о заслуживало бы описания, и мы не станем удлинять эту и без того внушительную хронику лишними подробностями о спокойных буднях их семейной жизни. Сама дона Флор в своих письмах к сестре Розалии писала через год после свадьбы, что ничего значительного в ее жизни не происходит. Она подробно рассказывала о родственниках и соседях, с которыми Розалия уже заочно познакомилась: тетя Лита все болеет, дядя Порто состарился, дона Розилда почти безвыездно сидит в Назарете, Марилда делает успехи на радио, и ее обещали записать на пластинку. Потом следовала забавная история о доне Норме, которая во вторник отказалась идти на крестины, намеченные на субботу, потому что к субботе, по ее подсчетам, непременно умрет один ее знакомый и, использовав уик-энд, можно будет устроить грандиозные похороны. Дона Гиза привезла из Нью-Йорка собаку, длинную, "как колбаса", а ей, доне Флор, - красивую брошку. "Представь, Розалия, эта сумасшедшая американка подарила Теодоро рубашку, всю разрисованную голыми женщинами! Воображаю доктора в этом наряде! Он, конечно, как человек воспитанный, вежливо поблагодарил и не рассердился, но я сразу же убрала эту рубашку на самое дно ящика с бельем, подальше от его глаз, чтобы он не злился на Гизу, ведь она хотела сделать ему приятное". Дона Динора болеет и не выходит из дому, "страдая от ревматизма и оттого, что узнает обо всем из вторых рук!" Приходится гадать на картах, и от злости она предсказывает всем одни несчастья. Даже ей, доне Флор, она заявила, что никогда еще счастье не длилось вечно. Ну есть ли на свете другая такая ненавистница?! Вот, пожалуй, и все, больше рассказывать не о чем, ничего интересного в ее жизни не происходит, все по-прежнему. Теодоро собирался купить дом, в котором они живут, но один из владельцев аптеки решил продать свою долю и переехать в Рио. Тогда Теодоро посоветовался с ней и объяснил, что, купив эту долю, он станет старшим компаньоном. Дом же они все равно приобретут при первой возможности. У хозяина нет другого выхода, ибо арендная плата до смешного мала. По правде говоря, доктор уже решил, как ему поступить, и если, спрашивал совета у доны Флор, то делал это просто из такта. "Время идет, а доктор ничуть не меняется, все такой же деликатный и обходительный. Я могу сказать наперед, что он будет делать в то или иное время дня, что скажет в том или ином случае". Но если жизнь доны Флор текла так размеренно и безмятежно, каких перемен она могла ждать и как могла отнестись к предсказанию какой-то гадалки, прикованной к постели, которая любила прорицать больше, чем комендадор Адриано Пирес играть на виолончели? Больше того, дона Флор и не возражала бы, если б что-нибудь неожиданно нарушило монотонность ее счастливых дней. "Грешно говорить так, сестра, при моей нынешней жизни и после всего, что я перенесла, но от однообразия устаешь, даже если это счастье. Мне все завидуют, а я очень часто тоскую, сама не знаю почему... Наверное, у твоей сестры дурной характер и она не умеет ценить то, что даровано ей судьбой, а значит, не заслуживает спокойной жизни и хорошего мужа". Как-то в воскресенье дона Флор пошла к мессе в церковь св. Терезы, где читал проповедь дон Клементе, и после службы заглянула в ризницу, чтобы пригласить священника на празднование первой годовщины их брака с доктором Теодоро. Собственно говоря, ничего особенного не намечалось, просто соберутся близкие друзья на рюмку ликера. Заодно отпразднуют и назначение аптекаря на должность второго казначея в новом правлении баиянского Общества фармакологов. - С удовольствием приду поздравить вас с годовщиной счастливого и примерного брака, благословенного господом... Дона Флор удалилась, а падре, в душе которого все еще оставались сомнения в полезности собственной проповеди, радостно улыбнулся: вот чье сердце не знает бурь, вот кто доволен жизнью и поможет ему избавиться от мрачных мыслей. Дона Флор задержалась в коридоре перед статуей святой Клары, так странно сочетавшейся с вырезанным из дерева ангелом; наглое и простодушное выражение его лица живо напомнило доне Флор легкомысленного Гуляку. Бедная святая, даже ее добродетель не могла устоять перед дерзким взглядом соблазнителя, она готова была отдать свою честь, свою жизнь, уже обещанное спасение, сменить рай на ад. Да и чего стоят рай и жизнь без ада? Перед этой оригинальной скульптурой дона Флор простояла довольно долго, а храм, этот корабль из камня и извести, подняв паруса, плыл по облакам в голубые небесные просторы. 