ствах, которые устраивались в его честь. Кстати вернулся и Тутмос, большой мастер по части развлечений. Он привез царевичу хорошие вести от Сарры. Она здорова и прекрасно выглядит. Но это сейчас уже мало трогало Рамсеса. Жрецы составили будущему ребенку такой хороший гороскоп, что царевич был в восторге. Они утверждали, что у Сарры будет сын, щедро одаренный богами, и что если отец полюбит ребенка, тот достигнет в жизни высокого положения. Наследник смеялся над второй частью этого предсказания. - Странные люди эти мудрецы! - говорил он Тутмосу. - Они знают, что будет сын, чего не знаю я, отец, и сомневаются, буду ли я его любить, хотя нетрудно догадаться, что я буду любить ребенка, даже если это будет дочь. О его славной будущности пусть не беспокоятся. Об этом я позабочусь сам!.. В месяце пахон (январь - февраль) наследник переехал в ном Ка, где его торжественно встретил номарх Софра. От города Она до Атриба было всего семь часов пешего пути. Рамсес, однако, затратил на это путешествие три дня. При мысли о молитвах и постах, ожидавших его при посвящении в тайны храмов, он испытывал все большее влечение к развлечениям. Его свита поняла это, и пиры последовали за пирами. Опять на дорогах, по которым проезжал наследник, появились толпы народа с радостными криками, цветами и музыкой. Когда подъезжали к Атрибу, радость населения дошла до предела. Какой-то рабочий огромного роста даже бросился под колесницу. Когда же Рамсес остановил лошадей, от толпы отделилась группа молодых женщин и обвила его колесницу цветами. "Все же они любят меня!" - подумал Рамсес. В области Ка он уже не расспрашивал номарха про доходы фараона, не посещал мастерские, не заставлял читать ему отчеты писцов. Он знал, что ничего не поймет, и отложил эти занятия до тех пор, пока будет посвящен в тайны жрецов. Только однажды, увидев стоявший на возвышенности храм бога Собека, Рамсес выразил желание подняться на его пилон, чтобы взглянуть на окрестности. Достойный Софра немедленно исполнил желание наследника, и Рамсес провел на башне несколько отрадных часов. Область Ка представляла собой плодородную равнину. Десятка два каналов и рукавов Нила пересекало ее во всех направлениях, словно сеть, сплетенная из серебряных и голубых нитей. Посаженные в ноябре дыни и пшеница уже поспевали. На полях копошились нагие люди, которые собирали огурцы или сеяли хлопок. Всюду были разбросаны постройки; кое-где попадались целые городки. Большинство построек, особенно расположенных в поле, представляли собой глиняные мазанки, крытые соломой и пальмовыми листьями. Зато в городах дома были каменные, с плоскими крышами, похожие издали на белые кубы, с темными отверстиями дверей и окон. Очень часто на одном таком кубе стоял другой, чуть-чуть поменьше, а на нем третий, еще меньше, и каждый был выкрашен в другой цвет. Под ярким солнцем Египта дома эти, разбросанные среди зелени полей и окруженные пальмами и акациями, казались гигантскими жемчужинами, рубинами и сапфирами. С высоты башни Рамсесу открылось зрелище, которое привлекло его внимание. Он заметил, что дома в окрестностях храмов самые красивые и на полях вокруг них трудится больше людей. "У жрецов самые богатые поместья!.." - мелькнуло в голове Рамсеса, и он еще раз окинул взглядом храмы и часовни, которые были видны с башни. Но так как он помирился с Херихором и нуждался теперь в услугах жрецов, то ему не хотелось слишком долго задумываться над этим. В последующие дни достойный Софра устроил для наследника несколько охот в восточных окрестностях города Атриба. Сначала стреляли над каналами птиц из лука и ловили их огромными силками, куда попадало сразу по нескольку десятков, или спускали на них соколов. Затем наследник и его свита углубились в восточную пустыню, и началась большая охота с собаками и пантерой на зверей, которых за эти дни было убито и изловлено несколько сотен. Когда достойный Софра заметил, что наместнику надоели развлечения под открытым небом и ночевки в шатрах, он прекратил охоту и вернулся со своими гостями в Атриб. Они прибыли в город около четырех часов пополудни, и номарх пригласил всех к себе во дворец на парадный обед. Софра сам проводил царевича в купальню, оставался там, пока тот принимал ванну, и достал из собственной шкатулки благовония для умащения его. Потом присматривал за парикмахером, приводившим в порядок волосы наместника, и, наконец, на коленях умолил Рамсеса оказать ему милость и принять от него новую одежду. Она состояла из только что сотканной и вышитой рубашки, передника, обшитого жемчугом, и затканной золотом накидки из очень прочной материи, но такой тонкой и мягкой, что всю ее можно было зажать в ладонях. Наследник милостиво согласился и заявил, что никогда еще не получал столь прекрасного подарка. Солнце уже зашло, когда номарх ввел Рамсеса в пиршественную залу. Это был большой двор, окруженный колоннами