не очень жаль, что мы сегодня мало общались, дорогая, - сказал он. - Я чувствую, как много потерял. Но если б я не помог вести судно, мы бы до сих пор сидели перед Саппертонским туннелем. - Да, дорогой, - сказала Мария. - Я так хотел, чтобы мы вместе любовались красотами природы, - сказал Хорнблауэр, внутренне содрогаясь от собственного лицемерия. - Надеюсь, тебе и отсюда было хорошо видно. - Видно, но с тобой мне было бы куда интереснее, - ответила Мария, бесконечно растроганная его вниманием. Она обвела взглядом сидящих в каюте женщин, надеясь прочесть в их глазах зависть. - Малыш хорошо себя вел? - спросил Хорнблауэр. - Он съел свою кашку? - Всю, - гордо отвечала Мария, глядя на спящего ребенка. - Он иногда начинал капризничать, но сейчас спит как ангел. - Будь он года на два постарше, - сказал Хорнблауэр - как бы ему было интересно! Он бы помогал с тросами, и я поучил бы его, как держать руль. Говоря это, Хорнблауэр не лицемерил. - Он и сейчас всем интересовался, - сказала Мария. - А как его сестренка? - спросил Хорнблауэр. - Хорошо себя вела? - Горацио! - Мария была немного шокирована. - Надеюсь, дорогая, она не безобразничала? - сказал Хорнблауэр, улыбаясь ее смущению. - Нет, конечно, - согласилась Мария. Паром проскользнул в шлюз. Хорнблауэр услышал сзади скрип закрываемых ворот. - Ты явно не справляешься с колбасками, дорогая, - сказал он. - Давай я их выкину, а ты поешь лучше хлеба с мясом, оно действительно очень вкусное. - Но, дорогой... - Я настаиваю. Он взял обе тарелки и вышел в темноту. В одну секунду он ополоснул обе тарелки за бортом, в следующую - выкинул колбаску из кармана. С мокрыми тарелками он вернулся к Марии - она была одновременно восхищена и сконфужена, что ее муж снизошел до столь низменного занятия. - Темно, ничего не увидишь, - сказал он (паром уже вышел из шлюза). - Мария, дорогая, когда ты поужинаешь, я постараюсь устроить тебя на ночь как можно удобнее. Он склонился над спящим ребенком, Мария убирала остатки ужина. - Ну, дорогая. - Не надо, Горацио. Пожалуйста, Горацио. Я тебя прошу... - Ночью шляпка тебе ни к чему. Сними ее. На скамейке хватит для тебя места. Ноги положи сюда. И туфли ни к чему. Молчи, пожалуйста. Теперь надо придумать подушку. Подойдет этот мешок. Так удобно? Укройся плащом, тебе будет теплее. Ну вот, спи спокойно, дорогая. Хорнблауэр действовал ласково, но настойчиво, не давая Марии возражать. Она пролежала целых две минуты, прежде чем открыла глаза и спросила мужа, как же устроится он сам. - Мне будет очень удобно, дорогая, я ведь старый путешественник. Закрой глаза и спи, дорогая. Хорнблауэру было вовсе не удобно, хотя он помнил и худшие ночи, в открытых шлюпках, например. Поскольку Мария с мальчиком занимали почти всю скамейку, ему пришлось сидеть, как и всем остальным пассажирам. В тесной каюте было душно от чадящей лампы и дыхания нескольких человек. Ноги у Хорнблауэра затекли, поясница болела, сидеть не шевелясь было тесно и неудобно. Но в конце концов это всего лишь одна ночь. Он сунул руки в карманы. Паром щел вниз по реке сквозь темноту, останавливался в шлюзах, мягко стукался о стенки и вновь трогался в путь. Реку между Оксфордом и Лондоном Хорнблауэр совсем не знал, и потому не догадывался, где он сейчас. Но они идут вниз по реке, приближаются к его новому кораблю. Какая удача, что он получил это назначение! Не фрегат, конечно, но все же большой - двадцать две пушки - шлюп, такой каким командует капитан, а не капитан-лейтенант. Это - лучшее, на что может надеяться человек, еще месяц назад числившийся шестьсот первым из шестиста двух капитанов в списке. Колдекот, прежний капитан "Атропы", подорвал свое здоровье, снаряжая ее в Детфорде, и Хорнблауэра спешно вызвали на замену. Приказы пришли в тот самый день, когда Англия узнала о победе Нельсона при Трафальгаре. С этого момента никто ни о чем, кроме Нельсона и Трафальгара, не думал. Вся страна праздновала победу над Вильневом и скорбела о гибели Нельсона. Нельсон - Трафальгар - Нельсон - Трафальгар - без них не обходилась ни одна колонка в газете, ни один случайный разговор на улице. Отличия и награды лились рекой. Объявили, что Нельсона будут хоронить с почестями. Флоту раздавали титулы и повышения. Восстановили чин адмирала Красного Флага, и двадцать капитанов, старших в списке, произвели в это звание. Два капитана погибли при Трафальгаре, еще двое умерли - теперь Хорнблауэр стал пятьсот семидесятым. В то же время щедро повышали лейтенантов и капитан-лейтенантов. В списке прибавился сорок один новый капитан - отрадно сознавать, что ты старше сорока двух капитанов. Однако это значит, что шестьсот девятнадцать капитанов претендуют на места - а столько не способен предоставить даже огромный Королевский флот. По крайней мере сто (а то и все сто пятьдесят) капитанов