мь охранников. - Твои глаза лучше моих. Ну вот, теперь и я узнаю. Нага сказал, не подумав: - Мне не следовало позволять Ябу-сану одному идти к Затаки без... - он остановился, стал запинаться, - отец, простите меня. - Почему тебе не следовало посылать Ябу-сана одного? Нага проклял себя за болтливость и спасовал: - Пожалуйста, извините меня, потому что теперь я никогда не узнаю, какой секретный разговор они вели. Мне следовало держать их порознь. Я не доверяю ему. - Если Ябу-сан и Затаки-сан планируют измену за моей спиной, они сделают это независимо от того, пошлю я свидетеля или нет. Иногда мудрее дать добыче дополнительную свободу - совсем как при ловле рыбы, да? - Да, пожалуйста, извини меня. Торанага подумал, что его сын ничего не понял и никогда не поймет, он всегда останется ястребом, бросающимся на врага, быстрым, беспощадным и смертоносным. ~ Я рад, что ты понял, сын мой, - сказал он, чтобы подбодрить его, зная о его хороших качествах и ценя их. - Ты хороший сын, - добавил он, подразумевая это. - Спасибо, отец, - сказал Нага, наполнившись гордостью от такого редкого комплимента. - Я только надеюсь, что ты простишь мои глупости и научишь меня, как лучше служить тебе. - Ты не глупый. - "Ябу глупый", - чуть не добавил Торанага. - Чем меньше людей знают, тем лучше, и нет необходимости напрягать твой ум, Нага. Ты молод - мой самый младший, не считая твоего единокровного брата, Тадатеру. Сколько же ему? Ах, семь, да, ему семь лет. Некоторое время он смотрел на приближающихся всадников. - Как твоя мать, Нага? - Как всегда, самая счастливая госпожа в мире. Она все еще позволяет мне видеть себя только раз в год. Ты не можешь убедить ее изменить это решение? - Нет, - сказал Торанага, - она никогда его не изменит. Торанага всегда чувствовал приятную теплоту в теле, когда думал о Чано-Тсубоне, своей восьмой официальной наложнице, матери Наги. Он смеялся про себя, когда вспоминал ее простонародный юмор, ямочки на щеках, нахальный зад, то, как она извивалась, и ее энтузиазм в постели. Она была вдовой фермера из-под Эдо, увлекшей его двадцать лет назад, и оставалась с ним три года, потом попросила разрешения вернуться на землю. Он позволил ей уйти. Теперь она жила на богатой ферме около тех мест, где и родилась, - толстая и довольная величественная буддийская монахиня, почитаемая всеми и ни от кого не зависящая. Один раз за все время он навестил ее, и они, как старые друзья, весело хохотали без всякой причины. - О, она хорошая женщина, - сказал Торанага. Ябу и Оми подъехали и спешились. В десяти шагах они остановились и поклонились. - Он дал мне свиток, - сказал Ябу, взбешенный, размахивая им: - "... Мы предлагаем вам сегодня же выехать из Идзу в Осаку и явиться в Осакский замок для аудиенции, или все ваши земли будут конфискованы, а вы соответственно объявлены вне закона". Он смял свиток в кулаке и бросил его на землю, - Сегодня! - Тогда вам лучше сразу же и выезжать, - сказал Торанага, нехорошо радуясь при виде глупости и бешенства Ябу. - Господин, я прошу вас, - поспешно начал Оми, униженно падая на колени, - господин Ябу ваш преданный вассал, и я прошу вас покорнейше не смеяться над ним. Простите, что я так груб, но господин Затаки... Простите меня за грубость. - Ябу-сан, пожалуйста, извините меня за это замечание, - оно только из доброго расположения к вам, - сказал Торанага, ругая себя за оплошность. - Нам всем следует иметь чувство юмора, когда речь идет о таких посланиях, правда? - Он подозвал своего сокольничего, передал ему птицу, отпустил его и загонщиков. Потом он сделал знак самураям, кроме Наги, уйти за пределы слышимости, сел на корточки и сделал им знак сделать так же. - Может быть, вам лучше рассказать мне все, что случилось. Ябу сказал: - Рассказывать почти нечего. Я пошел к нему. Он принял меня с минимумом вежливости. Сначала были "приветствия" от господина Ишидо и прямые приглашения вступить в союз с ним, планируя немедленное ваше убийство и убийство всех самураев Торанага в Идзу. Конечно, я отказался его слушать и сразу же, сразу-без самого минимального ритуала вежливости - он протянул мне это! - Его палец воинственно ткнулся в сторону свитка. - Если бы я не имел вашего прямого приказа, защищающего его, я бы тут же разрубил его на куски! Я требую, чтобы вы отменили этот приказ. Я не могу жить с таким позором. Я должен отомстить! - Это все, что произошло? - Разве этого недостаточно? Торанага пропустил мимо ушей грубость Ябу и сердито посмотрел на Оми: - Это вы виноваты, не так ли? Почему у вас не хватило ума лучше защитить вашего властелина? Считалось, что вы его советник. Вам следовало быть его щитом, вам следовало вывести господина Затаки на чистую воду, попытаться узнать, что на уме у Ишидо, чем он хочет подкупить, какие у них планы. Вы считались надежным советником. Вам дали прекрасную