- ответил Пентуэр. - Как видишь, досточтимый государь, и мы можем пригодиться на войне. Он замолчал. Из глубины долины до них донесся какой-то шум, сперва чуть слышный, потом все более и более явственный. Заслышав шум, прижавшиеся к склону горы египетские солдаты стали вскакивать, осматривать оружие, перешептываться... Но короткая команда офицеров успокоила их, и снова над скалами воцарилась мертвая тишина. Тем временем шум вдали усиливался и перешел в гул; в общем звучании множества голосов можно было различить песни, звуки флейт, скрип возов, лошадиное ржание и команду предводителей. У Рамсеса сердце забилось сильнее. Он не мог больше сдержать любопытства и вскарабкался на скалистый выступ, откуда видна была значительная часть долины. Там, окруженный клубами желтоватой пыли, медленно подвигался ливийский корпус, растянувшись на несколько верст, словно змея, кожа которой испещрена красными, синими и белыми пятнами. Впереди ехало десятка полтора всадников; один из них - видный, в белой одежде - сидел на лошади, как на скамье, свесив обе ноги на левую сторону. За всадниками следовала толпа пращников в серых рубахах, потом какой-то вельможа в носилках, под огромным зонтом. Дальше шел отряд копьеносцев в синих и красных одеждах, потом огромная толпа почти голых людей, вооруженных палицами, опять пращники и копьеносцы, снова пращники, а за ними вооруженные косами и топорами люди в красном. Шли они приблизительно по четыре в ряд. Но, несмотря на окрики офицеров, порядок все время нарушался и следовавшие друг за другом четверки сбивались в кучу. С шумом и песнями ливийская змея медленно выползла в самую широкую часть долины, напротив завода и озер. Здесь строй сбился еще больше. Шедшие впереди остановились, так как им было сказано, что в этом месте будет привал; задние же ускорили шаг, чтобы поскорее дойти до цели и отдохнуть. Некоторые выбегали из рядов и, кинув оружие на землю, бросались в озеро или зачерпывали из него рукой вонючую воду; другие, присев на песок, доставали из мешка финики или пили из глиняных фляг воду с уксусом. Высоко над лагерем кружило несколько ястребов. При виде этой картины Рамсеса охватила невообразимая скорбь и страх. Перед глазами замелькали черные точки, голова закружилась, - в эту минуту он готов был отказаться от трона, лишь бы очутиться в другом месте и не видеть всего, что будет. Он соскользнул вниз и безумным взглядом смотрел вперед. В это время к нему подошел Пентуэр и сильно тряхнул его за плечо. - Очнись, государь, - сказал он. - Патрокл ожидает приказа... - Патрокл? - повторил Рамсес и повернулся. Перед ним стоял Пентуэр, бледный, но спокойный. Немного дальше тоже бледный Тутмос держал в дрожащей руке офицерский свисток. Из-за холма выглядывали солдаты, на лицах которых видно было глубокое волнение. - Рамсес, - повторил Пентуэр, - войска ждут приказа... Царевич с отчаянной решимостью посмотрел на жреца и сдавленным голосом произнес: - Начнем... Пентуэр поднял кверху свой блестящий талисман и начертил им несколько знаков в воздухе. Тутмос тихо свистнул, свист этот повторился в отдаленных ущельях справа и слева, и египетские пращники стали карабкаться на холмы. Был полдень. Рамсес постепенно пришел в себя и внимательно осмотрелся кругом. Он видел свой штаб, отряд копьеносцев и секироносцев под командой старых офицеров и, наконец, пращников, медленно взбирающихся на скалы... Он был уверен, что никто из этих людей не хочет не только погибнуть, но даже драться и шевелиться под этим палящим зноем. Вдруг с вершины одного из холмов раздался громоподобный голос, мощный, как львиный рык: - Солдаты его святейшества фараона, сокрушите этих ливийских собак! С вами боги! И в ответ тотчас же прозвучал протяжный боевой клич египетской армии и оглушительный рев ливийцев. Наследник, которому незачем уже было скрываться, поднялся на холм, откуда хорошо была видна картина боя. Длинной цепью растянулись египетские пращники, точно выросшие из-под земли, а в нескольких сотнях шагов от них кишели, утопая в клубах пыли, ливийские орды. Послышались звуки рожков, свистки и проклятия неприятельских офицеров, призывающих к порядку. Те, что отдыхали, вскочили с места, те, что пили воду, схватив оружие, бросились к своим; среди сутолоки и криков беспорядочная толпа стала строиться в шеренги. Тем временем египетские пращники метали по нескольку камней в минуту, размеренно, спокойно, как на ученье. Начальники указывали своим отрядам группы неприятелей, и солдаты в несколько минут засыпали их градом свинцовых пуль и камней. Рамсес видел, как после каждого такого залпа группа рассеивалась, часто оставляя на месте какого-нибудь солдата. Все же ливийцам удалось построиться в ряды и отступить за линию нападения; вперед выступили их пращники и с такой же быстротой и спокойствием стали отвечать египтянам. Время от времени в их цепи раздавался смех