останутся на половинном жаловании, в запасе. Это разумно. Во-первых, среди капитанов есть старые и больные, во-вторых, в запасе остаются те, кто доказал свою негодность к службе. Если только у них нет высокопоставленных друзей. Если такие друзья найдутся, на половинном жалованье останется не имеющий покровителей неудачник. Влиятельных друзей у Хорнблауэра не было, и, хотя он только что поздравлял себя с удачей, прежде то и дело убеждался в своей невезучести. Вот и сейчас: он готовится принять под командование судно, которое снарядил другой; он не знает никого из офицеров и матросов - этого было вполне достаточно, чтоб возбудить обычные его мрачные опасения. Мария вздохнула и повернулась на другой бок. Хорнблауэр наклонился и поправил на ней плащ. III Ранним зимним утром в Брентфорде было холодно, сыро и неуютно. Маленький Горацио беспрерывно скулил, Мария, усталая и измученная, стояла рядом с Хорнблауэром, глядя, как ее чемодан и два его сундучка выгружают из парома. - Далеко до Детфорда, дорогой? - спросила она. - Порядком, - ответил Хорнблауэр. Между Брентфордом и Детфордом лежит весь Лондон, а река, по которой им предстоит путешествовать, постоянно изгибается туда и сюда. Они запоздали, и приливное течение будет им навстречу. Лодочники наперебой предлагали свои услуги. - Лодку, сэр? Парные весла, сэр? Обычные весла, сэр? - Обычные, - сказал Хорнблауэр. За лодку с двумя гребцами придется заплатить вдвое больше, чем за услуги одного гребца с парными веслами, но, памятуя о приливном течении, стоит пойти на такую трату. Хорнблауэр помог Марии с ребенком забраться на кормовое сиденье и проследил, как грузят багаж. - Давай, Билл. Весла на воду, - сказал загребной, и лодка заскользила по серой воде. - Ox, - выговорила Мария, немного испуганная. Весла скрипели в уключинах, лодка плясала на волнах. - Говорят, наш старый король, когда убили Нельсона, немного повредился в уме, - сказал загребной, указывая в сторону Кью. - Вот здесь он живет, сэр. Там дворец. - Да, - кивнул Хорнблауэр, не в настроении обсуждать короля, Нельсона, и вообще кого-либо. Ветер дул с запада - при восточном ветре волны были бы больше, и лодка двигалась бы еще медленнее, так что есть свои плюсы даже у этой серой погоды. - Суши весла, Гарри, - сказал баковый, и лодка начала огибать поворот. - Ш-ш, миленький. Тебе не нравится гадкая лодка? - сказала Мария маленькому Горацио, который явно выказывал свое недовольство, - Наверно мальчуган замерз, - предположил загребной. - Наверно, - согласилась Мария. Лодочник и Мария, к радости Хорнблауэра, ушли в разговор. Он смог отдаться своим мыслям, надеждам и опасениям - последние преобладали - связанным с ожидавшим его в устье реки кораблем. Через час-два он сможет подняться на борт. Незнакомый корабль, незнакомые офицеры, незнакомые матросы. - А здесь живет герцог, мэм. - Лодочник старался перекричать маленького Горацио. - А там, за деревьями, дворец епископа. Мария впервые в Лондоне - удачно, что им попался разговорчивый лодочник. - Смотри, какие хорошенькие домики, - говорила Мария, покачивая ребенка на коленях. - Смотри, какие хорошенькие лодочки. Дома стояли все плотнее, лодка проходила мост за мостом, движение на реке становилось оживленней. Хорнблауэр вдруг понял, что они на окраине Лондона. - Вестминстер, мэм, - сказал лодочник. - Я когда-то работал тут на перевозе, пока не построили мост. Теперь с каждого проходящего берут по полпенса, а честных лодочников оставили без заработка. - Да уж, - сочувственно сказала Мария. Она успела позабыть, что должна вести себя, как жена капитана. - Ступени Уайтхола мэм, а это Стрэнд. В те горькие дни, когда Хорнблауэр остался не у дел и ходил в Адмиралтейство просить места, он часто, брал лодку до ступеней Уайтхола. - Собор Святого Павла, мэм. Теперь они в Лондонском Сити. Хорнблауэр чувствовал запах угольного дыма. - Суши весла, Гарри, - снова сказал баковый, оглядываясь через плечо. Лодки, лихтеры и баржи шли по реке густым потоком. Впереди виднелся Лондонский мост. - Греби, - сказал баковый, и оба гребца налегли на весла, пробираясь под мост между другими лодками. Под низкой аркой река, зажатая опорами, текла быстро и вновь замедлялась, выходя на свободу. - Господи! - воскликнула Мария. Им открылся вид на величайший порт мира. Одни корабли стояли на якоре, другие разгружались, и лишь посередине оставался узкий проход. Угольные бриги из северных графств, рамсгейтские траулеры, каботажные суда, корабли с зерном и над всем этим - серая громада Тауэра. - Темзу за Лондонским мостом стоит посмотреть, - сказал загребной. - Даже сейчас, когда война. Обилие торговых судов лучше чего-либо иного свидетельствует о неуспехе Бонапарта в его войне с Англией. Англию не завоевать, пока ее флот господствует на море, удушая Европу и