ался Города, хотя возникали такие значительные преимущества. - Нет, Тора-сан, нам нужно христиан противопоставить буддистам, - говорил Города, - многие буддистские священники и монахи - солдаты, не так ли? Большинство их. А христиане нет, так? Пусть этот длинный священник возьмет с собой трех юношей, которых сам выберет, они ведь все с Кюсю, эти заблудшие души? Я говорю вам, что мы должны поддержать христиан. Не надоедайте мне со своими долгосрочными планами, но сожгите все буддистские монастыри, какие сможете. Буддисты только мухи на падали, а христиане всего лишь мешок ни с чем. "Теперь уже нет, - подумал Торанага с растущим возмущением, - теперь они шершни". - Да, - сказал он вслух, - очень плохо не сдерживать клятвы, кричать и нарушать покой гостиницы. - Пожалуйста, извините меня, господин, и простите за то, что я докучаю вам своими проблемами. Спасибо, что вы меня выслушали, как всегда, ваше участие помогает мне лучше себя почувствовать. Можно, я поздороваюсь с кормчим? Торанага согласился. - Я должен поздравить вас, кормчий, - сказал Алвито по-португальски, - ваши мечи очень идут вам. - Благодарю вас, отец, я учусь ими пользоваться, - ответил Блэксорн. - Но, сожалею, что еще не очень хорошо ими владею. Я больше привык к пистолетам, абордажным саблям или пушкам, если уж приходится воевать. - Я молюсь о том, чтобы вам не пришлось больше никогда сражаться, кормчий, и чтобы ваши глаза открылись для бесконечного милосердия божьего. - Мои открыты, ваши затуманены. - Ради спасения вашей собственной души, кормчий, откройте ваши глаза и ум. Возможно, что вы ошибаетесь. Но даже и в этом случае я благодарю вас за спасение жизни господина Торанаги. - Кто вам рассказал об этом? Алвито не ответил. Он повернулся обратно к Торанаге. - О чем вы говорили? - нарушил молчание Торанага. Алвито рассказал ему, добавив: - Хотя он и враг моей веры и пират, я рад, что он спас вас, господин. Неисповедимы пути господни. Вы оказали ему большую честь, сделав его самураем. - Он также и хатамото, - Торанага был доволен растущим удивлением священника, - Вы привезли словарь? - Да, господин, и несколько карт, о которых вы просили, где указано несколько португальских баз на пути из Гоа. Книга у меня в багаже. Может быть, мне послать кого-нибудь за ней или я сам занесу ее попозже? - Передадите ее кормчему. Сегодня вечером или завтра. Вы принесли отчет? - О ружьях, которые, как говорят, привезли из Макао? Отец-инспектор готовит его, господин. - А о числе наемников из Японии на каждой из ваших новых баз? - Отец-инспектор затребовал современные данные о всех них, господин, которые он представит вам, как только они будут пополнены. - Хорошо. Теперь скажите мне, как вы узнали о моем спасении? - Разве все, что случается с Торанагой-нох-Миноварой, не становится темой слухов и легенд. Приехав из Мисимы, мы услышали, что вас чуть не поглотило землетрясение, господин, но что "Золотоволосый варвар" вытащил вас. А также что вы сделали то же самое для него и госпожи - я думаю, госпожи Марико? Торанага коротко кивнул: - Да. Она в Ёкосе. Он немного подумал, потом сказал: - Завтра ей бы нужно было исповедаться, согласно вашим обычаям. Но только о том, что не касается политики. Я думаю, сюда входит все, что она делала со мной и с моими хатамото, не так ли? Ей я это тоже объясню. Алвито поклонился в знак того, что понял. - С вашего разрешения, не могу ли я отслужить мессу для всех христиан, которые собрались здесь, господин? Это было бы самое обычное богослужение, конечно. Может быть, завтра? - Я подумаю об этом, - Торанага продолжил общий разговор о разных вещах, потом сказал: - У вас послание для меня? От вашего главного священника? - Меня почтительно просили передать вам, что это было личное послание. Торанага сделал вид, что думает над этим, хотя он точно срежиссировал ход этой встречи и уже дал специальные инструкции Анджин-сану, как вести себя и что говорить. - Очень хорошо, - он повернулся к Блэксорну, - Анджин-сан, вы сейчас можете идти, мы поговорим потом. - Да, господин, - ответил Блэксорн, - только извините, я о Черном Корабле. Он прибыл в Нагасаки? - Ах, да, - ответил он, довольный тем, что вопрос Анджин-сана не прозвучал как заученный заранее. - Ну, Тсукку-сан, он уже причалил? Алвито был поражен при звуках японской речи из уст Блэксорна и сильно удивлен этим вопросом. - Да, господин. Он пришвартовался уже четырнадцать дней назад. - Ах, четырнадцать? Вы поняли, Анджин-сан? - Да, спасибо. - Хорошо. Что вас еще будет интересовать, спросите у Тсукку-сана позднее, не так ли? - Да, господин. Пожалуйста, извините меня, - Блэксорн встал, поклонился и вышел. Торанага проводил его взглядом: - Очень интересный человек для пирата. Теперь сначала расскажите мне о Черном Корабле. - Он прибыл благополучно с самым большим грузом шелка, который