вал роспуск Совета регентов и женитьбу на матери наследника? ) И взамен всего этого, брат, мне нужны тайный договор о союзничестве сейчас, гарантирующий безопасный проход моих армий через горы Синано, и совместная атака под моим руководством против Ишидо - выбор времени и способа остается за мной. Как знак моего доверия я сразу же посылаю моего сына Судару, его жену, госпожу Дзендзико, и их детей, включая моего единственного внука, к Вам в Такато... " - "Это не действия побежденного, - сказал себе Торанага, запечатывая свиток. - Затаки сразу же поймет это. Да, но теперь капкан поставлен. Дорога через Синано - мой единственный путь, и брат - мой первый шаг на пути к равнинам Осаки. Но верно ли, что Затаки нужна Ошиба? Не слишком ли многим я рискую, полагаясь только на глупую болтовню слуг, которые вечно где-то слоняются и что-то подслушивают, на шепот в исповедальне и бормотание отлученного священника? А если Дзеко, эта пиявка, просто солгала ради каких-то своих выгод... Два меча - вот настоящий ключ, чтобы открыть все ее секреты. У нее наверняка есть улики против Марико и Анджин-сана. Почему бы еще Марико пришла ко мне с этой просьбой? Тогда - Марико и чужеземец! Чужеземец и Бунтаро! Э-э-э, жизнь такая странная вещь... " Знакомая боль опять подступила к груди. Через несколько минут он написал письмо для почтового голубя и с трудом потащился вверх по лестнице на голубятню. В одной из клеток он тщательно выбрал голубя на Такато и прикрепил ему на ногу маленький цилиндрик с письмом. Голубя он посадил в открытой клетке наверху - улетит сразу же, как рассветет. В послании к матери он просил разрешить безопасный проезд Бунтаро, который везет важное послание ей и его брату. И подписано оно было, как и само письмо: Ёси-Торанага-нох-Миновара. Этот титул он использовал впервые в жизни. - Лети спокойно и уверенно, маленькая птичка, - напутствовал он голубя, погладив его оброненным пером. - Ты несешь наследство династии на десять тысяч лет... Глаза Торанага еще раз опустились на расстилающийся внизу под ним город. Узенькая полоска света видна была на горизонте с западной стороны. Внизу, около домов, он мог разобрать крошечные, с булавочный укол факелы, что окружали корабль чужеземцев. "Вот еще один ключ", - подумал он и стал снова и снова обдумывать эти три секрета. Он знал, что ему чего-то не хватает... - Хотел бы я, чтобы Кири была здесь, - сказал он ночи. Марико стояла на коленях перед зеркалом из полированного металла. Наконец она отвела взгляд и посмотрела на нож, который держала в руках. Лезвие отражало свет масляной лампы. - Мне бы надо воспользоваться тобой, - сказала она, охваченная горем. Ее глаза обратились к Мадонне с младенцем в нише, украшенной изумительно красивой веточкой цветов, и наполнились слезами: "Я знаю, что самоубийство смертный грех, но что я могу сделать? Как мне жить с таким позором? Лучше сделать это, пока я еще не предана". Комната была очень тихая, как и весь их семейный дом, построенный внутри кольца укреплений и широкого рва с водой вокруг всего замка; здесь имели право жить только самые любимые и надежные хатамото. Через разбитый у дома сад с бамбуковым забором бежал маленький ручей, отведенный от одной из многих окружающих замок речек. Услышав, что заскрипели, открываясь, передние ворота и слуги сходятся, приветствуя хозяина, Марико быстро спрятала нож и вытерла слезы. Вот раздались шаги... она открыла дверь и вежливо поклонилась Бунтаро. Он явно был в мрачном расположении духа. Торанага, сообщил он ей, опять передумал и приказал ему выехать немедленно. - Я еду на рассвете. Хотел пожелать вам спокойного путешествия... - Он запнулся и взглянул на нее. - Почему вы плачете? - Прошу извинить меня, господин. Только потому, что я женщина и жизнь кажется мне такой трудной. И из-за Торанаги-сама. - Он ненадежный человек. Мне стыдно это говорить. Ужасно, но вот чем он стал. Мы должны вести воину. Намного лучше начать войну, чем знать, что единственное, что ждет тебя в будущем, - это увидеть перед собой грязное лицо Ишидо, смеющегося над моей кармой! - Да, простите. Я желала бы чем-нибудь помочь. Не хотите ли чаю или саке? Бунтаро повернулся и рявкнул на служанку, которая смотрела на них стоя в дверях: - Приноси саке! Быстро! Бунтаро вошел в ее комнату. Марико закрыла дверь. Теперь он стоял у окна, откуда видны были стопы замка и главная башня за ними. - Пожалуйста, не беспокойтесь, господин, - сказала она успокаивающе. - Ванна готова, и я пошлю за вашей любимой наложницей. Он все смотрел на главную башню замка, стараясь сдержать закипающее раздражение. - Торанаге следовало бы отказаться в пользу господина Судару, если он хочет остаться в живых, - ведь будет драка за положение главы рода. Господин Судару - его сын и законный наследник, не так ли? - Да, господин. - Или он мог бы