грать на фортепьяно, - прервала ее Стася. - Ты влюблена в пана Стукальского, а он бранится, говорит, что с твоими лапами тебе только картошку чистить. - Милая Линка, у тебя самой роман с паном Зацеральским, вот ты и думаешь, что все так уж сразу и должны влюбляться, - покраснела Стася. - Тише, дети! - успокоила их Мадзя. - Что это за пан Зацеральский? - Художник, он учит Линку рисовать, а папа все спрашивает, когда же они начнут натирать у нас полы, а то полотеры дорого стоят. - А Стасю пан Стукальский учит играть на фортепьяно и пол-урока только и делает, что пальцы ей распяливает на клавишах. Ты не думай, мама уже заметила, что во время занятий у вас музыку мало слышно. Клянусь богом, если бы твой Коць получал за урок не два рубля, а только рубль, кончились бы все эти нежности. - Может, скажешь, что твой Зацеруша стал бы учить тебя даром? - съязвила Стася. - Меня-то он бы учил даром, - ответила обиженная Линка, - я чувствую натуру... - Ну конечно! Когда он задал тебе нарисовать корзину вишен, ты вишни съела, листья выбросила за окно, а потом сказала, что у тебя голова разболелась. - Ах боже мой, дети! - успокаивала девочек Мадзя. - Скажите мне лучше, где вы занимаетесь? - Стася на фортепьяно играет наверху, я рисую в оранжерее, а другими предметами мы занимаемся, то есть будем заниматься в учебном зале, - объяснила Линка. - Я вас туда провожу, - вызвалась Стася. - И я. Девочки подхватили Мадзю под руки и, выйдя из своей комнаты, через анфиладу кабинетов, коридоры и переходы проводили ее в большой зал. Было уже темно, и Линка, найдя спички, зажгла четыре газовых рожка. - Вот наш учебный зал, - сказала она, - на каникулах здесь гладили белье. - Нет, уж извини, здесь стояли сундуки с шубами, - поправила ее Стася. Мадзя с удивлением осматривала зал. Перед изящными столиками стояло несколько мягких скамей, классная доска была большая, как в пансионе, а главное, один шкаф был заставлен чучелами зверей, а другой физическими приборами. - Зачем же столько скамей? - спросила Мадзя. - Да... мама хочет, чтобы у нас занималась группа девочек и преподавали лучшие учителя, - ответила Линка. - А к чему эти приборы? Вы учите физику? - Нет еще, - ответила Стася. - Но, видите ли, панна Магдалена, дело было так: мама узнала, что у панны Сольской есть все эти приборы, и тотчас купила и нам. - И все они стоят без употребления? - Конечно, - сказала Линка, - в пневмоническом, или как там его называют, насосе Бронек мышей давил, ну, папа разбил колокол, накричал на Бронека и запер шкаф на ключ. Но вам он ключ отдаст. С полчаса осматривала Мадзя учебный зал, пока наконец лакей, одетый уже в сюртук, не доложил, что чай подан. - Мне бы хотелось помыть руки, - сказала Мадзя. - Так пойдемте в вашу комнату, - предложила Стася. - Линка, выключи газ, а я возьму спички. Они снова прошли через сени, гардеробную, освещенный коридор и остановились перед одной дверью. Стася зажгла спички, Линка толкнула дверь, и Мадзя... почувствовала вдруг крепкий запах табаку и в то же самое время услышала мужской голос: - Вон отсюда! Вам чего надо? Раздался скрип, стук, и с шезлонга вскочил жирный молодой человек, в одном жилете. К счастью, спичка погасла. - Вам чего надо, козы? - спрашивал заспанный молодой человек. - Что ты здесь делаешь? Это комната панны Бжеской! - кричали обе девочки. - Пошли прочь! - проворчал молодой человек, силясь запереть дверь, которую держала Линка. Но тут в глубине коридора распахнулась другая дверь, и из нее выбежали пани Коркович, пан Коркович, а за ними лакей с канделябром. - Что ты здесь делаешь, Бронек? - с беспокойством спросила пани Коркович у молодого человека, который, спрятавшись за шкафом, натягивал сюртук. - А где кровать? - обратилась она к лакею, когда осветилась внутренность комнаты. - Ян, где кровать для панны Бжеской? - Да наверху, в комнате молодого барина. - Ты с ума сошел? - ахнула дама. - Вы же, барыня, велели поставить кровать в ту комнату, где спит молодой барин. - Где спит после обеда, дурень ты этакий! - говорила рассерженная дама. - Так ведь пан Бронислав там и спит после обеда, а здесь только под вечер, - оправдывался лакей. - Отвори окно, принеси оттуда кровать. Ах негодяй! - Эх, вижу, давно я на этом заводе машин не смазывал! - произнес пан Коркович. Вырвав канделябр из рук у лакея, он схватил его за шиворот и вывел в гардеробную. Через минуту раздался крик и тупой звук ударов. - Пойдемте в столовую, - вздохнула хозяйка. - Это ужас, что сейчас делается с прислугой! Когда все уселись за стол, она обратилась к Мадзе: - Мой сын Бронислав... Извинись же перед панной Магдаленой за свой бестактный поступок. Толстый молодой человек проворчал с низким поклоном. - Про... прошу прощенья, сударыня. Хотя, право, не знаю, за что? - За то, что осмелился спать в комнате панны