и выложенный мозаикой. Все стены были украшены живописью, изображавшей сцены из жизни предков Софры: войны, морские путешествия и охоту. Вместо крыши над двором парила в воздухе огромная бабочка с разноцветными крыльями, которые для освежения воздуха приводились в движение невидимыми рабами. В бронзовых светильниках, прикрепленных к колоннам, горели яркие факелы, распространяя благовонный дым. Зал был разделен на две части: одна была пустая, другая заполнена столиками и креслами для участников трапезы. В глубине возвышался помост, на котором под роскошным шатром с откинутыми стенками были приготовлены стол и ложе для Рамсеса. У каждого столика стояли большие вазоны или кадки с пальмами, акациями и смоковницами. Стол наследника был окружен хвойными растениями, которые струили в зал свой аромат. Собравшиеся гости встретили царевича радостными возгласами. Когда Рамсес занял место под балдахином, откуда виден был весь зал, свита его уселась за столы. Зазвучали арфы. В зал вошли женщины в богатых прозрачных нарядах, с открытой грудью, сверкавшей драгоценными украшениями. Четыре самые красивые девушки окружили Рамсеса, другие подсели к знатным членам его свиты. В воздухе реял аромат роз, ландышей и фиалок. Рамсес почувствовал, как в висках у него застучала кровь. Рабы и рабыни в белых, розовых и голубых рубашках стали разносить сладости, жареную птицу, дичь, рыбу, вино и фрукты, а также венки из цветов, которые обедающие возлагали на голову. Исполинская бабочка все чаще и чаще махала крыльями. В пустой половине зала началось представление. Выступали по очереди танцовщицы, гимнасты, шуты, фокусники и фехтовальщики. Когда кто-нибудь проявлял особенную ловкость, зрители бросали ему цветы из своих венков или золотые кольца. Обед длился несколько часов, прерываясь возгласами в честь наместника, номарха и его семьи. Рамсесу, который полулежал на ложе, покрытом львиной шкурой с золотыми когтями, прислуживали четыре дамы. Одна обвевала его опахалом, другая меняла ему венки на голове, остальные подносили блюда. В конце обеда та, с которой он разговаривал всего охотнее, поднесла ему бокал вина. Половину его Рамсес выпил сам, остальное подал ей и, когда она выпила, поцеловал ее в губы. Тогда невольники быстро погасили факелы, бабочка перестала шевелить крыльями, и в темном зале наступила тишина, прерываемая лишь нервическим смехом женщин. Вдруг раздался топот торопливо приближавшихся людей и хриплый мужской голос. - Пустите меня!.. - кричал мужчина. - Где наследник?.. Где наместник?.. В зале поднялось смятение. Женщины в испуге плакали, мужчины кричали: - Что это?.. Покушение на наследника?! Эй, стража! Слышен был звон разбитой посуды, треск ломаемых стульев. - Где наследник? - кричал ворвавшийся незнакомец. - Стража!.. Охраняйте наследника!.. - отвечали из зала. - Зажгите свет!.. - раздался юношеский голос наследника. - Кто меня ищет? Я здесь!.. Внесли факелы. В зале валялась беспорядочной грудой опрокинутая и сломанная мебель, за которой прятались участники пиршества. На возвышении наследник рвался из рук обнимавших его с плачем женщин. Тутмос - в растрепанном парике, подняв бронзовый кувшин, готов был хватить им по голове всякого, кто приблизился бы к царевичу. В дверях показалось несколько вооруженных солдат. - Что это?.. Кто здесь?.. - кричал в испуге номарх. Тут только увидели виновника смятения. Какой-то голый, огромного роста человек, покрытый грязью, с кровавыми рубцами на спине, стоял на коленях у самого помоста, протягивая руки к наследнику. - Вот разбойник! - вскричал номарх. - Возьмите его! Тутмос поднял свой кувшин, стоявшие у дверей солдаты побежали к помосту. Израненный человек, припав лицом к ступенькам, взывал: - Смилуйся, солнце Египта!.. Солдаты собрались уже его схватить, но в это время Рамсес, вырвавшись из рук женщин, подошел к бедняге. - Не троньте его!.. - крикнул Рамсес солдатам. - Чего тебе нужно от меня? - обратился он к великану. - Я хочу поведать тебе о наших обидах, государь... Софра, подойдя к наследнику, шепнул ему: - Это гиксос. Взгляни на его лохматую бороду и волосы. К тому же наглость, с какой он ворвался сюда, доказывает, что этот злодей не коренной египтянин. - Кто ты такой? - спросил Рамсес. - Я - Бакура, из отряда землекопов в Сехеме. У нас сейчас нет работы, так номарх Отой приказал нам... - Это пьяница и сумасшедший!.. - шептал в ярости Софра на ухо наследнику. - Как он говорит с тобой, государь... Но Рамсес так посмотрел на номарха, что вельможа с подобострастным поклоном попятился назад. - Что приказал вам достойный Отой? - спросил Бакуру наместник. - Он приказал нам, государь, ходить толпой по берегу Нила, бросаться в воду, останавливаться на перекрестках дорог и приветствовать тебя радостными кликами. И обещал заплатить за это, что полагается... Вот уже два месяца, государь, как мы ничего не получали! Ни ячменных