10 Дона Флор постаралась, чтобы их маленький праздник удался. Это торжество увенчало первый год "счастливой жизни двух родственных душ", как изящно и точно выразился доктор Силвио Феррейра, генеральный секретарь баиянского Общества фармакологов, подняв свой бокал за "досточтимого второго казначея и его уважаемую супругу дону Флор, олицетворяющую собой редкую добродетель и достоинство". Дона Флор сказала дону Клементе, что у них будет узкий круг, но, переступив порог, падре увидел, что дом полон народу. Авторитет доктора Теодоро и симпатия, которую все испытывали к доне Флор, собрали на этот интимный праздник самых разных людей: руководителей фармацевтического общества, оркестрантов любительского оркестра, торговцев, учениц кулинарной школы, не говоря о старых друзьях хозяйки: богачке доне Маге Патерностро и докторе Луисе Энрике. Даже не поздравив супругов, дон Клементе поторопился обнять этого "маститого ученого", только что удостоенного премии за "Историю Баии", "обладающую не только научной, но и художественной ценностью" (см. статью Жунота Силвейры "Книги и авторы" в газете "А тарде"). После речи доктора Феррейры, полной ярких и образных оборотов, доктор Венсеслау Вейга исполнил две арии на скрипке. Ему аплодировали, как и молодой певице Марилде Рамосандраде, хотя она и пела под аккомпанемент одного Освалдиньо, отбивавшего ритм на барабане. В этом импровизированном концерте доктор Теодоро исполнил национальный гимн, вызвав сенсацию и бурю восторга. Гости закусывали, выпивали и веселились. В гостиной обосновались мужчины, женщины - в другой комнате, несмотря на решительные протесты доны Гизы, которая считала подобное разделение средневековым абсурдом. Она и еще две-три дамы рискнули присоединиться к мужскому обществу, где пили пиво и рассказывали анекдоты, чем и заслужили осуждение со стороны доны Диноры, все еще страдавшей от ревматизма, что, впрочем, не мешало ей на всех набрасываться. - Эта Мария Антония - развратница... Полезла к мужчинам, чтобы слушать всякие гадости... Да еще потащила с собой дону Алису и дону Мизету... Об американке я не говорю... Посмотрите, как эта бесстыжая вытягивает шею, чтобы лучше слышать... Зато дона Неуза Маседо и Кo вела себя на редкость примерно. Скромно сидя среди женщин, она с серьезным видом внимала семнадцатилетнему Рамиро, сыну аргентинца, владельца керамической фабрики. Если бы не она, юноше не с кем было бы разговаривать, так как молодежь атаковала Марилду, умоляя ее спеть, а ему не терпелось рассказать кому-нибудь о своих рыболовных успехах. - Я поймал рыбу кило пять весом. - О, - воскликнула дона Неуза, - неужели пять? А что вы еще поймали? - Она обдумывала, какое бы прозвище дать отважному рыболову. Пожалуй, "Рыбий жир". Глаза Неузы загорелись. Между тем аргентинец, отец юноши, столкнулся в дверях с сеу Вивалдо, владельцем похоронного бюро "Цветущий рай", и по своему обыкновению завел разговор. Бернабе отметил элегантность туалета доны Флор, который вызывал зависть у всех присутствующих дам. - Ничто не красит женщину так, как богатство... Посмотрите, как изящна и прелестна дона Флор... Сеу Вивалдо посмотрел, а, кстати сказать, он очень любил смотреть на женщин с пышными формами. - Она всегда была прелестна, хотя красавицей ее нельзя было назвать, что верно, то верно. А теперь она расцвела и стала еще привлекательней, однако деньги тут ни при чем... Все дело в возрасте, мой дорогой, а дона Флор сейчас в самом соку. Не могу понять тех, кому нравятся девчонки, ну какое может быть сравнение с дамой в расцвете сил, когда у нее на платье отрываются крючки... - А какие глаза!.. - поддержал аргентинец, который, видимо, тоже был ценителем женской красоты. Глаза, разбивающие мужские сердца, сейчас были устремлены вдаль, словно дона Флор предавалась сладостным мечтам. Дорого бы дал сеу Вивалдо, чтобы узнать, почему дона Флор стала такой задумчивой. Она ходила из комнаты в комнату, приветливо беседовала с гостями, как и следует хозяйке дома, но делала это машинально. Сеу Вивалдо положил руку на руку аргентинца: не деньги делают женщину красивой, сеу Бернабо, а ласковое обхождение, покой. Это выражение глаз, это покачивание бедрами говорит о том, что дона Флор счастлива. Странное выражение... Когда он уже видел этот потерянный взгляд, будто погруженный в самую глубину сердца? Сеу Вивалдо не без усилий вспоминает: во время бдения у гроба Гуляки. С тем же отсутствующим видом, с каким принимает сегодня поздравления, принимала она тогда соболезнования, будто не замечала вокруг слез, как не замечает сейчас праздничного веселья. Красота доны Флор, понял вдруг сеу Вивалдо, совсем особая, и к ней нельзя подходить с обычной меркой. В комнате, где собрались женщины, обсуждалась теперешняя супружеская жизнь доны Флор. Жены фармакологов и музыкантов из любительского оркестра мало знали о ее первом браке. А для кумушек не было большего удовольствия, чем сравнивать обоих мужей доны Флор. И ни пикантные анекдоты, которые рассказывали мужчины (а такие бесстыдницы, как Мария Антония, хохотали), ни