руана же епископ воплощал в себе все то, что шотландец всегда презирал в католиках: догматичный фанатизм добровольно оскопивших себя властолюбцев, которые во имя католического Бога высасывали богатства из бедняков, каплю за кровавой каплей, и строили из этих капель гигантские соборы для прославления Божественного, каким они его себе представляли; они, подобно идолопоклонникам, посадили в Риме человека -- Папу, -- сделав его непогрешимым судьей всех остальных людей. Слуги в ливреях почтительно внесли серебряные подносы, горячий шоколад, почти невесомые булочки из воздушного теста и свежее масло, а также джем из кумквота [Род цитрусовых.], которым славился монастырь францисканцев. Епископ прочел молитву, и латынь еще больше усилила раздражение Струана, но он не сказал ни слова. Завтрак прошел в молчании. Колокола многочисленных церквей прозвонили к заутрене, и тишину заполнил неясный, гортанный хор монашеских голосов, читавших молитву в соборе. После шоколада был подан кофе из Португальской Бразилии -- горячий, сладкий, крепкий, с изысканным ароматом и вкусом. Епископ шевельнул рукой, слуга открыл драгоценную шкатулку для сигар и предложил ее Струану. -- Эти из Гаваны, если вам такие нравятся. После завтрака я обычно наслаждаюсь "даром" сэра Уолтера Рэли человечеству. -- Благодарю вас. Струан выбрал сигару. Слуги поднесли им огонь и по знаку епископа удалились. Епископ поднял глаза, наблюдая за струйкой табачного дыма. -- С какой стати Тай-Пэн "Благородного Дома" вдруг ищет моей помощи? Помощи паписта? -- Вы можете поспорить -- и не проиграете, ваша светлость, -- что я прибегаю к ней не с легким сердцем. Вы слышали что-нибудь о хинной корке? Иезуитской коре? -- Вот как. У вас малярия. Лихорадка Счастливой Долины, -- тихо произнес епископ. -- Сожалею, но вынужден разочаровать вас. Нет, у меня нет малярии. Но ею болен человек, который мне очень дорог. Хинная корка действительно излечивает малярию? Пальцы епископа поиграли огромным перстнем на среднем пальце, потом коснулись распятия. -- Да. Если малярия Счастливой Долины -- это та же малярия, которой болеют в Южной Америке. -- Его взгляд стал пронзительным. Струан почувствовал его силу, но глаз не опустил, глядя в лицо епископу с той же твердостью. -- Много лет назад я был миссионером в Бразилии. Я заболел там их малярией. Но хинная корка исцелила меня. -- У вас есть хинная корка здесь? В Макао? Последовало молчание, которое нарушалось лишь негромким постукиванием ногтей прелата по кресту; Струан сразу вспомнил китайского врача, постукивавшего пальцами по запястью Мэй-мэй. Он спросил себя, правильно ли он все рассчитал -- относительно епископа. -- Я не знаю, сеньор Струан. -- Если хинная корка излечивает нашу малярию, то я готов заплатить. Если вам нужны деньги, вы их получите. Власть? Я дам вам ее. Если вам нужна моя душа, она ваша -- я не разделяю ваших взглядов, так что это будет стоящий обмен. Я даже с радостью пройду через церемонию принятия католичества, но это было бы лишено всякого смысла, как мы оба хорошо понимаем. Я дам вам все, что вы хотите, если только это в моей власти. Но мне нужна кора. Немного. Я хочу вылечить от лихорадки одного человека. Назовите вашу цену. -- У вас весьма необычные манеры для того, кто пришел как проситель. -- Да. Но я исхожу из того, что, несмотря на мои манеры -- или на то, что вы думаете обо мне, а я -- о вас, -- нам обоим есть, что предложить друг другу. Есть ли у вас хинная корка? Если есть, то излечивает ли она малярию Счастливой Долины? И если да, то какова ваша цена? В комнате стало очень тихо, и в этой тишине навстречу друг другу устремились два потока разума, воли, мыслей. -- Сейчас я не могу дать ответа ни на один из этих вопросов, -- сказал наконец епископ. Струан поднялся. -- Я вернусь сегодня вечером. -- Вам не нужно возвращаться, сеньор. -- Вы хотите сказать, что не будете иметь со мной дела? -- Я хочу сказать, что сегодня вечером может быть слишком рано. Понадобится время, чтобы оповестить каждого целителя страждущих и получить ответ. Я снесусь с вами сразу же, как только ответ будет получен. На все ваши вопросы. Где вас искать? На "Китайском Облаке" или в резиденции? -- Я пришлю человека, который будет постоянно ждать у вашего порога. -- В этом нет нужды. Я дам вам знать. -- Епископ остался сидеть в своем кресле. Затем, видя, насколько глубока тревога Струана, он мягко добавил: -- Не беспокойтесь, сеньор. Я пошлю людей в оба места, во имя Христа. -- Благодарю вас. -- Уходя, Струан услышал, как епископ сказал ему вслед: "Ступайте с Богом", но не остановился. Входная дверь с треском захлопнулась за ним. В неподвижной тишине маленькой комнаты епископ глубоко вздохнул. Его взгляд упал на драгоценное распятие, висевшее у него на груди. Он молча помолился. Затем послал за своим секретарем и распорядился