ал я тебе: дурак! - рассердился Слимак. - Я и правда еще глуп, потому что не ученый. А Ясек Гжиб - умный, он даже в канцелярии писал. А он что говорит? Должно, говорит, быть равенство, и тогда, говорит, оно наступит, когда мужики отнимут землю у господ и у каждого будет свое. - Дурень твой Ясек: если у каждого будет свое, никто на другого не станет работать. Так уж устроено на свете, и Ясек тут ничего не поделает. Лучше бы он у отца деньги из сундука не таскал да не бегал по городу из шинка в шинок. Больно горазд он чужим распоряжаться! Мое бы он отдал Овчажу, господское взял бы себе, а свое-то небось не выпустил бы из рук. Пусть уж лучше будет так, как господь бог по милости своей сотворил и как учит святая церковь, а не так, как хотят Гжибы - старый и молодой. - А разве помещику землю послал господь бог? - брякнул Ендрек. - Господь бог установил на свете такой порядок, чтобы не было никакого равенства. Оттого-то небо вверху, а земля внизу, сосна растет высоко, орешник низко, а трава еще того ниже. Оттого и среди людей: один старый, а другой молодой, один отец, а другой сын, один хозяин, а другой батрак, один барин, а другой мужик. Слимак даже устал говорить, но, отдышавшись, продолжал: - Ты погляди, к примеру, на умных собак, когда их много бегает во дворе. Вынесут из кухни ушат помоев, сейчас к нему первая идет одна, всех сильнее и всех злее, ну, и жрет, а другие стоят облизываются, хоть и видят, что она хватает все лакомые куски. Когда эта так натрескается, что, того и гляди, лопнет, подходят другие. Каждая сует морду со своего края и без всякой грызни жрет, сколько на ее долю придется. А где собаки глупые, там все они враз летят к ушату, сейчас передерутся и больше вырвут клочьев друг у дружки, чем урвут кусков. А то еще ушат опрокинут и весь корм разольют, но и тут всегда найдется одна какая-нибудь посильней других и всех разгонит. Ей и самой при таком хозяйствовании немного достанется, а другим и вовсе ничего. Так и с людьми будет, если всякий станет заглядывать в рот другому да кричать: "Отдай, ты больше съел!" Самый сильный разгонит других, а кто послабей, те перемрут с голоду. Оттого бог так и устроил, чтобы каждый берег свою землю, а чужую не отнимал. - А ведь раз мужикам уже землю раздавали. - Раздавали, и не один раз, а два раза; может, и еще будут раздавать, но понемножку и с соображением, чтобы каждому досталось, сколько ему положено, а не так, чтобы всякий хватал без толку, что кому понравится. Так установил господь бог по своей милости, чтобы всему на свете было свое время и во всем был порядок. - Да уж какой порядок, когда Гжиб сразу получил тридцать моргов, а вы насилу семь! - сказал Ендрек. Слимак остановился посреди дороги, решив передохнуть. Он поправил шапку, уперся левой рукой в бок, а правой показал на холмы: - Видишь ты горы там, над имением? С них все время земля сыплется вниз. Может, неверно? - Нет, верно. - То-то, что верно. А та земля, что осыпается, она на чьи поля падает, а? - Известно, на господские. - То-то, что на господские. А та земля, что осыплется с господских полей, к кому упадет на пашню - ко мне или к Гжибу? - Известно, к Гжибу, раз его поля на косогоре под господскими, а ваши по ту сторону долины. - Вот видишь, - продолжал Слимак. - Если б мои поля были там, где Гжибовы, я бы с господской земли имел пользу; а как земля мне досталась за рекой, то я меньше и пользуюсь. - Да еще с ваших же холмов земля падает на господские луга, - подтвердил Ендрек. - На все воля божья! - сказал мужик и снял шапку. - Тем я хуже наших мужиков, что у меня земли меньше, но тем лучше самого барина, что земля с моего хутора сыплется на его луга и богатство его приумножает. Ендрек, выслушав это рассуждение, покачал головой. - Ты что башкой мотаешь? - спросил его отец. - Не по мне все, что вы говорите. - Не по тебе, потому что ты моложе меня и глупее. - А вы, тятя, стало быть, глупее Гжиба, потому что он старше вас и говорит совсем другое. Мужика так и кольнуло в сердце. - Ах ты щенок этакий! - крикнул он. - Вот я дам тебе в морду, так ты мигом смекнешь, кто умнее!.. Довод был настолько веский, что Ендрек умолк, и дальше они шли, уже не разговаривая. Стасек о чем-то мечтал, а Слимак то беспокоился, сдадут ли ему луг в аренду, то удивлялся, что его старший сын проповедует столь превратные теории. - Гм! - ворчал мужик. - Учится, паршивец, у других. Гордый, черт, никому не уступит; слава богу, что хоть не ворует. Ого! Нет, уже он-то не будет мужиком. Начиная с места, где, плавно поднимаясь в гору, с большаком соединялась дорога, ведущая в имение, Слимак шел все медленнее, Стасек озирался все тревожнее, и только Ендрек становился все бойчее. Но вот из-за холма показались черные, но уже покрывшиеся почками ветви придорожных лип, а затем трубы и