только в Египте, но и за его пределами. Существование Меридова озера было связано с другим чудом искусства египетских инженеров - каналом Иосифа (*129). Канал этот, шириной в двести шагов, тянулся на несколько десятков миль в длину по западную сторону Нила. Расположенный в двух милях от реки, он служил для орошения земель, граничащих с Ливийскими горами, и отводил воду в Меридово озеро. Вокруг страны Фаюм возвышалось несколько древних пирамид и множество более мелких гробниц. А на восточной ее границе, неподалеку от Нила, стоял знаменитый Лабиринт. Он был тоже построен Аменемхетом и имел форму исполинской подковы, занимавшей участок земли в тысячу шагов длиной и шестьсот шириной. Здание это было величайшей сокровищницей Египта. В нем покоились мумии многих прославленных фараонов, знаменитых жрецов, полководцев, строителей, а также чучела священных животных, особенно крокодилов. Тут хранились накопленные в продолжение веков богатства египетского царства, о которых в настоящее время трудно даже составить себе представление. Лабиринт не был недоступен снаружи и не очень бдительно охранялся: охрану его составлял лишь небольшой караул солдат жреческой армии и несколько жрецов испытанной честности. Безопасность сокровищницы зиждилась, собственно, на том, что, за исключением нескольких лиц, никто не знал, где искать ее среди Лабиринта, состоявшего из двух ярусов - надземного и подземного, в которых насчитывалось по тысяче пятисот комнат. Каждый фараон, каждый верховный жрец, наконец, каждый главный казначей и верховный судья был обязан немедленно по вступлении в должность собственными глазами осмотреть государственное достояние. Однако никто из вельмож не только не нашел бы туда пути, но не мог бы даже представить себе, где находится сокровищница: в главном ли корпусе или в одном из флигелей, над землей или под землей. Некоторым казалось, что сокровищница находится действительно под землей, далеко за пределами самого Лабиринта; другие полагали, что она лежит под дном озера, чтобы в случае нужды ее можно было затопить. Вообще же никто из вельмож не вникал в этот вопрос, зная, что покушение на достояние богов влечет за собой гибель святотатца. Возможно, впрочем, что кому-нибудь из непосвященных и удалось бы найти туда дорогу, если бы всякую такую попытку не парализовал страх. Тому, кто осмелился бы безбожным разумом посягнуть на открытие этих тайников, и всем его близким угрожала земная и вечная смерть. Прибыв в эти места, Рамсес XIII посетил прежде всего провинцию Фаюм. Она была похожа на внутренность глубокой чаши, дном которой было озеро, а краями - холмы. Повсюду взор его встречал сочную зелень трав, пестреющих цветами, верхушки пальм, рощи смоковниц и тамариндов, в которых с восхода до заката солнца раздавалось пение птиц и веселые голоса людей. Это был, пожалуй, самый счастливый уголок Египта. Народ встретил фараона восторженно. Его и свиту засыпали цветами, ему преподнесли несколько кувшинчиков драгоценнейших духов и больше десяти талантов золота и драгоценных каменьев. Два дня провел фараон в роскошной местности, где радость, казалось, расцветала на деревьях, кружилась в воздухе, отражалась в водах озера. Но ему напомнили, что он должен посетить Лабиринт. С грустью покинул он Фаюм и, уезжая, все время оглядывался назад. Вскоре, однако, его внимание поглотило величественное здание серого цвета, возвышавшееся на холме. У ворот пережившего века Лабиринта встретила фараона небольшая группа жрецов аскетического вида и отряд солдат с бритыми головами и лицами. - Эти солдаты скорее похожи на жрецов! - воскликнул Рамсес. - Потому что все они получили посвящение в низший сан, а их сотники - в высший, - ответил верховный жрец храма. Всмотревшись поближе в лица странных воинов, которые не ели мяса и жили в безбрачии, фараон уловил в них проницательный ум и спокойную энергию. Убедился он также, что его священная персона не производит в этом месте никакого впечатления. "Интересно, как думает попасть сюда Самонту?" - мелькнуло в голове у фараона. Он понял, что этих людей нельзя ни запугать, ни подкупить. От них веяло такой уверенностью, точно у каждого были в распоряжении непобедимые полчища духов. "Посмотрим, - подумал Рамсес, - испугаются ли этих богобоязненных мужей мои греки и азиаты? К счастью, они такие дикари, что даже не заметят особой торжественности этих физиономий..." По просьбе жрецов свита Рамсеса XIII осталась у ворот как бы под наблюдением солдат с бритыми головами. - И меч надо оставить? - спросил фараон. - Он нам не помешает, - ответил старший смотритель. За такой ответ молодой фараон готов был огреть этим мечом благочестивого мужа, однако сдержался. Пройдя огромный двор между двумя рядами сфинксов, фараон и жрецы попали в главный корпус. Тут в просторных, но несколько затененных сенях было восемь дверей. Смотритель спросил: - Через какую