великодушие и благородство графа все росла. Он ни минуты не сомневался в том, что его дедушка чрезвычайно добрый и щедрый человек. Разумеется, все желания Седрика исполнялись мгновенно; на него сыпался такой дождь подарков, что порой он совершенно терялся. Граф, видно, положил себе за правило, что внук должен иметь все, что ни пожелает, и дал ему полную свободу действий. И хотя в большинстве случаев такая политика весьма опасна, маленький лорд на удивление хорошо выдержал это испытание. Возможно, он все же избаловался бы, несмотря на его добрый нрав, если бы не те часы, которые он проводил с матерью в Корт-Лодже. Миссис Эррол внимательно и нежно следила за всеми его поступками. Они часто подолгу беседовали вдвоем, и, возвращаясь в замок, он уносил с собой не только память о ее поцелуях, но и простые, добрые советы. Одно лишь чрезвычайно удивляло маленького лорда. Никто и не подозревал, как часто он пытался разрешить эту тайну; даже его мать не знала, как часто он ломал над ней голову, а граф так и вовсе долгое время ни о чем не догадывался. Наблюдательный мальчик не мог не задуматься о том, почему его мама и дедушка никогда не встречаются. Конечно, он это заметил. Когда карета Доринкорта останавливалась у Корт-Лоджа, граф никогда не выходил из нее; а в тех редких случаях, когда его сиятельство посещал церковь, Фаунтлерою предоставлялась возможность побеседовать с матерью на крыльце или вернуться с ней домой. Но каждый раз неукоснительно в Корт-Лодж посылались цветы и фрукты из замковых оранжерей. К тому же вскоре после того первого воскресенья в церкви, когда миссис Эррол пошла в одиночестве домой после службы, граф совершил поступок, который весьма возвысил его в глазах Седрика. Спустя неделю Седрик собрался навестить мать -- и увидел, что у дверей стоит не карета с парой лошадей, а прелестная двухместная коляска с красивой гнедой кобылой в упряжке. -- Это твой подарок матери, -- коротко сообщил граф. -- Нельзя, чтобы она ходила пешком. Ей нужна коляска. Ее кучер будет за ней следить. Запомни, это подарок от тебя. Фаунтлерой пришел в такой восторг, что не знал, что сказать. Он с трудом сдерживал себя, пока не прибыл в Корт-Лодж. Миссис Эррол срезала розы в саду. Он выскочил из коляски и бросился к ней. -- Дорогая! -- кричал он. -- Знаешь что? Эта коляска твоя! Он говорит, это тебе подарок от меня! Это твоя коляска, чтобы ты в ней ездила, куда захочешь! Он так радовался, что она совсем растерялась. Она не смела огорчить его отказом от подарка, присланного человеком, который решил считать себя ее врагом. В конце концов она уселась в коляску как была, с розами в руках, и Седрик повез ее на прогулку, без устали расхваливая доброту и щедрость графа. Он так простодушно восхищался графом, что она порой готова была рассмеяться -- тогда она обнимала своего малыша за плечи и целовала его, радуясь, что он видит только доброе в человеке, у которого так мало друзей. На следующий день после этого события Фаунтлерой написал письмо мистеру Хоббсу. Письмо получилось довольно длинное, и когда черновик был готов, он принес его деду показать. -- Потому что в правописании я не очень силен, -- сказал он. -- И если вы укажете мне ошибки, я их поправлю. Вот что он написал: "Дарагой мистер хоббс я хочу вам рассказать о моем дедушке он самый лучший граф каго я знаю вообще это ашибка что все графы тераны он савсем не теран вот бы вам с ним познакомиться вы бы очень подружились я в этом уверин у него подагра и он от нее очень стродает но он такой тирпеливый с каждым днем я все больше его люблю потому что нильзя ни любить графа каторый ко всем на свете такой добрый жаль что вы ни можете с ним поговорить он все на свете знает и можно ему задать любой вапрос но в бейс-болл он никогда ни играл он мне падарил пони с тележкой а моей маме прикрасную каляску у меня здесь три комнаты и множиство игрушек вам бы понравились парк и замок он такой большой что в нем можно потиряться уилкинс (это мой грум) мне сказал что под замком есть темница все в парке так красиво вы бы удивились агромные деревья алени и кролики и дичь в лесу мой дедушка очень богат но он не надменный и ни гордый как вы думали мне хорошо у него люди здесь очень добрые и вежливые они при встрече снимают шапки а женщины приседают и иногда говорят благосла-ви вас господь типерь я умею ездить вирхом но сначала меня очень трисло кагда я шел рысью дедушка позволил одному бедному чиловеку сохранить ферму кагда он не смог заплатить за аренду а миссис меллон отнесла его больным детям вина и всего прочего я хател бы вас повидать и еще я хател бы чтобы дорогая могла жить в замке но я очень счастлив кагда по ней не слишком тоскую и я люблю дедушку его все любят прошу вас напишите мне скорее ваш любящий старый друг Седрик Эррол p. s. в тимнице никого нет дедушка никогда туда никого не сажал p. s. он такой добрый граф что напоминает мне вас он всиобщий любимец". -- Ты очень скучаешь по своей матери? -- спросил граф, прочитав письмо. -- Да, -- сказал