он когда-либо привозил, - Алвито старался, чтобы его голос звучал как можно более уверенно. - Соглашение, достигнутое между господами Харимой, Кийямой, Оноши и вами, действует. Ваши доходы увеличатся на десять тысяч кобанов в этом году. Качество шелков самое прекрасное. Я привез копию описи деклараций судового груза для вашего казначея. Адмирал Феррьера шлет вам свои поклоны и надеется вскоре увидеться с вами лично. Это было причиной моей задержки. Отец-инспектор спешно отправил меня из Осаки в Нагасаки, чтобы проверить, все ли идет хорошо. Как раз когда я выезжал из Нагасаки, мы узнали, что вы выехали из Эдо в Идзу, поэтому я как можно быстрей поспешил сюда на самом быстроходном нашем судне, прибыл в порт Нимадзу, а дальше по суше. В Мисиме я встретился с господином Затаки и просил разрешения присоединиться к нему. - Ваш корабль все еще в Нимадзу? - Да, господин. Он будет ждать меня там. - Хорошо, - Торанага подумал, не послать ли Марико в Осаку на этом корабле, потом решил подумать над этим позднее. - Пожалуйста, передайте декларацию судового груза моему квартирмейстеру сегодня вечером. - Да, господин. - На соглашении о грузе этого года стоит печать? - Да. Совершенно точно. -- Хорошо. Теперь второй вопрос. Самый важный. Алвито почувствовал сухость в руках. - Ни господин Кийяма, ни господин Оноши не согласились оставить генерала Ишидо. Я сожалею. Они не согласились присоединиться к вашему знамени, несмотря на наши настоятельные предложения. Голос Торанаги стал низким и жестким: - Я уже указывал, что я требую не только предложений! - Извините, что я принес вам такие плохие новости по этому делу, господин, но они не согласились ни открыто примкнуть к вам... - Ах, открыто, вы говорите? А если сделать это негласно - секретно? - Тайно они были также непреклонны, как и пуб... - Вы говорили с ними порознь или с обоими сразу? - Конечно и вместе, и отдельно, самым конфиденциальным образом, но ничего из того, что мы предложили... - Вы только предложили им план действий? Вы не приказали им? - Отец-ревизор сказал, господин, что мы не можем приказывать никому из дайме, ни... - Но вы можете приказать своим братьям? Да? - Да, господин. - Вы не пригрозили им также отлучением от церкви? - Нет, господин. - Почему? - Потому что они не совершили никакого смертельного греха, - твердо сказал Алвито, как решили они с дель Аквой, но его сердце забилось, он не хотел сообщать такие ужасные вести, которые теперь стали еще хуже, так как господин Харима, который официально владел Нагасаки, сказал ему по секрету, что все свое огромное состояние и влияние он поставит на службу Ишидо. - Простите меня, господин, пожалуйста, но я не достиг предложенной вами договоренности, тем более что если вы соблюдаете кодекс Бусидо, Путь самурая, то мы должны соблюдать правила о том, что... - Вы отлучаете бедного глупца за такой естественный поступок, как переспать с женщиной, но когда двое из ваших верующих ведут себя так неестественно - да, даже предательски, - когда я жду от вас помощи, неотложной помощи - а я ваш друг, - вы только делаете "предложения". Разумеется, вы понимаете серьезность этого? - Я прошу прощения, господин. Пожалуйста, извините меня, но... - Может быть, я бы простил вас, Тсукку-сан. Еще раньше было сказано: "Сейчас каждый должен выбрать свою сторону", - сказал Торанага. - Конечно, мы на вашей стороне, господин. Но мы не можем приказать господину Кийяме или господину Оноши что-то сделать... - К счастью, я могу приказать моим христианам. - Да, господин? - Я могу освободить Анджин-сана. И отдать ему корабль. С его пушками. - Опасайтесь его, господин. Кормчий дьявольски хитер, но он еретик, пират и ему нельзя доверять... - У нас Анджин-сан самурай и хатамото. На море он, может быть, и пират. Если он пират, я могу предположить, что он соберет еще много корсаров. То, что чужеземцы делают на море, это их личное дело, да? Это всегда было нашей политикой. Не так ли? Алвито оставался спокойным и пытался заставить себя все проанализировать. Никто не мог предположить, что англичанин станет так близок Торанаге. - Эти два христианских дайме не сделали никаких шагов, даже каких-либо секретных? - Нет, господин. Мы пытались каж... - Никаких уступок, ничего? - Нет, господин... - Никакого обмена, никаких условий, компромиссов? - Нет, господин. Мы пытались их и соблазнить, и убедить. Прошу вас, верьте мне, - Алвито знал, что он был в ловушке и по нему можно было видеть, что он в отчаянии, - Если бы дело касалось меня, то да. Я бы угрожал им отлучением, хотя это была бы ложная угроза, так как я никогда бы не мог выполнить ее, если бы они не совершили смертного греха и не признались в содеянном или раскаялись и подчинились. Но даже угроза для достижения каких-то мирских целей была бы очень большим проступком с моей стороны и грозила бы