и крик ярости - это означало, что от их ударов падал кто-нибудь из египетских пращников. Вскоре камни стали свистеть над головой царевича и его свиты. Ловким ударом одному из адъютантов перебило плечо, у другого сбросило шлем с головы, третий камень упал у ног наследника, разбился о скалу и засыпал ему лицо осколками, обжигающими, как кипяток. Ливийцы громко хохотали, выкрикивая что-то; быть может, проклятия вражескому полководцу. Страх, жалость и пронизывающая все его существо скорбь в одно мгновение покинули Рамсеса. Он не видел больше людей, которым угрожали муки и смерть; перед ним были дикие звери, которых надо было истребить или обезвредить. Машинально протянул он руку к мечу, чтобы повести в наступление ожидавших приказа копьеносцев, но его остановило чувство гадливости. Он не станет пятнать себя кровью этой голытьбы!.. На что тогда солдаты? Тем временем борьба продолжалась, и отважные ливийские пращники, с криками и даже с песнями, стали подвигаться вперед. С обеих сторон снаряды жужжали, как шмели, гудели, как рои пчел, и, встречаясь в воздухе, с треском ударялись друг о друга. Поминутно то на той, то на другой стороне кто-нибудь из воинов со стоном уходил в тыл или падал мертвым. Это не останавливало, однако, других; они дрались с яростью, переходившей в неукротимое бешенство и самозабвение. Вдруг вдалеке на правом крыле раздались звуки рожков и многократно повторяемые крики. Это неустрашимый Патрокл, с утра успевший уже напиться, ринулся на передний отряд неприятеля. - В атаку! - скомандовал царевич. Приказ тотчас же был повторен: зазвучал рожок, один, другой... десятый, и мгновенно из всех ущелий стали выползать египетские сотники. Рассыпавшиеся по холмам пращники удвоили свое рвение, а тем временем в долине против ливийцев не спеша, но зато в полном порядке, выстраивались колонны египетских копьеносцев и секироносцев. - Усилить центр! - скомандовал наследник. Рожок повторил приказ. За двумя колоннами первой линии встали еще две колонны. Не успели египтяне под градом камней и стрел закончить этот маневр, как ливийцы по их примеру построились в восемь рядов против главного корпуса. - Подтянуть резервы! - приказал наследник. - Посмотри-ка, - обратился он к одному из адъютантов, - готово ли левое крыло? Адъютант, чтобы лучше охватить взором долину, побежал туда, где дрались пращники, и вдруг упал, но, падая, успел сделать знак рукой. Вместо него бросился вперед другой офицер и быстро вернулся с сообщением, что оба фланга корпуса, которым командовал наследник, находятся в полной готовности. Шум со стороны отряда Патрокла усиливался, и вдруг над вершинами холмов поднялись густые клубы черного дыма. К Рамсесу подбежал офицер с донесением от Пентуэра, что греческие полки подожгли лагерь ливийцев. - Прорвать центр! - скомандовал наследник. Несколько рожков один за другим заиграли сигнал "в атаку". Когда они смолкли, в центральной колонне раздалась команда, ритмическая дробь барабанов и мерный топот пехоты. - Раз... два!.. раз... два!.. раз... два!.. Команда была повторена на правом и на левом флангах. Снова затрещали барабаны, и фланговые колонны двинулись вперед: раз... два!.. раз... два!.. Ливийские пращники начали отступать, засыпая египетские войска камнями. И хотя то и дело падал какой-нибудь солдат, колонны продолжали идти мерным шагом, не нарушая строя: раз... два!.. раз... два!.. Желтые клубы пыли, отмечая движение египетских батальонов, становились все гуще и гуще. Пращники не могли уже метать камни; воцарилась сравнительная тишина, среди которой раздавались стоны и вопли раненых воинов. - Они даже на учениях редко так маршировали, - заметил царевич, обращаясь к своему штабу. - Сегодня они не боятся палок, - пробурчал старый офицер. Расстояние между наступающими войсками египтян и ливийцами уменьшалось с каждой минутой, но варвары стояли недвижимо, а за их линией появилась какая-то длинная тень. Очевидно, к центру, которому грозила мощная атака, подходило подкрепление. Наследник сбежал с холма и вскочил на лошадь. Из ущелий выступили последние египетские резервы и, построившись, ожидали приказа. За пехотой показалось несколько сот азиатских всадников на низкорослых, но выносливых лошадях. Царевич поскакал за атакующими, и шагов через сто ему попался новый холм, невысокий, но с которого можно было обозреть все поле сражения. Свита, азиатские конники, резервная колонна спешили следом. Рамсес нетерпеливо посмотрел в сторону левого фланга, откуда должен был появиться Ментесуфис, но его не было. Ливийцы стояли, не двигаясь с места. Положение с каждой минутой становилось серьезнее. Корпус Рамсеса был самый мощный, но против него были выставлены почти все силы ливийцев. Количественно обе стороны были равны. Наследник не сомневался в победе, но его волновала мысль, что такой сильный противник может нанести большой урон. Впрочем, всякое