Магдалены. - Все меня попрекают, говорят, соня! Но ведь должен же человек спать! Вошел Коркович-старший. - Ну! - крикнул он сыну. - Расскажи-ка мне, что вчера произошло в банке? - А вы, папаша, уже поднимаете шум! - ответил сын. - Честное слово, я уйду от вас! - Прошу тебя, Петрусь, оставь его в покое, - вмешалась мать. - Стася, позвони. Вошел Ян, закрывая платком нос. - Ты почему не прислуживаешь за чаем? - спросил хозяин. - Позвольте, барин, поблагодарить вас за службу. - Что это значит? - грозно крикнул хозяин. - Да так! - ответил слуга. - Вы, барин, только и знаете, что оскорблять человека, а потом удивляетесь... - Ну-ну! Не болтай пустого! Ничего с тобой не случилось! - Легче вам, барин, бить, чем мне принимать побои! - пробормотал Ян. Изумленная и перепуганная Мадзя подумала, что в доме Корковичей есть много странностей. Глава третья Каково учить чужих детей Пани Коркович пользовалась в доме неограниченной властью. Только ее боялись слуги, только ей уступал муж, только ее приказания выполняли девочки и даже обожаемый сын, который не очень-то слушался папаши. Она подчинила себе домашних лишь после того, как они оказали ей большее или меньшее сопротивление. Каково же было ее удивление, когда через некоторое время она обнаружила, что в доме рядом с нею вырастает новая фигура - Мадзя. Веселая, вежливая даже с прислугой, Мадзя с каждым днем приобретала в доме все больший вес, хотя сама никогда не противоречила хозяйке и была гораздо послушней, чем Линка и Стася. Все чувствовали ее присутствие, и прежде всего сама хозяйка, хотя она никак не могла постигнуть, как же это получается. Через несколько дней после приезда Мадзи пани Коркович торжественно вызвала гувернантку в гостиную, чтобы дать ей указания, в каком направлении должны вестись занятия с барышнями. - Панна... панна Бжеская, - начала пани Коркович, рассаживаясь на диване, - вам надо съездить к панне Малиновской и спросить у нее, каких учителей она могла бы порекомендовать для моих девочек. Так или иначе, я полагаю, что мужу придется пригласить пана Романовича, он ведь читал в апреле лекцию в ратуше и осенью тоже будет читать. Кроме пана Романовича, мы пригласим еще кое-кого... - Сударыня, - сказала Мадзя, - а зачем нашим девочкам учителя? Пани Коркович вздрогнула. - Что? Как зачем? - Трудно сказать, что дадут девочкам уроки, - продолжала Мадзя, - а меж тем расходы предстоят большие. Если даже считать, что в день у них будет два урока по два рубля, и то в месяц составится около ста рублей. Мое жалованье, уроки музыки и рисования стоят девяносто рублей, всего получится около двухсот рублей. - Двести! - в замешательстве повторила пани Коркович. - Я об этом не подумала. Но у нас будет группа, человек десять, так что на каждую ученицу придется каких-нибудь двадцать рублей, а то и того меньше... - А вы уже набрали эту группу? - Я как раз этим занимаюсь. Но сейчас у меня еще никого нет, - с беспокойством ответила пани Коркович. - Давайте, сударыня, сделаем так. Когда вы наберете группу, тогда мы и обратимся к учителям, а пока я буду повторять с девочками то, что они проходили в пансионе и успели уже подзабыть. - Двести рублей в месяц! - шептала дама, вытирая платком лицо. - Ясное дело, придется подождать. - Минутку передохнув, она прибавила: - Итак, решено. Я займусь подбором группы, а вы спросите у панны Малиновской, каких она может рекомендовать учителей. А пока повторяйте с девочками то, что они прошли в пансионе. - Хорошо, сударыня. Пани Коркович была довольна, что окончательный приказ исходил от нее и что Мадзя без возражений согласилась его выполнить. Она была довольна, но в душе у нее осталось смутное чувство тревоги. "Двести рублей! - думала она. - Как это мне сразу не пришло в голову? Что ж, на то она и гувернантка". Это было только начало. В жаркие дни пан Коркович-старший с незапамятных времен привык являться к обеду без сюртука. Однажды в конце августа выдался такой знойный день, что пан Коркович уселся за стол без жилета. Мало того, он расстегнул манишку, откровенно обнажив красную грудь, покрытую густой растительностью. Рядом с матерью развалился пан Бронислав, лакей побежал звать барышень, и вскоре в столовой появились Линка, Стася и, наконец, Мадзя. - Мое почтение, панна Магдалена! - крикнул хозяин, наклонясь, отчего грудь еще больше раскрылась. - Ax! - вскрикнула Мадзя и бросилась за дверь. Пан Бронислав вскочил с места, а пан Коркович спросил удивленно: - Что случилось? - Как что случилось? - сказала Линка. - Ведь вы, папочка, раздеты. - Ах, черт подери! - пробормотал хозяин, хватаясь за голову. - Попросите сюда панну Магдалену. Вот дьявол!.. Он выбежал к себе в комнату и через несколько минут вернулся одетый, как по картинке. В эту минуту снова появилась Мадзя, хозяин, кланяясь, попросил у нее