ка лениво поплелся за ним, а Даррил жестикулировал и разглагольствовал, через стенки купола женщины слышали его восклицания по дороге к дому. Сьюки чувствовала себя виноватой. Себе в партнеры она взяла Дженнифер, на случай если та окажется неопытным игроком, хотя при разминке девушка продемонстрировала сильный удар с обеих сторон. И в самом деле, в игре она проявила себя смелым, довольно надежным партнером, хотя не могла бить далеко - особенно в сравнении с длинноногой Сьюки. Лет в одиннадцать Сьюки училась играть в теннис на старом щебеночном корте, окруженном рододендронами, в загородном поместье на берегу озера, принадлежащем другу их семьи. Отец хвалил ее за эффектные прыжки, когда она брала мяч, а стиль ее игры всегда был "привлекательным", даже когда она медлила в одном, а затем в другом углу площадки, отбивая мячи. Но с мячом, летевшим ей прямо в руки, она иногда не могла справиться. Она и Дженни быстро выиграли четыре игры и проиграли одну Александре и Джейн, а потом начались всякие проделки. Хотя летевший к вытянутой руке Сьюки мяч был похож на желтый "вильсон", то, что она принимала на ракетку - согнувшись в коленях, наклонив голову, бросаясь вперед и вверх, чтобы отразить сверхкрученый удар, - оказывалось комком сырого цемента, от тяжести которого локоть просто раскалывался, а то, что вела к сетке между ног Дженнифер, было, бесспорно, снова теннисным мячиком. В следующее мгновение, приготовившись принять еще один кусок цемента, она почувствовала, как со струн ракетки слетает что-то легче воробышка, оно скрылось в темном своде купола за кольцом прозрачных пластиковых круглых окошек, пропускавших свет, и упало далеко за пределами площадки желтым "вильсоном". - Играйте честно, подруги, - крикнула через сетку Сьюки. Джейн Смарт откликнулась мелодичным голосом: - Не теряй мяч из виду, милая, и все будет в порядке. - Черт те что несешь, Джейн Пейн [Pain - боль (англ.)]. Я сделала два прекрасных замаха. Сьюки сердилась, ведь это несправедливо, когда у тебя бесхитростный партнер. Дженнифер, которую удерживали на центральной линии, видела только результат этих ударов, и она обратила к ней разрумянившееся треугольное личико, выражавшее прощение и одобрение. В следующий раз девушка стрелой бросилась к сетке после слабого удара Джейн, а Сьюки мысленно приказала Александре застыть на месте; мяч с резкой подачи Дженни сильно ударил в неподвижное тело этой крупной женщины. В мгновение ока, позабыв о своих чарах, Александра потерла ушибленное место и с упреком бросила Сьюки: - А если бы у меня под колготками не оказалось шерстяного белья, представляешь, как было бы больно! Сьюки устыдилась и извиняющимся тоном попросила: - Давайте просто играть в теннис по-настоящему. Но обе соперницы пошли теперь в наступление. Ужасная боль пронзила суставы, когда Сьюки потянулась, чтобы ударить мяч, летящий через центр сетки, и ей пришлось резко остановиться, а грязный мяч упал и подпрыгнул на центральной полосе. Но позади был слышен топот Дженни, и Сьюки увидела, как мяч чудом вернулся, упав между Джейн и Александрой, которые считали, что выиграли очко. Это свело игру опять вничью. Сьюки шла, все еще шатаясь от внезапной боли в суставах, полная решимости защитить свою партнершу от всех этих malefica [злодеяний (лат.)]. Она быстро произнесла про себя богохульные слова - задом наперед Retson Retap [Pater noster - Отче наш (лат.)] подряд три раза, создав воздушную яму, сбой в кристалле пространства, над передней частью площадки у противников, так что Джейн дважды промахнулась и мяч летел по средней траектории, как с края стола. После этого счет стал 5:1 и подавать должна была Дженни. Когда она подбросила мяч, он превратился в яйцо и, пролившись сквозь струны ракетки, забрызгал ей все лицо. Сьюки с отвращением отбросила ракетку, и та стала змеей, потом, обезумев - ей некуда было ускользнуть, - эта тварь, проклятая в самом начале творения, начала метаться взад-вперед, извиваясь на кроваво-красном покрытии, обрамлявшем зеленый корт с его четкими линиями. - Ладно, - сказала Сьюки. - Хватит. Игра окончена. - Малышка Дженни носовым платком безуспешно пыталась стереть с глаз жидкий белок и желток с кровяными прожилками, похожими на паутину, яйцо было оплодотворено; Сьюки забрала у нее носовой платок и сама стала прикладывать его к лицу девушки. - Мне жаль, мне так жаль, - приговаривала она. - Они просто терпеть не могут проигрывать, эти ужасные женщины. - По крайней мере, - отозвалась через сетку Александра, - яйцо не было тухлым. - Ничего, - сказала Дженнифер, переводя дыхание, спокойным голосом. - Я знала, что вы все обладаете такими способностями, мне рассказывала Бренда Парсли. - Эта идиотка сплетничает, - прибавила Джейн Смарт. Две другие ведьмы подошли к сетке помочь Дженнифер вытереть лицо. - Никаких особенных способностей у нас нет, кроме тех, что есть у нее