. О драке он больше не думает. Сюда бы мулатку Марию... Но тетка увезла ее в Мараньян, уплыла Мария на огромном черном пароходе, осыпанном сверкающими огнями. Будь она здесь, они любили бы друг друга в молчании ночного леса. Антонио Балдуино вглядывается в звезды. Кто знает? Может, и Мария смотрит сейчас на эти же звезды? Звезды есть всюду. Вот только такие же или нет, думает Антонио Балдуино. Мулатка Мария смотрит на эти же звезды, и Линдинадва... При мысли о Линдиналве тяжко становится на душе. К чему вспоминать о ней? Линдиналва веснушчатая, бледная... не придаст она мужества такому негру, как он. Лучше уж думать о Зекинье, лежащем в грязи с ножом в спине. Линдиналва ненавидит негра Антонио Балдуино. Знай она, что он бежал и скрывается в этих зарослях, - сама бы донесла в полицию. Мария - та спрятала бы его, Линдиналва - никогда. Толстые губы Антонио Балдуино раздвигаются в улыбке. Линдиналва не знает, где он, не донесет. Негр сердит на звезды, зачем они заставили его вспомнить о Линдиналве. Карлик Вириато, тот ненавидел звезды. Он говорил об этом... когда? Антонио Балдуино не помнит. Вириато не мог говорить ни о чем, кроме своего одиночества. И однажды он бросился в океан, ушел, как и старик, чье тело вытащили из воды темной ночью, когда грузили шведский корабль. Нашел ли Вириато успокоение? Толстяк говорит - самоубийцы отправляются прямехонько в ад. Но Толстяк, он немного тронутый, болтает невесть что. О Толстяке Антонио Балдуино думает с нежностью. Толстяк тоже не знает, что его дружок убил Зекинью ударом ножа. Вот уже две недели как Толстяк вернулся в Баию - соскучился по бабке, которую без него некому кормить с ложки. Толстяк добрый, он просто не может ударить человека ножом. Никогда Толстяк не умел драться. Антонио Балдуино помнит, как мальчишками они с Толстяком побирались в Баие. Толстяк милостыню умел выпрашивать, как никто. Но в драке от него было мало толку. Филипе Красавчик посмеивался над Толстяком. Хорош был собой Филипе Красавчик! Как все плакали, когда Красавчика задавила машина в день его рождения... Похороны были шикарные, будто у богатого мальчика. Женщины с Нижней улицы несли цветы. Рыдала старая француженка, мать Филипе. Его одели в новый кашемировый костюм, повязали нарядный галстук. Красавчику бы понравилось. Франтом был, любил яркие галстуки... Как-то Антонио Балдуино подрался из-за Красавчика с одним парнем. Негр улыбается. Здорово он тогда отделал Беззубого, хотя Беззубый бросился на него с ножом, а у Антонио Балдуино ножа не было. На Зекинью-то он вышел с двумя ножами, Зекинья всегда был ему противен, он сразу его невзлюбил, с первого взгляда. Все одно: не он, так другой прикончил бы надсмотрщика. У негра Филомено тоже был зуб на Зекинью. Все из-за этой девчонки, из-за Арминды. Зачем Зекинья связался с ней? Они ведь пришли первыми. В ночь бдения Антонио Балдуино не увел ее только потому, что покойница не спускала с него выпученных глаз. Филомено обнимал девчонку, тискал ей грудь. Нечего было Зекинье ввязываться, брать девчонку себе. Ей было двенадцать. Толстяк говорил. Двенадцатилетняя девочка. Дите. Толстяк говорил, что она еще маленькая, и поступать с ней так - свинство. А Зекинье плевать на это. Заслужил он, чтобы его ножом... Эх, да что там греха таить - не надсмотрщик, так негр Филомено, а то и сам Антонио Балдуино сделали бы то же самое. Двенадцатилетняя девочка... Нет, не из жалости к девчонке прикончил Антонио Балдуино надсмотрщика. Он потому убил, что Зекинья взял Арминду себе, а негр сам хотел любить ее на нарах в своем бараке. Ничего, что ей двенадцать, она уже настоящая женщина... А вдруг нет? Вдруг прав Толстяк? С ребенком так поступать свинство. Теперь-то уж Зекинья ее и пальцем не тронет. Валяется падаль в грязи с ножом в спине. А что толку? Негр Филомено, наверное, уже увел ее в свой барак. Таков закон табачных плантаций. Женщин там - раз-два и обчелся. Одинокую девчонку живо кто-нибудь сцапает. Разве что придет ей в недобрый час мысль податься на улицу гулящих женщин. В Кашоэйру, или Сан-Фелис, или в Фейра-де-Санта-Ана. Вот где свинство так свинство. Двенадцатилетняя девчонка будет там нарасхват. А через пару лет станет она страшной старухой с дряблым телом и сальными волосами, пристрастится к кашасе, сгниет от дурной болезни. В пятнадцать лет будет выглядеть старой развалиной. Отравится, может быть. Некоторые в реке топятся, когда ночь потемней. Нет уж. Жила бы лучше с Зекиньей, собирала табак на плантациях. Но Зекинья лежит зарезанный. Антонио Балдуино слышит в зарослях голоса. Подходит к тропе, вслушивается. Неясные какие-то звуки. Кто-то идет по дороге? Но дорога далеко, совсем в другой стороне. Тут - еле протоптанная тропинка. Теперь ясно слышатся голоса людей. Они совсем близко. Узкая полоска зарослей отделяет их от