сражение имеет свои неожиданности. На те силы, что брошены в атаку, влияние полководца уже не распространяется, их у него уже нет. В распоряжении царевича оставался только резервный полк и кучка кавалерии, и если какая-нибудь из египетских колонн будет разбита или к неприятелю подоспеют новые подкрепления... Рамсес провел рукою по лбу. В этот момент он почувствовал всю ответственность главнокомандующего. Он был похож на игрока, который, поставив все, бросил уже кости и ждет, как они лягут. Египтяне находились в нескольких десятках шагов от ливийских колонн. Команда... рожки... Барабанная дробь участилась, и шеренги пустились бегом: раз-два-три!.. раз-два-три!.. Но и со стороны неприятеля послышался рожок, спустились наперевес два ряда копий, затрещали барабаны. Бегом... Взвились новые клубы пыли и слились в один сплошной туман. Рев человеческих голосов, треск копий, душераздирающие стоны, мгновенно тонущие в общем шуме... По всей линии боя уже не видно было ни людей, ни оружия, и лишь желтая пыль растянулась исполинской змеей. Более густая завеса тумана означала место, где колонны сбились в схватке, более редкая - где был разрыв. После нескольких минут адского шума наследник заметил, что облако пыли на левом фланге постепенно загибается назад. - Усилить левый фланг! - скомандовал он. Половина резерва помчалась в указанном направлении и скрылась в желтом облаке. Но левый фланг уже выпрямился и одновременно правый стал медленно продвигаться вперед. Центр же, имевший наибольшее значение, не двигался с места. - Усилить центр! - скомандовал наследник. Вторая половина резерва двинулась вперед и скрылась в клубах пыли. Крик на минуту усилился, но движения вперед не было видно. - Здорово дерутся, негодяи! - обратился к наследнику старый офицер из свиты. - Как раз пора бы подойти Ментесуфису. Царевич подозвал командира азиатской кавалерии. - Посмотри-ка, туда, вправо, - сказал он, - там, должно быть, разрыв. Вклинься туда осторожно, чтобы не потоптать наших солдат, и ударь во фланг центральной колонны этих собак. - Они, должно быть, на цепи: очень уж долго стоят на месте, - ответил со смехом азиат. Он оставил с царевичем человек двадцать своих кавалеристов, а с остальными поскакал рысью исполнять приказ, выкрикивая: "Да живешь ты вечно, наш вождь!" Зной был нестерпимый. Царевич напрягал зрение и слух, стараясь проникнуть сквозь стену пыли. Ждал... и ждал... Вдруг он вскрикнул от радости: среднее облако заколебалось и продвинулось вперед... Потом опять остановилось... опять продвинулось... И стало подвигаться медленно-медленно вперед... Стоял такой гул, что трудно было понять, что он означает: ярость, победу или поражение. Вдруг правый фланг ливийцев стал как-то странно выгибаться и отступать. Позади него показалось новое облако пыли. В то же время прискакал верхом Пентуэр и крикнул: - Патрокл заходит ливийцам в тыл! Замешательство на правом фланге увеличилось и стало приближаться к центру. Было видно, что ливийцы начинают отступать и что смятение охватывает даже главную колонну. Весь штаб главнокомандующего лихорадочно следил за перемещением желтого облака. Вскоре беспорядок захватил и левый фланг. Там среди ливийцев уже началось бегство. - Пусть я не увижу завтра солнца, если это еще не победа! - воскликнул старый офицер. Прискакал гонец от жрецов, следивших с самого высокого холма за ходом сражения, и сообщил, что на левом фланге видны отряды Ментесуфиса и что ливийцы окружены с трех сторон. - Они бежали бы уже все, как испуганные лани, - говорил, едва переводя дух, гонец, - если бы им не мешали пески. - Победа! Живи вечно, наш вождь! - вскричал Пентуэр. Был всего третий час. Азиатские конники крикливыми голосами распевали песни, пуская в небо стрелы в честь царевича. Штабные офицеры спешились, бросились к ногам наследника, сняли его с седла и подняли вверх, возглашая: - Вот могучий полководец! Ты растоптал врагов Египта! Амон стоит по твою правую и левую руку, кто же может противостоять тебе? Тем временем ливийцы, все время отступая, поднялись на южные песчаные холмы, преследуемые египтянами. Теперь уже поминутно из облака пыли выплывали всадники и мчались к Рамсесу. - Ментесуфис зашел им в тыл! - кричал один. - Две сотни сдались! - кричал другой. - Патрокл зашел им в тыл! - У ливийцев захвачено три знамени: барана, льва и ястреба! Вокруг штаба собиралось все больше и больше гонцов. Люди были все в крови и в пыли. - Живи вечно! Живи вечно, наш вождь! Царевич то смеялся, то плакал от возбуждения. - Боги смилостивились надо мной, - говорил он свите. - Я думал, что мы проиграем... Печален жребий полководца, который не извлекает меча из ножен и ничего не видит, но должен отвечать за все. - Живи вечно, победоносный полководец! - раздавались крики. - Хороша победа, - рассмеялся царевич. - Я не знаю даже, как это получилось... - Выиграл битву и сам