возможность, а вы ее упустили, как неопытный олух! Оми наклонил голову: - Прошу простить меня, господин. - Я-то могу, но не понимаю, почему это должен делать господин Ябу. Сейчас ваш господин принял этот свиток с посланием. Теперь он уже сделал ход и должен выбрать тот или другой путь. - Что? - спросил Ябу. - Почему же еще я сделал то, что я сделал? Для отсрочки, конечно, чтобы выиграть время, - сказал Торанага. - Но один день? Какое он имеет значение? - спросил Ябу. - Кто знает? День для вас - на день меньше у врага, - глаза Торанага метнулись обратно к Оми. - Послание от Ишидо было устным или письменным? Вместо него ответил Ябу: - Устным, конечно. Торанага не спускал своего пронизывающего взгляда с Оми: - Вы не выполнили своего долга перед вашим господином и мной. - Пожалуйста, извините... - Что точно вы сказали? Оми не ответил. - Вы забыли и о вежливости? Что вы ответили? - Ничего, господин. Я ничего не сказал. -- Что? Ябу сказал: - Он ничего не сказал Затаки, потому что он не присутствовал. Затаки хотел поговорить со мной одним. - Да? - Торанага спрятал свое ликование, так как Ябу открыл ему то, о чем он и сам догадывался, и что открылась часть правды. - Пожалуйста, извините меня, Оми-сан. Я, естественно, считал, что вы присутствовали. - Это была моя ошибка, господин. Я должен был настоять. Вы правы, я не смог защитить моего господина, - сказал Оми, - мне следовало быть более настойчивым. Пожалуйста, извините меня. Ябу-сама, пожалуйста, простите меня. Прежде чем Ябу смог ответить, Торанага сказал: - Конечно, вы прощены, Оми-сан. Разумеется, если ваш господин не взял вас с собой, это его право. Вы не взяли его с собой, Ябу-сама? - Да, но я не думал, что это так важно. Вы думаете, я... - Ну, беда уже произошла. Что вы планируете делать? - Конечно, не обращать на него внимания, господин, - Ябу был обеспокоен, - Вы думаете, я мог избежать того, чтобы мне его вручили? - Конечно. Вы могли поторговаться с ним, оттянуть на день. Может быть, и больше. Даже на неделю, - добавил Торанага, глубже засовывая нож в рану, злобно радуясь тому, что собственная глупость Ябу насаживает его на крючок, и вовсе не заботясь о том, что Ябу наверняка подкуплен, обманут, обласкан или запуган, - Извините, но дело уже сделано. Не ломайте голову, как вы однажды сказали: "Чем скорее каждый выберет свою сторону, тем лучше", - он встал. - Сегодня вечером нет необходимости возвращаться в полк. Вы оба приглашены ко мне на ужин. Я устраиваю сегодня вечеринку. - "Для всех", - подумал он про себя, с большим удовлетворением. Ловкие пальцы Кику бегали по струнам, плектр сидел прочно. Потом она начала петь, и ее чистый голос наполнил молчание ночи. Все сидели, как зачарованные, в большой комнате, которая выходила на веранду и в сад за нею, пораженные необычным эффектом, который она производила при мерцающем свете факелов, золотые нити в ее кимоно отблескивали при каждом наклоне над сямисэном. Торанага быстро огляделся, почувствовав вечерний сквозняк. С одной стороны от него сидела Марико между Блэксорном и Бунтаро. С другой - Оми и Ябу, бок о бок. Почетное место было еще пусто. Приглашали и Затаки, но он, конечно, с сожалением отклонил приглашение в связи с болезнью, хотя и видели, как он ускакал в горы с северной стороны деревни, а в настоящее время со всей своей легендарной силой отдавался любви. Вокруг располагались Нага с тщательно отобранной стражей, где-то внизу ждала Дзеко. Кику-сан сидела на веранде лицом к ним, спиной к саду-маленькая, беззащитная. "Марико была права, - подумал Торанага. - Куртизанка стоит этих денег". Он увлекся ею, его беспокойство, вызванное приездом Затаки, ослабло. Послать за ней сегодня вечером снова или спать одному? Его мужское естество оживилось, когда он вспомнил о прошедшей ночи. - Так, Дзеко-сан, вы хотели меня видеть? - спросил он в своих покоях в крепости. - Да, господин. Он зажег отмеренный заранее кусок ладана. - Пожалуйста, приступайте. Дзеко поклонилась, но он едва ли заметил ее, так как впервые видел Кику так близко. Вблизи черты ее лица оказались еще прекрасней, так как на ней еще не было заметно отпечатка ее профессии. - Пожалуйста, сыграйте нам что-нибудь, пока мы поговорим, - сказал он, удивленный тем, что Дзеко собиралась разговаривать при ней. Кику сразу же послушалась, но ее тогдашняя музыка ничего не значила по сравнению с тем, что она исполняла сейчас. Прошлым вечером музыка была успокаивающая, аккомпанемент к деловому разговору. Сегодня вечером она была возбуждающая, пугающая и обещающая. - Господин, - церемонно начала Дзеко, - можно мне сначала поблагодарить вас за ту честь, которую вы оказали мне, моему бедному дому и Кику-сан, первой из моих дам Ивового Мира. Цена, которую я запросила за контракт, чрезмерна, я знаю, невозможна, я уверена, не согласована до завтрашнего утра, когда ее