Одноглазый Дьявол Блок взяла Тай-Пэна за го ло. -- Я слышал дьявол Хоппо взял Ко-хонг за горло, -- парировал Струан. Теперь, когда он решил отказаться от сделки, он чувствовал себя гораздо лучше. -- Эй-йа! -- Все лавно. Мандарина Ти-сен злой-злой стал. -- Почему так? -- Масса Глозный Пенис писала очень плохо-плохо письмо. -- Чай очень первый сорт хороший, -- сказал Струан -- Масса Глозный Пенис делай, как Тай-Пэн говоли, хейа? -- Иногда можно. -- Плохо, когда Ти-сен злой стал. -- Плохо, когда масса Лонгстафф злой стал. -- Эй-йа. -- Дзин-куа тщательно выбрал себе несколько лакомых кусочков и не торопясь съел их. Его маленькие глазки сузились еще больше. -- Твоя знает Кун Хэй Фат Чой? -- Китайский Новый год? Знаю. -- Новый грд сколо начинаться есть. Ко-хонг много плохой долги от сталых лет иметь. Холосо йосс начинать Новый год, когда нет долги. Тай-Пэн много-много Ко-хонг бумаги иметь. -- Не беспокойся. Ждать можно. -- Дзин-куа и другие купцы Ко-хонга должны были Струану шестьсот тысяч фунтов. -- Одноглазый Дьявол ждать можно? -- Бумаги Дзин-куа ждать можно. Конец Чоу очень первый сорт хорошо. -- Очень плохо. -- Дзин-куа не спеша потягивал чай. -- Слышать, Таи-Пэна Главная Госпожа и чилло мелтвый есть. Плохой йосс, жалко. -- Плохой йосс. Сильно плохой. -- Беспокойся нет. Твоя сильно молодой. Новый корова чилло много есть. Твой один корова чилло Мэй-мэй есть. Почему Тай-Пэн токка один бык чилло есть? Тай-Пэн хочет лекалство, может. Мозна. -- Когда нужно, я спрошу -- добродушно заметил Струан. -- Слышать, Дзин-куа новый бык чилло есть. Какое число этот сын? -- Десять и семь, -- ответил Дзин-куа, довольно улыбаясь. Боже праведный, подумал Струан. Семнадцать сыновей! И. вероятно, столько же дочерей, которых Дзин-куа по обычаю в расчет не принимает. Он нагнул голову и одобрительно присвистнул. Дзин-куа рассмеялся. -- Сколька чая хотеть этот год? -- Торговли нет. Как торговать можно? Дзин-куа подмигнул: -- Мозна. -- Не знаю. Продавай Броку. Когда я хотеть чай, я тебе говорить, хейа? -- Два дня есть, потом должен знать. -- Нет можно. Дзин-куа что-то отрывисто приказал слуге, тот подошел к одному из ящиков, покрытых налетом плесени, и открыл его. Ящик был полон серебряных слитков. Дзин-куа показал рукой на остальные ящики. -- Здесь солок лак долла есть. Лак равнялся примерно двадцати пяти тысячам фунтов стерлингов. Сорок лаков составляли миллион. Дзин-куа еще больше прищурился. -- Моя занимать Оц-цень тлудный. Оц-цень дорогой. Твоя хотеть? Дзин-куа давать взаймы, может. Потрясенный, Струан напрягал все силы, чтобы не выдать своего состояния. Он не сомневался, что любой заем будет сопровождаться жесткой сделкой, ибо понимал, что Дзин-куа должен был продать душу дьяволу, рискнуть своей жизнью, домом, всем своим будущим, а также будущим своих друзей и сыновей, чтобы тайно собрать столько серебра. В том, что об этом серебре никто не знает, Струан был уверен, иначе Хоппо уже давно украл бы его, а сам Дзин-куа просто-напросто бы исчез. А ведь кроме Хоппо были еще пираты и разбойники, наводнявшие Кантон и его окрестности. Стоило слухам о том, что рядом, под рукой, находится хотя бы сотая часть таких сокровищ, просочиться в одно из их многочисленных тайных убежищ, и за жизнь Дзин-куа никто не дал бы ни гроша. -- Много лак долла! -- проговорил Струан. -- Человек услугу получать, должен услугу вернуть. -- Этот год чай покупай вдвое прошлый год, такой же цена прошлый год. Мозна? -- Можно. -- Этот год опиум плодавай такой же цена прошлый год. Мозна? -- Можно. -- Струану придется заплатить за чай цену выше текущей рыночной цены, а опиум продать дешевле, но и в этом случае он получит большую прибыль. Если только другие условия будут столь же приемлемы, напомнил он себе. Если только Дзин-куа не нужен мандарин на Гонконге. Струан помолился про себя, чтобы мандарин не оказался частью сделки. Но он понимал и то, что если на Гонконге не будет мандарина, не будет там и Ко-хонга. А если не будет Ко-хонга с его монополией на торговлю с европейцами, Дзин-куа и другие купцы окажутся не у дел. Они тоже являлись частью системы и не могли без нее существовать. -- Только покупай Дзин-куа или сын Дзин-куа десять год. Мозна? Великий Боже, подумал Струан, если я дам ему монопольное право торговли с моей компанией, он сможет тянуть из нас деньги, сколько пожелает. -- Можно -- когда цена чай, цена шелк одинаковый другой Ко-хонг. -- Двадцать год. Цена Ко-хонг добавить десять плоцент. -- Плюс пять процентов -- добавить пять процент. Можно. -- Восемь. -- Пять. -- Семь. -- Пять. -- Семь. -- Нет можно. Нет прибыль. Слишком сильно большой процент. -- Эй-йа. Оц-цень сильно больсой плибыль есть. Семь! -- Десять лет шесть процентов, десять лет пять процентов. -- Эй-йа! -- горячась, воскликнул Дзин-куа. -- Плохо, сильно плохо! -- Он