они проявляли непостижимую ревность и претендовали на исключительное и непрестанное внимание. В ратуше несколько комитетов совещались по вопросам канализации и санитарии, изучали причины вздорожания мяса и тому подобное. Поскольку изо дня в день говорилось об одном и том же без всяких последствий, то многие участники этих почтенных собраний в тоске и отчаянье выбрасывались из окон и разбивались, как спелые арбузы. К несчастью, всякий раз их размозженные останки подбирали, кое-как склеивали и снова отправляли в зал заседаний. Видел тут пан Лукаш и муки литераторов. Редакторы газет осуждены были вечно раздувать огромные самовары, вмещавшие тысячи стаканов воды, тщетно силясь довести их до кипения. Работали они безмерно, до полного одурения, и все же вода в самоварах оставалась чуть теплой. Наконец, она стала даже протухать, но так и не нагрелась. Не менее жестокие муки терпели театральные рецензенты, превратившиеся, по велению свыше, в балетных танцоров, певцов и актеров; дважды в день они играли в спектаклях, а потом читали собственные рецензии, некогда написанные о других, а теперь направленные против них самих. Хуже всего было то, что публика, верящая печатному слову, не считаясь с трудностью их положения, принимала эти рецензии за чистую монету и безжалостно издевалась над авторами-актерами. Только авторы популярных брошюр по экономике совершенно избавились от мук, так как их литературные труды давали изучать самым закоренелым грешникам. Читая эти брошюры, несчастные рвали на себе волосы, грызли собственное тело и осыпали страшными проклятьями своих палачей. Благодаря этому экономисты пользовались в аду довольно шумной известностью. Все это пан Лукаш успел увидеть, торопливо шагая по улицам ада в сопровождении ватаги чертенят, кричавших ему вслед: "Смотрите, смотрите! Вот он - варшавский домовладелец Лукаш, которого под конвоем гонят из ада!.." Наконец черт, сопровождавший Лукаша, не выдержал. Еще никогда его безмерная гордыня не подвергалась подобным испытаниям. Утратив хладнокровие, он схватил Лукаша за шиворот. Полумертвый от страха себялюбец, ощутив сильнейший пинок пониже спины, взлетел в воздух с быстротой пушечного ядра. Даже дух перевести не успел... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . От сильной боли пан Лукаш очнулся. Открыв глаза, он увидел, что лежит на полу возле кровати. Халат его распахнулся, точно от порывистого движения, а шарф свалился с головы и свисал с подушки. Старик с трудом приподнялся. Огляделся по сторонам. Да, это его собственная кровать, его квартира и его халат. В комнате стоит та же самая мебель и тот же запах асфальта, которым заливают тротуар перед домом. Лукаш взглянул на часы. Шесть... и сумрак уже прокрадывается в комнату. Значит, шесть вечера. В последний раз он слышал, когда пробило три часа. Что же он делал с трех до шести? Должно быть, спал... Ну, разумеется, спал. Но какие страшные сны его мучили!.. Сны? Да, наверное, сны... Конечно, сны!.. Ад, если он вообще существует, должен выглядеть совсем иначе, и вряд ли его партнеры по преферансу выступают там в роли судей. И все же это был удивительный сон, удивительно отчетливый, точно вещий, и в уме пана Лукаша он оставил глубокий след. Но был ли это сон?.. Если да, откуда, в таком случае, эта тупая боль в пояснице, словно черт коленкой дал ему пинка?.. - Сон? Нет, не сон! А может быть, все-таки сон? - бормотал пан Лукаш и, чтобы рассеять наконец сомнения, поплелся к окну, надел очки и стал пристально рассматривать мусорный ящик. Он увидел там солому, бумагу, яичную скорлупу, но туфли там не было... "Где же туфля?.. Ну конечно, в аду!" По спине пана Лукаша пробежали мурашки. Он открыл форточку и крикнул дворнику, подметавшему двор: - Эй, Юзеф, куда девалась моя туфля, что была в мусорном ящике? - А ее подняла какая-то баба, - ответил дворник. - Что еще за баба? - с возрастающей тревогой спросил пан Лукаш. - Да какая-то помешанная побирушка. Она все разговаривала тут сама с собой, молилась за упокой души и даже стучалась в вашу дверь. Пана Лукаша бросало то в жар, то в холод, но он продолжал допрос: - А как она выглядела? Ты бы узнал ее? - Чего же не узнать? Сама хромая, да одна нога у нее обмотана тряпкой. У пана