лядит гораздо лучше. Просто огромная перемена. Знаешь, это почти что чудо! -- Почему вдруг такая хорошая перемена, хейа? -- спросила она с невинным видом, зная, что вчера Старшая Сестра ходила навещать Мэри. -- Даже не представляю, -- пожал он плечами. -- Перед самым уходом я встретился с Горацио. Он принес ей цветы. Кстати, она благодарит тебя за какой-то подарок. Что ты ей послала? -- Несколько манго и чай из трав, которые порекомендовал мой врач. А Сам ходила два, три дня назад. -- Мэй-мэй устало замолчала. Даже говорить было для нее огромным напряжением. Сегодня она должна быть очень сильной, твердо напомнила она себе. Сегодня нужно сделать очень много дел, а завтра снова будет лихорадка. Ну ладно, по крайней мере, Мэ-ри для него больше не проблема. Она спасена. Ей гораздо легче сейчас, когда Старшая Сестра подробно объяснила ей все, чему учат каждую молодую девушку в доме удовольствий: что благодаря осторожности и тонкой игре, слезам притворной боли и страха и, наконец, скромным предательским пятнам, нанесенным тайком в нужных местах, девушка может, если понадобится, быть девственницей десять раз для десяти разных мужчин. Вошла А Сам. Она низко поклонилась и произнесла вполголоса несколько слов. Мэй-мэй оживилась. -- О, очень хорошо, А Сам! Ты можешь идти. -- Она повернулась к Струану: -- Тай-Пэн, мне нужны тэйлы серебра, пожалуйста. -- Сколько? -- Много. Я в бедности. Твоя старая Мать очень тебя любит. Зачем ты спрашиваешь такие вещи? -- Если ты поторопишься с выздоровлением, я дам тебе столько тэйлов, сколько тебе понадобится. -- Ты даешь мне очень большое лицо, Тай-Пэн. Громаднейшее лицо. Двадцать тысяч тэйлов за исцеление -- ай-й-йа, я стою для тебя столько же, сколько стоит наложница самого императора. -- Это Гордон тебе сказал? -- Нет. Я сама была подслушивать у дверей. А как же! Ты что думаешь, твоя старая Мать не хочет знать, что говорит доктор и что говоришь ты, хейа? -- Она бросила взгляд в сторону двери. Струан обернулся и увидел очаровательную юную девушку, склонившуюся в грациозном поклоне. Ее волосы были уложены толстыми черными кольцами поверх точеной головки и украшены нефритовыми заколками и цветами. Лицо миндалевидной формы было белым, как самый чистый алебастр. -- Это Йин-си, -- сказала Мэй-мэй. -- Она моя сестра. -- Я и не знал, что у тебя есть сестра, девочка. Она очень милая. -- Да, но, вообще-то, она не настоящая сестра, Тай-Пэн. Китайские дамы часто называют друг друга "сестрами". Это вежливость. Йин-си -- подарок тебе на день рождения. -- Что?! -- Я купила ее на твой день рождения. -- Ты совсем сошла с ума? -- О, Тай-Пэн, ты иногда бываешь такой плохо выносимый, -- сказала Мэй-мэй. и глаза ее наполнились слезами. -- Твой день рождения через четыре месяца. В это время я была бы очень больная с ребенком, поэтому я начала подыскивать "сестру". Было так трудно сделать наилучшейший выбор. Она наилучшейшая, и теперь, потому что я больна, я даю ее теперь, а не жду. Она тебе не нравится? -- О Господи, девочка! Не плачь, Мэй-мэй. Послушай. Не плачь... Конечно, мне нравится твоя сестра. Но, ради всего святого, девушек нельзя покупать как подарок ко дню рождения! -- Почему? -- Ну, просто нельзя и все. -- Она очень красивая... я хочу, чтобы она была моей сестрой. Я собиралась учить ее эти четыре месяца, но теперь... -- Она снова разрыдалась. Йин-си торопливо просеменила от порога, опустилась на колени подле Мэй-мэй, взяла ее за руку, заботливо вытерла ей слезы и помогла сделать несколько глотков чая. Мэй-мэй предупредила ее, что варвары иногда ведут себя странно и выражают свое счастье громким криком и проклятьями, но чтобы она не беспокоилась. -- Посмотри, Тай-Пэн, как она красива! -- заговорила Мэй-мэй. -- Она тебе нравится, в самом деле? -- Не в этом дело, Мэй-мэй. Конечно же, она мне нравится. -- Тогда все решено, тогда, -- Мэй-мэй закрыла глаза и обессиленно откинулась на спину, утонув в подушках. -- Ничего не решено, тогда. Она ввела в бой тяжелую артиллерию и выпустила по нему последний бортовой залп. -- Нет, решено, и я даже не буду больше спорить с тобой, клянусь Богом! Я заплатила огромные деньги, и она самая наилучшейшая, и я не могу отослать ее назад, потому что она навсегда потеряет лицо и ей придется повеситься. -- Не говори ерунды! -- Я обещаю тебе, что она так и сделает, Тай-Пэн. Все знают, что я искала новую сестру для себя и для тебя, и если ты прогонишь ее, она лишится лица насовсем. Фантастически насовсем. Она повесится, это правда! -- Не плачь, девочка. Пожалуйста. -- Но тебе же не нравится мой подарок. -- Она мне нравится, и ты можешь не отсылать ее, -- сказал он быстро -- все, что угодно, лишь бы остановить этот поток слез. -- Пусть остается здесь. Она... она будет твоей сестрой, а когда ты поправишься, мы... мы найдем ей хорошего мужа. А? И не