Фаунтлерой, -- я по ней все время скучаю. Он подошел к графу и, положив ему на колено руку, заглянул в лицо. -- Вы по ней не скучаете, да? -- спросил он. -- Я с ней не знаком, -- отрезал граф. -- Да, я знаю, -- отвечал Фаунтлерой, -- это-то меня и удивляет. Она мне сказала, чтобы я ни о чем вас не спрашивал, и я... я не стану этого делать, но иногда я не могу ведь об этом не думать. Я тут ничего не понимаю. Но спрашивать я вас не буду. Когда я по ней очень скучаю, я подхожу к окну и смотрю в ту сторону, где в просвет между деревьями виден свет ночника, который она каждый вечер для меня зажигает. Он далеко, но как только стемнеет, она ставит ночник на подоконник, я вижу его свет и знаю, что он мне говорит. -- И что же он говорит? -- спросил граф. -- Он говорит: "Спокойной ночи, Господь да хранит тебя в ночи!" Это она мне так говорила, когда мы жили вместе. Она повторяла эти слова каждый вечер, а по утрам она говорила: "Господь да хранит тебя весь день!" Так что видите, я все время храним, и днем и ночью... -- Я в этом не сомневаюсь, -- сухо промолвил граф. Он нахмурился и так внимательно и долго смотрел на мальчика, что Фаунтлерой подумал: "О чем это он размышляет?" Глава девятая НИЩИЕ ЛАЧУГИ Сказать по правде, его сиятельство граф Доринкорт размышлял в эти дни о многом, о чем прежде он вовсе и не думал, и так или иначе все его мысли связывались с его внуком. Основным свойством в характере графа была гордость, и внук во всем ей льстил. Благодаря этой гордости граф начал находить новый смысл в жизни. Ему нравилось показывать своего внука людям. Все знали, как он разочаровался в своих сыновьях; а потому, демонстрируя нового лорда Фаунтлероя, граф испытывал чувство торжества, ибо новый лорд Фаунтлерой никого не мог разочаровать. Ему хотелось, чтобы мальчик оценил свою власть и блестящее положение; ему хотелось также, чтобы и другие их оценили. Он строил планы на будущее. В глубине души он жалел порою, что не прожил свою жизнь достойнее и совершал поступки, которые ужаснули бы это чистое детское сердце, случись ему о них узнать. Не очень-то приятно было думать о том, какое выражение появится на милом, открытом лице Фаунтлероя, если он вдруг узнает, что его дедушку давно уже зовут не иначе как "этот злодей, граф Доринкорт". Поглощенный этими мыслями, граф иногда забывал о своей подагре, так что спустя какое-то время его врач с удивлением отметил, что здоровье сиятельного пациента значительно улучшилось, на что он уже и не надеялся. Возможно, графу стало легче потому, что время теперь не тянулось для него столь мучительно, ибо не одни только боли и недомогания занимали его мысли. В одно прекрасное утро в замке удивились, увидав, что Фаунтлерой отправился на верховую прогулку не с Уилкинсом. Спутником его оказался не кто иной, как сам граф, ехавший на великолепном сером коне. Прогулку предложил Фаунтлерой. Садясь на пони, он грустно сказал дедушке: -- Вот бы вы со мной отправились! Когда я уезжаю, мне грустно, что я вас оставляю совсем одного в таком огромном замке. Жаль, что вы не можете ехать верхом! Через несколько минут вся конюшня пришла в волнение -- граф приказал седлать Селима. После этого Селима седлали почти каждый день; и все привыкли видеть великолепного серого коня и седого наездника с красивым суровым, орлиным лицом, а рядом с ним мальчика на гнедом пони. Во время этих прогулок старый граф еще больше сблизился со своим внуком. Постепенно он многое узнал о "Дорогой" и ее жизни. Фаунтлерой трусил рядом с дедом и весело болтал. Более приятного спутника для этих прогулок трудно было бы сыскать -- до того счастливая была у него натура. Обычно граф молча слушал мальчика и искоса поглядывал на его оживленное румяное лицо. Иногда он говорил мальчику, чтобы тот перешел на галоп, и когда тот скакал прочь, уверенно и прямо держась в седле, он смотрел ему вслед, а в глазах его светилась гордость; Фаунтлерой возвращался, громко смеясь и размахивая шляпой; он знал, что они с дедушкой прекрасные друзья. Помимо многого другого граф обнаружил, что жена его сына не проводила дни в праздности. Оказалось, что все бедняки в деревне хорошо ее знают. Стоило у кого-то в деревне стрястись беде, как маленькая коляска миссис Эррол останавливалась возле этого дома. -- Вы знаете, -- сказал однажды Фаунтлерой, -- стоит ей появиться, как все говорят: "Благослови вас Господь!", а дети радуются. Кое-кто ходит к ней, и она их учит шить. Дорогая говорит, что она теперь так богата, что хочет помогать бедным. Графа скорее радовало то, что мать его наследника была так мила и походила на настоящую леди, словно была герцогиней; радовало его, пожалуй, и то, что ее любят бедняки. И все же часто его мучила ревность, когда он видел, какое большое место она занимает в сердце мальчика, который любит ее больше всех на свете. Старику хотелось бы самому занимать это место и не иметь никаких соперников. В это утро он остановил коня на холме среди вересковой пустоши и указал хлыстом на прекрасный вид, простиравшийся