махнул рукой в сторону ящиков. -- Стоить сильно огломный. Больсой интерес платить. Оц-цень много. Десять год шесть, десять год пять, добавить новый десять год пять. Струан пытался угадать, действительно ли Дзин-куа разозлился или только притворяется. -- Предположим Дзин-куа нет, сын Дзин-куа нет? -- Много сын есть, много сына сын есть. Мозна? -- Новые десять лет добавить четыре процента. -- Пять. -- Четыре. -- Плохо, плохо. Оц-цень высокий интерес, оц-цень. Пять. Струан избегал смотреть на серебро, но чувствовал, как оно окружает его, надвигается со всех сторон. Не будь дураком, кричал ему внутренний голос. Бери его. Соглашайся на что угодно. Ты спасен, парень! У тебя есть все! -- Мандарина Ти-сен говорить один мандарина Гонконг,-- вдруг переменил тему Дзин-куа. -- Почему твоя говорить нет? -- Дзин-куа не любит мандарина, хейа? Зачем мне любить мандарина, хейа? -- ответил Струан, чувствуя, как сердце сжалось и провалилось куда-то. -- Солок лак долла -- один мандарина. Мозна? -- Нет можно. -- Сильно легкий. Почему твоя говорить нет мозна? Мозна. Нет мозна. -- Струан не мигая смотрел старику прямо в глаза. -- Мандарин нет можно. -- Солок лак долла. Один мандарина. Дешевый. -- Десять раз сорок лак долла нет можно. Умирать раньше. -- Струан решил больше не торговаться. -- Конец, -- хрипло выговорил он. -- Клянусь прахом моих отцов, хватит. -- Он тяжело поднялся на ноги и направился к двери. -- Зачем твоя уходить? -- спросил Дзин-куа. -- Нет мандарин -- нет долла! Зачем говорить, хейа? К изумлению Струана, Дзин-куа весело фыркнул и сказал: -- Ти-сен хотеть мандарина. Дзин-куа не давать деньги Ти-сен. Дзин-куа давать деньги Дзин-куа. Добавить новый год пять плоцент. Мозна? -- Можно. Струан опустился на место, чувствуя, как у него кружится голова. -- Пять лак долла покупать Дзин-куа земля на Гонконг. Мозна? Зачем она ему, в отчаянии ломал голову Струан. Если Дзин-куа одолжит мне эти деньги, Ко-хонгу конец -- он должен понимать это. Зачем ему своими руками рыть себе могилу? Зачем покупать землю на Гонконге? -- Мозна? -- повторил Дзин-куа. -- Можно. -- Пять лак долла хланить, тлогать нет. -- Дзин-куа открыл миниатюрную коробочку из тика и достал из нее две печати. Печати представляли собой маленькие квадратные палочки из слоновой кости длиной около двух дюймов. Старик ловко соединил их вместе, обмакнул концы, покрытые затейливой резьбой, в густую тушь и сделал оттиск на листе бумаги. После этого Дзин-куа протянул Струану одну из печатей, а другую убрал в коробочку. -- Человек плиносить этот печать, давать земля и долла, ясна? -- Ясно. -- Следучий год моя посылать один бык чилло на Гонконг. Твоя посылать одинаково как твоя сын школа Лондон. Мозна? -- Можно. -- Твоя бык чилло Гордн Чен. Халосый? Плохой, может? -- Хороший чилло. Чен-Шень говорит сильно хорошо думай-думай есть. -- Струан явно должен был что-то сделать с Гордоном Ченом. Но что именно, и почему Гордон вообще фигурировал в махинациях Дзин-куа? -- Я думаю давать Гордон более высокое место, может. -- Зачем более высокий место? -- презрительно скривил губы Дзин-куа. -- Думать твоя одолжать один лак долла Чен бык чилло. -- Под какой процент? -- Половина плибыль. Прибыли от чего? Струан чувствовал, что Дзин-куа водит его, как рыбу на крючке. Но с большого крючка ты соскочил, парень, хотелось закричать ему во весь голос. Ты получишь свой миллион без мандарина. -- Можно. Дзин-куа вздохнул, и Струан решил, что сделка закончена. Но ошибся. Дзин-куа сунул руку в потайной карман в рукаве своего халата, извлек оттуда восемь половинок монет и разложил их на столе перед собой. Всего получилось четыре монеты, каждая из которых была грубо сломана пополам. Чехлом, предохранявшим ноготь его мизинца, Дзин-куа подтолкнул половинку каждой монеты на другой край стола. -- Последний. Четыле услуга. Человек плиносить один такой, твоя делать услуга. -- Какую услугу? Дзин-куа откинулся на спинку своего стула. -- Моя знать нет, Тай-Пэн, -- сказал он. -- Четыле услуга когда-нибудь. Моя жизнь нет, может, сын, может. Нет знать когда, но плосить четыле услуга. Один половина монета -- услуга. Мозна? Спина Струана покрылась холодным потом. Согласиться на такое требование означало добровольно положить голову под топор. Но если он откажется, серебра ему не видать. Ты сам прыгаешь к черту в пасть, сказал он себе. Да, но решай же в конце концов. Нужно тебе будущее или нет? Ты знаешь Дзин-куа вот уже двадцать лет. Он всегда вел с тобой честную игру. Да, и при этом он самый хитрый и проницательный человек в Кантоне. Двадцать лет он помогал тебе, направлял тебя -- и вместе вы увеличили свою власть и приумножили богатства. Так доверься ему, ему ты можешь доверять. Нет, доверять ты не можешь никому, и Дзин-куа в первую очередь. Ты процветал при нем лишь потому, что всегда оставлял