определят госпожа Касиги и госпожа Тода. Если бы дело касалось вас, вы бы решили его уже давно, так как что такое эти презренные деньги для любого самурая, тем более величайшего дайме в мире? Дзеко для пущего эффекта выждала паузу. Он не клюнул на приманку, но слегка взмахнул веером, что могло быть понято как раздражение ее экспансивностью, согласие с ее комплиментом, абсолютное неприятие ее цены - в зависимости от ее настроения. Оба прекрасно знали, кто действительно определяет цену. - Что такое деньги? Ничего, только средство общения, - продолжала она, - как и музыка Кику-сан. Что на самом деле совершаем мы, дамы Ивового Мира, кроме того, что соединяем, развлекаем, освещаем душу мужчины, облегчаем его ношу... - Торанага подавил в себя ядовитое замечание, вспомнив, что эта женщина купила у него толику времени за пять сотен коку, и пять сотен коку стоят того, чтобы внимательно ее выслушать. Поэтому он позволил ей продолжать и слушал одним ухом, оставив другое наслаждаться гармонией совершенной музыки, которая проникала в его самое потаенное бытие, успокаивая до появления эйфории. Потом он был снова грубо втиснут в реальный мир фразой, что только что произнесла Дзеко. - Что? - Я только предложила вам взять Ивовый Мир под свою защиту и изменить весь ход истории. - Как? - Сделав то, что вы всегда делали, господин, заботясь о будущем всей империи - прежде, чем о своем собственном. Он пропустил это смехотворное преувеличение и сказал себе, что нужно отключиться от музыки - что он попал в первую ловушку, сказав, чтобы Дзеко привела девушку, во вторую, позволив себе наслаждаться ее красотой и славой, и в третью, позволив ей так соблазнительно играть, пока ее хозяйка говорила. - Ивовый Мир? А что с Ивовым Миром? - Две вещи, господин. Во-первых, Ивовый Мир в настоящее время тесно перемешан с реальным миром, что ухудшает тот и другой. Во-вторых, наши дамы не могут достичь такого совершенства, которого имеют право ожидать от них все мужчины. - О? - Запах духов Кику, каких он не знал до этого, достиг его носа. Они были очень правильно выбраны. Он помимо своей воли взглянул на нее. На ее губах играла полуулыбка, предназначенная только для него. Она томно опустила глаза, ее пальцы забегали по струнам, и он представил их на своем теле в интимной обстановке. Он попытался сосредоточиться: - Извините, Дзеко-сан. Что вы сказали? - Пожалуйста, извините меня, я говорю не очень ясно, господин. Во-первых: Ивовый Мир должен быть отделен от реального мира. Мой Чайный Домик в Мисиме расположен на одной из улиц в южной части города, другие рассеяны по всему городу. То же самое в Киото и Наре, и то же самое во всей империи. Даже в Эдо. Но я думаю, что Эдо может стать образцом для всего мира. - Как? - его сердце пропустило удар, когда прозвучал совершеннейший аккорд. - Все другие профессиональные гильдии очень мудро устроили, построив свои собственные улицы, свои собственные районы. Нам тоже надо разрешить иметь свое собственное место, господин. Эдо - новый город, вы можете рассмотреть устройство специального участка для Ивового Мира. Соберите все Чайные Домики в пределах этого района и запретите за его пределами устройство всяких Чайных Домиков, даже самых скромных. Теперь он уже полностью сосредоточился, так как это была очень ценная мысль. Она была так хороша, что он выругал себя за то, что не подумал об этом сам. Все Чайные Домики и все куртизанки за одним забором, соответственно, очень легко работать полиции, следить, облагать налогом, все их клиенты легко доступны полиции, чтобы наблюдать за ними. Простота замысла поразила его. Он знал также, какое сильное влияние было в руках дам Ивового Мира. Но его лицо не выдало его заинтересованности. - Какие же преимущества в этом, Дзеко-сан? - Мы не имеем своей гильдии, господин, со всей защитой закона, которую подразумевает гильдия, реальная гильдия в одном месте, не раскиданная повсюду, так сказать, а гильдия, которой все будут подчиняться... - Должны подчиняться? - Да, господин. Должны подчиняться, для общего блага. Гильдия будет отвечать за то, чтобы цены были приемлемые и чтобы стандарты выдерживались. Ну, чтобы дама второго класса в Эдо была равна такой же в Киото и так далее. Если этот план окажется полезным в Эдо, почему он не годится в любом городе вашей провинции? - Но те хозяева, которые окажутся в этом районе, будут командовать всеми. Они монополисты, да? Они могут назначить грабительские цены, могут закрыть двери перед теми, которые захотят работать и будут иметь законное право работать в Ивовом Мире, не так ли? - Да, это может произойти, господин. И это будет происходить в некоторых местах какое-то время. Но легко издать ограничительные законы, чтобы обеспечить справедливость, и, видимо, хорошее перевесит плохое для нас и для наших уважаемых клиентов и посетителей. Второе: дамы... - Давайте покончим с первым пунктом, Дзеко-сан, - сказал Торанага сухо, - а что против вашего предложения, а? - Да, господин. Возможно, любой дайме легко может распорядиться и по-другому. А он должен иметь дело только с одной гильдией в одном месте. Вы, господин, не должны беспокоиться. Каждый район, конечно, будет отвечать за мир в своем районе. И за налоги. - Ах, да, налоги! Конечно, так будет гораздо легче собирать налоги. Это хороший довод в вашу пользу. Глаза Дзеко остановились на кусочке ладана. Сгорело уже больше половины. - В вашей власти объявить, что наш Ивовый Мир никогда не будет облагаться налогом, никогда. - Она открыто посмотрела на него, ее голос был бесхитростен: - В конце концов, господин, разве не наш мир также называют Плывущим Миром, разве не он единственный предлагает красоту? Это нечто плывущее и преходящее, как юность - священный подарок богов. Из всех мужчин, господин, вы-то должны лучше всех знать, как быстра и преходяща юность, особенно у женщин! Музыка кончилась. Его глаза тянулись к Кику-сан. Она внимательно смотрела на него, слегка нахмурив бровь. - Да, - сказал он честно, - я знаю, как быстро улетает юность, - он отхлебнул зеленого чаю, - я подумаю над тем, что вы сказали. Второе? - Второе, - Дзеко напрягла свой интеллект. - Второе и последнее, господин, в вашей воле изменить весь наш Ивовый Мир. Посмотрите на наших дам: Кику-сан, например, обучена пению, танцам, игре на сямисэне с шести лет. Каждый свободный миг она усиленно трудится, чтобы совершенствовать свое искусство. Видимо, за свои актерские качества она заслуженно получила звание госпожи первого класса. Но она еще и куртизанка, и некоторые клиенты надеются получить удовольствие не только от ее искусства, но и от ее тела. Я считаю, что нужно иметь дам двух классов. Первый класс, куртизанки - веселые довольные, красивые. Второй, новый класс, может быть, назвать их гейшами: артистические личности, посвятившие себя искусству. От гейш нельзя ожидать секс-услуг как части их обязанностей. Они будут только развлекать, танцевать, петь, играть на музыкальных инструментах - и готовиться исключительно к этой профессии. Пусть гейши развлекают только умы и поднимают настроение мужчин своей красотой, грацией и артистичностью, а куртизанки удовлетворяют тело своей красотой, грацией и такой же артистичностью. Он снова был поражен простотой и оригинальностью ее идеи. - Как выбирать гейш? - По их способностям. При достижении половой зрелости ее владелец решит ее будущее. И гильдия может утвердить или отменить решение, не так ли? -- Это необычайная идея, Дзеко-сан. Женщина поклонилась и сказала: - Пожалуйста, извините меня за многоречивость, господин, но бывает, что красота увядает, фигура расплывается, а девушка все-таки может иметь большое будущее и реальную ценность. Она не должна опускаться до накатанной дороги, по которой сегодня вынуждены идти все куртизанки. Я говорю от имени всех артистов среди них, от имени моей Кику-сан. Я призываю вас оказать немного милости в будущем и помочь им занять то положение, которое они заслуживают на этой земле. Чтобы уметь петь, танцевать и играть на музыкальных инструментах, требуется многолетняя практика. Секс нуждается в молодости, и нет ничего равного молодости. Не так ли? - Нет, - Торанага внимательно рассматривал ее. - Гейша может обходиться и без секса с клиентами? - Это не будет входить в ее обязанности, какие бы деньги ей ни предлагали. Гейша не будет обязана спать с клиентами, господин. Если гейша желает секса с каким-то отдельным мужчиной, это будет ее личное дело или может быть оговорено с разрешения ее хозяйки, цена будет столь высокой, какую только сможет предложить этот мужчина. Куртизанка обязана будет с артистизмом заниматься сексом с клиентами; гейша и ученицы гейш будут неприкасаемы. Пожалуйста, извините, что я говорю слишком долго, - Дзеко поклонилась, Кику тоже. Оставался совсем маленький кусочек ладана. Торанага расспрашивал их вдвое больше установленного времени, радуясь возможности больше узнать об их мире, их мыслях, надеждах и страхах. То, что он узнал, привело его в возбуждение. Он классифицировал полученную информацию для использования в будущем, потом отправил Кику в сад. - Сегодня вечером, Дзеко-сан, мне бы хотелось, чтобы она осталась, если ей захочется, до рассвета, конечно, если она свободна. Вы не будете так добры спросить ее? Разумеется, я понимаю, что она сейчас, наверное, уже устала. В конце концов она так долго и так прекрасно играла, что я это пойму. Но может быть, она подумает о моей просьбе. Я был бы вам очень благодарен, если бы вы спросили у нее. - Конечно, господин, но я уверена, что она была бы польщена, получив ваше приглашение. Это наша обязанность - всеми силами служить вам, не так ли? - Да. Но это, как вы справедливо указали, особый