самой. Теперь, когда ее бросили. - Они появляются, когда бросают? - спросила Дженни. - Или заставляют бросить, - сказала Александра. - Странно, но здесь нет разницы. А ты подумала, что есть? В любом случае, извини за яйцо. А на моем бедре завтра будет синяк, потому что Сьюки мешала мне, это была не настоящая игра. - Это была не столько игра, сколько выпады против меня, - парировала Сьюки. - Ты просто промахнулась, - откликнулась Джейн Смарт, она что-то искала у края корта. - Я тоже так подумала, - тихо сказала Дженнифер, чтобы угодить остальным, - вы поднимали голову, по крайней мере при ударе слева. - Ты не видела. - Видела. И у вас привычка выпрямлять колени при ударе. - Нет. Ты считаешься _моим партнером_, ты должна поддерживать _меня_. - Вы играли замечательно, - послушно согласилась девушка. Джейн вернулась, держа в руке горстку черного песка, который она ногтями наскребла сбоку корта. - Закрой глаза, - приказала она Дженнифер и бросила песок ей прямо в лицо. По волшебству клейкие остатки яйца испарились, однако песок на гладком лице придал ей испуганный диковатый вид, как будто девушка была в пестрой маске. - А не пора ли принять ванну? - заметила Александра, по-матерински глядя на испачканное лицо Джейн. "Но как можно принимать свою обычную ванну с этими двумя малознакомыми людьми", - подумала Сьюки и вновь отругала себя, что поспешила их пригласить. Во всем виновата ее мать, в их доме, в штате Нью-Йорк, за обеденный стол всегда садились посторонние люди, возможно, переодетые ангелы, по разумению матери. Вслух Сьюки запротестовала: - Но Даррил еще не играл! И Кристофер, - добавила она, хотя ее меньше всего беспокоил вызывающе самонадеянный мальчишка. - Они, кажется, не собираются возвращаться, - заметила Джейн Смарт. - Надо что-то делать, иначе мы простудимся, - сказала Александра. Она взяла мокрый носовой платок Дженни с ее монограммой и замысловато сложенным уголком стала счищать песчинку за песчинкой с круглого послушного личика, повернувшегося к ней, как розовый цветок навстречу солнцу. Сьюки испытала приступ ревности. - Пошли в дом, - крикнула она, хлопнув в ладоши, хотя неуставшие мускулы требовали разминки. - Если только кто-нибудь не хочет поиграть один на один. - Может, Даррил, - обронила Джейн. - Он великолепный игрок, он меня обыграет. - Я так не думаю, - тихо произнесла Дженни, видевшая, как хозяин дома разминался, и не знавшая, как он на самом деле играет. - Вы в отличной форме, а он совсем несобран, правда же? Джейн Смарт холодно сказала: - Даррил Ван Хорн самый цивилизованный человек из всех, кого я знаю. И очень терпимый. - И продолжила в раздражении: - Лекса, дорогая, пожалуйста, не суетись. Ванной все будут довольны. - Я не взяла купальника, - сказала Дженнифер, широко открыв глаза и переводя вопросительный взгляд с одной на другую. - Там совсем темно, ничего не видно, - ответила ей Сьюки. - А может, ты хочешь поехать домой? - Ох, нет. Слишком тяжело. Я все представляю, как папа висит в петле, и боюсь подняться наверх разобрать на чердаке вещи. И тут Сьюки пришло в голову, что, раз у всех троих есть дети, а Дженнифер и Кристофер были детьми тоже, они, как матери, должны о них позаботиться. Она с печалью вспомнила член Клайда, их отца, какой мог бы быть и у ее собственного отца, член, казавшийся в самом деле предметом старины, с его желтоватым оттенком, когда он восставал, и длинными седыми волосами, свисавшими из-под яичек, как волосы на голове у старухи. Неудивительно, что он сразу же отзывался, стоило ей раздвинуть ноги. Сьюки повела женщин с теннисного корта, где на каждой стороне дверь закрывалась на молнию и нужно было быстро ее открыть и закрыть, чтобы не впустить холодный воздух. Умирающий декабрьский день пощипывал лица и ноги в легких теннисных туфлях. Коул, противный Лабрадор Александры, и нервный пятнистый колли Даррила, Нидлноуз, в лесочке на острове вдвоем затравили и разорвали какого-то пушистого зверька. С темными окровавленными мордами они носились вокруг. Когда-то заботливо ухоженный газон, ведущий к дому, был изрыт бульдозерами, чтобы построить корт этой осенью, а промерзшие груды дерна и глины образовали ненадежный лунный ландшафт, куда страшно было ступить ногой. От холода на глаза у Сьюки навернулись слезы, и от этого вокруг спутников возникла радужная аура, а мороз обжигал щеки так, что было больно говорить. Она быстро побежала по твердой дорожке, за ней двинулись по гравию остальные, как одно огромное неуклюжее животное. Тяжелая дубовая дверь поддалась под ее рукой, как живая, в вестибюле с мраморным полом и пустой слоновьей ногой ударило в нос подушкой горячей серы. Фиделя нигде не было видно. По голосам женщины нашли Даррила и Кристофера в библиотеке, они сидели по обе стороны круглого, обтянутого кожей стола, на столе лежали старые комиксы и стоял чайный поднос. Над ними висели меланхолические