за собой последнюю карту. А теперь тебя просят подарить Дзин-куа четырех джокеров из твоей колоды жизни и смерти. В который раз Струан поразился изощренности и дьявольской хитрости китайского ума. Его величию. Его безжалостности. Но с другой стороны, напомнил он себе, ставки в их игре были огромны с обеих сторон. Оба рисковали в равной степени, полагаясь на честность друг друга, поскольку не могло быть никаких гарантий, что услуги будут оказаны. За исключением того, что ты обязательно окажешь их, должен оказать, потому что сделка есть сделка. -- Можно, -- произнес он, протягивая руку. -- Мой обычай пожать руку. Не китайский обычай, все равно. -- Он никогда раньше не обменивался с Дзин-куа рукопожатием и знал, что китайцы считают этот обычай варварским. -- Услуга, может, плотив закона. Моего, твоего, ясна? -- Ясно. Ты друг. Ты или сын монета посылать нет плохая услуга просить. Дзин-куа на секунду закрыл глаза и задумался об этих белых дикарях из далекой Европы. У них росли волосы на руках, на ногах и на теле, и они походили на обезьян. Их манеры были уродливы и вызывали отвращение. Вонь, исходившая от них, казалась невероятной. Им были неведомы культура, этикет, соблюдение приличий. Даже самый низкий и презренный кули был в десять тысяч раз лучше самого лучшего европейца. И то, что относилось к мужчинам, еще в большей степени относилось к женщинам. Он вспомнил свой единственный визит к английской шлюхе, которая жила в Макао и говорила по-китайски. Он посетил ее больше из любопытства; нежели действительно желая получить удовлетворение. Любопытство разбудили в нем рассказы друзей, утверждавших, что впечатление будет незабываемым, поскольку не существовало услуги, которую она не оказала бы самым старательным образом при малейшем поощрении со стороны клиента. Он весь передернулся при мысли об ее волосатых руках, волосатых подмышках, ногах и промежности, о грубости ее кожи и черт лица, о запахе пота, смешивавшегося с запахом мерзких духов. А какую пищу едят эти варвары -- ужасно. Он много раз присутствовал на их обедах, где ему приходилось терпеливо сидеть и смотреть, едва не теряя сознание от дурноты, как бесконечные блюда сменяются одно за другим, и притворяться, что он не голоден. С отвращением наблюдать за неимоверным количеством полусырого мяса, которое они поглощали, отрезая ножом у самых губ, так что кровавый жир стекал по подбородкам. А реки отнимающих разум напитков, которые они вливали в себя. А их мерзкие вываренные безвкусные овощи. А мясные пироги, которые просто невозможно переварить. Все в чудовищных количествах. Как свиньи, как потные, ненасытные, огромные черти. Невероятно! У них нет ни одного качества, которое можно было бы отнести к достоинствам, подумал он. Ни одного. За исключением их готовности убивать, и это они проделывают с невиданной жестокостью, хотя и безо всякой утонченности. По крайней мере, они служат для нас средством зарабатывать деньги. Варвары -- это зло во плоти. Все, кроме вот этого человека -- Дирка Струана. Когда-то Струан ничем не отличался от прочих. Теперь он отчасти китаец. Сознанием. Сознание очень важно, потому что быть китайцем -- это во многом состояние ума. Он содержит себя в чистоте, и запах от него чистый. И он усвоил некоторые из наших привычек и обычаев. Конечно, он по-прежнему дик, по-прежнему варвар и убийца. Однако немного изменившийся. А если одного варвара можно превратить в цивилизованного человека, почему нельзя сделать того же со многими? Твой план -- мудрый план, сказал себе Дзин-куа. Он открыл глаза, потянулся через стол и легко коснулся руки Струана своей рукой. -- Длуг. Дзин-куа жестом приказал своему слуге налить им еще чаю. -- Мои люди носить серебро твоя фактория. Два дня. Ночь. Оц-цень секретный, -- сказал Дзин-куа. -- Сильно много опасный, ясна? Оц-цень сильно много. -- Ясно. Я давать бумага и моя печать за серебро. Пришлю завтра. -- Печать нет, бумага нет. Слово лучче, хейа? Струан кивнул. Как бы ты объяснил -- ну, скажем, Кулуму, -- что Дзин-куа дает тебе миллион серебром на справедливых условиях, зная, что мог бы навязать тебе любую сделку, дает все, что тебе нужно, под простое рукопожатие? -- Три раза десять лак долла платить Дзин-куа, долги Ко-хонг. Теперь Новый год нет долги. Холосо йосс, -- гордо произнес Дзин-куа. -- Да, -- кинул Струан. -- Хороший йосс для меня. -- Оц-цень сильно много опасность, Тай-Пэн. Нет мозна помогать. -- Да. -- Оц-цень, оц-цень много опасности. Нужна ждать два ночи. -- Эй-йа, какая опасность! -- согласился Струан. Он забрал со стола четыре половинки монет. -- Спасибо тебе, Чен-це Цзин Арн. От всего сердца спасибо. -- Нет спасибо, Дилк Стлуан. Длуг. Внезапно в комнату ворвался человек, провожавший Стру-ана к Дзин-куа. Он что-то взволнованно затараторил, обращаясь к старому китайцу. Дзин-куа