мне, господин, смертельным грехом. Я рисковал бы вечным проклятием. - Вы говорите, если бы они согрешили против вашей веры, тогда бы вы отлучили их? - Да. Но я не думаю, что это можно было бы использовать, чтобы привлечь их на вашу сторону, господин. Пожалуйста, извините меня, но они... они все против вас в данный момент. Я сожалею, но это правда. Они оба заявили об этом очень ясно, и вместе, и порознь. Клянусь Богом, я молился, чтобы они передумали. Мы дали вам слово, что попробуем, ей-богу, отец-ревизор и я. Мы выполнили наше обещание. Клянусь Богом, мы пытались, но нам не удалось. - Тогда я проиграл, - сказал Торанага, - вы знаете это, не так ли? Если они останутся в союзе с Ишидо, все христианские дайме будут с ним. Тогда я проиграл. Двадцать самураев против одного моего. Ясно? - Да. - А какой у них план? Когда они нападут на меня? - Я не знаю, господин. - А вы скажете мне, если узнаете? - Да-да, если я буду знать. "Сомневаюсь, - подумал Торанага и отвернулся, глядя в ночную темноту, почти раздавленный грузом своих беспокойств. - Стоит ли объявлять "Малиновое небо" после всего этого? - беспомощно подумал он, - Глупый, обреченный на неудачу удар по Киото? " Он ненавидел ту позорную западню, в которую попал. Как Тайко и Города перед ним, он должен был терпеть христианских священников, потому что они были неотделимы от португальских торговцев, как мухи от лошади, имея абсолютную мирскую и светскую власть над своей непокорной паствой. Без священников не было бы торговли. Их польза была в том, что они были посредниками в торговле, и их роль при появлении Черного Корабля была жизненно важной, так как они знали языки и пользовались доверием обеих сторон, и если в империи полностью запрещали деятельность священников, все чужеземцы послушно уплывали и никогда не возвращались. Он помнил, как один раз Тайко пытался избавиться от священников и все-таки сохранить торговлю. Черный Корабль не приходил целых два года. Шпионы сообщали о том, как главный священник, сидящий, как ядовитый паук в Макао, приказал больше не торговать с Японией в ответ на запретительные указы Тайко, зная, что когда-нибудь Тайко вынужден будет смириться. На третий год он покорился неизбежности и пригласил священников обратно, забыв про собственные указы, измену и мятежи, которым сочувствовали священники. "От реальности деваться некуда, - подумал Торанага. - Никому. Я не верю тому, что говорит Анджин-сан: что торговля так же важна для чужеземцев, как и для нас, что их жадность заставит их торговать независимо от того, как мы поступим со священниками. Риск слишком большой, чтобы пробовать, времени нет, да и я не имею власти. Мы один раз попробовали и потерпели неудачу. Кто знает? Может быть, они будут ждать и десять лет, они достаточно бескорыстны. Если священники запретят торговать, я думаю, что торговли не будет. Мы не сможем ждать десять лет. Даже пять лет. И если мы прогоним всех иностранцев, то Англии потребуется двадцать лет, чтобы заполнить эту нишу, если все, что говорит Анджин-сан, - правда, и если - а это очень важно - если китайцы согласятся торговать с ними, несмотря на их отношения с южными чужеземцами. Я не верю, что китайцы переменят свои привычки. Они никогда не изменятся. Двадцать лет слишком много. Даже десять лет - чересчур много. От реальности никуда не деться. Или самая худшая реальность, навязчивая идея, которая тайно страшила Городу и Тайко, вновь оживет: что фанатичные бесстрашные христианские священники, если их вынудить, приложат все свое влияние и торговую мощь, морские силы для помощи одному из самых крупных христиан-дайме. Затем они создадут армию вторжения из одетых в железо таких же фанатичных конкистадоров, вооруженных новейшими мушкетами, чтобы поддержать этого христианина-дайме, как они почти всегда делали в последнее время. Сами по себе любые армии вторгшихся чужеземцев и их священников не угрожают огромным объединенным силам. Мы разгромим их, как орды Кублай-хана, и можем сделать это с любым захватчиком. Но, объединившись с одним из наших крупных дайме-христиан, имеющих армию самураев, и ведя гражданскую войну по всему государству, они могут в конце концов добиться для такого дайме абсолютной власти над всеми нами. Кийяма или Оноши? Сейчас очевидно, что таков план иезуитов. Рассчитано идеально. Но кто дайме? Обоим, конечно, помогает Харима в Нагасаки. Но кто поднимет знамя в конце концов? Кийяма - потому что Оноши прокаженный и ему недолго осталось жить на этой земле, и очевидной наградой Оноши за поддержку его ненавистного врага и противника, Кийямы, будет гарантированная, безбедная, вечная жизнь на христианском небе с постоянным местом по правую руку от христианского Бога. У них сейчас четыреста тысяч самураев. Их база в Кюсю, и этот остров гарантирует их от моего нападения. Вместе эти двое могут