крыши помещичьей усадьбы. Вдруг раздались два выстрела. - Стреляют! - заорал Ендрек и бросился вперед, между тем как Стасек уцепился за карман отцовского зипуна. - Ты куда? Сейчас же назад! - крикнул Слимак. Ендрек насупился, но замедлил шаг. Они поднялись на холм, где тянулись уже одни только господские поля. Позади, внизу, лежала деревня, еще ниже - луг и река; перед ними за забором стоял господский дом, еще какие-то строения, дальше - сад. - Видишь, вот и господский дом, - сказал Слимак Стасеку. - Это который? - Вон тот, с крыльцом на столбах. - А там что за хата? - Налево? Это не хата, а флигель, а тот низкий домик - кухня. Погляди-ка, видишь, во флигеле одни горницы внизу, а другие вверху. - Вроде как на чердаке. - Это не чердак, а этаж. Чердак еще выше, под крышей, как у нас. - А лазят туда по стремянке, - вмешался Ендрек. - Не по стремянке, а по лестнице, - сурово ответил отец. - В самый раз, станет тебе пан кувыркаться по жердочкам! Пан любит, чтобы все было удобно. Оттого у него и сено воруют с сеновала над конюшней. - Тятя, а направо это что - все в окнах? - спросил Стасек. - Тут, видать, сами господа посиживают да на солнышке греются, - ответил Ендрек. - Не болтай, чего не знаешь! - оборвал его Слимак. - Тут стены, все как есть, из стекла, зовется теплица. В ней всякие цветы, какие только виданы на свете, и цветут круглый год, даже среди зимы, когда в поле снегу по колено. - Цветы-то, верно, бумажные, как в костеле, - снова вмешался Ендрек. - То-то и есть, что настоящие. А цветут потому, что садовник всю зиму топит печку. - А яблоки тут есть зимой? - спросил Ендрек. - Яблок нет, одни апельсины. - Верно, раз во сто лучше яблок? - спросил Ендрек, и глаза у него загорелись. Мужик презрительно махнул рукой: - Ни-ни... Попробовал я одно такое. Маленькое, как картошка, зеленое, а уж пакостное - собака и та бы выплюнула... - И они такое едят? - Чего ж им не есть! - Вот дураки! - сказал Ендрек. - Сам ты дурак, потому что толку в этом не знаешь, - ответил мужик. - Тебе небось нравится, когда похлебка круто посолена? А барину нравится, когда от другой еды у него во рту пакостно. У всякого свой вкус: вол любит траву, а свинья - крапиву. - Гляньте-ка, тятя! - вдруг заорал Ендрек, показывая на двор. Но не успел он крикнуть, как снова грянули два выстрела. Когда дым рассеялся, они увидели у ворот молодого человека в желтых гетрах до колен и в серой куртке с зелеными лацканами. Сбоку у него висела охотничья сумка, на животе патронташ, а в руках еще дымилась двустволка. - Это тот самый, что вчера ехал верхом, еще картуз у него с башки свалился, - сказал Ендрек. Мужик нагнул голову на одну сторону, потом на другую и пристально вгляделся. - Он и есть, растяпа! - признал Слимак с неудовольствием. И прибавил шепотом: - Ох, не к добру! Теперь уж наверняка мне луг не отдадут, раз нам перешел дорогу этот фармазон. - Ружьецо-то у него славное! - сказал Ендрек. - В кого это он стрелял? Тут только воробьи летают. А может, просто так? Эх, кабы мне такое ружье, я бы стрелял целый день, хоть по холмам, а пороху - будь он неладен - столько бы сыпал, что гул пошел бы на весь приход. - А в нас он не выстрелит? - тихо спросил Стасек, не решаясь идти дальше. - Чего ему в нас стрелять? - ответил отец. - В людей стрелять не позволено, за это в тюрьму сажают. Хотя... кто его знает, что ему вздумается, этому нехристю! - Ого-го! - подхватил Ендрек. - Пусть-ка попробует! - А что ты ему сделаешь? - Вырву ружье и снесу к старшине. Да еще разика два сам выстрелю дорогой. Между тем охотник, зарядив свой ланкастер, подошел к мужику. Из сумки его, притороченные, свисали окровавленные останки воробья. - Слава Иисусу Христу! - поклонился Слимак, срывая с головы шапку. - Добрый день, гражданин! - ответил стрелок, приподнимая бархатный картузик. - Эх, красота-ружье! - вздохнул Ендрек. Панич поправил пенсне и внимательно поглядел на мальчика. - Понравилось, а? - спросил он. - Это не ты ли мне вчера подал картуз? - Я самый, а вы, пан, ехали верхом и без ружья. - Значит, я твой должник! - воскликнул панич, доставая из кармана кошелек. - Возьми-ка, - сказал он и протянул мальчику серебряную монету. - А это твой отец?.. Тот, что вчера хотел отстегать тебя кнутом?.. Мужик поклонился до земли. - Гражданин! - сказал панич обиженным тоном. - Если ты хочешь, чтобы у нас с тобой сохранились дружеские отношения, не кланяйся мне так низко и надень шапку. Пора забыть эти пережитки рабства, которые и нам и вам приносят одни неприятности. Надень шапку, гражданин, прошу тебя... Слимак оторопел и вконец растерялся; он хотел было исполнить приказание, но рука отказалась ему повиноваться. - Совестно мне при господах в шапке стоять, - пробормотал он. - Брось ты дурить! - прикрикнул на него панич. Он вырвал шапку из