с испуганным лицом повернулся к Струану: -- Слуга уходить! Уходить поселение вон. Все уходить! Глава 6 Струан сидел в закрытом паланкине, легко покачиваясь в такт торопливой грусце носильщиков, пробиравшихся пустынными улочками. Обивка внутри паланкина была засаленной, в темных пятнах пота. Время от времени он выглядывал в занавешенное окошечко, выходившее на улицу. Неба он не видел, но чувствовал, что до рассвета оставалось совсем немного. Ветер доносил до него вонь гниющих фруктов, испражнений, навоза, а также ароматы готовящейся пищи и специй; ко всему этому примешивался запах пота носильщиков. Прежде чем расстаться, они с Дзин-куа договорились о более безопасном способе доставки серебра на Гонконг. Они решили, что Дзин-куа погрузит ящики со слитками на вооруженную лорку. На вторую ночь лорка будет тайно доставлена к причалу поселения. Ровно в полночь. Если это станет невозможным, лорку оставят неподалеку от южного края причала с зажженными фонарями на носу и на фок-мачте. Чтобы полностью исключить возможность ошибки, Дзин-куа сказал, что выкрасит глаз лорки на ближнем к берегу борту в красный цвет. На тиковой обшивке носа каждой лорки непременно вырезались два глаза. Это делалось на счастье, а также чтобы помочь душе лорки смотреть вперед. Китайцы верили, что ни одна лодка не может жить без глаз, которыми она могла бы видеть. Но что означает этот жест Дзин-куа, отдающий Гонконг в полное мое распоряжение, спрашивал себя Струан. Без сомнения, Дзин-куа должен понимать значение мандарина на острове. И зачем старику понадобился сын, получивший образование в Лондоне? Неужели Дзин-куа, единственный из всех китайцев, с которыми встречался Струан, оказался настолько дальновиден, что понял в конце концов неизбежность долгого и прочного соединения судеб Китая с судьбами Британии? Он услышал лай собак и сквозь щель в занавесях увидел, как они, оскалив зубы, атаковали ноги переднего носильщика. Но тут кули, бежавший с фонарем впереди паланкина, повернулся и с большой ловкостью прошелся по собачьим спинам своим шестом с железным наконечником. Собаки с визгом бросились врассыпную. Потом на перекрестке далеко впереди Струан заметил пеший отряд "знаменосцев", человек около ста. Они были вооружены и имели с собой фонари. Весь отряд сидел на земле, в их спокойной неподвижности было что-то зловещее. При виде паланкина несколько солдат поднялись на ноги и направились в их сторону. Носильщики, к огромному облегчению Струана, круто свернули в переулок. Теперь все, что тебе осталось сделать, парень, это доставить серебро на Гонконг в целости и сохранности. Или хотя бы на Вампоа, где ты сможешь погрузить его на "Китайское Облако". Но пока последний ящик не окажется на борту, ты не можешь чувствовать себя в безопасности. Паланкин нырнул вниз: один из носильщиков едва не упал, угодив ногой в рытвину, которых было полным-полно на дороге. Струан вертелся в тесной кабинке, пытаясь хоть как-то сориентироваться в лабиринте улочек. Вскоре он смог разглядеть над домами верхушки корабельных мачт. Впереди по-прежнему не было ничего знакомого. Носильщики свернули за угол, направляясь к реке, затем, срезая путь, прошли каким-то узким переулком, вышли в другой. Наконец, впереди над крышами лачуг появились очертания зданий поселения, посверкивающих в лунном свете стеклами окон. Внезапно паланкин остановился и в следующую секунду рухнул на землю. Струана швырнуло набок. Он рванул шторки в сторону и выпрыгнул наружу с ножом в руке как раз в тот момент, когда три копья пронзили тонкие стенки насквозь. Пока копьеносцы отчаянно пытались освободить застрявшее оружие, Струан метнулся к ближайшему из них, всадил ему нож в бок и повернулся к другому, который, бросив копье, взмахнул двуострым боевым топором. Лезвие топора полоснуло Струана по плечу, и он сморщился от боли, но, скользнув в сторону, успел перехватить топор за рукоять и попытался завладеть им. Сильно дернув топор к себе, он вырвал его из руки противника, а тот издал дикий вопль, пронзенный копьем, нацеленным в Струана. Струан прижался спиной к стене. Третий копьеносец, держась от него на расстоянии длины копья, двинулся по кругу, часто и хрипло дыша и бормоча проклятия. Струан сделал обманное движение, рубанул топором, но промахнулся, и китаец выбросил копье вперед. Острый наконечник зацепил сюртук шотландца, однако Струан одним движением освободился от него и по рукоятку вонзил нож в живот нападавшему, потом повернул, выпуская ему кишки. Отпрыгнув подальше от тел, Струан опять прижался к спасительной стене и замер. Человек, которого он ранил в бок, громко стонал. Второй лежал неподвижно. Третий, держась рукой за живот, отползал в сторону. Струан подождал мгновение, переводя дыхание, и стрела ударилась в стену над самой его головой. Быстро пригнув шись, он