так же неприятна, как мысль о ядре. Тем не менее Джонса надо ввести в курс дела, что Хорнблауэр и сделал тремя короткими фразами. - Ясно, сэр, - сказал Джонс, трогая длинный подбородок. Хорнблауэр сомневался, что Джонсу все ясно, но времени больше тратить не мог. - Эй, на мачте! Что караван? - Один корабль сменил галс, сэр. Он направляется к нам. - Что за корабль? - Похож на военный, сэр. Я вижу только его бом-брам-сели, сэр. Корабль, который направляется к "Кастилье", может быть только военным, сопровождающим конвой. Хорнблауэ-ру оставалось надеяться, что это большой фрегат, способный на равных помериться силами с "Кастильей". Но он знал, что большинство фрегатов Коллингвуда - "Сириус", "Наяда", "Гермиона" - несут по тридцать две двенадцатифунтовых пушки. Это - не противники для "Кастильи" с ее сорока четырьмя восемнадцатифунтовками, разве что капитан проявит большое искусство, "Кастилья" же, напротив, будет сражаться плохо, и к тому же успеет вмешаться "Атропа". Хорнблауэр до боли напрягал глаза, но британского корабля не видел. "Кастилья" смело неслась на фордевинд. Корабль был почти готов к бою; отвязывали пушки. - Сигнал, сэр. Хоррокс листал книгу, с мачты кричали о флажках. - Правильный ответ на кодовые сигналы, сэр. Вот его позывные. "Соловей", сэр, двадцать восемь. Капитан Форд, сэр. Едва ли не самый маленький фрегат, вооруженный всего-навсего девятифунтовками. Дай Бог, чтоб у Форда хватило ума не сближаться с "Кастильей". Ему надо маневрировать, не подпускать ее близко, пока не подоспеет "Атропа". Тогда, применив умелую тактику, они собьют "Кастилье" мачты, после чего смогут обстрелять ее продольным огнем, ослабить и, наконец, уничтожить. Капитан "Кастильи" правильно оценил ситуацию. Оказавшись между двумя враждебными судами, он решил атаковать то, которое для него доступнее. "Кастилья" по-прежнему несла все паруса - она хочет вступить в бой раньше, чем вмешается "Атропа". Испанец решил разделаться с "Соловьем", а после повернуться к "Атропе". Если ему это удастся - о, если ему это удастся! - перед Хорнблауэром встанет ужасный выбор: принимать или не принимать бой. - Корабль к бою готов, сэр, - доложил Джонс. - Очень хорошо. Хорнблауэр наконец различил в подзорную трубу парус - далеко-далеко за "Кастильей". Пока он смотрел, под бом-брамселями корабля появились брамсели, бом-брамсели исчезли. "Соловей" оставил только "боевые паруса". Хорнблауэр немного слышал о Форде. У него репутация хорошего боевого капитана. Дай Бог, чтоб у него хватило и рассудительности. Форд старше Хорнблауэра в капитанском списке - ему никак не прикажешь держаться в стороне. "Кастилья" по-прежнему неслась к "Соловью". - Сигнал, сэр. Номер семьдесят два. "Сблизьтесь с неприятелем! " - Подтвердите. Хорнблауэр почувствовал на себе взгляды Тернера и Джонса. Возможно, в сигнале скрывается упрек, Форд намекает, что он не торопится вступить в бой. С другой стороны, сигнал может просто означать что бой неизбежен. Над горизонтом уже появились марсели "Соловья" - фрегат в бейдевинд мчался навстречу "Кастилье". Если б Форд протянул еще полчаса - "Атропа" медленно, но верно нагоняла "Кастилью". Нет, он по-прежнему мчится вперед - он играет на руку "Кастилье". Испанцы взяли нижние прямые паруса на гитовы и убрали бом-брамсели, готовясь к схватке. Два корабля стремительно сближались - белые паруса над синим морем под синим небом. Они были в точности на одной линии - настолько, что Хорнблауэр не мог определить расстояние между ними. Вот они повернулись - "Соловей" спустился под ветер. Зрительно казалось, что их мачты слились. Только бы Форд держался на отдалении и постарался сбить мачту! Внезапно корабли окутались дымом - первые бортовые залпы. Издалека казалось, что они уже сошлись борт о борт - конечно, этого не может быть. Еще рано убирать нижние прямые паруса и бом-брамсели - чем быстрее они доберутся до места схватки, тем лучше. До "Атропы" долетел громоподобный рев первых бортовых залпов. Ветер отнес дым, и тут же корабли вновь окутались клубами: пушки перезарядили и выдвинули по новой. Мачты по-прежнему совсем близко - неужели Форд такой дурак, что сцепился ноками реев? Снова грохот. Корабли поворачивались в плотном облаке дыма. Одна из мачт над облаком