лепешек, ни рыбы, ни оливкового масла для натирания тела. - Что ты на это скажешь? - обратился наместник к номарху. - Пьяница и разбойник... Наглый лжец!.. - ответил Софра. - Что же вы там кричали в мою честь? - Что было приказано! - отвечал великан. - Моя жена и дочь кричали вместе с другими: "Да живет вечно!" - а я прыгал в воду и бросал венки в твою лодку. За это мне должны были заплатить полдебена. Когда же ты изволил всемилостивейше въезжать в город Атриб, я по приказу бросился под копыта лошадей и остановил колесницу... Наместник расхохотался. - Право, - сказал он, - я не ожидал, что наше пиршество закончится так весело!.. А сколько же тебе заплатили за то, что ты бросился под колесницу? - Обещали три дебена, но ничего не заплатили - ни мне, ни жене, ни дочери. Да и весь отряд заставили голодать целых два месяца. - Чем же вы живете? - Милостыней или тем, что удастся заработать у крестьян. Из-за такой тяжкой нужды мы три раза бунтовали и хотели вернуться домой, но офицеры и писцы то обещали нам, что заплатят, то приказывали нас бить... - В награду за эти крики в мою честь? - вставил, смеясь, наследник. - Да, господин... Вчера у нас был самый большой бунт, за что достойнейший номарх Софра приказал избить каждого десятого. Всем досталось, а больше всего мне, потому что я самый рослый и мне приходится кормить три рта: себя, жену и дочь. Избитый, я вырвался из их рук, чтобы пасть ниц перед тобой и принести тебе наши жалобы. Бей нас, если мы виноваты, но пусть писцы выплатят нам, что следует, иначе мы помрем с голоду, мы сами, жены и дети наши... - Это одержимый!.. - вскричал Софра. - Извольте взглянуть, ваше высочество, сколько он мне наделал убытку. Десять талантов не взял бы я за эти столы, чаши и кувшины. В толпе гостей, пришедших понемногу в себя, поднялся ропот. - Это какой-то разбойник!.. - шептали гости. - Смотрите, это в самом деле гиксос, в нем бурлит еще проклятая кровь его дедов, опустошивших Египет. Такая драгоценная мебель... такая дорогая посуда... разбиты вдребезги!.. - Один бунт работников, не получивших платы, причиняет больше вреда государству, чем стоят все эти богатства, - строго сказал Рамсес. - Святые слова!.. Надо записать их на памятниках!.. - раздались голоса в толпе гостей. - Бунт отрывает людей от работы и наполняет скорбью сердце царя... Недопустимо, чтоб работники по два месяца не получали жалованья... Наместник с нескрываемым презрением посмотрел на изменчивых, как облака, придворных и строго обратился к номарху: - Поручаю твоему попечению этого замученного человека. Я уверен, что и волос не упадет с его головы. Я желаю завтра же увидеть весь отряд и проверить, верно ли то, что он здесь говорил. Сказав это, Рамсес вышел, оставив номарха и гостей в полной растерянности. На следующий день наследник, одеваясь с помощью Тутмоса, спросил его: - Пришли работники?.. - Да, государь, они с рассвета ожидают твоих приказаний... - А этот... Бакура - с ними? Тутмос поморщился и ответил: - Произошел странный случай: достойнейший Софра приказал запереть его в пустом подвале своего дворца. И вот этот негодяй, страшнейший силач, выломал дверь в другой подвал, где стояло вино, опрокинул несколько ценнейших кувшинов и напился так, что... - Что, что?.. - спросил Рамсес. - Что... умер... - И ты веришь, - воскликнул он, - что он умер от вина? - Приходится верить, у меня нет доказательств, что его убили, - ответил Тутмос. - А я их поищу!.. - вскричал Рамсес. Он забегал по комнате, фыркая, как рассерженный львенок. Когда он успокоился, Тутмос сказал: - Не ищи, государь, вины там, где ее не видно; ты даже свидетелей не найдешь. Если кто-нибудь действительно удушил этого рабочего по приказу номарха, - он не признается. Сам покойник тоже ничего не скажет. Да, впрочем, какое значение могла бы иметь его жалоба на номарха!.. Тут ни один суд не согласится начать следствие. - А если я прикажу?.. - спросил наместник. - Тогда они проведут следствие и докажут невиновность Софры. Тебе, государь, будет неловко, а все номархи, их родня и челядь станут твоими врагами. Царевич стоял посреди комнаты в раздумье. - Наконец, - проговорил Тутмос, - все как будто бы говорит за то, что несчастный Бакура был пьяница или сумасшедший, а главное - чужой. Разве настоящий и здравомыслящий египтянин, - если бы ему даже год не платили жалованья и задали еще большую трепку - решился ворваться во дворец номарха и с такими воплями звать наследника?.. Рамсес поник головой, и, видя, что в соседней комнате стоят придворные, сказал, понизив голос: - Знаешь, Тутмос, с тех пор как я отправился в это путешествие, Египет мне кажется каким-то другим. Иногда я спрашиваю себя, не в чужой ли я стране? Иногда асе мое сердце охватывает тревога, как будто у меня на глазах пелена: рядом творятся подлости, а я их не вижу... - Да ты и не старайся их видеть, а то тебе еще покажется, что