Все это он произнес суровым, чуть ли не резким тоном, однако вид у него был такой измученный, что сердце у миссис Эррол дрогнуло. Она встала и пододвинула ему кресло. -- Прошу вас, присядьте, -- сказала она участливо. -- Вы переволновались и очень устали, а вам надо беречь силы. Такая простота и заботливость были столь же непривычны для графа, как и несогласие с ним. Он снова вспомнил о "мальчике" и послушно сел. Возможно, все эти несчастья пошли ему на пользу: не будь он в отчаянии, он продолжал бы неприязненно относиться к миссис Эррол, а теперь он искал у нее утешения. Правда, рядом с леди Фаунтлерой любая женщина показалась бы графу приятной, а у миссис Эррол было такое нежное лицо и голос и такое милое достоинство в движениях и манерах. Вскоре его мрачность стала понемногу рассеиваться, и граф еще более разговорился. -- Что бы ни случилось, -- заявил он, -- мальчика я обеспечу. Я о нем позабочусь и сейчас, и на будущее. Перед тем как уйти, граф окинул взглядом комнату. -- Вам нравится этот дом? -- спросил он. -- Очень, -- отвечала миссис Эррол. -- Какая приятная комната, -- заметил он. -- Вы мне позволите навестить вас снова, чтобы обсудить все это? -- Приходите, когда пожелаете, -- сказала миссис Эррол. Он вышел, уселся в карету и уехал. Томас и Генри, стоявшие на запятках, были до крайности поражены таким оборотом дел. Глава тринадцатая ДИК ПРИХОДИТ НА ПОМОЩЬ Стоило истории о лорде Фаунтлерое и о том положении, в котором оказался граф Доринкорт, появиться в английских газетах, как о них начали писать и американские. История эта была слишком необычной, чтобы ограничиться короткими сообщениями, и потому ее освещали весьма подробно. Мнения высказывались самые разные; интересно было бы купить все газеты и сравнить все версии. Мистер Хоббс столько всего прочитал, что вконец растерялся. В одной из газет говорилось, что Седрик -- грудной младенец; в другой -- что он юный студент, учится в Оксфорде, весьма там отличился и пишет стихи по-гречески; в третьей -- что он помолвлен с необычайно красивой девицей, дочерью некоего герцога; в четвертой -- что он на днях сочетался браком. Газеты молчали лишь о том, что это был семилетний мальчик с крепкими ножками и кудрявыми волосами. Какой-то листок даже написал, что он вовсе не родственник графу Доринкорту, а маленький самозванец, который раньше продавал газеты на улицах Нью-Йорка и спал где придется, пока его мать не сумела обвести вокруг пальца адвоката, который приехал в Америку в поисках графского наследника. Газеты описывали нового лорда Фаунтлероя и его мать. То утверждали, что она цыганка, то -- актриса, то -- красавица испанка; впрочем, все сходились на том, что граф Доринкорт смертельно ее ненавидит и ни за что не признает ее сына наследником, а вследствие того, что в ее документах обнаружена некая неточность, неизбежен судебный процесс, который продлится долго и будет гораздо интереснее всех дел, что до сих пор разбирались в суде. Мистер Хоббс читал все эти сообщения, пока голова у него не пошла кругом, а по вечерам обсуждал их с Диком. Теперь они поняли, какая важная персона граф Доринкорт, как велики его доходы, как обширны именья и великолепен замок, в котором он жил; и чем больше они узнавали, тем больше тревожились. -- Нет, надо что-то предпринять, -- говорил мистер Хоббс. -- Тут надо разобраться, хоть там графья, хоть не графья! Впрочем, сделать они ничего не могли -- разве что послать Седрику письма с заверениями в дружбе и участии. Они написали ему сразу же, как только услышали о том, что его право на титул оспаривается, а написав, показали друг другу свои послания. Вот что мистер Хоббс прочитал в письме Дика: "Дарагой друг, я твое песьмо получил и мистер Хоббс тоже, жаль нам что тибе так ни повезло, а мы тибе гаварим: держись пака хватит сил и никаму ни уступай. Много на свете всяких варюг они только и ждут чтоб ты отвернулся, тут же слямзят. Хачу тибе сказать я ни забыл что ты для меня сделал и если ничего у тибя не выйдет вазвращайся я вазьму тибя компаньоном. Дела идут