пред ними. -- Ты знаешь, что вся эта земля принадлежит мне? -- спросил он у Фаунтлероя. -- Правда? -- удивился Фаунтлерой. -- Как много для одного человека! Какая она красивая! -- А знаешь ли ты, что когда-нибудь она будет принадлежать тебе -- эта земля и многие другие? -- Мне?! -- воскликнул пораженный Фаунтлерой. -- Когда? -- Когда я умру, -- отвечал граф. -- Тогда она мне не нужна, -- произнес Фаунтлерой. -- Я хочу, чтобы вы жили всегда. -- Это доброе пожелание, -- сухо заметил граф, -- и все же когда-нибудь все это будет твоим -- когда-нибудь графом Доринкортом станешь ты. Несколько мгновений маленький лорд Фаунтлерой недвижно сидел в седле. Он смотрел на привольные пустоши, зеленые фермы и прелестные рощицы, на стоявшие рядком хижины, красивые деревушки и на высившиеся за деревьями каменные башни величественного замка. Вдруг он как-то странно вздохнул. -- О чем ты думаешь? -- спросил граф. -- О том, какой я маленький, и о том, что мне сказала Дорогая, -- отвечал Фаунтлерой. -- И что же она сказала? -- поинтересовался граф. -- Что быть богатым, верно, нелегко, и если у кого-то всегда было всего в изобилии, он может порой забыть, что не всем так повезло и что богатый должен вести себя осторожно и не забывать об этом. Я ей говорил, какой вы добрый, вот она и сказала, что это очень хорошо, потому что у землевладельца в руках большая власть, и если он думает только о своих удовольствиях и не заботится о людях, которые живут на его землях, им будет плохо, -- а ведь их так много, и это будет ужасно. Я смотрел на эти дома и думал, что должен буду узнать, как живут эти люди, когда стану графом. А вы как это выяснили? Это был нелегкий вопрос, ибо графа Доринкорта интересовало лишь одно: исправно ли платят ренту его арендаторы; и если он узнавал, что кто-то ему задолжал, он тотчас сгонял его с земли. -- Мне Невик говорит, -- отвечал граф, проведя рукой по седым усам и смущенно глянув на внука. -- Пора домой, -- прибавил он. -- Когда ты станешь лендлордом, смотри постарайся быть лучше меня! Всю обратную дорогу граф промолчал. Ему казалось невероятным, что он, человек, который всю свою жизнь никого по-настоящему не любил, так привязался к своему маленькому внуку. Впрочем, сомневаться в этом не приходилось. Поначалу его радовали смелость и красота Седрика и он гордился им, однако теперь в его чувстве появилось что-то помимо гордости. Порой он угрюмо смеялся про себя, когда думал о том, что ему приятно держать мальчика при себе, слышать его голос, и что в глубине души ему хотелось, чтобы его маленький внук любил его и хорошо о нем думал. -- Я человек старый, -- говорил он себе, -- больше мне думать не о чем, вот в чем дело. Впрочем, он знал, что дело не в этом. Позволь он себе посмотреть правде в глаза, пришлось бы признать, что во внуке его привлекали свойства, которыми сам он никогда не обладал: его искренность, преданность, доброта и та милая доверчивость, что не позволяла ему дурно думать о людях. Спустя неделю после этой прогулки Фаунтлерой, вернувшись от матери, вошел в библиотеку с озабоченным видом. Он уселся в кресло с высокой спинкой, в котором сидел в первый вечер после своего приезда в замок, и молча устремил взгляд на догорающий огонь в камине. Граф выжидающе смотрел на него, не произнося ни слова. Седрика -- это было очевидно -- что-то встревожило. Наконец он поднял глаза. -- А Невик все про арендаторов знает? -- спросил он. -- Это его обязанность, -- отвечал граф. -- Он о ней забыл, да? Как ни странно, ничто так не развлекало и не умиляло его, как интерес внука к арендаторам. Сам он никогда ими не интересовался, однако ему было приятно, что мальчику, несмотря на всю его детскость и веселые игры и развлечения, была свойственна такая серьезность. -- Тут есть одно место, -- произнес Фаунтлерой, глядя на деда широко открытыми глазами, в которых застыл ужас. -- Дорогая его видела -- это на том конце деревни. Дома там скучились и чуть не разваливаются; дышать нечем, а люди такие бедные, и все там ужасно! Там часто болеют лихорадкой и дети умирают; а люди становятся плохими, оттого что они такие бедные и несчастные! Им еще хуже, чем Майклу и Бриджит! Крыши у них текут! Дорогая была там у одной бедной женщины. Дорогая мне не разрешила к себе подходить, пока всю одежду не сменила! Она мне рассказывала, а сама плакала -- слезы у нее так и лились! У него у самого на глаза навернулись слезы, но он улыбнулся сквозь них. -- Я ей сказал, что вы об этом не знаете, и пообещал вам рассказать. Он соскочил на пол и, подойдя к графу, прислонился к его креслу. -- Вы можете им помочь, -- сказал он, -- как вы Хиггинсу помогли. Вы всегда всем помогаете. Я ей сказал, что вы так и поступите, а Невик, должно быть, забыл вам об этом сообщить. Граф посмотрел на ручку, лежавшую на его колене. Невик ничего не забыл; по правде говоря, Невик не раз говорил ему, в какой нищете живут люди на том конце деревни, известном под названием Эрлз-Корт. Он знал и о ветхих лачугах, в которых жили арендаторы, и о