сделать лучше, так, как предлагал Затаки, - совершить сеппуку. Тогда вместе с нами сражался бы Затаки со всеми его армиями. С ними и с мушкетами мы прорвались бы до Киото, - я знаю, что это нам бы удалось. А если мы и проиграли - все же это лучше, чем сдаваться, как грязные, трусливые любители чеснока! Наш хозяин потерял все права! Правда ведь? - налетел он на Марико. - Пожалуйста, извините меня - я не могу так говорить. Он наш сюзерен. Бунтаро стоял задумавшись, не в силах отвести взора от главной башни, словно она излучала гипнотическую силу. На всех этажах светились огни, ярче всего - на шестом. - Мой совет его Совету - предложить ему покончить с собой, если он не захочет - помочь ему. Таких прецедентов достаточно! Многие разделяют мое мнение, господин Судару - пока еще нет. Может быть, он действует тайно, - кто его знает, что он на самом деле думает? Когда встретите его жену, когда вы встретите госпожу Дзендзико, - поговорите с ней, убедите ее. А она убедит его, - она водит его за нос, правда? Вы ведь подруги, она вас послушается. Убедите ее. - По-моему, очень плохо так поступать, господин. Это предательство. - Я приказываю вам поговорить с ней! - Я выполню вашу просьбу. - Да, вы выполните приказ, не так ли? - прорычал он. - Подчинитесь? Почему вы всегда такая холодная и печальная? А? - Он поднял зеркало и протянул его Марико. - Посмотрите на себя! - Пожалуйста, извините меня, если я огорчила вас, господин, - она говорила ровным голосом, глядя мимо зеркала ему в лицо. - Я не хотела рассердить вас. Он какое-то время угрюмо наблюдал за ней, потом положил зеркало на лакированный столик. - Я не обвиняю вас. Если бы я думал, что я... я бы не колебался. Марико как бы со стороны услышала, как она непримиримо бросила ему в ответ: "Не колебались бы сделать это? Убить меня, господин? Или оставить меня жить с еще большим позором? " - Я не обвиняю вас, только его! - проревел Бунтаро. - Но я обвиняю вас! - крикнула она в ответ. - И вы обвинили меня! - Придержите язык! - Вы опозорили меня перед нашим господином! Вы обвинили меня и не выполнили ваш долг. Вы испугались! Вы трус! Грязный, пропахший чесноком трус! Его меч выскользнул из ножен, - она обрадовалась, что наконец-то осмелилась вывести его из себя. Но меч остался в воздухе. - Я... Я имею ваше... Вы обещали, клялись своим Богом, в Осаке. Прежде чем мы... пойдем на смерть... Вы мне обещали, и я... Я настаиваю! Раздался ее издевательский смех, пронзительный и злобный. - О да, могущественный господин! Вашей подушкой я стану лишь однажды, но торжество ваше сухое, горькое - подпорченное! Обеими руками Бунтаро изо всех сил рубанул мечом по угловому столбу - лезвие почти перерубило выдержанный брус толщиной в фут. Он потянул меч на себя, но тот крепко сидел в дереве. В неистовстве Бунтаро что есть мочи тянул и расшатывал меч... пока не сломал клинок... Выругался в последний раз, кинул рукоятку через бумажную стенку и как пьяный зашагал к двери. Там стоял дрожащий от страха слуга, держа поднос с саке. Бунтаро ударом кулака вышиб поднос из рук слуги - тот мгновенно упал на колени, уперся головой в пол и замер... Бунтаро кинулся в разбитую вдребезги дверную раму. - Подождите!.. Подождите до Осаки! - Слышно было, как он выбежал из дома. Некоторое время Марико оставалась неподвижной, как бы в трансе... Постепенно смертельная бледность исчезла с ее лица, глаза снова обрели способность ясно видеть все вокруг. Она молча вернулась к зеркалу, минуту изучала в нем свое отражение - и совершенно спокойно занялась макияжем. Блэксорн бежал по главной лестнице башни, перескакивая через две ступеньки, за ним торопились охранники. Он был рад, что у него отобрали мечи, - послушно отдал их во дворе первым часовым, которые к тому же и обыскали его, вежливо, но тщательно. Лестница и площадки на ней освещались факелами. На четвертой площадке он остановился, чуть ли не разрываясь от сдерживаемого возбуждения, и позвал, обернувшись: - Марико-сан, как вы, нормально? - Да, да. Я прекрасно, спасибо, Анджин-сан. Блэксорн начал взбираться дальше, чувствуя себя легким и сильным, пока не достиг последней площадки на шестом этаже. Этот этаж, как и все другие, тщательно охранялся. Сопровождавшие его самураи подошли к тем, что стояли у последней, обитой железом двери, и поклонились. Им ответили и сделали Блэксорну знак подождать. Все в замке, что было сделано из дерева и железа, казалось, нельзя выполнить лучше. Большие, с тонкими переплетами окна башни могли все же служить бойницами для лучников, а тяжелые, окованные железом ставни, снабженные приспособлениями для быстрой установки, - отличной защитой. Марико обогнула последний поворот на этой лестнице, так хорошо оборудованной для обороны, и подошла к Блэксорну. - Вы в порядке? - О да, благодарю вас, - ответила она, слегка запыхавшись. Но