извинения, заверив, что больше такой прискорбный случай не повторится. - В твои годы, Петрусь, многое прощается, - кислым тоном обронила хозяйка. - То ли многое, то ли немногое! - прервал ее пан Бронислав. - Англичане к обеду надевают фраки. - У панны Магдалены нет оснований обижаться, - продолжала хозяйка. - Но ты вспомни, Петрусь, сколько раз я просила тебя не выходить к обеду неодетым? Надо соблюдать правила приличия, хотя бы ради девочек... Когда обед кончился, Мадзя сказала хозяйке, что хотела бы навестить Дембицкого. - Дембицкий?.. Дембицкий?.. - хмурясь, повторила хозяйка. - Это библиотекарь и друг Сольского, - объяснил хозяин. Лицо пани Коркович прояснилось. - Ах, - сказала она с улыбкой, - это вы хотите узнать, когда приезжают Сольские. Что ж, пожалуйста... - А я вас провожу, - вскочил со стула пан Бронислав. - Благодарю вас, - ответила Мадзя с такой холодностью, что пани Коркович даже вздрогнула. - Ха-ха! Вы стесняетесь? - засмеялся пан Бронислав. - Если нас кто-нибудь встретит, я скажу, что я ваш третий ученик. - Для ученика вы слишком велики. - Тогда вы скажете, что я ваш гувернер. - Для гувернера вы слишком молоды, - закончила Мадзя. - До свидания, - простилась она со всеми. Вслед за Мадзей выбежала Стася, а Линка осталась за столом и, погрозив брату кулаком, сердито сказала: - Послушай, ты... Если ты будешь так обращаться с панной Магдаленой, я тебе глаза выцарапаю! - Правильно говорит! - подтвердил отец. - Надо быть сущей дубиной, чтобы приставать к порядочной девушке. - Тоже мне порядочная! - пренебрежительно бросил жирный молодой человек. - У порядочных барышень нет часиков, осыпанных брильянтами. - Что эта скотина болтает, а? - спросил отец. - Ясное дело! - упирался пан Бронислав. - Часики стоят рублей четыреста, откуда же может их взять гувернантка? - А я знаю откуда! - воскликнула Линка. - Вот уже неделя, как мы со Стасей посмотрели эти часики. Чудные часики! Даже у мамы нет таких! Стася открыла футлярчик, и мы прочитали надпись: "Дорогой Мадзе на память. 187... год. Вечно любящая Ада". Ада - это панна Сольская, - закончила Линка. - Такая надпись? В самом деле? - спросила пани Коркович. - Честное слово! Мы обе знаем ее наизусть. - Вот тебе и часики с брильянтами, остолоп! - вздохнул пан Коркович, хлопнув рукой по столу. - Прошу тебя, Бронек, будь с панной Бжеской учтив и предупредителен, - торжественно сказала пани Коркович. - Я знаю, кого взяла в дом. Пан Бронислав приуныл. - Бронек дурак! Бронек дурак! - подпрыгивая и смеясь, напевала Линка. - Только, Линка, о том, что мы здесь говорили, панне Бжеской ни слова, - предупредила дочку пани Коркович. - Ты меня в гроб уложишь, если... Когда хозяин ушел по делам в город, пан Бронислав отправился соснуть, а Линка убежала к Стасе на урок музыки, пани Коркович перешла к себе в кабинет, устроилась на качалке и предалась размышлениям. "Кажется ли мне только, или наша гувернантка и в самом деле начинает забывать свое место? Петр для нее одевается к обеду... Впрочем, должен же он отвыкнуть от своих ужасных манер!.. Линка защищает ее, как львица... Что ж, в этом нет ничего дурного! Правда, Бронек с нею неучтив. Но парень должен быть вежлив с нею, да и я, и вообще все мы. Платить каких-нибудь тридцать рублей в месяц и так относиться! Золотые часики с брильянтами!.. Если мы теперь не сведем дружбу с Сольскими, то уж больше это нам никогда не удастся. Однако при первом же удобном случае я дам понять этой барышне, кто здесь я и кто она..." Качалка покачивалась все медленней; голова пани Коркович упала на сбившуюся набок подушку; из полуоткрытого рта вырывался по временам громкий храп. Сон, брат смерти, смежил томной даме очи. Пан Стукальский успел уже посвятить свою ученицу в трудное искусство постановки рук, не забыв при этом напомнить, что ей следовало бы чистить картошку, барышни уже успели выбежать в сад, где сердитая Линка уселась на трапецию, а заплаканная Стася принялась качать ее, - когда Мадзя, войдя в кабинет пани Коркович, застала хозяйку на качалке с запрокинутой назад головой и сложенными на груди руками. - Ах, простите! - невольно прошептала Мадзя. - Что? Что такое? - вскочила хозяйка. - Ах, это вы! А я как раз думала... Так что же вы, милочка, узнали о Сольских? - Они думают вернуться в конце октября. В начале октября в Варшаву приедет пан... Тут Мадзя вздохнула. - Пан Сольский? - Нет, пан Норский, - вполголоса ответила Мадзя. - Сын покойной пани Ляттер. - Покойной пани Ляттер? - повторила пани Коркович. - Не на его ли сестре хочет жениться пан Сольский? - Кажется, да. - Мне непременно надо познакомиться с паном Норским, чтобы хоть частично возместить невольную обиду. Боюсь, - вздыхая и качая головой, продолжала дама, - что одной из причин самоубийства несчастной пани Ляттер было то обстоятельство, что я взяла из