руки Слимака, насильно нахлобучил ему на голову, а затем то же самое проделал и с оробевшим Стасеком. "Вот холера!" - подумал мужик, решительно не понимая демократических настроений панича. - Вы что, в имение идете? - спросил охотник, закидывая ружье за плечо. - В имение, панич. - По какому-нибудь делу к моему зятю? Мужик опять хотел поклониться в ноги, но панич удержал его. - А какое у вас дело? - Хотел просить милости у пана: сдать нам в аренду вон тот лужок, что лежит меж рекой и моим хуторком. - Зачем он вам? - Вчера мы с моей бабой сторговали корову, да боимся, что кормов для нее не хватит, вот и хотим просить милости... - А много у вас скота? - Всего-то пять голов божьих тварей: стало быть, две лошади да три коровы, - да еще свиньи. - А земли у вас много? - Какое там много, панич! Еле-еле десять моргов, и то из года в год все меньше родит, - вздохнул мужик. - Потому что вы не умеете хозяйничать, - сказал панич. - Десять моргов земли, любезный, - это огромное состояние! За границей на таком участке живет с удобствами несколько семейств, а у нас и на одно не хватает. Что ж удивительного: ведь вы сеете одну рожь... - А что сеять, панич, раз пшеница не родится? - Овощи, приятель, вот настоящее дело! Под Варшавой огородники платят за аренду по нескольку десятков рублей за морг и, несмотря на это, прекрасно живут. Слимак грустно понурил голову, но сердце у него так и кипело: слушая доводы панича, он пришел к заключению, что или ему вовсе не сдадут луг в аренду, раз у него уже есть десять моргов, или заставят платить несколько десятков рублей за морг. А то зачем стал бы панич рассказывать про все эти чудеса, если бы не хотел ему внушить, что у него и так чересчур много земли, а потому он должен дороже платить за аренду? Они подошли к воротам. - Я вижу, сестра в саду, - сказал панич, - вероятно, там же и зять. Я пойду попрошу его уладить ваше дело. До свидания. Мужик поклонился до земли, но одновременно подумал: "Холера бы тебя взяла, и за что ты на меня взъелся! Вчера к моей бабе приставал, малого подстрекал, нынче мне как будто кланяться не велит, а сам этакие деньги хочет содрать за луг! Ох, чуяло мое сердце, что не к добру я его встретил". Из дома донеслись звуки органа. - Тятенька, играют!.. Где это играют? - закричал Стасек. - Верно, пан играет. И действительно, хозяин дома играл на американском органе. Крестьяне внимательно слушали непонятную им, но прекрасную музыку. У Стасека раскраснелось лицо, он весь дрожал от волнения. Ендрек присмирел, а Слимак снял шапку и стал читать молитву, прося бога смилостивиться над ним и защитить от ненависти панича, которому он, ей-ей, не сделал ничего худого. Орган умолк. Как раз в это время панич встретил в саду сестру и оживленно начал ей что-то рассказывать. - На меня наговаривает, - пробормотал мужик. - Гляньте-ка, тятенька, - начал Ендрек, - пани-то как на шершня смахивает! Вся желтая, в черную крапинку, в поясе тонкая, а в боках толстая. А так ничего - красивая пани. - Похуже всякого шершня этот подлец на желтых ногах, хоть он и тонкий, как жердь, - ответил отец. - А чем он плох? Он мне денежку дал. Вот что дурак он - это пожалуй, но, как видно, добрый пан. - Ничего, отберут они еще свою денежку. Между тем панич, изложив сестре дело Слимака, стал ее отчитывать. - Меня поражают, - разглагольствовал он, - черты рабства, которые я вижу в народе. Этот несчастный неспособен разговаривать, не сняв шапку с головы, к тому же он до того растерян и запуган, что мне просто жалко смотреть на него. Он мне на весь день испортил настроение. - Но чем же я виновата и что я должна делать? - спросила пани. - Подойти к ним ближе, добиться, чтобы они тебя не боялись... - Ты просто неподражаем, - ответила она, пожав плечами. - Прошлой осенью я устроила праздник для детей наших батраков именно затем, чтобы они меня не боялись, и на другой же день они переломали у меня все персики. Ближе к ним подойти?.. Я и это делала. Однажды я зашла в хату, где лежал больной ребенок, и за один час так пропиталась всякими запахами, что мне пришлось почти новое платье отдать горничной. Нет, благодарю за такое миссионерство... Оживленно беседуя по-французски, они подошли к ограде, у которой стоял мужик. - По крайней мере для него ты должна что-нибудь сделать, - сказал панич, - он мне очень нравится. Пани поднесла к глазам лорнетку. - Ах, это Слимак! - воскликнула она. - Limacon*. Подумай, какая смешная фамилия! ______________ * Limасоn - по-французски "улитка", slimak (слимак) - по-польски значит то же самое. - Почтеннейший, - обратилась она к мужику, - брат хочет, чтобы я для тебя что-нибудь сделала; я, конечно, очень рада. У тебя есть дочь? - Нету, пани, - ответил мужик, целуя сквозь решетчатую ограду край ее платья. - Жаль. Я могла бы научить девочку