удивляется, как это получилось! - крикнул кто-то из свиты. - Говорю вам, я так и не знаю, что такое бой. - Успокойся, государь, ты так мудро расставил войска, - ответил Пентуэр, - что неприятель должен был пасть. А каким образом? Это уже дело полков. - Я даже не дотронулся до меча! Не видел ни одного ливийца! - жаловался царевич. На южных взгорьях все еще клубилось и бурлило, но в долине пыль начинала уже оседать. Тут и там, точно сквозь дымку, видны были кучки египетских солдат с поднятыми вверх копьями. Наследник повернул лошадь в ту сторону и помчался на покинутое поле сражения, где только что происходила схватка центральных колонн. Это была широкая площадь в несколько сот шагов, вся изрытая глубокими ямами, усеянная телами раненых и убитых. С той стороны, откуда подъехал царевич, валялись длинной цепью египтяне, потом ливийцы - их было больше, - затем вперемежку египтяне и ливийцы, дальше - почти одни ливийцы. Трупы лежали рядами, а кое-где по три-четыре трупа, один на другом. На песке темнели бурые пятна крови. Раны были ужасны: у одного отрезаны обе руки, у другого рассечена пополам голова до самого туловища, у третьего вывалились внутренности... Некоторые еще бились в предсмертных судорогах и изо рта, наполненного песком, вырывались проклятия или мольба о смерти. Наследник быстро проехал мимо, не оглядываясь, хотя некоторые раненые приветствовали его слабеющими голосами. Немного дальше он встретил первую партию пленников, которые пали перед ним ниц, моля о пощаде. - Обещайте милость побежденным, выразившим покорность, - приказал он свите. Несколько всадников поскакали в разных направлениях. Вскоре послышался звук рожка и вслед за тем громкий голос: - По приказу наследника-главнокомандующего, раненых и пленников не убивать. В ответ на это раздались смешанные крики, должно быть, пленных. - По приказу главнокомандующего, - звучал певучий голос в противоположной стороне, - раненых и пленных не убивать!.. Между тем на южных холмах битва прекратилась, и два наиболее крупных соединения ливийцев сложили оружие перед греческими полками. Доблестный Патрокл из-за жары, как он сам говорил, или от горячительных напитков, как полагали другие, едва держался в седле. Он вытер слезящиеся глаза и обратился к пленным. - Паршивые псы, - кричал он, - поднявшие грешные руки на войска фараона! (Чтобы вас сожрали черви!) Вы будете раздавлены, как вши под ногтем благочестивого египтянина, если сейчас же не скажете, куда девался ваш предводитель. Чтоб ему проказа изъела ноздри и высосала гнойные глаза!.. В этот момент подъехал наследник. Патрокл почтительно приветствовал его, не прерывая допроса: - Велю нарезать ремней из вашей кожи и всех посажу на кол, если не узнаю сейчас же, где эта ядовитая гадина, этот помет дикой свиньи, брошенный в навоз. - Вот где наш предводитель! - воскликнул один из ливийцев, указывая на кучку всадников, медленно уходивших в глубь пустыни. - Это что такое? - спросил наследник. - Презренный Муссаваса спасается бегством! - ответил Патрокл, чуть было не свалившись с лошади. Кровь ударила Рамсесу в голову. - Так это Муссаваса? Спасается бегством? Эй! У кого там лучшие кони - за мной! - Ну, теперь заревет этот разбойник, этот погонщик баранов, - расхохотался Патрокл. Пентуэр преградил царевичу дорогу. - Вашему высочеству нельзя преследовать беглецов. - Как? - вспылил наследник. - За все время сражения я ни разу не поднял меча, а теперь должен выпустить из рук ливийского предводителя?.. Что скажут солдаты, которых я посылал под копья и секиры? - Армия не может оставаться без главы. - Но здесь Патрокл, и Тутмос, и, наконец, Ментесуфис. Какой же я полководец, если мне запрещено преследовать врага! Ведь они всего в нескольких сотнях шагов и лошади у них измучены. - Через какой-нибудь час мы будем здесь вместе с ними. Тут рукой подать, - говорили азиатские всадники. - Патрокл! Тутмос! Оставляю на вас армию. Вы отдохните, а я сейчас же вернусь! - крикнул наследник и, пришпорив лошадь, пустился рысью, увязая в песке. За ним последовали двадцать конников и Пентуэр. - А ты зачем с нами, пророк? - спросил его царевич. - Ступай лучше спать. Ты оказал нам сегодня ценные услуги. - Быть может, я еще пригожусь тебе, - ответил Пентуэр. - Но сейчас оставайся... Я приказываю... - Верховная коллегия поручила мне ни на шаг не отставать от тебя. Наследника передернуло. - А если мы попадем в засаду? - спросил он. - Что ж, я и там буду с тобой, государь, - ответил жрец. 19 В его тоне было столько доброжелательности, что удивленный царевич не стал с ним спорить. Они выехали в пустыню: шагах в двухстах позади была армия, а впереди, в нескольких сотнях шагов - убегающий враг, но как ни хлестали лошадей, - и те, что убегали, и те, кто их догонял, - подвигались с большим трудом. Сверху на них лился нестерпимый солнечный зной; в рот, в нос, а главное, в глаза