начать поиски. Вновь оставшись в одиночестве, он разделил себя на те три самостоятельные личности, которые каждый генерал католического ордена должен был сочетать d себе единовременно. Во-первых, Божий помазанник Петр, первый епископ Христа, со всей высокой духовностью, которую это предполагало. Во-вторых, воинственный защитник Церкви в мирских делах, со всеми необходимыми для этого качествами. И, наконец, простой человек, который верил в учение другого простого человека, который был Сыном Божьим. Епископ глубже сел в кресло и предоставил этим трем граням себя самого спорить друг с другом. И стал слушать их. Глава 4 Струан поднимался по мраморным ступеням резиденции "Благородного Дома", усталый, но со странным чувством покоя в душе. Я сделал все, что мог, подумал он. Едва он подошел к двери, как она широко и торжественно распахнулась. Ло Чум, старший над всеми слугами "Благородного Дома" в Макао, лучезарно улыбнулся ему беззубым ртом. Это был крошечный старичок с лицом цвета пожелтевшей слоновой кости и улыбкой гоблина. Он находился в услужении у Струана с тех самых пор, когда Струан впервые смог позволить себе нанять слугу. На нем была длинная белая рубашка, черные штаны и сандалии на веревках. -- Хелло-а, Тай-Пэн. Ванна готовый, завтрак готовый, одежды готовый, чего Тай-Пэн хочит, мозна. Ладно. -- Хейа, Ло Чум. -- Струан не переставал поражаться тому, с какой быстротой распространялись все новости. Он ни минуты не сомневался, что если бы, едва ступив на берег, он бегом пробежал по пирсу и направился прямо сюда, дверь распахнулась бы перед ним точно так же, и Ло Чум точно так же стоял бы на пороге. -- Ванна, одежда можно. -- Компрадор Чен Шень был ушел. Говорил обратный приходить девять час, мозна? -- Можно, -- устало ответил Струан. Ло Чум закрыл входную дверь, заторопился впереди Струана вверх по мраморной лестнице и открыл дверь в спальню своего господина. От большой чугунной ванны поднимался пар -- как всегда; на маленьком столике стоял стакан молока -- как всегда; бритвенные принадлежности были аккуратно разложены, свежая рубашка и остальная одежда лежали на кровати -- все, как всегда. Хорошо быть дома, подумал Струан. -- Тай-Пэн хочит колова чилло в ванну, хейа? -- Высокое, пронзительное, тонкое хихиканье, похожее на ржание жеребенка. -- Ай-йа, -- Ло Чум. Всегда говорит оч-чень плохие вещи, всегда говорит корова чилло в ванне джиг-джиг, все ему ладно, -- проворчал Струан, снимая грязную одежду. -- Разбуди массу Кулума, скажи здесь можно! -- Масса Кулум дома спать нет. -- Куда масса ушел? -- спросил Струан. Ло Чум собрал с пола одежду и пожал плечами: -- Весь ночь нет, масса. Струан нахмурился: -- Каждую ночь одинаково, хейа? Ло Чум покачал головой: -- Нет, масса. Один, два ночь здесь спать.-- Он заспешил к двери. Струан погрузился в воду, встревоженный сообщением об отсутствии Кулума. Господи, надеюсь у парня хватит ума не совать носа в Китайский квартал. Ровно в девять утра напротив дома Струанов остановился богатый паланкин. Чен Шень, компрадор "Благородного Дома", грузно выбрался из него на мостовую. Он был в багряном одеянии, шапочку его украшали драгоценные камни, и он держался с большим достоинством, очень хорошо сознавая, насколько величествен его вид. Он поднялся по ступеням, и дверь ему открыл сам Ло Чум -- как всегда. Это давало Чен Шеню огромное лицо, ибо Ло Чум лично открывал дверь только Тай-Пэну и ему. -- Он ожидает меня? -- спросил Чен Шень на одном из кантонских диалектов. -- Разумеется, ваше превосходительство. Простите, что я устроил вашу встречу так рано, но я полагал, что вы захотите быть первым. -- Я слышал, он покинул Гонконг в страшной спешке. Вы не знаете, в чем дело? -- С корабля он направился прямо к Тай-Пэну длиннополЫХ, И... -- Это я уже слышал, -- нетерпеливо оборвал его Чен Шень. Он никак не мог понять, что понадобилось Струану в монастыре, да еще так срочно. -- Честное слово, Ло Чум, я не знаю, почему я с таким терпением отношусь к вам и почему в эти тяжелые времена я продолжаю платить вам каждый месяц, дабы вы держали меня в курсе всего, что происходит. О том, что корабль стоит в гавани, я узнал раньше, чем вы сумели меня известить. Поистине отвратительное пренебрежение моими делами. -- Я очень прошу простить меня, ваше превосходительство, -- ответил Ло Чум. -- Конечно, Тай-Пэн еще привез на корабле свою наложницу... -- A! -- Хорошо, подумал Чен Шень. Я буду рад вернуть ей детей и снять с себя ответственность за них. -- Это уже лучше, хотя я и сам узнал бы об этом не позже, чем через час. Какие еще жемчужины драгоценной информации есть у вас, которые оправдали бы в моих глазах столь значительное вознаграждение, получаемое вами все эти годы? Ло Чум поднял глаза к небу, показав белки. -- Какую мудрость мог бы я, низкий раб, положить к ногам такого мандарина, как