сбежавшего негра. Это - батраки с плантации. Они с винтовками, сели на тропе покурить. Ищут негра Антонио Балдуино, убийцу надсмотрщика. И не ведают они, что беглец тут, рядом, давится от беззвучного смеха. Но, услышав, что они говорят, негр испугался. Он окружен, и у него нет выхода. Или с голоду сдохнет, или его возьмут. Антонио Балдуино крадучись отступает от тропы, скрывается в чаще. По другую сторону зарослей - дорога, там, наверное, тоже люди. Все оцеплено. Его окружили, загнали, словно бешеную собаку. Сдохнуть с голоду или сдаться. Стрекот цикад выводит его из себя. В доме Зекиньи бдят, верно, сейчас над покойником. А Филомено, негр Филомено или здесь с ружьем караулит, или сидит возле Зекиньи и ест глазами Арминду. Прикидывает, как увести ее в свой барак. Зарезать бы этого Филомено. Но Антонио Балдуино в лесу, окружен, загнан, словно бешеная собака. Полумертвый от жажды, от голода. x x x Болят сбитые в кровь ноги. Зекинью надо было отлупить хорошенько и все. Разве он не Балдо-боксер? Сколько силачей одолел в Баие, на Соборной площади... Мог бы нокаутировать и Зекинью. Но у того в руке был серп. В драку с серпом. Не по совести это. А поступил не по совести - так пеняй на себя... Антонио Балдуино нарочно уронил нож, чтобы всадить другой Зекинье в спину. А выиграл на этом негр Филомено. Сидит сейчас в доме убитого, пялится на Арминду. Эх, зарезать бы этого Филомено. Да не может Антонио Балдуино войти в дом Зекиньи. Покойник, верно, лежит на топчане. В спине у него рана... А кинжал Антонио Балдуино негр Филомено небось заткнул себе за пояс. И уведет он Арминду к себе в барак... Негра этого, Филомено, - вот кого надо было убить. А сам он, Антонио Балдуино, сидит в ловушке, загнанный, окруженный со всех сторон. И умирает от жажды. Горло пересохло. Ноги сбиты в кровь, лицо тоже в крови, штаны и рубаха в клочья разодраны - это бы ничего. А вот внутри все пылает от жажды. И в желудке пусто. Но в этих зарослях ничего съестного не сыщешь. На гуаявах плодов нет еще и в помине. Рядом, шипя, проползает змея. Нестерпимо стрекочут цикады. Звезд не видно, их скрывают глухие заросли. Пить хочется, мочи нет. Антонио Балдуино закуривает. К счастью, сигареты и спички у него с собой, в кармане штанов. Поздно уж, наверное... Антонио Балдунно потерял счет времени. Может, полночь сейчас, а может, и за полночь. Закурив, он ненадолго забывает про голод и жажду. Когда Антонио Балдуино начал курить? И не вспомнить. На холме Капа-Негро он уже курил. За это ему здорово влетало от тети Луизы. Была бы она жива - что бы она сейчас сказала? Тетя Луиза любила его, хоть и бивала за всякие там проделки. Тронулась, бедная, таская на голове тяжелые корзины с африканскими сладостями. Тетя Луиза продавала на площади мунгунсу, мингау. У ее домика на холме собирались негры потолковать о том, о сем. Однажды пришел этот тип из Ильеуса, рассказал о храбрых бунтарях - жагунсо. Увидал бы его человек из Ильеуса - залюбовался бы, стал бы долгими вечерами рассказывать о его подвигах. Хочется Антонио Балдуино, чтобы сложили о нем АВС. Может быть, тот лысый, что появился как-то на макумбе Жубиабы, сочинит АВС про Антонио Балдуино. Лысый всю жизнь только и делал, что писал АВС о самых храбрых. Объехал весь свет на гнедом коне, разыскивая храбрецов. Так говорит Толстяк. А вдруг он, Антонио Балдуино, не достоин еще АВС? Достоин, достоин. Когда-нибудь человек из Ильеуса расскажет взрослым и детям о подвигах Антонио Балдуино, и все удивятся и захотят стать на него похожими. Вот вырвется он из ловушки, пробьется сквозь окружение - значит, заслужил АВС. Сколько их, преследователей? На плантации батраков человек тридцать, но ловят его, верно, не все. Негр Филомено, ясное дело, остался с Арминдой, наплел, наобещал ей с три короба. Знает он этого негра... Молчаливый негр - дрянной негр. Антонио Балдуино хватается за нож. С одним этим ножом он бросился бы на Филомено, пусть у того ружье. И об этом тоже расскажут в его АВС. С одним ножом вышел против жагунсо, вооруженного меткой винтовкой, и уложил его... Негр отбрасывает потухшую сигарету. Горит пересохшее горло. От голода становится тошно. Лицо сводит от боли. Он осторожно ощупывает порез. Кровь унялась, но рана ноет - мочи нет. Рана глубокая, большая, через всю щеку. Ноги и руки изодраны в кровь. Смертельная жажда. Выхода нет. Цикады стрекочут, задавил бы их всех. Лес поредел, Антонио Балдуино вновь видит звезды. Если бы воды... если бы пошел дождь... Но на небе невидно черных дождевых туч. Ветер гонит одни белые облака. Взошла луна, огромная, сияющая, - никогда в жизни не видал Антонио Балдуино такой луны. Перенестись бы сейчас в Баию, на набережную, к той женщине, у которой звучный, такой низкий голос. И пела бы она что-нибудь старинное, про любовь, какой-нибудь вальс. Потом их