нужно плакать. Ну же, девочка. Ну, перестань. Наконец Мэй-мэй перестала плакать и снова опустилась на подушки. Этот взрыв эмоций отнял у нее слишком много драгоценной энергии. Но он стоил того, ликовала она. Теперь Иин-си останется. Если я умру, он попадет в хорошие руки. Если я буду жить, она станет моей сестрой и второй сестрой в его доме, потому что он, конечно же, захочет ее. Конечно же, он захочет ее, повторила она про себя, когда все поплыло у нее перед глазами. Она такая красивая... Вошла А Сам. -- Масса. Молодой масса снаружи. Видеть мозна? Струан встревожился, видя, как ужасно побледнела Мэй-мэй. -- Звать доктор сильно быстро раз-раз, ясно? -- Ясна, масса. Струан с убитым видом вышел из комнаты. А Сам закрыла за ним дверь, опустилась на колени возле кровати и сказала Йин-си: -- Вторая Мать, я должна поменять одежду госпожи перед тем, как придет врач. -- Да. Я помогу тебе, А Сам. Отец определенно такой странный великан. Если бы Верховная госпожа и ты не предупредили меня, я бы очень испугалась. -- Отец очень добрый. Для варвара. Конечно, Верховная госпожа и я много учили его. -- А Сам, нахмурившись, посмотрела на глубоко спящую Мэй-мэй. -- Она в самом деле выглядит очень плохо. -- Да. Но мой астролог дал хорошие предсказания, поэтому мы должны запастись терпением. -- Привет, Кулум, -- сказал Струан, выходя в красивый сад переднего двора, обнесенного стеной. -- Хэллоу, Тай-Пэн. Я надеюсь, ты не рассердился, что я пришел сюда. -- Кулум поднялся со скамейки; стоявшей в тени ивы, и достал письмо. -- Оно только что пришло, и... ну, вместо того, чтобы посылать Ло Чума, я решил сходить сам и посмотреть, как ты здесь. И узнать, как она себя чувствует. Струан взял конверт. Он был помечен "Лично, Срочно и Секретно" и подписан Морли Скиннером. -- Позавчера она потеряла ребенка, -- сказал он. -- Какой ужас! Хинная корка прибыла? Струан покачал головой. -- Садись, парень. Он вскрыл письмо. Морли Скиннер писал, что если поначалу он намеревался придержать новость об отвержении договора Короной до возвращения Струана -- он полагал опасным публиковать ее в его отсутствие, -- то теперь возникла настоятельная необходимость опубликовать это сообщение немедленно: "Сегодня утром прибыл фрегат из Англии. Мой человек на флагмане рассказал, что адмирал пришел в восторг от полученной им секретной депеши Адмиралтейства и произнес следующее: "Клянусь Богом, давно пора, будь я проклят. Теперь немного везения, и не пройдет и месяца, как мы двинемся на север". Это может означать лишь одно: он тоже в курсе последних новостей, и прибытия Уэйлена следует ожидать в самое ближайшее время. Я не могу выразить, насколько необходимо сейчас ваше присутствие здесь. Кстати, как я слышал, существует весьма любопытное частное дополнение к соглашению Лонгстаффа и Чинь-со о выкупе за Кантон. Последнее: я надеюсь, вы смогли, тем или иным способом, убедиться в ценности хинной корки. С сожалением извещаю вас, что, насколько мне известно, здесь ее найти не удалось. За сим остаюсь, сэр, вашим покорнейшим слугой, Морли Скиннер". Мэй-мэй не хватит еще на один приступ, с болью подумал Струан. Это правда, и ты должен смотреть ей в глаза. Завтра она умрет -- если только не прибудет хинная корка. Да и кто знает, поможет ли она ей вообще? Если она умрет, ты должен спасти Гонконг. Если останется жить, ты должен спасти Гонконг. Но зачем? Почему не оставить этот проклятый остров таким, каким он был раньше? Ты можешь ошибаться: возможно, Гонконг вовсе не так уж необходим для Британии. Что и кому ты доказываешь этим безумным крестовым походом, предпринятым тобой с целью открыть Китай для всех; ввести его в большой мир на твоих условиях и так, как ты считаешь правильным? Предоставь Китай его собственному йоссу и возвращайся домой. С Мэй-мэй, если она будет жить. Пусть Кулум, став Тай-Пэном, найдет свое место в жизни, сам выберет свой путь. Однажды ты умрешь, и тогда "Благородный Дом" сам определит дальнейшее свое предназначение. Таков закон -- закон Божеский, закон природы и закон йосса. Возвращайся домой и пользуйся тем, ради чего ты пролил столько пота и принес столько жертв. Освободи Кулума от его пятилетнего рабства; того, что ты имеешь, хватит и тебе, и ему, и детям его детей. Пусть Кулум сам решит, хочет он остаться или не хочет. Возвращайся домой и забудь обо всем. Ты богат и могуществен, перед тобой откроются дворцы королей, если ты пожелаешь. Да. Ты -- Тай-Пэн. Уйди же как Тай-Пэн, и к дьяволу Китай. Откажись от этой страны, она, как женщина-вампир, высасывает кровь у всех, кто приносит ей свою любовь. -- Опять плохие новости? -- О... извини, Кулум, дружище, я задумался и совсем забыл о тебе. Что ты сказал? -- Опять плохие новости? -- Нет, но важные. -- Струан отметил про себя, что прошедшие семь дней тяжело дались его сыну. Теперь в твоем