песни и романсы Марилды, певшей в кругу дам и поклонников, успевших влюбиться в девушку, не могли оторвать их от этого приятного занятия. Итак, первый брак доны Флор был сущим адом. Только теперь можно в полной мере понять, каким несчастьем, какой ошибкой было это замужество. Сколько пережила бедняжка из-за этого чудовища, игрока и распутника, он даже бил ее. - Какой кошмар! - Дона Себастьяна прижала руки к полной груди. Сколько выстрадала дона Флор! Ей приходилось работать, чтобы содержать дом да еще оплачивать долги мужа, который был игроком, то есть страдал пороком, обходящимся дороже прочих. Так что теперешнему счастью доны Флор предшествовали горе и унижения. Дона Флор слушает эту болтовню, а взгляд ее рассеянно устремлен вдаль. Дона Гиза хохочет над анекдотами, дона Норма упивается пением Марилды, и некому сказать доброго слова о покойном. Около полуночи ушли последние гости. Дона Себастьяна, потрясенная рассказом о семилетнем мучении хозяйки дома, прикоснулась щекой к щеке доны Флор и участливо сказала: - Слава богу, сейчас все переменилось, вы заслужили это счастье... Восходящая звезда Марилда, ослепляя своей красотой студентов, запела на прощание ту самую серенаду, которую пел когда-то доне Флор Гуляка и которая ушла с ним в могилу. Довольный вечером, доктор Теодоро пошел проводить своих коллег, обсуждавших влияние музыки на лечение некоторых болезней. Доктор Венсеслау Вейга и доктор Силвио Феррейра отстаивали различные точки зрения, и, чтобы дослушать спор до конца, доктор Теодоро довел друзей до трамвая. Дона Флор осталась одна, и ей вдруг захотелось уйти куда-нибудь подальше от стола, уставленного бутылками, от беспорядка в комнатах, от голосов, доносившихся с улицы, от фагота, молчаливо стоявшего в углу. Она пошла в спальню и зажгла свет. - Ты? - сказала она нежно и ничуть не удивившись, будто ждала увидеть его здесь. На железной кровати, обнаженный, как в тот вечер после карнавала, лежал Гуляка и, улыбаясь, манил ее рукой. Дона Флор тоже улыбнулась, да и разве можно было устоять перед этим негодником, перед его простодушным и откровенным взглядом. Даже святой Кларе это не удалось, а уж о доне Флор и говорить нечего. - Любимая... - услышала она незабываемый ленивый голос. - Почему ты пришел именно сегодня? - Потому что ты меня позвала и так настойчиво, что я не мог не прийти... Я здесь, моя дорогая. - И, приподнявшись, он взял ее руку. Притянув дону Флор к себе, он поцеловал ее, но она успела отвести губы. - Нет, нет! Ты с ума сошел! - Но почему? Дона Флор присела на край кровати, а Гуляка томно растянулся, словно хвастаясь своим красивым телом, которое так любила дона Флор. Она не видела его целых три года, и он ничуть не изменился за это время, совсем такой, как был раньше. - Ты все такой же, а я вот располнела. - Ты даже не представляешь, как ты красива... Ты похожа на мясистую сочную луковку, тебя так и хочется укусить... Этот негодяй Вивалдо прав... Как он пялил на тебя глаза!.. - Убери руку, Гуляка, и перестань говорить чепуху. Сеу Вивалдо ни о чем таком не думает, он всегда относился ко мне с уважением... Сейчас же убери руку... - Почему, дорогая?.. Почему я должен ее убрать? - Ты забыл, Гуляка, что я замужняя женщина? Только мой муж может меня касаться. Гуляка насмешливо подмигнул. - А кто же я, по-твоему? Ведь я и есть твой муж! И к тому же первый, у меня преимущество... Дона Флор не подумала об этом и не сразу нашлась, что ответить. - Не говори ерунды... На улице послышались твердые шаги доктора Теодоро. - Он идет, Гуляка, уходи!.. Я очень и очень рада, что повидала тебя... Это было чудесно. Но Гуляка нисколько не смутился и не собирался уходить. - Уходи, сумасшедший, сейчас он откроет дверь! - А почему, собственно, я должен уходить? - Что я ему скажу, когда он тебя увидит? - Глупая... Ничего он не увидит, только ты можешь видеть меня. - Но он ляжет в кровать... Гуляка с сожалением пожал плечами. - Этого я не могу ему запретить, но если потесниться, мы поместимся и втроем... На этот раз дона Флор не на шутку рассердилась. - Ты что же это обо мне думаешь? Кто тебе дал право обращаться так со мной? Да как ты смеешь? Забыл, что я порядочная женщина... - Не сердись, моя радость... Ты же сама меня позвала... - Я только хотела повидать тебя, поговорить... - Но мы же не успели... - Вернешься завтра, тогда и поговорим... - Я не могу так просто уходить и приходить... Или ты думаешь, это все равно что съездить в Санто-Амаро или в Фейру-де-Сант-Ана? По-твоему, мне достаточно сказать: "Я поехал, скоро вернусь?" Нет, дорогая, раз уж я здесь, я обоснуюсь надолго. - Но ради бога не в спальне, не в кровати! Послушай, Гуляка, даже если он тебя не увидит, я умру от стыда, зная, что ты тут, рядом. Я так не могу. - В голосе доны