тела сплелись бы на прибрежном песке... Было бы здорово! Вон та звезда похожа на огонек "Фонаря утопленников". Эх, выпить бы теперь в "Фонаре утопленников", послушать слепца гитариста, поболтать с Толстяком, с Жоакином. Может, и сам Жубиаба пожаловал бы. Антонио Балдуино попросил бы у него благословения. Жубиаба не знает, что Антонио Балдуино в ловушке. Что он зарезал Зекинью. Но старый Жубиаба все бы понял, погладил бы негра по волосам, заговорил бы на языке наго. Нет, Жубиаба не, скажет, что у Антонио Балдуино закрылся глаз милосердия. Что у него остался только злой глаз. Нет. Этого Жубиаба не скажет. У Антонио Балдуино глаз милосердия широко открыт. Да, он убил надсмотрщика, убил... но Зекинья хотел изнасиловать двенадцатилетнюю девочку... ребенка. Вот Толстяка спросите. Арминда маленькая еще, ее мать, пока была жива, за ной смотрела... Хватит. Старцу Жубиабе врать бесполезно. Он - всезнающий. Он - жрец макумбы, он всесилен, как Ошала... Жубиаба все знает... Покойница, мать Арминды, тоже знала... Не к чему душой кривить. Антонио Балдуино убил, потому что хотел Арминду. Ей двенадцать, но она уже женщина. Толстяк в этом не разбирается, знает одни молитвы. А потом Толстяк добрый, у него злого глаза совсем нет. Пусть Жубиаба нашлет порчу на Филомено. Филомено дрянной негр, вот у кого закрылся глаз милосердия. Пусть погубят его злые чары, пусть Жубиаба зашьет в ладанку волосы из женской подмышки и перья стервятника урубу... Почему качает головой старец Жубиаба? На языке наго жрец говорит, что у Антонио Балдуина закрылся глаз милосердия... Он сказал это? Антонио Балдуино хватается за нож, его горло пылает от жажды. А ну повтори... повтори! Скажет такое Жубиаба - он и его прикончит. А потом и себе перережет глотку. На синем небе сияет луна. Это не луна, нет. Это Жубиаба, верховный жрец. Он повторил! Повторил! Антонио Балдуино бросается вперед с ножом в руке... Он чуть не налетел на своих преследователей - сидят на дороге, беседуют. Жубиаба исчез. Негр умирает от жажды. Он повернулся и ринулся назад в чащу, туда, где не видно луны, где нет ни звезд, ни набережной Баии, ни "Фонаря утопленников". Негр падает на землю, протягивает к дороге сжатые кулаки. - Завтра я вам покажу, что такое храбрец... что такое настоящий мужчина... Лицо нестерпимо болит. Адски хочется пить. Но, едва закрыв глаза, Антонио Балдуино погружается в сон без сновидений. x x x Его разбудил птичий щебет. В первое мгновение Антонио Балдуино не понял, почему он здесь, а не на нарах, на табачной плантации. Но жажда, судорогой сводившая горло, и располосованное лицо живо напомнили о вчерашнем. Он убил человека. Он в лесу. Его ищут. Пить... Хоть бы глоток воды... За ночь лицо его чудовищно распухло. Негр осторожно ощупывает рану: - Колючка-то была ядовитая, сволочь... Антонио Балдуино садится на корточки, думает. Может, днем стеречь его не все остались. Он тихонько пробирается сквозь чащу, стараясь не напороться на шипы, стараясь не шуметь. Теперь светло, легче ориентироваться. Дорога от него по правую руку. Но он идет к тропе - там, наверное, врагов поменьше. Если бы не жажда... Голода он уже почти не чувствует. Живот подвело, но терпеть можно. Жажда - вот что страшно, горло будто веревкой стянуто. Надо выходить. Схватят так схватят. Будет драться, пока его не пристрелят. Смешно. Зекинью батраки ненавидели, а его, негра Антонио Балдуино, любили. Но хозяин приказал: не пойдешь ловить негра - убирайся с плантации. Если на тропе люди - быть беде... Он дорого продаст свою жизнь. По крайней мере, один умрет вместе с Антонио Балдуино. - Одного прихвачу на тот свет... Он смеется так громко, словно ему весело. Ему и вправду весело - разом со всем покончит. Славная будет драка, он дорого продаст свою жизнь. Больше всего негр Антонио Балдуино любит драться. Только сейчас он это по-настоящему понял. Ему на роду написано сражаться, убивать, быть убитым. Пуля в спину... Удар кинжалом в грудь... А живые расскажут, что он погиб, как настоящий мужчина, не выпуская ножа. Как знать? Долгими вечерами будут рассказывать негры друзьям и детям про Антонио Балдуино, боксера и нищего, забияку и сочинителя самб. Он убил человека, заступившись за девочку, и погиб, выйдя один против двадцати, дорого продав свою жизнь. Как знать... Впереди блеснула какая-то лужа. Негр бросился на землю и, захлебываясь, пил, пил, пил... Потом промыл порез на лице. x x x Вода! Почему он никогда раньше не замечал, какой у нее поразительный вкус! Она лучше вина, лучше пива, лучше самой кашасы. Пусть его теперь преследуют, пусть ловят, будто бешеную собаку. Плевать! У него есть вода. Он может пить, может промывать рану. Лицо болит, распухло. Негр растягивается на земле у самой воды, отдыхает. Он снова верит в себя, он снова счастлив, он улыбается. Ночью, в