головы американского лося и оленя, оставшиеся от прежних хозяев Ленокса, заядлых охотников. Печальные стеклянные глаза чучел не моргали, хотя и были забиты пылью. - Кто победитель? - спросил Ван Хорн. - Добро или зло? - А кто у нас добрая колдунья, а кто злая? - спросила Джейн Смарт, бросаясь на малиновый стул под утесом связанных колдовских томов с выгоревшими корешками и тонкими надписями на латыни. - Победила свежая кровь, - сказала она, - как всегда. Пушистый бесформенный Тамкин стоял неподвижно, как статуэтка, на изразцах камина так близко к огню, что казалось, кончики усов подпалились. Вот очень степенно кот пригнулся к лодыжкам Джейн и, будто приняв белые спортивные носки за столбики для точки когтей, глубоко вонзил в них свои когти, в то же время его хвост задрался кверху и подрагивал, словно он мочился. Джейн взвыла от боли и носком туфли высоко подбросила кота. Тамкин закружился, как огромная снежинка, прежде чем бесшумно приземлиться на все четыре лапы недалеко от того места, где блестели кочерга с медной ручкой, щипцы и совок. Глаза обиженного кота сверкали, как медная утварь у камина, вертикальные зрачки сузились в желтой радужке, созерцая собрание. - Они начали строить пакости, - проболталась Сьюки. - У меня чутье на обман. - Вот как можно узнать настоящую женщину, - произнес горловым отрешенным голосом Даррил Ван Хорн. - Ей всегда кажется, что ее обманывают. - Даррил, не будьте таким мрачным и язвительным, - сказала Александра. - Крис, как чай? Правда, хороший, как вам кажется? - О`кей, - произнес юноша, ухмыляясь и ни на кого не глядя. Материализовался Фидель. Его защитный пиджак казался измятым больше обычного. Может, он развлекался на кухне с Ребеккой? - Te para las senoras у la senorita, por favor [чай для сеньор и сеньориты, пожалуйста (исп.)], - велел ему Даррил. У Фиделя был отличный английский, и он все больше обогащался разговорными выражениями, но непременной частью взаимоотношений хозяина и слуги был испанский язык, коль скоро Ван Хорну хватало собственного словарного запаса. - Si, senor [да, сеньор (исп.)]. - Rapidamente [быстро (исп.)], - произнес Ван Хорн. - Si, si. Он ушел. - Ну разве не чудесно! - воскликнула Джейн Смарт, но что-то не нравилось Сьюки и огорчало ее: весь дом был похож на сценические декорации, великолепный с одной стороны, а с другой пустой и ветхий. Это была имитация какого-то другого дома, находившегося в другом месте. Сьюки надулась: - Я не наигралась. Даррил, пойдемте сыграем один на один. Пока светло! Ведь вы уже одеты. Он серьезно ответил: - А как же юный Крис? Он вообще не играл. - Уверена, он и не хочет, - голосом заботливой сестры воскликнула Дженнифер. - Я паршиво играю, - согласился брат. "Он и в самом деле туповат", - подумала Сьюки. Девочка в его возрасте была бы занятной, такой живой и восприимчивой, вбирающей впечатления; кокетничая и стараясь понравиться, она превратила бы пространство вокруг себя в свою паутину, свое гнездышко, свой театр. Сьюки была в бешенстве, она стояла, встряхивая волосами, не скрывая своего настроения, граничащего с грубостью, и она не знала, кого винить, знала только, что все запутала, приведя сюда Габриелей. Она не спала с мужчиной с тех пор, как две недели назад Клайд совершил самоубийство. Поздно ночью она вдруг начинала думать об Эде, представляла себе, что он делает в подполье с маленькой Дон Полански, этой грязнулей из низов. Даррил, обладавший интуицией и добротой, несмотря на грубые манеры, встал в своих красных штанах, облачился в пуховую лиловую жилетку и водрузил на голову оранжевую охотничью кепочку с козырьком и наушниками фирмы "Дей-Гло", которую надевал иногда шутки ради, и взял алюминиевую ракетку. - Быстренько, один сет, - предупредил он, - до семи, если будет ничья 6:6. Если мяч превращается в жабу, вы теряете очко. Хочет кто-нибудь пойти посмотреть? Никто не хотел, все ждали чай. Тогда вдвоем, как супружеская пара, они вышли в туманные сумерки; притихшие кусты и деревья окрасились светло-лиловым, а небо на востоке покрылось зеленой эмалью до самого горизонта, было тихо и уединенно, как на кладбище. Игра была великолепна, неуклюжий с виду, но играющий безошибочно, Даррил извлекал из Сьюки изумительные удары. Невозможные подачи она превращала в отличные звенящие штуки, корт, разделенный на части в длину и ширину, сжался до миниатюрных размеров, благодаря ее сверхъестественной скорости и ловкости. Когда она бросалась к мячу, он зависал, как луна, тело послушно подчинялось разуму, как ей того хотелось. Она даже успешно завершила несколько ударов слева и, подавая мяч, чувствовала, что натягивается, как лук, выпускающий стрелу. Она была Дианой, Изидой, Астартой в этот серебряный миг - воплощением женской грации и силы, облаченной в одеяние рабыни. В углах серовато-коричневого купола сгущался мрак, сквозь круглые окошки наверху виднелось