Флор послышались слезы. - Ну хорошо, я лягу в гостиной, а завтра все обсудим. Но сначаля поцелуй меня. Они слышали, как доктор моется в ванной: оттуда доносился шум воды. Дона Флор подставила щеку. - Э... нет, моя радость... Только в губы, иначе я не уйду... Доктор вот-вот будет в спальне... Что оставалось делать? Пришлось подчиниться тирану. - Ах, Гуляка... - только и сказала дона Флор, жадные губы закрыли ей рот. О, этот поцелуй! Гуляка вышел обнаженный и красивый. Золотистый пушок покрывал его руки и ноги, на груди курчавились светлые волосы. А дона Флор никак не могла опомниться после его поцелуя. - Вечер удался на славу, дорогая, - сказал доктор Теодоро, войдя в спальню. - Все было отлично, и еды, и питья вдоволь. Вот это я люблю - каждая мелочь предусмотрена... - И он стал переодеваться за изголовьем кровати. - Да, все сошло хорошо, Теодоро. По случаю торжественной даты дона Флор решила надеть ту рубашку, которая была на ней в их первую брачную ночь в Парипе: с тех пор она ее ни разу не надевала. Взглянув в зеркало, она убедилась в том, что красива и желанна, и захотела, чтобы Гуляка увидел ее. - Я пойду выпью воды, Теодоро. Боясь, что Гуляка заснул после утомительного пути, и стараясь не разбудить его, она прошла по коридору на цыпочках. Ей хотелось лишь взглянуть на него, коснуться его лица и, если он не заснул, показать ему хотя бы издалека свою прозрачную рубашку. Дона Флор вошла в гостиную как раз в ту минуту, когда Гуляка поспешно покидал ее. Сердце доны Флор сжалось: значит, обиженный Гуляка решил уйти и она снова остается одна. Что ж, может, это и к лучшему Порядочная женщина не должна смотреть на другого мужчину, когда муж ждет ее в постели. Она повидала Гуляку и рада этому. А он ушел. Наверное, так лучше. Дона Флор направилась в спальню. Но почему он так торопился? Почему решил вдруг уйти, если попасть сюда ему было нелегко? Ушел ли он навсегда или еще вернется? А может быть, он отправился побродить по ночной Баии, посмотреть, как без него идет игра? Решил побывать в "Паласе", в игорном доме "Три герцога", а "Табарисе", в притоне Паранагуа Вентуры? V Об отчаянной борьбе между духом и плотью, о странных и невероятных событиях, которые возможны только в городе Баия, хотите верьте, хотите нет... (в сопровождении африканских барабанов и шутливой песенки Эшу "Только закрыл я дверь и снова велел открыть") КУЛИНАРНАЯ ШКОЛА "ВКУС И ИСКУССТВО" ЧТО ЕДЯТ И ЧЕГО НЕ ЛЮБЯТ БОЖЕСТВА ОРИША (Со слов Дионизии Ошосси) Шанго любит черепаху и баранину. Эрива, богиня источников, терпеть не может кашасу и курицу. Ийа Массэ любит конкем. Для Огуна готовьте козла и петуха. Ошун предпочитает блюда с бататом, луком и креветками. В качестве гарнира к козлятине - кукурузную муку с пальмовым маслом и пчелиный мед. Ошосси, божество наиболее почитаемое, крайне привередлив. В лесу он охотится на вепря, а рыбу ест только очищенную, не выносит батата и белой фасоли. Воинственной богине Янсан, презирающей смерть, не следует подавать салат-латук или сапоти, она любит акараже. Фасоль с кукурузой любит Ошумара, а Нанан - хорошо приправленное каруру. Доктор Теодоро поклоняется Ошале, как все серьезные и вежливые люди. Когда он важно шествует в своем белом костюме, с фаготом в руках, он напоминает Ошолуфана, самого великого из всех богов, который любит батат и белую фасоль. Ошале не выносит никаких приправ, не употребляет соли и терпеть не может оливкового масла. Говорят, что божеством Гуляки был Эшу. Но даже если Эшу и дьявол, так что из этого? Возможно, это Люцифер, падший ангел, который оделся в огонь и пошел против бога. Эшу ест все, что попадется, но пьет только чистую кашасу. Ночью Эшу бродит у перекрестков, чтобы выбрать самую трудную, самую узкую, самую неудобную дорогу. Это все знают, ибо все Эшу озорники. А самый озорной - Эшу Гуляки. 1 Скоро крупье объявит последнюю ставку, уже близок рассвет, и все устали. Мадам Клодетта ходит от игрока к игроку и с мольбой протягивает руку. Ей уже не удается придать своему голосу хотя бы немного игривости. Самолюбия у нее тоже не осталось, остался лишь страх перед голодом. Она не говорит больше с парижским акцентом: "mon cheri", "mon petit coco", "mon chou", - лишь шамкает беззубым ртом, умоляя дать ей фишку хотя бы в пять мильрейсов. Не для того, чтобы сыграть, а чтобы выменять ее на деньги и быть назавтра сытой. Если бы ей удалось проникнуть в казино, обманув бдительность швейцара или растрогав его, она, конечно, поставила бы эту фишку и, может быть, выиграла, а значит, уплатила за нору в грязном доме на Пелоуриньо, где она живет вместе с мышами и отвратительными черными тараканами, которые заползают к ней в постель. Каждое утро ее будят крики и ругань Федоренто, управляющего сеньоры Имакулады Тавейры Пирес, владелицы