темноте, он просто не замечал луж. Их много. Вода в них мутная, застоявшаяся, но замечательно вкусная. Он долго лежит, думает. Вырвется на свободу - куда ему идти? Может, в сертан податься, поступить батраком на какую-нибудь фазенду, пасти быков. На этих фазендах столько убийц приютилось... А не оставят его в покое - бандитом станет, будет жить жизнью, о которой всегда мечтал. Хуже всего, что теперь захотелось есть. Не найдется ли здесь еды - вода же нашлась. Он снова идет по лесу, внимательно осматривая деревья. Пусто. Вдруг он нападет на какую-нибудь живность. Спички у него с собой, разведет огонь... Нет. Нельзя. Заметят враги, оцепившие лес. Посмотреть бы, много ли их осталось. Лицо болит все сильнее. Антонио Балдуино щупает рану. Верно, колючка была ядовитая, сволочь. Жубиаба знает чудодейственные лекарства от таких ран - разные лесные растения, травы, листья. Здесь они тоже есть. Но не узнает их Антонио Балдуино. Жубиаба сразу бы их нашел. Жубиаба все знает... Антонио Балдуино подошел совсем близко к тропе, осторожно выглянул. Вот они, преследователи. Все, как один человек. Сегодня никто не пошел работать. Видать, хозяин всерьез решил покончить с негром Антонио Балдуино. Сегодня у батраков праздник. Сидят, закусывают вяленым мясом, беседуют. Антонио Балдуино медленно возвращается в лес. Нож он снова заткнул за пояс. Бредет, задумавшись, и вдруг начинает смеяться: - Со мной шутки плохи... Хуже всего, что голоден. А потом, придется одному просидеть в лесу всю ночь. Никогда раньше не боялся он одиночества. Но сегодня негру не по себе. Мысли путаются. Антонио Балдуино видит места, по которым прошел в жизни. Видит и Линдиналву. Лучше думать о девчонке Арминде, которая, верно, уже спит с Филомено. Нет, не виноват Филомено. Не он, так другой увел бы девчонку. Мало женщин на табачных плантациях. Мулат Рикардо метался по ночам, нары ходуном ходили. Что-то он теперь делает, калека безрукий? Живет где-нибудь в Кашоэйре, просит Христа ради. А женщина у него есть? Кто знает... Вдруг сжалилась какая-нибудь... Его стоит пожалеть, он добрый мулат, хороший товарищ... А вот будь он сейчас на плантации - тоже бы пошел ловить Антонио Балдуино? У негра темнеет в глазах. Говорят, это от голода. Он снова пускается в отчаянные поиски еды. Когда пришла ночь, он докурил последнюю сигарету. Он почти ничего не видел. Боль в распухшей щеке сводила с ума. x x x Он идет к болоту, шатаясь, как пьяный. Вчера он ел только утром, пообедать не успел, пришлось бежать. Он идет, шатаясь, и призраки идут вместе с ним. Вот этот, тощий - откуда он? Тощий орет: - Где Балдо, победитель белых? Орет, да еще хохочет, издевается... Где же Антонио Балдуино с ним встречался? Вспомнил... В Баие, когда побил немецкого чемпиона. Негр улыбнулся. Тощий орал, а он, Антонио Балдуино, уложил-таки немца на ринге. И теперь тоже - вырвется, станет свободным. С ним шутки плохи. Чего это Толстяк читает отходную? Антонио Балдуино жив! А призраки тянут: - Помолимся... Не понимают они, что ли, как противно их слушать? Он подыхает от голода, рана кровоточит, москиты ее облепили... А тут еще призраки отпевают его. Негр ложится у лужи. Пьет. Оглядывается - призраки. Он протягивает к ним руки, умоляет. Уйдите, дайте умереть спокойно. - Прочь! Прочь! Они не уходят. Вот старая Лаура, мать Арминды. Глаза у нее распухли, она вся распухла, язык вылез наружу. Смеется старая над Антонио Балдуино. - Убирайся в ад! Проваливай! Негр поднимается, хочет уйти от призраков. Но тени не отступают. Даже Толстяк с ними, лучший друг Антонио Балдуино. И старец Жубиаба! Он говорит, что у Антонио Балдуино закрылся глаз милосердия. Ладно! Закрылся. Но пусть его оставят в покое. Ведь он умирает. Хоть бы умереть дали по-человечески. Не может он так, не может... Призраки читают отходную. Негр натыкается на какой-то корень и падает. x x x Антонио Балдуино лежал недолго. А поднялся - в глазах светилась решимость. Дорога от него по правую руку. Он идет твердым шагом. Будто и не голодал, и привидений не видел, и не просидел в лесу двое суток. В руке у Антонио Балдуино нож. - Одного прихвачу на тот свет... Его внезапное появление ошарашило людей на дороге. Он сбивает с ног первого, кто стоит у него на пути. Он идет сквозь толпу, нож сверкает в его руке. Он исчезает во мгле. Слышны случайные выстрелы. В ВАГОНЕ - Черви уж завелись. Старик лечит язву на лице Антонио Балдуино. Лицо распухло, стало бесформенным, красным, как помидор. Старик прикладывает к ране какие-то травы, смешанные с землей. Жубиаба сделал бы то же самое. - Спасибо, дед... Добрый ты человек... - Теперь заживет. Травка эта святая, чудодейственная. Негр, бежавший с плантаций, добрался сюда, еле живой, скитаясь по лесу, что раскинулся по сторонам шоссе. Старик жил в маленькой, удивительно грязной хижине, затерянной