лице уже нет мальчишества, парень. Ты стал мужчиной. Потом он вспомнил Горта и понял, что не может уехать из Азии не сведя всех счетов -- с Гортом и с Броком. -- Сегодня седьмой день, парень, последний, не так ли? -- Да, -- ответил Кулум. О Господи, подумал он, не дай мне еще раз пережить такую неделю. Дважды он чуть не умер от страха. Один раз он почувствовал боль, когда мочился, и один раз ему показалось, что появилась сыпь и начинается отек. Но Тай-Пэн успокоил и поддержал его. Отец и сын очень сблизились за эти дни. Струан рассказал ему о Мэй-мэй. Долгими бессонными ночами Струан беседовал с сыном, как может иногда беседовать отец, когда горе -- или порой счастье -- отмыкает в душе все двери. Планы на будущее, проблемы прошлого. И как это трудно -- любить кого-то и год за годом жить рядом с этим человеком. Струан поднялся. -- Я хочу, чтобы ты немедленно отправился на Гонконг, -- сказал он Кулуму. -- Ты пойдешь на "Китайском Облаке", с отливом. Я официально извещу капитана Орлова, что он должен выполнять все твои приказания. На время этого путешествия ты будешь хозяином "Китайского Облака". -- Кулуму понравилась мысль о том, что он будет хозяином настоящего клипера. Да. -- Как только придешь на Гонконг, прикажи Орлову доставить на борт Скиннера. Ты вручишь ему лично письмо, которое я дам тебе. Затем ты сделаешь то же самое с письмом для Гордона. Ни при каких обстоятельствах не сходи на берег сам, и не позволяй никому подниматься на борт. Как только Скиннер и Гордон напишут ответы, отошли их назад и немедленно возвращайся сюда. Ты должен вернуться завтра к вечеру. Отплывай с полуденным отливом. -- Очень хорошо. -- Кулум помолчал. -- Я даже не знаю, как мне благодарить тебя за... ну, за все. -- Кто знает, парень? Может быть, ты и на милю не приближался к этой болезни. -- Да. Но все равно... в общем, спасибо. -- Мы встретимся через час в конторе. -- Хорошо. Тогда у меня будет время попрощаться с Тесс. -- Ты когда-нибудь думал о том, чтобы взять вашу с ней судьбу в свои собственные руки? Не ждать эти три месяца? -- Ты хочешь сказать, убежать и тайно обвенчаться? -- Я просто спросил, задумывался ли ты над этим, вот и все. Я не говорю, что ты должен это делать. -- Как бы я хотел, чтобы я мог... чтобы мы могли... Это бы решило... нет, это невозможно, а то бы я попробовал. Нас никто не обвенчает. -- Брок точно будет в ярости И Горт. Я бы не рекомендовал тебе этот путь. Горт уже вернулся? -- спросил он, зная, что еще нет. -- Нет. Его ждут сегодня к вечеру. -- Пошли кого-нибудь известить капитана Орлова, чтобы он встретился с нами в моем кабинете. Через час. -- Он должен будет выполнять абсолютно все мои приказания? -- спросил Кулум после короткой паузы. -- В том, что касается управления кораблем, нет. Но во всех остальных вопросах, да. Почему ты спрашиваешь? -- Нет, Тай-Пэн, ничего -- ответил Кулум.-- Увидимся через час. -- Добрый вечер, Дирк, -- сказала Лиза, входя в столовую резиденции Струанов. -- Извините, что прерываю ужин. -- Ну что вы, Лиза, -- ответил Струан, вставая. -- Пожалуйста, присаживайтесь. Не согласитесь ли присоединиться ко мне? -- Нет, спасибо. Дети здесь? -- А? Как бы они могли здесь оказаться? -- Я уже больше часа жду их к ужину, -- раздраженно сказала Лиза. -- Я думала, они опять воркуют где-нибудь, забыв обо всем на свете. -- Она повернулась к двери. -- Еще раз извините, что прервала ваш ужин. -- Погодите, я не понимаю. Кулум отплыл на "Китайском Облаке" с полуденным отливом. Как вы могли ждать его к себе на ужин? -- Что? -- Он покинул Макао сегодня в полдень, -- терпеливо повторил Струан. -- Но Тесс... я думала, она с ним. Весь день, на матче по крикету. -- Мне пришлось срочно отправить его. Сегодня утром. Последнее, что я слышал от него, это то, что он собирался попрощаться с Тесс. О, это, должно быть, было где-то перед самым полуднем. -- Они ни словом ни обмолвились о том, что он уезжает сегодня, сказали только, что увидятся со мной позже. Да, это было перед полуднем! Тогда где же Тесс? Ее не было дома весь день. -- Не стоит из-за этого так переживать. Она, вероятно, у кого-нибудь из друзей. Вы знаете, как это бывает с молодежью, они не замечают, как бежит время. Лиза встревоженно закусила губу. -- Она никогда раньше не опаздывала. Тем более, так надолго. Она домоседка, не из тех, кто любит ходить по гостям. Если с ней что-нибудь случится, Тайлер... Если она отправилась вместе с Кулумом на том корабле они дорого за это заплатят. -- Зачем бы они стали это делать, миссис Брок? -- спросил Струан. -- Да поможет им Господь, если это так. И вам тоже, если вы помогли им в этом. Когда Лиза ушла, Струан налил себе в бокал бренди и подошел к окну, откуда стал наблюдать за praia и гаванью. Когда он увидел, что "Белая Ведьма" приближается к своей стоянке, он спустился вниз. -- Я