дверь, ваше святейшество, хотите пройти к сокровищнице? - Через ту, которая нас скорее приведет. Каждый из пяти жрецов взял по два пучка факелов, но только один из них зажег свет. Рядом с ним шел старший смотритель, держа в руке длинную нитку четок, на которых были какие-то знаки. За ними следовал Рамсес с тремя остальными жрецами. Старший жрец с четками повернул вправо; они вошли в большой зал, стены и колонны которого были испещрены надписями и рисунками. Оттуда прошли через узкий коридор наверх и очутились в другом зале с большим количеством дверей. Тут перед ними сдвинулась в сторону одна из плит пола, открыв отверстие, через которое они спустились вниз и опять по узкому коридору направились в комнату, где совсем не было дверей. Но проводник дотронулся до одного из иероглифов, и стена раздвинулась перед ними. Рамсес хотел определить направление, в каком они идут, но сразу же сбился. Он видел только, что они быстро проходят через большие залы, маленькие комнаты, узкие коридоры и то карабкаются вверх, то спускаются вниз и что в некоторых залах много дверей, а в других их совсем нет. Одновременно он заметил, что перед тем, как войти, проводник передвигает одно зерно своих четок, а иногда при свете факела сравнивает знаки на четках со знаками на стенах. - Где мы сейчас, - спросил вдруг фараон, - в подземном ярусе или наверху?.. - Во власти богов, - ответил один из его спутников. После нескольких поворотов и переходов фараон опять нарушил молчание. - Да ведь мы уже были здесь чуть не два раза, - сказал он. Жрецы не ответили, только несший факел осветил по очереди стены, и Рамсес, всмотревшись, должен был согласиться в душе, что они здесь, кажется, еще не были. В небольшой комнате без дверей жрец, несший факел, опустил его, и фараон увидал на полу черный высохший труп, укутанный полуистлевшей одеждой. - Это, - сказал смотритель здания, - труп одного финикиянина, который при шестнадцатой династии пытался пробраться в Лабиринт и дошел до этого места. - Его убили? - спросил фараон. - Он умер с голоду. Они шли уже с полчаса, как вдруг державший факел осветил в коридоре нишу, где тоже лежал высохший труп. - Это, - заявил смотритель, - труп нубийского жреца, который в царствование деда вашего святейшества пытался сюда проникнуть. Фараон не спрашивал, что с ним случилось. Ему казалось, что он находится где-то глубоко внизу и что здание давит его своей тяжестью. О том, чтобы как-нибудь ориентироваться в сотнях коридоров, зал, комнат, он больше не думал. И даже не пытался уяснить себе, каким чудом расступаются перед ними каменные стены или проваливаются полы. "Самонту ничего не сделает, - думал он, - или погибнет, как эти двое, про которых я должен буду ему рассказать". Такого удрученного состояния, такого сознания своего ничтожества и бессилия он никогда еще не испытывал. Иногда ему казалось, что жрецы покинут его вдруг в одной из этих узких комнат без дверей. Его охватывало отчаяние, и он протягивал руку к мечу, готовый изрубить их. Но тут же спохватывался, что без их помощи ему не выйти отсюда, и поникал головой. "О, если б хоть на минуту увидеть дневной свет!.. Как страшна должна быть смерть в этих трех тысячах комнат, наполненных мраком!" Души героев испытывают иногда минуты такого уныния, каких обыкновенный человек даже не может себе представить. Шествие длилось уже около часа, когда они наконец дошли до длинного зала с двумя рядами восьмиугольных колонн. Трое жрецов, окружавших фараона, разошлись по сторонам, причем Рамсес заметил, что один из них прислонился к колонне и как будто вошел в нее. Минуту спустя в одной из стен открылся узкий проход, жрецы вернулись на свои места, а их проводник велел зажечь четыре факела. Все направились к этому проходу и осторожно протиснулись в него. - Вот кладовые... - сказал смотритель здания. Жрецы быстро зажгли факелы, укрепленные у колонн и стен, и Рамсес увидел ряд длинных комнат, заполненных всевозможными изделиями, которым цены не было. В эту коллекцию каждая династия, если не каждый фараон, вкладывали все, что было у них наиболее красивого и ценного. Здесь были колесницы, ладьи, кровати, столы, ларцы и троны, золотые или обитые листовым золотом и инкрустированные слоновой костью, перламутром, разноцветным деревом - с таким необычайным искусством и так богато, что на каждую из этих вещей были потрачены ремесленниками-художниками десятки лет; были доспехи, шлемы, щиты и колчаны, сверкавшие драгоценными каменьями, были кувшины, чаши и ложки из чистого золота, драгоценные одежды и балдахины. Все это благодаря сухости и чистоте воздуха в продолжение столетий сохранялось без изменения и порчи. Среди особых достопримечательностей фараон заметил серебряную модель ассирийского дворца, подаренную Рамсесу XII Саргоном. Верховный жрец, объясняя фараону, какой подарок кем преподнесен, внимательно всматривался в его лицо, но