всех нас следует отправить в каменоломни, - ответил, смеясь, Тутмос. - Помни: номарх и чиновники - это пастыри твоего стада. Если кто-нибудь выдоит кринку молока для себя или зарежет овцу, ты же не убьешь его и не прогонишь. Овец у тебя много, а найти пастухов - дело нелегкое. Наместник, уже одетый, перешел в приемную, где собралась вся его свита: жрецы, офицеры и чиновники. Вместе с ними он вышел из дворца на наружный двор. Это была широкая площадь, обсаженная акациями, под сенью которых и ожидали наместника работники. При звуке рожка они вскочили с земли и выстроились в пять рядов. Рамсес, окруженный блестящей свитой вельмож, вдруг остановился, желая сперва издали взглянуть на землекопов. Это были нагие люди в белых чепцах и в таких же набедренниках. Среди них нетрудно было различить коричневых египтян, черных негров, желтых азиатов и белых обитателей Ливии и островов Средиземного моря. В первом ряду стояли землекопы с кирками, во втором - с мотыгами, в третьем - с лопатами. Четвертый ряд составляли носильщики, каждый из них держал шест и два ведра, пятый - тоже носильщики, но с большими носилками-ящиками, по два человека на каждые носилки. Они уносили вырытую землю. Впереди, на расстоянии десяти с лишним шагов, стояли мастера; у каждого в руках была толстая жердь и большой деревянный циркуль или угольник. Когда Рамсес подошел к ним, они прокричали хором: "Да живешь ты вечно!" - и, опустившись на колени, пали ниц. Он велел им встать, а сам продолжал внимательно их разглядывать. Это были здоровые сильные люди; не похоже было, что они два месяца живут одной милостыней. К наместнику подошел номарх Софра со своей свитой, но Рамсес, сделав вид, что не заметил его, обратился к одному из мастеров: - Вы землекопы? Тот грохнулся на землю и молчал. Рамсес пожал плечами и крикнул рабочим: - Вы из Сехема? - Мы землекопы из Сехема! - ответили все хором. - Жалованье получили?.. - Получили - мы сыты и счастливы, слуги его святейшества фараона, - ответил хор, отчеканивая каждое слово. - Налево кругом! - скомандовал наместник. Рабочие повернулись. Почти у каждого на спине были глубокие и частые рубцы от палок, но свежих рубцов не было. "Обманывают меня!" - подумал наследник. Он приказал рабочим вернуться в казармы и, по-прежнему не замечая номарха, ушел к себе во дворец. - Ты тоже скажешь мне, - обратился он по дороге к Тутмосу, - что эти люди - рабочие из Сехема? - Они же сами тебе сказали! - ответил Тутмос. Рамсес велел подать лошадь и поехал к своим полкам, стоявшим лагерем за городом. Весь день он провел, обучая солдат. Около полудня на площадке для учений в сопровождении номарха появилось несколько десятков носильщиков с шатрами, утварью, едой и вином. Но наместник отправил их обратно, в Атриб. Когда же наступило время обеда для солдат, он велел подать себе овсяные лепешки с сушеным мясом. Это были наемные ливийские полки. Когда наследник к вечеру велел им оставить оружие и простился с ними, ему казалось, что солдаты и офицеры сошли с ума. С кликами "живи вечно!" они целовали ему руки и ноги, устроили носилки из копий и плащей и с песнями донесли до дворца, споря по дороге за честь нести его на плечах. Номарх и провинциальные чиновники, видя восторженную любовь ливийских варваров к наследнику и его милостивое отношение к ним, встревожились. - Вот это повелитель!.. - шепнул Софре великий писец. - Если б он захотел, эти люди перебили бы мечами нас и наших детей... Огорченный номарх вздохнул, мысленно обращаясь к богам и поручая себя их милостивому покровительству. Поздно ночью Рамсес вернулся в свой дворец, где прислуга сообщила, что ему отвели под спальню другую комнату. - Это почему? - Потому что в том покое видели ядовитую змею, которая спряталась так, что ее невозможно найти. Новая спальня помещалась во флигеле, прилегавшем к дому номарха. Это была четырехугольная комната, окруженная колоннами. Алебастровые стены ее были покрыты цветными барельефами, изображавшими внизу растения в горшках, а выше - гирлянды из листьев оливы и лавра. Почти посередине стояло широкое ложе, отделанное черным деревом, слоновой костью и золотом. Спальня освещалась двумя благовонными факелами. Под колоннадой стояли столики с вином, яствами и венками из роз. В потолке было большое четырехугольное отверстие, задернутое холстом. Рамсес принял ванну и улегся на мягкой постели. Прислуга ушла в отдаленные комнаты. Факелы догорали. По спальне пронесся прохладный ветер, насыщенный ароматами цветов. Где-то вверху послышалась тихая музыка арф. Рамсес поднял голову. Холщовая крыша спальни раздвинулась, сквозь прорезь в потолке показалось созвездие Льва и в нем яркая звезда Регул. Музыка арф стала громче. "Уж: не боги ли собираются ко мне в гости?" - подумал с усмешкой Рамсес. В отверстии потолка блеснула широкая полоса света, яркого, но не резкого. Немного спустя вверху показалась золотая