иду в клуб, Ло Чум. -- Да, масса. Глава 8 Горт ворвался в фойе Клуба, как разъяренный бык. В руке он сжимал кошку-девятихвостку. Он отшвырнул с дороги пораженных слуг и гостей и вломился в игорный зал. -- Где Струан? -- Кажется, он был в баре, Горт,-- ответил Горацио, по-трясенно глядя на лицо Горта и на плеть, злобно подергивавшуюся в его руке. Горт круто повернулся и стремглав бросился через фойе в бар. Он увидел Струана за столом с группой торговцев. Они все отодвинулись в сторону, когда Горт приблизился к Тай-Пэну. -- Где Тесс, ты, сукин сын? В комнате повисла мертвая тишина. Горацио и все остальные столпились в дверях. -- Не знаю, и если ты назовешь меня так еще раз, я убью тебя. Горт ухватил Струана за грудь и рывком поднял его на ноги. -- Она на "Китайском Облаке"? Струан разжал руки Горта и убрал их от себя. -- Не знаю. Но если и так, какая разница? Что за беда, если молодая парочка... -- Это твоих рук дело! Ты все это подстроил, мерзавец! Ты приказал Орлову поженить их? -- Если они и сбежали, что от этого изменилось? Если они теперь женаты, что в этом такого? Горт взмахнул кошкой, пытаясь достать Струана. Один из стальных коготков, которыми оканчивались ее ремни, оставил тонкую царапину на лице шотландца. -- Наша Тесс обвенчана с больным распутником? -- прокричал он.-- Сукин ты сын! Грязный, вонючий сукин сын! Значит я был прав, подумал Струан. Это все-таки ты! Он бросился на Горта и схватил рукоятку плети, но все, кто был в комнате, навалились на них и растащили в стороны. В сумятице кто-то сшиб канделябр с одного из столов на пол, и Горацио быстро затоптал огонь на тут же вспыхнувшем ворсистом ковре. Струан вырвался из рук державших его торговцев и горящим взглядом уперся в Горта: -- Я сегодня же пришлю к тебе своих секундантов. -- Не нужны мне секунданты, клянусь Богом. Давай сейчас. Выбирай свое проклятое оружие. Ну, давай! А после тебя я разделаюсь с Кулумом. Господь свидетель! -- Зачем провоцировать меня, Горт, а? И зачем угрожать Кулуму? -- Ты сам знаешь, сукин ты сын. У него женская болезнь, клянусь Богом! -- Ты сошел с ума! -- Тебе этого не утаить, клянусь Богом. -- Горт попытался вырваться от державших его четырех человек, но не смог. -- Отпустите меня, черт побери! -- Кулум совершенно здоров. Кто говорит, что у него женская болезнь? -- Все это знают. Он был в китайском квартале. Ты знаешь это, поэтому-то они и сбежали -- прежде чем весь этот ужас выйдет наружу. Струан взял кошку в правую руку. -- Отпустите его, ребята. Все расступились. Горт выхватил нож и приготовился нападать, в ту же секунду нож словно по волшебству появился в левой руке Струана. Горт сделал ложный выпад, но Струан остался недвижим, как скала, и на мгновение позволил Горту прочесть в его глазах всю первобытную жажду убийства, обуревавшую его. И его удовольствие. Горт остановился, как громом пораженный, всем существом почувствовав смертельную опасность. -- Здесь не место для поединка, -- сказал Струан. -- Не я стал причиной дуэли. Но я уже ничего не могу поделать. Горацио, вы не согласитесь быть моим секундантом? -- Да. Да, конечно, -- ответил Горацио, которого мучила совесть с тех самых пор, как он договорился о семенах чая для Лонгстаффа. Так ли должен он отплатить человеку, который всю его жизнь был ему другом и столько раз приходил на помощь? Тай-Пэн сообщил тебе о Мэри и дал тебе лорку, чтобы ты мог попасть в Макао. Он был тебе и ей вместо отца, и вот ты вонзил нож ему в спину. Да... но ты для него -- ничто, пустое место. Ты просто уничтожаешь великое зло. Если тебе удастся сделать это, го ты искупишь свое собственное зло, когда настанет твой час предстать перед Господом. -- Я почту за честь быть вашим вторым секундантом, Тай-Пэн, -- вызвался Мастерсон. -- Тогда, возможно, вам лучше пройти со мной, джентльмены.-- Струан вытер тонкую струйку крови с подбородка, зашвырнул кошку за стойку бара и направился к двери. -- Ты мертвец! -- прокричал Горт ему вслед, вновь обретая уверенность в себе. -- Только не тяни, мразь, поганец, сучий выродок! Струан не останавливался, пока они не вышли из Клуба и не очутились в безопасности на praia. -- Я выбираю боевые цепы. -- Боже милостивый, Тай-Пэн, это... это несколько необычно, -- ошеломленно проговорил Горацио. -- Он очень силен, а вы... ну... вы... последняя неделя отняла у вас больше, чем вам кажется. -- Совершенно согласен, -- кивнул Мастерсон. -- Пуля между глаз куда разумнее. О да, Тай-Пэн. -- Вернитесь и передайте ему мои слова сейчас же. Не спорьте. Мое решение твердо! -- Где... где вы собираетесь... ну, нам ведь, наверное, нужно постараться избежать огласки? Португальцы скорее всего постараются помешать вам. -- Да. Наймите джонку. Вы двое, я, Горт и его секунданты выйдем в море на рассвете. Мне нужны свидетели и дуэль по всем правилам. На палубе