забивалась едкая пыль, а под ногами лошадей при каждом шаге осыпался раскаленный песок. В воздухе царила мертвенная тишина. - Ведь все время так не будет, - сказал наследник. - Будет еще хуже, - ответил Пентуэр. - Видишь, царевич, - указал он на бегущих, - у тех лошади увязают по колени. Царевич рассмеялся. Как раз в это время они вступили на более твердую почву и шагов сто проехали рысью, но тотчас же дорогу преградило песчаное море, и им пришлось снова продвигаться, плетясь шаг за шагом. Люди обливались потом, лошади стали покрываться пеной. - Жарко! - прошептал царевич. - Слушай, государь! - обратился к нему Пентуэр. - Неподходящий сегодня день для погони в пустыне. С самого утра священные насекомые проявляли большое беспокойство, а потом впали в оцепенение. И мой жреческий нож не входил в глиняные ножны, что означает необычайный зной. А оба эти явления - жара и оцепенение насекомых - предвещают, очевидно, ураган. Вернемся. Мы не только потеряли из глаз лагерь, но даже шум его не долетает до нас. Рамсес посмотрел на жреца почти с презрением. - И ты думаешь, пророк, что я, пообещав поймать Муссавасу, - сказал он, - могу вернуться ни с чем из страха перед зноем и ураганом? Они продолжали продвигаться вперед. В одном месте почва стала опять твердой, благодаря чему они приблизились к убегающим на расстояние полета камня, пущенного из пращи. - Эй, вы, там! - крикнул наследник, - сдавайтесь! Ливийцы даже не оглянулись. С трудом брели они по песку. Можно было думать, что им уже не уйти. Но вскоре отряд наследника опять попал в глубокий песок, а те ускорили шаг и исчезли за буграми. Азиаты выкрикивали проклятия. Царевич стиснул зубы. Но вот лошади стали увязать еще глубже и останавливаться. Всадникам пришлось спешиться. Вдруг один из азиатов побагровел и упал на песок. Рамсес велел покрыть его плащом и сказал: - Подберем на обратном пути. С большим трудом добрались они до вершины песчаной возвышенности и увидели ливийцев; дорога и для них была очень тяжела, две лошади у них стали. Египетский лагерь совсем скрылся из виду, и если бы Пентуэр и азиаты не умели ориентироваться по солнцу, им не удалось бы уже попасть обратно. Из отряда наследника упал еще один конник, изрыгая кровавую пену. Оставили и его вместе с лошадью. Впереди среди песков показались скалы, и ливийцы скрылись. - Государь, - сказал Пентуэр, - там, возможно, засада. - Пусть ждет меня там сама смерть! - ответил наследник изменившимся голосом. Жрец посмотрел на него с удивлением. Он не ожидал от него подобного упорства. До скал, казалось, недалеко, но дорога была невероятно тяжела. Приходилось не только идти самим, но еще и вытаскивать из песка лошадей. Все плелись, увязая повыше щиколоток, а то и по колено. А на небе по-прежнему пылало солнце, грозное солнце пустыни, каждый луч которого не только обжигал и слепил, но и жалил. Самые выносливые азиаты падали от усталости; у одного распухли язык и губы, у другого шумело в голове и черные пятна кружились перед глазами, третьим овладевал сон; все чувствовали ломоту в суставах и утратили ощущение зноя. И если б спросили кого-нибудь - жарко ли, он не мог бы ответить. Почва под ногами стала опять тверже, и отряд Рамсеса добрался до скал. Царевич, более других сохранявший присутствие духа, услыша конский храп, свернул в сторону и увидал в тени, отбрасываемой скалой, кучку людей, лежавших кто где упал. Это были ливийцы. На одном из них, юноше лет двадцати, была пурпурная вышитая рубашка, золотая цепь на шее и меч в драгоценных ножнах. Казалось, он лежал без чувств: глаза у него закатились, на губах выступила пена. Рамсес понял, что это - предводитель, подошел, сорвал цепь с его шеи и отстегнул меч. Увидя это, какой-то старый ливиец, который, казалось, был меньше утомлен, чем остальные, сказал ему: - Хоть ты и победитель, египтянин, все же отнесись с почтением к княжьему сыну, который был нашим военачальником. - Это сын Муссавасы? - спросил наследник. - Да, это Техенна, сын Муссавасы, - ответил ливиец, - наш предводитель, достойный стать даже египетским князем. - А где Муссаваса? - Муссаваса собирает в Главке большую армию. Она отомстит за нас. Остальные ливийцы не произнесли ни звука, даже не подняли глаз на своих победителей. По приказу царевича азиаты без труда разоружили их и сами присели в тени скалы. Теперь среди них не было ни друзей, ни врагов, а лишь бесконечно усталые люди; их подстерегала смерть, но они мечтали только о том, чтобы отдохнуть. Пентуэр, видя, что Техенна все еще не приходит в сознание, опустился перед ним на колени и наклонился над его головой, так что никто не мог видеть, что он делает. Вскоре Техенна стал дышать, метаться и открыл глаза, потом сел, потер лоб, точно очнувшись от крепкого сна, который еще не совсем покинул его. - Техенна, предводитель ливийцев! - обратился к нему Рамсес. - Ты и твои люди - пленники его