наклонилась, но чья она, Хорнблауэр разглядеть не мог. Падала мачта, с парусами, с реями - как ни страшно об этом думать, похоже, это грот-стеньга "Соловья". Мучительно тянулось время. Дым, грохот. Хорнблауэр не хотел верить своим глазам, хотя чем ближе они подходили, тем яснее он видел. Два корабля прочно сцеплены, в этом не может быть сомнений. "Соловей" лишился грот-стеньги. Он был повернут носом к "Кастилье". Ветер по-прежнему разворачивал оба корабля, уже как единое целое. "Соловей" зацепился за "Кастилью" - не то бушп-ритом, не то якорем за ее фор-руслень. При таком угле пушки "Кастильи" простреливают палубу "Соловья" продольным огнем, пушки же "Соловья" практически бесполезны. Неужели он не может отцепиться? Тут на "Соловье" упала фок-мачта - теперь для него все кончено. Видя это, матросы завопили. - Молчать! Мистер Джонс, уберите нижние прямые паруса. Что ему делать? Надо пройти под носом или под кормой у "Кастильи", обстрелять ее продольным огнеу, повернуть обратно и обстрелять снова. Трудно стрелять по носу "Кастильи", не задев "Соловья", трудно пройти у нее под кормой - при этом "Атропа" окажется под ветром, и не сможет снова быстро вступить в бой. Два корабля снова разворачивались - это не только ветер, но и отдача пушек. Предположим, он подождет, пока "Соловей" пересечет линию огня, а потом будет лавировать обратно, чтоб вступить в бой? Это будет позор, все, кто об этом узнает, решат, что он сознательно уклонился от огня. Предположим, он подойдет к другому борту "Кастильи" - но первый же бортовой залп напрочь искалечит "Атропу". И вместе с тем, "Соловей" уже искалечен - помочь ему надо немедленно. До двух кораблей всего миля, они быстро приближаются. Многолетний опыт подсказывал Хорнблауэру, как быстро пробегут последние секунды. - Соберите орудийные расчеты левого борта, - сказал он. - Всех матросов и канониров. Вооружите их для абордажа. Вооружите всех незанятых. Но оставьте матросов у бизань-брасов. - Есть, сэр. - Пики, пистолеты и абордажные сабли, ребята, - сказал Хорнблауэр столпившимся у оружейных ящиков матросам. - Мистер Смайли, соберите своих марсовых у карронады номер один правого борта. Приготовьтесь к атаке. Юный Смайли подойдет лучше других, лучше нервного Джонса, туповатого Стила или престарелого Тернера. Ему надо поручить другой конец судна - здесь на корме руководить будет сам Хорнблауэр. Его шпага - та, что он одевал на королевский прием - дешевая. Клинок у нее ненадежный - он так и не выкроил денег на хорошую шпагу. Он шагнул к оружейному ящику и выбрал себе тесак, вытащил его, бросил ненужные ножны на палубу, затянул на запястье петлю и стоял с обнаженной саблей. Солнце светило ему прямо в лицо. Они приближались к "Кастилье". До нее всего кабельтов - кажется, уже ближе. Нужно в точности рассчитать время. - Один румб вправо, - скомандовал Хорнблауэр рулевому. - Один румб вправо, - последовал ответ. Рулевой, как ему и предписывалось, занимался только своим делом, ни на что не отвлекаясь, хотя с левого борта "Кастильи" уже открылись орудийные порты, хотя совсем рядом выглянули пушечные жерла, и в открытые порты явственно различались лица канониров. О, Господи, сейчас! - Право помалу. Потихоньку поворачивайте. Бортовой залп "Кастильи" показался концом света. Ядра обрушились на судно - крики, жуткий треск, в воздухе повисла пыль, поднятая ударяющими в древесину ядрами, полетели щепки. И тут корабль вошел в клубы дыма, плывущие из орудий. Но думать надо только об одном. - Руль круто влево! Брасы! Обстенить крюйсель! Между кораблями оставался крохотный, в несколько дюймов, разрыв. Если "Атропа" толкнется слишком сильно, она отскочит; если не погасить скорость, может проскользнуть вперед и развернуться. Пушечные порты "Кастильи" - чуть выше портов "Атропы". У шлюпа нет "завала бортов". Его фальшборт коснется борта "Кастильи". На это Хорнблауэр рассчитывал. - Правая сторона, огонь! Адский грохот бортового залпа. Над палубой заклубился дым, подсвеченный оранжевым пламенем. Ядра ударили в "Кастилью" - но и об этом сейчас думать некогда. - Вперед! Через борт "Кастильи" в клубах прорезанного солнечными лучами дыма; через борт, с абордажной саблей в руке, обезумев от ярости. Ошалелое лицо впереди. Размахнуться