подобрал одно из копий и бросился бежать по узкой улочке к поселению. Позади он услышал топот чьих-то ног и побежал быстрее. Повернув за угол, он увидел прямо перед собой улицу Тринадцати Факторий. Он бросил копье, пробежал по ней зигзагом, повернул на Хог Стрит, миновал ее и припустил через площадь, заполненную все прибывающими "знаменосцами". Прежде чем они успели сообразить, что к чему, он добежал до ворот парка и проскользнул внутрь. В живот ему уперлось дуло мушкета. -- А, это ты, Дирк, -- раздался голос Брока. -- Где это ты был, черт возьми? -- Гулял. -- Струан судорожно ловил ртом воздух. -- Кровь Христова, на меня напали грабители с большой дороги, черт бы их побрал! -- Это твоя кровь или их? При свете фонаря Струан стащил с раненного плеча сюртук и разорвал рубашку. На плечевой мышце алел порез, ровный и неглубокий. -- Комариный укус, -- пренебрежительно фыркнул Брок. Он достал фляжку с ромом, плеснул на рану и улыбнулся, увидев, как скривилось от боли лицо Струана. -- Сколько их было? -- Трое. -- И тебя подрезали? Да ты, как видно, стареешь! -- Брок налил два стакана рома. Струан выпил и почувствовал себя лучше. -- Я-то думал, ты спишь. Дверь у тебя заперта. Где ты был? -- Что тут у вас творится? -- Примерно час назад исчезли все слуги. Вот так-то. Я решил, что лучше никого сюда не вытаскивать, пока не рассветет. Когда ты там бежал, тебя прикрывали стволов пятьдесят, не меньше. -- Тогда какого дьявола было совать мушкет мне в брюхо? -- Да просто захотелось поприветствовать тебя, как подобает. -- Брок отхлебнул из своего стакана. -- Чтобы ты вроде как знал, что мы не дремлем. -- Кто-нибудь знает, почему исчезли слуги? -- Нет. -- Брок подошел к воротам. Потревоженные "знаменосцы" опять укладывались спать. На горизонте нерешительно подрагивал первыми лучами нервный рассвет. -- Выглядит все это до омерзения скверно, -- тяжело проговорил он. -- Не нравятся мне эти сукины дети, ох как не нравятся. Сидят себе, ничего не делают, только иногда в эти свои барабаны стучат. Думаю, нам лучше отступить, пока для этого еще есть хорошая возможность. -- Как минимум несколько дней нам ничего не грозит. Брок покачал головой: -- У меня дурное предчувствие. Что-то здесь не так. Лучше бы нам уйти. -- Это хитрость, Брок. Обман. -- Струан оторвал кусок рубашки и вытер со лба пот. -- Может, и хитрость. Но на душе у меня не спокойно, а когда меня одолевают такие предчувствия, значит пора уносить ноги. -- Брок ткнул большим пальцем в сторону "знаменосцев": -- Мы их тут пересчитали. Сто пятьдесят штук. Хау-куа говорит, их больше тысячи вокруг поселения. -- Я видел, может быть, сотни две-три. К востоку отсюда. -- Что ты там делал? -- Так, прогулялся. -- Струану вдруг захотелось рассказать ему обо всем. Только делу это не поможет, подумал он. Брок сделает все, что в его силах, чтобы помешать тебе доставить серебро на Гонконг. А без этого серебра ты, дружок, мертвее мертвого. -- Тут рядом, за углом, живет одна девочка, -- развязно сообщил он. -- Девочка, черта с два! Не такой ты дурак, чтобы рисковать своей шкурой из-за юбки. -- Брок раздраженно подергал себя за бороду. -- Сменишь меня через час? -- Хорошо. -- В полдень мы отчаливаем. - -- Нет. -- А я говорю, в полдень. -- Нет. Брок нахмурился. -- Что это, интересно, так тебя здесь держит? -- Если мы покинем поселение прежде, чем начнутся настоящие неприятности, мы страшно потеряем лицо. -- Верно. Это я знаю. Не думай, что мне нравится удирать. Но что-то подсказывает мне, что так будет лучше. -- Мы подождем пару дней. -- Ты знаешь, что я никогда не ошибался насчет того, когда следует смазывать пятки. -- Брок смотрел на него с глубоким подозрением. -- Почему ты хочешь остаться? -- Эта лиса Ти-сен просто опять взялся за свои старые трюки. На этот раз твое предчувствие тебя обманывает. Я сменю тебя через час, -- пообещал Струан и вошел в здание фактории. Ну, Дирк, что ты задумал на этот раз, размышлял Брок. Он громко прокашлялся. Его нос улавливал в воздухе тошнотворный запах опасности, который испускала умирающая ночь. Струан поднялся по мраморной лестнице к себе наверх. Стены вдоль лестницы украшали произведения Квэнса и китайские картины на шелке. На площадках стояли огромные драконы эпохи Мин из тикового дерева и тиковые же сундуки. В коридорах, ведущих с первой площадки, висели изображения кораблей и морских сражений -- все в богатых рамах; небольшой пьедестал венчала выполненная с изумительной точностью модель корабля Ее Величества "Виктория". Дернув за дверную ручку своей комнаты, Струан обнаружил, что она заперта. -- Открывай немедленно, -- приказал он. А Тип впустила его внутрь. -- Где ты, черт побери, была, Мэй-мэй? -- спросил он, стараясь скрыть за раздраженным тоном чувство глубокого облегчения. Она стояла в тени портьер у окна. Сказав А Гип несколько