он сразу заметил: она все еще хранит ту же безмятежность и отстраненность, на которую он обратил внимание, когда они встретились во дворе, - раньше он как-то не наблюдал у нее такого состояния. "Ничего, - подумал он уверенно, - это просто вид крепости так действует, а тут еще Торанага и Бунтаро, да и вообще пребывание здесь, в Эдо. Я знаю, что сейчас нужно сделать". С тех пор как он увидел "Эразмус", чувство безграничной радости не оставляло его. Не ожидал он, никак ив ожидал найти свой корабль таким прекрасным - ухоженным, чистым, нарядным, надежно охраняемым. "Теперь нет смысла оставаться в Эдо. - подумал он. - Мне только нужно заглянуть в трюм... попробовать дно... немножко понырять сбоку до киля... потом проверить пушки, пороховой склад, снаряжение, заряды, паруса... ". По дороге в Эдо он все размышлял, из чего сшить паруса: Марико сказала, что брезента в Японии нет, - придется взять плотный шелк или хлопчатое полотно. "Нужно купить паруса, - буркнул он тогда, - и все другое, что нужно в запас... В Нагасаки ехать, как можно скорее". - Анджин-сан! - Это вернулся один из самураев. - Хай. - Досо. Укрепленная дверь без звука повернулась и открылась. В дальнем конце квадратной комнаты, на приподнятой площадке, устланной татами, сидел Торанага - один. Блэксорн стал на колени и низко поклонился, положив ладони плашмя на пол. - Конбанва, Торанага-сама. Икага дес ка? - Окагесана де дзснки дес. Аната ва? Торанага казался старше, и бесстрастнее, и намного тоньше, чем раньше. "Сигата га наи, - сказал про себя Блэксорн. - Карма Торанаги не тронула "Эразмус" - он собирается быть его спасителем, ей-богу". Отвечая на стандартные вопросы Торанаги на простом, но с правильным акцентом японском языке, он использовал упрощенную речь, которую освоил с помощью Алвито. Торанага похвалил его успехи и стал говорить быстрее. Тогда Блэксорн вспомнил одну из главных фраз, которую он освоил с помощью Алвито и Марико: - Пожалуйста, извините меня, господин, - так как мой японский недостаточно хорош, не могли бы вы говорить медленнее и употреблять простые слова, - извините, пожалуйста, что причиняю вам такое беспокойство. - Да, конечно. Хорошо. Скажите мне, как вам понравилось в Ёкосе? Блэксорн отвечал, держась близко к уровню Торанаги, хотя ответы его были неуверенны, а словарный запас еще очень ограничен. Но вот Торанага задал очередной вопрос, а он не успел уловить ключевых слов. - Дозо? Гомен насаи, Торанага-сан, - произнес он извиняющимся тоном. - Вакаримасен. Я не понимаю. Торанага повторил сказанное более простыми словами, но Блэксорн опять не все понял и взглянул на Марико: - Простите, Марико-сан, что такое "сонхей су беки уми"? - Мореходное, Анджин-сан. - Ах, домо. - Блэксорн опять схватил нить разговора: дайме спрашивал, сможет ли он быстро определить, в достаточно ли хорошем состоянии его корабль, и сколько именно времени это потребует. - Да, господин, смогу, конечно, это нетрудно, - всего полдня. Торанага мгновение подумал, потом приказал сделать это завтра утром и дать свое заключение в обед, в час козла. - Вахаримас? - Хай. - Тогда вы сможете встретиться и со двоими людьми, - добавил Торанага. - Простите, господин? - С вашими вассалами. Я послал за вами, чтобы сказать, что завтра у вас будут ваши вассалы. - Ах, простите. Теперь я понял. Самураи, вассалы. Двести человек. - Да. Спокойной ночи, Анджин-сан. Я увижу вас завтра. - Прошу меня извинить, господин, могу ли я почтительно спросить у вас о трех вещах? - Каких? - Первое: пожалуйста, не разрешите ли вы мне повидать мою команду? Мы сэкономим на этом время, не так ли? Торанага согласился и коротко приказал одному из самураев сопровождать Блэксорна: - Возьмите десять человек, отведите туда Анджин-сана и приведите обратно в замок. - Да, господин. - Что еще, Анджин-сан? - Пожалуйста, можно поговорить наедине? Очень недолго. Прошу простить, если я позволил себе какую-то бестактность. - Блэксорн пытался не выказывать беспокойства, когда Торанага осведомился у Марико, о чем пойдет речь. Она ответила правду: знает только, что Анджин-сан хотел поговорить о чем-то личном, но она не спросила его, о чем. - Вы уверены, что мне удобно просить его, Марико-сан? - засомневался Блэксорн, когда они поднимались по лестнице. - О да. При условии что вы дождетесь, когда он кончит. Но будьте уверены, что точно знаете, о чем собираетесь говорить, Анджин-сан. Он... он не так терпелив, как обычно. - Марико не задала ему никакого вопроса, а он предпочитал умолчать. - Очень хорошо, - позволил Торанага, - пожалуйста, подождите снаружи, Марико-сан. - Она поклонилась и вышла. - Да? - Простите, но я слышал, что господин Харима в Нагасаки теперь наш враг. Торанага был поражен: даже он услышал, что Харима открыто заявил о переходе на сторону Ишидо, только когда сам попал в Эдо. - Где