в чаще. Перед хижиной - кусты маниоки. Старик приютил негра, накормил, возился с его раной. Рассказал, что Зекинья выжил, но хозяин приказал схватить и высечь Антонио Балдуино, чтобы другим было неповадно. Антонио Балдуино расхохотался. - Со мной, дед, шутки плохи. Я заговоренный... - Он залпом выпил ковш воды. - Ну, я пошел... Смогу - отплачу когда-нибудь... - Ты что? Рана так не закроется, парень... хуже станет... Оставайся. Здесь тебя искать не будут, я человек мирный... Негр прожил у старика три дня, пока не закрылась рана. Ел старикову пищу, пил его воду, спал на его койке. x x x Антонио Балдуино простился со стариком: - Хороший ты человек... И отправился в путь по шпалам. Дойдет до городишка Фейра-де-Санта-Ана и махнет на попутном грузовике в Баию. Хорошо на душе у Антонио Балдуино, весело. В такой побывал переделке, из ловушки вырвался... Нельзя его победить. Он в этих краях первый храбрец. В небе горят звезды. Звезды видели, как он дрался. И не одурей от изумления его враги - прихватил бы он одного из них с собой в бездонное синее небо, к звездам. Сверкал бы Антонио Балдуино теперь на небе, сверкал бы нож в его руке... И смотрели бы на него мулатка Мария, и женщина с низким голосом, и Линдиналва. И вдруг Толстяк заметил бы новую звезду в небе... Толстяк всю жизнь мечтал открыть свою собственную звезду. Мануэл принял бы новую звезду за фонарь парусника, бегущего наперегонки с его "Скитальцем"... Мария Клара пела бы самбы, сложенные Антонио Балдуино. Быть ему теперь звездой, если бы не очумели от его дерзости батраки, когда он вдруг возник на дороге, - на лице кровавая рана, открытый нож в руке. Не растеряйся они - кого-нибудь прихватил бы Антонио Балдуино на тот свет... Упал бы Антонио Балдуино, изрешеченный пулями... Тот, кто умирает, сражаясь, да еще прихватывает с собой одного из врагов, становится звездой на небе, а на земле слагают о нем АВС... Антонио Балдуино стал бы красной звездой, его нож сверкал бы красным светом. Это Жубиаба говорит, что храбрецы становятся звездами... Звонкий хохот Антонио Балдуино перекрывает пение цикад, вспугивает лесных зверей, забившихся в норы. В ночной тишине потянуло свежим запахом листьев. Налетел ветерок - предвестник дождя. Листья зашевелились, воздух наполнился ароматом леса. Впереди на рельсах показалось что-то большое, черное, с огнями. Послышались спорящие голоса. Это остановился поезд. Везет, наверное, в Фейра-де-Санта-Ана пассажиров, прибывших сегодня в Кашоэйру из Баии. Люди осматривают паровозное колесо. Антонио Балдуино обходит состав с другой стороны, останавливается перед багажным вагоном. Если дверь не заперта - он уедет на этом поезде. Негр изо всех сил наваливается на широкую дверь, и она поддается. Не заперта, значит. Негр по-звериному, бесшумно и ловко, прыгает в вагон, изнутри закрывает дверь и тут только видит, что напугал каких-то людей, притаившихся в глубине за мешками с табаком. - Эй, друзья... Я человек мирный... Мне тоже за билет платить неохота... Он смеется. x x x Негр сразу понял, что женщина ждет ребенка, хоть живот у нее не совсем еще вздулся. Мужчин было двое. Старик дремал, покуривая. В руках у него был посох. Когда в темноте вагона вспыхивал огонек самокрутки, посох казался змеей, готовой к прыжку. На молодом красовались брюки военного образца и поношенный кашемировый пиджак. Борода у него еще не росла, над верхней губой едва пробивались редкие волосики, которыми он, видно, гордился. Разговаривая, парень то и дело поглаживал воображаемые усы. "Молокосос", - решил Антонио Балдуино. Поезд стоял, и безбилетные пассажиры молчали. Случилась поломка, обычная на этой линии, и в ожидании, что поезд тронется, они уже полчаса сидели молча. Снаружи могли услышать их голоса, начальник поезда взялся бы за безбилетников. Поэтому старик приоткрыл один глаз и сказал Антонио Балдуино: - Потише, негр, если хочешь ехать... не то выкинут нас отсюда... - И указал глазами на беременную. Антонио Балдуино попробовал догадаться, кто ей старик - отец или муж? По возрасту - отец, но и мужем может быть. Да, с таким брюхом пешком до Фейра-де-Санта-Ана ей не дойти. Глядишь, родит по дороге. Негр беззвучно смеется. Парень в солдатских штанах смотрит на него, поглаживая усы. Ему, видно, не очень понравилось появление Антонио Балдуино. Вдруг послышались приближающиеся голоса. Начальник поезда объяснял пассажирам первого класса причину задержки. - Пустяковая неисправность... Сейчас тронемся... - Мы потеряли тут почти час... - Такое бывает на любой железной дороге... - Но у вас тут - сплошное безобразие... Протяжный, тонкий, тоскливый свисток известил об отправлении поезда. Притаившись в темном вагоне, Антонио Балдуино пробормотал прощальный привет. - Скучать по ком-нибудь будешь? - спросил старик. - По змеям разве