обеспечивая процветание британской торговли. За купеческими судами стоял на якоре военный корабль без стеньг. Матросы в люльках красили снаружи борта. На носу корабля высилась грубая деревянная фигура - женщина в тунике, покрашенная алой и белой краской. В коряво вырезанных руках она держала большие позолоченные ножницы, и по ним-то Хорнблауэр догадался, что это за судно раньше даже, чем насчитал в борту одиннадцать пушечных портов, раньше, чем лодка прошла под кормой и он прочел название - "Атропа". [Атропа - в древнегреческой мифологии мойра, перерезающая нить жизни.] Он смотрел на нее, силясь побороть волнение, и примечал дифферент, обводы, унтер-офицера на вахте - все, что можно было приметить за эти недолгие минуты. - "Атропа", двадцать два, - сказал рулевой, заметив интерес Хорнблауэра. - Мой муж - ее капитан, - гордо сказала Мария. - Вот как, сэр? - загребной взглянул на Хорнблауэра с уважением, польстившим Марии. Лодка поворачивала - вот Детфордская бухта и Детфордский пирс. - Суши весла! - сказал баковый. - Греби! Шабаш! Лодка заскрежетала о причал. Путешествие из Глостера кончилось. Нет, не совсем, решил Хорнблауэр, выбираясь из лодки. Еще столько хлопот впереди - найти жилье, перевезти туда багаж, устроить Марию - и лишь потом он сможет отправиться на корабль. Жизнь - это целая вереница неприятных обязанностей. Под пристальным взглядом Марии Хорнблауэр расплатился с лодочником. К счастью, к ним сразу подошел отиравшийся у пристани паренек и предложил свои услуги. Он раздобыл тележку и погрузил на нее багаж. Хорнблауэр, поддерживая под локоть Марию с ребенком на руках, повел ее по пирсу. - Поскорее бы снять туфли, - сказала Мария. - И переодеть маленького Горацио. - Сейчас, сейчас, мой хороший. К счастью, до "Георга" оказалось недалеко. Толстуха-хозяйка, встретившая их на пороге, сочувственно оглядела Марию, провела их в комнату и тут же послала служанку за горячей водой и полотенцами. - Сейчас, мой сладенький, - успокаивала хозяйка маленького Горацио. - Ox, - сказала Мария, садясь на кровать и стаскивая туфли. Хорнблауэр стоял у двери, ожидая, пока внесут сундуки. - Скоро вам рожать, мэм? - спросила хозяйка. В следующую секунду они с Марией уже беседовали о повитухах и всеобщей дороговизне - последнюю тему затронула Мария, желавшая поменьше заплатить за комнату. Слуга с парнишкой принесли багаж и поставили в комнате, прервав разговор двух женщин. Хорнблауэр торопливо вытащил из кармана ключи и встал на колени у сундука. - Горацио, дорогой, - сказала Мария, - мы обращаемся к тебе. - А... что? - рассеянно спросил Хорнблауэр через плечо. - Хотите чего-нибудь горяченького, сэр, пока готовится завтрак? - предложила хозяйка. - Пунша? Чашечку чая? - Нет, спасибо, - ответил Хорнблауэр. Он уже открыл сундук и лихорадочно распаковывал вещи. - Неужели ты не можешь подождать до завтрака, дорогой? - спросила Мария. - Тогда я все разберу сама. - Боюсь, что нет, мэм, - ответил Хорнблауэр, не поднимая головы. - Твои лучшие рубашки! Ты их помнешь! - возмутилась Мария. Хорнблауэр вытаскивал из-под них мундир. Положив его в другой сундучок, он принялся искать эполет. - Ты собираешься на корабль! - воскликнула Мария. - Конечно, дорогая, - сказал Хорнблауэр. Хозяйка уже вышла, и разговаривать можно было свободно. - Но ты должен сначала позавтракать! - убеждала Мария. Хорнблауэр заставил себя согласиться. - Ладно, пять минут на завтрак, после того, как я побреюсь, - сказал он. Он разложил мундир на кровати, хмурясь, что тот помялся, развязал лакированную коробку, вынул треуголку, потом скинул сюртук, лихорадочно развязал шейный платок и снял чулки. Маленький Горацио вновь принялся жаловаться на свою горькую жизнь. Пока Мария успокаивала ребенка, Хорнблауэр развязал мешочек с туалетными принадлежностями и вытащил бритву. - Я снесу Горацио вниз и дам ему хлеба с молоком, дорогой, - сказала Мария. - Да, дорогая, - ответил Хорнблауэр сквозь пену. В зеркало он поймал отражение Марии, и оно мигом вернуло его к действительности. Мария жалобно смотрела ему в затылок. Он отложил бритву и стер полотенцем пену. - Ни одного поцелуя со вчерашнего дня! - сказал он. - Мария, милая, тебе не кажется, что ты мной пренебрегаешь? Она упала в его объятья, глаза ее увлажнились, но нежность в его голосе побудила ее улыбнуться. - Я считала, что это ты мной пренебрегаешь, - прошептала она. Она положила руки ему на плечо, прижала его к своему отяжелевшему телу и пылко поцеловала. - Я думал о своих обязанностях, - сказал Хорнблауэр, - В ущерб всему остальному. Ты меня простишь? - Простить тебя! - Она улыбалась сквозь слезы. - Не говори так, милый. Делай, что знаешь. Я твоя, я твоя. Хорнблауэр, целуя ее, чувствовал, как в душе его волной поднимается искренняя нежность - счастье, целая жизнь человеческого