пансиона моих девочек... Но, видит бог, панна Бжеская, я не могла поступить иначе! У пансиона в последнее время была ужасная репутация, а ведь я мать! Я мать, панна Бжеская! Мадзя помнила тот день, когда Стася и Линка ушли из пансиона, ей показалось тогда, что пани Ляттер и внимания не обратила на это обстоятельство. - У меня к вам большая просьба, - робко сказала Мадзя после минутного молчания. - Не разрешите ли вы племяннице пана Дембицкого учиться вместе с нашими девочками? - Она хочет войти в группу? - У нее нет денег на учителей, она занималась бы только со мною. "Гм! - подумала пани Коркович. - Теперь, милая барышня, ты поймешь, кто я и кто ты!" Вслух она сказала: - К чему бедной девочке высокие науки, которым будут обучаться мои дети? Мадзя посмотрела на нее с удивлением. - Впрочем... впрочем... - продолжала пани Коркович, чувствуя, что говорит вздор. - Пан Дембицкий, у которого вы бываете, он, что, холостяк? - Холостяк, но очень старый. Ах, какой это ученый, какой благородный человек! Пан Сольский очень его любит, насилу упросил старика занять у них должность библиотекаря. - Простите, - сказала вдруг пани Коркович, - что это у вас за часики? Какие красивые! Память? - Мне их Ада Сольская подарила, - краснея, ответила Мадзя и протянула часики хозяйке. - Иногда мне просто стыдно носить их. - Отчего же? - спросила пани Коркович, с трудом открывая футляр. - "Моей дорогой Мадзе..." Отчего же девочка Дембицкого не посещает пансион? Мы могли бы помочь с платой за учение... - У ее дяди случилась неприятность с ученицами, и ему пришлось уйти из пансиона пани Ляттер. Зосю этот случай так напугал, что она боится теперь ходить в пансион и занимается, бедняжка, сама, только дядя ей немного помогает. - Ну, если вы уверены, что пан Дембицкий такой хороший человек... - Очень, очень хороший... - А девочка бедна, что ж, пусть ходит. Только, чтобы от этого не было ущерба для моих девочек. - Напротив, для девочек от этого будет только польза. Это заставит их соревноваться в успехах. - Признаюсь, однако, я делаю это только для того, чтобы поддержать отношения с Сольскими. Я ведь не знаю пана Дембицкого! - сказала хозяйка, чувствуя, что положение ее по отношению к Мадзе становится все более ложным. Дня два пани Коркович была несколько холодна с Мадзей; но когда Дембицкий сделал ей визит и рассказал, что знал обоих Сольских еще детьми и раза два в месяц переписывается со Стефаном, пани Коркович переложила гнев на милость. Она даже была благодарна Мадзе за эту новую связь. "Дембицкий, - думала она, - был бы неблагодарным человеком, если бы не отозвался хорошо о нас у Сольских. Бжеская тоже должна хорошо отзываться, так что постараемся завоевать ее расположение". С этого времени дом Корковичей стал для Мадзи земным раем. Пану Брониславу велено было здороваться и прощаться с нею с особой почтительностью; Коркович-старший получил право изъявлять ей свои чувства; наконец, сама хозяйка дома стала сажать Мадзю за столом около себя, и лакей подавал ей блюда сразу же после барыни. Несмотря на самые лучшие намерения пани Коркович, Мадзя по отношению к ней все время делала промахи. Со свойственной ей снисходительностью пани Коркович считала, что по некоторым поступкам Мадзи видно, какое у нее доброе сердце, но что вместе с тем гувернантка обнаруживает неслыханное отсутствие такта. Однажды, например, Линка заметила во дворе дочь прачки из их дома. Девочка была босая, в рваной рубашонке и таком заплатанном платьишке, что просилась на картину. Линка кликнула девчушку и, усадив в оранжерее, стала рисовать ее в окружении пальм, кактусов и прочих экзотических растений. На ее упражнения смотрели Стася, пани Коркович, пан Коркович и даже пан Бронислав, который никак не мог решить, рисует его сестра в данную минуту кактус или ногу девчушки. Тут-то Мадзя и заметила, что ребенок ужасно кашляет. - Боже! - воскликнула она. - Да ведь девочка совсем раздета! - А потом прибавила по-французски: - Если ее, бедняжку, не лечить и не одеть, она умрет! Линка перестала рисовать, у Стаси от испуга глаза наполнились слезами. Присмотрелись сестры, видят, девочка кашляет, а на обувь у нее даже намека нет, рубашонка внизу оборвана и не может заменить юбочки, а платьишко все в заплатках и больше похоже на паутину. С той минуты барышни перестали рисовать девочку и взяли ее под свою опеку. Они сложились тайком от матери, чтобы позвать доктора, купили башмачки и чулочки, набрали полотна и бумазеи и с помощью служанки и Мадзи стали девочку обшивать. - Вот видите, как хорошо, что вы у пани Ляттер учились шить, - напомнила им Мадзя. Когда пани Коркович увидела, что Линка с трудом строчит на швейной машине бумазею, она, по собственным ее словам, думала, что упадет замертво. Мадзи в комнате не было, и почтенная дама только провела