тяжелой саблей, как топором, рубануть наотмашь. Вытащить лезвие, ударить снова, уже другого. Вперед. Золотой позумент, узкое смуглое лицо с полоской черных усов, тонкое лезвие шпаги, направленное прямо в грудь. Парировать удар и рубить, рубить, рубить, сколько достанет сил. Отбить еще удар и снова рубиться, не зная жалости. Обо что-то споткнуться и снова выпрямиться. Глаза рулевого - он в испуге озирается по сторонам, прежде чем броситься бежать. Солдат в белой портупее протягивает руки, моля о пощаде. Неизвестно откуда взявшаяся пика вонзается в его беззащитную грудь. Шканцы очищены, но отдыхать не приходится С криком "вперед" дальше, на главную палубу. Что-то ударило в лезвие абордажной сабли, и у Хорн-блауэра от боли онемела рука - видимо, это пистолетная пуля. Возле грот-мачты собралась кучка испанцев, но не успел Хорнблауэр добежать, как матросы с пиками раскидали ее. Контратака испанцев, пистолетные выстрелы. Вдруг пальба стихла, Хорнблауэр увидел перед собой безумные глаза и понял, что видит английскую форму, незнакомое английское лицо. Это - мичман с "Соловья", он возглавил отряд, перебравшийся на "Кастилью" по бушприту своего корабля. Теперь можно остановиться и оглядеться по сторонам. Везде разрушение, трупы. Безумие схлынуло. Пот заливал Хорнблауэру глаза. Нужно взять себя в руки и подумать. Нужно остановить бойню, разоружить пленных и согнать их к борту. На шкафуте он увидел Смайли, покрытого копотью и кровью, и вспомнил, что надо его поблагодарить. Появился Эйзенбейс, громадный - грудь его вздымается, абордажная сабля в руке кажется игрушечной. Это зрелище разгневало Хорнблауэра. - Какого дьявола вы тут, доктор? Возвращайтесь на корабль и займитесь ранеными. Вы не имели права их оставлять. Улыбка для князя, и тут внимания Хорнблауэра потребовал тонконосый человечек с длинным крысиным лицом. - Капитан Хорнблауэр? Меня зовут Форд. Хорнблауэр собрался пожать протянутую ладонь, но обнаружил, что прежде надо отцепить петлю, которой прикрепил к запястью абордажную саблю, и переложить оружие в другую руку. - Все хорошо, что хорошо кончается, - сказал Форд. - Вы успели, капитан, но успели едва-едва. Не следует указывать старшему на его ошибки. Они обменялись рукопожатиями на шкафуте захваченной "Кастильи", глядя на три сцепленных вместе, разбитых ядрами корабля. Далеко с подветренной стороны над синим морем плыл шлейф порохового дыма и медленно растворялся в воздухе. XXI Было жаркое, дремотное утро. В Палермо звонили колокола. Перезвон плыл над заливом Конка д'Оро, золотой раковиной, хранящей в себе жемчужину Палермо. Хорнблауэр, проводя "Атропу" в залив, слышал, как мелодичный гул эхом разносится от Монте Пелегрино до Заффарано. Он вообще не любил музыки, эта же была просто невыносима. Он посмотрел на фрегат, ожидая, когда тот начнет салют и заглушит сводящий с ума перезвон. Если б не колокола, Хорнблауэр мог бы назвать эти минуты вполне счастливыми. Во всяком случае, они были исполнены подлинного драматизма. "Соловей" шел под временными мачтами, с него струями лилась вода - это работали помпы, с трудом удерживая его на плаву. Борта "Атропы" покрывали свежие заплаты, "Кастилья", тоже изрядно потрепанная, гордо несла английский военно-морской флаг над красным с золотом испанским. Такое зрелище должно впечатлить даже сицилийцев. Мало того - на якоре в порту стоят три английских корабля: уж их-то команды точно глазеют на гордую процессию, уж они-то поймут, что стоит за появлением этого трио в порту, они представят себе грохот и ярость битвы, стоны раненых, печальную торжественность похорон. Палермо лениво смотрел, как корабли встали на якорь, как спустили шлюпки (даже шлюпки были разбиты ядрами и наспех починены). Предстояло перевести в береговой госпиталь раненых, шлюпку за шлюпку стонущих или молчащих от боли людей. Потом перевезли пленных - тоже несколько шлюпок. То было печальное зрелище: представителей гордого народа, заклейменных позором поражения, вели, чтоб запереть в четырех тюремных стенах. Потом последовали еще перевозки - сорок матросов с "Атропы", временно направленных на "Соловья", заменили другими сорока. Матросы вернулись грязные, заросшие, исхудалые. Они засыпали, сидя на банках, засыпали, поднимаясь на