вы? -- заговорил он с горестным видом. -- Тяжелые настали времена, господин. Мои жены не дают мне покоя, требуя денег, а мои сыновья тратят тэйлы на азартные игры так, словно серебро это рис, который растет у них под ногами. Печально. Только зная заранее нечто очень важное, может человек защитить себя от ударов судьбы. Страшно даже подумать, что такие знания могут достичь ушей недостойного. Чен Шень начал поигрывать своей косичкой, он сразу сообразил, что Ло Чум разнюхал нечто особенное. -- Я согласен с вами. В такие трудные времена, как наши, очень важно -- сами боги положили нам так -- помогать впавшим в бедность, -- кивнул он с грустным видом. -- Я думал послать вам ничтожный подарок, дабы почтить ваших достославных предков: три жареных поросенка, четырнадцать кур-несушек, две штуки шантунгского шелка, жемчужину ценой десять тэйлов чистейшего серебра, прекрасную нефритовую пряжку для пояса эпохи ранней династии Цинь стоимостью пятьдесят тэйлов и кое-какие сладости и печенье, которые ни в коем случае не достойны вашего неба, но, может быть, вы согласитесь отдать их вашим слугам. -- Я едва ли могу принять столь великолепный дар, -- произнес Ло Чум крайне почтительно. -- Я навечно стал бы вашим должником. -- Если вы откажетесь, я могу лишь заключить, что это скромное подношение недостойно ваших блистательных предков, и я потеряю лицо. Беседа продолжалась. Ло Чум понемногу позволил уговорить себя принять дар, а Чен Шень позволил убедить себя в том, что дар был княжеским. -- Я слышал, Тай-Пэн что-то ищет, -- прошептал Ло Чум, -- потому что его наложница тяжело больна. Она заразилась ядовитой лихорадкой Гонконга. -- Что?! -- Новость ужаснула Чен Шеня. но в глубине души он испытал удовлетворение: столь огромный подарок не пропал даром. -- Пожалуйста, продолжайте! Ло Чум рассказал ему о враче и о странном лекарстве -- вместе со всем тем, что А Сам торопливым шепотом передала владельцу сампана, которого он послал к ней. -- Люди еще говорят, что Тай-Пэн назначил награду в двадцать тысяч тэйлов. Его сын -- достойный сын вашей третьей жены и ваш приемный сын -- начал отчаянные поиски лекарства на Гонконге. У Чен Шеня голова пошла кругом, когда он подумал, чем все это могло кончиться Он сделал знак Ло Чуму, и тот проводил его в кабинет Струана. -- Хелло-а, Тай-Пэн, -- сказал он с широкой улыбкой. -- Хорошо твоя видеть Макао, ладно. -- Хелло-а, Чен Шень, -- ответил Струан. Он показал рукой на стул. -- Садись! -- Лот-ка "Голубой Облако" домой приходить номер один, хейа? -- Не знаю. Когда есть, я говорить сильно быстро. Чен Шень хотел моя видеть, хейа? Чен Шень был встревожен. Как глава всех Триад Макао, он лично отвечал перед Дзин-куа за безопасность Т'чунг Мэй-мэй и ее детей. Лишь он один из всех помощников Дзин-куа знал, что она его внучка. Он понимал, насколько велика ее ценность как наложницы Тай-Пэна для них обоих. А ее ценность для дела Триад -- для дела всего Китая -- было даже невозможно себе представить. Известие о том, что флот варваров немедленно возвращается в Кантон вместо того, чтобы отправиться прямо к Пекину, сохранило им почти четыре миллиона тэйлов -- в сто раз больше, чем стоило ее образование. Он благословил свой йосс за Мэй-мэй: не будь ее, ему самому пришлось бы где-то отыскивать значительную часть выкупа. И вот теперь эту глупую, ни на что не годную женщину угораздило подхватить неизлечимую болезнь. То есть, быстро поправился он, неизлечимую в том случае, если мы не сможем достать лекарство. А если сможем, то она выздоровеет и деньги, которые мы вложили в нее -- и в Тай-Пэна, -- не пропадут, да к тому же на этом можно будет заработать двадцать тысяч тэйлов. Потом -- клац! -- еще одна новость встала на место, и он подумал: "Ага, так вот зачем Гордон Чен тайно прислал вчера в Макао сорок Триад из гонконгской ложи". Наверное, здесь можно раздобыть это лекарство. Ему стало интересно, что сказал бы Гордон Чен, если бы он поведал ему, что его тайный "Учитель" был послан к нему по приказу Дзин-куа, что сам Дзин-куа руководил всеми Триадами Квантуна, а он, Чен Тень, был в организации вторым после него лицом. Да, заметил он про себя, очень мудро держать некоторые вещи в секрете: никогда не знаешь, кто и когда поскользнется. -- Тай-Пэн чилло маленький в мой дом оч-чень хороший, оч-чень счастливый, -- радостно объявил он. -- Твоя видеть хочит? Гонконг забирать хочит? -- Видеть сегодня. Забирать скоро. Я скажу очень когда. -- Струан спрашивал себя, стоит ли ему говорить Чен Шеню про Мэй-мэй. -- Тай-Пэн. Твоя чилло маленький хорошо есть, -- начал Чен Шень. -- Думать луч-че твоя берег привозить чилло мама. Делать чилло мама 'частливый, мозна. Оч-чень номер один доктор зде-ся мозна. Оч-чень номер один лекарство мозна. Нет никакой беда. Думать лекарство здесь Макао есть. Чен Шень устроить оч-чень сильно