джонки места будет больше чем достаточно Я не стану убивать тебя, Горт, в радостном предвкушении говорил себе Струан. О нет, это слишком легко. Но клянусь Господом нашим, с завтрашнего дня ты больше не сможешь сам ходить, не сможешь сам есть, не сможешь видеть и никогда не сможешь спать с женщиной. Я покажу тебе, что такое месть. К вечеру новость о дуэли из уст в уста облетела весь город, и повсюду начали заключаться пари. Многие отдавали предпочтение Горту: он был в самом расцвете сил и, в конце концов, имел полное основание вызвать Тай-Пэна, если верить слухам о том, что Кулум заразился женской болезнью, а Тай-Пэн, зная об этом, отправил его и Тесс в море с капитаном, который по закону мог обвенчать их, едва они отойдут от берега дальше, чем на три мили. Те, кто ставили свои деньги на Тай-Пэна, делали это, больше надеясь на его победу, нежели твердо веря в нее. Все знали о его отчаянных попытках раздобыть хинную корку и о том, что его таинственная наложница умирает. И все видели, какое разрушительное действие это оказало на него. Только Ло Чум, Чен Шень, А Сам и Йин-си заняли столько, сколько смогли, и все до последнего пенни с уверенностью поставили на Тай-Пэна, вознеся богам горячую молитву не оставлять их своим покровительством. Без Тай-Пэна они разорились бы в любом случае. Никто даже не заикнулся о дуэли при Мэй-мэй. Струан рано ушел от нее и вернулся в свою резиденцию. Он собирался хорошенько выспаться. Исход поединка его не тревожил: он был уверен, что сумеет справиться с Гортом. Но ему вовсе не хотелось самому быть изувеченным в этой схватке, и он знал, что для этого ему понадобится вся его сила и вся быстрота. Он спокойно шагал по тихим улицам. Ночь была теплой -- еще одна прекрасная, звездная ночь. Л Чум открыл ему дверь: -- Здластвуй, масса. Он мягким жестом показал рукой в холл. Там стояла Лиза Брок. -- Добрый вечер, -- произнес Струан. -- Это правда, что у Кулума женская болезнь? -- Разумеется, у него нет никакой болезни! Кровь господня, мы даже не знаем, поженились ли они. Может быть, они просто решили прокатиться тайком от всех. -- Но он ходил в притон, да еще Бог знает в какой? В ту ночь, когда его ограбили? -- У Кулума нет женской болезни, Лиза. -- Тогда почему другие говорят, что есть? -- Спросите об этом у Горта. -- Я так и сделала, и он ответил, что ему так сказали. -- Я повторяю еще раз, Лиза. Кулум ничем не болен. Огромные плечи Лизы затряслись от рыданий. -- О, Господи, что мы наделали? -- Она жалела, что не в ее власти предотвратить дуэль. Горт ей нравился, пусть даже он и не был ее сыном. Она чувствовала свою вину и понимала, что и ее руки обагрятся кровью, которая теперь неизбежно прольется -- кровью Горта, или Тай-Пэна, или Кулума, или ее мужа. Если бы она не заставила тогда Тайлера взять Тесс на бал, ничего этого, возможно, и не случилось бы. -- Не волнуйтесь, Лиза, -- мягко сказал Струан. -- Я уверен, с Тесс все в порядке. Даже если они обвенчались, вам нечего бояться. -- Когда возвращается "Китайское Облако"? -- Завтра вечером. -- Вы позволите нашему врачу осмотреть его? -- Это решит сам Кулум. Но я не стану ему запрещать. У него нет женской болезни, Лиза. Если бы была, неужели вы думаете, я допустил бы этот брак? -- Да, я так думаю, -- с болью в голосе сказала Лиза. -- Вы -- дьявол, и только дьявол знает, что у вас на уме, Дирк Струан. Но я клянусь, и Господь мне в том свидетель, если вы лжете, я сама убью вас, коли мои мужчины не смогут этого сделать. Она пошатываясь направилась к двери. Ло Чум выпустил ее и запер за ней дверь на засов. -- Масса, луч-че спать-спать, -- радостно объявил Ло Чум. -- Завтла совсем сколый, хейа? -- Иди к черту. Сухой стук металлической колотушки снаружи входной двери эхом прокатился по уснувшему дому. Струан прислушался к теплой, но не душной темноте спальни и услышал внизу осторожные шаги Ло Чума. Он выскользнул из постели, держа нож наготове и схватил свою шелковую ночную рубашку. Быстро и неслышно выйдя на лестничную площадку он заглянул через перила. Двумя этажами ниже Ло Чум поставил на пол фонарь и отпер дверь. Высокие напольные часы пробили четверть второго. На пороге стоял отец Себастьян: -- Тай-Пэн меня видеть можно'? Ло Чум кивнул и убрал в сторону тесак, который прятал за спиной. Он двинулся вверх по лестнице, но голос Струана остановил его. -- Да? Отец Себастьян, подняв голову, вглядывался в темноту. От неожиданности этого окрика у него зашевелились волосы на затылке. -- Мистер Струан? -- Да? -- Вновь откликнулся Струан, и горло у него перехватило: -- Я прислан его светлостью. Мы получили хинную корку. -- Где она? Монах поднял маленький грязный мешочек. -- Вот. Его светлость сказал, что вы ждете кого-нибудь с этой корой. -- А цена? -- Об этом мне ничего не известно, мистер Струан, -- тихо отозвался отец Себастьян. -- Его