легко захватить весь остров, у них есть там бесчисленное количество воинов, пищи, суда, необходимые для вторжения, все шелка, весь Нагасаки. По стране можно набрать еще пять или шесть сотен тысяч христиан. Из них более чем половина - христиане, обращенные иезуитами, - самураи; все они рассеяны среди других воинов у остальных дайме, громадное количество возможных изменников, шпионов или убийц - в зависимости от того, что им прикажут священники. И почему бы им не приказать? Они получат все, чего хотят, кроме самой жизни, - абсолютную власть над всеми нашими душами, а тем самым и над душой этой Страны Богов, чтобы наследовать нашу землю и все, что она вмещает, точно так, как уже рассказывал Анджин-сан о том, что пятьдесят раз случалось в их Новом Мире... Они обратят в христианство императора, потом его используют против его же собственного семейства, пока не проглотят всю страну. Так легко завоевать нас этой маленькой кучке чужеземных священников? Сколько их во всей Японии? Пятьдесят или шестьдесят? Но они имеют власть. И они веруют. Они готовы с радостью умереть за свою веру с именем Бога на устах. Мы видели это в Нагасаки, когда эксперимент Тайко показал, какая это ужасная ошибка. Никто из священников не отрекся, десятки тысяч обрекли себя на сожжение, десятки тысяч японцев крестились, и это мученичество дало такую славу христианской религии, что их священники с тех пор воспрянули духом. По мне, священники потерпели поражение, но это не сбило их с этого жесткого курса. Это тоже реальность. Итак, это будет Кийяма. Составлен ли уже план, направленный на обман Ишидо, госпожи Ошибы и Яэмона? А Харима? Он уже тайно втянут в это дело или нет? Стоит ли мне немедленно разрешить Анджин-сану напасть на Черный Корабль? Что мне делать? Ничего особенного. Быть терпеливым, стремиться к гармонии, отбросить все беспокойства, не думать о Жизни или Смерти, Гибели и Жизни после смерти, Сейчас или Потом и ввести в действие новый план. Какой план, - хотел он крикнуть в отчаянии. - Нет такого плана! " - Мне очень жаль, что эти двое остаются с нашим врагом. - Я клянусь, что мы пытались, господин, - с сожалением сказал Алвито, видя, как он расстроен. - Да, я верю в это. Я верю вам и отцу-ревизору, что вы сдержали ваше обещание, поэтому я сдержу свое. Вы можете начинать строить свой храм в Эдо прямо сейчас. Земля уже отведена. Я не могу запретить другим священникам, другим "волосатым", появляться в империи, но я по крайней мере могу сделать их нежеланными гостями в моей провинции. Новые чужеземцы будут все одинаково нежеланными, если они когда-либо появятся. Что касается Анджин-сана... - Торанага пожал плечами, - но как долго все это продлится, ну, это же карма, не так ли? Алвито от всей души возблагодарил Бога за его милость и помощь в таком неожиданном повороте судьбы: - Благодарю вас, господин, - сказал он, с трудом выговаривая слова, - я знаю, вы не пожалеете об этом. Я молюсь о том, чтобы ваши враги были рассеяны и чтобы вы могли получить награду на небесах. - Я сожалею о том, что говорил так резко. Я говорил в гневе. Есть так много... - Торанага с трудом встал. - Я разрешаю вам завтра утром провести службу, старина. - Благодарю, вас господин, - сказал Алвито, чувствуя естественную жалость к этому незаурядному человеку. - Благодарю вас от всего сердца. Может быть, Боги благословят вас и возьмут на свое попечение. Торанага устало пошел в гостиницу, охрана шла за ним. - Нага-сан! - Да, отец, - сказал молодой человек, торопясь на его зов. - Где госпожа Марико? - Там, господин, с Бунтаро-саном. - Нага показал на маленький Чайный Домик, освещенный фонарями в глубине сада, внутри которого были видны туманные фигуры. - Мне пойти прервать тя-но-ю? (Тя-но-ю была официальная, очень ритуализованная чайная церемония (прим. перев. ). ) - Нет. Этому никто не должен мешать. Где Оми и Ябу-сан? - Они в своей гостинице, господин. - Нага показал на длинное низкое строение на другой стороне реки, далеко по берегу. - Кто выбрал им такую гостиницу? - Я, господин. Прошу простить меня, вы просили найти им гостиницу с той стороны моста. Я не так понял вас? - А Анджин-сан? - Он в своей комнате, господин. Он ждет на случай, если будет нужен вам. Торанага снова покачал головой: - Я увижу его завтра, - После паузы он сказал тем же отсутствующим голосом: - Я хочу сейчас принять ванну. Потом я бы хотел, чтобы мне никто не мешал до утра, кроме... Нага напряженно ждал, следя за тем, как отец невидящим взглядом уставился в пространство, очень обеспокоенный его поведением: - С вами все в порядке, отец? - Что? Ах, да-да, со мной все в порядке. А что? - Ничего. Пожалуйста, извини меня. Ты еще хочешь поохотиться на рассвете? - Поохотиться? Ах, да, это хорошая идея. Спасибо за предложение, это будет кстати. Посмотрим. Ну, спокойной ночи... Да, Тсукку-сан