хорошо. -- Откуда ты знаешь, что она здесь, и про малярию? -- Сто? Нет понимай. -- Почему твой знать моя корова чилло плохо больной есть? Чен Шень довольно хихикнул про себя и пожал плечами: -- Все равно знать, ладна. -- Лекарство здесь? Правда? -- Если зде-ся, достать мозна. Я посылать джонка раз-раз на "Китайский Облако". Корова чилло берег возить. Чен Шень устроит. Он вежливо поклонился и вышел. Струан отправился на клипер и разрешил команде увольнительные на берег по вахтам. Вскоре к кораблю подошла джонка Чен Шеня. Мэй-мэй с осторожностью перевезли на берег -- всю дорогу подле нее находился китайский врач -- и доставили в ее дом на склоне холма Святого Антония. Дом был чисто убран и полон слуг, чай был готов, А Сам, хлопоча, забегала по комнатам, обняла детей, ждавших тут же вместе со своими амами, помогла Мэй-мэй устроиться на огромной кровати и привела к ней сына и дочь. Были пролиты слезы счастья, прибавилось беготни и криков, и наконец А Сам и Мэй-мэй почувствовали себя дома. Врач принес специальную пищу и лекарства, которые должны были укрепить силы Мэй-мэй и поддержать силы младенца в ее чреве, и приказал ей оставаться в постели. -- Я скоро вернусь, -- сказал Струан. -- Хорошо Спасибо тебе, Тай-Пэн. Спасибо. -- Я иду в резиденцию. Затем, возможно, в дом Броков. -- Они в Макао? -- Да. Все, кроме Тайлера. Я, кажется, уже говорил тебе об этом. Разве ты не помнишь! Кулум и Тесс тоже здесь. -- Ах, да, -- ответила она. Мэй-мэй хорошо помнила о своей договоренности с Гордоном Ченом. -- Извини. Я забыла. У меня голова совсем как сито. Конечно, конечно, теперь я вспомнила. О, я так чудесно рада уехать с корабля и быть дома. Спасибо тебе. Он вернулся в резиденцию компании. Кулум еще не приходил, поэтому он зашагал вдоль pram к дому Броков. Но ни Тесс, ни Лиза не знали, где Кулум. Горт сказал, что вчера вечером они вместе отправились играть в Английский Клуб, но он. Горт, ушел оттуда первым. -- Я провожу вас до двери, -- предложил Горт. Когда они оказались одни у порога, он криво ухмыльнулся, упиваясь в душе своей местью. -- Вы знаете, как это бывает... я навещал одну леди. Может, и он пошел куда-нибудь с таким же визитом. Беды в этом нет. К тому же он, помнится, выигрывал, когда я оставил его за карточным столом, если вас это беспокоит. -- Нет, Горт. Это меня не беспокоит. Ты знаешь, что в Британии для убийц существует хороший закон: скорый суд и петля без проволочек, кто бы ни был убит. Даже проститутка. Горт побелел -- Что вы хотите этим сказать, а? -- Если кто-то окажется висельником, я сам с радостью возьмусь его вздернуть. -- Вы мне угрожаете? Против этого тоже есть закон, клянусь Богом. -- Если будет смерть, тогда Господь свидетель, будет и обвинение в убийстве. -- Не знаю даже, о чем вы говорите! -- вскипел Горт. -- Вы не правы, обвиняя меня! -- Я ни в чем тебя не обвиняю, Горт. Просто напоминаю о том, как обстоят дела. Да. Я слышал, есть два возможных свидетеля возможной смерти... которые будут готовы выступить на суде. Горт справился с охватившей его было паникой. Струан, конечно, говорит об этой проклятой ведьме Фортерингилл и этом слизняке Квэнсе. Ей заплатили достаточно, чтобы она помалкивала. Ну да ладно, если понадобится, я с ними разберусь в два счета, да только вряд ли это будет нужно, потому что та маленькая сучка все равно не умрет. -- Я не боюсь таких, как вы... или ваших растреклятых ложных обвинений. -- Я не обвиняю тебя. Горт, -- еще раз повторил Струан. Он испытывал сильное искушение спровоцировать неизбежную схватку прямо сейчас. Но понимал, что должен ждать, пока Горт сделает свою первую ошибку: публично нанесет ему оскорбление, ответом на которое может быть только дуэль. Только тогда он сможет свободно и открыто послать к нему секундантов с официальным вызовом и убить в присутствии целой толпы зрителей. Только в этом случае ему удастся сохранить союз Кулума и Тесс и не дать Броку шанса обвинить его в убийстве. Потому что Мэй-мэй была права: вся Азия знает, как ему не терпится прикончить Горта. -- Если увидишь Кулума, передай, что я ищу его. -- Передавайте ему это сами! Я вам не лакей. Клянусь Богом, вам не долго оставаться Тай-Пэном "Благородного Дома". -- Смотри не споткнись, -- сказал Струан. -- Тебе меня не испугать. Горт клюнул на приманку. -- Тебе меня тоже, Дирк. Я говорю тебе как мужчина мужчине: сам смотри под ноги, или будешь иметь дело со мной. Струан вернулся в свою резиденцию очень довольный собой. Вот ты и попался на крючок, Горт. Кулум все еще не появлялся. И от епископа тоже не было никаких известий. Струан приказал Ло Чуму постараться разыскать Кулума и вышел на praia. Он повернул вверх по склону к собору, откуда пошел менее знакомыми улицами мимо симпатичных ресторанчиков с разноцветными зонтами прямо на тротуаре. Он пересек широкую praca и вошел в огромные