случай. Я пойму ее, если она скажет, что слишком устала. Пожалуйста, спросите у нее сейчас. Он дал Дзеко маленький кожаный мешочек с десятью кобанами, сожалея о таком широком жесте, но зная, что этого требует его положение. - Может быть, это компенсирует вам такой утомительный вечер и будет знаком моей благодарности за ваши идеи. - Наш долг служить вам, господин, - сказала Дзеко. Он заметил, что она пытается удержать свои пальцы и не считать монеты через мягкую кожу и не может. - Благодарю вас, господин. Пожалуйста, простите меня, я сейчас спрошу ее, - потом странным и неожиданным образом глаза ее наполнились слезами, - пожалуйста, примите благодарность от простой старой женщины за вашу любезность и за то, что выслушали нас. За все удовольствия нашей единственной наградой является только река слез. Честно говоря, трудно объяснить, как себя чувствует женщина... пожалуйста, извините меня... - Послушайте, Дзеко-сан, я понимаю. Не беспокойтесь. Я обдумаю все, что вы сказали. О, да, завтра на рассвете вы обе поедете со мной. Несколько дней в горах будут для вас хорошей переменой обстановки. Я думаю, цена контракта к тому времени уже будет установлена, да? Дзеко поклонилась, рассыпавшись в благодарностях, потом вытерла слезы и твердо сказала: - Могу ли я теперь узнать имя благородного человека, для которого будет куплен контракт? - Ёси-Торанага-нох-Миновара. Сейчас, ночью под Ёкосе, в приятно прохладном воздухе, когда музыка и голос Кику-сан завладели их умами и сердцами, Торанага позволил себе помечтать. Он вспомнил наполненное гордостью лицо Дзеко и снова подумал о ставящей в тупик доверчивости людей. Как странно, что даже самые умные и хитрые люди часто видят только то, что они хотят видеть, и редко видят что-нибудь даже за самыми тонкими фасадами. Или они игнорируют реальность, гоня ее от себя. И потом, когда весь мир рассыпается на кусочки и они стоят на коленях, разрезав живот или вскрыв себе горло, или выскакивая в замерзающий мир, они будут рвать на себе волосы, оплакивать свою карму, порицать богов или ками, своих господ или мужей, вассалов - что-нибудь или кого-нибудь, но никогда себя. Удивительно. Он посмотрел на своих гостей и увидел, что они все еще следят за девушкой, погрузившись в свои мечты, их умы поглощены, захвачены ее артистизмом - все, кроме Анджин-сана, который раздражен и обеспокоен. "Ничего, Анджин-сан, - весело подумал Торанага, - это только недостаток культуры. Со временем это придет и даже это не имеет значения, поскольку ты мне повинуешься. В какой-то момент мне потребуются твои обидчивость, гнев и ярость. Да, вы все здесь. Оми, Ябу, Нага, Бунтаро, Марико, Кику-сан и даже Дзеко, все мои ястребы и соколы провинции Идзу. Все здесь, за исключением одного - христианского священника. И скоро будет твоя очередь, Тсукку-сан. Или, может быть, моя". Отец Мартин Алвито из Общества Иисуса был взбешен. Как раз в тот момент, когда он узнал, что ему надо готовиться ко встрече с Торанагой, на которой ему потребуется напрячь весь его ум, он столкнулся с новой мерзостью, которая не могла ждать. - Что вы скажете в свое оправдание? - бросил он своему японскому помощнику, который в униженной позе, накинув капюшон, стоял перед ним на коленях. Остальные братья стояли полукругом, заняв всю маленькую комнату. - Пожалуйста, простите меня, отец. Я согрешил, - заикаясь, произнес несчастный, - пожалуйста, простите... - Я повторяю: это всемогущий Бог в своей мудрости прощает, не я. Вы совершили смертельный грех. Вы нарушили вашу святую клятву. Понятно? Ответ был едва слышен: - Извините, святой отец... - Мужчина был щуплый и болезненный. После крещения его звали Джозефом, ему было тридцать лет. Его товарищи, все братья Общества, были в возрасте от восемнадцати до сорока лет. У всех были выбриты тонзуры, все они были благородного самурайского происхождения из провинций острова Кюсю, все хорошо подготовлены к сану священника, хотя никто из них еще не был посвящен в духовный сан. - Я исповедался, отец, - сказал брат Джозеф, склонив голову. - Вы думаете, этого достаточно? - отец Алвито нетерпеливо отвернулся от него и подошел к окну. Комната была самой обыкновенной, маты в хорошем состоянии, бумажные стенки-седзи требовали ремонта. Гостиница была старая, третьего класса, но лучшая из того, что можно было найти в Ёкосе, остальное все было занято самураями. Он выглянул в сад, слыша, как далекий голос Кику перекрывает шум реки. Пока куртизанка не кончила петь, он был уверен, что Торанага не пришлет за ним. "Грязная шлюха", - сказал он почти себе самому, вопиющий диссонанс японского пения раздражал его больше обычного, увеличивая его гнев на отступника Джозефа. - Послушайте, братья, - сказал Алвито остальным, повернувшись к ним. - Мы все осуждаем брата Джозефа, который вчера вечером в этом городе пошел к проститутке, нарушив