этого и многих других домов, населенных беднотой, доход от которых идет на благотворительность. Впрочем, у нее была слабая надежда добиться отсрочки на день или на два, если Федоренто придет к ней и ей удастся его ублажить. Но о ласках Федоренто даже мадам Клодетта, так низко опустившаяся, думала со страхом. Сейчас ей было около семидесяти, если не семьдесят. Почти лысая, беззубая, слепая, она разумеется, уже не могла заниматься своей профессией. Мадам Клодетта приехала в Баию в расцвете сил и красоты и, хоть ей тогда было сорок, выглядела она на двадцать пять. До этого она уже побывала в Буэнос-Айресе, Монтевидео, Сан-Пауло, Рио. Но о своем блестящем и бурном прошлом она сохранила лишь очень смутные воспоминания, ибо роскошь и богатство миновали, не оставив никакого светлого следа в ее жизни. Начав с шикарной гостиницы "Европа" на Театральной площади, где какаовые полковники бросали к ее ногам пятисотмильрейсовые бумажки, после долгих блужданий она оказалась у грязных канав Жулиана и Пилара. Но потом и там для нее не стало места. Она теснилась в жалких комнатушках и голодала. А по вечерам бродила в самых темных закоулках, предлагая себя за гроши. Однажды какой-то негр пожалел ее и почти ласково сказал, дав монетку: - Иди лучше к своим внукам, бабка, ты уже никуда не годишься... Но у нее не было ни внуков, ни родственников, ни друзей - никого. Ей нечего было надеть: от ее элегантных платьев остались лишь жалкие тряпки. Она распродала все, что имела. Последнюю дорогую вещь - бирюзовое кольцо - которое мадам Клодетта долго хранила, она продала лет десять назад, а может быть, и больше (мадам Клодетта уже давно потеряла счет времени) одному легкомысленному, но галантному кавалеру за очень приличную цену. Стоя сейчас у рулетки, когда делалась последняя ставка, мадам Клодетта, у которой не было ни фишек, ни денег, ни надежды, вспоминала Гуляку. Был ли он в выигрыше или в проигрыше, везло ему или не везло, он никогда не забывал дать ей хотя бы одну фишку в десять тостанов. Если б Гуляка был жив, он бы наверняка дал ей хоть одну фишку, продав которую, она смогла бы съесть бифштекс с фасолью и купить пачку сигарет. Да еще улыбнувшись своей дерзкой улыбкой, сказал бы: "К вашим услугам, мадам, всегда к вашим услугам", - а она ответила бы: "Merci, mon chou". Но, к сожалению, он умер молодым, кажется, во время карнавала, если ей не изменяет память. Как раз в ту минуту, когда она вспоминала о Гуляке, случилось нечто невероятное: крупье, который принимал ставку, вдруг хрипло вскрикнул и разжал руки - груда разноцветных фишек рассыпалась по полу. Игроки бросились подбирать их, началась свалка, мужчины и женщины ползали по ковру, выхватывая друг у друга фишки, и только мадам Клодетта, словно оцепенев, продолжала стоять на месте. Наконец крупье пришел в себя и собрал уцелевшие фишки. Вдруг мадам Клодетта почувствовала, как чья-то рука опустила ей за декольте перламутровую фишку в пятьсот мильрейсов: этой суммы с избытком хватит на то, чтобы заплатить за комнату и обедать две недели. "Я к вашим услугам, мадам, всегда к вашим услугам". Ей показалось, что она слышит этот дерзкий, насмешливый голос. "Merci, mon chou", - машинально ответила она по старой привычке и направилась к кассе получить деньги. Голодная, измученная мадам Клодетта была не в силах искать объяснение случившемуся. Наверное, игрок подобрее сунул ей за пазуху одну из украденных фишек. Но кто бы он ни был, она поблагодарила его: "Merci, старина". 2 Дона Флор проснулась и сразу же вскочила: доктор Теодоро уже принял ванну, побрился и начал одеваться. - Я проспала все на свете. - Ты, должно быть, до смерти устала, дорогая, это вполне естественно. Шутка ли сказать приготовить закуску, принять гостей, занимать их... Тебе надо отдохнуть. Почему бы тебе еще не полежать немного, завтрак мне подаст служанка... - Полежать? Но ведь я не больна... Дона Флор быстро встала: по утрам она всегда готовила кофе и кускус*, только она могла сделать тесто по вкусу мужа - легкое и пышное. (* Кускус - клецки из рисовой или кукурузной муки.) Она нисколько не устала после вчерашнего праздника, она устала от бессонной ночи, как в прежние времена, когда напряженно прислушивалась к шагам на улице. К тому же она беспокоилась, не заметил ли Теодоро некоторой странности в ее поведении, когда они остались наедине: хотя была не среда и не суббота, дона Флор надела прозрачную ночную рубашку с кружевами. - Какое приятное воспоминание, дорогая, - сказал доктор. - Есть даты, которые нельзя не отметить, и прости меня, если я сегодня нарушу наш календарь... - Теодоро и тут проявил деликатность, какая женщина не оценила бы этого? Дона Флор согласилась, но чувства ее были в смятении. Ее губы все еще хранили пряный вкус поцелуев