фраз по-китайски, Мэй-мэй жестом приказала ей удалиться. Струан запер дверь на задвижку. -- Где ты была, черт побери? -- повторил он. Она шагнула вперед, свет фонаря упал на нее, и Струан был поражен ее бледностью. -- Что случилось? -- Ходят слухи, Тай-Пэн. Много слухов. Говорят, всех варваров собираются преда гь мечу. -- Ну, в этом-то нет ничего нового. Где ты была? -- Новое есть в том, что появились "знаменосцы". Говорят, что Ти-сен впал в немилость. Что он приговорен к смерти. -- А вот это уже просто ерунда. Он доводится двоюродным братом самому императору и только ему во всем Китае уступает богатством. -- По слухам, император так в господа бога мать разозлился, когда Ти-сен заключил этот договор, что Ти-сена ждет публичная пытка. -- Это безумие. -- Струан встал у огня и снял сюртук и рубашку. -- Где ты была? -- Что с тобой случилось? -- воскликнула она, увидев кровь. -- На меня напали разбойники. -- Ты виделся с Дзин-куа? Струан на мгновение онемел от изумления. -- Откуда ты знаешь о Дзин-куа? -- Я ходила поклониться и засвидетельствовать свое почтение его Верховной Госпоже. Она сказала мне, что он только что вернулся в Кантон и послал за тобой. Струан впервые услышал, что Мэй-мэй была знакома с первой женой Дзин-куа, но он был настолько взбешен, что даже не стал об этом думать. -- Какого дьявола ты не предупредила меня, куда идешь? -- Ты бы не пустил меня, если б узнал, -- резко ответила Мэй-мэй. -- Я всегда с таким удовольствием навещаю ее. К тому же, там я могу привести в порядок волосы и посоветоваться с астрологом. -- Что? -- У нее есть ужасная хорошая цирюльница, которой пользуются жены Дзин-куа. Уж-жасно полезно для волос. Эта женщина известна на весь Квангун. Очень дорогая. Астролог сказал, йосс хороший. Очень хороший. Но быть осторожным при строительстве домов. -- Ты запросто рискуешь жизнью, чтобы послушать прорицателей и вымыть голову? -- взорвался он. -- Какого дьявола, что не так с твоими волосами? Они и без того прекрасны! -- Ты ничего в этом не понимаешь, Тай-Пэн, -- холодно ответила она. -- Именно там я и узнаю обо всех слухах. У цирюлъницы. -- Она взяла его руку и провела ею по своим волосам -- Вот, видишь. Они стали гораздо мягче, нет? -- Нет! Не стали! Смерть господня, если ты еще хоть раз посмеешь уйги, не предупредив меня, куда ты направляешься, получишь такого шлепка, что не сможешь потом сидеть целую неделю. -- Только попробуй, Тай-Пэн, клянусь Господом, -- ответила она. и ее глаза сверкнули, поймав его негодующий взгляд. Он тут же схватил ее в охапку, невзирая на бешеное сопротивление, подтащил к кровати, задрал платье и нижние юбки и шлепнул ее пониже спины так, что зазвенела рука, а ее саму швырнуло на постель. Он никогда раньше не бил ее. Мэй-мэй как ветром сорвало с кровати, она бросилась к нему и злобно вцепилась в лицо своими длинными ногтями. Фонарь полетел на пол. Струан опять поднял ее и шлепнул еще раз. Она вывернулась у него из рук и полоснула ногтями по глазам, промахнувшись на какую-то долю дюйма и оставив на щеке глубокие царапины Он сжал ее кисти, повернул к себе спиной, сорвал с нее платье и все, что было под ним, и в третий раз ударил по голым ягодицам открытой ладонью. Она яростно сопротивлялась, ткнув его локтем в пах и опять вцепившись в лицо ногтями. Собрав всю свою силу, он прижал ее к постели, но она высвободила голову и вцепилась зубами в предплечье его левой руки. Он задохнулся от боли и вновь с размаху ударил ее по ягодицам. Она только крепче сжала зубы. -- Клянусь Господом, ты кусаешь меня в последний раз, -- процедил он сквозь сжатые зубы. Ее зубы еще глубже вонзились в предплечье, но он специально не отдергивал руку. Его глаза стали влажными от боли, но он лишь хлестал Мэй-мэй все сильнее и сильнее, каждый раз по ягодицам, пока не заболела рука. В конце концов она разжала зубы. -- Не надо... больше... пожалуйста... пожалуйста, -- прерывистым голосом пробормотала она и, беззащитная, заплакала, уткнувшись лицом в подушку. Струан перевел дыхание. -- А теперь попроси прощения за то, что ушла без разрешения. Ее багровые истерзанные ягодицы напряглись, и она вздрогнула, ожидая нового удара, однако он не поднял руки. Он знал, что нрав чистокровной лошади должен быть только укрощен, но не сломлен. -- Я даю тебе три секунды. -- Я... прости меня. Ты сделал мне больно. Больно, -- рыдала она. Он поднялся с кровати и, поднеся руку к свету, осмотрел рану. Зубы Мэй-мэй проникли очень глубоко, выступила кровь. -- Подойди сюда, -- повторил он, но на этот раз его голос прозвучал как удар плетью, и она, вздрогнув, вскочила на кровати. Он не смотрел на нее. Торопливо собирая вокруг себя обрывки платья, она начала спускаться с кровати. -- Я не велел тебе одеваться! Я сказал, подойди сюда. Она быстро засеменила к нему Ее глаза покраснели от