Лукаша застучали зубы. - А туфлю она взяла? - Сперва было взяла, потом вдруг давай кого-то проклинать, а туфлю куда-то закинула, да так, что ее теперь и не сыщешь. Будто в преисподнюю провалилась. Хотя жалеть-то, по правде говоря, нечего: больно уж она рваная была... Но пан Лукаш не дослушал дворника. Захлопнув форточку, он без сил повалился на старый диван. - Так это был не сон?.. - бормотал он. - Это было наяву!.. Значит, меня на самом деле даже из ада выгнали! И теперь до скончания века я буду жить в этом доме, среди этой рухляди, таская на груди закладные, которые ничего не стоят... А зачем мне все это? Впервые в жизни пан Лукаш задал себе вопрос - зачем ему все это? Зачем ему этот дом, где так неуютно жить, зачем вся эта истлевшая рухлядь, зачем, наконец, деньги, которыми он так никогда и не пользовался и которые ничего не стоят в сравнении с вечностью? А вечность для него уже наступила... Вечность однообразная и до ужаса тоскливая, без перемен, без надежд, даже без тревог. Через год, через сто и через тысячу лет все так же будет он носить на груди свои закладные, складывать в потайные ящики столов ассигнации, серебро и золото, если оно попадет ему в руки. Через сто и через тысячу лет он будет владеть своим унылым домом, вести за него тяжбу - сначала с собственной дочерью и зятем, потом с их детьми, а позже - с внуками и правнуками. Никогда он уже не сядет за преферанс в доброй компании приятелей, но зато вечно будет смотреть на эту мебель, кое-как расставленную и покрытую пылью, на почерневшие картины, на продранный диванчик, на свой протертый до дыр, засаленный халат и... на это ведерко с инструментами каменщика. И о чем бы теперь ни думал пан Лукаш, на что бы ни глядел, все напоминало ему о вечной каре, страшной тем, что она была постоянной, неизменной, как бы окаменевшей. Ту жизнь, которую он ведет сейчас, можно исчерпать за один день, а заскучать от нее - через неделю. Но влачить подобное существование во веки веков - о, это нестерпимая мука! Пану Лукашу казалось, что закладные жгут ему грудь. Он вытащил их из-под фуфайки и бросил в ящик комода. Но и там они не давали ему покоя. - Зачем они мне? - шептал старик. - Страшно подумать! Ведь я не избавлюсь от них никогда!.. В эту минуту кто-то постучал в дверь. Против обыкновения, пан Лукаш, не открывая форточки, отпер - и увидел каменщика. - Смилуйтесь, барин, - смиренно сняв шапку, молил каменщик, - отдайте мой инструмент. Судиться я с вами не стану, человек я бедный. А без инструмента мне не достать работы, и купить новый не на что. - Да возьми ты свое добро, только убирай его скорей, - крикнул Лукаш, довольный тем, что избавится хотя бы от этого хлама. Каменщик поспешно вынес в сени свое ведро, однако не смог скрыть изумления. Он мял в руках шапку и смотрел на Лукаша, а Лукаш смотрел на него. - Ну, чего тебе еще надо? - спросил старик. - Надо бы... за работу получить, - нерешительно ответил каменщик. Лукаш подошел к письменному столу и выдвинул один из многочисленных ящиков. - Сколько тебе причитается? - Пять рублей, ваша милость. А сколько у меня было убытку оттого, что я все это время не мог работать... - говорил каменщик, желая только поскорее получить деньги. - А сколько же у тебя было убытку?.. - спросил Лукаш. - Только говори правду. - Должно быть, рублей шесть, - ответил каменщик, беспокоясь, отдаст ли старик все, что ему причиталось. К великому его удивлению, Лукаш тотчас же заплатил ему одиннадцать рублей, как одну копеечку. Не веря собственным глазам, каменщик рассматривал деньги и благословлял Лукаша. Но старик уже захлопнул за ним дверь, ворча себе под нос: - Слава богу, хоть от этого хлама избавился и от одиннадцати рублей. Только бы не вернул их обратно... Вскоре в дверь снова постучали. Пан Лукаш отпер. Я лицом к лицу столкнулся с женой столяра. - Ваша милость! - крикнула женщина, падая на колени. - В последний раз прошу, не продавайте наши вещи с торгов. Мы вам потом заплатим. А сейчас, верите ли, доктора и то не на что позвать к больному мужу, хлеба кусок не на что купить для него и для детей... При этих словах женщина заплакала так горько, что у пана Лукаша сжалось сердце. Он подошел к столу, вынул из ящика два рубля и, сунув их в руку