вместо восторга улавливал одно лишь недовольство. - Скажите мне, - спросил вдруг фараон, - какая польза от этих сокровищ, запертых в темном подземелье? - В них заключается огромная сила на случай, если бы Египет оказался в опасности. За несколько этих шлемов, колесниц, мечей мы можем купить себе расположение всех ассирийских наместников. А может быть, не устоял бы и царь Ассар, если бы мы преподнесли ему утварь для тронного зала или оружейной. - Я думаю, что они предпочтут все отнять мечом, чем получить только кое-что за свое расположение к нам, - заметил фараон. - Пусть попробуют, - ответил жрец. - Понимаю. У вас, по-видимому, имеется способ уничтожить сокровища. Но в таком случае уже никто ими не воспользуется. - Это не моего ума дело. Мы стережем то, что нам поручено, и поступаем, как нам приказано. - А разве не лучше было бы использовать часть этих сокровищ для подкрепления государственной казны, чтобы вывести Египет из плачевного положения, в каком он сейчас находится? - спросил фараон. - Это уже зависит не от нас. Рамсес нахмурил брови. Некоторое время он рассматривал предметы - без особого, впрочем, восхищения - и снова спросил: - Хорошо. Эти искусные изделия могут пригодиться, чтоб приобрести расположение ассирийских вельмож. Но если вспыхнет война с Ассирией, на какие средства мы добудем хлеб, людей и оружие у народов, которые не очень разбираются в художественных диковинах? - Откройте сокровищницу!.. - распорядился верховный жрец. Жрецы немедленно повиновались. Двое скрылись, как будто вошли внутрь колонны, а один по лесенке взобрался на стену и стал вертеть что-то около резного украшения. Опять раздвинулась потайная дверь, и Рамсес вошел в настоящее хранилище. Это была просторная комната, заполненная бесценными сокровищами. Там стояли глиняные бочки, наполненные золотым песком, золотые слитки, сложенные как кирпичи, и связанные пучками золотые стержни. Серебряные слитки составляли как бы стену шириной в несколько локтей, высотой до потолка. В нишах и на каменных столах лежали драгоценные каменья всех цветов радуги: рубины, топазы, изумруды, сапфиры, алмазы, наконец, жемчужины величиной с орех и даже с птичье яйцо. Были среди них такие драгоценности, что за одну можно было бы купить целый город. - Вот наше богатство на случай бедствия, - сказал жрец-смотритель. - Какого же еще бедствия вы ждете? - спросил фараон. - Народ нищ, знать и двор в долгах, армия сокращена наполовину, у фараона нет денег - разве был когда-нибудь Египет в худшем положении? - Он был в худшем, когда его покорили гиксосы. - Еще через десяток-другой лет, - ответил Рамсес, - нас покорят даже израильтяне, если их не опередят ливийцы и эфиопы. А тогда эти чудесные каменья, разбитые на мелкие осколки, пойдут на украшение еврейских и негритянских сандалий... - Будьте спокойны, ваше святейшество, - в случае нужды не только сокровищница, но и весь Лабиринт исчезнет бесследно вместе со своими хранителями. Рамсес окончательно понял, что перед ним фанатики, которые думают только об одном - чтобы никого не допустить к овладению этим богатством. Фараон присел на груду золотых слитков и сказал: - Так вы храните эти драгоценности на случай народных бедствий? - Да, святейший государь. - Хорошо. Но кто же вас, хранителей, известит, что именно такое бедствие наступило, если оно наступит? - Для этого должно быть созвано чрезвычайное собрание, в котором примут участие фараон, тринадцать высших жрецов, тринадцать номархов, тринадцать представителей знати, тринадцать офицеров и по тринадцати человек из купцов, ремесленников и крестьян, обязательно коренных египтян. - Значит, такому собранию вы отдадите сокровища? - спросил фараон. - Дадим необходимую сумму, если все собрание единодушно решит, что Египет находится в опасности, и... - И что?.. - И если статуя Амона в Фивах подтвердит это решение. Рамсес наклонил голову, чтобы скрыть свою радость. У него уже был готов план. "Я созову такое собрание и склоню его к единодушию, - подумал он про себя. - Думаю, что и божественная статуя Амона подтвердит его решение, если я окружу жрецов моими азиатами". - Спасибо вам, благочестивые мужи, - сказал он громко, - за то, что вы показали мне драгоценности, колоссальная стоимость которых не мешает мне быть самым нищим из всех царей на свете. А теперь я попрошу вас вывести меня самой короткой и удобной дорогой. - Желаем вашему святейшеству, - ответил смотритель, - прибавить в Лабиринт еще столько же богатств, сколько вы сейчас видели. А что касается выхода отсюда, то есть только один путь, и по нему нам придется возвращаться. Один из жрецов подал Рамсесу несколько фиников, другой флягу с вином, приправленным укрепляющими веществами. К фараону вернулись силы, и он пошел бодрее. - Много бы дал я, - сказал он, смеясь, - чтобы понять все извилины этой причудливой дороги. Жрец-проводник остановился. - Уверяю