существа зависит от его терпения и такта. Он не до конца вытерся - на лице у Марии была пена. - Любимая, - сказал он, - ты лучшее, что у меня есть. Он целовал ее, чувствуя себя неверным мужем и лицемером, и думал о качающейся на якорях "Атропе". Однако он не зря сдерживал нетерпение - маленький Горацио снова закричал, и Мария первая разорвала объятья. - Бедный зайчик! - сказала она, подходя к ребенку. Склонившись над ним, она обернулась и улыбнулась мужу. - Я должна позаботиться, чтоб обоих моих мужчин покормили. Хорнблауэр кое-что должен был ей сказать, но сказать тактично, и некоторое время подбирал слова. - Милая, - начал он, - я не против, пусть весь свет видит, что мы целовались, но боюсь, ты засмущаешься. - Господи! - воскликнула Мария, когда до нее дошел смысл его слов. Она заспешила к зеркалу и стерла с лица пену. Потом подхватила ребенка и сказала: - Пойду спущусь, прослежу, чтоб побыстрей приготовили завтрак. Она улыбнулась бесконечно счастливой улыбкой, и, выходя из комнаты, послала воздушный поцелуй. Хорнблауэр снова намазал лицо пеной. Его переполняли мысли об "Атропе", о жене, о сыне и ребенке, которому еще предстоит родиться. Вчерашнее мимолетное счастье было позабыто. Возможно, не имея причин печалиться, он мог бы и сегодня чувствовать себя счастливым, но это, увы, не было ему дано. Позавтракав, он нанял наконец лодку и отправился на корабль. Сидя на корме, он поправил треуголку и приспустил с правого плеча плащ, чтоб виден был эполет - отличительный знак капитана с менее чем трехлетним стажем. Похлопав по карману, убедился, что приказы на месте, и выпрямился, стараясь изобразить достоинство. Он легко мог вообразить, что творится сейчас на "Атропе" - вахтенный штурманский помощник заприметил треуголку и эполет, посыльные побежали к первому лейтенанту, фалрепных и боцманматов срочно вызвали наверх, и при вести о том, что капитан скоро поднимется на борт, всех охватило беспокойное любопытство. - Эй, на лодке! - окрикнули с корабля. Лодочник вопросительно поглядел на Хорнблауэра и, получив утвердительный кивок, заорал во всю луженую глотку: - "Атропа!" Теперь на корабле окончательно убедились, что прибыл их капитан. - Подведите лодку к борту, - сказал Хорнблауэр. "Атропа" имела ровную, без надстроек, палубу и низкую осадку - нетрудно было дотянуться до бизань-русленя. Лодочник деликатно кашлянул. - Вы не забудете расплатиться, сэр? - спросил он, и Хорнблауэру пришлось искать в кармане монетку. Он шагнул на руслень, стараясь не злиться из-за своей забывчивости. Поднимаясь на палубу в свисте дудок, он приветственно поднес руку к полям треуголки, но, как ни старался подавить волнение, видел лишь расплывчатые пятна вместо лиц. - Джон Джонс, первый лейтенант, - послышался голос. - Добро пожаловать, сэр. Новые имена, новые лица. Хорнблауэр не различал лиц, не слышал имен. Он подавил желание сглотнуть и не без труда обрел голос. - Пожалуйста, соберите команду, мистер Джонс. - Свистать всех наверх! Свистать всех наверх! Крик разнесся по всему кораблю, засвистели и завыли дудки. Зашлепали ноги, послышались приглушенные голоса. Шкафут заполнило людское море, но Хорнблауэр от волнения не различал лиц. - Команда собралась, сэр. Хорнблауэр поднес руку к полям шляпы - он догадывался, что Джонс козырнул, хотя не видел этого - вынул приказы и принялся читать: "Приказы членов Адмиралтейского совета во исполнение указаний Верховного Адмирала Великобритании и Ирландии, флота Его Величества капитану Горацио Хорнблауэру. Сим предписывается..." Он прочел приказы, сложил их и убрал карман. Теперь он законный капитан "Атропы", и лишь трибунал - или парламент - могут его сместить. С этого момента ему идет полное жалованье капитана шестого класса. И, как ни странно, с этого же момента туман перед его глазами начал понемногу рассеиваться. Он взглянул на скуластое, до синевы выбритое лицо Джонса. - Прикажите команде разойтись, мистер Джонс. - Есть, сэр. Сейчас уместно было бы произнести речь; собственно, этого от него ждут. Но речи Хорнблауэр не приготовил, и решил воздержаться, рассчитывая, что произведет таким образом впечатление человека холодного, жесткого и практичного. Он повернулся к ожидавшим его лейтенантам - теперь он различал их лица, лица людей, на которых ему придется опираться ближайшие несколько лет - но имен напрочь вспомнить не мог. Он их действительно не слышал. - Спасибо, джентльмены, - сказал он. - Я не сомневаюсь, вскорости мы познакомимся поближе. Офицеры козырнули и пошли прочь, все, кроме Джонса. - Вас ждет адмиралтейское письмо, сэр, - сказал тот. Адмиралтейское письмо! Приказы! Ключ к будущему - сейчас Хорнблауэр узнает, какая его ожидает судьба. Письмо может направить "Атропу" в Китай, в Гренландию или в Бразилию. Хорнблауэр почувствовал, как волнение, не успев