следствие, затем схватила злосчастную бумазею и, стиснув губы, помчалась в комнату к мужу; Линка бросилась за матерью, решительно требуя, чтобы та не вмешивалась в ее дела. - Нет, ты только полюбуйся, Петр! - воскликнула дама, бросив супругу на стол бумазею. - Слыханное ли это дело? Затем они наперебой с дочерью стали рассказывать всю историю оборванной девочки: как она кашляла и как девочки оказали ей помощь. При этом Линка напирала на то, что девочка бедна, а пани Коркович на то, что она грязна, что кашель у нее, наверно, заразный, а у Мадзи замашки эмансипированной девицы. Поняв, в чем дело, пан Коркович погладил пышную бороду и спросил у дочери таким спокойным тоном, что супруга его совсем встревожилась: - А когда ты девочку рисовала, она не была грязна? - Как чумичка была, папочка! - ответила Линка. - И не кашляла? - О, гораздо сильней, чем сейчас! - Ступай, Линка, - сказал отец все с тем же возмутительным спокойствием в голосе, - ступай и поцелуй ручки панне Магдалене за то, что она побудила вас сделать доброе дело. - Но, Петр, это немыслимо! - воскликнула супруга. - Я этого не допущу! - Тоня, - ответил супруг, когда Линка вышла из комнаты, - Тоня, не сходи с ума! Ведь только сегодня я увидел, что у моих дочерей есть сердце. Бог послал нам панну Бжескую... - Знаю, знаю, - прервала его супруга. - Тебе нравится все, что делает эта панна Бжеская! И если бы я сегодня умерла... - Опомнись, Тоня. Если ты хвалишь Сольскую за то, что она прислала тебе тысячу рублей на больницу, то не кори же собственных детей за то, что они одевают сиротку. - Но они сами шьют для нее! - Английские принцессы тоже сами шьют одежду для бедных детей, - возразил муж. - Вот только верно ли это? - невольно сорвалось у супруги, которая почувствовала, что гнев ее быстро остывает. Спустя час она похвалила дочерей за то, что они занялись девочкой, и выразила благодарность Мадзе. Однако в душе она решила при первом же удобном случае указать эмансипированной гувернантке на ее новшества, которые сеют рознь в самых почтенных семействах. Самое важное событие в семейных отношениях произошло через полтора месяца после появления в доме Мадзи. Это было за обедом. Во время короткого перерыва между бифштексом и цыплятами с огуречным салатом Линка сердито сказала лакею: - Убери эту тарелку. - Она чистая, барышня, - ответил Ян, осмотрев тарелку и ставя ее снова на место. - Болван! Убери, раз я велела! - крикнула Линка, которая после спора со Стасей по поводу того, выше пан Зацеральский Лессера или только равен ему, была очень сердита. - Раз барышня сказала, значит, так и должно быть, - отчеканила пани Коркович. Лакей убрал тарелку и подал другую, затем обнес всех цыплятами с салатом и, наконец, вышел в кухню. Тогда Мадзя наклонилась к Линке и, обняв ее рукой за шею, шепнула: - В другой раз ты не ответишь так Яну, не правда ли? Эти невинные слова произвели за столом ошеломляющее впечатление. Стася еще выше подняла брови; пан Бронислав вынул изо рта вилку, которой ковырял в зубах; пан Коркович побагровел и так нагнулся над тарелкой, что выпачкал бороду в остатках салата. Линка часто-часто задышала, залилась слезами и выбежала из столовой. - Приходи к третьему, крем будет! - с искренним сочувствием крикнул пан Бронислав. - Великолепно! - буркнул отец. Пани Коркович остолбенела. Однако дама она была необыкновенно сообразительная и, мгновенно оценив обстановку, торжественно сказала Стасе: - В аристократических домах барышни обращаются с прислугой с изысканной вежливостью. Пан Коркович с таким видом хлопнул себя по жирному затылку, точно хотел сказать жене, что слова эти сказаны вовсе не к месту. Супруга хоть и сохраняла свой обычный апломб, однако втайне тоже была смущена. Она чувствовала, что с этой минуты отношение детей к прислуге изменится, причем благодаря Мадзе, а не ее нравоучениям. С горечью вспомнила она о том, что Ян и прислуживает Мадзе охотней, и разговаривает с нею веселей, чем с барышнями, а за обедом старается подсунуть гувернантке кусочек получше, хотя Мадзя и не берет его. "Вижу, ты не девушка, а Бисмарк! - думала пани Коркович, накладывая отсутствующей Линке двойную порцию крема. - А с другой стороны, сколько лет уже я прошу Петруся, чтобы он не ругал прислугу. И девочкам я давно уже собиралась сказать, чтобы с людьми низшего сословия они были повежливей. Вот она меня и предупредила! Посчитаемся мы как-нибудь, барышня, с вами, непременно посчитаемся!" После обеда пани Коркович холодно поблагодарила гувернантку за компанию и велела Стасе отнести Линке крем. Зато пан Коркович, поблагодарив Мадзю, задержал ее руку и странно посмотрел ей в глаза. Когда Мадзя вышла, супруга сказала ему с раздражением: - Я уж думала, ты полезешь целоваться с нею. Пан Коркович покачал головой. - Знаешь, - сказал он супруге, - я