плохих стоках, и о сырых стенах, и о разбитых окнах, и о протекающих крышах, -- он знал все об их нищете, лихорадке и страданиях. Мистер Мордонт живописал ему эти картины в сильных выражениях, а его сиятельство отвечал ему также в сильных выражениях; а когда подагра очень его донимала, он говорил, что чем скорее все в Эрлз-Корте перемрут и будут похоронены за счет прихода, тем всем будет лучше -- и все тут! Однако теперь он посмотрел на маленькую ручку на своем колене, а потом на огорченное лицо мальчика с открытым взглядом -- и устыдился. -- Как! -- сказал он. -- Ты хочешь, чтобы я начал строить образцовые дома для арендаторов? И он накрыл маленькую ручку ладонью и даже погладил ее. -- Но эти хижины надо снести, -- убежденно настаивал Фаунтлерой. -- Так Дорогая говорит. Давайте... Давайте завтра туда пойдем и прикажем их снести. Все так обрадуются, когда вас увидят! Они поймут, что вы пришли им помочь! И глаза его засияли, как звезды, на его разрумянившемся лице. Граф поднялся с кресла и положил руку на плечо мальчика. -- Давай выйдем и прогуляемся по террасе, -- предложил он с коротким смешком. -- Там все и обсудим. Они принялись прогуливаться по широкой каменной террасе, как делали обычно, если вечер был ясным, и хотя граф засмеялся еще раза два, он, казалось, обдумывал что-то, что не было ему неприятно, и не снимал руки с плеча своего спутника. Глава десятая ГРАФ ВСТРЕВОЖЕН По правде говоря, миссис Эррол обнаружила много печального, когда она стала навещать бедняков в деревушке, которая казалась такой живописной, если смотреть на нее со стороны вересковых пустошей. Вблизи все было далеко не так красиво, как на расстоянии. Там, где она ожидала увидеть благополучие и трудолюбие, она обнаружила праздность, нищету и невежество. Вскоре она узнала, что деревня Эрлс-боро считалась самой бедной деревней в округе. Мистер Мордонт поведал ей о своих многочисленных трудностях и неудачах, а о многом она узнала сама. Для управления имением всегда выбирались люди, умевшие угодить графу, которых нимало не трогали несчастья и разорение бедных арендаторов. И потому многое в деревне было запущено и день ото дня только ухудшалось. Что же до Эрлз-Корта, так это был просто позор -- покосившиеся домишки, несчастные, больные, изверившиеся люди. Когда миссис Эррол впервые увидела эти хижины, она содрогнулась. Такая нищета и запустение выглядели в деревне еще плачевнее, чем в городе. Казалось, здесь уже ничем не помочь. Глядя на грязных нечесаных детей, которые росли среди порока и грубого безразличия, она подумала о своем сыне, жившем в огромном великолепном замке, которого окружали роскошь, довольство и красота, которого берегли и лелеяли, словно он был юным принцем, чьи желания надлежало тотчас исполнять. Смелая мысль пришла ей в голову. Как и все остальные, она понимала, что граф, на счастье, привязался к мальчику и вряд ли откажет ему в любой просьбе. -- Граф ни в чем ему не откажет, -- сказала она мистеру Мордонту. -- Он исполнит любое его желание. Почему бы не использовать это для блага людей? Я позабочусь о том, чтобы это осуществить. Она знала, что может положиться на доброту детского сердца Седрика. И она рассказала ему о бедах Эрлз-Корта, уверенная, что он передаст ее слова деду; она надеялась, что это приведет к добрым последствиям. Так оно и произошло, как ни странно это показалось всем вокруг. Дело в том, что больше всего на графа действовала безоговорочная вера Седрика, что дедушка поступит правильно и великодушно. Не мог же граф допустить, чтобы мальчик понял, что он и не собирается проявлять великодушие и намерен поступать по-своему, не думая о том, прав он или нет. Он настолько не привык к тому, чтобы на него смотрели как на благодетеля рода человеческого и само благородство, что он не мог признаться, глядя в любящие карие глаза внука: "Я негодяй, вспыльчивый и себялюбивый. За всю свою жизнь я не совершил ни одного благородного поступка; и мне наплевать на Эрлз-Корт и всех этих бедняков..." Он успел так привязаться к этому мальчику с копной светлых кудряшек, что теперь уж и не возражал бы против того, чтобы время от времени сделать кому-то приятное. Вот почему после некоторых размышлений -- хоть он и смеялся над самим собой -- он послал за Невиком и долго беседовал с ним о жителях Эрлз-Корта, в результате чего было решено снести ветхие лачуги и построить новые дома. -- На этом настаивает лорд Фаунтлерой, -- сухо сказал граф. -- Он полагает, что именье от этого выиграет. Можете сказать арендаторам, что это его идея. И он взглянул на маленького лорда, который играл с Дугалом, лежа на ковре перед камином. Огромный пес теперь ни на шаг не отходил от мальчика -- когда Фаунтлерой отправлялся куда-нибудь, он величаво следовал за ним, а во время верховых прогулок с достоинством трусил рядом. Конечно, все в округе узнали о принятом плане. Поначалу многие в него не поверили; но когда в деревне появился отряд рабочих, которые начали снос лачуг, люди стали понимать, что маленький лорд