что. - Негр рассмеялся. Потом он опустил голову и сказал, ни на кого не глядя: - Девчонка одна... совсем ребенок... - Красива? - спросил паренек, подкручивая усы. - Красивая... на городскую похожа... - И ты бросил? - Жила с другим... Он так и не умер... - Я знал одного, так тот украл женщину, - сказал старик. - Я знаю такого, который человека пырнул ножом из-за такой вот девки... сидел потом два дня в лесу, подыхал от голода... - Антонио Балдуино рассказывал свою собственную историю. - И не боялся? - Молчи, парень... Ты еще ничего не знаешь. Его со всех сторон окружили... Тебе интересно, трус он или пет? Тогда бросай мне вызов... - Значит... это вы? - Солдат с уважением поглядел на Антонио Балдуино. Женщина, сидевшая молча, вдруг застонала. Старик сказал: - Правы те господа, пассажиры первого класса. Поезд этот - чистое безобразие... Если в первом классе трясет, что ж о нас говорить, едем в товарном вагоне, зайцами. - Я два мильрейса дала носильщику, чтобы сюда забраться, - простонала женщина. - Когда я солдатом был, в первом классе ездил, - похвастался парень. - На казенный счет... - В первом? - не поверил Антонио Балдуино. - В первом, сеньор. Вы что, не знаете, какие у солдат привилегии?.. Живете тут в этой дыре, у черта на куличках... темнота... - А я не здешний... Я тут, приятель, проездом... Я-то сам из Баии... Ты слыхал про такого боксера - Балдо? Это я и есть... - Вы! Я видел, как вы победили Шико Моэлу... - Здорово я его отделал... верно? - Негр улыбнулся. - Здорово. Я там был по даровому билету. Солдатская привилегия... - Чего же ты службу бросил? - Срок мне вышел... а тут еще... Старик приоткрыл глаз: - Что? - Капрал один... Думает, раз у него погоны... Капрал и дерьмо - один черт... Он-то считал иначе... - Он к тебе прицепился? - Старик оперся о посох. - Точно... все равно, мулатка эта меня любила. Капрал ко мне придирался, я у него с "губы" не вылезал... чтобы в отпуск меня не пускать... у самого-то рожа... - Ты, парень, мне нравишься. Сколько лет-то тебе? - Девятнадцать... - Ты жизни и не видал еще... А уж я-то от нее натерпелся - устал... - пожаловался старик. - От чего устал, папаша? - поинтересовался Антонио Балдуино. - Чего я только не испытал, парень, где только не побывал... Кто в наших краях не знает Аугусто Битого... Это из-за одной драки меня так назвали... И что же осталось на старости лет?.. Одни болезни... Бывший солдат угостил сигаретами. Антонио Балдуино закурил. При свете спички он разглядел лицо женщины: она не отрывала глаз от полоски неба, видимой в щель над дверью. У женщины лицо было усталое, видно, хлебнула горя. Старик продолжал: - В прежние времена скота у меня было не счесть... Гонял его на продажу в Фейра-де-Санта-Ана... Плантация табачная была, пока немцы сюда не сунулись... земля была... Много чего было... Старик замолчал. Казалось, заснул, но вдруг он проговорил сдавленным голосом: - Семья была... Не веришь?.. Две дочери были, я их даже в гимназию отдал... Наглядеться на них не мог... И все прахом пошло... скотина и прочее... одну девчонку белый какой-то околдовал, увез невесть куда... Другая тут живет, в Кашоэйре... волосы остригла, будто помешанная... продажной стала. Ладно, я хоть знаю, где она... А другая? Женщина отвела взгляд от двери: - Вы, видать, продажных не любите... - Пропащие они... лохматые, крашеные... - Не знаете вы, каково им приходится... Ничего вы не знаете... ничего... Старик растерянно замолчал. Заговорил бывший солдат: - У меня любовница была такая... до полуночи клиентов принимала, а потом я к ней шел, до утра оставался... Хорошее было время... - Чего же вы тогда говорите? - Я ничего и не говорю... - Ничего не знает, - гневно сказала женщина, - а туда же... Я вот от такой жизни с голоду чуть не подохла... господь избавил - сжалился... Антонио Балдуино удивился. У таких детей не бывает. Но промолчал. Старик приоткрыл один глаз: - Я ничего такого не говорю, упаси господи... Если бы не дочь, на что бы я жил? Жив ее помощью... И уважает меня, ничего не скажешь... Как приду, сейчас всех мужчин вон выставит. Только вот стриженая. Женщина рассмеялась. Антонио Балдуино изрек: - Жизнь бедняка - мука мученическая... Бедняк все равно что раб... Бывший солдат поддакнул: - Знал я одного капрала - он то же самое говорил. - Это тот, который красотку у тебя увел? - Другой. Между прочим, Роман ее не увел... Она меня любила... - А жила с ним, - захохотал Антонио Балдуино. - Ты же ее не знаешь, такая красавица... С ней ни одна женщина не сравнится. Поезд подошел к какой-то станции. Безбилетные пассажиры притихли. Очень близко по линии ходили люди. Чей-то голос сказал: "Прощай, прощай..." Еще послышалось: "Привет Жозефине". Совсем рядом раздался шепот. - Ты забудешь меня... Голос был женский, грустный. Мужской голос ответил, что не