вы получили такую информацию? - Простите? Торанага повторил вопрос медленнее. - А! Понятно. Слышал о господине Хариме в Хаконе, Дзеко-сан нам сказала. Дзеко-сан слышала в Мисиме. - Эта женщина хорошо информирована. Может быть, даже слишком хорошо. - Простите, господин? - Ничего. Продолжайте. Tax что о господине Хариме? - Господин, могу я со всем почтением сказать вам: мой корабль намного лучше вооружен, чем Черный Корабль, не так ли? Если я быстро захвачу Черный Корабль, священники будут очень недовольны, так как христиане здесь другими способами денег не получают - и в других местах денег для португальцев не будет. В прошлом году здесь не было Черного Корабля и денег тоже, не так ли? Если сейчас быстро захватить Черный Корабль, причем очень быстро захватить, и на следующий год тоже, - все священники очень испугаются. Это правда, господин. Подумайте - священникам придется подчиниться, если перед ними возникнет такая опасность. Священники уступят Торанаге-сама? - Блэксорн сжал руку в кулак, подчеркивая сказанное. Торанага внимательно слушал, следя за его губами, как делал и сам Блэксорн. - Я слушаю вас, но куда вы клоните, Анджин-сан? - Простите, господин? Торанага стал говорить в той же манере, что и Блэксорн, используя всего несколько самых необходимых слов: - Получить что? Захватить что? Взять что? - Господина Оноши, господина Кийяму и господина Хариму. - Так вы хотите вмешаться в нашу политику, как священники? Думаете, что вы тоже знаете, как управлять нами, Анджин-сан? - Извините меня... пожалуйста, извините, - я не понял. - Неважно. - Торанага долго думал, потом заявил: - Священники утверждают: у них нет такой власти, чтобы приказать дайме-христианам. - Неверно, господин, пожалуйста, простите меня. Деньги имеют большую власть над священниками. Это правда, господин. Если в этом году не будет Черного Корабля и на следующий год не будет Черного Корабля, - это верное разорение. Очень, очень плохо для священников. Это правда, господин. Деньги - это власть. Пожалуйста, подумайте: что, если в одно время с "Малиновым небом" или до того я нападу на Нагасаки? Нагасаки сейчас враждебен вам, да? Я возьму Черный Корабль и атакую морские дороги между Кюсю и Хонсю. Может быть, такой угрозы достаточно, чтобы превратить врага в друга? - Нет. Священники прекратят торговать. Я не воюю со священниками или с Нагасаки. Или с кем-нибудь еще. Я собираюсь в Осаку. "Малинового неба" не будет. Вакаримас? - Хай. - Блэксорн не удивился. Он знал: теперь Торанага точно усвоил - такая тактика возможна, и она, конечно, перетянет большую часть сил Кийямы - Оноши - Харимы, которые базируются на Кюсю. И "Эразмус", конечно, нарушит крупномасштабные морские перевозки войск с этого острова на главный остров. "Будь терпелив, - предостерег он себя. - Пусть Торанага обдумает этот план. Возможно, будет так, как сказала Марико: между сейчас и Осакой много времени и кто знает, что может случиться? Готовьтесь к лучшему, но не бойтесь и худшего". - Анджин-сан, почему вы не изложили этого при Марико-сан? Боитесь, что она передаст священникам? Вы думали об этом? - Нет, господин. Просто хотел поговорить напрямую. Война - не женское дело. Еще одна, последняя просьба, Торанага-сан. - Блэксорн настроился на выбранный курс. - Бывает, что хатамото просит о милости, иногда. Пожалуйста, простите меня, господин, могу ли я изложить мою просьбу об оказании мне милости? Торанага перестал обмахиваться веером. - Какой милости? - Я знаю, у вас легко развести супругов по приказанию господина. Я прошу вас, помогите мне жениться на Тода Марико-сан. - Торанага был ошарашен, и Блэксорн испугался, что зашел слишком далеко. - Прошу извинить мою дерзость, - добавил он. Торанага быстро пришел в себя: - Марико-сан согласна? - Нет, Торанага-сан. Это мой секрет. Я ничего не говорил ни ей, ни кому-либо другому. Это моя тайна. Тода Марико-сан я ничего не говорил. Никогда. Киндзиру, да? Но я знаю, что они между собой очень ругаются. У вас в Японии развод - легкое дело. Я решил просить господина Торанагу. Очень большая тайна. Пожалуйста, извините меня, если я позволил себе что-то лишнее. - Это слишком неуместная просьба для иностранца. Неслыханно! Поскольку вы хатамото, мой долг обязывает меня рассмотреть ее, хотя вы и не должны говорить о ней ни при каких обстоятельствах ни Марико-сан, ни ее мужу. Вам это ясно? - Простите? - Блэксорн ничего не понял, мысли его спутались, он едва способен был что-нибудь сообразить. - Вы очень плохо спросили и плохо думали, Анджин-сан. Понятно? - Да, господин, изви... - Поскольку Анджин-сан - хатамото, я не сержусь. Подумаю. Понятно? - Да, думаю, что да. Благодарю вас. Пожалуйста, простите мне мой плохой японский. - Не говорите с ней, Анджин-сан, о разводе. Ни с Марико-сан, ни с Бунтаро-саном. Киндзиру, вакаримас? - Да, господин, понял. Это