Фаунтлерой оказал им еще одну услугу и что благодаря его заступничеству позорным лачугам в Эрлз-Корте пришел конец. Знал бы он, как о нем всюду говорили, как хвалили и пророчили ему, когда он подрастет, великое будущее, он бы очень удивился. Он жил себе простой и счастливой детской жизнью -- бегал по парку, гонялся за кроликами, валялся на траве под деревьями или на ковре в библиотеке, читал прекрасные книги и беседовал о них с графом, а потом пересказывал матери, писал длинные письма Дику и мистеру Хоббсу, которые отвечали ему, каждый в своей характерной манере, катался верхом с графом или Уилкинсом. Когда они проезжали через ближайший городок с его рыночной площадью, на него оборачивались, и он заметил, что лица у встречных светлели, когда они приподнимали шапки, здороваясь с ним; впрочем, он полагал, что это происходило оттого, что он ехал с дедушкой. -- Они вас так любят, -- сказал он как-то, глядя на графа с радостной улыбкой. -- Вы заметили, как им приятно видеть вас? Надеюсь, что они и меня когда-нибудь так же полюбят. Как это, верно, приятно! И он с гордостью подумал о том, как хорошо быть внуком человека, который завоевал все сердца. Пока строили новые дома, Фаунтлерой часто ездил вместе с графом в Эрлз-Корт -- строительство его очень интересовало. Он спешивался и под ходил к рабочим; скоро он со всеми перезнакомился, расспрашивал их о том, как возводят стены и кладут кирпичи, и рассказывал им про Америку. Через два-три дня, возвращаясь в замок, он уже объяснял графу, как делают кирпич. -- Мне такие вещи всегда интересны, -- сказал он, -- никогда ведь не знаешь, что тебя ждет. А рабочие говорили о нем, когда он уезжал, и смеялись над его безыскусными речами; впрочем, он им нравился -- им нравилось смотреть, как он стоит среди них, сунув руки в карманы и сдвинув на затылок шляпу, и с воодушевлением рассказывает что-то. -- Ну и мальчик! -- говорили они. -- Другого такого не встретишь! А как говорит откровенно! Да, в нем-то ничего нет дурного! Вернувшись домой, рабочие рассказывали о нем женам, а жены -- соседкам, так что прошло совсем немного времени, а уже все говорили о маленьком Фаунтлерое или вспоминали какую-то историю, связанную с ним, и постепенно все узнали, что наконец-то "злодей" привязался к кому-то, кто тронул и даже согрел его окаменевшее сердце. Впрочем, никто и не подозревал, до какой степени это было верно и как день ото дня граф все больше привязывался к мальчику, единственному существу, проявившему к нему доверие. Он уже ждал того времени, когда Седрик вырастет и станет красивым и сильным юношей, сохранив в то же время доброе сердце и редкий дар дружбы; граф размышлял о том, чем он займется и как использует свои способности. Когда он глядел на мальчика, растянувшегося на ковре с огромным томом в руках, в глазах у старика появлялся подозрительный блеск, а на щеках -- румянец. "Мальчик может многое свершить, -- думал он, -- очень многое!" Он никогда никому не говорил о своих чувствах к Седрику; когда же упоминал его имя в разговоре, то всегда угрюмо усмехался. Но Фаунтлерой вскоре понял, что дедушка его любит и что ему нравится, когда он рядом -- стоит ли возле его кресла в библиотеке, сидит ли против него за столом, едет ли верхом или гуляет с ним вечером по каменной террасе. -- А помните, -- сказал как-то Седрик, подняв глаза от книги, которую читал, лежа на ковре, -- помните, что я вам сказал в тот первый вечер? Что мы с вами будем хорошими друзьями? По-моему, лучше друзей, чем мы с вами, не бывает, правда? -- Да, мы с тобой, пожалуй, и вправду подружились, -- произнес граф. -- Иди-ка сюда. Фаунтлерой поднялся и приблизился к графу. -- Есть у тебя какое-то желание? -- спросил граф. -- Чего тебе не хватает? Мальчик как-то задумчиво поднял свои карие глаза на деда. -- Только одного, -- отвечал он. -- Чего же? -- спросил граф. Секунду Фаунтлерой помолчал. Впрочем, он был готов к этому вопросу. -- Дорогой, -- отвечал он. Легкая гримаса пробежала по лицу графа. -- Но ты с ней видишься чуть не каждый день, -- возразил он. -- Разве этого недостаточно? -- Я раньше видел ее все время, -- произнес Фаунтлерой. -- Когда я ложился спать, она меня целовала на ночь, а по утрам она всегда была рядом и можно было все-все ей рассказать, не откладывая. С минуту старый граф и мальчик молча смотрели друг другу в глаза. Граф нахмурился. -- Ты никогда не забываешь о матери? -- спросил он. -- Нет, -- отвечал Фаунтлерой, -- никогда. И она обо мне не забывает. И знаете, вас я тоже не забыл бы, если б жил не с вами. Я еще больше о вас бы думал. -- Клянусь честью, -- вскричал граф, вглядываясь ему в лицо, -- я тебе верю! И снова, как прежде, когда Седрик говорил о матери, ревность кольнула графа, только на этот раз гораздо сильнее, потому что граф все больше привязывался к мальчику. Впрочем, вскоре у него появились другие, более серьезные огорчения, настолько серьезные, что на время он почти забыл о своей ненависти к жене сына. Случилось это совсем неожиданно. Однажды