плести кружева. Предварительно вымыв ее, - прибавила она по-французски. "А насчет луга - ни словечка!" - подумал мужик. - Это твои мальчики? - продолжала пани расспрашивать Слимака. - Наши, дорогая пани. - Так присылай их ко мне, я буду учить их грамоте. - Разве есть у них время, пани? Старший всегда в хозяйстве нужен... - Тогда пришли младшего. - Так и он уже ходит за свиньями... Пани подняла глаза к небу. - Вот и сделай что-нибудь для них! - сказала она брату по-французски. "Ох, и страсти ж они затевают против нас!" - подумал мужик, сильно обеспокоенный беседой на незнакомом языке. Из дома вышел помещик; заметив жену и шурина, он прибавил шагу и через минуту был уже возле них. Слимак опять принялся кланяться, у Стасека от волнения навернулись слезы на глаза, и даже Ендрек в присутствии пана утратил свою обычную смелость. Между тем "вооруженный" ланкастером демократ передал зятю просьбу Слимака, горячо защищая его интересы. - Да пускай его арендует этот луг! - воскликнул помещик. - По крайней мере я избавлюсь от скандалов за потраву, к тому же это один из самых честных мужиков во всей деревне. Весь этот разговор велся по-французски, и у Слимака мурашки бегали по спине при мысли, что господа что-то замышляют против него. Он готов был вернуться ни с чем, лишь бы поскорее убраться с глаз долой. Выслушав доводы шурина, помещик обратился к мужику: - Значит, ты хочешь, чтобы я дал тебе в аренду два морга луга у реки? - Ежели милость ваша будет, - ответил мужик. - И чтобы пан скинул нам рублика три, - быстро прибавил Ендрек. У Слимака захолонуло сердце, а господа переглянулись. - Что это значит? - спросил пан. - С чего, собственно, скинуть три рубля? Слимак машинально потянулся за ремнем, но, спохватившись, что в такую минуту нельзя выдрать Ендрека, впал в отчаяние и решился сказать всю правду. - Да не слушайте вы, пан, этого прохвоста! - закричал он. - Дело было так: баба моя совсем меня заела, что я, дескать, не умею торговаться, и наказала мне выторговать рублика три за луг. А теперь этот щенок такое сделал, что мне впору провалиться со стыда! - Да ведь маменька велели, чтобы я за вами смотрел и чтобы мы оба ноги у пана целовали. Тогда, говорит, он, может, сколько-нибудь уступит, - оправдывался Ендрек. Тут Слимак совсем лишился языка, а пани и оба ее спутника так и покатились со смеху. - Ну вот, - снова по-французски обратился помещик к шурину, - вот он, твой мужик. Тебе он не позволит разговаривать с его женой, боясь, что ты ее соблазнишь, а между тем без нее шагу ступить не смеет. Предложи ему самую выгодную сделку, он не решится на нее без санкции жены и, пожалуй, не поймет без ее пояснений. - Очень хорошо! Так и следует! - поддакнула пани, закрывая лицо батистовым платочком. - Они восхитительны, наши мужики... Если бы ты меня так же слушался, мы давно бы уже продали эту скучную деревню и укатили в Варшаву. - Но, дорогой мой, мужики вовсе не такие идиоты, какими ты их изображаешь, - не соглашался шурин. - Мне незачем изображать их идиотами: они таковы в действительности. Наш мужик состоит из желудка и мускулов, а от воли и разума он отрекся в пользу жены. Слимак - один из самых смышленых мужиков во всей деревне, однако ты сию минуту мог убедиться в его глупости. - Но... - Никаких "но", дорогой мой мужикоман. Если угодно, я еще раз могу тебе доказать, какие это олухи. - Но, друг мой... - Прости, пожалуйста, - прервал помещик, - через секунду ты сам увидишь, где его ум. И он обернулся к Слимаку, который в величайшей тревоге ждал, чем кончится этот веселый, но непонятный ему спор. - Как же, Юзеф? Значит, жена велела тебе взять у меня луг в аренду? - Так оно и есть. - И велела хорошенько поторговаться? - Так оно и есть. Что правда, то правда. - Ты знаешь, сколько Лукасяк платит мне в год за морг луга? - Говорил, будто десять рублей. - Следовательно, ты должен будешь мне платить двадцать рублей за два морга. Мужик на минуту задумался. - Все ж таки, может, вы сделаете такую милость... - не договорил он. - И хоть рубля три скину? - подхватил помещик. Слимак смутился и умолк. - Хорошо, - сказал помещик, - я тебе уступлю три рубля, так что ты будешь платить всего семнадцать рублей в год. Ну что, доволен? Мужик поклонился до земли, но не мог дотянуться до ног пана и обхватил решетку; однако лицо его вместо удовольствия выражало растерянность. "Неспроста он не торгуется! - подумал Слимак. - Видать, этот шуринок тут что-то подстроил!.." И прибавил вслух: - Так уж сделайте милость, примите от меня задаток. Моя-то дала мне аккурат десять рублей, а остальные велела занести завтра. Он достал из-за пазухи платок, вынул из узелка десять рублей и протянул их помещику. - Погоди, - прервал помещик, - деньги я возьму после, а пока хочу тебе кое-что предложить. Ты помнишь, за