ворота. Монахиня, сидевшая за грубым деревянным столом, подняла глаза. -- Доброе утро. Вы говорите по-английски? -- обратился к ней Струан. -- Немного, сеньор. -- У вас лежит больная. Мисс Мэри Синклер. Я ее друг. Последовала долгая пауза. -- Вы хотите видеть? -- Да, пожалуйста. Привратница подозвала жестом монахиню-китаянку и что-то быстро сказала ей по-португальски. Струан последовал за той по коридору и, поднявшись на несколько ступеней, очутился в комнате Мэри. Комната была маленькая, вся в грязных пятнах. Окна были плотно закрыты, и внутри стоял тяжелый запах пота. Над кроватью висело распятие. В лице у Мэри не осталось ни кровинки, ее улыбка была едва уловимой. И страдания состарили ее. -- Привет, Тай-Пэн. -- Что с тобой, Мэри? -- мягко спросил он. -- Ничего, чего бы я не заслуживала. -- Я заберу тебя из этого проклятого места. -- Со мной все хорошо, Тай-Пэн. Они очень добры ко мне. -- Да, но это неподходящее место для английской девушки-протестантки. В комнату вошел высокий худой монах с тонзурой. Он был в простой рясе, заскорузлой от старых пятен крови и пролитых на нее лекарств. На груди у него висел простой деревянный крест. -- Доброе утро, -- сказал монах. Он говорил по-английски правильно и без всякого акцента. -- Я отец Себастьян. Врач этой больной. -- Доброе утро. Наверное, я заберу ее из-под вашей опеки. -- Я бы не советовал вам этого делать, мистер Струан. Ее не следует тревожить по крайней мере месяц. -- Что с ней? -- Внутреннее расстройство. -- Вы англичанин? -- Вам это кажется таким странным, мистер Струан? Есть много англичан, а также и шотландцев, которые признают истинную Церковь Христову. Но то, что я католик, не делает меня в меньшей степени врачом. -- У вас здесь есть хинная корка? -- Что? -- Хинная корка? "Иезуитская кора"? -- Нет. Я никогда не пользовался ею. Никогда ее не видел. Зачем вам? -- Так, ничего. Что произошло с мисс Синклер? -- Случай весьма сложный. Мисс Синклер необходим полный покой в течение месяца, лучше -- двух. -- Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы переехать отсюда, девочка? -- Ее брат, мистер Синклер, не возражает против того, чтобы она оставалась здесь. И, если не ошибаюсь, мистер Кулум Струан тоже одобряет мое предложение. -- Кулум был здесь сегодня? -- спросил Струан у Мэри. Она покачала головой и с трагичным лицом повернулась к монаху: -- Пожалуйста, расскажите Тай-Пэну о... обо мне. Отец Себастьян хмуро кивнул. -- Думаю, вы поступаете разумно. Кто-то должен знать. Мисс Синклер очень больна, мистер Струан. Она выпила настой китайских трав, наверное правильнее будет сказать яд, чтобы вызвать у себя выкидыш. Яд изгнал плод из чрева, но стал причиной кровотечения, которое теперь, Божьей милостью, почти удалось остановить. Струан почувствовал, как у него вдруг взмокла спина. -- Кто еще знает, Мэри? Горацио? Кулум? Она покачала головой. Струан повернулся к монаху: -- Почти удалось остановить? Означает ли это, что с девушкой все в порядке? Что через месяц или чуть больше она поправится? -- Физически, да. Если не начнется гангрена. И если на то будет воля Божья. -- Что вы имеете в виду, говоря "физически"? -- Я хочу сказать, мистер Струан, что невозможно рассматривать физическое здоровье отдельно от духовного. Эта женщина ужасно согрешила против законов Божеских -- против законов католической церкви, а также и вашей церкви, -- поэтому прежде чем можно будет говорить о полном исцелении, должно состояться примирение с Господом и расплата за грехи перед Ним. Вот все, что я пытаюсь сказать. -- Как... как она попала сюда? -- Ее доставила сюда ее ама, католичка. Я получил особое разрешение лечить ее, и... ну, мы поместили ее здесь и лечили так хорошо, как только могли. Мать-настоятельница потребовала, чтобы кто-то был извещен, потому что нам казалось, будто надежды на выздоровление мало. Было послано письмо капитану Глессингу. Мы полагали, что он является... отцом, но мисс Синклер клянется, что это не так. И она попросила нас не раскрывать причины ее болезни. -- Отец Себастьян умолк. -- Тот кризис, благодарение Богу, миновал. -- Вы сохраните это в тайне? То... то, что случилось с ней? -- Только вы, я и сестры знают об этом. Мы принесли обеты Господу, которые не могут быть нарушены. С нашей стороны вам нечего опасаться. Но я знаю, что исцеления этой несчастной грешницы не произойдет без примирения и расплаты. Ибо Он знает. Отец Себастьян оставил их вдвоем. -- О... отцом был один из твоих "друзей", Мэри? -- Да. Я не... я не жалею о своей жизни, Тай-Пэн. Мне... я не могу жадеть. Или... или о том, что я сделала. Это йосс. -- Мэри смотрела в окно. -- Йосс, -- повторила она. -- Меня изнасиловали, когда я была совсем маленькой... по крайней мере... нет, это неправда. Я не знала, что... я еще ничего не понимала, но в первый раз меня немного принудили. Потом