вечером, незадолго до окончания работ в Эрлз-Корте, в замке давали званый обед. Такого праздника в Доринкорте не устраивали давно. Незадолго до этого вечера графу нанесли визит сэр Гарри и леди Лорридейл, которая доводилась графу родной сестрой. Событие это вызвало необычайное волнение в деревне; колокольчик в лавке миссис Диббл звенел не умолкая, ибо всем в деревне было хорошо известно, что леди Лорридейл только раз после своего замужества навестила замок, и было это тридцать пять лет назад. Леди Лорридейл, красивая старая дама с седыми кудрями и розовыми щеками с ямочками, обладавшая золотым сердцем, никогда не одобряла брата и, будучи женщиной с характером и не боясь высказать свое мнение, после нескольких весьма бурных объяснений перестала с ним видеться. За годы, прошедшие с их последней встречи, она слышала о нем мало хорошего. Она слышала, что он пренебрегал своей женой и что жена умерла; что он был равнодушен к сыновьям; и что два старших сына, слабохарактерные, порочные, неприглядные, не делали ему чести. Этих двух старших сыновей, Бевиса и Мориса, она никогда не видела; но однажды Лорридейл-Парк навестил красивый статный юноша лет восемнадцати, который сказал, что он ее племянник Седрик Эррол и заехал навестить ее, ибо хочет посмотреть на свою тетушку Констанцию, о которой ему говорила мать. Доброе сердце леди Лорридейл растаяло при виде юноши, она оставила его у себя на неделю, обласкала, не отпускала от себя ни на минуту и всячески им восхищалась. У него был такой добрый, веселый и легкий нрав, что, когда он уезжал, она сказала, что надеется видеться с ним часто. Однако больше она с ним никогда не увиделась: граф разгневался на него и запретил ему ездить в Лорридейл- Парк. Впрочем, леди Лорридейл всегда тепло о нем вспоминала и, хоть и опасалась, что он заключил опрометчивый брак в Америке, очень рассердилась, когда ей сообщили, что граф от него отрекся и что никто не знает, как он живет и где. Позже до них дошел слух о его смерти, а потом Бевис убился, упав с лошади, а Морис умер в Риме от лихорадки, и вскоре после этого они прослышали о том, что американского внука собираются найти и привезти в Англию. -- Должно быть, и его испортят, как остальных, -- сказала леди Лорридейл своему мужу. -- Разве что мать у него добрая и с характером и сможет о нем позаботиться... Когда же леди Лорридейл узнала, что Седрика разлучили с матерью, она не находила слов, чтобы выразить свое негодование. -- Нет, это просто стыд и срам! -- заявила она. -- Ты только подумай, забрать у матери малыша и отдать его в руки такого человека, как мой брат! Доринкорт будет с ним груб либо избалует его донельзя. Может быть, стоит ему написать... -- Нет, Констанция, не стоит, -- отвечал сэр Гарри. -- Я так и думала, -- согласилась она. -- Я слишком хорошо знаю брата, но все это просто ужасно... О маленьком лорде Фаунтлерое толковали не только бедняки, о нем говорили все. О его красоте, милом нраве, популярности и все возрастающем влиянии на графа ходило столько всевозможных слухов, что они дошли и до дворян из местных усадеб и других графств Англии. О нем беседовали на званых обедах -- дамы жалели его юную мать и спрашивали, действительно ли он так красив, как говорят; а мужчины, знавшие графа и его привычки, от души смеялись над простодушием мальчика, поверившего в его доброту. Сэр Томас Эш из Эшейн-Холла, побывавший в Эрлсборо, встретил там графа с внуком, совершавших верховую прогулку; он остановился, чтобы поздороваться с графом и поздравить его с выздоровлением. -- И знаете, -- рассказывал он позже об этом случае, -- старый граф прямо-таки надулся от гордости -- и не удивительно! Такого красивого и приятного мальчика, как его внук, я в жизни своей не видывал, клянусь честью! Прямой, как стрела, и в седле сидит замечательно! Так мало-помалу слухи о мальчике дошли и до леди Лорридейл; она узнала и о Хиггинсе, и о хромом мальчике, и о лачугах в Эрлз-Корте, и о многом другом, и ей захотелось познакомиться с Седриком. Она принялась размышлять, как бы это устроить, -- и тут, к крайнему ее изумлению, пришло письмо от графа с приглашением ей и ее мужу в Доринкорт. -- Невероятно! -- воскликнула леди Лорридейл. -- Я слышала, что мальчик творит чудеса, -- теперь я начинаю в это верить. Говорят, что брат обожает мальчика и не отпускает его от себя. И так им гордится! По-моему, он хочет показать его нам! Леди Лорридейл и сэр Гарри приехали в замок Доринкорт вечером и тотчас поднялись в свою комнату. Переодевшись к обеду, леди Лорридейл спустилась в гостиную, где она нашла графа. Высокий и внушительный, он стоял возле камина, а рядом с ним стоял мальчик в черном бархатном костюме с большим белым воротником из кружев, как на картинах Ван Дейка. Мальчик был совсем маленький -- его круглое румяное лицо было таким милым, и он посмотрел на нее такими красивыми и честными карими глазами, что она чуть не вскрикнула от удивления и радости. Пожимая руку графа, она обратилась к нему по имени, чего не делала с детства. -- Как, Молино, -- воскликнула она, -- это и есть мальчик? -- Да, Констанция, -- отвечал граф, -- это он. Фаунтлерой, это твоя двоюродная бабушка, леди Констанция Лорридейл. -- Здравствуйте, бабушка, -- произнес Фаунтлерой. Леди Лорридейл положила руку ему на плечо и, вглядевшись в обращенное к ней лицо, от души его поцеловала. -- Зови меня тетушкой Констанцией, -- сказала она. -- Я очень любила твоего бедного папу, а ты очень похож на него. -- Как мне приятно, что я на него похож, -- признался Фаунтлерой, -- ведь все его любили, совсем как Дорогая, ну просто все... -- И, на миг запнувшись, он прибавил: -- ...