святую клятву воздержания, нарушив свою святую клятву послушания, оскорбив свою святую душу, свое положение иезуита, свое место в церкви и все, что стоит за этим. Перед Богом я спрашиваю каждого из вас: совершал ли кто-нибудь из вас подобное? Все замотали головами. - Вы когда-нибудь совершали подобное? - Нет, отец. - Вы грешник! Перед Богом, вы признаете, что согрешили? - Да, отец, я уже ис... - Отвечайте мне перед Богом, это в первый раз? - Нет, это было не впервые, - сказал Джозеф, - я... я был с другой четыре ночи назад - в Мисиме. - Но... но вчера вы читали мессу! А как же ваша исповедь вчера и позавчера и еще... вы не признались. Вчера вы читали мессу! Ради Бога, скажите, вы приняли причастие, не исповедовавшись, полностью осознавая свой смертельный грех? Брат Джозеф был серым от стыда. Он был с иезуитами с восьми лет. - Это было... это было первый раз, отец. Только четыре дня назад. Я был безгрешен всю свою жизнь. Меня соблазняли - и, Святая Мадонна, прости меня, на этот раз я не устоял. Мне тридцать лет. Я мужчина... мы все мужчины. Пожалуйста, господин, отец Иисус прощал грешников, почему вы не можете простить меня? Мы все мужчины... - Мы все священники! - Мы не настоящие священники! Мы не исповедуем - мы даже не посвящены! Мы не настоящие иезуиты. Мы не можем дать четвертый обет, как вы, отец, - уныло сказал Джозеф, - другие ордены посвящают своих братьев, но только не иезуиты. Почему бы не... - Придержите ваш язык! - Я не буду, - вспыхнул Джозеф. - Пожалуйста, извините меня, отец, но почему бы не посвятить нескольких из нас? - Он указал на одного из братьев, высокого, круглолицего человека, который спокойно наблюдал за происходящим, - Почему бы не посвятить брата Михаила? Он обучается у вас с двенадцати лет, сейчас ему тридцать шесть, и он настоящий христианин, почти священник. Он обратил в нашу веру тысячу человек, но все еще не посвящен, хотя... - Ради Бога, вы будете... - Ради Бога, ответьте мне, отец, почему никто из нас не посвящен. Кто-нибудь должен осмелиться спросить вас! - Джозеф вскочил. - Я готовился шестнадцать лет, брат Маттео - двадцать три, Джулиус еще больше - мы тратим все свои жизни - бесчисленные годы. Мы знаем молитвы, службы, псалмы лучше, чем вы, а Михаил и я даже и говорим на латыни и порту... - Прекратите! - Португальском, и мы читаем большую часть проповедей и ведем дебаты с буддистами и всеми остальными язычниками и принимаем в нашу веру больше всех остальных. Мы это делаем! Во имя Бога и Мадонны, чем мы плохи? Почему мы недостаточно хороши для иезуитов? Только потому, что мы не португальцы или испанцы или потому, что не такие круглоглазые и волосатые? Скажите ради Бога, отец, почему в иезуиты не посвящают японцев? - Сейчас тебе следует прикусить язык! - Мы даже были в Риме, Михаил, Джулиус и я, - взорвался Джозеф. - Вы никогда не были в Риме, не встречались с епископом или Его Святейшеством папой римским, как мы... - Это еще одна причина, почему вам лучше не спорить. Вы дали обет воздержания, бедности и послушания. Вас выбрали среди многих, оказали вам милости по сравнению с другими, а вы позволили так погубить свою душу... - Извините, отец, но я не думаю, что нам очень повезло, после того, как мы потратили восемь лет на поездку туда и обратно, если после нашего обучения, молитв, проповедей и ожидания никто из нас даже не посвящен, хотя нам это и обещали. Мне было двенадцать, когда я оставил свой дом. Джулиусу было один... - Я запрещаю вам говорить! Я приказываю вам остановиться, - в наступившем после этого ужасном молчании Алвито поглядел на остальных, которые стояли по стенкам, смотрели и внимательно слушали их разговор. - Вы все будете посвящены в свое время. Но вы, Джозеф, перед Богом вы будете... - Перед Богом, - взорвался Джозеф, - когда? - Когда будет угодно Богу, - парировал Алвито, ошеломленный открытым неповиновением, - на колени! Брат Джозеф пытался еще раз посмотреть на него, но не решился, его порыв прошел, он вздохнул, стал на колени и наклонил голову. - Может быть, Бог смилостивится над вами. Вы сами признались в ужасном смертельном грехе, виновны в нарушении вашего святого обета воздержания, вашего обета послушания вашим наставникам. И виновны в немыслимом высокомерии. Как осмелились вы оспаривать приказы нашего епископа или политику нашей церкви? Вы рискуете своей бессмертной душой. Вы неблагодарны по отношению к вашему Богу, вашему Обществу, вашей церкви, вашей семье и вашим друзьям. Ваш случай так серьезен, что он будет рассматриваться самим отцом-ревизором. До этого времени вы не будете допущены к причастию, вам не разрешено принимать участие в службе- плечи Джозефа затряслись от угрызений совести, охвативших его, - Как начальная эпитимия, вам запрещается разговаривать, вы будете питаться только рисом и водой в течение тридцати дней, в течение