ладья с беседкой из цветов; столбы ее были увиты гирляндами из роз, а кровля украшена фиалками и лотосом. На обвитых зеленью шнурах золотая ладья бесшумно спустилась на пол; из цветов вышла нагая женщина необычайной красоты. Тело ее казалось выточенным из белого мрамора, а янтарные волны волос упоительно благоухали. Выйдя из своей воздушной ладьи, она преклонила колени. - Ты - дочь Софры? - спросил ее наследник. - Ты угадал, государь... - И, несмотря на это, пришла ко мне!.. - Молить, чтобы ты простил моего отца... Он несчастен!.. С полудня он в отчаянии проливает слезы, лежа во прахе. - А если я не прощу его, ты уйдешь? - Нет, - тихо прошептала девушка. Рамсес привлек ее к себе и страстно поцеловал. Глаза его горели. - За это я прощу его, - сказал он. - О, какой ты добрый, - воскликнула девушка, прижимаясь к царевичу. Потом прибавила, ласкаясь: - И прикажешь возместить убытки, которые причинил ему этот сумасшедший рабочий?.. - Прикажу!.. - И возьмешь меня к себе во дворец? Рамсес посмотрел на нее. - Возьму, ты прекрасна. - В самом деле?.. - ответила она, обвивая руками его шею. - Посмотри на меня поближе... Среди красавиц Египта я занимаю лишь четвертое место. - Что это значит? - В Мемфисе или неподалеку от Мемфиса живет твоя первая. К счастью, она еврейка. В Сехеме - вторая... - Я ничего об этом не знаю, - заметил Рамсес. - Ах ты, голубь невинный! Наверно, не знаешь и про третью, в Оне?.. - Она разве тоже принадлежит моему дому? - Неблагодарный! - воскликнула красавица, ударив его цветком лотоса. - Через месяц ты скажешь то же обо мне... Но я не дам себя в обиду... - Как и твой отец... - Ты еще не простил его? Помни, я уйду... - Нет, останься... останься!.. На следующий день наместник присутствовал на празднике, которым почтил его Софра, похвалил перед всеми его управление провинцией и, в награду за убытки, причиненные пьяным работником, подарил половину сосудов и утвари из тех, что преподнесли ему в городе Оне. Вторую половину этих подарков получила дочь номарха, красавица Абеб, уже как придворная дама. Кроме того, она заставила выдать себе из казны Рамсеса пять талантов на наряды, лошадей и рабынь. Вечером наследник, зевая, сказал Тутмосу: - Царь, отец мой, преподал мне великую истину: женщины стоят дорого! - Хуже, когда их нет, - ответил щеголь. - Но у меня их четыре, и я даже не знаю, как это случилось. Двух я бы мог уступить... - И Сарру тоже? - Ее - нет, особенно если у нее родится сын. - Если ты назначишь этим горлицам хорошее приданое, мужья для них найдутся... Наследник опять зевнул. - Не люблю слушать о приданом, - сказал он. - А-а-а! Какое счастье, что я вырвусь наконец отсюда и буду жить среди жрецов... - Ты в самом деле думаешь об этом?.. - Приходится. Может быть, я узнаю от них наконец, отчего беднеют фараоны... А-а-а!.. Ну, и отдохну... 25 В тот же день в Мемфисе финикиянин Дагон, достопочтенный банкир наследника престола, лежал на диване под колоннадой своего дворца. Его окружали благоухающие хвойные растения, выращенные в кадках. Два черных раба охлаждали богача опахалами, а сам он, забавляясь обезьянкой, слушал доклад писца. Но вот раб, вооруженный мечом и копьем, в шлеме и со щитом (банкиру нравились военные доспехи), доложил о приходе почтенного Рабсуна, финикийского купца, проживающего в Мемфисе. Гость вошел, низко кланяясь, и искоса так посмотрел на Дагона, что тот приказал писцу и рабам удалиться. Затем, как человек осторожный, осмотрел все углы и сказал, обращаясь к гостю: - Ну, можно говорить. Рабсун сразу же приступил к делу. - Известно ли вашей чести, что из Тира приехал князь Хирам? Дагон привскочил на диване. - Да поразит проказа его и его княжество! - вскричал он. - Он мне как раз говорил, - продолжал хладнокровно гость, - что между вами вышло недоразумение. - Что называется недоразумением?.. - продолжал кричать Дагон. - Этот разбойник обокрал меня, ограбил, разорил... Когда я послал свои суда вслед за другими тирскими на запад за серебром, кормчие этого негодяя Хирама хотели поджечь их, посадить на мель... В результате мои корабли вернулись ни с чем, обгорелые, изломанные... Да сожжет его огонь небесный!.. - закончил в бешенстве ростовщик. - А если у Хирама есть для вашей чести выгодное дело? - спросил хладнокровно гость. Буря, бушевавшая в груди Дагона, сразу улеглась. - Какое у него может быть для меня дело? - спросил он уже вполне спокойным тоном. - Он сам расскажет это вашей чести, но ему надо сначала повидаться с вами. - Ну, так пусть придет ко мне. - А он думает, что это вы должны явиться к нему. Ведь он член Высшего совета Тира. - Так он сдохнет, прежде чем я пойду к нему!.. Гость придвинул кресло к дивану, на котором возлежал Дагон, и похлопал его по ляжке. - Дагон, - сказал он, - будь благоразумен. - Почему это я неблагоразумен и почему ты не говоришь мне "ваша честь". - Не будь дураком, Дагон, - ответил