забудет. - Пиши... Послышался поцелуй - и звук его слился со свистком, оборвавшим проводы. Колеса застучали по рельсам. Бывший солдат объяснил: - Паровоз говорит: "Еду с богом, еду с чертом". Точно? - Вроде. - Это мне мать так сказала, когда я и ходить-то еще не умел. Другой паровоз, большой, который много вагонов тащит, тот говорит иначе: "Кофе с молоком, хлеб с маслом". Точно? - Солдат задумался. - У тебя есть мать? - спросила женщина. - Еду к ней... плакала, когда я в армию уходил... Женщины все такие... Думает, я все маленький. - Он покручивал несуществующий ус. - Все мы одинаковые, - сказала женщина. - Слыхали, - она обращалась к Антонио Балдуино - ту, на станции? Просила, чтоб он ей писал... - Слыхал... - Никогда больше она его не увидит... Я тоже. - Она замолчала. - Что? - Старик открыл оба глаза. - Да так, ничего особенного... - Она стала что-то насвистывать. - Этот мир гнусно устроен. - Старик зло сплюнул. - На мУку рождаемся... - Нет, папаша, жизнь штука неплохая... вам просто не повезло. - Бывший солдат улыбается. - Неплохая, коли есть деньги, - отрезала женщина. - Значит, мать у тебя? - спросил Антонио Балдуино, оборачиваясь к солдату. - Я своей матери никогда не видал. А тетка моя рехнулась... Вот у Толстяка есть бабушка... - У какого еще Толстяка? - Есть такой, ты не знаешь... добрый... - Добрый? - едко переспрашивает старик. - Чушь... Добрых не бывает... - А Толстяк вот - добрый... Старик опять задремал. Негру ответила женщина: - Есть добрые... бедняк рождается на горе горькое... Бедность делает человека злым. Поезд идет быстро. Бывший солдат растянулся на мешках с табаком. Негр разглядывает женщину. Лицо в морщинах, и до чего же страшный живот. И все-таки Антонио Балдуино замечает, что глаза ее улыбаются. Она смотрит в небо сквозь щель над дверью. - Все от бедности, знаете? Вот я на него и не сержусь... Бросил меня с брюхом... - Ваш муж? - вежливо спрашивает солдат. - Я проститутка... замужем никогда не была... - Я так и думал... - Что ему было делать? Денег - ни гроша... Где уж тут сына вырастить... Ночью убежал, будто вор... Все свое барахло оставил... Я знаю - меня-то он любит... - Убежал, как увидел, что будет маленький? - Да... я клиентов бросила, ушла к нему... Стирала, жили, будто венчанные... Добрый он был, такой добрый, прямо святой... хоть на алтарь ставь... - Сильно вы его любите... - Чистая правда... прямо святой... Однажды я говорю ему радостно так - у нас будет маленький... У него такое лицо сделалось... смеялся он, целовал меня... так хорошо было... - А меня дома невеста ждет, - сказал солдат. - Хорошенькая... Вернусь - поженимся. Странное было лицо у парня, когда он говорил это. Ни дать ни взять - покойник. Глаза закрыты, на губах улыбка, круглое лицо безмятежно счастливо... У живых так не бывает. Женщина покачала головой. Видать, много пережила - уж очень усталое выражение на ее нестаром еще лице. Жаль ей солдатика. Такой славный и жил-то еще совсем мало - и на тебе, собрался жениться... Но Антонио Балдуино спрашивает: - А потом что? И женщина продолжает: - Все нужда проклятая... Жили в дыре, впроголодь... Он работал, я белье чужое стирала - денег все равно не было. Потому и ушел. Жаль ей солдатика. Тот приподнялся на локте, жадно вслушивается. - Ночью ушел. Я и не заметила... Все свое барахло оставил... Я потом догадалась - сбежал, чтоб не видать, как малыш голодает... Говорят, работает он теперь в Фейра-де-Санта-Ана... Я к нему еду... Солдат помрачнел. Теперь он думает, как раздобыть денег, чтобы кормить жену, а потом и детей. - Уж очень она хорошенькая... И потом, я ведь буду работать... Работы я не боюсь... Женщина подбадривает его: - Конечно... Но парня одолели сомнения - сразу видно. Антонио Балдуино говорит женщине: - Буду вашему сынишке крестным... - Я ему чепчик сшила... Одна старушка дала мне пару пеленок... Больше у него ничего нет... нищим рождается... Бывший солдат сказал: - Нет, не женюсь... А хорошенькая... Поезд прибыл на станцию Сан-Гонсало. Сошло несколько пассажиров. Городок спит, спрятавшись в густых садах. Шум поезда разбудил ребенка где-то поблизости. Послышался детский плач. Женщина счастливо улыбнулась. - Туго вам придется, - говорит Антонио Балдуино. - Будет у вас малыш по ночам реветь... - Хочу мальчика... Свисток отходящего поезда разбудил старика. - Солгал я... Есть хорошие люди... Вот - дочка моя, Мария... Зэфа, та - дрянь... Будто в воду канула... померла, может? А Мария - добрая, деньги мне дает... ругается, как напьюсь... А я из-за Зэфы пью... Мария-то добрая... Голова старика опустилась на грудь, он опять дремлет. Бывший солдат говорит женщине: - Вот какие дела... Мальчика, значит, хотите? У меня тоже сын будет, как женюсь... Говорят, некоторые мужья от боли корчатся, когда жена рожает... Он снова счастлив. Он