борт, падали, как подкошенные, возле пушек. Одиннадцать дней и ночей после победы они вели изрешеченный ядрами "Соловей". Дел было так много, что только под вечер у Хорнблауэра дошли руки до двух ожидавших его личных писем. Второе было написано всего шесть недель назад. Оно быстро добралось из Англии и почти не ждало "Атропу" в Палермо, новой базе Средиземноморского флота. Дети и Мария здоровы. Она писала, что маленький Горацио бегает повсюду, словно мячик, маленькая Мария - просто золотце. Она почти не плачет, хотя похоже, скоро у нее прорежется первый зубик. Огромное достижение, ведь ей всего пять месяцев. Самой Марии очень хорошо с матерью в Саутси, хотя она скучает по мужу, и мать слишком сильно балует детей - Мария опасается, что это не понравится ее любимому. Письма из дому. Письма о детях, о мелких домашних трениях. Ненадолго приоткрылась щелочка в иной мир, так не похожий на все, что Хорнблауэра окружало - опасности, тяготы, невыносимое напряжение. Маленький Горацио бегает повсюду на коротеньких ножках, у маленькой Марии режется первый зубик, а в это время ведомые тираном полчища прошли всю Италию и собрались у Мессинского пролива. Они ждут следующей весны, чтоб захватить Сицилию. Путь им преграждает лишь миля воды и - Королевский флот. Англия из последних сил сражается со всей Европой, объединенной под властью дьявольски хитроумного тирана. Нет, не всей Европой. У Англии оставались союзники - Португалия под властью больной королевы, Швеция под властью безумца и Сицилия под властью ничтожества. Фердинанд, король Сицилийский и Неаполитанский - король двух Сицилий - жестокий и самовлюбленный, брат испанского короля, ближайшего союзника Бонапарта. Фердинанд, тиран еще более кровожадный, чем сам Бонапарт, коварный и вероломный Фердинанд. Он потерял один из своих тронов и удержался на втором лишь благодаря поддержке британского флота. Он предаст союзников ради удовлетворения малейшей своей прихоти. Его тюрьмы ломятся от политических заключенных, его виселицы трещат под тяжестью казненных по малейшему подозрению. Честные люди, смелые люди умирают по всему миру, покуда Фердинанд охотится в сицилийских заповедниках, его порочная королева лжет, интригует и предает, а Мария пишет простенькие письма о своих малышах. Лучше думать о непосредственных обязанностях, чем ломать голову над неразрешимыми противоречиями. Вот записка от лорда Уильяма Бентика, британского посланника в Палермо. Из последних сообщений вице-адмирала, командующего Средиземноморским флотом, явствует, что в самом скором времени можно ожидать его прибытия в Палермо. Посему Его Превосходительство просит сообщить капитану Горацио Хорнблауэру, что, по мнению Его Превосходительства, капитану Горацио Хорнблауэру следовало бы немедленно приступить к починке "Атропы". Его Превосходительство попросит военно-морские учреждения Его Сицилийского Величества оказывать капитану Горацио Хорнблауэру всяческое содействие. Лорд Уильям, без сомнения, человек твердой воли и либеральных взглядов, необычных в герцогском сыне, но о работе сицилийского дока он знает маловато. За три последующих дня Хорнблауэр так ничего и не добился от местных чиновников. Тернер изливался перед ними на лингва-франка, Хорнблауэр, отбросив всякое достоинство, молил по-французски, добавляя к словам "о" и "а". Он надеялся, что так итальянцы его поймут, но они не удовлетворяли его просьбы даже тогда, когда понимали. Парусина? Тросы? Листовой свинец, чтоб заделать пробоины? Можно подумать, они впервые слышат эти слова. Промучившись три дня, Хорнблауэр отверповал "Атропу" обратно и принялся за починку, используя свои материалы и своих матросов, которым пришлось работать под открытым солнцем. Некоторое удовлетворение Хорнблауэру приносила мысль, что Форду приходится еще хуже. Тот вынужден был килевать судно, чтоб заделать пробоины в днище. Пока оно лежало на килен-банке, приходилось постоянно охранять от вороватых сицилийцев выгруженные припасы. Тем временем его матросы разбредались по аллеям Палермо и меняли одежду на крепкое сицилийское вино. Когда в Палермо гордо вошел "Океан", неся на фор-стеньге адмиральский флаг, Хорнблауэр вздохнул с облегчением. Он был уверен: как только доложит, что "Атропа" готова к отплытию, ему