гость. - Если он не пойдет к тебе и ты не пойдешь к нему, как же вы договоритесь о делах? - Это ты дурак, Рабсун! - снова рассердился банкир. - Потому что если я пойду к Хираму, то пусть у меня рука отсохнет, если я из-за этой вежливости не потеряю половины моего заработка. Гость подумал и сказал: - Вот это мудрые слова. Так вот что я тебе скажу. Ты приходи ко мне, и Хирам придет ко мне, и вы у меня все обсудите. Дагон склонил голову набок и, лукаво подмигнув, спросил: - Эй, Рабсун, скажи прямо, сколько ты за это получил? - За что? - За то, что я приду к тебе и сговорюсь с этим мерзавцем? - В этом деле заинтересована вся Финикия, и я зарабатывать на нем не собираюсь, - ответил Рабсун с возмущением. - Пусть тебе так долги платят, как это правда! - Ну, так пусть мне их совсем не платят, если я на этом что-нибудь заработаю! Лишь бы Финикия на этом ничего не потеряла! - гневно закричал Рабсун. И они расстались. Под вечер Дагон сел в носилки, которые несли шесть рабов. Впереди бежали два гонца с жезлами и два с факелами; за носилками шло четверо слуг, вооруженных с ног до головы не ради безопасности, а потому что Дагон с некоторых пор любил окружать себя вооруженными людьми, словно воин. Он вылез из носилок с важным видом и, поддерживаемый двумя рабами (третий нес над ним зонт), вошел в дом Рабсуна. - Где же он, этот... Хирам? - высокомерно спросил он хозяина. - Его нет. - Как? Мне его ждать? - Его нет в этой комнате, но он находится в третьей отсюда, у моей жены, - ответил хозяин. - Сейчас он в гостях у нее. - Я туда не пойду!.. - заявил ростовщик, усаживаясь на диван. - Ты пойдешь в соседнюю комнату, и он придет туда же. После не слишком долгих пререканий Дагон уступил и немного спустя по знаку, данному хозяином дома, прошел в соседнюю комнату. Одновременно из следующей комнаты вышел человек невысокого роста с седой бородой, облаченный в золотистое одеяние, с золотым обручем на голове. - Вот, - заявил хозяин, стоя посредине, - его милость князь Хирам, член Высшего совета Тира. А это достопочтенный Дагон, банкир его высочества - наследника престола и наместника Нижнего Египта. Оба знатных гостя поклонились друг другу, скрестив на груди руки, и присели за отдельные столики посреди комнаты. Хирам чуть-чуть распахнул одежду, чтобы показать огромную золотую медаль, висевшую у него не шее. В ответ на это Дагон стал играть толстой золотой цепью, полученной от царевича Рамсеса. - Я, Хирам, - начал старик, - приветствую вас, господин Дагон, и желаю вам большого богатства и успеха в делах. - Я, Дагон, приветствую вас, господин Хирам, и желаю вам того же, чего вы мне желаете. - Вы что, ссориться со мной хотите? - накинулся на него Хирам. - Где же я ссорюсь?.. Рабсун, скажи, разве я ссорюсь? - возразил Дагон. - Лучше уж пусть ваша честь говорит о деле, - успокаивал его хозяин. Минуту подумав, Хирам сказал: - Ваши друзья из Тира шлют вам через меня горячий привет. - А больше они мне ничего не шлют? - спросил насмешливо Дагон. - А чего же вам еще от них надо? - ответил Хирам, повышая голос. - Тише!.. Не ссорьтесь!.. - вмешался хозяин. Хирам несколько раз глубоко вздохнул и сказал: - Это верно, нам не надо ссориться. Тяжелые времена наступают для Финикии... - А что? Море затопило ваш Тир или Сидон?.. - насмешливо спросил Дагон. Хирам сплюнул и спросил: - С чего это вы сегодня такой злой?.. - Я всегда злой, когда меня не называют "ваша честь". - А почему вы не называете меня "ваша милость"?.. Ведь я, кажется, князь!.. - Может быть - в Финикии, - ответил Дагон. - Но уже в Ассирии у любого вельможи вы три дня ожидаете в прихожей аудиенции. А когда вас примут - лежите на животе, как всякий финикийский торговец. - А что бы вы делали перед дикарем, который может вас посадить на кол?.. - вскричал Хирам. - Что бы я делал, не знаю, - ответил Дагон. - Но в Египте я сижу на одном диване с наследником, который теперь вдобавок еще и наместник. - Побольше согласия, ваша честь!.. Побольше согласия, ваша милость!.. - увещевал обоих хозяин. - Согласия!.. Я согласен, что этот господин - простой финикийский торгаш, а не хочет относиться ко мне с должным почтением... - крикнул Дагон. - У меня сто кораблей!.. - крикнул еще громче Хирам. - А у его святейшества фараона двадцать тысяч городов, городков и селений! - Вы погубите все дело и всю Финикию!.. - вмешался Рабсун, повышая голос. Хирам сжал кулаки, но промолчал. - Вы должны, однако, признать, ваша честь, - сказал он минуту спустя, обращаясь к Дагону, - что из этих двадцати тысяч городов фараону принадлежит в действительности не так уж много. - Вы хотите сказать, ваша милость, - ответил Дагон, - что семь тысяч городов принадлежат храмам и семь тысяч - знатным вельможам?.. Во всяком случае, царю остается еще семь тысяч целиком... - Не совсем! Если из этого, ваша честь, вычтете около трех тысяч, находящихся в закладе у жрецов, и