сколько в прошлом году купил у меня морг луга Гжиб? - За восемьдесят рублей. - И, кроме того, он оплатил нотариуса и землемера, не так ли? - Святая истина. - Ну, так слушай. Я продам тебе два морга луга, которые ты хочешь арендовать, по шестидесяти рублей, то есть на двадцать рублей дешевле, чем Гжибу. Мало того, ты не потратишь ни гроша на землемера и на нотариуса. Но знаешь, с каким условием? Мужик смиренно пожал плечами. - С тем условием, чтобы ты решил это дело сам, сейчас же, не спрашиваясь жены. Итак, слушай: ты заплатишь сто двадцать рублей за луг, которому цена больше ста шестидесяти, выгадаешь ты на этом чистых сорок рублей, но... решай немедленно. Завтра, даже сегодня вечером, после того как ты посоветуешься с женой, я уже не продам на этих условиях. У Слимака заблестели глаза. Ему показалось, что наконец-то он проник в сущность заговора, направленного против него. - Странный каприз бросать на ветер сорок рублей, - проговорила по-французски пани. - Не беспокойся, - ответил муж. - Я ведь их знаю!.. - Ну как, - повернулся он к Слимаку, - купишь луг, не советуясь с женой? - Да не годится оно как-то, - отвечал мужик с деланной усмешкой. - Вы - пан, а и то советуетесь с пани и с паничем, а я и подавно... - Вот видишь? - обратился к шурину помещик. - Ну, не идиот ли? Панич через решетку похлопал Слимака по плечу. - Ну, приятель, соглашайся скорее, и ты оставишь пана с носом... Он уже решил, - обратился он к зятю. - Что, покупаешь, Юзеф? Значит, по рукам? - спросил помещик. "Дурак я, что ли?" - подумал мужик, но вслух сказал только: - Да не годится как-то без жены покупать... - Может, подумаешь? - Да не годится оно этак, - повторил мужик, довольный тем, что пан сам подсказал ему удобную отговорку. Он притворился, будто очень огорчен, но уперся на своем и не собирался покупать этот луг. - В таком случае бери луг в аренду. Давай задаток, а завтра приходи за квитанцией. - Вот тебе твой мужик, пан демократ! - обратился он к шурину, который с досады грыз ногти. Слимак уплатил десять рублей, господа попрощались и ушли. Убедившись, что на него не смотрят, мужик окинул их горящим взглядом и в волнении зашептал: - Эге! Хотели мужика надуть, не хуже немцев! Но и мне тоже ума не занимать стать! Правильно, значит, говорил Гроховский, что в нынешнем году наверняка будут землю раздавать; то-то им и не терпится продать!.. Сто двадцать рублей за этакий луг, да ему цена не меньше как двести... Нашли дурака... Они рады бы хоть и сто двадцать взять, коли придется отдавать землю задаром. - А что-то здорово мудрят наши господа, будь им неладно... - заметил Ендрек. - Цыц! - напустился на него отец, но про себя подумал: "На что сопляк, а и то смекнул, что мудрят..." Вдруг его поразила другая мысль: "А может, и не будут нынче землю раздавать, а просто господам взбрела такая блажь - продать мне луг по дешевке?" Его бросило в жар. В эту минуту он готов был бежать за помещиком, броситься ему в ноги и умолять, чтобы тот отдал ему луг хотя бы и за сто тридцать. Но господа уже дошли чуть не до середины сада. Вдруг панич отделился от них и опять подбежал к мужику. - Покупай луг, говорю тебе! - крикнул он, запыхавшись. - Зять еще согласится, только попроси его. При виде ненавистного панича у Слимака снова вспыхнули прежние подозрения. - Да не годится как-то покупать без жены, - ответил Слимак, усмехаясь. - Болван! - буркнул панич и повернул к дому. Луг был упущен. - Чего ж вы не идете, тятя? - вдруг спросил Ендрек, заметив, что отец в раздумье оперся на решетку. - Вот не знаю, хорошо ли, что не купил я луг за сто двадцать рублей, - пробормотал мужик. - Чем же худо, раз этот самый луг останется у вас за семнадцать? - Ну, так он не будет мой. - Станут землю раздавать, он и будет ваш. Эти слова несколько утешили Слимака. "Ну, - подумал он, - видно, так и есть насчет наделов, раз даже мальчишки про это болтают". - Пошли, ребята, домой! - проговорил он вслух. Обратно возвращались молча. Ендрек искоса поглядывал на отца и томился дурными предчувствиями, Слимака терзала тревога. - Экая собачья порода! - шептал мужик, сжимая кулаки. - Никогда у шляхты не поймешь, врут они или правду говорят... Аккурат как евреи. На половине пути проголодавшиеся мальчики убежали вперед. Не успел Слимак войти в хату, как жена спросила его: - Что это Ендрек болтает, будто тебе хотели продать луг за сто двадцать рублей? - Хотеть-то хотели; будут землю опять раздавать, вот они и боятся, - слегка оробев, ответил мужик. - Я сейчас сказала Ендреку: либо, говорю, брешешь, либо тут что-то нечисто. Кто ж станет отдавать за сто двадцать рублей то, что стоит все двести? Слимак разделся, сел за стол и за обедом стал рассказывать жене, что с ним произошло. - Ух, и хитры же! Я и не пойму, как они прознали, что мы насчет луга