слез, лицо было перепачкано размокшей пудрой и потеками туши. Он положил руку на стол, куском ткани промокнул сочащуюся кровь и налил бренди в каждую ранку. Чиркнув спичкой, он передал ее Мэй-мэй. -- Опусти пламя в раны, в каждую по очереди. -- Нет! -- По очереди, -- повторил он. -- Человеческий укус так же ядовит, как укус бешеной собаки. Живее. Ей понадобилось три спички, и всякий раз она плакала чуть-чуть громче, и к горлу подступала тошнота от запаха паленого мяса, но рука у нее не дрожала. И всякий раз, когда вспыхивало бренди, Струан скрежетал зубами и не произносил ни слова. Когда процедура закончилась, он плеснул еще бренди на почерневшие ранки, а Мэй-мэй отыскала ночной горшок, и ее сильно вырвало. Струан быстро налил из чайника горячей воды на полотенце, легонько похлопал Мэй-мэй по спине и, когда приступ рвоты прошел, нежно обтер ей лицо горячим полотенцем и заставил ополоснуть рот остатками горячей воды. Затем поднял ее на руки, положил на кровать и собрался уходить. Но она прижалась к нему и заплакала тем глубоким, идущим от самого сердца плачем, который прогоняет из души всякую ненависть. Струан качал ее на руках и успокаивал, пока она не уснула. Потом он вышел и сменил Брока в саду. В полдень состоялся еще один общий сбор. Многие высказывались за то, чтобы уехать немедленно. Но Струан взял верх над Броком и убедил коммерсантов подождать до завтра. Они, ворча, согласились и решили перебраться в его факторию для общей безопасности. Купер и все американцы вернулись к себе. Струан поднялся наверх. Мэй-мэй приняла его со страстью. Потом они уснули, умиротворенные. Один раз оба проснулись на мгновение, и она прошептала, целуя его в полусне: -- Ты был прав, наказав меня. Я была виновата перед тобой, Тай-Пэн. Но никогда не бей меня без вины. Потому что когда-нибудь ты уснешь -- должен же ты спать, -- и тогда я убью тебя. Среди ночи их покой был нарушен. В дверь громко забарабанили, и раздался громовой голос Вольфганга Маусса: -- Тай-Пэн! Тай-Пэн! -- Да? -- Быстро! Вниз! Скорее! Теперь и до них доносился шум толпы, заполнявшей площадь. Глава 7 -- Отец предупреждал вас всех, черт бы побрал вашу слепоту! -- выругался Горт, отвернувшись от окна и проталкиваясь через торговцев. -- Толпу мы видели и раньше, -- резко возразил Струан -- И ты знаешь, что толпа никогда не собирается сама по себе, это делается исключительно по приказу мандаринов. -- Да, но только не такая, -- буркнул Брок. -- Всему этому отыщется какое-нибудь самое простое объяснение. Пока нам не о чем беспокоиться. Площадь внизу напоминала потревоженный муравейник. Некоторые из китайцев держали в руках фонари, другие -- факелы. Несколько человек пришли с оружием. И все они в один голос что-то кричали. -- Этих пакостников там, должно быть, две или три тысячи, -- проворчал Брок, потом крикнул: -- Эй, Вольфганг! Что орут эти дьяволы-язычники? -- Смерть дьяволам-варварам. -- Подумать только, какая наглость! -- воскликнул Роуч, маленький, похожий на нахохлившегося воробья человечек, сжимавший мушкет, который был выше его самого. Маусс повернул голову и снова посмотрел на толпу. Сердце его тревожно стучало, рубашка взмокла от пота. Это ли время Твое, о Господи? Время Твоего беспримерного мученичества? -- Я пойду и поговорю с ними, обращусь к ним с проповедью, -- хрипло произнес он, всей душой желая покоя, который сулила ему эта жертва и одновременно ужасаясь ей. -- Достойнейшая мысль, мистер Маусс, -- часто кивая, сказал Румаджи, его черные глаза беспокойно косили то на Маусса, то на толпу. -- Они не могут прислушаться к словам человека, наделенного таким даром убеждения, сэр. Струан заметил капли пота на лице Маусса, его смертельную бледность и перехватил его у двери. -- Никуда вы не пойдете. -- Время пришло, Тай-Пэн. -- Вам не купить спасения такой дешевой ценой. -- Кто вы такой, чтобы судить об этом? -- Маусс попытался протиснуться в дверь, но Струан не дал ему пройти. -- Я хотел сказать, что путь к спасению долог и исполнен страданий, -- мягко проговорил он. Дважды раньше замечал он у Маусса эту странность. Оба раза это было перед схваткой с пиратами и потом, во время схватки. Маусс бросал оружие и шел навстречу противнику, охваченный религиозным экстазом, открыто ища смерти. -- Это очень долгий путь -- Мир... мир Господа Бога нашего... тяжко обрести, -- пробормотал Маусс. Слова застревали у него в горле. Он радовался, что его остановили, и ненавидел себя за эту радость. -- Я просто хотел... -- Совершенно верно. Я и сам все знаю про спасение, -- вмешался в разговор Мастерсон. Он сложил ладони перед грудью и умильно смотрел на них. -- Господи, защити нас от этих чертовых язычников! Я целиком с вами согласен, Тай-Пэн. Черт бы побрал весь этот шум, ну? Маусс усилием воли взял себя в руки, ему казалось, что он голым стоит перед