светлость приказал мне лечить ею того, к кому вы меня отведете. Это все. -- Я сейчас же спущусь к вам, -- прокричал Струан и метнулся обратно в спальню. Он торопливо оделся, сунул ноги в сапоги и бросился к двери, но вдруг остановился. Подумав секунду, он взял с собой боевой цеп и спустился по лестнице, прыгая через четыре ступеньки. Отец Себастьян увидел боевой цеп и вздрогнул. -- Доброе утро, святой отец, -- произнес Струан. Он скрыл отвращение, которое внушала ему грязная ряса монаха, и заново возненавидел всех врачей на свете. -- Ло Чум, когда масса Синклер здесь, ты приводить, ясно? -- Ясна, масса. -- Пойдемте, отец Себастьян! -- Одну минуту, мистер Струан! Прежде чем идти, я должен объяснить вам одну вещь. Я никогда раньше не пользовался хинной коркой, никто из нас не пользовался ею. -- Ну, это никакого значения не имеет, не так ли? -- Конечно, имеет! -- воскликнул монах. -- Я знаю лишь то, что должен приготовить "чай" из этой коры, сварив ее. Беда в том, что мы не знаем точно, как долго следует держать ее на огне и как крепко заваривать. Или сколько отвара должен выпивать больной за один прием. И как часто он должен его принимать. Единственное руководство по лечению хинной коркой, которое у нас есть, написано по-латыни; оно очень древнее и неопределенное! -- Епископ говорил, что у него когда-то была малярия. Сколько отвара он принимал тогда? -- Его светлость не помнит. Он помнит только, что отвар был очень горьким на вкус и его постоянно тошнило. Если он не ошибается, он пил его в течение четырех дней. Его светлость сказал, что вы должны совершенно ясно представлять себе: мы будем лечить ее целиком на ваш страх и риск. -- Да. Я понимаю это очень Хорошо. Пойдемте же! Струан выбежал на улицу. Отец Себастьян поспешил за ним следом. Они немного прошли вдоль praia, потом повернули наверх и пошли тихой, усаженной деревьями улицей. -- Пожалуйста, мистер Струан, не так быстро, -- запыхавшись, проговорил отец Себастьян. Струан пересек Ргаса de Sao Paulo и, свернув на другую улицу, нетерпеливо устремился дальше. Вдруг инстинкт заставил его остановиться; он резко отпрыгнул в сторону. Мушкетная пуля расплющилась о стену в том месте, где он только что стоял. Он дернул вниз перепуганного монаха. Прогремел еще один выстрел. Пуля царапнула ему плечо, и он проклял себя за то, что не взял пистолеты. -- Бегите, спасайтесь! Струан рывком поднял монаха на ноги и подтолкнул через дорогу в безопасное место у дверей какого-то дома. Кое-где в окнах стали зажигаться огни. -- Сюда! -- прошептал он, бросаясь вперед. Он неожиданно изменил направление, и третья пуля просвистела мимо в каком-то дюйме от его головы. В следующий миг он свернул в спасительный переулок, отец Себастьян тяжело дышал у его плеча. -- Вы не потеряли кору? -- спросил Струан. -- Нет. Ради всего святого, что происходит? -- Грабители! -- Струан взял трясущегося от страха священника за руку и побежал по переулку, а потом -- через открытое пространство перед фортом Сан-Пауло де Монте. В тени его стен он остановился, чтобы перевести дух. -- Где кора? Отец Себастьян дрожащей рукой поднял мешочек. Лунный свет коснулся свежего шрама на подбородке Струана и замерцал в его глазах; шотландец словно стал выше ростом, и в его облике появилось что-то демоническое. -- Кто это был? Кто стрелял в нас? -- спросил отец Себастьян. -- Грабители,-- повторил Струан. Он знал, что на самом деле засаду устроили люди Горта -- или сам Горт. Он задумался на секунду, не был ли отец Себастьян послан к нему с целью заманить его в эту ловушку. Маловероятно -- монаха прислал к нему сам епископ, и он пришел с корой. Ну да ладно, скоро я это узнаю, подумал он. И если святой отец все-таки окажется в этом замешан, я своей рукой перережу несколько папистских глоток. Струан пристально всматривался в темноту. Он вытащил из сапога нож и поправил на руке ремень боевого цепа. Когда отец Себастьян начал дышать не так тяжело, он повел его через холм, мимо церкви Святого Антония, и дальше вниз, к улице, на которую выходила наружная стена дома Мэй-мэй. В этой высокой и толстой стене, сложенной из гранитных глыб, была устроена дверь. Он резко ударил в нее дверным молотком. Через несколько секунд в двери открылось окошечко, и из него выглянуло настороженное лицо Лим Дина. Дверь распахнулась. Они вошли в передний двор, и Лим Дин опять аккуратно запер дверь на засов. -- Теперь мы в безопасности, -- сказал Струан. -- Лим Дин, чай пить сильно быстро раз-раз! -- Он жестом показал отцу Себастьяну на стул и положил на стол свой боевой цеп. -- Сначала отдышитесь. Монах убрал руку с распятия, которое сжимал все это время, и вытер пот со оба. -- Кто-то действительно пытался нас убить? -- Было у меня такое чувство, -- ответил Струан. Он снял сюртук и осмотрел плечо. Пуля лишь обожгла кожу. -- Позвольте