хорошо, так что я тибя в обиду ни дам. Кто из этих бандитов к тибе полезет, будет иметь дело с прафесором Диком Типтоном. Пака все. Дик". А Дик в письме мистера Хоббса прочитал вот что: "Дорогой сэр, Ваше письмо получил -- дела неважнецкие. Я-то уверен, все это подстроено, за такими ловкачами нужен глаз да глаз. Я пишу, чтобы сказать вам две вещи. Я этим делом займусь. Не волнуйтесь, а я с юристом повидаюсь и все, что надо, сделаю. А если уж совсем будет худо и графья нас одолеют, то, как подрастете, идите ко мне компаньоном в бакалею, у вас будет и дом и Ваш искренний друг Сайлас Хоббс". -- Ну, -- сказал мистер Хоббс после того, как письма были прочитаны, -- если он все ж таки не граф, то мы с тобой на пару, Дик, его обеспечим. -- Это уж точно, -- отвечал Дик, -- я его ни за что не брошу. До чего ж я этого малыша полюбил, прямо сказать не могу. На следующее утро Дик весьма удивил одного из своих клиентов. Это был молодой адвокат, только начинавший практиковать; бедный, как все начинающие адвокаты, но способный и энергичный юноша, умный и добродушный. У него была крошечная контора неподалеку от Дика, и Дик по утрам чистил ему сапоги, хотя частенько их надо было бы не чистить, а чинить. У молодого человека всегда находилось для Дика доброе слово или шутка. В то утро, когда адвокат поставил ногу на ящик и Дик принялся за дело, в руках у молодого человека была иллюстрированная газета -- весьма бойкое издание с сенсационными фотографиями. Закончив просматривать ее, он на прощанье вручил ее Дику. -- Вот тебе газета, Дик, -- сказал он. -- Можешь почитать, когда пойдешь завтракать к Дельмонико. Там есть фотография английского замка и невестки английского графа. Представительная женщина, и волосы красивые, целая копна, только что-то она там скандалит. Надо и тебе познакомиться с дворянами и знатью. Вот и начни с достопочтенного графа Доринкорта и леди Фаунтлерой. Эй, в чем дело, Дик? Фотографии были помещены на первой странице, и Дик так и впился в них, побледнев от волнения и широко раскрыв глаза и рот. -- Что случилось, Дик? -- спросил адвокат. -- В чем дело? И вправду, вид у Дика был такой, будто случилось что-то совершенно поразительное. Он молча указал на фотографию, под которой стояла подпись: "Мать претендента на титул (леди Фаунтлерой)". Это была фотография красивой женщины с большими глазами и тяжелыми черными косами, уложенными вокруг головы. -- Это она! -- произнес наконец Дик. -- Господи Боже, да я ее знаю лучше, чем вас! Молодой человек расхохотался. -- Где же ты с нею встречался, Дик? -- спросил он. -- В Ньюпорте? Или во время вашей последней поездки в Париж? Но Дику было не до шуток. Он начал собирать свои щетки, словно у него было какое-то неотложное дело. -- Неважно где, -- сказал он. -- Но только я ее знаю! На сегодня с работой покончено. Не прошло и пяти минут, как он уже мчался со всех ног в лавку мистера Хоббса. Мистер Хоббс не поверил своим глазам, когда, подняв от при лавка взгляд, увидел вдруг Дика, который ворвался в лавку с газетой в руках. Он тяжело дышал и сначала не мог ничего сказать, а только швырнул газету на прилавок. -- Что такое? -- вскричал мистер Хоббс. -- Что это у тебя? -- Вы только посмотрите! -- проговорил Дик, с трудом переводя дух. -- Посмотрите на эту женщину! Ну да, на эту самую! Тоже мне аристократка! Вот уж нет так нет! -- В голосе у него зазвучало презрение. -- Никакая она не жена лорда! Можете что угодно со мной делать, только это Минна! Минна! Я ее всюду узнаю -- и Бен тоже! Только спросите его! Мистер Хоббс опустился на стул. -- Я знал, что все это подстроено! -- проговорил он. -- Знал! Это они все подстроили, потому как он американец! -- Они? -- повторил Дик с отвращением. -- Это она все подстроила, вот кто! Это ее штучки! Хотите, я вам скажу, о чем я вспомнил, как только я ее физиономию увидел? Там в одной газете, что мы с вами читали, было сообщение, а в нем про ее сынка говорилось, что у него на подбородке шрам. Вот и пораскиньте умом, что это за шрам такой? А я вам вот что скажу: этот