небо - над головой колыхалась гигантская корона из аквамаринов. Сьюки больше не видела темноволосого противника, который вдалеке, по другую сторону сетки, носился по площадке, что-то кричал, ударял ракеткой. Мяч всякий раз возвращался и резко подпрыгивал ей прямо в лицо, как хищник, возрождаясь каждый раз, отраженный крашеным асфальтом. Удар, еще удар, она все била по мячу, а мяч становился все меньше и меньше, став величиной с мячик для гольфа, с золотистую горошину, и в конце концов превратился в глухой отскок на дальней от сетки чернильно-темной части площадки, потом просто в едва слышимый кожаный звук. Игра окончилась. - Это было блаженство, - заявила Сьюки тому, кто стоял по другую сторону сетки. Голос Ван Хорна скрипел и грохотал, когда он произнес: - Я был хорошим товарищем, а как насчет товарищеской услуги для меня? - О'кей, - сказала Сьюки. - Что надо сделать? - Поцелуй меня в задницу, - хрипло вымолвил он. И подставил ее через сетку. Она была волосатой или пушистой, смотря по тому, как относиться к мужчинам. Слева, справа... - И посреднике, - потребовал он. Запах казался посланием издалека, как слабый запах верблюда, что доносится сквозь шелковые складки шатра в пустыне Гоби. - Спасибо, - сказал Ван Хорн, натягивая штаны. В темноте его резкий голос походил на голос нью-йоркского таксиста. - Знаю, тебе кажется это глупым, но я получил удовольствие. Они поднимались по холму, пот остывал на коже Сьюки. Она беспокоилась, что им не удастся принять горячую ванну, пока здесь Дженнифер, а она, похоже, не собирается уезжать. Ее неотесанный братец сидел в библиотеке один за чтением большого синего тома; взглянув через его плечо, Сьюки увидела переплетенный комплект комиксов, Бэтмена, одетого в плащ с голубым капюшоном, с острыми ушами. - Весь этот чертов комплект, - похвастался Ван Хорн, - стоил мне кучу денег, некоторые из этих старых книжек изданы до воины, если бы я сохранял их с детства, я смог бы заработать, на них целое состояние. Бог мой, я провел детство в ожидании следующего ежемесячного выпуска. Я любил Джокера. Любил Пингвина. Любил Бэтмобиль, стоявший в подземном гараже. Вы оба слишком молоды и не могли помешаться на этом. Мальчишка простодушно произнес: - По телеку показывали. - Ага. Но там они все изменили. Этого нельзя делать. Они все превратили в шутку, все ужасно безвкусно. В старых комиксах есть настоящее зло. Это белое лицо преследовало меня во сне, не шучу. А что вы думаете о капитане Марвеле? - Ван Хорн вынул томик из другого собрания сочинений на полке, переплетенный не в синюю, а в красную обложку, и с комичным пылом проревел: - О-о, кто бы поверил! К удивлению Сьюки, он устроился на складном стуле и начал листать книг, его крупное лицо расплылось от удовольствия. Сьюки пошла на слабо доносившиеся женские голоса через длинную комнату с разрушающимися творениями поп-арта, через маленькую комнату с нераспакованными коробками и через двойные двери, ведущие в облицованную плиткой ванную комнату. Огни в ребристых круглых светильниках были притушены реостатом до минимума. Красный глазок стереосистемы наблюдал за происходящим сквозь мягкие пассажи сонаты Шуберта. На дымящейся поверхности воды виднелись три головы с подобранными вверх волосами. Голоса продолжали невнятно звучать, и ни одна из голов не обернулась к раздевающейся Сьюки. Она выскользнула из многослойной затвердевшей спортивной одежды и, обнаженная, пошла сквозь насыщенный парами воздух, села на каменный бортик, изогнула дугой спину и отдалась воде. Сначала было трудно перенести ее жар, а потом нет, нет. О, она медленно обновлялась. Вода, как сон, избавляет нас от привычной тяжести. Знакомые тела Александры и Джейн покачивались рядом, волны, идущие от них и от нее, соединялись, превращаясь во врачующие колебания. В центре ее поля зрения появилась круглая голова Дженнифер Гэбриел, ее округлые груди плавали под самой поверхностью прозрачной темной воды, а бедра и ноги были укорочены, как у абортированного плода. - Ну разве не прелесть? - спросила ее Сьюки. - Да. - У него здесь все регулируется. - Он тоже собирается прийти к нам сюда? - в страхе спросила Дженнифер. - Думаю, на этот раз нет, - сказала Джейн Смарт. - Из уважения к тебе, дорогая, - добавила Александра. - Я чувствую себя в полной безопасности. Это так? - А почему бы и нет? - спросила одна из ведьм. - Чувствуй себя в безопасности, пока можешь, - посоветовала другая. - Эти огни похожи на звезды, правда? Разбросаны в беспорядке. - Смотри. Все они уже разбирались в тонкостях управления. От нажатия кнопки крыша с грохотом раздвинулась. Первые бледные проколы в небе - планеты, красные гиганты - показали, что прежний, охранявший их вечером бирюзовый купол был иллюзией, ничем. Здесь же за одними сферами виднелись другие, прозрачные или отливающие опалом, в зависимости от времени суток и времени года. - Боже