получил разрешение провести завтра службу. Могут пойти все христиане. Ты тоже пойди. - Что? - В первый день нового года ты станешь христианином. - Я! - Да. По своей собственной свободной воле. Скажи об этом Тсукку-сану наедине. - ??? Торанага повернулся к нему: - Ты глухой? Ты больше не понимаешь самых простых вещей? - Прошу простить меня. Да, отец. Я понял. - Хорошо. - Торанага впал опять в задумчивость, потом ушел, сопровождаемый телохранителем. Все самураи с уважением поклонились, но он даже не заметил их. К Наге подошел офицер, также очень удивленный. - Что произошло с нашим господином? - Я не знаю, Ёсинака-сан, - Нага оглянулся назад на поляну. Алвито только что покинул ее, направляясь к мосту, его сопровождал только один самурай. - Может быть, из-за этого? - Никогда не видел, чтобы господин Торанага ходил так тяжело. Никогда. Говорят, этот иностранный священник - колдун, чародей. Мог он навести порчу на нашего господина? - Нет. Только не на моего отца. - Чужеземцы меня сегодня озадачили, Нага-сан. Вы слышали этот гвалт - Тсукку-сан и его компания кричали и ссорились, как плохо воспитанные эта? - Да. Отвратительно. Я уверен, что именно этот человек нарушил внутрений покой отца. - Если бы спросили меня, я бы сказал, что стрела, пущенная в горло этого священника спасла бы нашего господина от многих неприятностей. - Да. - Может быть, сказать Бунтаро-сану о господине Торанаге? Он у нас старший. -- Согласен, но попозже. Мой отец ясно сказал, чтобы я не прерывал тя-но-ю. Я подожду, пока он не закончит. В мире и спокойствии маленького домика Бунтаро с большим изяществом открыл маленькую керамическую коробку для чая династии Тцанг и поднял бамбуковую ложку, начиная финальную часть церемонии. Он ловко отмерил нужное количество зеленого порошка и пересыпал его в фарфоровую чашку без ручек. На жаровне кипел старинный литой чайник. С той же спокойной грацией Бунтаро налил пузырящейся воды в чашку, поставил чайник на подставку и аккуратно помешал воду с заваркой бамбуковой палочкой, добиваясь равномерного перемешивания. Подлив полную ложку холодной воды, он поклонился Марико, сидящей на коленях напротив него, и протянул ей чашку. Она поклонилась и взяла ее с таким же утонченным изяществом, восхищаясь зеленой жидкостью, сделала три глотка, помедлила, потом глотнула снова и, допив чай, предложила чашку ему. Он повторил процедуру приготовления чая и снова предложил ей. Марико попросила попробовать чай ему самому. Бунтаро отхлебнул чаю, потом еще и постепенно допил его. После этого он приготовил третью чашку и четвертую. Затем после вежливого отказа Марико, согласно ритуалу, он заботливо вымыл чашку, вытерев ее чудесным хлопковым полотенцем, и разложил все по своим местам. После этого они обменялись поклонами. Тя-но-ю закончилась. Бунтаро был доволен тем, что он сделал все как можно лучше и теперь на какое-то время между ними восстановился мир. В этот день после полудня они остались одни. Он встретил ее у паланкина. Сразу же, как всегда, он почувствовал свою грубость и неотесанность по контрасту с ее хрупким совершенством - как один из этих диких, презренных, волосатых айнов, которые обитали в их стране, но были оттеснены на север, за проливы, на никому неизвестный остров Хоккайдо. Все его продуманные слова вылетели у него из головы, и он мрачно пригласил ее на чайную церемонию, добавив: - Ведь прошли годы с тех пор, как мы... Я никогда не устраивал ее для вас, ко сегодня вечером будет подходящий момент. - Потом он выпалил, не зная, что сказать, только зная, что это глупо, невежливо и совсем не к месту: - Господин Торанага сказал, что нам надо поговорить. - Но вы так не считаете, господин? Несмотря на всю свою решительность, он вспыхнул, голос его зазвучал отрывисто: - Мне бы хотелось согласия между нами. Я ведь нисколько не изменился, да? - Конечно, господин, почему бы вам меняться? Если что-то не так, то не из-за вас, а из-за меня, я прошу вас простить меня за это. - Я прощаю вас, - сказал он, возвышаясь горой над ее паланкином, остро осознавая, что все смотрят на них, в том числе Анджин-сан и Оми. Она была необыкновенно прелестна, с высоко подобранными волосами, опущенные глаза казались такими покорными, а для него все-таки наполненными черным льдом, который всегда вызывал в нем ярость, слепое бессильное бешенство, зовущее его убивать, кричать, уродовать, бить, вообще вести себя так, как никогда не должен вести себя самурай. - Я снял Чайный Домик на сегодняшний вечер, - сказал он ей, - на вечер после ужина. Нам приказано сегодня ужинать с господином Торанагой. Я был бы польщен, если бы вы были моей гостьей после ужина. - Это я буду польщена, - она поклонилась и ждала с так же опущенными глазами, а он хотел сбить ее на землю смертельным ударом, потом уйти и вонзить нож себе в живот крест накрест, чтобы