немедленно прикажут присоединиться к флоту. Именно к этому он всей душой стремился. Приказы пришли этим же вечером, после того как Хорнблауэр явился на флагман, устно доложился вице-адмиралу и передал письменные донесения. Коллингвуд выслушал его, очень любезно поздравил с победой, проводил по обыкновению вежливо и, конечно, сдержал свое обещание - вечером же прислал приказы. Хорнблауэр прочел их у себя в каюте. Ему коротко и ясно предписывалось "послезавтра, семнадцатого числа сего месяца" направиться к острову Искья, доложиться коммодору Харрису и присоединиться к эскадре, блокирующей Неаполь. Так что на следующий день команда "Атропы" в поте лица готовилась к выходу в море. Хорнблауэр почти не обращал внимания на шлюпки, сновавшие между "Океаном" и берегом - так и должно быть, когда флагман главнокомандующего стоит в союзном порту. Мимо прошел адмиральский катер, и Хорнблауэр пожалел, что матросов пришлось отрывать от работы. То же случилось, когда мимо "Атропы", направляясь к "Океану", прошла королевская барка, украшенная национальными сицилийскими штандартами и бурбонскими лилиями. Но этого и следовало ожидать. Наконец жаркий день перешел в прекрасный вечер. Хорнблауэр решил потренировать матросов в соответствии с новыми боевыми и вахтенными расписаниями - их пришлось изменить, так много было убитых и раненых. Он стоял в свете заката, глядя, как матросы, поставив марсели, сбегают по вантам. Мысли его прервал Смайли. - Флагман сигналит, сэр, - доложил он. - "Флагман "Атропе". Явиться на борт". - Спустите гичку, - приказал Хорнблауэр. - Мистер Джонс, вы принимаете судно. Он торопливо сбежал вниз, переоделся в лучший мундир, быстро перебрался через борт и прыгнул в гичку. Коллингвуд принял его в памятной каюте. Серебряные лампы горели, в ящиках под большим кормовым окном цвели диковинные растения, чьих имен Хорнблауэр не знал. Лицо у Коллинг-вуда было какое-то странное - оно выражало смущение и жалость, и вместе с тем раздражение. Хорнблауэр замер, сердце его заколотилось. Он едва не забыл поклониться. У него закралась мысль - Форд в неблагоприятном свете представил его поведение в бою с "Кастильей". Быть может, его ждет трибунал и крах. Рядом с Коллингвудом стоял высокий элегантный джентльмен в парадном мундире, со звездой и орденской лентой. - Милорд, - сказал Коллингвуд, - это - капитан Горацио Хорнблауэр. Насколько я понимаю, вы уже состояли в переписке с Его Превосходительством, капитан. Лорд Уильям Бентик. Хорнблауэр снова поклонился. Он лихорадочно соображал - нет, бой с "Кастильей" тут ни при чем. К посланнику это не имеет отношения, да и не стал бы Коллингвуд впутывать постороннего во внутренний служебный скандал. - Рад с вами познакомиться, сэр, - сказал лорд Уильям. - Спасибо, милорд. Два лорда смотрели на Хорнблауэра, а Хорнблауэр смотрел на них, стараясь выглядеть невозмутимым. После затянувшегося молчания Коллингвуд печально сказал: - Плохие новости для вас, Хорнблауэр. Хорнблауэр сдержался, чтоб не спросить: "В чем дело?". Он только вытянулся еще прямее и постарался без колебаний встретить взгляд Коллингвуда. - Его Сицилийскому Величеству, - продолжал Коллингвуд, - нужен корабль. - Да, милорд? Хорнблауэр все еще ничего не понимал. - Весь сицилийский флот достался Бонапарту. Разгильдяйство... дезертирство... в общем, можете себе представить. В распоряжении Его Величества нет ни одного корабля. - Да, милорд. - Хорнблауэр начинал понимать, к чему клонится разговор. - Сегодня утром, посещая "Океан", Его Величество заметил свежепокрашенную "Атропу". Вы замечательно отремонтировали ее, капитан. - Спасибо, милорд. - Его Величество считает несправедливым, чтоб он, островной монарх, не имел своего корабля. - Я понимаю, милорд. Бентик вмешался, сказав резко: - Суть в том, Хорнблауэр, что Его Величество попросил передать ваше судно под его флаг. - Да, милорд. Теперь ничто не важно, ничто не имеет никакого значения. - И я сказал Его Сиятельству, - Бентик кивнул в сторону Коллингвуда, - что ради высших государственных интересов ему следовало бы согласиться на эту передачу. Венценосному недоумку приглянулась свежепокрашенная игрушка. Хорнблауэр не удержался и возразил: - Мне трудно поверить, что это необходимо, милорд. Некоторое