он не мог вернуться назад и
спасти товарища. Если Хорнблауэр решил сделать глупость, его не  остановишь.
И, чтоб успокоить свою совесть, он сказал себе,  что, может, Хорнблауэр и не
сделает этой глупости.
     В  мансарде  Буш  сложил  ночную рубашку  и  туалетные  принадлежности.
Методически  перекладывая бритву, гребень и щетку, проверяя, чтоб  ничего не
забыть,  он  немного   успокоил  разошедшиеся  нервы.  Перспектива  близкого
возвращения на службу и  близких  боевых действий встала перед  ним  во всей
своей восхитительной  определенности, отгоняя прочь  всякое  раздражение. Он
начал  беззвучно напевать про себя.  Стоит  еще раз зайти в док - можно даже
заглянуть  в "Конскую Голову" обсудить потрясающие  утренние новости: и то и
другое  разумно, если  он  хочет поскорее  получить место  на корабле. Держа
шляпу  в руке,  он сунул свой  маленький сверток под  мышку и последний  раз
окинул взглядом  комнату,  убедиться,  что  ничего не забыл. Закрывая  дверь
мансарды, он  все так  же  мурлыкал себе  под  нос.  На  лестнице, у входа в
гостиную, он  замер, держа одну ногу на весу, не потому что не знал, входить
ему или нет, а сомневаясь, что же ему сказать, войдя.
     Мария больше не плакала. Она улыбалась, хотя ее шляпка по-прежнему была
скособочена. Хорнблауэр  тоже  улыбался: может  он радовался,  что не слышит
больше  рыданий  Марии. Он  посмотрел  на  Буша  и удивился, увидев  шляпу и
сверток.
     -Я  снимаюсь  с  якоря,  -  сказал Буш. -  Должен поблагодарить  вас за
гостеприимство, сэр.
     -Но... - начал Хорнблауэр. - Зачем же прямо сейчас?
     Буш снова говорил "сэр". Они столько пережили вместе, и так хорошо друг
друга  знали. Теперь  приближается война, и Хорнблауэр для  Буша старший  по
званию. Буш объяснил,  что хочет успеть на почтовую карету  до Чичестера,  и
Хорнблауэр кивнул.
     -Пакуйте свой рундук, - сказал он. - Скоро он вам понадобится.
     Буш  прочистил  горло,  готовясь  произнести  заготовленные  формальные
слова.
     -Я  не  высказал  надлежащим образом мои поздравления,  -  торжественно
произнес  он.  -  Я   хотел  сказать,   что   адмиралтейство,  назначая  вас
капитан-лейтенантом, не могло бы сделать лучшего выбора.
     -Вы слишком добры, - ответил Хорнблауэр.
     -Я уверена, мистер Буш совершенно прав, - сказала Мария.
     Она взглянула  на Хорнблауэра с обожанием, а он на нее - с безграничной
добротой. В ее обожании  уже обозначилось что-то собственническое,  а в  его
доброте, возможно, что-то роде тоски.