мой. Небо. - Да-а. - А мне не холодно. - Пар поднимается. - Сколько же денег он во все это вложил? - Тысячи. - Но зачем, для чего? - Для нас. - Он нас любит. - Только нас? - А мы не знаем. - Бесполезный вопрос. - Ты довольна? - Да. - Да-а. - Пожалуй, мне и Крису пора возвращаться. Надо покормить своих питомцев. - Каких питомцев? - Фелисия Гэбриел часто говорила, что нельзя тратить белки на питомцев, пока в Азии голодают. - Я не знала, что у Клайда и Фелисии были домашние животные. - Их и не было. Но вскоре после нашего приезда кто-то однажды ночью подложил нам в "вольво" щенка. А позже к дверям пришла кошка. - Подумай, каково нам. У нас дети. - Бедные заброшенные, неухоженные малыши, - сказала Джейн Смарт насмешливо, показывая, что передразнивает кого-то, в городе шли враждебные пересуды. - Ну и что, за мной в детстве хорошо смотрели, - с готовностью откликнулась Сьюки, - и это меня тяготило. Сейчас, анализируя, я вижу, что от этого было мало проку, родители решали какие-то свои проблемы. - Нельзя ни за кого жить его жизнью, - медленно проговорила Александра. - Хватит женщинам прислуживать всем, а потом еще чувствовать себя обязанной, даже психологически. Такая у нас политика была до сих пор. - Здорово сказано, - задумчиво произнесла Дженни. - Это терапия. - Закройте крышу. Так неуютно. - И заткните этого хренова Шуберта. - Представьте, если войдет Даррил. - С этим ужасным парнишкой. - Кристофером. - Пусть. - М-да. Сильна. - Мое искусство, это оно дает мне силу, я чувствую ее даже под ногтями. - Лекса, сколько ты подлила в чай текилы? - А до которого часа работает супермаркет у "Олд Вик"? - Не имею представления, я совсем не хожу туда. Если чего-то нет в супермаркете в центре, мы без этого обходимся. - Но там сейчас нет свежих овощей и парного мяса. - Ну и что? Им достаточно замороженных готовых обедов, чтобы не нужно было идти к столу и отрываться от телевизора и сандвичей. В них кладут лук! Наверное, поэтому я перестала целовать детей на ночь. - Мой старший, просто невероятно, с двенадцати лет ничего не ест, кроме хрустящих чипсов и орешков пекан, и тем не менее он ростом 183 сантиметра и у него нет ни одного испорченного зуба. Его зубной врач говорит, что никогда не видел такого прекрасного рта. - Это все фтор. - Мне _нравится_ Шуберт. Он не всегда под настроение, как Бетховен. - Или Малер. - О, боже, Малер. - Его действительно чудовищно много. - Моя очередь говорить. - Нет, моя. - Ух, хорошо. Ты нашла то самое место. - Что значит, когда болит шея и наверху под мышками? - Это лимфатические железы. При раке. - Не шути так, пожалуйста. - Попытайся вызвать менопаузу. - Мне уже все равно. - Я мечтаю о ней. - Иногда и вправду спрашиваешь себя, не преувеличивают ли значение способности к деторождению? - То и дело слышишь ужасные вещи об ЛСД. - Лучшие противозачаточные средства, как ни забавно, продаются в вечно битком набитой пиццерии-развалюхе на Восточном пляже. Но она закрыта с октября до августа. Я слышала, что хозяин с женой ездят во Флориду и живут вместе с миллионерами в Форт-Лодердейле, настолько хорошо у них идут дела. - Это тот одноглазый, что стряпает там в нижней рубашке с цветными тесемками? - Никогда не знала наверняка, одноглазый он или всегда моргает. - Пиццу готовит его жена. Хотела бы знать, как у нее получается такая корочка. - У меня столько томатного соуса, а дети бастуют против спагетти. - Отдай его Джо, пусть снесет домой. - Он уносит домой достаточно. - Ну, он и вам оставляет что-нибудь тоже. - Не задирайся. - Что он берет домой? - Запахи. - Воспоминания. - О боже. - Мы все здесь. - Мы с тобой. - Я это чувствую, - сказала Дженни голосом, тише и нежнее обычного. - Какая ты хорошенькая. - Разве не здорово было бы снова стать молодой? - Не могу поверить, что я такой была. Я, должно быть, была другой. - Закрой глаза. У тебя в уголке глаза осталась последняя песчинка. Все. - Мокрые волосы - вот действительно проблема в это время года. - На днях у меня от дыхания шарф примерз к лицу. - Я думаю постричься. Говорят, новый парикмахер на другой стороне Портовой площади в том небольшом длинном здании, где раньше точили пилы, здорово стрижет. - Женщин? - Они вынуждены обслуживать женщин, мужчины перестали туда ходить. Правда, они подняли цены. Семь пятьдесят, и это без укладки, без мытья головы, без всего. - Последнее, что я сделала для отца, - свезла его в инвалидном кресле в парикмахерскую постричь. Он тоже чувствовал, что стрижется в последний раз. Он объявил об этом всем, кто сидел в парикмахерской. Это, мол, моя дочь, она привезла меня постричься в последний раз в жизни. - Площадь Казмиржака. Видели новую табличку? - Ужасно. Не верю, что это привьется. - Люди все забывают. Вот для школьников сейчас вторая мировая война просто миф. - Тебе хотелось бы иметь такую кожу? Ни шрамчика, ни родинки. - Кстати, на днях я заметила