Гуляки, и поэтому поцелуй доктора показался ей пресным. Словом, эта ночь очень напоминала ночь в Парипе; дона Флор была так же скованна, и мужу не сразу удалось преодолеть ее сдержанность. Рано утром, когда первый робкий луч лег на стены комнаты, дона Флор услышала далекие шаги и заснула тяжелым сном, словно ей дали снотворного. Надев домашние туфли и халат в цветах поверх ночной рубашки, она причесалась и пошла на кухню. Но, проходя через гостиную, заметила Гуляку, растянувшегося на диване в своей бесстыдной наготе. Пришлось разбудить его, прежде чем заняться кускусом (из кухни уже доносился аромат кофе, сваренного служанкой). Когда дона Флор дотронулась до плеча Гуляки, он, открыв один глаз, проворчал: - Дай мне поспать, я ведь только пришел... - Но тебе нельзя спать в гостиной... - Это почему? - Я уже говорила: мне неудобно... Он сделал недовольный жест. - А я-то при чем?.. Оставь меня в покое... - Опять ты за свое... Ну пожалуйста, Гуляка, прошу тебя! Он снова открыл глаза и лениво улыбнулся. - Ну хорошо, глупышка, пойду в спальню... Мой коллега уже вышел оттуда? - Коллега? - Да, твой доктор... Разве мы оба не мужья тебе? А значит, коллеги, моя милая... - Он лукаво посмотрел на нее. - Немедленно прекрати свои шуточки!.. Она произнесла это громко, и тут же из кухни раздался голос служанки: - Вы что-то сказали, дона Флор? - Сказала, что сейчас приду готовить кускус... - Не сердись, любимая... - Гуляка встал. Он протянул руку и хотел схватить дону Флор, но она уклонилась от его объятий. - Ты с ума сошел... В коридоре мужчины встретились, и, глядя, как они проходят один мимо другого, дона Флор почувствовала нежность к ним обоим, столь непохожим, столь разным. "Коллеги", - вспомнила она и усмехнулась, но тут же спохватилась: "Боже, я становлюсь такой же бесстыдной, как Гуляка". А тот подмигнул ей с видом заговорщика и показал доктору язык. Дона Флор рассердилась. Нет, она не станет терпеть его хулиганские выходки, пора бы ему научиться вести себя в приличном доме. Чисто выбритый доктор, уже надевший жилет и пиджак, ласково сказал ей: - Мы сегодня немножко припозднились, дорогая... "Боже мой, кускус..." - ахнула Флор и побежала на кухню. 3 К концу занятий утренней группы дона Флор вдруг совершенно ясно почувствовала, что Гуляка здесь, хотя пока не видела его. Дона Флор никак не могла привыкнуть к тому, что только она одна его видит, и поэтому, обнаружив совершенно голого Гуляку около стола, пришла в ужас, но, тут же вспомнив, что ученицы его, слава богу, не видят, успокоилась. Ученицы продолжали смеяться и шутить, не подозревая, что среди них мужчина, который оценивающим взглядом рассматривает самых хорошеньких девушек. Гуляка опять взялся за свое: как и раньше, явился мешать доне Флор и приставать к ученицам. Кстати, он еще должен рассказать ей, что у него было с этой кривлякой Инес Васкес дос Сантос. С самым веселым и беззаботным видом он, пританцовывая, трижды обошел вокруг личной секретарши могущественного магната сеньора Пеланки Моуласа Зулмиры Симоэнс Фагундос, величественной креолки с роскошными бедрами и пышной грудью. Оценив по достоинству бедра Зулмиры, Гуляка решил выяснить, насколько упруга ее грудь, казавшаяся отлитой из бронзы. Для этого он поднялся в воздух и, перевернувшись кверху ногами, заглянул за декольте красотки. Дона Флор буквально онемела от ужаса: она еще никогда не видела Гуляку парящим в воздухе, однако он чувствовал себя там так же непринужденно, как на земле, и даже еще непринужденнее, ибо мог принять любую позу, даже висеть вниз головой. Ученицы, правда, не могли его видеть, но вероятно, ощущали что-то необычное, так как были слишком возбуждены, то и дело смеялись, болтали и дурачились. Дона Флор разъярилась: Гуляка перешел всякие границы. Так оно и было, ибо, не удовлетворившись осмотром, он сунул руку за декольте, чтобы выяснить, из чего все-таки сделаны эти дивные творения природы... - Ой! - испугалась Зулмира. - Меня кто-то трогает... Дона Флор, совсем потеряв голову от подобной наглости, крикнула: - Гуляка! - Кто? Что с вами? Что вы сказали? - Удивленные ученицы окружили Зулмиру и дону Флор. - Что случилось, дона Флор? Что с тобой, Зулмира? Зулмира кокетливо вздохнула. - Мне показалось, что кто-то схватил меня за грудь... - Было больно? - Нет... Скорее приятно... Дона Флор взяла себя в руки, зато Гуляку вспугнул ее тревожный возглас. 