идем, только напустили вперед на меня своего шурина. - Это очкастого, что вчера приставал ко мне на реке? - догадалась Слимакова. - Его самого. Вот он, холера, и перебежал нам дорогу: Ендреку сунул денег, мне шапку нахлобучил на голову - все это, чтобы глаза отвести, и сперва начал издалека: "На что тебе, дескать, луг? Да у тебя и так невесть сколько земли. Да ты знаешь ли, что десять моргов - это несметное богатство?" - Ну как же, богатство!.. - прервала Слимакова. - У его зятя поди добрая тысяча моргов, и то жалуется! - Уж так-то, прохвост, меня морочил... А как увидел, что я сам не промах, повел меня к пани. Тут она стала мне зубы заговаривать, чтоб я к ней ребят присылал учиться, а пан все на органе поигрывал. - Что ж, он в органисты пойдет, когда у него землю отнимут? - спросила хозяйка. - Он у нас все время играет; делать-то ему нечего, вот он и наигрывает. А потом, - продолжал мужик, - вышел пан, и сейчас же они начали лопотать по-французски, что, дескать, мужик (стало быть, я) страсть какой твердый, что подступиться к нему (стало быть, ко мне) нет возможности и надо поскорей мне луг продать, покуда я не опомнился. - А ты и понял, что они говорят? - Чего тут не понять! Я и по-еврейски малость понимаю. - И ты не стал луг покупать? Хорошо сделал: что-то тут нечисто, - заключила женщина. Но мужика не радовала похвала жены: им снова овладели сомнения относительно намерений помещика. "А вдруг они в самом деле хотели дешево уступить мне луг?" - думал он. Бросив обед, он бродил из угла в угол по хате. Все сильнее терзало его беспокойство, что, может, зря упустил он такой случай, и он старался приободрить себя, бормоча: - Меня не проведешь!.. Уж я-то знаю толк в таких делах!.. Наконец, волнение Слимака достигло предела. Он сел на лавку, потом вскочил, схватился за голову и через мгновение снова не знал, куда деваться от мучившей его тревоги. Вдруг он взглянул на Ендрека, и у него блеснула счастливая мысль. - Поди сюда, Ендрек, - сказал он, снимая с себя ремень. - Ай, тятенька, не бейте! - завопил мальчишка, хотя давно уже предчувствовал, что порки ему не миновать. - Все равно выдеру, - говорил Слимак, - за гордость твою, за то, что вчера насмехался над паничем, а сегодня язык распустил перед паном... Ложись на лавку!.. - Ай! тятенька, не буду! - молил Ендрек. Стасек обнял отца за ноги и, плача, целовал ему колени, а Магда выскочила во двор за хозяйкой. - Живо ложись на лавку, пока добром тебе говорю!.. - орал Слимак. - Получишь, щенок, свое, не будешь водиться с этим прохвостом Ясеком... Сейчас ложись!.. Вдруг Слимакова громко забарабанила в окно. - Поди скорей, Юзек! - кричала она. - Что-то приключилось с новой коровой. Так и катается по земле. Слимак оставил сына и бегом бросился в закут. Однако, едва войдя, увидел, что все коровы спокойно стоят и жуют. - Видать, уже отпустило, - сказала женщина, - а ведь как каталась, вроде как ты вчера. Слимак внимательно осмотрел корову, пощупал ей хребет и покачал головой. Он догадался, что жена нарочно подстроила этот фокус, чтобы отвлечь его от Ендрека. Тем временем мальчишка удрал из хаты, да и у отца прошел гнев, так что дело кончилось ничем, как обычно бывает в таких случаях. V Настал июль. Помещик с женой уехали за границу, в деревне давно о них забыли, и даже новая шерсть успела уже отрасти у остриженных овец. Солнце припекало так, что тучи с неба убежали куда-то в леса, а земля защищалась от зноя, чем могла: на дорогах - пылью, в лугах - отавой, а на полях - обильным урожаем. У крестьян началась страдная пора. В имении уже скосили клевер и сурепицу; возле хат хозяйки с девками-работницами окучивали свеклу и картофель, а старухи собирали проскурняк, что гонит пот, липовый цвет от горячки и богородицыну травку от колик. Ксендз с викарием целыми днями выслеживали и ловили пчелиные рои, а шинкарь Иосель перегонял уксус. В лесу слышалось ауканье: то перекликались, собирая ягоды, ребятишки. Между тем созрели хлеба, и на другой день после праздника пресвятой богородицы Слимак приступил к жатве. Работа была недолгая - всего дня два или три, - но мужик спешил: он боялся, как бы не вытекло переспевшее зерно, и не хотел пропустить жатву на помещичьих полях. Обычно работали втроем: Слимак, Овчаж и Ендрек. Они попеременно жали и вязали снопы. Хозяйка и Магда помогали им с утра и после обеда. В первый день, около полудня, когда они жали впятером и уже добрались до вершины холма, Магда заметила на опушке леса каких-то людей и сказала об этом хозяйке. Все стали глядеть в ту сторону, обмениваясь замечаниями. - Видать, мужики, - сказал Овчаж, - видишь, все белые. - А один-то с ними соломенный, - прибавила Слимакова, - мужики так не ходят. - И сапоги до колен, - вмешался Слимак. - Гляньте-ка! - крикнул Ендрек. - В руках у них