эта боль сняла мучения с его души. Он заметил, что она с пониманием посмотрела на него. - Что-нибудь еще, господин? - спросила она заботливо. Пот бежал у него по спине и бедрам, кимоно потемнело, грудь и голова болели: - Вы... вы останетесь в гостинице сегодня вечером. После этого он оставил Марико и отправился сделать подробные распоряжения относительно всего обоза. Как можно скорее он передал свои обязанности Наге и с притворной суровостью быстро зашагал вниз по берегу реки, пока не остался один, и бросился голый в поток, пренебрегая опасностью, и боролся с течением до тех пор, пока голова не прояснилась, а донимавшая его боль не покинула измученное тело. Приходя в себя, Бунтаро полежал на песке. Теперь, когда она приняла его приглашение, он должен был действовать. Времени было мало. Он собрался с силами и пошел обратно к черному ходу, который вел в сад, и постоял там некоторое время, обдумывая свой план. Он хотел, чтобы сегодня вечером все было идеальным. Очевидно, что дом был несовершенен, как и сад, - грубое провинциальное подобие настоящего Чайного Домика. "Ничего, - подумал он, полностью поглощенный теперь своей задачей, - все будет хорошо. Ночь спрячет многие недостатки, а фонари создадут недостающую форму". Слуги уже принесли вещи, которые он заказал заранее - татами, глиняные масляные лампы, и чистили посуду - все самое лучшее в Ёкосе, все совершенно новое, но скромное, ненавязчиво приличное, без претензий. Он скинул кимоно, положил мечи и начал убираться. Сначала небольшая приемная комната и кухня с верандой. Потом извилистая тропинка и камни мостовой, которые были уложены во мху, и наконец камни и окружающий их сад. Он тер, мел веником и щетками до тех пор, пока все не стало безукоризненно чистым, без единого пятнышка, захваченный смирением ручного труда, которое является началом тя-но-ю, где хозяин должен довести все до полного совершенства. Первым требованием была абсолютная чистота. К сумеркам он закончил основные приготовления. Потом тщательно вымылся, выдержал ужин и пение у Торанаги и как можно скорее переоделся в более темное платье и поспешил в сад, заперев ворота. Прежде всего он поменял фитили в масляных лампах. Потом тщательно увлажнил камни мостовой и обрызгал водой деревья, чтобы они отсвечивали в разных местах, пока маленький сад не стал сказочной страной, с росинками, танцующими под теплым летним бризом. Бунтаро поменял местами несколько светильников и, наконец, удовлетворившись, отпер ворота и пошел в прихожую. Тщательно выбранные кусочки древесного угля, аккуратно уложенные в пирамиду, горели на белом песке так, как и было задумано. Цветы в токонома казались подобранными совершенно правильно. Он еще раз вымыл уже безупречно чистую посуду. Чайник завел свою песню, и он обрадовался этому звуку, который ему удалось довести до совершенства, тщательно расположив на дне несколько кусочков железа. Все было готово. Первым условием совершенства тя-но-ю была чистота, вторым - полная простота. Последним, и самым главным, - соответствие конкретному гостю или гостям. Он услышал ее шаги на камнях мостовой, плеск воды - она окунала, согласно ритуалу, руки в сосуд со свежей речной водой и встряхивала их, чтобы осушить. Три осторожных шага на веранду. Еще два шага к занавешенной двери. Даже она должна была наклониться, чтобы пройти через эту маленькую дверь, которую сделали такой низкой умышленно, чтобы заставить смириться каждого. В тя-но-ю все равны, гость и хозяин, самый высокий по рангу дайме и самый скромный самурай. Даже крестьянин, если его приглашали. Сначала она рассмотрела составленную мужем композицию. Он выбрал цветок дикой белой розы и капнул только одну капельку воды на зеленый лист, поставив его в красные камни. "Приходит осень, - хотел сказать он своей композицией, - не оплакивай время осени, время умирания, когда земля начинает засыпать, наслаждайся временем нового начала и переживай прекрасную прохладу осеннего воздуха в этот еще летний вечер... скоро слеза исчезнет, испарится, останутся только камни - скоро вы и я исчезнем, останутся только камни". Он смотрел на нее, забывшись, глубоко погрузившись теперь в состояние, близкое к трансу, которое иногда удается пережить устроителю чайной церемонии, оказавшемуся в полной гармонии со своим окружением. Она почтительно поклонилась цветку, подошла и села напротив него. На ней было темно-коричневое кимоно, прошитое нитками обожженного золота, оттенявшего белизну ее шеи и лица, ее оби темно-зеленого цвета соответствовало ее нижнему кимоно, волосы были просто подняты вверх и ничем не украшены. - Добро пожаловать, - сказал он с поклоном, начиная ритуал. - Вы оказали мне честь, - ответила она согласно ее роли. Он подал ей легкий ужин на безупречном лакированном подносе, палочки для еды лежали в нужном положении, ломтики