маленькое розовое пятнышко, вот здесь. Повыше. - О-о, да-а. Болит? - Нет. - Хорошо. - Ты когда-нибудь замечала, что, когда начинаешь себя обследовать и искать затвердения, какие, говорят, при этом бывают, кажется, что они везде? Тело - ужасно сложная вещь. - Пожалуйста, не заставляй меня даже думать об этом. - В новом словаре, у нас в редакции, есть эти слайды на прозрачной бумаге, в разделе "Человек", там есть и женское тело тоже. Сосуды, мышцы, кости, все на отдельных листах, невероятно. И как все это совмещается? - Не думаю, что на самом деле все так сложно, это мы мысленно все усложняем. Как и многое другое. - Как они удивительно округлы. Совершенные полукруги. - Полусферы. - Звучит, как политический термин. - Полусферы влияния. - Совсем весело. Провисание эрогенной зоны. На днях я попыталась посмотреть в зеркало на свой зад и увидела эти явные, несомненные складки. Может, поэтому у меня негибкая шея. - В "Немо" делают очень хорошие сосиски. - Слишком много острого красного перца. Фидель подбирается к Ребекке. Это делает ее пикантнее. - А как вы думаете, какого цвета будут у них дети? - Бежевого. - Кофейного. - Не слишком ли мы бесцеремонны? - Совсем нет. - Как хорошо она рассуждает! - О господи, когда ты молода и красива, беда в том, что нет никого, кто бы помог тебе в должной мере это оценить. Когда мне было двадцать два года и, думаю, я была в самом расцвете, единственно, что меня тревожило, это оказаться в постели не хуже тех шлюшек, с которыми Монти жил в колледже, и угодить свекрови. - Это как у богачей. Знают, что у них есть кое-что, и становятся все скупее, боясь, чтобы их не перехитрили. - Не похоже, чтобы Даррила занимали такие мысли. - А он на самом деле очень богат? - Я знаю, что он еще не расплатился с Джо. - Богачи всегда так. Держат свои деньги и наживают проценты. - Обрати внимание, дорогая. - Как можно не обратить внимания? - У меня кончики пальцев сморщились от воды. - Ну что, вылезаем, а то нашим амфибиям, может, уже пора откладывать яйца? - О'кей, докей. - Идем. Они тяжело, с плеском вылезали из воды: словно после химической реакции свинец превращался в серебро. Ощупью нашли полотенца. - Где он? - Может, спит? Я хорошо погоняла его на корте. - Говорят, если потом не намазаться кремом, после определенного возраста вода не полезна для кожи. - У нас есть притирания. - Целые ведра притираний. - Просто вытянись. Расслабилась? - О да. Расслабилась. - А вот и еще одна, как раз под грудью. Как крошечный розовый ротик. Хоть в комнате и было темно, ничего не было странного в том, что женщины разглядели и такую малость, ведь зрачки у всех четырех расширялись, словно переливаясь в серую, ореховую, карюю и голубую радужки. Одна из ведьм ущипнула Дженнифер за ложный сосок и спросила: - Что-нибудь чувствуешь? - Нет. - Хорошо. - Стесняешься? - Нет. - Хорошо, - произнесла третья. - Ну разве она не мила? - Да, мила. - Просто подумай: "Плыву". - Я чувствую, что лечу. - Мы тоже. - Всегда. - Мы здесь с тобой. - Потрясающе. - Мне нравится быть женщиной, - сказала Сьюки. - Ну и будь, - сухо ответствовала Джейн Смарт. - Но я и в самом деле _так_ чувствую, - настаивала Сьюки. - Девочка моя, - говорила Александра. - Ох, - слетело с губ Дженнифер. - Нежней. Мягче. - Райское блаженство. - Я считаю, - со значением говорила по телефону Джейн Смарт, словно ей возражали, - слишком уж она обаятельная. Слишком скромная и слишком похожа на Алису в Стране Чудес. По-моему, у нее что-то на уме. - Но что она может замышлять? Мы бедны как церковные мыши, к тому же у нас в городе дурная репутация. Мыслями Александра все еще была в своей мастерской, рядом с наполовину заполненной арматурой двух летящих, держащихся за руки женщин. Ее не оставляло беспокойство: когда она набила фигуры пропитанными клеем комками бумаги, ей так и не удалось сообщить им ту же убедительность, что и маленьким глиняным фигуркам. Ее тяжеленькие малышки так надежно покоились на приставных столиках и каминных полках в шумных комнатах. - А ты представь себе, - дирижировала Джейн. - Неожиданно она остается сиротой. В Чикаго она, очевидно, запуталась в делах. Их дом слишком велик, его трудно отапливать и трудно платить налоги. А поехать больше некуда. Последнее время Джейн готова была отравить все, к чему бы она ни прикасалась. За окном на холодном ветру бесснежной зимы раскачивались коричневатые, как воробьи, ветки и пустая кормушка для птиц. Дети Споффорд были дома на рождественских каникулах, но ушли на каток, а у Александры выдался часок для работы, его нельзя было терять. - А я думала, что Дженнифер приятное дополнение к нашей компании, - сказала она Джейн. - Мы не можем постоянно вариться в собственном соку. - Мы также не можем уехать из Иствика, - к ее удивлению, сказала Джейн. - Разве не ужасно то, что случилось с Эдом Парсли? - А что с ним? Он вернулся к Бренде? - Вернулся, да