и в самом деле хотел поцеловать ей руку. - В таких случаях, папа, я могу заменять вас, - вмешался пан Бронислав, отворачиваясь от окна. - Лучше бы ты, мой милый, заменял меня в конторе, - ответил отец. - Однако признайся, Бронек за последний месяц изменился к лучшему, - заговорила супруга. - Он почти совсем не выходит из дому и регулярно садится с нами обедать. - Наверно, хочет выманить у меня сотню-другую. Знаю я его! Меня то в жар бросает, когда я смотрю, как он таскается, то в озноб, когда он начинает исправляться. - Ты ошибаешься, - возразила мать, - Бронек ничего плохого не сделал, он только поддался на мои уговоры. Я втолковала ему, что неприлично шататься в дурном обществе, что он в гроб вгонит родителей, и - он меня понял. - Э! - воскликнул отец, - вечно тебе что-то кажется. С девчонками не можешь справиться, а воображаешь, что такой бездельник станет тебя слушать. - А кто же с ними справляется? Кто руководит их образованием? - воскликнула супруга, багровея. Но пан Коркович, вместо того чтобы ответить жене, обратился к сыну: - Послушай! ты меня по миру пустишь, дубина! Либо здесь возьмись за работу, чтобы Свитек мог уехать в Корков, либо сам туда отправляйся. Не разорваться же мне, ведь заводы один от другого за тридцать миль! Когда я в Варшаве, что-нибудь не ладится в Коркове, когда я там, здесь завод остается без надзора. А ты шляешься по ресторанам... - Говорю тебе, он дома сидит, - вмешалась мать. - Мне нужно, чтобы он не дома отсыпался, - рявкнул отец, - а раза два в день заглянул на завод и посмотрел, что там делается. - Он ведь замещал тебя несколько дней. - Да! и половину заказов не выполнил к сроку! А чтоб его... Тут пан Коркович хлопнул себя вдруг по губам, так и не кончив проклятия. Вместо этого он спокойно прибавил: - Попробуй быть тут помягче, не браниться, когда все, начиная с родного сына, готовы нож тебе всадить в печенку... - Я вижу, и на тебя повлиял урок панны Бжеской, - прошипела пани Коркович. - Нет, это твои нравоучения! - ответил отец и вышел из комнаты. Все это время пан Бронислав стоял у окна и, пожимая плечами, барабанил пальцами по стеклу. - Что ты на это скажешь? - всплеснула руками пани Коркович, трагически глядя на сына. - Что красива, то красива, ничего не скажешь, - ответил высокоумный юноша. - Кто? Что тебе снится? - Мадзя красива и здорово дрессирует девчонок, только... уж очень спесива. Сольские да Сольские! А вы, мама, тоже носитесь с этими Сольскими, вот она еще больше нос дерет... Что нам эти Сольские? Я, что ли, боюсь их? - вяло жестикулируя, говорил пан Бронислав. Потом он поцеловал остолбеневшей матери обе руки и вышел, бормоча: - Уж не думает ли старик, что я стану развозить пиво? - Боже! - простонала пани Коркович, хватаясь за голову. - Боже! Что здесь творится? До чего я дошла? Она была так рассержена, что, устроившись у себя в кабинете на качалке, не могла сразу уснуть после обеда. "С девочками она делает, что ей вздумается, а они только плачут, - думала пани Коркович. - Прислугу портит, наводит в дом детей всякой голытьбы. Сам Бронек в восторге, говорит, что она красива (и что они нашли в ней красивого?), а этот старый медведь не только смеет утверждать, что я не пользуюсь влиянием в доме, но и хочет целовать ей руки... Нет, надо положить этому конец!" Но после трезвых размышлений все обвинения, которые пани Коркович взводила на Мадзю, стали разваливаться. Ведь Зосе она сама разрешила посещать занятия, она, пани Коркович, и сделала это для того, чтобы завязать знакомство с Сольскими. Да и оборвыша одеть в конце концов она разрешила дочерям, и ничего плохого из этого не вышло, напротив, сегодня об их благородном поступке говорит весь дом. Наконец, благовоспитанные барышни (даже сам муж!) не должны бранить прислугу. Ведь какой бы это был удар для ее материнского сердца, если бы Линка при Сольских или в другом избранном обществе назвала лакея болваном?.. Но чем больше умом пани Коркович оправдывала Мадзю, тем большая злоба против гувернантки пробуждалась в ее сердце. Ужасное положение: чувствовать неприязнь к человеку и - не знать, в чем его упрекнуть! "Что я могу сказать ей? - с горечью думала пани Коркович. - Ведь девочки, муж и даже Бронек возразят мне, что панна Магдалена поступает так, как я хочу". Неприязни тоже показывать не следует. А вдруг гувернантка обидится и уйдет? Что скажут тогда дочери, Бронек, муж, а главное, что станет тогда с вожделенным знакомством с Сольскими? - Странная эта панна Сольская, - сказала про себя пани Коркович. - Дружить с гувернанткой! Глава четвертая Тревоги пани Коркович В первых числах октября в доме пани Коркович все пошло вверх дном. Сама пани Коркович чувствовала себя так, точно потерпела крушение и, сидя на уступе скалы, смотрит на бушующий океан и ждет, когда ее поглотит волна. Ее