тридцати суток вы каждую ночь будете проводить в молитвах святой Мадонне о прощении вашего ужасного греха, а кроме того, вы будете наказаны. Тридцать ударов бичом. Снимите сутану. Плечи Джозефа перестали дрожать. Он поднял глаза: - Я принимаю все, что вы приказали, отец, - сказал он, - и я прошу прощения чистосердечно, от всей души. Я прошу вашего прощения, как я всегда буду просить божьего прощения. Но я не буду наказан бичом, как обычный преступник. - Вы будете наказаны! - Пожалуйста, извините меня, отец, - сказал Джозеф, - ради Святой Мадонны я могу вынести любую боль. Наказание мне не страшно, смерть мне не страшна. То, что я проклят и буду гореть на вечном огне в аду - может быть, это моя карма, и я это вынесу. Но я самурай. Я из семьи господ Харима. - Ваша гордость ужасает меня. Вас наказывают не для того, чтобы причинить вам боль, но чтобы смирить вашу ужасную гордыню. Обычные преступники? Где ваше смирение? Наш господин Иисус Христос вынес все унижения. И умер с обычными преступниками. - Да. Здесь наша общая проблема, отец. - В чем она? - Пожалуйста, простите мою прямоту, отец, но если бы король королей не умер как обычный преступник на кресте, самурай мог бы принять... - Замолчите! - Христианство более элементарно. Общество очень мудро избегает проповеди распятия Христа, как делают другие ордены... Как ангел мщения, Алвито поднял свой крест перед собой, словно защищаясь им: - Во имя Бога, молчи и смирись, или ты будешь отлучен от церкви! Разденьте его! Остальные ожили и стали подходить к нему, но Джозеф встал, в руке его появился нож, выхваченный из-под одежды, он прижался спиной к стене. Все замерли. Кроме брата Михаила. Брат Михаил медленно и спокойно подходил к нему, протянув руку: - Пожалуйста, отдай мне нож, брат, - спокойно сказал он. - Нет. Пожалуйста, прости меня. - Тогда молись за меня, брат, как я молюсь за тебя, - Михаил спокойно подходил к оружию. Джозеф отскочил на несколько шагов назад, потом приготовился к смертельному удару: -- Прости меня, Михаил. Михаил продолжал приближаться. - Михаил, остановитесь. Оставьте его одного, - приказал Алвито. Михаил повиновался, остановившись в нескольких дюймах от занесенного оружия. Алвито сказал, мертвенно побледнев: - Бог с тобой, Джозеф. Ты отлучен. Сатана завладел твоей душой на земле, так же как он овладеет ею после смерти. Уходи! - Я отказываюсь от христианского Бога! Я японец - я синтоист. Моя душа теперь принадлежит только мне. Я не боюсь, - выкрикнул Джозеф. - Да, у меня есть гордость - в отличие от вас, чужеземцев. Мы - японцы, мы не иностранцы. Даже наши крестьяне не такие дикари. Алвито с торжественным видом сделал знак крестом, как бы защищаясь от них всех и бесстрашно повернулся спиной к ножу. - Давайте помолимся все вместе, братья. В наших рядах сатана. Остальные тоже отвернулись, многие опечаленные, некоторые все еще в шоке. Только Михаил остался там, где он стоял, глядя на Джозефа. Джозеф снял четки и крест. Он собирался бросить их, но Михаил удержал его руку: - Пожалуйста, брат, пожалуйста, отдай их мне - просто как подарок, - сказал он. Джозеф долго смотрел на него, потом отдал. - Пожалуйста, прости меня. - Я буду молиться за тебя, - сказал Михаил. - Ты не слышал? Я отказался от Бога! - Я буду молиться, чтобы Бог не отказался от тебя, Урага-нох-Тадамаса-сан. - Прости меня, брат, - сказал Джозеф. Он сунул нож за пояс, толкнул дверь и, как слепой, пошел по коридору на веранду. Все с любопытством смотрели на него, среди них был и рыбак Уо, который терпеливо ждал в тени. Джозеф пересек двор и направился к воротам. У него на дороге стоял самурай. - Стой! Джозеф остановился. - Извините, куда вы направляетесь? - Простите меня, пожалуйста, я... я не знаю. - Я служу у господина Торанаги. Извините, я не мог не слышать того, что там происходило. Вся гостиница должна была слушать это. Поразительно плохие манеры... удивительные для вашего господина. Так кричать и нарушать тишину. И вы тоже. Я здесь на часах. Я думаю, вам лучше пойти к начальнику нашей стражи. - Я думаю, что пойду другой дорогой. Пожалуйста, извините... - Вы никуда не пойдете сейчас. Кроме как к нашему начальнику. - Что? А, да. Да, извините, конечно, - Джозеф пытался заставить себя что-либо соображать. - Хорошо. Спасибо, - самурай отвернулся к другому самураю, подходившему со стороны моста, и приветствовал его. - Я пришел за Тсукку-саном, чтобы отвести его к господину Торанаге. - Вас ждут. ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ Торанага следил за тем, как высокий священник пересекал поляну, мигающий свет факелов делал его худое лицо еще более неподвижным, чем обычно, черная борода подчеркивала остроту его черт. Оранжевая буддистская накидка священника отличалась элегантностью, четки и крест висели на поясе. В десяти шагах отец Алвито остановился, стал на колени и почтительно поклонился, начиная обычный ритуал обмена любезностями. Торанага сидел на помосте один, охрана полукругом располагалась далеко за пределами слышимости. Только Блэксорн стоял поблизости, облокотившись на помост, как ему и было приказано, его глаза впились в священника. Появившийся Алвито не заметил его. - Рад видеть вас, господин Торанага-сан, - сказал отец Алвито. - И я тоже, Тсукку-сан, - Торанага предложил священнику усаживаться поудобнее на подушке, положенной на татами, лежащем на земле перед помостом. - Я давно вас не видел. - Да, господин, можно так сказать, - Алвито вдруг осознал, что подушка лежала на земле, а не на помосте. Он также заметил, то, как небрежно Блэксорн носит при Торанаге самурайские мечи и то, как он, ссутулившись, спокойно стоит перед ним, - я привез конфиденциальное послание от моего начальства, отца-инспектора, который выражает вам свое глубокое почтение. - Благодарю вас, но сначала расскажите мне о своих делах. - Хорошо, господин, - сказал Алвито, зная, что Торанага не мог не заметить смятения, которое охватило его, и того, как он пытается скрыть его, - сегодня я слишком хорошо осознал свои неудачи. Сегодня вечером я желал, чтобы мне позволили отложить мои земные обязанности и погрузиться в молитву, просить Бога о милости. - Он был пристыжен тем, что у него не хватило смирения. Хотя грех Джозефа был ужасен, Алвито вел дело чересчур поспешно, в злобе и глупости. Это была его вина, что душа была отброшена и пропала навеки, - Наш Господь однажды сказал: - "Да минет меня чаша сия", - но даже он удержал чашу. Мы в миру пытаемся следовать ему по мере наших слабых сил. Пожалуйста, извините меня, что я позволил себе говорить с вами о своих проблемах. - А что у вас за "чаша", старина? Алвито рассказал. Он знал, что скрывать факты не было смысла, так как Торанага скоро все равно узнал бы обо всем, если уже не знал всей истории, и много лучше для него было рассказать все самому, чем чтобы тот услышал искаженную версию. - Очень жаль потерять брата, ужасно, что появится еще один отверженный, как бы велико ни было это преступление. Мне следовало быть более терпеливым. Это моя ошибка. - Где он сейчас? -- Не знаю, господин. Торанага окликнул часового: - Сходите за этим отступником-христианином и приведите его сюда завтра в полдень. - Самурай поклонился. - Я прошу вашей милости, господин, - быстро сказал Алвито, имея в виду этот случай. Но он знал, что чтобы он ни сказал, это не заставит Торанагу отступить от уже выбранного решения. Он опять пожалел, что Общество не имело здесь свой мирской орган, могущий арестовывать и наказывать отступников, как везде во всем мире. Он неоднократно рекомендовал его создать, но каждый раз это предложение отклонялось и здесь, в Японии, и в Риме главой Ордена. "Все-таки без своей собственной действующей в миру организации, - устало подумал он, - мы никогда не сможем поддерживать настоящей дисциплины ни среди братьев по Ордену, ни среди паствы". - Почему в вашем Обществе нет посвященных в духовный сан, Тсукку-сан? - Потому, господин, что среди новообращенных еще нет достаточно хорошо подготовленных. Например, абсолютно необходимо знание латыни, так как наши братья, согласно требованиям Ордена, в любое время могут быть отправлены в поездку в любую точку земли, а латынь, к сожалению, очень трудно выучить. Пока еще никто не подготовлен. Алвито верил в это всем сердцем. Он также твердо противостоял иезуитскому духовенству, считающему, что надо посвящать в сан японцев, вопреки мнению отца-ревизора. - Ваше высочество, - говорил он каждый раз, - я прошу вас простить меня, не обманывайтесь их скромным и благопристойным видом. Это все невероятные характеры, и в конце концов все равно победит их гордость и их японская природа. Они никогда не будут настоящими слугами общества или надежными солдатами Его Святейшества, наместника Бога на земле, послушного ему одному. Никогда. Алвито мельком взглянул на Блэксорна, потом снова на Торанагу, который сказал: - Но два или три из них, этих учащихся на священников, говорят по-латыни и по-португальски, не так ли? Этот человек сказал правду? Почему их не утвердили священниками? - Извините, но епископ нашего Ордена не считает их достаточно подготовленными. Может быть, трагическое падение Джозефа и является таким примером. - Плохо нарушать такую важную клятву, - сказал Торанага. Он вспомнил тот год, когда эти трое уплыли из Нагасаки на Черном Корабле, чтобы быть представленными при дворе испанского короля и дворе главного священника христиан, тот год, когда был убит Города. Они уехали наивными молодыми новообращенными христианами и вернулись точно такими же ограниченными и почти так же плохо информированными, как в момент отъезда. - Глупая трата, - подумал Торанага, - потеря невероятных перспектив, от которых отказ