смотрит на женщину без тени желания. Его сердце чисто, он с бесконечной нежностью думает о Марии дас Дорес, которая ждет его в Лапе. Он улыбается: девчонка не знает, что он едет, то-то удивится... Жалко, усы мало выросли... Она его и не узнает поначалу-то... - А вдруг она меня не узнает? - Кто? - удивляется Антонио Балдуино. - Никто. Так просто... Старик проснулся. Он трясется от холода. Снова поднялся ветер, предвещающий непогоду. Под натиском ураганного ветра поезд вздрагивает на рельсах. - Опрокинется еще, развалина, людей передавит, - говорит Антонио Балдуино. - Бедняку - страдание вечное... Одни на счастье рождаются - богатые это... Другие на муку - бедняки... Так заведено с сотворения мира. Бывший солдат сладко спит, негромко похрапывая. Он не слышит свистящего воя ветра. - Ливень будет, потоп... - Старик дотащился до двери, смотрит сквозь щель наружу. - Я в таких местах побывал, папаша, где уж очень людям худо приходится... Десяти сентаво в день не заработают... - На табачных плантациях? - Там, старик... - Ты и не ведаешь, негр... Я здесь состарился... Я такое видал - волосы дыбом встанут... Сказать? - Его глаза блестят странным блеском, он отбрасывает посох, встает. - Бедняку такое невезение на роду написано, что, если за дерьмо будут деньги платить, у бедняка запор сделается... Негр хохочет. Старик теряет равновесие, опрокидывается на мешки с табаком. К нему бросается женщина: - Ушиблись? Солдат похрапывает. Женщина, оказавшись рядом с Антонио Балдуино, шепчет: - Я не сказала, чтобы его не расстраивать. - Она кивает в сторону парня. - Если правду говорить, я не знаю, почему меня Ромуалдо бросил. Думаю, от нищеты сбежал... А соседка говорит, ушел он к Дулсе... была там такая... Кто знает? - Голос ее срывается. - Нет, не поверю... Он бы меня так не бросил... Солдат спит, счастливый, будто он уже покончил счеты с жизнью. - Так вот... с ребенком в брюхе... Ну почему, почему он ушел? Антонио Балдуино чиркает спичкой и видит, что женщина плачет, плечи у нее вздрагивают. Негр смущен, не знает, что сказать, бормочет: - Не горюйте... обязательно будет мальчик... ЦИРК С Луиджи он встретился совершенно случайно. Антонио Балдуино провел остаток ночи, шатаясь по городу. Бывший солдат сразу уехал в Лапу. Старику было где остановиться. Женщина пошла к подруге. Наутро Антонио Балдуино решил найти попутный грузовик и бесплатно вернуться в Баию. Он как бы невзначай подошел к одной машине - ее как раз грузили - и спросил у шофера, будто просто так: - Ты, брат, не в Баию? - В Баию, - ответил веселый ладный мулат, шофер. - А тебе что - посылку отправить? - Посылку, да еще какую! Вот этого негра! - Антонио Балдуино, смеясь, ткнул себя в грудь. - Ишь ты! В Баие теперь праздник... Весело там, парень... Антонио Балдуино присел на корточки рядом с шофером, тот угостил его сигаретой. - Зверски, брат, домой хочется... Вот уж год почти, как ушел... Шофер пропел: Баия, мой прекрасный город, зачем покинул я тебя? - И не говори... верно, хороша Баия... До смерти туда хочется... - Поедешь со мной на грузовике? Я после обеда отваливаю... - У меня, приятель, ни гроша... - Истратился на красоток, - захохотал шофер. Антонио Балдуино подмигнул: - Может, и так... - Ладно. У меня помощника нет. Ты за него поедешь... - Спасибо... - Придется эту развалину где подтолкнуть - пособишь... - Ты когда снимаешься? - После обеда... час, полвторого... - Ну, я пошел... - Куда? - Прощусь с друзьями. - Так ровно в час... - Ладно... Антонио Балдуино пошел бродить по городу. Никаких друзей у него не было, но не хотелось, чтобы шофер знал, что он не евши, голодный поедет. Ничего, поужинает в Баие с Толстяком или Жоакином. А то с самим Жубиабой. Об этом думал Антонио Балдуино, и еще - где бы добыть сигарету. Вдруг за его спиной крикнули: - Святая мадонна! Балдо! Он обернулся. Перед ним стоял Лунджи, сам Луиджи, собственной персоной. Негру бросились в глаза его поредевшие волосы, потертый костюм. - Луиджи... Итальянец схватил его за плечи, оглядел, повертел во все стороны и весело произнес: - Великолепно... - Как тебя сюда занесло, Луиджи? - Враждебный ветер, мой мальчик, враждебный ветер... - При чем тут ветер, черт возьми! - С тех пор как ты ушел с ринга, Балдо, удача повернулась ко мне задом... Луиджи грустно посмотрел на негра: - Тебя ждала головокружительная карьера... Какая обида... взял и сбежал, ничего не сказав... - Очень уж меня эта потасовка расстроила... - Пустяки... пустяки... Что это за боксер, которого хоть раз в жизни не нокаутировали? Да и пьян ты был, как свинья. - А какого дьявола ты сейчас здесь, Луиджи? Ты что, нового боксера завел? - Какого боксера... такого, как ты, мне больше не встретилось. Антонио Балдуино захохотал, довольный. Ткнул итальянца в грудь. - Да, такого больше не встретилось... Тепер