дочери, на воспитание которых она израсходовала такую уйму денег, не только перестали огрызаться на прислугу, но и завели дружбу с горничной, кухаркой, даже с семьей лакея. Пани Коркович не раз заставала обеих барышень в гардеробной, а за столом собственными глазами видела, как Ян улыбается не только панне Бжеской, но даже Линке и Стасе. "Да если бы он попробовал улыбнуться им так при ком-нибудь из общества, я бы умерла со стыда!" - думала пани Коркович. Но прикрикнуть на Яна за фамильярность у нее не хватало мужества. Не было смысла жаловаться и мужу, который с того памятного дня не только ни разу не ударил Яна, но даже перестал ругать его при Мадзе и дочерях. Однажды пан Коркович так рассердился, что побагровел от гнева и стал размахивать своими кулачищами, но удары падали не на шею Яну, а на стол или на дверь. - Тебя, Петрусь, как-нибудь удар хватит, если ты будешь так сдерживаться! - сказала однажды за ужином пани Коркович, когда Ян облил хозяина соусом, а тот, вместо того чтобы заехать лакею в ухо, хлопнул сам себя по ляжке. - Оставь меня в покое! - взорвался супруг. - С тех пор как ты стала ездить в Карлсбад, ты все называла меня грубияном, а сейчас, когда я пообтесался, хочешь, чтобы я снова перестал сдерживаться. У тебя в голове, как в солодовом чане, все что-то бродит. - Зато с женой ты не стесняешься, - вздохнула супруга. Муж поднялся было, но поглядел на Мадзю и, снова плюхнувшись на стул так, что пол заскрипел, оперся головой на руки. "Что бы это могло значить? - подумала потрясенная дама. - Да ведь эта гувернантка и впрямь завладела моим мужем!" Пани Коркович стало так нехорошо, что она встала из-за стола и вышла к себе в кабинет. Когда девочки и учительница выбежали вслед за нею, она сказала Мадзе ледяным тоном: - Вы бы, сударыня, хоть меня не опекали. Ничего со мной не случилось. Мадзя вышла, а пани Коркович в гневе крикнула на дочерей: - Пошли прочь, пошли прочь к своей учительнице! - Что с вами, мама? Мы-то в чем виноваты? - со слезами спрашивали обе девочки, видя, как рассержена мать. Как все вспыльчивые люди, пани Коркович быстро остыла и, опустившись на свое кресло, сказала уже спокойней: - Линка, Стася, посмотрите мне прямо в глаза! Вы уже не любите своей мамы, вы хотели бы вогнать свою маму в гроб... Девочки разревелись. - Что вы говорите, мама? Кого же мы еще любим? - Панну Бжескую. Она теперь все в нашем доме, а я ничто. - Панну Бжескую мы любим как подругу, а вас, мама, как маму, - ответила Линка. - Вы бы хотели, чтобы я сошла в могилу, а папа женился на гувернантке! Хотя по щекам девочек катились слезы, обе начали хохотать, как сумасшедшие. - Вот это была бы пара! Ха-ха-ха! Что бы сказал на это Бронек? - кричала Линка, хватаясь за бока. - А вы, дурочки, не смейтесь над словами матери, слова матери святы!.. Какой Бронек? Что за Бронек? - Да ведь Бронек влюблен в панну Магдалену и так пристает к ней, что она, бедненькая, вчера даже плакала! Ха-ха-ха! Папа и панна Магдалена! - хохотала Линка. Известие о том, что Бронек ухаживает за панной Магдаленой, совершенно успокоило пани Коркович. Она привлекла к себе обеих дочек и сказала: - Что это вы болтаете о Бронеке? Благовоспитанные барышни о таких делах ничего не должны знать. Стася, Линка, смотрите мне прямо в глаза. Поклянитесь, что любите меня больше, чем панну Бжескую! - Но, мама, честное слово, в сто раз больше! - вскричала Линка. - Сама панна Магдалена все время нам твердит, что маму и папу мы должны любить больше всего на свете, - прибавила Стася. В непостоянном сердце пани Коркович пробудилась искра доброго чувства к Мадзе. - Ступайте кончать ужин, - отослала она дочерей, прибавив про себя: "Может, Магдалена и неплохая девушка, но какой у нее деспотический характер! Она бы всех хотела подчинить себе! Но у нее такие связи! Хоть бы уж приехали эти Сольские! Что это девочки болтают о Бронеке? Он ухаживает за Бжеской? Первый раз слышу!" Однако через минуту пани Коркович вспомнила, что слышит это, быть может, и не в первый раз. То, что пан Бронислав сидел дома, было, конечно, следствием ее материнских нравоучений, но присутствие красавицы гувернантки тоже могло оказать на него влияние. - Молод, нет ничего удивительного! - вздохнула пани Коркович, и тут ей вспомнилось, как однажды вечером, притаившись в нише коридора, она услышала следующий разговор между сыном и гувернанткой: - Пан Бронислав, пропустите меня, пожалуйста, - сердито говорила Мадзя. - Мне хочется убедить вас в том, что я искренне к вам расположен, - умоляющим голосом произнес пан Бронислав. - Вы дадите лучшее доказательство вашего расположения ко мне, если перестанете разговаривать со мной, когда я одна! - Сударыня, но при людях... - начал было пан Бронислав, но так и не кончил: Мадзи и след простыл... - Она играет им! - прошептала пани