вас, ваше святейшество, мы и сами не знаем и не помним дороги, хотя каждый из нас ходил по ней больше десятка раз. - Каким же образом вы сюда попадаете? - Мы пользуемся некоторыми указаниями, но если бы у нас, хотя бы, например, сейчас, какое-нибудь из них исчезло, мы погибли бы здесь от голода. Наконец они вышли в наружные комнаты, а из них во двор. Фараон огляделся вокруг и несколько раз глубоко вздохнул. - За все сокровища Лабиринта я не хотел бы их сторожить!.. Грудь сжимается от страха, когда подумаешь, что можно умереть в этой каменной темнице. - Но можно и привязаться к ней, - ответил с улыбкой старший жрец. Фараон поблагодарил каждого из своих провожатых и в заключение сказал: - Я бы хотел оказать вам какую-нибудь милость. Требуйте... Но жрецы равнодушно молчали, а начальник их сказал: - Прости мне, государь, дерзость, но чего мы могли бы пожелать? Наши фиги и финики так же сладки, как плоды и ягоды твоего сада, вода так же хороша, как вода в твоем колодце, а если б нас привлекали богатства, разве у нас их не больше, чем у всех царей? "Этих я ничем не склоню на свою сторону, - подумал фараон. - Но... я дам им решение чрезвычайного собрания, подтвержденное Амоном". 8 Покинув Фаюм, фараон и его свита недели две плыли на юг, вверх по Нилу: их окружали тучи лодок, их приветствовали радостными криками, засыпали цветами. По обоим берегам реки, на фоне зеленых полей, тянулись ряды крестьянских хижин, рощи смоковниц и пальм. То и дело среди зелени мелькали белые домики какого-нибудь городка или показывался большой город с разноцветными зданиями, с величественными пилонами храмов. На западе смутно виднелась гряда Ливийских гор, а на востоке - Аравийская горная цепь, которая подступала все ближе к реке. Можно было разглядеть ее изрытые желтые, розовые или почти черные скалы, напоминавшие своим видом развалины сооруженных исполинами крепостей или храмов. Посреди Нила попадались островки, которые как будто только вчера всплыли на поверхность, а сегодня стояли уже покрытые пышной растительностью, населенные бесчисленными стаями птиц. Когда появлялся шумный кортеж фараона, птицы в испуге взлетали и, кружа над судами, присоединяли свой крик к мощным возгласам народа. Над всем этим высилось безоблачное небо и солнце струило свой живительный свет, в потоках которого даже черная земля приобретала какой-то блеск, а камни окрашивались всеми цветами радуги. Время проходило быстро и приятно. Сперва фараона немного раздражали эти непрекращающиеся крики, но потом он так привык к ним, что уже не обращал на них внимания и мог изучать документы, совещаться и даже спать. В тридцати - сорока милях от Фаюма на левом берегу Нила находился большой город Сиут (*130), в котором Рамсес отдохнул несколько дней. Остановиться было необходимо, потому что мумия покойного царя находилась еще в Абидосе, где у гробницы Осириса совершались торжественные моления. Сиут был одним из наиболее богатых городов Верхнего Египта. Здесь выделывалась знаменитая посуда из белой и черной глины и ткались полотна; здесь был главный рынок, куда привозили товары из разбросанных в пустыне оазисов. Тут, наконец, находился знаменитый храм Анубиса, бога с головой шакала. На второй день пребывания фараона в этом городе к нему явился жрец Пентуэр, председатель комиссии, обследовавшей положение народа. - У тебя есть какие-нибудь новости? - спросил фараон. - Есть. Весь Египет благословляет тебя, государь. С кем мне ни приходилось говорить, все полны надежд и думают, что твое царствование возродит государство. - Я хочу, - ответил фараон, - чтобы мои подданные были счастливы и народ вздохнул свободнее. Хочу, чтобы Египет имел, как когда-то, восемь миллионов населения и отвоевал землю, захваченную у него пустыней. Хочу, чтоб трудящийся человек отдыхал каждый седьмой день и чтобы у каждого земледельца был собственный кусок земли. Пентуэр пал ниц перед милостивым фараоном. - Встань, - сказал Рамсес. - Надо, однако, признаться, у меня были часы тяжкой скорби. Я вижу бедственное положение моего народа, я хочу помочь ему, а мне сообщают, что казна пуста. Ты ведь сам прекрасно понимаешь, что без нескольких десятков тысяч талантов наличными деньгами я не могу решиться на какие бы то ни было реформы. Но сегодня я спокоен: я нашел способ добыть необходимые средства из Лабиринта. Пентуэр с удивлением посмотрел на повелителя. - Хранитель сокровищ разъяснил мне, что я должен сделать. Надо созвать общее собрание всех сословий по тринадцати представителей от каждого, и, если они заявят, что Египет находится в нужде. Лабиринт выдаст им ценности... О боги! - прибавил он. - За несколько... за одно их тех сокровищ, что там лежат, можно дать народу пятьдесят дней отдыха в году!.. Трудно придумать, как можно было бы употребить их с большей пользой. Пентуэр покачал головой. - Повелитель, - сказал он, - шесть миллионов