4 В тот день Гуляка несколько раз насмешливо повторил: - Посмотрим, кто окажется сильней... Ты со своим доктором и своей гордостью или я... - С чем? - Со своей любовью... Это был прямой вызов. Дона Флор чувствовала себя уверенно, заручившись накануне обещанием Гуляки не применять силу, к тому же она вообще была не из робкого десятка и ничем не рисковала: кто прошел через ад вдовства, устояв против всех соблазнов, не боится угроз. - Честь для меня превыше всего... Гуляка рассмеялся. - Ты рассуждаешь, как твой доктор, любимая. Ты очень смешна и старомодна, точно какой-нибудь профессор... Теперь настала ее очередь смеяться. - Так я и есть профессор, ведь я начала преподавать в школе еще до того, как познакомилась с ним и с тобой. Кстати, меня как преподавательницу очень ценят... - Нечего хвастаться, кухонная профессорша... - По-твоему, я стала тщеславной? Я изменилась? - Ты никогда не переменишься, моя любимая. Твое единственное достояние - добродетель. Но однажды мне удалось ее победить, думаю удастся и теперь... Какой бы ты профессоршей ни была, в постели ты моя ученица. И я явился, чтобы завершить твое обучение... Так, шутя и смеясь, они проговорили почти до обеда. Дона Флор нисколько не сомневалась, что Гуляке никогда не сломить ее упорства, упорства честной и верной жены. Одно дело неопытная девушка, захваченная первым чувством, другое - много испытавшая женщина, знающая цену горя и радости. Гуляка ничего от нее не добьется. Однако он не верил в стойкость доны Флор. - Ты будешь моей в самый неожиданный для тебя момент. Как и тогда... И знаешь, почему? - Почему? И этот нахал объяснил: - Потому что любишь меня и, даже не подозреваешь, что сама того хочешь... Какое коварство, какая самонадеянность! Но дона Флор оставалась тверда в своем решении бороться с соблазном. - На этот раз у тебя это не пройдет... только зря потеряешь время... Ясный, тихий вечер начался тревожно. Когда после занятий вечерней группы дона Флор вышла из ванной в бюстгальтере и трусиках и села перед зеркалом причесываться, откуда-то сверху послышался одобрительный возглас. Между тем, прежде чем отправиться в ванную, она убедилась, что оба ее мужа отсутствуют. Доктор все еще был в аптеке, Гуляка после того как напугал Зулмиру, больше не появлялся. А теперь он сидел на шкафу и болтал ногами. В полумраке комнаты казалось, будто он выточен из того же дерева, что и ангел в церкви св. Терезы. Нескромный взгляд Гуляки с ее мокрых плеч медленно скользнул вниз. - Боже мой! - прошептала дона Флор и схватила халат, чтобы накинуть на себя. - К чему это, любимая? Разве я не знаю тебя всю от волос до ножек? Его обнаженное тело легко оторвалось от шкафа и опустилось на новый пружинный матрац. - Да он мягкий, как облако! Поздравляю, дорогая, с удачной покупкой. Гуляка лениво растянулся, на его губах появилась зовущая, томная улыбка. Дона Флор, стараясь держаться в тени, наблюдала за ним. - Иди ко мне, Флор, ложись рядом, давай немножко позабавимся на этом превосходном матраце... Все еще сердясь за его нелепую шутку с Зулмирой, дона Флор ответила резко: - Тебе мало того, что ты натворил? Так ты еще спрятался, чтобы наблюдать за мной? Я вижу, ты не стал вежливее за это время, а мог бы... - Иди сюда, любимая... - И он еще смеет звать меня к себе! Ты думаешь, я совсем потеряла стыд? Но Гуляка был настроен миролюбиво. - Ну что ты злишься, дорогая? Что я такого сделал? Подумаешь, решил немножко ознакомиться со сложением девушки, но только из любопытства. Мне хотелось узнать, из чего сделано это чудо, принадлежащее Пеланки Моуласу. - Он рассмеялся, а затем, понизив голос, снова попросил: - Иди сюда, моя хорошая, ну хоть сядь рядом со своим муженьком, раз уж ты боишься лечь. Давай немного поболтаем, ты ведь сама сказала, что нам нужно поговорить. - Если я сяду, ты прибегнешь к силе... - Ах! Если бы я мог... Если бы я мог прибегнуть к силе, разве я стал бы терять время на уговоры! Силой, милая, я никогда не буду добиваться твоей любви, заруби это себе на носу... - Тебе запретили взять меня силой? - Запретили? Кто? Ни бог, ни черт не могут мне ничего запретить. Неужели ты этого не поняла, прожив со мной семь лет? - Тогда в чем дело? - А раньше я когда-нибудь прибегал к силе? Хотя бы раз? - Никогда... - Просто я давно поклялся себе, что никогда ни одну женщину не возьму силой. Я, милая, хочу получать только то, что мне дают по доброй воле. Разве может доставить удовольствие то, что отобрано насильно? Пристально взглянув на нее, он улыбнулся. - Ты мне отдашься сама, прекрасная Флорзинья, и я с ума схожу в ожидании этой минуты. Но только когда ты этого захочешь. Я не желаю, чтобы к нашей любви примешивалась ненависть. Она знала: все, что он говорит, - чистая правда. И наконец решилась присесть на край кровати. Гуляка лежал рядом и внимательно наблюдал за ней. Дона Флор немного успокоилась, однако прежняя ее уверенность в себе была поколеблена. Стоило ей присесть на кровать, как Гуляка стал ласково гладить ее. Она тотчас с возмущением поднялась. - Ты просто обманщик... Я думала, ты умеешь держать слово... А ты тут же дал волю рукам... - Ну и что? Я только немножко тебя