тайна между мною и вами. Тайна. Благодарю вас. Пожалуйста, извините меня за нетактичность, благодарю вас за ваше терпение. - Блэксорн старательно поклонился и почти как во сне вышел из комнаты. Дверь за ним закрылась. На площадке все смотрели на него с насмешкой. Ему хотелось поделиться с Марико своей победой, но нельзя - она так спокойна, и здесь столько посторонних... - Извините, что я заставил вас так долго ждать. - Это было все, что он догадался вымолвить. - О нет, вовсе не долго, - ответила она как о чем-то неважном. Они стали спускаться по лестнице. Пройдя один пролет, Марико сказала: - Ваш упрощенный стиль речи странен, но хорошо понятен, Анджин-сан. - Я слишком много раз терял нить разговора. То, что вы присутствовали, очень помогало. - Здесь нет моей заслуги. Дальше они шли молча, Марико - немного сзади, как положено по обычаю. На каждом этаже они проходили через пост из нескольких самураев. Но вот на повороте лестницы край ее кимоно зацепился за перила, и она споткнулась. Блэксорн подхватил ее, помог удержать равновесие, и это внезапное прикосновение принесло радость обоим. Она поблагодарила - и смутилась, когда он ее отпустил. Теперь они чувствовали большую близость друг к другу, чем когда-либо за этот вечер. На улице, во дворе, освещенном факелами, - повсюду слонялись самураи. У них еще раз проверили пропуска и, освещая дорогу факелами, по извилистому проходу - настоящему лабиринту между высокими каменными стенами - повели к главным воротам замка, а потом - к следующим воротам, ведущим к рву с водой и деревянным мостом. Семь рвов образовывали кольца внутри замкового комплекса: искусственные или прорытые на месте зарастающих ручьев и речек. Пока они шли к главным воротам с южной стороны, Марико рассказала Блэксорну о крепости: через два года она будет закончена и вместит сто тысяч самураев и двадцать тысяч лошадей со всеми припасами, необходимыми на год осады. - Тогда она станет самой большой в мире, - подумал вслух Блэксорн. - Это был план господина Торанаги, - ее голос звучал очень серьезно, - сигата га нан, нех. Наконец они достигли последнего моста. - Там, Анджин-сан, вы можете увидеть, что замок - это центральная ось Эдо. Центр сети улиц, которые расходятся лучами, образуя город. Десять лет назад здесь была только маленькая рыбацкая деревушка. А теперь кто знает, сколько здесь народу... Двести тысяч? Триста? Четыреста? Господин Торанага не проводил еще переписи. Но все они здесь только с одной целью - служить замку, который защищает порт и равнины, а они, в свою очередь, кормят армии. - Больше ни для чего? - Ни для чего. "Не стоит беспокоиться, Марико, и глядеть так официально, - радостно думал он. - Со всем этим я сумею справиться. Торанага удовлетворит все мои просьбы". На противоположной стороне освещенного факелами Ичи-баси - Первого Моста, который вел непосредственно в город, - она остановилась. - Теперь я должна вас покинуть, Анджин-сан. - Когда я смогу увидеть вас? - Завтра. В час козла. Я буду ждать вас на переднем дворе. - Я не могу встретиться с вами ночью? Если рано вернусь? - Нет, простите, пожалуйста, не этим вечером. - Марико церемонно поклонилась. - Конбанва, Анджин-сан. Он поклонился как самурай и смотрел, как она возвращалась через мост. Ее сопровождали несколько человек с факелами, вокруг факелов, укрепленных на столбах, кружились насекомые... Марико вскоре затерялась среди пешеходов. Тогда, чувствуя нарастающее возбуждение, он повернулся спиной к замку и пошел за своим провожатым. ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ - Чужеземцы живут там, Анджин-сан. - Самурай показал вперед. Блэксорн напряженно всматривался в темноту, ощущая, как душен и зноен воздух. - Где? В этом доме? Там? - Да. Это здесь, прошу прощения. Вы видите? Еще одно скопление домишек среди аллей - в ста шагах перед ними, за клочком голой болотистой земли; над всей местностью возвышается большой дом, смутно выделяясь на черном небе. Блэксорн некоторое время осматривался, выискивая хоть какие-нибудь ориентиры и отмахиваясь от налетающих на него насекомых. Вскоре после Первого Моста он совсем запутался в этих лабиринтах. Они шли по многочисленным улицам и проулкам, сначала в сторону берега, забирая к востоку, через мосты и маленькие мостики, потом повернули севернее, опять вдоль берега ручья, который петлял по окраинам города. Местность здесь была низменная и сильно увлажненная. Чем дальше от замка, тем хуже становились дороги, беднее жилища; люди, которые попадались навстречу, вели себя подобострастно; все реже пробивалось сквозь седзи мерцание света. Эдо представляло собой сплошной массив деревень, разделяемых только дорогами и ручьями. Здесь, на юго-востоке города, все было заболочено, дороги оказались неимоверно грязными. Зловоние заметно усиливалось - миазмы морских