время посланник изумленно смотрел на младшего капитанишку, усомнившегося в правильности его суждений, но Его Превосходительство великолепно владел собой. Он даже снизошел до объяснений. - У меня на острове шесть тысяч британских солдат, - сказал он тем же резким голосом. - По крайней мере, они называются британскими. Половина из них корсиканские бродяги и французские дезертиры в британских мундирах. Но с ними я могу удержать пролив, пока король на нашей стороне. Без него - если сицилийская армия обратится против нас - мы проиграем. - Вы, вероятно, слышали о короле, капитан, - мягко промолвил Коллингвуд. - Немного, милорд. - Ради своего каприза он погубит все, - сказал Бентик. - Бонапарт понял, что не может перейти пролив, и постарается заключить союз с Фердинандом. Он пообещает сохранить ему трон. Если мы обидим Фердинанда он впустит сюда французские войска, лишь бы насолить нам. - Понятно, милорд, - сказал Хорнблауэр. - Когда у меня будет больше солдат, я буду говорить с ним по-иному, - продолжал Бентик. - Но сейчас... - "Атропа" - самое маленькое судно у меня в Средиземноморском флоте, - добавил Коллингвуд. - А я - самый младший капитан, - сказал Хорнблауэр. Он не удержался от этого горького замечания. Он даже забыл добавить "милорд". - Это тоже верно, - заметил Коллингвуд. Только дурак жалуется на то, что с ним поступают соответственно его положению. Ясно, что вся история глубоко неприятна Коллингвуду. - Я понял, милорд, - сказал Хорнблауэр. - Лорд Уильям предложил одну вещь, которая могла бы смягчить для вас удар. Хорнблауэр перевел взгляд. - Вы можете и дальше командовать "Атропой", сказал Бентик. Радостный миг, один короткий миг. - Если перейдете на сицилийскую службу. Его Величество назначит вас коммодором, и вы поднимете брейд-вымпел. Я уверен, он также сделает вас кавалером высокого ордена. - Нет, - ответил Хорнблауэр. Ничего другого он сказать не мог. - Я знал, что вы так ответите, - сказал Коллингвуд. - Если мое письмо в Адмиралтейство будет иметь хоть какой-нибудь вес, вы, сразу по возвращении в Англию, получите фрегат, соответствующий вашему теперешнему стажу. - Спасибо, милорд. Значит, я должен вернуться в Англию? Он увидит Марию и детей. - Боюсь, капитан, ничего другого не остается. Но если Их Сиятельства сочтут уместным послать вас с вашим новым кораблем сюда, я буду безмерно рад. - Что за человек ваш первый лейтенант? - спросил Бентик. - Ну, милорд, - Хорнблауэр посмотрел сперва на Бентика, потом на Коллингвуда. Ему было неловко прилюдно обличать даже никчемного Джонса. - Неплохой в общем человек. То, что он Джон Джонс девятый в лейтенантском списке, очевидно, затрудняло его продвижение по службе. В холодных глазах Бентика мелькнула усмешка. - Полагаю, в списке сицилийского флота он будет Джоном Джонсом первым. - Полагаю, что так, милорд. - Вы думаете, он согласится стать капитаном у короля двух Сицилий? - Меня удивил бы его отказ. У Джонса не будет другого случая сделаться капитаном, и Джонс, вероятно, это знает, хотя, наверно, оправдает свое решение какими-то другими мотивами. Коллингвуд снова вмешался в разговор. - Жозеф Бонапарт в Неаполе недавно тоже объявил себя королем двух Сицилий. Всего получается четыре Сицилии. Теперь все трое улыбались, и лишь в следующую минуту к Хорнблауэру вернулось сознание его потери. Он вспомнил, что придется оставить судно, доведенное им до совершенства, команду, которую он с такими стараниями вымуштровал, службу в Средиземноморском флоте. Он повернулся к Коллингвуду. - Каковы будут ваши распоряжения, милорд? - Вы, конечно, получите их в письменном виде. Устно же я приказываю вам не двигаться с места до официального уведомления о передаче вашего судна под Сицилийский флаг. Вашу команду я раскидаю по эскадре - применение им найдется. В этом можно не сомневаться - любой из капитанов будет счастлив заполучить превосходных моряков. - Есть, милорд. - Князя я возьму на флагман - у меня есть вакансия. Князь семь месяцев прослужил на военном шлюпе и многому научился. На флагмане он не узнал бы этого и за семь лет. - Есть, милорд. - Хорнблауэр помолчал - ему трудно было продолжать. - А ваши приказы мне лично? - "Орел" - пустое транспортное судно для перевозки войск - отбывает в