женщине, сказал: - Ну, ну!.. Не надо плакать. Вот возьмите пока на самое необходимое, а потом я вам еще прибавлю. Торги я отменю, из квартиры вас не выгоню и буду помогать... Лишь бы вы обращались ко мне действительно в случае нужды, а не для того, чтобы обмануть старика. Жена столяра онемела от изумления и, вытаращив глаза, смотрела на пана Лукаша. Он легонько оттолкнул ее от своего порога, запер дверь и, точно споря с кем-то, забормотал: - Вот и не будет завтра торгов и никогда не будет!.. А между прочим, ушло еще два рубля. Это уже тринадцать... Вскоре, однако, им овладели печальные мысли. Каждая вещь, находившаяся в комнате, а было их очень много, причиняла ему своим видом острую боль. "Ну, кто захочет взять эту рухлядь? - спрашивал он себя. - И смогу ли я когда-нибудь вырваться отсюда, если надо мною тяготеет страшное проклятие и я осужден навеки оставаться в этом доме?.." Чувствуя странную усталость, Лукаш зажег свечу, разделся и лег в постель. Спал он крепко и не видел снов. Но утром ему снова вспомнились адские видения, однообразная вечность и бесцельная жизнь, и он загрустил. Дворник принес ему булку и кружку горячей воды. Пан Лукаш приготовил себе чай, выпил его и снова погрузился в горестные размышления. В полдень дворник принес ему обед из дешевой кухмистерской и, не промолвив ни слова, ушел. Пан Лукаш был уверен, что дома не увидит сегодня ни живой души, а в город идти не решался, боясь, что он слишком напомнит ему ад. В четвертом часу раздался сильный стук в дверь. Лукаш отворил и чуть не упал наземь. Перед ним стоял адвокат Криспин. Старик молчал, ничего не понимая. Адвокат был чем-то недоволен. Войдя в комнату, он мрачно сказал: - Ну, можешь радоваться!.. Дело ты выиграл, да только пред божьим судом!.. Безумная радость охватила старика. - Я выиграл дело пред божьим судом? - воскликнул он. - Но каким образом? Значит, меня уже не выгонят из ада? - Ты что, с ума сошел, Лукаш? - с удивлением спросил адвокат. - Но ты же сейчас сам сказал... - Если я сказал, что ты выиграл дело перед судом божьим, - значит, ты проиграл его на суде человеческом, - сказал адвокат, - а отсюда вывод: или надо найти зацепку, чтобы начать новую тяжбу, или отдать дом твоей дочери... Понятно? Пан Лукаш начал кое-что соображать. - Суд божий... суд божий! - бормотал он, а потом вдруг спросил Криспина: - Извини, пожалуйста... Значит, ты не погиб при крушении поезда? - Да я в нем и не ехал. Однако что ты говоришь, Лукаш? - Постой! - перебил его старик. - Значит, ты не умер и не попал в ад? В это время в комнату вбежал дворник с туфлей в руке. - Вот, сударь, ваша туфля! - крикнул он. - Я нашел ее за бочкой... Пан Лукаш внимательно осмотрел свою туфлю, но не обнаружил на ней никаких следов адского пламени. - Так и моя туфля тоже не была в аду?.. - прошептал старик. - Ты рехнулся, Лукаш! - сердито крикнул адвокат. - Я говорю тебе, что мы проиграли дело в суде, а ты несешь что-то несусветное. Ну, при чем тут ад?.. - Понимаешь, я вчера видел очень странный и неприятный сон... - Да брось ты! - прервал его Криспин. - Страшен сон, да милостив бог!.. Сейчас не о снах речь, а о том, выедешь ты из дома или будешь продолжать тяжбу с дочерью? Пан Лукаш задумался. Он прикидывал и так и этак, наконец решительно заявил: - Буду судиться! - Вот это я понимаю! - воскликнул адвокат. - Но постой!.. Была у меня сегодня жена столяра и сказала, что ты отказался от торгов. Это правда? Лукаш так и подскочил... - Боже сохрани! Вчера мне было немного не по себе, ну, я и обещал ей отменить торги и даже - стыдно сознаться! - дал бабе два рубля. Но сегодня я уже в здравом уме и торжественно отрекаюсь от своих безрассудных обещаний. - Отлично! - сказал с улыбкой адвокат, пожимая руку Лукашу. - Теперь я узнаю тебя... Но когда я вошел сюда, ты показался мне словно другим человеком. - Я все тот же, все тот же - до самой смерти! Всегда твой неизменный Лукаш! - растроганно ответил старик. - Жаль только тринадцати рублей, которые у меня вчера выудили... После этих слов приятели крепко расцеловались. ПРИМЕЧАНИЯ ОБРАЩЕННЫЙ Рассказ впервые опубликован в 1881 году в юмористическом иллюстрированном календаре "Мухи". Первое книжное издание - в 1895 году, в сборнике "Вечерние рассказы".