадцать миль между Мальгратом и Аренс-де-Маром -- вполне могли остаться без прикрытия. После Кохрейна, который был здесь на "Императрице" больше года назад, ни один британский корабль не тревожил французов в этих краях, и те, за другими заботами, вряд ли помышляли о возможных, но пока не насущных угрозах. Весьма вероятно, они не потрудились защитить дорогу; да и не хватило бы у них тяжелых пушек и опытных артиллеристов, чтобы взять под защиту все побережье. Теперь оставалось отыскать место не менее чем в полутора милях от ближайшей батареи и достаточно глубокое, чтобы подойти к берегу на расстояние выстрела. Одну батарею они уже миновали -- кстати, она отмечена на карте, других на этом отрезке не показано. Вряд ли с тех пор, как обновляли карты, французы тут что-то построили. Если колонна Пино вышла из Мальграта на заре, "Сатерленд" вот-вот с ней поравняется. Хорнблоуэр отметил на карте место, которое интуитивно приглянулось ему больше других, и выбежал на палубу, чтобы направить "Сатерленд" туда. Вильена при виде капитана поспешно вскочил со стула и зазвенел шпорами навстречу, но Хорнблоуэр притворился, будто не замечает его, всецело поглощенный разговором с Бушем. -- Пожалуйста, зарядите и выдвиньте пушки, мистер Буш. -- Есть, сэр, -- отвечал Буш. Он смотрел на капитана с мольбой. Последний приказ, означавший, что вскоре предстоит бой, переполнил чашу его любопытства. К тому же, на борту этот полковник-даго. Зачем они здесь, что Хорнблоуэр замыслил -- Буш не мог даже и гадать. Хорнблоуэр всегда держал свои планы при себе, чтобы в случае чего подчиненные не могли оценить истинных размеров провала. Временами Буш чувствовал, что скрытность капитана укорачивает ему, Бушу, жизнь. Он был приятно изумлен, когда Хорнблоуэр снизошел до разъяснений: он так никогда и не у