не целиком, - был жестокий ответ. - В кусках. Он и Дон Полански подорвались в доме, когда пытались делать бомбы. - Александре вспомнилось его бледное лицо на вечернем концерте, последний взгляд, брошенный ею на Эда. Его аура окрасилась болезненным зеленым цветом, а кончик длинного гордого носа, казалось, еще больше вытянулся, и поэтому лицо сползло на сторону, как резиновая маска. Она тогда уже могла сказать, что он обречен. Грубый образ, подсказанный Джейн, "вернулся в кусках", - резанул Александру по сердцу, согнутая в локте рука поплыла в сторону вместе с телефонной трубкой и с голосом Джейн, а глаза и тело устремились сквозь оконный переплет, как сквозь сетку яйцерезки. - Его опознали по кончикам пальцев на руке, найденной среди обломков, - говорила Джейн. - По одной этой руке. Сегодня утром все это передали по телевидению. Удивляюсь, как это Сьюки тебе не позвонила. - Сьюки разговаривала со мной несколько раздраженно, может, ей показалось, что Дженнифер была с ней высокомерна в тот вечер. Бедняжка Эд, - сказала Александра, чувствуя, как ее уносит медленным взрывом. - Сьюки, должно быть, убита. - Я не заметила, когда разговаривала с ней полчаса назад. Ее больше беспокоит, какую часть этой истории захочет увидеть в "Уорд" ее новое начальство; на месте Клайда теперь молодой человек, моложе нас, его прислали хозяева газеты; все считают, что они главари мафии, которая обитает, как ты знаешь, на Капитолийском холме. Он только что из Браун-колледжа и совсем не разбирается в редакторской работе. - Она винит себя? - Нет, с чего бы это? Она ведь не заставляла Эда бросить Бренду и бежать с этой глупой маленькой потаскушкой, скорее наоборот, делала все, что в ее силах, чтобы сохранить их брак. Сьюки говорит, что велела ему держаться за Бренду и свой приход, по крайней мере, до тех пор, пока он не наладит контакты со службой по связям с общественностью. Именно туда, в эту службу, подаются священники, оставляя церковь. - Я этого не знала, - тихо сказала Александра. - А руки Дон, тоже нашли? - Не представляю, что там осталось от Дон, но смерти она могла избежать, если только... "Если только не была ведьмой", - мысленно докончила за нее Александра. - Даже это не очень-то поможет, если речь идет о кордите или как там его называют. Даррил знает. - Даррил считает, что я уже готова сыграть что-нибудь из Хиндемита. - Дорогая, это замечательно. Жаль, он не говорит, что я готова вернуться к своим малышкам. Начать с того, что мне нужны деньги. - Александра С.Споффорд, уж Даррил придумает для тебя нечто из ряда вон, - строго выговаривала Джейн Смарт. - Эти нью-йоркские дельцы, его приятели, приобретают какую-нибудь безделку за десять тысяч. - Но не мои безделушки, - сказала она сердито и положила трубку. Ей не хотелось стать просто одним из ингредиентов в ядовитом горшке у Джейн, частицей ее обычного ежедневного варева, ей хотелось смотреть в окно, созерцая на многие мили вокруг опустевшую золотистую землю с серо-зелеными пятнами и вершины далеких гор, белевшие, как неподвижные облака. Должно быть, Сьюки простила Александре то, что та пленилась Дженнифер, потому что позвонила ей после заупокойной службы по Эду, чтобы отчитаться. Между тем выпал снег. Всякий раз забываешь об этом ежегодном чуде, о снежном просторе и свежем морозном воздухе, о косо летящих снежинках, покрывающих все штрихами гравировки, о большом снежном берете, надетом утром набекрень на птичью кормушку, о сохранившихся на дубе и ставших ярче сухих коричневых листьях, темно-зеленых стеблях болиголова с опущенными веточками и ясной голубизне неба, похожего на опрокинутую чашу; стены дома пронизаны возбуждением, неожиданно оживают обои, загадочна упорная обособленность амариллиса в горшке на окне, отбрасывающего бледную фаллическую тень. - Выступали Бренда, - говорила Сьюки, - и какой-то зловещего вида толстяк, революционер, с бородой и длинными, завязанными сзади хвостом волосами. Он сказал, что Эд и Дон - жертвы полицейской тирании или что-то в этом роде. Он очень волновался, с ним были люди в кубинской военной форме, и я боялась, что они начнут драку, если кто-нибудь заговорит или как-то нарушит церемонию. Но Бренда правда храбрая, держалась замечательно. - Да? Фальшивая монета, вот как запомнилась Александре Бренда: голова с гладко зачесанными светлыми волосами, туго закрученными в пучок на затылке, повернута в сторону в павлиньем смешении аур на вечернем концерте. Из других встреч в памяти всплыло длинное, довольно бледное лицо с ярко накрашенными, самодовольно поджатыми губами, с этим слишком ярким блеском розы, у которой вот-вот осыпятся лепестки. - Теперь она носит длинные, темные английские костюмы с подкладными плечами и такой широкий шелковый галстук, что он похож на салфетку, которую позабыли снять, отведав омара. Она говорила минут десять о том, каким внимательным священником был