святейшества фараона. - Лучше убей меня на месте, - пробормотал Техенна, - чем мне лишиться свободы. - Если твой отец Муссаваса смирится и заключит мир с Египтом, ты будешь снова свободен и счастлив. Ливиец отвернулся и лег, равнодушный ко всему. Рамсес сел рядом и вскоре погрузился в оцепенение, а вернее всего, заснул. Он очнулся через четверть часа, посмотрел на пустыню и вскрикнул от восторга. На горизонте была видна зелень, вода, чащи пальм, а несколько выше - селения и храмы. Вокруг него все спали - азиаты и ливийцы. Только Пентуэр, стоя на скалистом утесе и прикрыв ладонью глаза, смотрел вдаль. - Пентуэр! Пентуэр! - вскричал Рамсес. - Ты видишь этот оазис? Он вскочил и подбежал к жрецу, лицо которого казалось озабоченным. - Ты видишь оазис? - Это не оазис, - ответил Пентуэр, - это блуждающий в пустыне дух какой-то страны, которой больше нет на свете. А вон то... там... - прибавил он, указывая рукою на юг. - Горы? - спросил царевич. - Всмотрись получше. Царевич стал всматриваться и вдруг воскликнул: - Мне кажется, что кверху поднимается какая-то темная масса. У меня, вероятно, глаза устали... - Это тифон, - прошептал жрец. - Только боги могут спасти нас, если пожелают. Действительно, Рамсес почувствовал на лице дуновение, которое даже среди зноя пустыни показалось ему горячим. Дуновение это, вначале очень легкое, усиливалось, становилось все жарче, и одновременно темная полоса поднималась в небе с поразительной быстротой. - Что же нам делать? - спросил царевич. - Эти скалы, - ответил жрец, - защитят нас от песков, но не отгонят ни пыли, ни зноя, который все время усиливается. А через день или два... - Так долго дует тифон? - Иногда три-четыре дня. Лишь изредка он подымается на несколько часов и быстро падает, как ястреб, пронзенный стрелой. Но это бывает очень редко. Рамсес приуныл, однако не испугался. А жрец, вынув из-под одежды небольшой флакон из зеленого стекла, продолжал: - Вот тут эликсир... Его должно хватить тебе на несколько дней. Как только почувствуешь сонливость или страх, выпей несколько капель. Этим ты подкрепишь себя и продержишься. - А ты? А остальные? - Моя судьба в руках Единого. А остальные? Они не наследники престола... - Я не хочу этого питья, - ответил Рамсес, отталкивая флакон. - Ты должен его взять! - настаивал Пентуэр. - Помни, на тебя возложил египетский народ свои надежды... Помни, над тобой витает его благословение. Черная туча поднялась уже до половины неба, и знойный вихрь дул с такой силой, что Рамсесу и жрецу пришлось опуститься к подножию скалы. "Египетский народ?.. благословение?.." - повторил про себя царевич. И вдруг спросил: - Это ты год назад говорил со мной ночью в саду? Вскоре после маневров? - Да, в тот день, когда ты пожалел крестьянина, повесившегося с горя, что засыпали вырытый им канал, - ответил жрец. - И это ты спас мой дом и еврейку Сарру от толпы, которая хотела забросать ее камнями? - Я, - ответил Пентуэр, - а ты вскоре освободил из тюрьмы неповинных крестьян и не позволил Дагону притеснять твой народ новыми поборами. За этот народ, - продолжал жрец, - за сострадание, которое ты всегда проявлял к нему, я и сейчас благословляю тебя... Может быть, ты один только уцелеешь, так помни же, что тебя охраняет угнетенный египетский народ, ожидающий от тебя спасения. Внезапно стемнело, сверху дождем посыпался раскаленный песок, и поднялся такой вихрь, что опрокинуло лошадь, стоявшую в незащищенном месте. Азиаты и ливийские пленники проснулись, но все, прильнув к подножию скалы, молчали, охваченные страхом. Природа разбушевалась. На землю спустилась тьма, по небу с бешеной быстротой неслись рыжие и черные облака песку. Казалось, будто песок всей пустыни ожил, рванулся кверху и летит куда-то с быстротой камня, пущенного из пращи. Было жарко, как в парильне... на руках и на лице трескалась кожа, язык пересыхал, при каждом вздохе кололо в груди. Мельчайшие песчинки обжигали, как искры. Пентуэр насильно поднес флакон ко рту наследника. Рамсес проглотил несколько капель и почувствовал необыкновенное облегчение: боль и жара перестали мучить его, мысль снова обрела свободу. - Так это может продолжаться несколько дней? - Четыре, - ответил жрец. - И вы, мудрецы, наперсники богов, не знаете, как спасти людей от такого ветра? Пентуэр задумался. - Есть на свете только один мудрец, - ответил он, - который мог бы бороться со злыми духами. Но его здесь нет... Тифон дул с неимоверной силой уже почти полчаса. Стало темно, как ночью. Когда же ветер ослабевал и черные клубы песку раздвигались, на небе появлялось кроваво-красное солнце, бросавшее на землю зловещий ржавый свет. Но вскоре с новой силой поднимался знойный, удушливый вихрь; клубы пыли становились гуще, мертвенный свет угасал, а в воздухе раздавались беспокойные шелест и шумы, непривычные для человеческого слуха. До захода солнца было уже недалеко, а