я... потом принуждать уже было не обязательно -- я хотела. -- Кто это был? -- Один из мальчиков в школе. Он умер. Это было так давно. Струан переворошил свою память, но не смог отыскать там ни одного мальчика, который бы потом умер. Мальчика, который мог бы иметь отношение к семье Синклеров или был бы вхож в их дом. -- Потом, после этого, -- запинаясь, продолжала Мэри, -- у меня появилась потребность. Горацио... Горацио был в Англии, поэтому я попросила одну из ам найти мне любовника. Она объяснила мне, что я... что я могла бы получить любовника, много любовников, что, если я буду осторожна и она будет осторожна, у меня может появиться другая, тайная жизнь, а с нею -- всякие красивые вещи. Моя настоящая жизнь никогда не дарила мне никаких радостей. Вы знаете, что у меня был за отец. И вот эта ама подсказала мне, как нужно за это взяться. Она... она подыскивала мне "друзей". Мы... мы с ней... мы с ней вместе разбогатели, и я рада этому. Я купила себе два дома, и она всегда приводила ко мне только очень богатых людей. -- Мэри замолчала, потом, после долгой паузы, всхлипнула: -- О, Тай-Пэн, мне так страшно. Струан присел на кровать рядом с ней. Он вспомнил слова, которые говорил ей всего лишь несколько месяцев назад. И ее уверенный ответ. Глава 5 Струан стоял у открытого окна, задумчиво рассматривая праздную толпу людей на praia внизу. День клонился к закату. Все португальцы были в строгих вечерних костюмах. Они прогуливались в обе стороны praia, раскланиваясь, оживленно беседуя. Юные fidalgos и девушки осторожно флиртовали под неусыпным надзором родителей и дуэний. Несколько паланкинов искали в толпе клиентов, другие доставляли на променад опоздавших. Сегодня вечером губернатор давал бал в своем дворце, и Струан получил приглашение, но он не был уверен, что пойдет туда. Кулум так и не вернулся. Человек от епископа тоже не приходил. Днем он виделся с Горацио. Горацио был в бешенстве, потому что А Тат, ама Мэри, исчезла. -- Я убежден, это именно она напоила бедную Мэри ядом, -- горячился он. Мэри рассказала ему, что по ошибке выпила вместо чая какие-то травы, которые нашла на кухне -- ничего больше. -- Чепуха, Горацио. А Тат живет с вами уже столько лет. Зачем бы ей понадобилось затевать такое? Это произошло случайно. После того, как Горацио откланялся, Струан разыскал людей, которые были вместе с Кулумом и Гортом вчера вечером. Большей частью это оказались приятели Горта, и все они уверяли его, что через несколько часов после ухода Горта ушел и Кулум, что он пил, но был не пьянее остальных и не пьянее, чем обычно. Ах, Кулум, идиот ты несчастный, думал Струан. Говорил же я тебе. Внезапно он заметил, что к его дому приближается безупречного вида слуга в парике и ливрее. Он сразу узнал герб епископа. Слуга не спеша двигался вдоль praia, но у его дома не остановился и скоро исчез в толпе. Начинало быстро темнеть, и свет масляных фонарей, освещавших променад, стал ярче в сгущавшихся сумерках. Струан увидел, как перед его домом остановился закрытый портшез. Два почти неразличимых во тьме носильщика поставили его на мостовую и исчезли в боковой улочке. Струан бросился из комнаты и сбежал вниз по лестнице. Кулум без сознания развалился на задней скамье портшеза. Его одежда была порвана и заляпана пятнами рвоты. От него сильно пахло спиртным. Струана этот вид больше позабавил, чем разозлил. Он рывком поднял Кулума на ноги, взвалил себе на плечо и, не обращая внимания на изумленные взгляды прохожих, внес его в дом. -- Ло Чум! Ванну, быстро раз-раз! Струан положил Кулума на кровать и стащил с него одежду. На груди и на спине синяков не было. Он перевернул его. Царапины от ногтей на животе. И посиневшие пятна любовных укусов. -- Ах ты, дурачок, -- проговорил он, осматривая сына быстро и внимательно. Сломанных костей нет. Зубы на месте. Кольцо-печатка и часы исчезли. Карманы пусты. -- Тебя обобрали, парень. Возможно, в первый раз, но уж никак не в последний. Струан знал, что подсыпанное в бокал неискушенного клиента снотворное было обычным трюком во всех борделях. Слуги принесли ведра с теплой водой и наполнили ванну. Струан перенес в нее Кулума и вымыл его губкой с мылом. Ло Чум поддерживал бессильно болтающуюся голову. -- Масса сильно ужасный пить безумный, сильно ужасный джиг-джиг, хейа. -- Ай-й-йа! -- ответил Струан. Когда он вынимал Кулума из ванны, острая боль пронзила левую щиколотку, и он понял, что за день натрудил изувеченную ногу больше, чем предполагал. Надо будет несколько дней перевязывать ее потуже, подумал он. Струан вытер Кулума полотенцем и уложил в постель. Легко похлопав его по щекам, он попытался привести сына в чувство, но это ни к чему не привело, поэтому он поужинал один и стал ждать. Прошел час, потом другой. Его тревога усилилась, потому что к этому времени, сколько бы Кулум ни выпил, он уже