тетя Констанция. Леди Лорридейл просияла. Она нагнулась и снова поцеловала его, и с этой минуты они стали друзьями. -- Что ж, Молино, -- сказала она позже вполголоса графу, -- лучшего трудно было и ожидать! -- Пожалуй, ты права, -- сухо согласился граф. -- Он славный мальчик. И мы с ним большие друзья. Он меня считает самым добрым и милым филантропом. И признаюсь тебе, Констанция, впрочем, ты все равно это сама увидишь, -- что я привязался к нему, как последний глупец. -- А что думает о тебе его мать? -- спросила со своей обычной прямотой леди Лорридейл. -- Я ее не спрашивал, -- отвечал граф, нахмурясь. -- Знаешь, -- сказала леди Лорридейл, -- я буду с тобой откровенна, Молино, и скажу тебе прямо: я не одобряю твоего поведения и завтра же нанесу миссис Эррол визит; так что если ты хочешь со мной из-за этого поссориться, лучше скажи сразу. Судя по тому, что я слышала о миссис Эррол, мальчик всем ей обязан. Даже до нас дошли слухи о том, что твои арендаторы, из тех, что победнее, ее просто обожают. -- Это они его обожают, -- кивнул граф в сторону Фаунтлероя. -- Что до миссис Эррол, то она, как ты увидишь, очень недурна собой. Я весьма признателен ей за то, что мальчик похож на нее. Можешь посетить ее, если желаешь. Я хочу только одного -- чтобы она оставалась в Корт- Лодже, а ты не просила меня нанести ей визит. И он снова нахмурился. -- И все-таки у него уже нет прежней ненависти к ней, -- сказала позже леди Лорридейл сэру Гарри. -- Это мне ясно. Он очень переменился, и знаешь, Гарри, хотя это и может показаться невероятным, но я полагаю, что он постепенно становится человеком -- и все благодаря привязанности к этому невинному ребенку. Да и мальчик к нему тоже привязался -- достаточно посмотреть, как он стоит, прислонясь к его креслу или коленям. Родные сыновья моего брата скорее прислонились бы к тигру! На следующий же день леди Лорридейл поехала с визитом к миссис Эррол. Вернувшись, она сказала брату: -- Молино, такой прелестной женщины я в жизни не видела! Голос у нее как серебряный колокольчик! Ты должен ee благодарить за то, что она так хорошо воспитала мальчика. Он ей обязан не только красотой! Ты совершаешь большую ошибку, не предлагая ей переехать в замок, где бы она могла и тобой заняться. Я приглашу ее в Лорридейл. -- Она не оставит мальчика, -- возразил граф. -- Что ж, придется мне и мальчика прихватить, -- отвечала со смехом леди Лорридейл. Впрочем, она знала, что Фаунтлероя к ней не отпустят. С каждым днем она все яснее видела, как сблизились граф и мальчик и как все надежды и честолюбивые мечты надменного и угрюмого старика сосредоточились на внуке, который платил ему полным доверием и откровенностью. Знала она также и то, что граф давал званый обед в основном потому, что втайне давно хотел показать свету своего внука и наследника -- пусть все убедятся, что мальчик, о котором столько ходило слухов, был в действительности еще лучше, чем говорили. -- Бевис и Морис так горько его разочаровали, -- сказала леди Лорридейл мужу. -- Об этом все знали. Он просто видеть их не мог. Теперь же гордость его получит удовлетворение. Среди приглашенных не было, пожалуй, никого, кто, принимая приглашение, не думал бы о мальчике, -- всем хотелось знать, выйдет ли он к гостям. И в должное время Фаунтлерой вышел. -- Он хорошо воспитан, -- сказал граф, -- и никому не помешает. Дети обычно либо глупы, либо скучны -- мои-то и тем и другим страдали, но Фаунтлерой умеет молчать, когда его ни о чем не спрашивают, и отвечать, когда спрашивают. Он не навязчив. Впрочем, молчать Фаунтлерою долго не пришлось. Всем хотелось что-то сказать мальчику. И конечно, всем хотелось его послушать. Дамы лас кали его и засыпали вопросами; мужчины шутили с ним, как это делали пассажиры на корабле. Фаунтлерой не очень-то понимал, почему ответы его вызывали порой всеобщий смех, но он уже привык к тому, что люди нередко смеются, хотя он говорит совершенно серьезно, и не возражал. Вечер ему очень понравился. Великолепные покои сияли огнями, всюду стояли цветы, мужчины были весьма веселы, а дамы прекрасны в своих чудесных нарядах и сверкающих украшениях. Среди гостей была молодая девушка, только что вернувшаяся, как он услышал, после "сезона" в Лондоне. Высокая, с горделивой головкой, мягкими волосами, фиалковыми глазами и нежными, словно лепестки розы, губами -- она была так очаровательна, что он