Портсмут без сопровождения. Это быстроходное судно. Собирается ежемесячный конвой, но это дело долгое. Как вы знаете, я обязан обеспечить охрану судов только до Гибралтара, поэтому, если вы решите следовать на королевском судне, там вам придется пересесть. Насколько сейчас можно сказать, эскортировать конвой будет "Пенелопа". А когда я смогу отпустить "Темерэр" - Бог весть, когда это будет - я отправлю его прямиком в Англию. - Да, милорд. - Выбирайте сами, капитан, что вам удобнее, а я составлю приказы соответственно. Можете отплыть на "Орле", на "Пенелопе" или подождать "Темерэр" - как вам будет угодно. "Орел" отплывает в Портсмут прямо сейчас, это быстрое судно и оно идет в одиночку. Через месяц, а если ветер будет попутный то и быстрее, Хорнблауэр сойдет на берег в полумиле ходьбы от Марии, от детей. Через месяц он сможет подать в Адмиралтейство прошение о новом назначении. Быть может, ему действительно дадут фрегат - он не хотел упускать свой шанс. Чем раньше, тем лучше. И он увидит Марию и детей. - Я предпочел бы приказы на "Орел", если вы будете так добры, милорд. - Я так и думал. Такие вот новости привез Хорнблауэр на корабль. Тоскливая маленькая каюта, которую он так и не сумел обставить, вдруг показалась ему по-домашнему уютной. И вновь, как и много раз прежде, он лежал без сна на парусиновой подушке. Как больно было прощаться с офицерами и матросами, с хорошими и плохими. Он немного отвлекся от печальных мыслей, глядя на Джонса в цветастом сицилийском мундире и на двадцать добровольцев, которым Джонс разрешил завербоваться на сицилийскую службу. Это, конечно, были сплошь плохие матросы, и остальные смеялись над ними, променявшими добрые английские грог и сухари на сицилийские макароны и ежедневную кварту вина. Но даже с плохими матросами прощаться было тяжело - Хорнблауэр обозвал себя сентиментальным глупцом. Два невыносимо тяжелых дня, пока "Орел" готовился к отплытию, Хорнблауэр провел в ожидании. Бентик советовал ему посетить дворцовую часовню, съездить в Монреаль и посмотреть тамошние фрески. Но Хорнблауэр с упрямством обиженного ребенка делать этого не пожелал. Прекрасный, как сон, город Палермо повернулся к морю спиной, и Хорнблауэр повернулся спиной к Палермо. Он не смотрел на него, пока "Орел" не обогнул Монте Пеллегрино. Тогда Хорнблауэр, стоя у гакаборта, взглянул назад, на "Атропу", на "Соловья", все еще лежащего на боку, на дворцы Палермо. Он был всеми покинут и одинок, никому не нужный пассажир в суматохе ставящего паруса судна. - Разрешите, сэр, - сказал матрос, спешивший к дирик-фалу. Еще немного, и он оттолкнул бы Хорнблауэра плечом. - Доброе утро, сэр, - кивнул ему капитан корабля и тут же закричал на матросов, выбиравших фалы марселя. Капитан наемного транспорта не станет поощрять королевского офицера к разговору о том, как управляется его судно. Королевские офицеры слишком много о себе мнят, и над собой признают только Бога и адмирала, да и то неохотно. "Орел" приспустил флаг, проходя мимо "Океана". Флагман ответил на приветствие, медленно приспустив и вновь подняв белый военно-морской флаг. Это - последнее, что Хорнблауэр запомнил о Палермо и о путешествии на "Атропе". "Орел" круто обрасопил паруса и, подхваченный порывом берегового бриза, смело понесся на север. Сицилия медленно таяла на горизонте, а Хорнблауэр, чтоб разогнать безотчетную тоску, старался думать о скорой встрече с Марией и детьми. Стоит ли унывать: впереди новый корабль, новые приключения. Флаг-адъютант Коллингвуда сообщил ему последние слухи: Адмиралтейство по-прежнему поспешно снаряжает новые корабли. К отплытию готовится фрегат "Лидия", вполне подходящий для капитана с его стажем. Но ощущение потери уходило медленно и неохотно, как медленно и неохотно капитан "Орла" начал привечать его во время полуденных прогулок, как медленно тянулись дни, пока "Орел" лавировал к Гибралтарскому проливу и дальше в Атлантику. За Гибралтарским проливом осень уже вступила в свои права. Задули западные равноденственные ветра, шторм налетал за штормом. К счастью, ветра эти помогали им держаться на безопасном удалении от португальского берега, когда им пришлось ложиться в дрейф на широте Лиссабона, потом на широте Порту, потом в Бискайском заливе. С последними