около двух тысяч - в аренде у наших финикиян... - Ваша милость говорит правду, - согласился Дагон, - но все-таки у фараона остается около двух тысяч очень богатых городов... - Тифон вас попутал!.. - рявкнул, в свою очередь, Рабсун. - Станете тут считать города фараона, чтоб его... - Тсс!.. - прошептал Дагон, вскакивая с кресла. - Когда над Финикией нависла беда!.. - докончил Рабсун. - Разрешите же мне наконец узнать, какая беда, - перебил Дагон. - Дай сказать Хираму, тогда узнаешь, - ответил хозяин. - Пусть говорит... - Известно ли вашей чести, что случилось в гостинице "У корабля" нашего брата Асархаддона? - спросил Хирам. - У меня нет братьев среди трактирщиков!.. - презрительно отрезал Дагон. - Молчи!.. - крикнул с негодованием Рабсун, хватаясь за рукоять кинжала. - Ты глуп, как пес, который лает со сна... - Чего он сердится, этот... этот... торговец костями?.. - ответил Дагон, тоже хватаясь за нож. - Тише!.. Не ссорьтесь!.. - успокаивал их седобородый князь, в свою очередь, протягивая руку к поясу. С минуту у всех троих раздувались ноздри и сверкали глаза. Наконец Хирам, успокоившийся раньше других, начал как ни в чем не бывало: - Несколько месяцев назад в гостинице Асархаддона остановился некий Пхут из города Харран... - Он приезжал, чтоб получить пять талантов с какого-то жреца, - вставил Дагон. - Ну и что дальше? - спросил Хирам. - Ничего. Он заручился покровительством одной жрицы и по ее совету отправился искать своего должника в Фивы. - Ум у тебя, как у ребенка, а язык, как у бабы... - сказал Хирам. - Этот харранец - не харранец, а халдей, и зовут его не Пхут, а Бероэс... - Бероэс?.. Бероэс?.. - повторил, вспоминая что-то, Дагон. - Где-то я слышал это имя. - Слышал?.. - проговорил презрительно Хирам. - Бероэс - мудрейший жрец в Вавилоне, советник ассирийских князей и самого царя. - Пусть его будет чьим угодно советником, только бы не фараона... Какое мне до этого дело? - сказал ростовщик. Рабсун вскочил с кресла и, грозя кулаком у самого носа Дагона, крикнул: - Ты - боров, откормленный на помоях с фараоновой кухни. Тебе столько же дела до Финикии, сколько мне до Египта... Если б ты мог, ты бы за драхму продал родину. Пес!.. Прокаженный!.. Дагон побледнел, однако ответил спокойным тоном: - Что говорит этот лавочник?.. В Тире у меня сыновья обучаются мореплаванию; в Сидоне живет моя дочь с мужем. Половину своего состояния я ссудил Высшему совету, хотя не получаю за это даже десяти процентов. А этот лавочник говорит, что мне нет дела до Финикии... Послушай, Рабсун, - прибавил он, - я желаю твоей жене и детям и теням твоих отцов, чтобы ты столько же заботился о них, сколько я о каждом финикийском корабле, о каждом камне Тира, сидона и даже Зарпата и Ашибу (*79). - Дагон говорит правду, - вставил Хирам. - Я не забочусь о Финикии? - продолжал банкир, начиная опять горячиться. - А сколько финикиян я перетянул сюда, чтоб они тут богатели, и какой мне от этого прок? Я не забочусь?.. Хирам привел в негодность два моих корабля и лишил меня больших заработков, а ведь вот, когда дело касается Финикии, я все-таки сижу с ним в одной комнате... - Потому что ты думал, что разговор будет у вас о том, чтобы кого-то надуть, - заметил Рабсун. - Чтоб ты так думал о смерти, дурак!.. - ответил Дагон. - Как будто я ребенок и не понимаю, что если Хирам приезжает в Мемфис, так уж, наверно, не ради торговых дел. Эх, Рабсун! Тебе бы прослужить у меня годика два мальчишкой, подметающим конюшню... - Довольно!.. - крикнул Хирам, ударяя кулаком по столику. - Мы никогда не кончим с этим халдейским жрецом, - пробурчал Рабсун с таким хладнокровием, как будто не его только что обругали. Хирам откашлялся. - У этого человека действительно есть дом и земля в Харране, - сказал он, - и там он именуется Пхутом. Он получил письма от хеттских купцов к сидонским, и потому его прихватил с собой наш караван. Сам он хорошо говорит по-финикийски, расплачивался честно, ничего лишнего не требовал, так что наши люди очень его полюбили. Но, - продолжал Хирам, почесав бороду, - когда лев наденет на себя воловью шкуру, у него всегда будет торчать из-под нее хотя бы кончик хвоста. И так как этот Пхут большой умница и держал себя очень уверенно, то предводитель каравана взял да и просмотрел потихоньку его багаж. Ничего особенного он не нашел, кроме медали с изображением богини Ашторет. При виде этой медали у предводителя каравана сердце замерло. Откуда вдруг у хетта финикийская медаль?.. И когда приехали в Сидон, он тотчас же заявил об этом старейшинам, и с тех пор наша тайная полиция глаз с Пхута не спускала. Однако он оказался таким умницей, что за несколько дней, что он прожил в Сидоне, все его полюбили. Он молился и приносил жертвы богине Ашторет, платил золотом, не занимал и не давал взаймы, вел знакомство только с финикиянами. Словом, напустил такого туману, что наблюдение за ним ослабело, и