схлынуть, вновь охватывает его. Он опять подавил желание сглотнуть. - Спасибо, мистер Джонс. Я прочту его, как только будет возможно. - Желаете спуститься вниз? - Спасибо. Капитану на "Атропе" отводилось, как Хорнблауэр и ожидал, совсем немного места: две малюсенькие каюты, одна для работы, другая для сна. Они были такие крохотные, что даже не разделялись переборкой - между ними предполагался занавес, но занавеса тоже не было. Вообще ничего не было - ни койки ни стола, ни стула. Колдекот, покидая судно, все забрал с собой. Это не удивительно, но очень неудобно. В каюте было темно и душно, зато корабль недавно из сухого дока, не успел еще пропитатася разнообразными запахами - все впереди. - Где приказы? - спросил Хорнблауэр. От сдерживаемого волнения он говорил резко. - У меня в столе. Сейчас принесу. Хорнблауэр, стоя под небольшим световым люком, нетерпеливо ждал, пока вернется Джонс. Получив приказы, он минуту помедлил. Наступил переломный момент. Вчерашнее путешествие длилось дольше, но по сути это было то же: промежуток времени между двумя периодами жизни. В следующие несколько секунд "Атропа" неизбежно начнет преображаться из бездействующего корабля на Темзе в боевой корабль на море - впередсмотрящие на марсах, пушки готовы к бою, опасности, приключения и смерть за горизонтом - если не ближе. Хорнблауэр сломал печать - "нечистый", запутавшийся в канате - адмиралтейский якорь, самая неподобающая эмблема для правящей морями нации. Подняв глаза, он встретил взгляд Джонса - первый лейтенант с волнением ожидал услышать, что же им предстоит. Хорнблауэр подумал, что следовало отослать Джонса прежде, чем он сломает печать, но было уже поздно. Он прочел вступительные строчки - первые несколько слов он мог бы угадать не глядя. Сим предписывается, сразу по получении нижеследующих приказов... Сейчас. Хорнблауэр еще полсекунды помедлил. ... явиться в Геральдическую Коллегию к Генри Паллендеру, эсквайру, помощнику герольда и носителю голубой мантии... - Силы небесные! - воскликнул Хорнблауэр. - Что такое, сэр? - спросил Джонс. - Еще не знаю, - отвечал Хорнблауэр. ... для обсуждения с ним порядка проведения подготовки к погребальной процессии по Темзе с телом покойного вице-адмирала лорда виконта Нельсона. - Вот, оно что, - сказал Хорнблауэр. - Что, сэр? - спросил Джонс, но Хорнблауэру было не до него. Сим уполномочиваем Вас принять под свое командование всех офицеров, матросов и королевских морских пехотинцев, задействованных в вышеупомянутой процессии, а также все суда, шлюпки и барки, принадлежащие лондонским магистратам, Вестминстеру и городским торговым компаниям. Вы уполномочены издавать приказы, кои для должного проведения процессии необходимы будут. Вам предписывается, по согласованию с вышеупомянутым Генри Паллендером, эск., соблюсти выполнение требований, сим церемониалом предусмотренных. Купно же на вас возлагается строжайшая обязанность тщательнейшим образом учесть приливно-отливные движения и погодные условия, дабы не только церемониал был соблюден, но и ни коего ущерба не было причинено вышеупомянутым шлюпкам, баркам и судам, а также их командам и пассажирам. - Пожалуйста, сэр. Пожалуйста, сэр. Мысли Хорнблауэра вернулись в каюту. - Приказы адресованы лично мне, - сказал он. - Впрочем, ладно, читайте, если хотите. Джонс, двигая губами, прочел приказы и поднял на Хорнблауэра удивленный взгляд. - Так судно остается здесь, сэр? - спросил он. - Естественно. С этого момента оно - флагман погребальной процессии, - сказал Хорнблауэр. - Мне немедленно потребуется шлюпка. Да, еще перо и бумага, чтоб написать записку жене. - Есть, сэр. - Проследите, чтоб в шлюпке был надежный унтер-офицер. Она долго пробудет у берега. - Есть, сэр. У нас каждый день бегут. Естественно, матросы бегут: корабль стоит на реке, мимо шныряют бесчисленные лодки, да и вплавь до берега добраться нетрудно, а там уже рукой подать до лондонского Сити, где беглеца не сыщешь. А с лодок украдкой продают спиртное. Хорнблауэр пробыл на борту целых десять минут и еще ничего не разузнал о том, что живо его волновало - насколько "Атропа" укомплектована офицерами и матросами, чего недостает из снаряжения, каково состояние судна. Все эти вопросы придется отложить на потом, и заниматься ими в промежутках между новыми странными обязанностями. Даже на то, чтоб обставить каюту, потребуется время, а времени сейчас нет. Вчера Хорнблауэр узнал из газет, что тело Нельсона в Hope, и ждут попутного ветра, чтоб перевезти его в Гринвич. Время поджимает. Итак, переходный период закончился. Если б Хорнблауэру предложили с тысячного раза угадать содержание приказов, он бы не угадал. Можно было бы посмеяться, но ему было не до шуток. И все же он рассмеялся. Мистер Джонс растерянно посмотрев на него, счел своим долгом последовать