водорослей, осадков, грязи и ила перебивались резким сладким запахом, которого Блэксорн не мог определить, но он казался ему знакомым. - Вонь как на Биллингс-гейт во время отлива, - пробормотал он, хлопнув себя по щеке - очередная ночная муха. Все его тело стало липким от пота. Тут он услышал едва донесшийся до него отрывок разухабистой морской песни на голландском - и тут же все его недовольство исчезло: "Это Винк? " Сразу повеселев, он заторопился на звук голосов, - носильщики заботливо освещали ему дорогу, самураи торопились следом. Подойдя ближе, он увидел одноэтажное строение, частично японское, частично европейское. Оно возвышалось на сваях, было огорожено высоким покосившимся бамбуковым забором, обозначающим границы участка, и казалось новым по сравнению с хижинами, сгрудившимися вокруг него. Ворот в заборе не было, просто маленькая щель, крыша из соломы, передняя дверь очень прочная, стены толстые, на окнах ставни, похожие на голландские. Повсюду из щелей струился свет. Пение и веселая болтовня в доме стали слышнее, но голосов он еще не узнавал. Каменные плиты вели через неухоженный сад прямо к ступеням веранды, где у входа был привязан короткий флагшток. Блэксорн остановился и рассмотрел его: небольшой сшитый вручную флаг Нидерландов висел совершенно без движения, - при виде его сердце Блэксорна забилось чаще... Передняя дверь резко распахнулась от толчка, на веранду устремился столб света. У порога появился пьяный Баккус Ван-Некк, с полузакрытыми глазами, споткнулся, вытащил гульфик и стал мочиться высокой изогнутой струей. - Аххх... - пробормотал он со вздохом наслаждения, - что может быть приятнее... - Что такое? - по-голландски окликнул его Блэксорн от ворот, - Почему не пользуешься парашей? - А? - Ван-Некк близоруко мигал, всматриваясь в темноту и не видя Блэксорна, который стоял под факелами самураев. - Бог мой, самураи! - Он, ворча, подобрал брюки и неуклюже поклонился в пояс, - Гомен насаи, самурай-сама. Исибон гомен насаи всем обезьянам-сама. Он выпрямился, выдавил из себя болезненную улыбку и пробормотал почти про себя: - Видно, я здорово пьян. Показалось мне, что этот негодяй, этот сукин сын говорит по-голландски! Гомен насаи, нех? - Он откинулся к стене дома, почесываясь и что-то на ощупь нашаривая в гульфике. - Эй, Баккус, ты не придумал ничего лучше, чем гадить у себя в доме? - Что? - Ван-Некк вздрогнул, огляделся кругом и слепо уставился на факелы, изо всех сил пытаясь что-нибудь рассмотреть. - Кормчий? - выдохнул он. - Это вы, кормчий? Черт бы побрал мои глаза, ничего не могу там увидеть... Кормчий, ради Бога, это вы? Блэксорн захохотал. Его старый друг казался таким беззащитным, неодетым, таким глуповатым, со своим свисающим членом. - Да, это я! Потом обратился к самураям, наблюдавшим за этой сценой с плохо скрываемым презрением: - Матге курасаи. Подождите меня, пожалуйста. - Хай, Анджин-сан. Блэксорн подошел ближе: падающий из двери свет выделил кучи мусора на раскиданных носилках. Он брезгливо скинул сандалии и взбежал по ступенькам. - Эй, Баккус, ты стал еще толще, чем при отъезде из Роттердама, верно? - Он тепло похлопал его по плечам. - Боже мой, это правда вы? - Ну, конечно, я. - Мы давно уже считаем вас мертвым. - Ван-Некк подошел и потрогал Блэксорна, чтобы удостовериться, что он не во сне. - Боже мой, ты услышал мои молитвы! Кормчий, что с вами случилось, оттуда вы взялись? Чудеса! Это и правда вы? - Да, да. Теперь, пожалуйста, заправь свой гульфик и давай зайдем в дом, - ответил Блэксорн, чувствуя себя самураем. - Что? Ох! Ох, извините, я... - Ван-Некк поспешно привел себя в порядок, по щекам его побежали слезы. - О Боже, кормчий.... Я думал, это джин опять вытворяет со мной свои шуточки. Пойдемте, но дайте мне сначала сказать им про вас, а? Покачиваясь, он зашагал в дом - хмель от радости сразу улетучился. Блэксорн шел за ним. Ван-Некк оставил ему дверь открытой, потом закричал, перекрывая хриплое пение: "Ребята! Посмотрите, кого привел нам рождественский Дед Мороз! " Он хлопнул дверью, закрывая ее за Блэксорном, чтобы усилить эффект. Мгновенно наступило молчание... Блэксорну потребовалось несколько мгновений, чтобы зрение привыкло к свету. Смрад в комнате чуть не вызвал у него обморока. Он увидел, что все в изумлении уставились на него, как будто он какое-нибудь дьявольское отродье. Потом удивление прошло и на него обрушились крики радости, приветствия, все его тискали, хлопали по спине, и все говорили почти разом: - Кормчий, откуда вы? - Вьпей-ка! - Боже, разве такое может быть?.. - Черт-те что, я так рад вас видеть! - А мы вас мертвым считали... - Брось, у нас все нормально... ну, в основном-то! - Убери стул, гад-сама, кормчему - самый лучший! - Эй, грогу! Ну-ка, давай быстро, черт возьми! Мои проклятые глаза сейчас лопнут, если я не пожму ему руку! Наконец