должен был бы прийти в себя Кулум дышал глубоко и ровно. Сердце его билось размеренно и сильно, не внушая никаких опасений. Струан встал с кресла и потянулся. Ему оставалось только ждать. -- Я ходить номер один мисси, -- сказал он -- Ты оставаться смотреть оч-чень хорошо, хейа? -- Ло Чум смотреть оч-чень как мама! -- Дашь знать, ясно9 Какое время масса просыпаться одинаково, дашь знать, ясно? -- Почему Тай-Пэн ясна говорить, хейа? Всегда ясна оч-чень когда, ладна Хейа? Но в ту ночь Ло Чум так и не прислал за ним. На рассвете Струан покинул дом Мэй-мэй и вернулся в резиденцию. Мэй-мэй проспала ночь спокойно, зато Струан вздрагивал всякий раз, когда слышал шаги прохожего или когда мимо проносили портшез -- и часто это была лишь игра его воображения. Ло Чум открыл ему дверь. -- Зачем Тай-Пэн рано, хейа? Завтлак готовый, ванна готовый, чего Тай-Пэн хочит мозна, хейа? -- Масса просыпаться, хейа? -- Зачем спрашивать? Если просыпаться давать знать. Я оч-чень сильно хорошо ясна, Тай-Пэн, -- проворчал Ло Чум с оскорбленным видом. Струан поднялся наверх. Кулум по-прежнему крепко спал. -- Один раз, два раз масса делай как... -- и Ло Чум застонал, зачавкал, тяжело двигая челюстью, шмыгнул носом, зевнул и застонал еще громче. После завтрака Струан послал слугу к Лизе и Тесс с известием, что Кулум вернулся, но не стал сообщать им, в каком виде. Затем он попытался сосредоточиться на делах компании. Он подписал несколько бумаг и одобрил увеличение строительных расходов на Гонконге, возмущаясь ростом цен на строительный лес, кирпич, рабочую силу и на все виды припасов для кораблей, на их ремонт и оснащение. Чума на это безобразие! Цены взлетели на пятьдесят процентов -- и никаких признаков того, что они упадут. Теперь клиперы: закладывать ли мне новые на будущий год или рискнуть остаться с теми, что уже есть? Положиться на то, что море не потопит ни одного? Нет, придется докупить еще. Поэтому он подписал заказ на один новый клипер. Он назовет его "Облако Тесс", и корабль будет подарком Кулуму ко дню его рождения. Но даже мысль о еще одном красавце-паруснике не обрадовала его, как это неизменно бывало. Она напомнила ему об "Облаке Лотоса", который скоро будет заложен на стапелях Глазго, и о предстоящем через год морском сражении с By Квоком -- если он был еще жив -- или его отцом By Фан Чоем и их пиратами. Он вдруг подумал о мальчиках Скраггера, благополучно ли они доберутся до дома. Пройдет не меньше месяца, прежде чем они попадут в Лондон, и еще три месяца, пока известие об этом вернется сюда. Он запер контору и отправился в Английский Клуб, где перекинулся парой слов с Горацио, потом кое .с кем из торговцев и сыграл партию в бильярд. Он не получил удовольствия ни от игры, ни от компании. Разговор велся исключительно о делах: все с тревогой говорили о признаках вновь нависшей над миром катастрофы и озабоченно гадали, насколько рискованными окажутся их огромные торговые операции в этом году. Струан расположился в просторной тихой библиотеке и взял газеты трехмесячной давности, прибывшие с последней почтой. Сделав над собой усилие, он сосредоточился на редакционной статье, которая рассказывала о ширящихся волнениях среди промышленных рабочих Мидленда. Автор настаивал на необходимости справедливой платы за честный труд. Другая статья проливала слезы по поводу того, что гигантская машина английской промышленности работает только вполсилы, и решительно требовала открыть новые, более емкие рынки для того изобилия товаров, которое она способна произвести: рост производства означал бы снижение цен и безработицы и повышение заработной платы. Следом пошли статьи, в которых говорилось о напряженных отношениях между Францией и Испанией, о грозовых облаках войны, нависших над этими государствами из-за нерешенного вопроса об испанском наследстве; Пруссия протягивала свои щупальца к мелким германским княжествам с целью подчинить их себе, и франко-прусский конфликт представлялся делом ближайшего будущего; "грозовые облака войны" нависли также над Россией и Святой Римской империей Габсбургов; те же пресловутые облака висели над итальянскими государствами, которые желали вышвырнуть из Италии новоиспеченного французского короля Неаполитанского и потом объединиться или же не объединяться, вследствие чего Папа, поддерживаемый французами, оказался вовлеченным в политическую борьбу; грозовые тучи собрались и над южной Африкой, потому что буры, которые последние четыре года непрерывным потоком покидали на своих фургонах Капскую провинцию, чтобы основать Трансвааль и Оранжевое свободное государство, угрожали теперь английской колонии Наталь, и уже со следующей почтой ожидалось известие о начале военных действий; по всей Европе катилась волна антисемитских выступлений, в городах устраивались погромы, католики сражались с протестантами, мусульмане -- с индусами, католиками, протестантами и друг с другом; в Америке шли войны с индейцами, Северные штаты враждовали с Южными, Америка и Британия ссорились из-за Канады; беспорядки в Ирландии, напряженная обстановка в Швеции, Финляндии, Индии, Египте, на Балканах .. -- Черт побери, какую газету ни возьми, везде одно и то же! -- взорвался Струан, не обращаясь ни к кому в отдельности. -- Весь мир сошел с ума, клянусь Богом! -- Что случилось, Тай-Пэн? -- вздрогнув, спросил Горацио, очнувшийся от своих отравленных ненавистью мыслей. -- Весь мир сошел с ума, вот что случилось! Какого дьявола люди не прекратят кромсать друг друга на куски и не начнут наконец жить в мире?! -- Полностью согласен, -- прокричал Мастерсон с другого конца комнаты. -- Абсолютно. Клянусь Господом, это же ужас, что мы оставляем детям. Весь мир летит в тартарары. Уже провалился гуда. Вспомните, насколько лучше все было в старые времена, ну? Отвратительно! -- Да, -- закивал Роуч. -- Мир слишком разогнался. Голова нашего чертова правительства оказалась в его же пресловутой прямой кишке --обычное, впрочем, дело. Клянусь Богом, каждый раз думаешь, что они все-таки чему-то научатся, но этого, видно, никогда не произойдет. Каждый Богом проклятый день мы читаем, как премьер-министр призывает нас "потуже затянуть пояса". Ради Создателя, вы слышали когда-нибудь человека, который призывал бы немного их ослабить? -- Говорят, ввозную пошлину на чай удваивают, -- подлил масла в огонь Мастерсон. -- А если этот маньяк Пил пролезет к власти, этот мерзавец как пить дать введет еще и подоходный налог! Это новейшее измышление дьявола! Его слова вызвали всеобщее возбуждение, и на голову Пила посыпались проклятия и язвительные насмешки. -- Да этот человек сущий анархист, черт бы его побрал! -- негодовал Мастерсон. -- Чепуха, -- спокойно заметил Роуч. -- Налоги здесь ни при чем. Все дело просто в том, что у нас слишком много людей. Что нам нужно, так это контроль рождаемости. -- Что? -- проревел Мастерсон. -- Только не говорите мне об этой богохульной, омерзительной идее! Вы что, антихрист, клянусь Создателем? -- Нет, клянусь Богом. Но низшие классы засасывают нас, как болотная трясина. Я не говорю, что мы должны это делать, но уж они-то должны непременно, черт побери! Среди этого отребья в кого ни ткни, в висельника попадешь! Струан отшвырнул газеты в сторону и отправился в Английский Отель. Отель, как и Клуб, занимал величественное здание с колоннами. В парикмахерской ему вымыли и подровняли волосы. Позже он послал за Свенсоном, шведским моряком-массажистом. Скрюченный старик молотил его стальными ладонями, растирал все тело льдом, а потом тер грубым сухим полотенцем, пока кожа не начала гореть. -- Разрази меня гром. Свенсон, я заново родился на свет. Свенсон засмеялся, но ничего не сказал. Много лет назад корсары в Средиземном море вырвали ему язык. Он сделал Дирку Струану знак лежать на покрытом матрасом столе, плотно укутал его одеялами и оставил отдыхать. -- Тай-Пэн! -- это был Ло Чум. Задремавший было Струан тут же проснулся. -- Масса Кулум? Ло Чум покачал головой и улыбнулся беззубым ртом: -- Длиннополая масса! Струан следовал за молчаливым монахом-иезуитом по крытой галерее собора, окружавшей внутренний двор с его великолепным садом. Монастырские часы отзвонили четыре пополудни. Монах свернул в конце галереи и первым вошел в большую тиковую дверь, которая вела в просторную приемную. На ее стенах висели гобелены. Изрядно вытертый мраморный пол устилали ковры. Монах почтительно постучал в дальнюю дверь, и они вошли в следующую комнату. Величественный, как монарх, Фалариан Гинеппа восседал в кресле с высокой спинкой, весьма похожем на трон. Он едва заметно шевельнул рукой, отпуская монаха, тот поклонился и вышел. -- Пожалуйста, садитесь, сеньор. Струан опустился в деревянное кресло, на которое указал епископ. Оно было несколько ниже, чем кресло епископа, и он чувствовал силу воли прелата, обволакивавшую его, чтобы подчинить себе. -- Вы посылали за мной? -- Я просил вас прийти повидать меня, это так. Хинная корка. В Макао ее нет, но, кажется, небольшое ее количество есть в нашей миссии в Ло Тине. -- Где это? -- Внутри страны. -- Епископ разгладил складку на своей пурпурной мантии. -- Около ста пятидесяти миль на северо-запад. Струан поднялся. -- Я немедленно пошлю туда кого-нибудь. -- Я уже сделал это, сеньор. Пожалуйста, садитесь. -- Епископ хранил торжественный вид. -- Наш курьер вышел на рассвете с приказом обернуться в рекордное время. Я думаю, это ему удастся. Он китаец, родом как раз из той местности. -- Как вы полагаете, сколько времени уйдет у него на это путешествие? Семь дней? Шесть дней? -- Это еще одна причина моей озабоченности. Сколько приступов лихорадки было у девушки? Струан хотел было спросить у епископа, как он узнал о Мэй-мэй,