мне взглянуть, -- предложил монах. -- Это пустяки. -- Струан надел сюртук. -- Не беспокойтесь, святой отец. Лечите ее, я отвечаю за все. С вами самим все в порядке? -- Да. -- Губы монаха пересохли, во рту горчило. -- Сначала я приготовлю чай из хинной корки. -- Хорошо. Но прежде чем мы приступим, поклянитесь на кресте, что вы никогда и никому не расскажете об этом доме, о том, кто в нем живет, и о том, что здесь происходит. -- Это, право, не обязательно. Нет ничего, что бы... -- Нет, есть! Я хочу, чтобы тайны моей личной жизни оставались только моими! Если вы не дадите мне клятвы, я сам буду лечить ее. Похоже, что про лечение хинной коркой я знаю столько же, сколько и вы. Решайте. У монаха сжалось сердце. Скудность собственных познаний была ему мучительна, его сжигало страстное, всепоглощающее желание исцелять во имя Господне. -- Пусть будет так. Я клянусь на святом распятии, мои уста запечатаны. -- Благодарю вас. -- Струан первым вошел в дом и зашагал по коридору. А Сам появилась на пороге своей комнаты и настороженно поклонилась, плотнее запахивая на себе зеленый халат. Ее спутанные волосы в беспорядке рассыпались по плечам, лицо было еще опухшим со сна. Она пошла следом за ними в кухню, неся фонарь. Кухня оказалась маленькой и тесной. В ней был устроен очаг и стояла жаровня с углями. Второй дверью она выходила на задний двор, заваленный всяким хламом. Комнатка была вся уставлена горшками, кастрюлями, чайниками. Сотни пучков засушенных трав и грибов, а также связки овощей, колбас, коровьих кишок висели на закопченных стенах. Сплетенные из пальмовых листьев мешки с рисом стояли прямо под ногами на грязном полу. Две полусонные кухонные амы, приподнявшись среди вороха тряпья на деревянных койках, тупо уставились на Стру-ана. Но когда он одним движением сбросил груду кастрюль и грязных тарелок со стола, чтобы освободить место, они выпрыгнули из постелей и в страхе бросились вон из дома. -- Чай, масса? -- спросила А Сам, не понимая, что происходит. Струан покачал головой. Он взял влажный от пота полотняный мешочек из рук нервничающего монаха и открыл его. Разломанная на крошечные кусочки кора была коричневого цвета и выглядела вполне обыкновенно. Он понюхал ее; но она ничем не пахла. -- Что теперь? -- Нам понадобится какая-нибудь посуда, чтобы приготовить отвар. -- Отец Себастьян выбрал относительно чистую кастрюлю. -- Сначала, будьте добры, вымойте руки. -- Струан показал на небольшой бочонок с водой и лежащий рядом кусок мыла. -- Что? -- Сначала вымойте руки. Пожалуйста. -- Струан окунул мыло в воду и подал его монаху. -- Вы приступите к делу только после того, как вымоете руки. -- Почему это так необходимо? -- Не знаю. Старинное китайское поверье. Пожалуйста, святой отец, прошу вас, пожалуйста. Пока Струан мыл кастрюлю и ставил ее на стол, А Сам во все глаза смотрела, как отец Себастьян потер руки мылом, сполоснул их и насухо вытер чистым полотенцем. Затем он закрыл глаза, сложил руки перед грудью и молча помолился. -- Теперь нам нужно найти какую-нибудь мерку, -- сказал он, открывая глаза и возвращаясь с небес на землю. Он взял первую попавшуюся чашку помельче и до краев наполнил ее корой. Высыпав кору в кастрюлю, он медленно и методично добавил туда десять таких же частей воды. Потом поставил кастрюлю на жаровню. -- Начнем с пропорции десять к одному, -- сипло произнес он и нервно вытер руки о рясу. -- Теперь я бы хотел осмотреть больную. Струан жестом подозвал А Сам и показал на кастрюлю. -- Нет трогать! -- Нет трогать, масса! -- ответила А Сам, часто кивая головой. Теперь, когда она немного пришла в себя после столь неожиданного пробуждения, в ней проснулся интерес ко всем этим странным вещам, которые происходили у нее перед глазами. -- Нет трогать, масса, ладна! Струан и монах вышли из кухни и направились в спальню Мэй-мэй. А Сам последовала за ними. В комнате тускло горела лампа, выхватывая из темноты отдельные предметы. Йин-си стояла перед зеркалом и расчесывала спутанные волосы. При виде Струана она положила гребень и торопливо поклонилась. Ее низкая кровать, покрытая тонким матрасом, стояла на полу сбоку от огромной, с балдахином кровати Мэй-мэй. Мэй-мэй слабо дрожала, укутанная несколькими одеялами. -- Привет, девочка. Мы принесли хинную корку, -- сказал Струан, подходя ближе к ней. -- Наконец-то. Теперь все будет хорошо! -- Мне так холодно, Тай-Пэн, -- беспомощно прошептала она. -- Мне так холодно. Что у тебя с лицом? -- Ничего, девочка. -- Ты порезался. -- Она задрожала и закрыла глаза, увлекаемая вьюгой, которая кружила ее в ледяной мгле. -- Мне так холодно. Струан повернулся и посмотрел на отца Себастьяна. На худом вытянутом лице монаха застыло изумленное выражение. -- Что случилось? -- Ничего. Ничего. -- Монах поставил на стол крошечные песочные часы и, опустившись