порывы ветра и зной все усиливались. Время от времени на горизонте появлялось гигантское кровавое пятно, словно вся земля была охвачена пожаром. Вдруг Рамсес заметил, что Пентуэра нет подле него. Он напряг слух и услышал голос, восклицавший: - Бероэс! Бероэс! Если не ты, то кто нам поможет? Бероэс... во имя Единого, всемогущего, которому нет начала и конца, - взываю к тебе! В северной части пустыни раздался гром. Царевич вздрогнул. Для египтянина гром был таким же редким явлением, как комета. - Бероэс! Бероэс! - громко продолжал взывать Пентуэр. Наследник всмотрелся в ту сторону, откуда доносился голос, и увидел темную человеческую фигуру с поднятыми руками. От головы, от пальцев, даже от одежды этой фигуры поминутно отделялись ярко-голубые искры... - Бероэс! Бероэс!.. Продолжительный раскат грома послышался ближе, из-за туч песка сверкнула молния, озаряя пустыню багровым светом. Снова раскат грома, и снова молния. Рамсес почувствовал, что сила вихря ослабевает и зной уменьшается. Клубящийся в вышине песок стал оседать, небо сделалось пепельным, потом ржаво-коричневым, потом молочно-белым. Затем все стихло, а через минуту снова грянул гром и подул холодный, северный ветер. Истомленные зноем азиаты и ливийцы очнулись. - Воины фараона, - позвал вдруг старый ливиец, - вы слышите этот шум в пустыне? - Опять ветер? - Нет, это дождь. Действительно, с неба упало несколько холодных капель, потом дождь усилился, и наконец полил ливень, сопровождаемый громом и молнией. Солдат Рамсеса и их пленников охватила бурная радость. Не обращая внимания на молнии и гром, люди, которых за минуту перед тем сжигали зной и жажда, бегали, как дети, под струями дождя. В темноте мылись сами и мыли лошадей, подставляли под дождь шапки и кожаные мешки и все пили, пили... - Не чудо ли это? - воскликнул Рамсес. - Если бы не благодатный дождь, мы погибли бы в пустыне в жарких объятиях тифона. - Случается, - ответил старый ливиец, - что южный ветер дразнит ветры, гуляющие над морем и приносящие ливень. Рамсеса неприятно задели эти слова: он приписывал ливень молитвам Пентуэра. Повернувшись к ливийцу, он спросил: - А случается ли так, чтобы от человеческого тела исходили искры? - Так всегда бывает, когда дует ветер пустыни, - отвечал ливиец, - вот и на этот раз искры исходили не только от людей, но даже от лошадей. Голос его звучал так уверенно, что царевич, подойдя к офицеру своей конницы, шепнул ему: - Посматривайте за ливийцами... Не успел он это сказать, как что-то зашевелилось в темноте, и минуту спустя послышался топот. Когда асе молния озарила пустыню, египтяне увидели человека, удиравшего верхом на коне. - Связать этих негодяев, - крикнул Рамсес, - и убить, если кто-нибудь из них будет сопротивляться! Горе тебе, Техенна, если этот негодяй приведет против нас твоих братьев. Ты погибнешь в тяжких мучениях! Ты и твои... Несмотря на дождь, гром и темноту, воины Рамсеса быстро связали ливийцев, не оказывавших, впрочем, никакого сопротивления. Может быть, они ожидали приказа Техенны, но тот был так удручен, что не думал о бегстве. Мало-помалу буря стала утихать, и дневной зной сменился пронизывающим холодом. Люди и лошади напились досыта, солдаты наполнили водой мехи. Фиников и сухарей было достаточно. Все успокоились. Раскаты грома умолкли. Тут и там показались звезды. Пентуэр подошел к Рамсесу. - Вернемся в лагерь, - сказал он, - мы сумеем дойти до него прежде, чем бежавший ливиец приведет сюда неприятеля. - Как же мы найдем дорогу в такой темноте? - спросил царевич. - Есть у вас факелы? - спросил жрец у азиатов. Факелы - длинные жгуты из пакли, пропитанные горючими веществами, - нашлись у всех солдат, но не было огня. - Придется подождать до утра, - проговорил раздраженно наследник. Пентуэр не ответил. Он достал из своего мешка небольшой сосуд, взял у солдата факел и отошел в сторону. Минуту спустя послышалось тихое шипение, и факел... зажегся. - Этот жрец - великий чернокнижник, - пробормотал старый ливиец. - Ты совершил на моих глазах уже второе чудо, - сказал царевич Пентуэру. - Можешь мне объяснить, как это делается? Жрец отрицательно покачал головой. - Обо всем спрашивай меня, господин, - ответил он, - и я отвечу, насколько хватит моей мудрости, но никогда не требуй, чтобы я открывал тебе тайны наших храмов. - Даже если я назначу тебя своим советником? - Даже и тогда. Я никогда не буду предателем. А если б я и решил стать им, меня устрашит кара. - Кара? - повторил наследник. - Ах да! Я помню человека в подземелье храма Хатор, на которого жрецы выливали расплавленную смолу. Неужели они делали это на самом деле? И этот человек действительно умер в мучениях? Пентуэр молчал, как будто не расслышав вопроса, и не спеша вынул из своего чудесного мешка небольшую статуэтку бога с простертыми в стороны руками. Она висела на бечевке. Жрец опустил ее и, шепча молитвы, стал