Винк завопил: - Погодите, ребята! Вы мешаете ему что-нибудь сказать! Стул кормчему и выпить, ради Бога! Да я думаю, он к тому же и самураем был... Кто-то протянул ему деревянный кубок, Блэксорн сел на расшатанный стул, все подняли бокалы, и на него опять посыпались вопросы... Блэксорн огляделся. Комната, освещенная несколькими свечами и масляными лампами, была заставлена скамьями и грубо сколоченными стульями и столами. На грязном полу - огромный бочонок с саке. На одном из столов - грязные тарелки с полупрожаренным мясом, усеянным мухами. Шесть неопрятно одетых женщин стояли на коленях на полу, они поклонились и опять откинулись к стене. Его команда, сияя, ждала, когда он начнет рассказ: повар Сонк, Джохан Винк, помощник боцмана и главный артиллерист, Саламон, юнга Круук, парусный мастер Джинсель, Баккус Ван-Некк, главный купец и казначей, и, наконец, Жан Ропер, еще один купец, сидевший, как всегда, в сторонке все с той же улыбкой на худом, строгом лице. - Где адмирал? - спросил Блэксорн. - Умер, кормчий, умер, - ответили все шесть голосов, перекрикивая друг друга, - ничего нельзя было понять, пока Блэксорн не поднял руку: - Баккус, говори ты! - Он умер, кормчий. Даже не вылез из этого погреба. Помните, он болел? После того, ну, когда увели вас, той ночью, - мы слышали, как он задыхался в темноте. Так, ребята? - Хор голосов ответил утвердительно, и Ван-Некк добавил: - Я сидел рядом с ним, кормчий. Он пытался найти воду, но ничего не было... Он задыхался и стонал не знаю сколько времени - мы все были до смерти напуганы, но в конце концов он задохнулся, потом наступила смерть. Это было ужасно, кормчий... Жан Ропер добавил: - Да уж, скверней некуда. Видно, наказание Божье. Блэксорн по очереди всмотрелся в лица. - Кто-нибудь подошел х нему? Попытался помочь? - Нет, нет, ох нет! - Это простонал Ван-Некк. - Он просто хрипел. Его оставили в яме вместе еще с одним, японцем, - вы помните его? Тот, который пытался утопиться в параше... Потом господин Оми приказал им принести Спилбергена и они сожгли его. А тог несчастный так и остался внизу. Господин Оми просто дал ему нож, тог вспорол себе живот, и его чертовы кишки расползлись по всему погребу... Вы помните его, кормчий? - А что с Маетсуккером? - Лучше ты расскажи, Винк. - Малыш с крысиным лицом сгнил, кормчий... - начал Винк; остальные тоже закричали, передавая подробности и пересказывая события; крик стоял до тех пор, пока Винк не заревел: - Баккус попросил меня рассказать, так дайте же мне, ради Бога! Потом все расскажете по очереди! Голоса стихли, и Сонк сказал ободряюще: - Расскажи ты, Винк. - Кормчий, у него начала гнить рука. Он порезал ее в той схватке - помнете эту драку, когда вас утащили? Боже мой, кажется, это было так давно! Вот тут у него и стала гноиться рука. Я пустил ему кровь ва следующий день, потом еще через день, а после она стала чернеть. Я предложил вскрыть рану или вообще отнять руку - говорил сто раз, мы все ему говорили, но он не слушался. На пятый день рана стала ужасно пахнуть. Мы держали его силой, а я срезал ему большую часть того, что уже гнило, но получилось неудачно. Я знал, что плохо, но кое-кто считал, что попробовать стоило. Несколько раз приходил этот негодяи, желтокожий доктор, но он ничего не смог сделать. Крысеныш протянул еще день или два, но нагноение зашло слишком глубоко и он начал буйствовать в бреду. Перед концом нам даже пришлось его связать. - Это правда, кормчий, - сказал Сонк, уютно почесываясь. - Мы должны были его связать. - А что с его телом? - спросил Блэксорн. - Они отнесли его на гору и там тоже сожгли. Мы хотели устроить ему и адмиралу настоящее христианское погребение, но они нам не дали. Только сожгли их. Наступила тишина: - Вы не дотронулись до выпивки, кормчий! Блэксорн поднес свою чашку ко рту и попробовал: чашка была такая грязная, что его чуть не стошнило, чистый спирт ожег ему горло. Запах немытых тел и пропотевшего, нестиранного белья вдруг ударил ему в нос. - Как грог, кормчий? - горделиво осведомился Ван-Некк. - Отличный, отличный... - Расскажи ему, Баккус, расскажи! - Ну, мы сделали его уже целую бочку. - Ван-Некк был очень горд, остальные тоже сияли. Рис, фрукты и воду оставляем на брожение, ждем около недели и потом, с помощью небольшого колдовства... - Толстяк захохотал и с удовольствием почесался. - Конечно, лучше выдержать год-другой, но мы выпиваем его быстрее, чем... - Он не договорил. - Вам не по вкусу? - О, прости, он замечательный... - Блэксорн заметил вошь в редких волосах Ван-Некка. Жан Ропер спросил вызывающе: - Ну, а вы, кормчий? У вас все прекрасно, не так ли? Как у вас дела? Посыпался град вопросов - и замер, когда Винк закричал: -- Дайте же ему возможность сказать! Тут прорвался счастливый голос человека с морщинистым лицом: - Боже, когда я увидел, что вы