ее мальчишка такой же лорд, как и я! Это сын Бена! Она в меня тарелку швырнула, а попала в него... Помните? Это он и есть! "Профессор" Дик Типтон был от природы парнишка смышленый, а жизнь в большом городе и необходимость зарабатывать себе на хлеб еще обострила его сообразительность. Он научился не теряться и все подмечать; к тому же надо признаться, что вся эта история ужасно его захватила. Если бы маленький лорд Фаунтлерой заглянул в то утро в лавку, он бы, конечно, тоже ею заинтересовался, даже если бы она касалась совсем другого мальчика, а не его. Мистер Хоббс вконец растерялся от сознания собственной ответственности, но Дик тут же весьма энергично взялся за дело. Он написал письмо Бену, вырезал фотографию и вложил ее в конверт; мистер Хоббс тоже написал письма: одно -- Седрику, другое -- графу. В самый разгар трудов Дика вдруг осенило. -- Слушайте-ка, мистер Хоббс, -- сказал он. -- Этот парень, что мне газету дал, -- адвокат. Давайте спросим у него, как поступить. Адвокаты все знают. Мистер Хоббс был поражен этим предложением и деловитостью Дика. -- Так и поступим! -- воскликнул он. -- Это случай для адвоката. И, оставив лавку под присмотром соседа, он натянул на себя пальто и отправился вместе с Диком в город. Явившись в контору мистера Харрисона, наши друзья изложили ему эту романтическую историю, чем немало его удивили. Возможно, адвокат и не заинтересовался бы этой историей, не будь он так молод, предприимчив и не имей он столько досуга, -- уж слишком невероятной она казалась. Однако случилось так, что адвокату надоело сидеть без дела, к тому же он знал Дика, а Дик весьма выразительно изложил свою точку зрения. -- Вы только скажите, сколько вы берете за час, -- заявил мистер Хоббс, -- и тщательно исследуйте это дело, а уж я оплачу все издержки. Меня зовут Сайлас Хоббс, угол Блэнк-стрит, зеленная и бакалея, самого лучшего качества. -- Что ж, -- сказал мистер Харрисон, -- если все это подтвердится, это будет замечательно для лорда Фаунтлероя, да и для меня это будет очень хорошо. Во всяком случае дело надо изучить, вреда от этого не будет. Относительно ребенка, как я понимаю, возникли кое-какие сомнения. Его мать сама возбудила подозрения, сделав противоречивые заявления относительно его возраста. Прежде всего следует написать брату Дика и семейному адвокату графа Доринкорта. Солнце еще не зашло за горизонт, а уже письма были написаны и отправлены в двух противоположных направлениях -- одно ушло на почтовом пароходе, отбывающем из Нью-Йоркского порта в Англию, а другое -- в поезде, везущем пассажиров и почту в Калифорнию. Первое было адресовано: "Т. Хэвишему, эсквайру", а второе -- "Бенджамину Типтону". В тот вечер, заперев лавку, мистер Хоббс и Дик до полуночи засиделись за беседой в задней комнате. Глава четырнадцатая РАЗОБЛАЧЕНИЕ Как мало времени нужно для того, чтобы произошли самые удивительные события! Понадобилось всего несколько минут, чтобы изменить судьбу мальчугана, который сидел, болтая ногами, на высоком табурете в лавке мистера Хоббса: из скромного мальчика, живущего на тихой нью-йоркской улочке, он превратился в английского аристократа, наследника графского титула и огромного состояния. Всего несколько минут понадобилось и для того, чтобы из английского аристократа превратить его в маленького самозванца без гроша за душой, не имеющего никаких прав на то великолепие, которое его окружало. И как ни удивительно это может показаться, потребовалось еще меньше времени на то, чтобы снова все решительно изменить и возвратить ему то, что он чуть было не потерял. Это произошло так быстро потому, что женщина, назвавшаяся леди Фаунтлерой, была не столь умна, как безнравственна; и когда мистер Хэвишем подробно допросил ее о замужестве и о сыне, она раза два сбилась, чем возбудила его подозрения; а потом, рассердившись, потеряла присутствие духа и наговорила лишнего, чем еще более выдала себя. Все ее промахи касались исключительно ребенка. Относительно того, что она состояла с Бевисом в браке, поссорилась с ним и получила