наблюдать. Фигурка, несколько раз качнувшись в воздухе и покружившись на бечевке, повисла наконец спокойно. Рамсес при свете факелов с удивлением смотрел на эти таинственные действия жреца. - Что это ты делаешь? - спросил он его. - Могу сказать только то, - ответил Пентуэр, - что этот бог показывает одной рукой на звезду Эсхмун [Полярная звезда], по которой в ночное время находят путь финикийские корабли. - Значит, у финикиян есть этот бог? - Нет, они даже не знают о нем. Бог, показывающий одной рукой на звезду Эсхмун, известен только нам и жрецам Халдеи. С помощью этого божества каждый пророк днем и ночью, в погоду и непогоду может найти свой путь в море или в пустыне. По приказу царевича, шедшего с зажженным факелом рядом с Пентуэром, конвой и пленники двинулись за жрецом на северо-восток. Висевший на бечевке божок раскачивался, но все же указывал протянутой рукой, где находится священная звезда, покровительница сбившихся с пути путешественников. Шли пешком, быстрым шагом, ведя за собой лошадей. Был такой пронизывающий холод, что даже азиаты дышали на руки, а ливийцы дрожали. Вдруг что-то стало хрустеть и трещать под ногами. Пентуэр остановился и нагнулся. - В этом месте, - сказал он, - дождь образовал в твердой почве неглубокую лужу, и посмотри, что сделалось с водой. С этими словами он поднял и показал царевичу что-то вроде стеклянной пластинки, которая таяла у него в руках. - Когда очень холодно, - пояснил он, - вода превращается в прозрачный камень. Азиаты подтвердили слова жреца, прибавив, что далеко на севере вода очень часто превращается в камень, а пар в белую соль, впрочем, безвкусную, которая только щиплет пальцы и вызывает боль в зубах. Рамсес все больше изумлялся мудрости Пентуэра. Тем временем с северной стороны небо прояснилось, открыв созвездие Медведицы и в нем звезду Эсхмун. Жрец опять прочитал молитву, спрятал в мешок путеводного божка и велел потушить факелы, оставив для сохранения огня тлеющую бечевку, которая, постепенно сгорая, отмечала время. Царевич приказал своему отряду соблюдать осторожность и отошел с Пентуэром на несколько шагов вперед. - Пентуэр, - сказал он ему, - я назначаю тебя своим советником, и на ближайшее время и на то, когда богам угодно будет отдать мне корону Верхнего и Нижнего Египта. - Чем заслужил я эту милость? - То, что ты совершил на моих глазах, свидетельствует о твоей великой мудрости и власти над духами. Кроме того, ты готов был спасти мою жизнь. Поэтому, хотя ты и решил скрывать от меня многое... - Прости, государь, - перебил его Пентуэр, - предателей, когда они тебе будут нужны, ты найдешь за золото и драгоценности даже среди жрецов, но я не хочу принадлежать к их числу. Подумай только, изменяя богам, разве я не внушил бы тебе сомнений, что не поступлю так же и с тобой? Рамсес задумался. - Мудрые это слова, - ответил он, - но мне странно, почему ты, жрец, так расположен ко мне? Год назад ты благословил меня, а сегодня не позволил одному отправиться в пустыню и оказываешь мне большие услуги. - Боги открыли мне, что ты, государь, можешь спасти несчастный египетский народ от нужды и унижения. - А какое тебе дело до народа? - Я сам из него вышел... Мой отец и братья целые дни черпали воду из Нила и терпели побои. - Чем же я могу помочь народу? Пентуэр оживился. - Твой народ, - заговорил он с волнением, - слишком много работает, платит слишком большие налоги, живет в ну деде и притеснении... Тяжела крестьянская доля!.. "Червь пожрал одну половину его урожая, носорог - другую; в полях полно мышей, налетела саранча, скот потравил, воробьи выклевали, а что осталось еще на гумне, расхватали воры. О, жалкая доля земледельца! А тут еще причаливает к берегу писец и требует зерна, помощники его принесли с собой дубинки, а негры - пальмовые розги. Говорят: "Отдавай хлеб!" - "Нет хлеба!" Тогда его бьют, разложив на земле, а потом вяжут и бросают вниз головой в канал, где он тонет. Жену его связывают у него на глазах и детей тоже. Соседи же разбегаются, спасая свой хлеб" (*0). - Я сам это видел, - ответил задумчиво царевич, - и даже прогнал одного такого писца. Но разве я могу быть везде, чтобы предупредить несправедливость? - Ты можешь, государь, приказать, чтобы не мучили людей без нужды. Ты можешь снизить налоги, предоставить крестьянам дни отдыха. Можешь наконец подарить каждой крестьянской семье хотя бы одну полоску земли, чтобы урожай с нее принадлежал только ей. Иначе и дальше люди буду питаться лотосом, папирусом и тухлой рыбой и в конце концов захиреют. Но если ты окажешь народу свою милость, он воспрянет. - Я так и сделаю! - воскликнул царевич. - Хороший хозяин не допустит, чтобы его скотина умирала с голоду, работала через силу или получала незаслуженные побои. Это надо изменить. Пентуэр остановился. - Ты обещаешь мне, великий государь? - Клянусь! - ответил Рамсес. - Тогда и я клянусь тебе, что сл