вроде колышки, и веревку за собой волокут! - Землемеры, что ли? К чему бы это? - призадумался Слимак. - Опять, верно, землю будут делить!.. - ответила Слимакова. - Вот и хорошо, что луг не купили у помещика. Они снова принялись жать, но работа не спорилась: то и дело кто-нибудь украдкой поглядывал на опушку, где все отчетливей виднелись люди. Нет, не походили они на мужиков и одеты были не в рубахи, подпоясанные кушаком, а в белые или желтоватые куртки и шляпы с черными лентами. Шли они с запада на восток и, видимо, измеряли поле. Их появление до того заинтересовало Слимака, что он не только не шел впереди, как ему полагалось, а плелся где-то сзади, рядом с Магдой. Наконец он крикнул: - Ендрек, брось-ка серп да слетай к ним; чего они там в поле прохлаждаются? Пронюхай, что за люди и для чего они землю мерят: раздавать будут или другое что? Мальчишка помчался во всю прыть. - Да поосторожней там! - крикнула вдогонку мать. - А то как бы тебя не поколотили... Ендрек мигом (не успеешь три раза "Отче наш" прочесть) догнал землемеров, пошел рядом с ними, с минуту о чем-то поговорил, но и не думал возвращаться. Мало того, он взялся за колышки и мерную ленту. - Видали! - дивилась Слимакова. - Да он совсем к ним пристал. Глянь-ка, Юзек, как он управляется с веревкой!.. Те, верно, учились не одну зиму, а с ним никто не может сравняться. Наш паршивец только и видел букварь, что у еврея за стеклом, а так и скачет между ними, словно заяц. Ай да малый!.. Эх, жалость, не велела я ему сапоги обуть; еще подумают, что он сирота безродный, а не хозяйский сын. Она подбоченилась и с гордостью смотрела на Ендрека, который действительно ловко переносил колышки и тянул мерную ленту от одной точки до другой. Вскоре, однако, группа инженеров спустилась в низину и скрылась из виду. - Что только из этого выйдет, - в раздумье говорил Слимак, - к добру это или к худу? - Что ж худого, если земли прибавят? - сказала Слимакова. - А ты что думаешь, Мацек? Батрак, видимо не ожидавший вопроса, оторопел, но, утерев со лба пот и подумав, ответил: - Чего тут хорошего? Я помню, когда я служил у одного барина в Кжешове лет шесть тому назад, аккурат такие вот прошлись с колышками по полю, а к осени у старшины и окажись нехватка в кассе, так пришлось всей волостью за него денежки отдавать. Всякое новое дело неверное, - заключил он. Солнце уже клонилось к западу, когда прибежал Ендрек; запыхавшись, он крикнул матери, чтобы та скорей несла из погреба молоко, потому что следом за ним идут два пана, а паны важные, дали ему два злотых - за то, что он помогал им тянуть мерную ленту. - Сейчас отдай матери! - крикнул Слимак. - Они не за то, что ты веревку тянул, заплатили два злотых, а за молоко, которое у нас выпьют. Ендрек чуть не расплакался. - Чего я буду отдавать, раз деньги мои? - кричал он. - За то, что съедят, они еще заплатят, да и за все другое, что возьмут. Они спрашивали, есть ли у нас цыплята и масло... - Стало быть, они торговцы, раз выспрашивают про масло да про цыплят, - решил Слимак. - Никакие не торговцы, а важные господа, ездят с палаткой и с поваром: он им в поле еду стряпает. - Цыганы, что ли? - буркнул Слимак. Не дожидаясь конца разговора, хозяйка побежала в хату, а вскоре подошли оба пана. Они вспотели, обожглись на солнце и покрылись пылью, но вид у них был настолько внушительный, что Слимак и Овчаж сразу, как по команде, сняли шапки. Поздоровавшись с ними, старший из панов с длинной черной бородой, спросил: - Кто у вас хозяин? - Я, - сказал Слимак. - Давно ты тут живешь? - Сызмальства. - Ты видал, как разливается эта река? - Сколько раз!.. - А не помнишь, до какой высоты поднимается вода? - Иной раз так разольется по лугам, что мужику впору утонуть. - Это ты наверное знаешь? - Все это знают, да и ямы эти в горе тоже водой размыло. - Придется делать мост не ниже десяти саженей, - сказал младший пан. - Очевидно, - ответил старший. Он еще раз поглядел на луг и спросил Слимака: - А молока мы у вас достанем? - Моя уже полезла в подпол, милости просим. Инженеры направились к хате, а следом за ними Слимак, Овчаж и даже Магда. Питье молока столь важными гостями было таким событием в доме Слимака, что ради этого стоило оторваться от работы. Не меньший сюрприз ждал их во дворе. Слимакова с Ендреком вынесли из хаты стулья со спинками и вишневый стол, накрыли его скатертью, разложили жестяные ложки, поставили тарелки, кусок масла, каравай ситного хлеба и непочатый сыр с тмином. На пороге хаты стояла наготове кринка простокваши, а в стороне, в нескольких шагах от стола, три куры с целым выводком цыплят, кудахча и толкаясь, клевали крупу. Гости в изумлении переглянулись. - Ну-ну, - шепнул старший, - такого приема нам не оказал бы и шляхтич. Они сели за стол, съели полкринки простокваши, похвалили