не мог отвести от нее глаз. На ней было прелестное белое платье с ниткой жемчуга на груди. Фаунтлероя поразило, что мужчины толпились вокруг нее, словно вокруг принцессы, и, казалось, всячески старались ей угодить. Она так его заинтересовала, что, сам того не замечая, он подходил к ней все ближе и ближе, пока наконец она не повернулась и не заговорила с ним. -- Подойдите же ко мне, лорд Фаунтлерой, -- произнесла она с улыбкой, -- и объясните, почему вы так на меня смотрите. -- Я все думаю, какая вы красивая, -- отвечал юный лорд. Господа, окружавшие ее, рассмеялись, да и сама девушка тоже, и щеки ее порозовели. -- Ах, Фаунтлерой, -- сказал один из мужчин, который смеялся всех громче, -- торопись высказать все, что у тебя на уме. Когда подрастешь, тогда уже не посмеешь... -- Как же можно об этом молчать? -- мягко возразил Фаунтлерой. -- Разве вы можете молчать? Разве вы не думаете, что она очень красивая? -- Нам не дозволено говорить то, что мы думаем, -- отвечал тот; остальные же еще пуще развеселились. Однако красивая молодая девушка -- которую звали мисс Вивьен Херберт -- привлекла к себе Седрика и стала при этом, если только это возможно, еще прелестнее. -- Лорд Фаунтлерой может говорить все, что угодно, и я ему весьма благодарна. Я уверена, что он говорит только то, что действительно думает. И она поцеловала его. -- Я думаю, что вы красивее всех, кого я видел, -- проговорил Фаунтлерой, прямо и с восхищением глядя на нее, -- за исключением Дорогой. Конечно, Дорогую я ни с кем даже сравнить не могу. По-моему, она самая красивая на свете. -- Не сомневаюсь, что это так, -- согласилась мисс Херберт. И она засмеялась и снова поцеловала его. Большую часть вечера она не отпускала его от себя, и все, кто ее окружали, очень веселились. Седрик не знал, как это произошло, но скоро он уже рассказывал им об Америке -- и о съезде республиканцев, и о мистере Хоббсе и Дике, а в заключение он с гордостью извлек из кармана красный шелковый платок, прощальный подарок Дика. -- Я его сегодня специально в карман положил, -- сообщил он, -- потому что знал, что у нас будут гости. Я думаю, Дику это было бы приятно. И при этом он так серьезно и с такой любовью посмотрел на огромный пестрый платок, что никто не решился рассмеяться. -- Мне он нравится, -- сказал Фаунтлерой, -- потому что Дик мне друг. Многие из приглашенных беседовали с Фаунтлероем, однако он, как и предвидел граф, никому не мешал. Он умел спокойно сидеть и слушать, что говорят остальные, и никому не был в тягость. Иногда он отходил к креслу деда и останавливался возле него или садился рядом на скамеечку, устремив на графа взгляд и с интересом слушая все, что тот говорит, и тогда легкая улыбка пробегала по лицам гостей. Раз он так близко стал к креслу, что почти прижался щекой к плечу графа, и тот, заметив, что все вокруг улыбаются, сам слегка улыбнулся. Он знал, что думали гости, и это его втайне забавляло -- что ж, пусть смотрят, как он дружен с мальчиком, который, против всех ожиданий, не разделял общего мнения о нем. Мистера Хэвишема ждали днем, но, как ни странно, он запаздывал. За все те годы, что он приезжал в замок Доринкорт, такого с ним еще никогда не случалось. Он явился, когда гости уже вставали, чтобы идти в столовую. Когда он подошел к графу, тот посмотрел на него с изумлением. Мистер Хэвишем, казалось, был чем-то взволнован или расстроен, его сухое умное лицо было бледно. -- Меня задержало, -- произнес он тихо, обращаясь к графу, -- необычайное... происшествие. Все это было настолько не похоже на методичного старого адвоката, что сомнений не оставалось: он был чем-то очень обеспокоен. За обедом он почти ничего не ел, а когда к нему обращались, вздрагивал, словно мысли его были далеко. Когда же подали десерт, и в столовую вошел Фаунтлерой, он поглядел на него с тревогой и беспокойством. Фаунтлерой, заметив, что мистер Хэвишем бросает на него тревожные взгляды, удивился. Мистер Хэвишем был с ним в добрых отношениях и обычно при встрече улыбался ему. Но в этот вечер адвокат забыл ему улыбнуться. Сказать по правде, он забыл обо всем, кроме того, что должен в тот же вечер сообщить графу неожиданное и неприятное известие, которое по разит его, словно гром среди ясного неба, и разом все переменит. Мистер Хэвишем смотрел на великолепные покои и блестящее общество, -- которое собралось здесь в основном для того, чтобы поглядеть на мальчика с золотистыми волосами, стоящего возле кресла графа, -- смотрел на гордого старика и улыбающегося лорда Фаунтлероя и чувствовал, что, несмотря на весь его опыт и твердость, почва уходит у него из-под ног. Какой ему предстояло нанести удар! Мистер Хэвишем никак не мог дождаться конца обеда и все время сидел как во сне. Он заметил, что граф несколько раз с удивлением взглянул на него. Наконец обед кончился и мужчины вышли в гостиную к дамам. Они увидели, что Фаунтлерой сидит на диване с мисс Вивьен Херберт, поразившей Лондон своей красотой, и смотрит вместе с ней фотографии. Он как раз благ