Коркович, а затем прибавила про себя: "Парень молод, богат, ну и... хорош собою. Для мужчины Бронек очень недурен, и барышне должно быть лестно, что он за нею ухаживает. Ясное дело, она скажет о Бронеке Сольской. Сольская обратит на него внимание, и из женской ревности сама начнет завлекать... Боже, как прекрасно все складывается! Нет, ничего не скажешь, Магдалена мне очень помогает!" С этого времени у пани Коркович началась пора нежных чувств к гувернантке, и дом Корковичей снова стал бы для Мадзи земным раем, если бы не все те же ее замашки, которые наполнили душу хозяйки дома новой горечью. С некоторых пор Линка и Стася все меньше совершенствовали свои таланты. Линка реже рисовала, кроткая Стася стала ссориться с учителем музыки; она даже как-то сказала, что пан Стукальский лысеет; обе манкировали уроками, одна - музыки, другая - рисования. Разумеется, обеспокоенная мать провела следствие и открыла ужасные вещи. Время, предназначенное для эстетического воспитания, барышни тратили на обучение Михася, восьмилетнего лакейчонка. Стася учила его читать, а Линка - писать! Это было уж слишком, и пани Коркович решила поговорить с гувернанткой. "Панна Бжеская, - решила она сказать Мадзе, - дом мой не приют, а дочери мои не приютские надзирательницы..." Она позвонила раз, затем другой, но Ян что-то мешкал. Наконец он показался в дверях. - Что это вы, Ян, не являетесь сразу на мой звонок? - спросила барыня, настраиваясь на суровый лад. - Попросите панну Бжескую. - К панне Магдалене пришел какой-то господин, он ждет ее в зале, - ответил лакей, подавая визитную карточку. - Казимеж Норский, - прочитала хозяйка. - Ах, вот как, скажите панне Магдалене... Она вскочила и поспешно прошла из кабинета в зал. Гнев ее остыл, но волновалась она ужасно. "Норский! - думала она. - Да, он должен был приехать в начале октября. Может, и Сольские уже здесь..." Ноги у нее подкашивались, когда она отворила дверь в зал; но при виде молодого человека она просто оцепенела. Заметив ее, гость отвесил весьма элегантный поклон. "Какие черты, глаза, брови!" - подумала пани Коркович, а вслух сказала: - Милости просим, если не ошибаюсь, пан Норский?.. Я... панна Бжеская сейчас у нас, а я почитательница вашей покойной матушки, вечная память ей. Боже, какое ужасное происшествие! Я не должна была бы вспоминать о нем, но мои дочери были любимыми ученицами вашей матушки, которую все мы здесь оплакиваем... Так говорила пани Коркович, кланяясь и указывая пану Норскому на золоченое креслице, на котором он и уселся без всяких церемоний. "Красавец!" - думала пани Коркович; молодой человек молчал, только все посматривал на дверь, и она снова заговорила: - Как же ваша покойная матушка, то есть... - Я как раз ездил на ее могилу, мы думаем памятник поставить. - Вы должны обратиться к обществу, - торопливо прервала его пани Коркович. - И тогда мы с мужем, вся наша семья... В эту минуту Норский поднялся с золоченого креслица, глядя поверх головы любезной хозяйки. Пани Коркович повернулась и увидела побледневшую Мадзю, которая оперлась рукою на стол. - Панна Бжеская... - снова начала хозяйка. Но молодой человек, не ожидая представлений, подошел к Мадзе и, взяв ее за руку, сказал красивым бархатным голосом: - Мы знаем, что матушка провела с вами последние часы... Я хотел поблагодарить вас, и если это возможно, услышать как-нибудь из ваших уст подробности... Мадзя посмотрела на узенькую белую тесьму, которой были обшиты лацканы сюртука пана Казимежа, и глаза ее наполнились слезами. - Я все как-нибудь расскажу вам обоим, - сказала она, не глядя на пана Казимежа. - Эленка тоже вернулась? - Она приедет с Сольскими через недельку, другую, - ответил Норский, не скрывая своего удивления. - Но если вы и им окажете такой прием... - Я вас обидела? - испугалась Мадзя. - Да разве я посмел бы обидеться на вас? - оживившись, ответил пан Казимеж и снова взял ее за руку. - Но вы сами посудите, сударыня, - прибавил он, обращаясь к пани Коркович, - панна Магдалена, Ада Сольская и мы с сестрой составляли у покойной матушки одну семью. Уезжая на смерть, матушка передала нам через панну Магдалену свое благословение. И сегодня, когда я возвращаюсь после прощания с матушкой, ее вторая дочь принимает меня, как чужого. Ну скажите, сударыня, хорошо ли это! Мадзя опустила голову, не в силах удержаться от слез. - Какая вы счастливая! - сказал ей Норский. - У меня уже иссякли слезы. Он оборвал речь и насупил красивые брови, заметив в двух шагах пана Бронислава, который тихо вошел в зал и уже несколько минут смотрел то на Норского, то на Мадзю. - Мама, может, вы познакомите меня с гостем, - сказал пан Бронислав. - Я Коркович-младший, Корка-Пробка, как прозвали меня ваши старые друзья. - Вы незнакомы? - озабоченно сказала хозяйка. - Мой сын... пан Норский! -