отступного, обещая оставить его в покое, сомнений не возникало; однако мистер Хэвишем обнаружил, что ее утверждение, будто мальчик родился в одном из районов Лондона, не соответствует истине. В разгар волнений, вызванных этим открытием, пришли вдруг письма от мистера Хоббса и от молодого нью-йоркского адвоката. Ах, что это был за вечер, когда, получив эти письма, граф и мистер Хэвишем уселись в библиотеке с письмами в руках и обсудили план действий! -- После трех первых встреч с ней, -- признался мистер Хэвишем, -- у меня возникли серьезные подозрения. Мне казалось, что ребенок старше, чем она утверждает, а потом она сбилась, говоря о дате его рождения, и постаралась исправить ошибку. То, что сообщается в этих письмах, совпадает с некоторыми моими подозрениями. Лучше всего срочно вызвать обоих Типтонов и, не говоря ей ни слова, устроить им с нею неожиданную встречу. В сущности, она очень неопытная мошенница. Думаю, что она испугается донельзя и выдаст себя. Так оно действительно и случилось. Ей ничего не сказали, и, чтобы не возбудить подозрений, мистер Хэвишем продолжал видеться с ней, говоря, что изучает дело; в результате она почувствовала себя увереннее, настроение у нее поднялось и, как и следовало ожидать, она стала вести себя вызывающе. В одно прекрасное утро она сидела в своей комнате в гостинице "Доринкортский герб", строя радужные планы на будущее, как вдруг ей доложили, что ее желает видеть мистер Хэвишем. Адвокат вошел в комнату, а следом за ним в комнату вошли один за другим еще трое -- подросток со смышленым лицом, высокий молодой мужчина и граф Доринкорт. Она вскочила и вскрикнула от ужаса. Крик вырвался непроизвольно -- она не успела его сдержать. Она-то думала, -- впрочем, вот уже много лет, как она о них почти и не вспоминала, -- что эти двое находятся за тысячи миль от нее. Она никак не ожидала увидеть их снова. Надо признать, что, увидев ее, Дик усмехнулся. -- Здравствуй, Минни! -- сказал он. Высокий мужчина -- это был Бен -- с минуту молча смотрел на нее. -- Вы знаете эту женщину? -- спросил мистер Хэвишем, переводя взгляд с Бена на женщину. -- Да, -- отвечал Бен. -- Я ее знаю, и она меня знает. Он отвернулся и, подойдя к окну, стал смотреть в него, словно самый вид ее был ему противен. Так, впрочем, оно и было. Минни, увидав, что ее разоблачили, потеряла власть над собой и впала в бешенство, что Бену с Диком не раз приходилось наблюдать и раньше. Глядя на нее и слыша, как она осыпает всех проклятиями и угрозами, Дик снова усмехнулся. Бен же продолжал глядеть в окно. -- Я в любом суде присягну, что это она, -- заявил он мистеру Хэвишему, -- и еще дюжину свидетелей приведу, которые скажут то же. Ее отец -- человек уважаемый, хоть в жизни ему и не повезло. А мать у нее была такая же, как она. Она-то умерла, а вот он жив и достаточно честен, чтобы стыдиться своей дочери. Он вам скажет, кто она такая и жена она мне или нет. Внезапно он сжал кулаки и повернулся к ней. -- Где мальчик? -- властно спросил он. -- Он поедет со мной. Ему с тобой нечего делать, да и мне тоже! В эту минуту дверь, ведущая в спальню, приоткрылась и в комнату выглянул мальчик, видимо, привлеченный громкими голосами. Он был некрасив, но приятен лицом и очень похож на своего отца Бена; на подбородке у него -- все это тотчас заметили -- красовался треугольный шрам. Бен подошел к мальчику и взял его за руку дрожащей рукой. -- Да, -- сказал он, -- и насчет него я тоже готов присягнуть. Том, -- обратился он к мальчику, -- я твой отец. Я приехал, чтобы забрать тебя с собой. Где твоя шапка? Мальчик указал на шапку, лежавшую на стуле. Он явно обрадовался, что его забирают. Он так привык к неожиданностям, что совсем не удивился тому, что какой-то незнакомый человек называет себя его отцом. Ему не нравилась женщина, которая несколько месяцев назад явилась в семью, где он жил с младенчества, и объявила себя его матерью, и он был вполне готов к перемене в своей судьбе. Бен взял шапку и направился к двери. -- Если я вам еще буду нужен, -- сказал он мистеру