погладил. Послушай, дорогая, если я сказал, что не применю силу, это вовсе не значит, что я вообще не буду добиваться тебя. Всякий раз, как я смогу тебя погладить, я буду гладить, когда смогу поцеловать, поцелую. Да, моя Флор, я сделаю все, чтобы ты мне отдалась, и поскорее, потому что я слишком изголодался по тебе за это время. Итак, ее честь и достоинство под угрозой: Гуляка признался, что пустит в ход свое обаяние и свою хитрость. - Я не скрываю, Флор, что буду тебя искушать, и, когда твой доктор меньше всего будет подозревать об этом, он окажется с рогами. И по-моему, они ему очень пойдут. Ну нет, хоть ее первый муж известный донжуан и умелый соблазнитель, на сей раз ему не удастся овладеть доной Флор. Ему не удастся ни покорить, ни обмануть ее, честную женщину, которая не станет позорить ни своего имени, ни имени Теодоро. Дона Флор приняла вызов и снова уселась на край кровати. - Не смей так говорить, Гуляка, это нехорошо. Ты должен с уважением относиться к моему мужу... Оставим эти пустые разговоры и давай потолкуем серьезно. Если я тебя и звала, как ты утверждаешь, то только для того, чтобы повидать тебя, когда мне становится особенно тоскливо. У меня и в голове не было никаких глупостей. Почему ты так плохо думаешь обо мне? - Я? Разве я когда-нибудь говорил это? - Семь лет я была твоей женой, а ты слонялся по улицам, торчал в игорных домах, валялся в постели со всеми шлюхами Баии, да еще путался с девушками и замужними женщинами... Кстати, раз уж об этом зашла речь, я только недавно узнала, что у тебя был роман с этой чахоточной Инес, которая училась у меня в школе... - Инес? Это такая тощая? - Гуляка, немного порывшись в памяти, вспомнил стройную Инес Васкес дос Сантос с хищной мордочкой. - Помню, помню, кожа да кости... Неужели ты расстроилась из-за этого пустякового флирта? Случайная встреча и, скажу прямо, не из лучших. К тому же это было так давно, стоит ли ворошить прошлое? - Ах, прошлое? Но я-то об этом узнала совсем недавно... Натерпелась я стыда! Ты умер, я снова вышла замуж, а мне продолжают рассказывать о твоем распутстве. Поэтому я и позвала тебя, мне хотелось кое-что выяснить. А ты вообразил бог знает что... - Но, дорогая, как бы там ни было, я здесь, и ничего плохого не случится, если мы с тобой немного побалуемся. Надо пользоваться возможностью. Ты ведь тоже этого хочешь, а обо мне и говорить не приходится. - Ты хорошо знаешь, я не из тех женщин, которые обманывают своих мужей. Семь лет ты издевался надо мной, унижал меня... Все соседи возмущались... - И ты обращаешь внимание на этих сов? - Другая давно бы бросила тебя, наставила тебе рога, опозорила. А я терпела, потому что я, слава богу, порядочная женщина, я ни разу не взглянула на другого мужчину, пока ты был жив... - Знаю, дорогая... - А если знаешь, почему хочешь, чтобы я обманула Теодоро, моего мужа, достойного, хорошего человека? Он носит меня на руках, никогда мне не изменял. Никогда, Гуляка. Однажды даже... - Дона Флор умолкла на полуслове. - Что даже, милая? - вкрадчиво спросил он. - Расскажи... - За ним увивается немало женщин, но он не замечает их... - Немало, говоришь? По-моему, ты преувеличиваешь, дорогая, разве что Магнолия, первая шлюха Баии. Во всей этой истории он вел себя страшно глупо. Где это видано, чтобы солидный мужчина, доктор, испугался женщины, как мальчишка, только что "караул" не закричал. Просто позор... Ты знаешь, как его прозвали после этого? Доктор Клизма... - Перестань, Гуляка. Не смей насмехаться над моим мужем, не смей... Я его очень люблю, очень ценю его отношение ко мне и никогда не опозорю... - Но ты ведь первая затеяла этот разговор, моя птичка. Ответь мне, но только правду: кого ты больше любишь? Меня или его? Он положил голову на грудь доны Флор, и она нежно перебирала его волосы. Каверзный вопрос Гуляки ее смутил. - Я не стану его обманывать, он этого не заслуживает... На лице Гуляки блуждала невинная, почти детская улыбка. Дона Флор коснулась волос на его груди, и тогда он с уверенностью сказал: - Я не сомневаюсь, что меня ты любишь больше. - Нет, ты этого не достоин... Рука доны Флор касается шрама от ножа: ей нравится гладить этот шрам, напоминающий о драке после бегства Гуляки из колледжа. Ах Гуляка, как он легкомыслен и как красив! Слабый ветерок проникает в комнату, мешая свет и вечерние тени. - Я очень тосковал по тебе, дорогая, тоска давила мне грудь, словно сырая земля. Я хотел прийти к тебе, когда ты впервые позвала меня, но меня держал мокан, который дал тебе Диди. Только теперь я от него освободился... Потому что ты позвала меня по-настоящему, я действительно тебе нужен... - Я тоже все это время тосковала по тебе... Хоть я и мучилась с тобой, когда ты умер, я тоже чуть не умерла... Доне Флор вдруг захотелось смеят