примеру капитана и подобострастно захихикал. IV - Черные бриджи? - изумленно переспросил Хорнблауэр. - Естественно. Черные бриджи, черные чулки и траурные повязки, - торжественно произнес мистер Паллендер. Он был немолод. Седые волосы, обрамляющие внушительных размеров лысину, были собраны на затылке в хвостик и перевязаны черной лентой, бледно-голубые старческие глаза слезились, а кончик длинного носа не то покраснел от холода, не то всегда был такой. Хорнблауэр записал, что понадобятся черные бриджи, чулки и повязки, про себя же отметил, что все это, неизвестно, на какие деньги, придется раздобыть и для себя. - Предпочтительно было бы, - продолжал мистер Паллендер, - чтоб процессия прошла через Сити в полдень. Тогда у населения будет довольно времени собраться, а подмастерья успеют поработать с утра. - Этого я обещать не могу, - сказал Хорнблауэр. - Все будет зависеть от приливно-отливных течений. - От течений, капитан Хорнблауэр? Не забывайте, речь идет о церемонии, к которой глубокий интерес проявляют двор и лично Его Величество. - И все же она будет зависеть от приливно-отливных течений, - сказал Хорнблауэр. - И от ветра тоже. - Вот как? Его Величество будет крайне недоволен, если к его идее отнесутся без должного внимания. - Понимаю, - сказал Хорнблауэр. Он хотел было заметить: хоть Его Величество и правит волнами, приливы и отливы столь же неподвластны его воле, как неподвластны были его знаменитому предшественнику, королю Кануту [Король Англии начала XI в. По преданию, Канут, желая высмеять льстивых придворных, которые утверждали, что власть его безгранична, приказал морю не переступать черту на берегу, где он сидел в высоком кресле. Волна прилива нахлынула и намочила одежды льстецов.], но решил воздержаться. Мистер Паллендер вряд ли захочет смеяться над ограниченностью королевской власти. Хорнблауэр счел за лучшее принять торжественный тон мистера Паллендера. - Поскольку дата церемонии еще не назначена, - сказал он, - можно будет выбрать наиболее благоприятный в отношении прилива день. - Думаю, да, - неохотно согласился мистер Паллендер. Хорнблауэр отметил на листке, что надо будет как можно скорее справиться с таблицей приливов. - Лорд-мэр, - продолжал мистер Паллендер, - лично присутствовать не будет. Он пришлет представителя. - Ясно. Хорошо хоть, что не придется отвечать за особу лорд-мэра, но утешение слабое - на церемонию прибудут восемь старших адмиралов и за них отвечать придется. - Вы категорически отказываетесь от бренди? - спросил мистер Паллендер, легонько подталкивая графин. - Да, спасибо. Хорнблауэр не имел ни малейшего желания пить бренди в первой половине дня, зато теперь он узнал, отчего у мистера Паллендера красный нос. Мистер Паллендер отхлебнул, потом продолжал: - Теперь касательно пушечных салютов... По пути следования процессии в пятнадцати пунктах будут установлены пушки, и они должны будут салютовать с минутными интервалами - Его Величество лично будет слушать, чтоб салют был точно выверен во времени. Хорнблауэр записывал. В процессии примут участие тридцать восемь шлюпок и барок. Их надо собрать в коварном устье Темзы у Гринвича, выстроить по порядку, провести к ступеням Уайтхолла и распустить, передав тело почетному караулу, который будет сопровождать его к Адмиралтейству - там оно пролежит ночь перед заключительным шествием к собору св. Павла. - Не могли бы вы сказать мне, сэр, - спросил Хорнблауэр, - что представляют из себя эти церемониальные барки? И тут же пожалел о своем вопросе. Мистер Паллендер изумился, как это можно не знать церемониальных барок, но напрасно Хорнблауэр пытался разузнать у него, как эти барки ведут себя в неспокойных водах, или хотя бы сколько у них весел. Хорнблауэр понял, что чем раньше он испытает одну из этих барок в сходных с требуемыми условиях, засекая время на каждом участке пути, тем лучше. Он исписывал лист за листом, а мистер Паллендер излагал самое важное - порядок следования шлюпок, состав участников (вся Геральдическая Коллегия, включая герольдмейстера и самого мистера Паллендера, герцоги королевской крови и адмиралы, главный плакальщик и сопровождающий его паж, специальные служители, идущие за гробом и поддерживающие концы покрова, семья усопшего). Посадка в шлюпки и высадка на берег перечисленных особ должна сопровождаться почестями, соответствующими их сану. - Спасибо, сэр, - сказал Хорнблауэр наконец, собирая записи. - Я немедленно начну приготовления. - Премного вам обязан, сэр, - сказал мистер Паллендер. Хорнблауэр удалился. Предстоящая операция требовала не меньшей тщательности, чем высадка Аберкромби на египетское побережье [Аберкромби, Ральф, английский генерал (1734 - 1801), командовал 18-тысячным десантом, посланным против Наполеона в Египет.] - только тому не осложняли дело приливы. Тридцать