рыбы на рисе, которые он уложил, дополняли рисунок, и для завершения картины он разбросал в совершенном беспорядке несколько диких цветков, найденных им на берегу реки. Когда они покончили с едой, он поднял поднос - каждое его движение имело определенный смысл, который шел из глубины веков, и отнес его через низкую дверь в кухню. Оставшись, наконец, одна, Марико критически оглядела огонь, угли под треножником лежали тлеющей горкой в море застывшего белого песка. Уши различали свистящий звук огня, сливающийся со звуком закипающего чайника над ним, и из невидимой кухни шуршание полотенца о фарфор и плеск воды. Некоторое время ее глаза блуждали по ряду изогнутых стропил, бамбуку и соломе, образующим крышу домика. Тени от нескольких ламп, которые он умышленно расставил в кажущемся беспорядке, делали маленькое большим и незначительное редким, изысканным, все вместе создавало удивительно гармоничное целое. После того как она все рассмотрела и приняла всей душой, Марико вышла в сад к маленькому бассейну, который природа веками выдалбливала в камне, и еще раз сполоснула руки и рот прохладной свежей водой, вытеревшись свежим полотенцем. Когда она снова устроилась на своем месте, Бунтаро спросил: - - Не выпьете ли сейчас чаю? - Это будет для меня большой честью. Но, пожалуйста, не надо так беспокоиться из-за меня. - Вы оказываете мне большую честь. Вы моя гостья. Так он угощал ее чаем. Но вот все подходило к концу. В молчании Марико минуту сидела не двигаясь, оставаясь спокойно на своем месте, не желая сознавать, что все кончилось, или нарушить мир, окружавший ее. В его глазах чувствовалось растущее напряжение. Тя-но-ю кончалась. Опять надо было начинать жить. - Вы совершили эту церемонию мастерски, - прошептала она, печаль захватила ее целиком. Из глаз у нее выскользнула слеза и оторвала сердце от грудной клетки. - Нет-нет. Пожалуйста, извините меня... это вы так совершенны... а с моей стороны все было так ординарно, - сказал он, вздрогнув от такой неожиданной похвалы. - Это было лучшим из всего, что я когда-либо видела, - сказала она, тронутая его полнейшей откровенностью. - Нет, пожалуйста, извините меня, если это и было прекрасно, то это было из-за вас, Марико-сан. Это было просто хорошо - вы бы сделали это гораздо лучше. - Для меня это было безупречно. Все. Как печально, что другие, более достойные, чем я, не могли видеть этого тоже! - ее глаза блестели в мерцающем свете ламп. - Вы видели это. Вот и все. Это было только для вас. Другие бы не поняли. Она чувствовала, как слезы жгут ей щеки. Обычно она стыдилась их, но сейчас они не беспокоили Марико. - Спасибо, как я могу отблагодарить вас? Он поднял веточку дикого тимьяна, наклонился и осторожно дрожащими пальцами подхватил на ветку ее слезину. Бунтаро молча смотрел на нее, веточка казалась совсем маленькой в его огромном кулаке. - Моя работа - любая работа - несравнима с этой красотой. Спасибо. Он смотрел на слезу на листе. Кусок угля скатился с горки углей, и, не раздумывая, он поднял клещи и положил его обратно. С вершины горки взлетели в воздух светящиеся искорки, показалось, что она превратилась в извергающийся вулкан. Оба погрузились в сладкую печаль, объединенные простотой одной слезы, одинаково довольные покоем, захваченные смирением, зная, что то, что дано, вернется в еще большей чистоте. Потом он сказал: - Если бы наш долг не запрещал это, я просил бы вас соединиться со мной в смерти. Прямо сейчас. - Я бы пошла с вами. С радостью, - сказала она сразу же. - Давайте умрем. - Мы не можем. Из-за нашего долга перед господином Торанагой. Она вынула нож из-под оби и аккуратно положила его на татами. - Тогда, пожалуйста, позвольте мне приготовиться. - Нет. Это будет нарушение нашего долга. - Что будет, то и будет. Вы и я не можем перевесить чашу весов... - Да. Но мы не должны уходить раньше нашего повелителя. Ни вы, ни я. Некоторое время он еще будет нуждаться в каждом преданном вассале. Пожалуйста, простите меня, но я должен вам запретить это. - Я была бы рада уйти сегодня вечером. Я готова. Более того, я вообще желаю уйти в Пустоту. Моя душа наполнена радостью. - она нерешительно улыбнулась. - Пожалуйста, извините меня за такой эгоизм. Вы совершенно правы, когда говорите о нашем долге. Острое, как бритва, лезвие блестело в свете ламп. Они смотрели на него, глубоко задумавшись. Потом он резко нарушил обаяние этой минуты: - Почему вы едете в Осаку, Марико-сан? - Там есть дела, которые уладить могу одна лишь я. Его угрюмость усиливалась, по мере того как он следил за светом догоравшего фитиля, попавшим на слезу Марико и отражавшимся миллионами оттенков разных цветов. - Какие дела? - Дела, которые касаются будущего нашего дома и должны быть улажены мною. - В таком случае вы должны ехать, - он изучающе посмотрел на Марико. - Но вы поедете одна? - Да. Я