отголосками шторма они долетели до Ла-Манша; потрепанные, с текущими палубами, под взятыми в три рифа марселями и с непрерывно работающими помпами. Вот и Англия, едва различимая, но такая знакомая. На ее неясно проступающий берег невозможно было смотреть без сердечного трепета. Старт, мыс Сент-Катеринс. Целый час было непонятно, удастся ли им пройти с подветренной стороны острова Уайт, или же их вынесет дальше в Ла-Манш. К счастью, шторм ненадолго поутих, и они достигли закрытых от ветра вод Солента. Невероятно зеленый остров Уайт оказался слева от них. Они добрались до Портсмута и бросили якорь. Было так тихо и спокойно, что казалось - шторм только пригрезился им. Береговая лодка отвезла Хорнблауэра к пристани Салли Порт. Он вновь вступил на английскую землю, испытав прилив истинного волнения, поднялся по ступеням и увидел хорошо знакомые дома. Старик-попрошайка, поджидавший на берегу, увидев Хорнблауэра, побежал за тачкой. Он был такой дряхлый, что не смог в одиночку поднять сундучки, и Хорнблауэру пришлось ему помогать. - Благодарствую, капитан, благодарствую, - сказал старик. Он говорил "капитан" машинально, не зная, в каком Хорнблауэр чине. Никто в Англии - даже Мария - не знает, что Хорнблауэр вернулся. Кстати, никто в Англии не знает и о последних подвигах "Атропы", о захвате "Кастильи". Копии донесений Форда и Хорнблауэра Коллингвуду в запечатанном пакете вручили капитану "Орла" - тот передаст их в Адмиралтейство "для сведения Их Сиятельств". Денька через два они появятся в "Вестнике". Возможно даже, их перепечатают "Военно-Морские Хроники" и ежедневные газеты. Конечно, слава и честь достанутся Форду, но и Хорнблауэру перепадут какие-нибудь крохи. Хорнблауэр с удовольствием думал об этом, слушая как стучат по мостовой деревянные колеса тележки. Горечь, испытанная им при расставании с "Атропой", почти улетучилась. Он вернулся в Англию, он идет к Марии и детям. Он свободен от тревог, он может радоваться, может тешить себя честолюбивыми мечтами о фрегате, который ему возможно дадут Их Сиятельства. Он может отдохнуть, слушая счастливую болтовню Марии, и глядя, как маленький Горацио носится по комнате, а маленькая Мария делает героические попытки подползти к отцу. Колеса тележки весело стучали в такт его мыслям. Вот и дом, и хорошо знакомая дверь. Он постучал, услышал, как стук молотка эхом прокатился по дому, помог старику сиять сундуки, сунул шиллинг в дрожащую руку и быстро повернулся, услышав, как открывают дверь. На пороге стояла Мария с ребенком в руках. Она целую секунду смотрела на Хорнблауэра, не узнавая. Наконец она заговорила, как во сне. - Горри! - сказала она. - Горри! На ее изумленном лице не было ни тени радости. - Я вернулся домой, милая, - сказал Хорнблауэр. - Я... я думала, это аптекарь, - медленно выговорила Мария. - М-малыши нездоровы. Она протянула ему ребенка. Видимо, это была маленькая Мария, но Хорнблауэр не узнал красное, пышущее жаром личико. Закрытые глазки приоткрылись, и тут же зажмурились - свет раздражал их. Малышка недовольно отвернулась и захныкала. - Ш-ш. - Мария опять прижала ребенка к груди. Потом снова поглядела на Хорнблауэра. - Зайди, - сказала она. - Холодно. Памятная прихожая. Боковая комната, где он сделал Марии предложение... Лестница в спальню. Над кроватью склонилась миссис Мейсон; даже в полумраке занавешенной комнаты было видно, что ее седые волосы растрепаны и неопрятны. - Аптекарь? - спросила она, поднимая голову. - Нет, мама. Это вернулся Горри. - Горри? Горацио? Миссис Мейсон обернулась. Хорнблауэр подошел к кровати. Мальчик лежал на боку, тоненькой ручонкой сжимая палец миссис Мейсон. - Он болен, - сказала миссис Мейсон. - Бедненький. Он очень болен. Хорнблауэр встал на колени и потрогал горячую щеку сына. Мальчик повернулся, и Хорнблауэр коснулся его лба. На ощупь лоб был какой-то странный - словно под мягкую ткань насыпали дробинок. Хорнблауэр знал, что это означает. Он знал это в точности, и должен был твердо осознать сам, прежде чем сказать женщинам. Оспа. Прежде чем встать с колен, он твердо решил еще одно. Остается долг. Долг перед королем и отечеством, перед флотом, долг перед Марией. Марию надо поддержать, утешить. Он будет поддерживать ее всегда, до конца жизни.