Струаном, который опять смог заглянуть в самую глубину его души. -- Вы... вы правы... Да. Правы. -- В конце концов, если мы вас лишимся, кто останется проповедовать Слово Божие? -- добавил Струан, решив про себя не спускать с Маусса глаз, если дело дойдет до стычки. -- Абс-солютно правильно, -- согласился Мастерсон, сморкаясь в горсть -- Какой смысл бросать ценного христианина на растерзание волкам? Эта чертова шайка разбойников довела себя до бешенства и не в настроении сейчас выслушивать проповеди. Господи, защити нас! Дьявольщина, Тай-Пэн, ведь я же говорил вам, что будет нападение. -- Как бы не так. Ни черта ты не говорил! -- отозвался Роуч с другого конца комнаты. -- А кто, дьявол тебя растряси, спрашивал твоего мнения, клянусь Господом? Когда мы тут спокойно беседуем с Тай-Пэном и преподобным Мауссом? -- крикнул в ответ Мастерсон. Он повернулся к Мауссу: -- Почему бы вам не прочесть молитву за всех нас, а? Мы ведь в конце концов христиане, клянусь Богом! -- Он ринулся к окну, расталкивая торговцев. -- Что, уже нельзя человеку и посмотреть, что тут происходит? Маусс вытер пот со лба. О Господь вседержитель и благословенный Иисус, единственный Сын Твой, коею ты зачал в благости Своей, ниспошли мне мир Твой. Ниспошли мне учеников и миссионеров, чтобы мог я сложить с себя ношу свою. И пребуди благословен за то, что послал мне Тай-Пэна, который -- совесть моя и видит меня таким, каков я есть. -- Спасибо, Тай-Пэн. Дверь распахнулась, и в комнату ввалились еще торговцы. Все они были вооружены. -- Какого дьявола? Что туг творится? Что случилось? -- Никто не знает, -- ответил Роуч. -- В один момент все было тихо, потом, ни с того ни с сего, они вдруг стали прибывать. -- Бьюсь об заклад, нам никогда больше не увидеть несчастного старину Эликсена. Бедный чертяка. Наверное, уже лежит где-нибудь с перерезанным горлом, -- произнес Мастер-сон, со зловещим видом ковыряясь в запале своего мушкета. -- Сегодня ночью мы все умрем в своих постелях. -- О, ради всего святого, заткнешься ли ты наконец? -- взмолился Роуч. -- Ты сегодня прямо ни дать ни взять провозвестник благости и утешения. -- Вивиен, быкообразный торговец, сердито посмотрел на Мастерсона. -- Почему бы тебе не помочиться в шляпу? Раздался взрыв хохота. Когда он утих, Горт стал плечом прокладывать себе дорогу к двери. -- Я возьму своих ребят, и мы разнесем их всех к чертовой матери! -- Нет! -- Возглас Струана щелкнул, как удар бича. В комнате воцарилась тишина. -- Они пока что не причинили нам никакого вреда. В чем дело, Горт? Ты испугался кучки людей, кричащих проклятия в твой адрес? Горт покраснел и двинулся к Струану, но Брок встал у него на дороге. -- Ступай вниз, -- приказал он. -- Будешь охранять парк, снесешь башку первому же китайцу, который вздумает туда сунуться! Горт с видимым усилием обуздал свой гнев и вышел. Все опять разом заговорили. -- Нехорошо это -- так цепляться к парню, Дирк. -- Брок налил себе кружку пива и выпил ее большими глотками. -- Он мог запросто подарить тебе твою же голову. -- Может быть. А может быть, получил бы урок хороших манер. -- Извините, мистер Струан, -- прервал его Румаджи, взвинченные нервы заставили его забыть о вежливости. -- А у задней двери есть охрана? -- Да. Три моих человека. Они сумеют справиться с целой армией этого отребья. Среди торговцев вспыхнул горячий спор, и затем Роуч сказал: -- Я согласен с Гортом. По-моему, нам нужно немедленно пробиваться отсюда. -- Мы так и сделаем. Если возникнет надобность, -- спокойно ответил Струан. -- Согласен, -- поддержал его Брок. -- Делать это сейчас значило бы напрашиваться на неприятности. Будем ждать и нести охрану, пока не рассветет. Может, к этому времени их уже и след простынет. -- А если нет? А? Что тогда, хотел бы я знать! -- Тогда мы сделаем им большое кровопускание Я тайком переправил трех ребят на нашу лорку, и они вывели ее на середину реки. С десятифунтовкой на борту. Струан рассмеялся. -- Я думаю, мистер Брок заслуживает вотума доверия за свою предусмотрительность. -- Клянусь Богом, мистер Брок, это вы здорово придумали, -- воскликнул Мастерсон. -- Ура в честь мистера Брока! Грохнуло троекратное "гип гип ура", и Брок довольно ухмыльнулся. -- Благодарствуйте, ребятки. Ну, а теперь лучше всего немного поспать. Тут нам, как будто, ничего не грозит. -- Gott im Himmel! Смотрите! -- Маусс, вытаращив глаза, показывал рукой в окно. Под звуки гонгов и барабанов с Хог Стрит на площадь вливалась процессия с фонарями. Перед ней шли "знаменосцы" и цепами прокладывали дорогу в густой толпе. Во главе процессии шествовал неимоверно толстый человек в богатых одеждах, но босой и с непокрытой головой. Он едва переставлял ноги под весом опутывавших его цепей. -- Смерть господня! -- вырвалось у Струана. -- Это же Ти-сен! Процессия приблизилась к центру площ