он спокойно доехал до Мемфиса. Тут наши старейшины стали опять наблюдать за ним, но ничего не обнаружили, догадывались только, что это, должно быть, важная персона, а не простой харранский горожанин. Только Асархаддону удалось случайно выследить, - а вернее, лишь напасть на след, - что этот якобы Пхут провел целую ночь в старом храме Сета, который здесь пользуется большим влиянием. - Там собираются только верховные жрецы на важные совещания, - заметил Дагон. - И это бы еще ничего не значило, - продолжал Хирам, - но один из наших купцов месяц тому назад вернулся из Вавилона со странными известиями. За щедрый подарок кто-то из придворных вавилонского наместника рассказал ему, что Финикии грозит беда... "Вас хотят захватить ассирийцы, - говорил этот придворный нашему купцу, - а израильтян заберут египтяне. Великий халдейский жрец Бероэс был послан к фиванским жрецам, чтобы заключить с ними договор". Вы должны знать, - продолжал Хирам, - что халдейские жрецы считают египетских своими братьями. А так как Бероэс пользуется большим влиянием при дворе царя Ассара, то слухи об этом договоре весьма правдоподобны. - А на что ассирийцам Финикия? - спросил Дагон, грызя ногти. - А на что вору чужой амбар? - ответил Хирам. - Какое значение может иметь договор Бероэса с египетскими жрецами? - вставил сидевший в задумчивости Рабсун. - Дурак ты!.. - возразил Дагон. - Ведь фараон делает только то, что решают на своих совещаниях жрецы. - Будет и договор с фараоном, не беспокойтесь, - перебил Хирам. - В Тире известно, что в Египет едет с большой свитой и подарками ассирийский посол Саргон. Он будто бы хочет побывать в Египте и договориться с министрами о том, чтобы в египетских документах не писали, что Ассирия платит дань фараонам. В действительности же он едет для заключения договора о разделе стран, расположенных между нашим морем и рекой Евфратом. - Провались они все! - выругался Рабсун. - А что ты думаешь об этом, Дагон? - спросил Хирам. - А как бы вы поступили, если бы на вас в самом деле напал Ассар? Хирам весь затрясся от негодования. - Что?.. Мы сели бы на корабли с семьями и со всем добром, а этим собакам оставили бы одни развалины и гниющие трупы рабов. Разве мы не знаем стран больше и красивее Финикии, где можно основать новую родину, богаче, чем эта?.. - Да хранят нас боги от такой крайности! - сказал Дагон. - Вот в том-то и дело. Нужно спасти нынешнюю Финикию от полного уничтожения, - продолжал Хирам. - И ты, Дагон, можешь многое для этого сделать. - Что, например?.. - Можешь узнать у жрецов, был ли у них Бероэс и заключил ли с ними такой договор. - Это страшно трудно! - проговорил шепотом Дагон. - Но, может быть, мне удастся найти такого жреца, который все расскажет. - А можешь ли ты, - продолжал Хирам, - через кого-нибудь из придворных помешать заключению договора с Саргоном? - Это тоже очень трудно. Одному мне этого не добиться. - Я буду тебе помогать. А золото доставит Финикия. Уже сейчас там устраивают сбор. - Я сам дал два таланта, - заявил вполголоса Рабсун. - Я дам десять, - сказал Дагон. - Но что я получу за свои труды?.. - Что?.. Ну, десять кораблей, - ответил Хирам. - А сколько ты заработаешь? - спросил Дагон. - Мало тебе?.. Ну, получишь пятнадцать. - Я спрашиваю, что ты заработаешь? - настаивал Дагон. - Дадим тебе двадцать. Довольно? - Ну хорошо. А вы покажете мне дорогу в страну серебра? - Покажем. - И туда, где вы добываете олово? - Ладно... - И туда, где родится янтарь? - заключил Дагон. - Чтоб тебе когда-нибудь сдохнуть! - ответил князь Хирам, милостиво протягивая ему руку. - Но ты не будешь больше злобиться на меня за те два судна?.. Дагон вздохнул. - Я постараюсь забыть. Но... Какие были бы у меня богатства, если б вы меня тогда не прогнали!.. - Довольно!.. - вмешался Рабсун. - Говорите о Финикии. - Через кого ты узнаешь про Бероэса и про договор? - спросил Дагона Хирам. - Не спрашивай. Об этом опасно говорить, потому что тут замешаны жрецы. - А через кого ты можешь помешать договору? - Я думаю... Я думаю, что, пожалуй, через наследника. У меня много его расписок. Хирам поднял руку. - Наследник? Очень хорошо. Он ведь будет фараоном, и, может быть, даже скоро... - Тс... - остановил его Дагон, ударив кулаком по столу. - Чтоб у тебя язык отнялся за такие разговоры! - Вот боров... - вскричал Рабсун, размахивая кулаком перед самым носом ростовщика. - Вот глупый торгаш! - ответил Дагон с насмешливой улыбкой. - Тебе бы, Рабсун, продавать сушеную рыбу и воду на улице, а не соваться в государственные дела. В бычьем копыте, выпачканном египетской грязью, больше ума, чем у тебя, пять лет прожившего в столице Египта!.. Чтоб тебя свиньи слопали! - Тише!.. Тише!.. - вмешался Хирам. - Вы не даете мне кончить. - Говори, ибо ты мудр и тебе внимает мое сердце, - заявил Рабсун. - Раз ты, Дагон, имеешь влияние на наследника, то это очень хорошо, - про