масло и сыр; наконец старший спросил Слимакову, сколько с них следует. - Кушайте на здоровье, - ответила хозяйка. Они еще больше удивились. - Не можем же мы бесплатно вас объедать, - сказал старший. - Мы за угощение денег не берем. Да и малец мой у вас заработал, как за целый день жатвы. - Ну что? - обернувшись к старшему, шепнул младший. - Вот они, польские крестьяне!.. Оба они казались очень довольными, а старший снова заговорил со Слимаком: - За такой прием мы вам тут поблизости выстроим станцию. Слимак поклонился. - Да мне невдомек, ваша милость, к чему это все и что вы у нас хотите делать? - Проведем вам железнодорожную линию. - Железную дорогу, - пояснил младший. Слимак покачал головой. - Кто же у нас поедет по такой?.. Самая здоровая лошадь, пожалуй, обдерет на ней копыта. - Но везти будут не лошади, а локомотив. Мужик почесал затылок. - О чем ты раздумываешь? - спросил его старший. - Ох, не к добру такая дорога, - сказал мужик, - теперь, видно, с телегой-то ничего не заработаешь. Гости засмеялись, а старший снова заговорил: - Не беспокойся, голубчик, эта дорога - счастье для вас и особенно для тебя, поскольку ты живешь ближе других к станции. Будешь возить товары и приезжих, сможешь продавать масло, яйца, кур, капусту - словом, все, что у тебя уродится. А мы хорошо платим... Вот не продашь ли нам на пробу этих цыплят? Сколько их здесь? - Двадцать два, - откликнулась Слимакова. - Почем вы хотите? - Сколько пану не жалко. - Отдадите по два злотых? Слимакова незаметно переглянулась с мужем. До сих пор им платили не больше злотого за цыпленка. - Берите, - сказала она. - А мошенник-еврей продает нам по полтиннику, - заметил младший. - Ну, а свежего масла у вас много? - спросил Слимакову старший. - Кварта-другая найдется. - Почем? - Сколько дадите. - По пять злотых за кварту отдашь? Хозяйка только поклонилась. Еврей платил ей по полтиннику. Затем гости заказали несколько сыров, сотни полторы раков, полсотни огурцов, несколько караваев ситного хлеба и велели все это доставить на опушку леса, где стояли две палатки. Младший все удивлялся дешевизне, а старший хвалился, что всегда удачно покупает. Перед уходом, отдавая хозяйке шестнадцать рублей бумажками и полтинник серебром, он спросил: - Что, не обидно вам будет? - Какая там обида! - ответила Слимакова. - Каждый день бы так продавать... - И будете продавать, как только построим дорогу. - Помоги вам господь и пресвятая богородица! - благословила их женщина. Овчаж молча кланялся до земли, а Слимак с шапкой в руке проводил их до самых оврагов. Вернувшись домой, он с лихорадочной поспешностью стал отдавать приказания: - Ягна, собирай-ка масло, а ты, Магда, нарви огурцов - полсотни и еще десяток, да выбирай какие получше; Мацек, возьми мешок и сбегай с Ендреком на реку за раками... Господи Иисусе Христе, сроду не приходилось враз столько наторговать... В воскресенье надо бы купить тебе фуляру да по такому случаю и Ендреку новую жилетку! - Ну, пришло теперь счастье и в наш дом, - говорила не менее его взволнованная жена. - А фуляр непременно надо купить, а то в деревне никто не поверит, что мы заработали этакую кучу денег. - Вот только не нравится мне, что по новой дороге телеги будут ездить без лошадей, - прибавил Слимак. - Ну, да чего там!.. Не моя печаль. К вечеру он отвез инженерам закупленную ими провизию и получил новые заказы от остальных панов, которые вместе с теми прокладывали путь и прозвали Слимака главным поставщиком. Он скупал в окрестных деревнях домашнюю птицу, молочные продукты, хлеб и овощи, а затем продавал инженерам по цене, которую они сами назначили, и зарабатывал грош на грош. Мужик не мог надивиться щедрости новых знакомых, а они - дешевизне продуктов. Через неделю отряд инженеров перебрался дальше, а Слимак, подсчитав с женой барыши, увидел, что рублей двадцать пять ему точно с неба свалилось, - и это не считая заработка от перевозок и возмещения за потерянные дни. "Уж не просчитались ли они?.. Или я им чего не отвез?" - думал мужик, и ему делалось совестно за свои барыши. - А что, Ягна, - спросил он как-то жену, - может, съездить мне к панам и отдать эти деньги? - Экий дурень! - крикнула баба. - Да так все торговцы зарабатывают. Ты же им одолжение делал, когда цыплят отдавал по два злотых, еврею они платили бы по полтиннику... - Сам-то я покупал у людей по злотому. - А еврей почем покупает? - У еврея земли нету, да и нехристь он. - Зато он и зарабатывает по два злотых с лишком на каждом куренке, а ты всего по злотому. Да и этот злотый не заработок вовсе, а просто подарили тебе паны за беспокойство. Эти слова "за беспокойство" сразу утешили мужика. Ясное дело, он беспокоился, а там уж господская воля: дарят, сколько им вздумается. Варшавские господа, видать, все так платят за беспокойс