восемь шлюпок с командой и гребцами, почетные караулы, плакальщики и официальные лица - под командованием Хорнбла-уэра окажется не менее тысячи офицеров и матросов. А когда он получил наконец церемониальную барку из рук рабочих, прилаживавших к ней гербы, то вовсе приуныл. Это оказалась большая неуклюжая посудина, не намного меньше и ничуть не маневреннее грузового лихтера. Сиденья для двенадцати гребцов располагались на открытом баке, а все пространство от середины судна до кормы занимал огромный закрытый балдахином помост. Барка, предназначенная для перевозки Тела (мистер Паллендер явно поизносил это слово с большой буквы) и вовсе сверху донизу убрана плюмажами - она подхватит ветер, как грот фрегата. На эту барку надо будет определить самых сильных гребцов - а под балдахином на всякий случай спрятать замену. Но, поскольку барка будет возглавлять процессию, важно не перестараться. Нужно точно рассчитать время - вверх по реке с приливом, чтоб прибыть к ступеням Уайтхола в точности ко времени стояния прилива и отлива - тогда требуемые маневры можно будет провести с наименьшим риском, и двинуться обратно с отливом, отпуская по дороге барки и команду. - Дорогой, - сказала ему Мария (разговор происходил в спальне). - Мне кажется, ты меня не слушаешь. - Извини, дорогая. - Хорнблауэр оторвался от разложенных перед ним бумаг. Он продумывал, как обеспечить основательный завтрак для тысячи людей, которые в течение всего последующего дня вряд ли смогут подкрепиться. - Я рассказывала тебе, что сегодня поговорила с повитухой. Она произвела на меня хорошее впечатление. С завтрашнего дня она свободна. Живет она на соседней улице так что не придется поселять ее у нас. Это очень кстати - ты ведь знаешь, как у нас мало денег, Горацио. - Да, дорогая, - сказал Хорнблауэр. - Черные бриджи еще не приносили? Переход от ожидаемых родов к черным бриджам был для Хорнблауэра совершенно естественным - через деньги - но Мария увидела в этом только его бесчувственность. - Неужели тебе бриджи важнее, чем твой ребенок? - воскликнула она. - Или чем я? - Любимая, - сказал Хорнблауэр. Чтоб успокоить ее, пришлось положить перо и встать. - Мне о стольком приходится думать. Не могу выразить, как меня это огорчает. Он ничуть не кривил душой. Не только весь Лондон - вся Англия будет наблюдать за процессией. Оплошности ему не простят. Но пришлось взять Марию за руки и утешить. - Дорогая, - сказал он, с улыбкой глядя ей в глаза, - ты для меня - все. Для меня нет в мире ничего, важнее тебя. - Хотела бы я в это верить, - сказала Мария. Он крепче сжал ее руки и поцеловал их. - Что мне сказать, чтобы ты поверила? - спросил он, - Что я люблю тебя? - Мне было бы приятно это услышать, - сказала Мария. - Я люблю тебя, дорогая, - сказал он, но поскольку она так и не улыбнулась, добавил: - Я люблю тебя даже сильнее, чем новые черные бриджи. - Ox! - сказала Мария. Ему пришлось продолжать, чтоб наверняка донести до нее свою шутливую нежность. - Сильнее, чем тысячу черных бриджей, - сказал он. - Можно ли требовать большего? Она улыбнулась, высвободила руки и положила их ему на плечи. - Этот комплимент я должна буду хранить вечно? - спросила она. - Это всегда будет так, дорогая, - ответил он. - Ты самый добрый муж на свете. - Говорила она искренно - голос ее дрогнул. - А ты - самая нежная жена, - сказал он. - Можно мне теперь вернуться к работе? - Конечно, милый. Конечно. Я такая эгоистка. Но... но, милый, я так тебя люблю. Я так тебя люблю! - Ну, ну, - сказал Хорнблауэр, похлопывая ее по плечу. Быть может, он переживал не меньше нее, но у него йыли и другие поводы переживать. Если он что-нибудь упустит, готовя церемонию, то останется на половинном жалованье до конца жизни, и будущему ребенку придется жить в бедности. А тело Нельсона уже в Гринвиче. Процессия назначена на послезавтра, когда прилив начнется в одиннадцать, и дел еще невпроворот. Хорнблауэр с облегчением вернулся к недописанным приказам. Еще с большим облегчением отправился он на "Атропу", где тут же с головой окунулся в дела. - Мистер Джонс, вы меня обяжете, прислав сюда мичманов и штурманских помощников. Мне нужно человек шесть с хорошим почерком. Каюта стала похожа на школьный класс: мичманы расселись на принесенных из кают-компании табуретках за импровизированными столами с чернильницами и перьями и принялись переписывать составленные Хорнблауэром черновики приказов. Сам Хорнблауэр метался между ними, как белка в колесе, отвечая на вопросы. - Простите, сэр, я не могу прочесть это слово. - Простите, сэр, мне начать с красной строки? Это тоже способ кое-что разузнать о своих подчиненных, различить отдельных людей в том, что прежде представлялось ему безликой массой. Одним постоянно требовалась помощь, другие схватывали на лету. Один особенно тупой