египтян, со мной и моими друзьями в числе первых, согласятся, чтобы ты почерпнул из этой сокровищницы. Но... не обманывай себя, сто высших сановников государства воспротивятся этому, и ты ничего не получишь. - Уж не хотят ли они заставить меня просить милостыню на паперти какого-нибудь храма?.. - вырвалось у фараона. - Нет, - ответил жрец, - они будут бояться, чтобы раз тронутая сокровищница не опустела. Они будут подозревать вернейших твоих слуг в желании сделать сокровищницу Лабиринта источником наживы. И тогда зависть станет нашептывать им: "А почему бы и нам не воспользоваться?.." Не ненависть к тебе, а именно это взаимное недоверие и жадность вызовут их сопротивление. Фараон, выслушав его, успокоился и даже улыбнулся. - Если это так, как ты говоришь, дорогой Пентуэр, то не сомневайся, - сказал он. - Сейчас я понял, для чего Амон установил власть фараона и наделил его сверхчеловеческим могуществом. Для того, видишь ли, чтобы сто, хотя бы и самых знатных, негодяев не могли погубить государство. - Рамсес встал с кресла и прибавил: - Скажи моему народу, пусть терпеливо работает... Скажи верным мне жрецам, чтобы они служили богам и изучали пути, ведущие к мудрости, этому солнцу вселенной. А строптивых и подозрительных вельмож предоставь мне. Горе им, если они разгневают меня! - Повелитель! - промолвил жрец. - Я всегда буду служить тебе верой и правдой. Но когда, простившись, Пентуэр уходил, лицо его выдавало озабоченность. В пятнадцати милях от Сиута, вверх по реке, дикие аравийские скалы подступают почти к самому Нилу, а Ливийские горы отодвигаются от него так далеко, что простирающаяся там долина, пожалуй, самая широкая в Египте. В этом месте стояли рядом два высокочтимых города: Тин и Абидос (*131). Там родился Менес, первый фараон Египта; там сто тысяч лет назад было опущено в могилу святое тело бога Осириса, предательски убитого своим братом Тифоном. Там, наконец, в память этих великих событий незабываемый вовеки фараон Сети (*132) воздвиг храм, к которому стекались паломники со всего Египта. Каждый правоверный должен был хоть раз в жизни коснуться челом этой благословенной земли. Воистину же счастливым был тот, чья мумия могла совершить путешествие в Абидос и остановиться хотя бы вдалеке от стен храма. Мумия Рамсеса XII пробыла там несколько дней, ибо это был царь, отличавшийся большим благочестием. Неудивительно поэтому, что и Рамсес XIII начал свое правление возданием почестей гробнице Осириса. Храм Сети не принадлежал ни к числу самых древних, ни наиболее величественных в Египте. Но он отличался чистотой египетского стиля. Его святейшество Рамсес XIII посетил его и вместе с верховным жрецом Сэмом совершил в нем жертвоприношение. Земли, принадлежавшие храму, занимали пространство в сто пятьдесят моргов; здесь были пруды, изобиловавшие рыбой, цветники, плодовые сады, огороды и, наконец, дома, вернее, дворцы жрецов. Повсюду росли пальмы, смоковницы, апельсины, тополя, акации, образуя либо аллеи, проложенные в направлении четырех стран света, либо молодые рощи, где деревья были правильно рассажены и почти одинаковой высоты. Под бдительным оком жрецов даже растения здесь не развивались естественно, а, получая искусственные формы геометрических фигур, образовывали неправильные, но живописные группы. Пальмы, тамаринды, кипарисы и мирты, подобно солдатам, выстраивались шпалерами или колоннадами. Трава представляла собой ковер, разукрашенный цветами так, чтобы простой народ видел на этих газонах изображения богов или священных животных, а мудрец находил изречения, написанные иероглифами. Центральную часть садов занимал прямоугольник длиной в девятьсот метров и шириной в триста. В окружавшей его не очень высокой стене были одни видимые для всех ворота и больше десятка потайных калиток. Через ворота богомольцы входили в выложенный камнем двор. Самый храм стоял посреди двора; это было прямоугольное здание в четыреста пятьдесят шагов длиной и сто пятьдесят шириной. От ворот к храму вела аллея сфинксов с львиными телами и человеческими головами. Они стояли в два ряда, по десяти в каждом, и смотрели друг другу в глаза. Между ними могли проходить лишь высшие сановники. В конце аллеи сфинксов, против ворот, возвышались два обелиска - две тонкие и высокие четырехугольные колонны из гранита, - на которых была начертана вся история фараона Сети. И лишь за обелисками виднелись тяжелые ворота храма, по обеим сторонам которых высились два мощных сооружения в виде усеченных пирамид, называемые пилонами. Это были как бы две широкие башни, стены которых были испещрены рисунками, изображавшими победы Сети или его жертвоприношения богам. В эти ворота уже не могли пройти крестьяне, а только богатые горожане и лица привилегированных сословий. Ворота вели в перистиль, то есть двор, окруженный галереей, поддерживаемой множеством колонн. Перистиль мог вместить до