стоите у двери, я подумал, что это одна из их обезьян, - честно-честно! Раздался одобряющий гул голосов, и Ван-Некк прервал их: - Это правда. Проклятые глупые кимоно - вы похожи на женщину или на одного из этих полумужчин! Гнусные педерасты, черт побери! Среди японцев полно гомосеков, ей-богу! Один все бегал за Крууком... - Крики и похабные шуточки перебили Ван-Некка. - Вам нужна одежда, кормчий. Послушайте, мы же принесли сюда вашу одежду. В Эдо мы приплыли на "Эразмусе". Они отбуксировали его сюда, и нам разрешили взять с собой на берег нашу одежду - ничего, кроме нее. Взяли и вашу, они позволили нам это, держим ее для вас. Мы принесли мешок с вещами - всю вашу морскую одежду. Сонк, сходи за ним, а? - Конечно, схожу, но попозже, а, Баккус? Мне не хочется ничего пропустить. - Ладно уж. Тонкая усмешка Жана Ропера показалась Блэксорну очень ехидной: - Мечи, кимоно... все как у настоящего язычника... Может, ты теперь вообще предпочитаешь все языческое, а, кормчий? - В этом прохладнее, лучше, чем в нашем, - смущенно ответил Блэксорн. - Я уже и забыл, что одевался по-другому, - столько всего случилось... Мне давали носить только это, вот я и привык. Никогда по-настоящему об этом не задумывался. Эта одежда, между прочим, намного удобнее. - А мечи настоящие? - Да, конечно, а почему бы нет? - Нам не дают оружия! Никакого оружия! - Жан Ропер, казалось, злится, - Почему вам разрешают его носить? Словно какому-нибудь их самураю... Блэксорн расхохотался. - Ты не изменился, Жан Ропер, не так ли? Все такой же святоша? Ну, всему свое время, мы еще поговорим о моих мечах, но сначала - хорошие новости для вас. Послушайте, скоро мы снова будем в открытом море. - Боже мой, что ты имеешь в виду, кормчий? - спросил Винк. - Именно то, что сказал. Раздался одобрительный рев и новый ворох вопросов и ответов: - Я говорил, что мы выберемся! - Я говорил, что Бог на нашей стороне! - Дайте ему сказать - пусть кормчий расскажет! Наконец Блэксорн поднял руку. Он показал на женщин, которые не двигаясь стояли на коленях; когда на них обратили внимание, они сделались, казалось, еще более жалкими. -- Кто они? Сонк рассмеялся. - Это наши любовницы, кормчий. Наши проститутки, и дешевые, ей-богу, они стоят не больше пуговицы в неделю. У нас рядом их дом, и их еще много в деревне. - Они тараторят, как горностаи, - вмешался Круук. А Сонк возразил: - Они хоть маленькие и болтливые, но зато здоровые - сифилисом не больны. Вам нужна будет одна, кормчий? У нас у всех свои койки, мы не как обезьяны, - у нас у всех свои койки и комнаты... - Попробуйте толстозадую Мэри, кормчий, она как раз для вас, - предложил Круук. Всех перекрыл голос Жана Ропера: -- Кормчий не хочет ни одной из наших шлюх - у него есть своя. Так, кормчий? Все оживились: - Правда, кормчий? У тебя есть баба? Ну, расскажи нам, а? Эти обезьянки лучше всех остальных, да? - Расскажи нам о своих шлюхах, кормчий, - Сонк опять почесал искусанное вшами место. - Тут можно много чего рассказывать, но это дело личное. Чем меньше ушей, тем лучше, не так ли? Отправьте куда-нибудь своих женщин, и мы поговорим более откровенно. Винк ткнул в них большим пальцем: - Да черт с ними, а? Женщины поклонились, пробормотали слова благодарности, извинились и вышли, тихонько закрыв за собой дверь. - Сначала о корабле. Это невероятно. Я хочу поблагодарить вас - за все, что вы сделали, - и поздравить. Когда мы вернемся домой, я потребую, чтобы вам дали тройные доли премиальных за все, что вы сделали, а премия составит кроме... - Он заметил, что все удивленно смотрят друг на друга: в чем, мол, дело, про что это толкует кормчий? Ван-Некк сконфуженно признался: - Это не мы, кормчий. Это сделали люди короля Торанаги. Они все сделали, Винк только показывал им как, но мы ничего не делали... - Что?! - Нас не пускали на борт сначала. Кроме Винка, на борт не пускали никого, а он поднимался туда раз в десять дней или около того. Мы ничего не делали... - Только один он, - подтвердил Сонк, - Джохан показал им. - Но как ты объяснялся с ними, Джохан? - А есть один самурай, который говорит по-португальски, так мы и разговаривали с ним - довольно прилично понимали друг друга. Этому самураю, Сато-сама, было поручено заниматься кораблем, когда мы приехали сюда. Он спросил, кто у нас офицеры, кто моряки, мы сказали про Джинселя, но он только артиллерист, обо мне и Сонке, который... - Который самый плохой повар, который... - Заткнись, ради Бога, Круук! - Паршивец, ты не мог готовить на берегу, так устроился на корабль, ей-богу! - Перестаньте, вы оба! - велел Блэксорн, - Продолжай, Джохан. Винк продолжал: - Сато-сама спросил меня, что с кораблем, и я объяснил ему, что корабль надо килевать и чистить, а также ремонтировать. Ну, я сказал им все, что знал, и они занялись им. Они неплохо выполнили килевание и почистили д