на колени подле кровати, взял Мэй-мэй за кисть руки и начал считать пульс. Как может китайская девушка говорить по-английски, недоумевал он. Неужели другая девушка -- его вторая любовница? Я в гареме дьявола? О Боже, защити меня, и дай мне силу исцелять именем Твоим, и сделай меня оружием Твоим в эту ночь. Пульс Мэй-мэй был таким медленным и слабым, что ему стоило огромных трудов не потерять его. С чрезвычайной бережностью он повернул к себе ее лицо и заглянул ей в глаза. -- Не бойся, -- проговорил он. -- Бояться нечего. Ты в руках Господа. Я должен посмотреть твои глаза. Не бойся, ты в Его руках... Оцепеневшая и беззащитная, Мэй-мэй сделала, как он просил. Йин-си и А Сам стояли поодаль и настороженно наблюдали за происходящим. -- Что он делает? Кто он? -- шепотом спросила Йин-си. -- Знахарь этих демонов-варваров, -- прошептала в ответ А Сам. -- Он монах. Один из длиннополых жрецов того голого Бога-человека, которого прибили гвоздями к кресту. -- О! -- Йин-си невольно передернулась. -- Я слышала о них. Как они только могли сделать такую абсолютно ужасную вещь! Они действительно демоны! Почему ты не принесешь Отцу чаю? Это всегда помогает, когда человек волнуется. -- Лим Дин готовит чай, Вторая Мать, -- прошептала А Сам, поклявшись про себя, что ни за что на свете не тронется с места, ибо может в этом случае пропустить что-то особенно важное. -- Как жалко, что я не понимаю их ужасного языка. Монах положил руку Мэй-мэй на покрывало и поднял глаза на Струана: -- Его светлость сказал мне, что малярия вызвала выкидыш. Я должен осмотреть ее. -- Ну так осматривайте. Когда монах отодвинул в сторону одеяла и простыни, Мэй-мэй попыталась остановить его. Иин-си и А Сам встревоженно бросились к ней на помощь. -- Нет! -- резко крикнул им Струан. -- Стоять! -- Он сел на кровать рядом с Мэй-мэй и взял ее руки в свои. -- Все в порядке, девочка моя. Продолжайте, -- сказал он францисканцу. Отец Себастьян обследовал Мэй-мэй и затем аккуратно укутал ее снова. -- Кровотечение почти прекратилось. Это очень хорошо. Он коснулся своими длинными пальцами ее головы у основания черепа, осторожно надавливая. Мэй-мэй почувствовала, как часть боли ушла от этих прикосновений. Но внутри нее вновь намерзала ледяная глыба, и ее зубы застучали. -- Тай-Пэн. Мне так холодно. Можно мне грелку или еще одеяло? Пожалуйста. Мне так холодно. -- Конечно, девочка, сейчас. -- Под спиной у нее уже была бутыль с горячей водой. Она лежала под четырьмя пуховыми одеялами. -- У вас есть часы, мистер Струан? -- спросил отец Себастьян. -- Да. -- Пожалуйста, пойдите на кухню. Как только вода закипит, заметьте время. После того, как она прокипит один час... -- В глазах отца Себастьяна отразилось бесконечное отчаяние. -- Два? Полчаса? Сколько? О Боже, молю тебя, помоги мне в этот трудный час. -- Один час, -- с твердой уверенностью сказал Струан. -- Мы поставим еще такое же количество коры и будем кипятить ее два часа. Если первый отвар не подействует, испробуем второй. Струан взглянул на часы, подойдя к лампе над кухонным столом. Он снял кастрюлю с жаровни и поставил остужаться в ведро с водой. Вторая кастрюля с корой уже закипела. -- Как она? -- спросил он, увидев входящего монаха. А Сам и Йин-си вошли в кухню следом за ним. -- Сильный озноб. Сердце бьется очень слабо. Вы помните, как долго ее знобило в последний раз до наступления горячки? -- Четыре часа, может быть пять. Не знаю. -- Струан налил немного горячей жидкости в крошечную чайную чашечку и попробовал ее. -- Кровь господня, ну и горечь! Это просто ужас какой-то. Монах сделал глоток и тоже сморщился. -- Ну что ж. Давайте начнем. Надеюсь только, что она сумеет удержать это внутри. По чайной чашке через каждый час. -- Он снял одну из чашек с закопченной полки и взял со стола грязную тряпку. -- Зачем вам тряпка? -- спросил Струан. -- Нужно процедить отвар, чтобы в него не попали кусочки коры. Эта тряпица как раз подойдет. Плетение достаточно редкое. -- Я сам это сделаю, -- сказал Струан. Он достал серебряное чайное ситечко, которое приготовил заранее, и еще раз вытер его чистым носовым платком. -- Зачем вы его протираете? -- Китайцы всегда очень внимательно следят за тем, чтобы чайник и чашки были чистыми. Они говорят, что чай от этого делается полезнее. -- Он начал переливать дурно пахнущий хинный отвар в безукоризненно чистый фарфоровый чайник, думая лишь об одном: чтобы крепость жидкости оказалась правильной. -- Почему не попробовать то же самое и в нашем случае, а? Он отнес чайник и чашку в спальню, Первую чашку Мэй-мэй извергла обратно. Вторую тоже. Невзирая на ее отчаянные мольбы, Струан заставил ее выпить третью. На этот раз Мэй-мэй удержала ее в себе -- что угодно, лишь бы не пришлось пить ее снова. Они с надеждой смотрели на нее. Однако ничего не произошло. Только озноб стал си