десяти тысяч молящихся. Со двора знатные люди имели еще право входить в первый зал, гипостиль, потолок которого поддерживался двумя рядами высоких колонн. Гипостиль вмещал около двух тысяч верующих. Этот зал был последним пределом для мирян. Даже самые высшие сановники, не получившие жреческого посвящения, имели право молиться только здесь и с этого места смотреть на занавешенную статую бога, возвышавшуюся в зале "божественного откровения". За залом "откровения" находился зал "жертвенных столов", куда жрецы складывали дары, приносимые богам верующими. Далее находился "зал отдохновения", где бог отдыхал перед торжественным шествием и после возвращения; последней была часовня, или святилище, где бог пребывал постоянно. В часовне, выдолбленной в каменной глыбе, было обычно тесно и темно. Со всех сторон к ней примыкали такие же небольшие приделы, где хранились одежда и утварь, сосуды и драгоценности бога, который в своем неприступном убежище спал, умывался, натирался благовониями, ел и пил и, возможно даже, принимал молодых и красивых женщин. В святилище входил только верховный жрец и царствующий фараон, если он получил посвящение. Простой смертный, попав туда, мог лишиться жизни. Стены и колонны каждого зала были покрыты надписями и поясняющей живописью. В галерее, окружавшей двор (перистиль), были запечатлены имена и портреты всех фараонов, от Менеса, первого повелителя Египта, до Рамсеса XII. В гипостиле, куда доступ имела только знать, была представлена наглядным способом география и статистика Египта и покоренных народов; в "зале откровения" - календарь и астрономические карты; в залах "жертвенных столов" и "отдохновения" - картины религиозно-обрядового содержания, а в святилище - наставления, как вызывать загробные тени и управлять силами природы. Эти познания, недоступные простым смертным, были заключены в выражения столь сложные, что даже жрецы эпохи Рамсеса XII уже не понимали их. Лишь халдею Бероэсу дано было воскресить умирающую премудрость. Отдохнув два дня в абидосском дворце, Рамсес XIII отправился в храм. На фараоне была белая рубашка, золотой панцирь, передник в оранжевую и синюю полосу, стальной меч и золотой шлем. Он сел в колесницу, запряженную лошадьми, в страусовых перьях, которых вели под уздцы номархи, и, окруженный свитой, медленно двинулся к дому Осириса. Куда бы он ни глянул - на поля, на реку, на крыши домов, даже на ветви смоковниц, - всюду теснился народ и раздавались несмолкаемые крики, напоминавшие рев бури. Доехав до храма, фараон остановил колесницу и сошел у наружных ворот, предназначенных для народа, что очень понравилось толпе и порадовало жрецов. Он пешком прошел аллею сфинксов и, приняв приветствия святых мужей, возжег курения перед статуями Сети по обе стороны широких ворот, изображавшими бога в сидячем положении. В перистиле верховный жрец обратил его внимание на мастерски исполненные портреты фараонов и показал место, предназначенное для его изображения; в гипостиле он объяснил ему значение географических карт и статистических таблиц. В зале "божественного откровения" Рамсес воскурил благовония перед огромной статуей Осириса; там же верховный жрец показал ему колонны, посвященные отдельным планетам: Меркурию, Венере, Луне, Марсу, Юпитеру и Сатурну. Эти семь колонн стояли вокруг статуи лучезарного божества. - Ты говоришь, - спросил Рамсес, - что есть шесть планет, а я вижу тут семь колонн... - Эта седьмая представляет землю, которая тоже является планетой, - тихо ответил верховный жрец. Удивленный фараон потребовал разъяснений, но мудрец молчал и только жестами дал понять, что для дальнейших откровений уста его запечатаны. В зале "жертвенных столов" послышалась тихая, приятная музыка, под звуки которой хор жрецов и жриц исполнил торжественный танец. Фараон снял свой золотой шлем и драгоценный панцирь и пожертвовал и то и другое Осирису, пожелав, чтобы эти дары остались в сокровищнице бога, а не были сданы в Лабиринт. За эту щедрость верховный жрец подарил повелителю самую красивую во всем хоре пятнадцатилетнюю танцовщицу, которая, казалось, была очень довольна своей судьбой. Когда Рамсес очутился в "зале отдохновения", он воссел на трон, а его заместитель в делах религии верховный жрец Сэм, при звуках музыки, окруженный дымом благовонных курений, вошел в святилище, чтобы вынести оттуда статую бога. Вскоре раздался оглушительный звон колокольчиков, и в полумраке зала появилась золотая ладья; она была закрыта завесами, которые шевелились, как будто там сидело живое существо. Жрецы пали ниц, Рамсес же стал пристально вглядываться в прозрачные завесы. Одна из них приоткрылась, и фараон увидел ребенка необычайной красоты, посмотревшего на него такими умными глазами, что повелителю Египта стало даже страшно. - Вот он, Гор, - шептали жрецы, - Гор - восходящее солнце, он сын и отец Осириса и муж своей матери, она же - его сестра. Началась процессия, но лишь по внутренней части храма. Впереди шли арфисты и танцовщицы, потом белый бык с золотым щитом между рогами, за ними два хора жрецов, затем верховные жрецы, несшие бога, потом опять хоры и, наконец, фараон в носилках, несомых восемью жрецами. Когда процессия обошла все залы и галереи храма, бог и Рамсес вернулись в "зал отдохновения". Завесы, скрывавшие святую ладью, приоткрылись во второй раз, и прекрасный ребенок улыбнулся фараону. Потом Сэм отнес ладью и бога в святилище. "Не стать ли мне верховным жрецом?" - подумал фараон, которому ребенок так понравился, что ему хотелось бы видеть его почаще. Но когда он вышел из храма и увидел солнце и бесчисленную толпу ликующего народа, он признался себе, что ничего не понимает. Откуда взялся этот ребенок, не похожий на египетских детей, откуда этот сверхчеловеческий ум в его глазах и что все это означает? Вдруг ему вспомнился его убитый сын, который мог быть таким же красивым, и на глазах у ста тысяч подданных повелитель Египта заплакал. - Уверовал!.. Фараон уверовал!.. - стали перешептываться жрецы... - Только вошел в обитель Осириса, как смягчилось его сердце!.. В тот же день исцелились слепой и два паралитика, молившиеся за стеною храма. Коллегия жрецов решила занести этот день в число чудотворных и на наружной стене храма нарисовать картину, изображающую прослезившегося фараона и исцеленных калек. Поздно, после полудня, Рамсес вернулся к себе во дворец, где выслушал доклады. Когда же все вельможи покинули фараона, явился Тутмос и сказал: - Жрец Самонту хочет тебе выразить свои верноподданнические чувства. - Хорошо, приведи его. - Он покорнейше просит тебя, государь, чтобы ты принял его в шатре в военном лагере, уверяя, что у дворцовых стен есть уши... - Хотел бы я знать, что ему нужно?.. - сказал фараон и сообщил придворным, что ночь проведет в лагере. Перед закатом солнца фараон уехал с Тутмосом к своим верным полкам и нашел там в лагере царский шатер, у которого, по приказу Тутмоса, несли караул азиаты. Вечером явился Самонту в плаще паломника и, почтительно приветствовав его святейшество, прошептал: - Мне кажется, что всю дорогу за мной шел какой-то человек, который остановился неподалеку от твоего божественного шатра. Может быть, он подослан жрецами? По приказу фараона Тутмос выбежал и действительно нашел постороннего офицера. - Кто ты такой? - спросил он. - Я - Эннана, сотник полка Исиды... несчастный Эннана. Ты не помнишь меня? Больше года назад на маневрах в Пи-Баилосе я заметил священных скарабеев... - Ах, это ты!.. - удивился Тутмос. - Но ведь твой полк стоит не в Абидосе? - Уста твои - источник истины. Мы стоим в жалком захолустье под Меной, где жрецы заставили нас чинить канал, словно каких-нибудь крестьян или евреев. - Как же ты попал сюда? - Я выпросил отпуск на несколько дней, - ответил Эннана, - и, как олень, мучимый жаждой, прибежал к источнику. - Что тебе нужно? - Я хочу просить у государя защиты против бритоголовых; они не дают мне повышения за то, что я сочувствую страданиям солдат. Озабоченный Тутмос вернулся в шатер и повторил фараону свой разговор с Эннаной. - Эннана?.. - повторил фараон. - Да, да, помню... Он наделал нам хлопот своими скарабеями, хотя, правда, и получил по милости Херихора пятьдесят палок. Так ты говоришь, он жалуется на жрецов? Давай-ка его сюда. Фараон велел Самонту удалиться в соседнее отделение шатра, а любимца своего послал за Эннаной. Неудачливый офицер тут же явился, пал ниц, а потом, стоя на коленях и все время вздыхая, сказал: - "Я ежедневно молюсь Ра-Гормахису при его восхождении и закате, и Амону, и Ра, и Птаху, и другим богам и богиням, чтобы ты здравствовал, владыка Египта! Чтобы ты жил! Чтобы ты преуспевал, а я чтобы мог видеть хотя бы следы твоих ступней" (*0). - Что ему нужно? - спросил фараон Тутмоса, впервые придерживаясь этикета. - Его святейшество спрашивает, что тебе нужно? - сказал Тутмос. Лицемерный Эннана, не вставая с колен, повернулся к любимцу фараона: - Ты - ухо и око повелителя, - начал он, - который дарует нам радость и жизнь, и я отвечу тебе, как на суде Осириса. Я служу в жреческом полку божественной Исиды десять лет. Шесть лет я воевал на восточных границах. Мои ровесники достигли высоких чинов, а я все еще только сотник, и все время меня бьют по приказу богобоязненных жрецов. А за что меня так обижают? "Днем только и думаю о книгах, а по ночам читаю, - ибо глупец, оставляющий книги с такой быстротой, с какой убегает газель, подобен ослу, получающему побои, подобен глухому, который не слышит и с которым приходится говорить жестами. Несмотря на эту любовь к знаниям, я не хвалюсь своей ученостью, а спрашиваю у всех совета, ибо у каждого можно чему-нибудь научиться, досточтимым же мудрецам оказываю почтение!" Фараон сделал нетерпеливое движение, но продолжал слушать, зная, что египтянин