хочу удостовериться в том, что все семейные договоренности между нами и господином Кийямой относительно женитьбы Сарудзи достаточно надежны. Деньги, приданое, земли и тому подобное. Надо оформить увеличение его земельных владений. Господин Хиро-Мацу и господин Торанага требуют этого. Я несу ответственность за дом. - Да, - медленно сказал он, - это ваш долг. - Его глаза смотрели в глаза Марико. - Если господин Торанага вас отпустит, тогда поезжайте, но не похоже, чтобы вам это позволили. Но все равно... вы должны вернуться побыстрей. Очень быстро. Неразумно будет оставаться в Осаке даже на минуту дольше, чем это необходимо. - Да. - Морем будет быстрее, чем сушей. Но вы всегда ненавидели море. - Я все так же не люблю море. - Но вы будете там недолго? - Я не думаю, что полмесяца или месяц могут иметь значение. Может быть, я чего-то не знаю. Я просто чувствую, что я должна выехать сразу. - Тогда давайте оставим выбор времени и необходимости поездки господину Торанаге - если он позволит вам вообще поехать. После приезда сюда господина Затаки и обнародования этих двух свитков единственный выход - война. Ехать сейчас будет слишком опасно. - Да. Благодарю вас. Радуясь тому, что все кончилось, он довольно оглядел комнату, не заботясь теперь о том, что его уродливая туша занимает все пространство, каждое из его бедер было шире ее талии, руки толще ее шеи. - Это прекрасная комната, лучше чем я смел надеяться. Я наслаждался здесь, я опять вспомнил, что тело - ничто, только хижина в глуши. Благодарю вас за то, что вы были здесь. Я так рад, что вы приехали в Ёкосе, Марико-сан. Если бы не вы, я бы никогда не провел здесь тя-но-ю и никогда бы не почувствовал глубины общения с вечностью. Она поколебалась, потом с опаской подняла коробку для чая династии Тцанг. Это была простая покрытая глазурью банка без какого-либо орнамента. Оранжево-коричневая глазурь покрывала ее не полностью, оставляя внизу неровную каемку чистого фарфора, подчеркивая неуравновешенность гончара и его нежелание скрывать простоту материала. Бунтаро купил ее у Сен-Накады, самого знаменитого мастера чайных церемоний, за двадцать тысяч коку. - Это так красиво, - пробормотала она, наслаждаясь прикосновением к ней, - так подходит для церемонии. - Да. - Вы были настоящим мастером сегодня, Бунтаро-сан. Вы дали мне так много счастья, - ее голос был низким и напряженным, она слегка подалась вперед. - Все было столь прекрасно: и сад. и то, как вы артистично скрыли эти трещины игрой света и тени. И это, - она опять дотронулась до чайницы. - Все чудесно, даже то, как вы написали на полотенце "ай" - любовь. Для меня сегодняшним вечером "любовь" было самым прекрасным словом, - слезы снова потекли по щекам. - Пожалуйста, извините меня, - сказала она, смахивая их. Он поклонился, смущенный похвалой. Стараясь скрыть свои чувства, он начал заворачивать чайницу в кусок шелковой ткани. Закончив, Бунтаро положил ее в ящик и аккуратно поставил перед ней: - Марико-сан, если у нас в доме возникли денежные проблемы, возьмите это. Продайте. - Никогда! - Это была единственная вещь, кроме мечей и большого лука, которой он очень дорожил. - Это будет последняя вещь, которую я продам. - Пожалуйста, извините меня, но если платить за моих вассалов будет нечем, возьмите ее. - Для них всех денег хватит с лихвой. И на самое лучшее оружие и лошадей. Нет, Бунтаро-сан, Тцанг ваша. - Нам осталось жить немного времени. Кому мне завещать ее? Сарудзи? Она посмотрела на угли и огонь, поглощающий миниатюрный вулкан, это зрелище успокоило ее. - Нет. Не раньше, чем он станет настоящим мастером чайной церемонии, равным его отцу. Я советую вам оставить Тцанг господину Торанаге и попросить его перед смертью решить, достоин ли получить ее наш сын. - А если господин Торанага проиграет и погибнет до зимы, как я считаю? - Здесь, в этом уединенном месте, я могу спокойно сказать вам всю правду, не притворяясь, ведь откровенность - важная часть тя-но-ю? Да, он потерпит поражение, если не перетянет свою сторону Кийяму и Оноши, а также Затаки. - В таком случае укажите в завещании, что Тцанг должна быть послана с охраной Его Императорскому Величеству с просьбой принять ее. Конечно, Тцанг достойна божества. - Да. Это будет замечательный выбор, - он посмотрел на нож, потом мрачно добавил: - Ах, Марико-сан, для господина Торанаги сделать уже ничего нельзя. Его карма уже записана. Он выиграет или проиграет. И если он выиграет, и если потерпит поражение, все равно не избежать большой крови. - Да. Задумавшись, он отвел глаза от ее ножа и посмотрел на веточку дикого тимьяна, слеза на ней все еще оставалась чистой. Потом сказал: - Если он потерпит поражение, то, прежде чем я умру - или если я умру, - я или один из моих людей убьем Анджин-сана. В темноте ночи ее лицо казалось нереальным. Мягкий бриз трепал