исчезли! Облачко стало тканью, тонкой, как луковичная шкурка. Гуакамайо. Тончайшая пленка обмана вылетела из женских уст! Яи. А ты все ж добрый... повернулся спиной к матери и к сыну и, воздевая руки, спотыкаясь, кинулся и келью. Он ворвался туда и вышвырнул мяч. -- Отойди от меня, сатана! Мячик выскочил из окна резво, как ягненок на воле, и вдруг раскрылся черным сомбреро на голове у мальчика -- черной шляпой беса. Так родился Сомбрерон. Легенда о сокровище Цветущего Края (местность около озера Атитлан) Меж влажных городских камней угасал день, по капле, как гаснет огонь в пепелище. Небо светилось шкуркой апельсина, кровь красных плодов питайи сочилась из облаков то алых, то золотых, как борода маиса или пумья шкура. Человек увидел с кровли храма, что одно облако прошло прямо над озером, чуть не коснувшись воды, и легло к подножью Вулкана. Оно остановилось, прикрыло глаза, а жрец кинулся вниз, не подобрав облаченья -- плащ тянулся за ним по ступеням,-- и возвестил, что кончилась война. С каждым криком он воздевал руки, а после ронял их, как птица роняет крылья. Он стоял лицом к западу, и солнце отбрасывало на его бороду мертвящий свет. Побежали гонцы в четыре края света, возвещая, что кончилась война на землях владык Атитлана. В тот вечер была ярмарка. Озеро сверкало огнями. Сновали лодки торговцев, светясь, как звезды. Лодки с фруктами. Лодки с одеждой и обувью. Лодки с нефритом, с изумрудами, с жемчугом, с золотым песком, с ароматной водой в птичьих перьях, с браслетами из камыша. Лодки с медом и с перцем -- в стручках и толченым, с солью и с ценным копалом (растительная смола, которую воскуряли богама). Лодки с красками и лодки с перьями. Лодки с терпентиновой смолой, с целебными корнями и травами. Лодки с курами. Лодки с веревками из агавы, с волокнами для циновок, с питой (веревка из волокн агавы) для пращей, с сосновыми досками, с глиняной утварью, с выделанной кожей и со шкурами, с мисками и с масками из тыквы. Лодки с попугаями, косами, каучуком и плодами айоте. у которых мелкие семечки. Дочери вельмож сидели под присмотром жрецов в пирогах, сверкающих, как белый початок, а голоса вельмож, пенье и музыка переплетались с выкриками торговцев. сладкую слюну, капавшую сквозь клыки, белевшие на багреце десен. И стекленел воздух, весь воздух земли, под взглядом раненных в пах зверей, и злобно стонал кабан, потерявший глаз или ухо, а лес возвещал о боли жалобным визгом обезьян. Сквозь тьму и мрак возвращались победившие зверя женщины, и в рыжем свете костров, зажженных в честь победы, сверкали золотом головы пум и шкуры ягуаров. В те времена женщины взяли власть. Мужчины лепили игрушки, прибирали в доме, тихо стряпали диковинные кушанья, обильно их приправляя, и стирали белье; а были и такие, кто пел и пил вино, чтоб из воздуха встали теплые сады блаженства, и гадал у пенистых вод, и чесал отдыхающим воительницам грудь, живот и пятки. Медленно копились дни, и сотрясались камни, изъеденные оспой надписей, как изъедает слюна зимы доску, хранящую летопись раскрашенных людей; и вот люди забыли, что они -- пустое порожденье досужих богов, и сочли себя богами. Боги встретили зарю, сидя на корточках, а жители нового города увидели их раскрашенное тело и, оставив свои мысли в зеркале реки, расписали себе лица, расцветили радугой перьев, желтых, красных, зеленых -- всех тех цветов, какие нужно смешать, чтобы получилась белая слюна Гуакамайо. В городе были теперь настоящие стены, и храмы, и дома -- из земли и муравьиных мечтаний, но река стала их лизать и лизала, пока не осталось следа от весомой жизни их амбаров, башен, пирамид, переулков и отливающих солнцем площадей. Сколько языков реки лизало город, пока он не размяк, как сон, и не растворился в воде, подобно городам отраженья? Это был город Гуакамайо, Великой Зеркальной Слюнки. Оелень наступала незаметно. Горячо шуршали бобы и тыквенные плети, ползли растенья по земле, тесня вереницы золотых букашек, черных муравьев и кузнечиков с радужными крыльями. Зелень наступала. Задыхаясь в ее плотной массе, звери прыгали с ветки на ветку, но не было просвета в зеленой, горячей, клейкой тьме. Лили дожди, словно и небо заполонили кущи вод. Дожди оглушали насмерть всех, кто еще жил, а брюхатые тучи спали на вершинах сейб, как спят на земле тени. Море пухл о от рыб. Дождь светил им в глаза. Вся кие твари были там -- с горячей бородой и с холодной, и расцвеченные кругами вращавшимися, как узоры лихорадки, и недвижные, как пятна крови на глубоководных хрящах. Всякие твари. Медузы и инфузории бились за жизнь ресничками. Растенья давили на мокрую землю дна, опускались во тьму нежного ила, в холодное дыханье наполовину окаменевших молочно-белых чудищ; голова их--древесный уголь, а усики щупальцев сочат жидкую пыльцу. Почти забылись преданья о древних городах. Зелень покрыла развалины, и под листьями глухо звенела пустота, словно прогнивший ствол, словно овраг или топь, словно скопище живых, тихо бормотавших клубней, которые захотели оборвать волшебную связь с богами и окутали их древними лианами, как зелень окутала землю, одежда -- женщину. Так люди оторвались от богов, а женщина -- от земли.