Эд, как он заботился об Иствике и его экологии, о вечно конфликтующей молодежи и тому подобном, пока его совесть - при слове "совесть" голос у Бренды дрогнул, тебе бы понравилось, она промокнула платочком глаза, по одной слезинке из каждого глаза, именно столько, сколько нужно, - "пока его совесть, - сказала она, - не заставила его направить энергию за пределы этого города, где его так ценили (Сьюки вовсю использовала свои способности передразнивать, Александра живо представила себе, как ее верхняя губка изгибается и комично выпячивается), и отдавать свою удивительную энергию на то, чтобы поправить ужасное, дорогие мои, нездоровье, отравляющее жизнь нашей нации". Она сказала, что наш народ изнемогает от порчи, и посмотрела мне прямо в глаза. - А что сделала ты? - Улыбнулась. Это не я, а Дон увезла его в Нью-Джерси с группой подрывников. Между прочим, когда толстяк ушел, о ней почти не упоминали. Как будто и не было никакой Дон Полански. Очевидно, от нее ничего не осталось, так, куски одежды, которые могли попасть туда из стенного шкафа. Она была такая неряшливая малышка, может, вылетела через крышу. Полански, или как их там, отчим и мать, пришли разодетые, как из фильма тридцатых годов. Полагаю, они не часто вылезают из своего трейлера. Я посмотрела на мать - она ведь была цирковой акробаткой. Должна сказать, фигуру она сохранила, но лицо! Лицо страшное. Такое грубое, кожа как на мозолистых пятках. Никто не знал, что им сказать, ведь девчонка была просто шлюхой. Да и вообще неизвестно, погибла ли она. Даже Бренда сначала не знала, как себя вести, ведь эта семья была в какой-то мере причиной ее несчастья, но, должна сказать, она держалась великолепно - сама любезность и grande dame. Она выразила им сочувствие, не моргнув глазом. Знаю, Бренда другая, чем мы, но я в самом деле восхищена, как она сумела собраться и использовать эту ситуацию. Говоря о ситуациях... - Да? - откликнулась Александра. Эта пауза означала, что ее проверяют, слушает ли она по-прежнему внимательно. Александра лениво ставила точки кончиками пальцев на запотевших стеклах нижних рам кухонного окна - машинально рисовала снежинки, или веснушки Сьюки, или дырочки в телефонной мембране, или мазки краски, которыми украшала Ники де Сент-Фалль своих "Нана", принесших ей всемирную славу. Александра радовалась, что Сьюки опять разговаривает с ней, иногда ей казалось, что, если бы не Сьюки, она потеряла бы всякий контакт с внешним миром и уплыла бы в стратосферу, как малышка Дон, подорвавшаяся в доме в Нью-Джерси. - Меня уволили, - сказала Сьюки. - Не может быть! Как можно, ты единственное светлое пятно в газете. - Ну, скажем так, я ухожу сама. Молодой человек, занявший место Клайда, с какой-то еврейской фамилией, не могу ее запомнить: Бернстайн, Бирнбаум - даже и запоминать не хочу, сократил мой некролог, сделав из полутора колонок об Эде два маленьких бессмысленных абзаца; он сказал, что на этой неделе не хватает места, потому что еще один бедняга из местных убит во Вьетнаме, но я знаю, это потому, что ему уже доложили, что Эд был моим любовником, и он боится, что я перейду границы приличий и все станут хихикать. Очень давно Эд дал мне свои стихи, написанные в духе Боба Дилана, и я поместила в статье два его стихотворения. Я не возражала бы, если бы их вырезали, но они убрали даже то, как он основал группу справедливого распределения жилья и что он был одним из лучших учеников класса в Гарвардском духовном училище. Я втолковываю этому юноше: "Вы только что приехали в Иствик и, по-моему, не понимаете, как любили здесь преподобного Парсли", а этот парень из Браун-колледжа улыбается так и говорит: "Я слышал, как его любили", а я говорю: "Я много работаю над своими статьями, и мистер Гэбриел почти никогда не выбрасывал ни слова". Тут этот несносный мальчишка улыбается еще раз, и мне ничего больше не остается, как уйти. И по правде сказать, прежде чем уйти, я взяла у него из рук карандаш и сломала перед его носом. Александра расхохоталась, радуясь, что у нее есть такая живая подруга, не то что эти злые клоунские маски на стенах ее спальни. - Сьюки, ты в самом деле так поступила? - Да, и даже сказала: "Чтоб тебе ноги переломать", - и бросила сломанный карандаш ему на стол. Самоуверенный дурак. Но что мне теперь делать? Все, что у меня есть, это семьсот долларов в банке. - Может, Даррил... Все время Александра мысленно была у Ван Хорна, представляя себе его морщинистое лицо с брызгами слюны, и какие-то пыльные углы в доме, ожидающие женских рук, и те мгновения, когда он вдруг после грубого лающего хохота резко замолкал, забывая об окружающем. Образы возникали сами собой, непроизвольно, так бывает, когда едешь по серпантину дороги и одна радиостанция вдруг перекрывает другую. В то время как Сьюки и Джейн, казалось, набирались свежих сил и желаний в ритуальных обрядах на острове, Александра