мичман написал несусветную чепуху. - Черт возьми, - сказал Хорнблауэр, - неужели хоть один сумасшедший мог бы сказать такое, а тем более написать? - Я так понял, сэр, - упорствовал мичман. - Господи, помилуй! - в отчаянии воскликнул Хорнблауэр. Но у этого мичмана оказался самый красивый почерк, и Хорнблауэр поручил ему писать начало приказов: Его Величества судно "Атропа", в Детфорде 6 января 1806 года Сэр, Властью, данной мне Адмиралтейским советом... Другие продолжали с этого места, и так выходило быстрее. Наконец было написано девяносто приказов и их копии, к полуночи их разослали. На каждую шлюпку и барку кое-как наскребли матросов и унтер-офицеров, а также питание для них. Всем разослали инструкции: "Вы проследуете семнадцатыми непосредственно за баркой Главнокомандующего военно-морскими силами в Hope и непосредственно перед баркой Благочестивой Компании Рыботорговцев". В два часа пополуночи Хорнблауэр в последний раз увиделся с мистером Паллендером. Выйдя от него, он зевнул и решил, что сделал все. Нет, впрочем, надо произвести одну замену. - Мистер Хоррокс, вы со мной и с телом отправитесь на первой барке. Мистер Смайли, вы будете командовать второй баркой, предназначенной для главного плакальщика. Хоррокс был самым тупым мичманом, Смайли - самым толковым. Вполне естественно, что Хорнблауэр поначалу решил взять с собой Смайли, но, воочию оценив тупость Хоррокса, предпочел приглядывать за ним лично. - Есть, сэр. Хорнблауэру показалось, что Смайли рад вырваться из-под непосредственного надзора, и поспешил его огорчить: - Вашими пассажирами будут четыре капитана и восемь адмиралов, мистер Смайли, - сказал он, - включая Адмирала Флота сэра Питера Паркера и лорда Сент-Винсента. Радость Смайли мигом улетучилась. - Мистер Джонс, я попрошу вас к шести часам утра прислать барказ с матросами к Гринвичскому причалу. - Есть, сэр. - А сейчас спустите, пожалуйста, мою гичку. - Есть, сэр. - До пяти я буду в "Георге". Посыльных отправляйте туда. У Хорнблауэра оставались и семейные дела: Марии совсем скоро рожать. Резкий западный ветер свистел в такелаже. Порывистый, отметил про себя Хорнблауэр, выходя на палубу. Если ветер не стихнет, барками нелегко будет управлять. Хорнблауэр спустился в гичку. - К Детфордскому пирсу, - приказал он рулевому и поплотнее закутался в плащ - после жаркой от свечей, ламп и множества людей каюты ему стало холодно. Он прошел по пирсу и постучался в гостиницу. Окошко рядом с дверью слегка светилось, в его комнате наверху тоже горел свет. Дверь открыла хозяйка. - А, это вы, сэр. Я думала, повитуха. Я только что послала Дэви за ней. Ваша супруга... - Дайте пройти, - сказал Хорнблауэр. Мария в халате ходила по комнате. Горели две свечи, и тени от балдахина над кроватью зловеще двигались по стене. Хорнблауэр вошел. - Милый! - воскликнула Мария. Хорнблауэр обнял ее. - С тобой все в порядке, дорогая? - спросил он. - Да, н-надеюсь.. Это только что началось, - сказала Мария. Они поцеловались. - Милый, - сказала Мария, - какой ты добрый, что пришел. Я... я так хотела видеть тебя, пока... пока не пришло время. - Доброта тут не при чем, - ответил Хорнблауэр. - Я пришел просто потому, что хотел придти. Я хотел тебя видеть. - Но ты так занят. Ведь процессия сегодня? - Да, - сказал Хорнблауэр. - И сегодня же родится наш ребенок. Девочка, дорогой? Или еще один мальчик? - Скоро узнаем, - сказал Хорнблауэр. Он знал, кого хочет Мария. - Кто бы это не был, мы будем любить ее - или его. - Будем, - сказала Мария. Это слово она выговорила с заметным усилием, лицо ее напряглось. - Как ты, дорогая? - озабоченно спросил Хорнблауэр. - Всего лишь схватка. - Мария улыбнулась, но Хорнблауэр отлично знал, что улыбка ее вымученная. - Пока они еще идут редко. - Как бы я хотел тебе помочь! - сказал Хорнблауэр, повторяя то, что говорили до него бесчисленные миллионы отцов. - Ты помог мне уже тем, что пришел, милый, - ответила Мария. В дверь постучали, и вошла хозяйка с повитухой. - Ну, ну, - сказала повитуха. - Значит, началось? Хорнблауэр внимательно оглядел ее. Она была не особенно опрятна, но по крайней мере трезва, и щербатая улыбка казалась доброй. - Мне надо осмотреть вас, мэм, - сказала повитуха и нрибавила: - Джентльмену придется выйти. Мария взглянула на мужа, изо всех сил стараясь держаться бодро. - Мы скоро увидимся, - сказал Хорнблауэр с таким же усилием. Он вышел из спальни, и хозяйка тут же принялась хлопотать. - Может выпьете бренди, сэр? Или стаканчик рому, горяченького? - Нет, спасибо. - Молодой джентльмен спит. С ним одна из служанок, - объяснила хозяйка. - Он не плакал, совсем не плакал, когда мы сносили его вниз. Такой хорошенький мальчуган, сэр. - Да, - кивнул Хорнблауэр. Вспомнив о сыне, он улыбнулся. - Вам лучше пройти в гостиную, сэр, - сказала хозяйка. - Огон