считает многословие своим долгом и высшим выражением почтительности к начальству. - Вот я какой, - продолжал Эннана. - "В чужом доме я не заглядываюсь на женщин; челяди даю есть что полагается и сам не спорю при дележе. Лицо у меня всегда довольное, с начальниками я почтителен, не сяду, если старший стоит. Я не назойлив и непрошеный не вхожу в чужой дом. Что увидит мой глаз, о том я молчу, ибо знаю, что люди глухи к тем, кто употребляет много слов. Мудрость учит, что человек похож: на кладовую, полную различных ответов. Поэтому я всегда выбираю хороший ответ и даю его, а дурной держу на замке. Чужой клеветы не повторяю, а уж что касается поручений, то всегда исполняю их как можно лучше" [древнеегипетские правила житейской мудрости]. - И что я получаю за это?.. - закончил Эннана, повысив голос. - Голодаю, хожу в лохмотьях и не могу лежать на спине, до того она избита. В книгах я читаю, что жреческая каста награждает храбрость и благоразумие. Но так было, наверно, очень давно. Ибо сейчас жрецы пренебрегают благоразумием, а храбрость и силу выбивают из офицеров палкой... - Я засну, слушая его, - сказал фараон. - Эннана, - обратился Тутмос к просителю, - ты убедил фараона, что хорошо начитан. А теперь скажи, только покороче, что тебе нужно? - Стрела не долетает так быстро до цели, как моя просьба долетит до божественных стоп государя, - ответил Эннана. - Так мне опостылела служба у бритоголовых, такой горечью переполнили мое сердце жрецы, что если я не перейду служить в войска фараона, то убью себя собственным мечом, который не однажды наводил трепет на врагов Египта. Я готов быть скорее десятником, рядовым воином его святейшества, чем сотником в жреческих полках. Свинья или собака может служить им, а не правоверный египтянин. Последнюю фразу Эннана произнес с такой бешеной яростью, что фараон сказал по-гречески Тутмосу: - Возьми его в гвардию. Офицер, который не любит жрецов, может нам пригодиться. - Его святейшество, повелитель обоих миров, приказал зачислить тебя в свою гвардию, - повторил Тутмос. - Здоровье и жизнь мои принадлежат повелителю нашему Рамсесу - да живет он вечно! - воскликнул Эннана и поцеловал ковер, лежавший у ног фараона. Пока осчастливленный Эннана пятился задом из шатра, поминутно падая ниц и благословляя повелителя, фараон сказал Тутмосу: - У меня в горле першит от его болтовни. Надо мне непременно научить египетских солдат и офицеров выражаться кратко, а не так, как ученые писцы. - Был бы у него один этот недостаток!.. - прошептал Тутмос, на которого Эннана произвел неприятное впечатление. Фараон велел позвать Самонту. - Не беспокойся, - сказал он жрецу, - офицер, который шел позади тебя, не следил за тобой. Он слишком глуп, чтоб исполнять такого рода поручения. Но рука у него тяжелая, и он может пригодиться. А теперь скажи мне, - прибавил фараон, - что заставляет тебя быть таким осторожным? - Я уже почти знаю дорогу к сокровищнице в Лабиринте, - ответил Самонту. Фараон покачал головой. - Это трудное дело, - сказал он тихо. - Я час целый кружил по коридорам и залам, как мышь, за которой гонится кот. И, признаюсь тебе, не только не запомнил дороги, но даже никогда не решился бы пойти по ней один. Умереть при свете солнца, может быть, даже весело, но смерть в этих норах, где заблудился бы крот... брр... - И тем не менее мы должны найти ее и овладеть ею, - заявил Самонту. - А если хранители сами отдадут нам нужную часть сокровищ? - спросил фараон. - Они не сделают этого, пока живы Херихор, Мефрес и их приспешники. Поверь мне, государь, этим вельможам хочется одного - спеленать тебя, как младенца... Фараон побледнел от ярости. - Как бы я не спеленал их цепями!.. Каким образом ты хочешь открыть дорогу? - Здесь, в Абидосе, в гробнице Осириса я нашел полный план дороги в сокровищницу, - сказал жрец. - А откуда ты узнал, что он здесь? - Из надписей в храме Сета. - Когда же ты нашел план? - Когда мумия вечно живущего отца твоего находилась в храме Осириса, - ответил Самонту. - Я сопровождал царственное тело и, стоя на ночном дежурстве в "зале отдохновения", вошел в святилище. - Тебе бы быть полководцем, а не верховным жрецом!.. - воскликнул, смеясь, Рамсес. - Так тебе уже понятна дорога в Лабиринт? - Понятна-то она была мне давно, а вот теперь я собрал необходимые указания. - Можешь мне объяснить? - Охотно; при случае даже могу показать тебе план. Дорога эта, - продолжал Самонту, - четыре раза обходит зигзагом весь Лабиринт. Она начинается в самом верхнем этаже и кончается в самом низу, в подземелье, а кроме того, по пути делает множество петель. Поэтому она так длинна. - А как ты попадешь из одного зала, где множество дверей, в другой?.. - На каждой двери, ведущей к цели, начертана частица изречения: "Горе предателю, который пытается познать величайшую государственную тайну и протянуть святотатственную руку за достоянием богов. Труп