Хэвишему, -- вы знаете, где меня искать. И он ушел, взяв мальчика за руку и даже не взглянув на женщину. Она продолжала выкрикивать проклятья, а граф задумчиво смотрел на нее сквозь очки, которые он водрузил на свой орлиный нос. -- Успокойтесь, голубушка, -- произнес мистер Хэвишем. -- Ничего из этого у вас не выйдет. Если вы не хотите оказаться в тюрьме, вам надо вести себя прилично. Голос у него был так спокоен и ровен, что она, верно, поняла, что всего безопаснее ей будет уйти, и, кинув на него на прощанье бешеный взгляд, бросилась в соседнюю комнату, с силой хлопнув дверью. -- Больше она нас не побеспокоит, -- сказал мистер Хэвишем. Он оказался прав: в ту же ночь она съехала из гостиницы "Доринкортский герб", села в поезд, идущий в Лондон, и навсегда исчезла из виду. Выйдя из гостиницы, граф быстрым шагом направился к карете. -- В Корт-Лодж, -- сказал он Томасу. -- В Корт-Лодж, -- сказал Томас кучеру, усевшись на козлы рядом с ним. -- И уж ты мне поверь, дело принимает неожиданный оборот! Когда карета остановилась у Корт-Лоджа, Седрик сидел в гостиной вместе с матерью. Граф вошел без доклада. Он словно вырос на целый дюйм и заметно помолодел. Глаза его сверкали. -- Где, -- спросил он, -- лорд Фаунтлерой? Миссис Эррол шагнула к нему, румянец залил ее щеки. -- Лорд Фаунтлерой? -- повторила она. -- Вы сказали, лорд Фаунтлерой? Граф сжал ее руку. -- Да, -- отвечал граф, -- лорд Фаунтлерой. И он положил другую руку Седрику на плечо. -- Фаунтлерой, -- произнес он, как всегда, прямо и властно, -- спроси у своей матери, когда она переедет к нам в замок. Фаунтлерой кинулся матери на шею. -- Жить с нами! -- вскричал он. -- Всегда жить с нами! Граф взглянул на миссис Эррол, а миссис Эррол взглянула на графа. Его сиятельство был совершенно серьезен. Он решил не терять больше времени и поскорее устроить это дело. Он пришел к мысли, что лучше ему подружиться с матерью своего наследника. -- Вы уверены, что вам бы этого хотелось? -- спросила миссис Эррол со своей милой мягкой улыбкой. -- Совершенно уверен, -- отвечал без всяких колебаний граф. -- Мы всегда этого хотели, хотя и не отдавали себе в этом отчета. Мы надеемся, что вы переедете к нам. Глава пятнадцатая СЕДРИКУ ИСПОЛНЯЕТСЯ ВОСЕМЬ ЛЕТ Бен увез сына на свое ранчо в Калифорнии; возвращение его было очень приятным. Незадолго до отъезда у него состоялась встреча с мистером Хэвишемом, во время которой адвокат сообщил Бену, что граф Доринкорт желал бы что-то сделать для мальчика, который мог оказаться лордом Фаунтлероем, и потому решил, что было бы неплохо вложить деньги в собственное ранчо, а Бена поставить управляющим, определив ему очень хороший оклад, который позволил бы ему обеспечить будущее сына. В результате Бен уезжал хозяином ранчо, которое должно было почти полностью находиться в его распоряжении, а со временем могло и вовсе перейти в его собственность, что на деле и случилось через несколько лет. А его сын Том вырос прекрасным юношей, преданным и любящим; они были счастливы с Беном, и дела у них шли так хорошо, что Бен не раз повторял, будто Том вознаградил его сторицей за все выпавшие на его долю беды. Но Дик и мистер Хоббс (который тоже приехал в Англию, чтобы все прошло, как надо) не сразу вернулись домой. С самого начала было решено, что граф позаботится о Дике и даст ему серьезное образование; а мистер Хоббс, оставивший лавку в надежных руках, решил, что может задержаться, чтобы увидеть, как будут праздновать день рождения лорда Фаунтлероя. На праздник пригласили всех арендаторов. Их ждало угощение, танцы и игры в парке, а вечером -- костры и фейерверк. -- Ну совсем как Четвертое июля! -- говорил лорд Фаунтлерой. -- Жаль, что я не родился четвертого, правда? Тогда бы мы отпраздновали и то и другое вместе. Надо признать, что поначалу граф и мистер Хоббс сошлись не так близко, как можно было бы надеяться, исходя из интересов английской аристократии. Дело в том, что раньше графу редко доводилось общаться с бакалейщиками, а среди близких знакомых мистера Хоббса аристократы попадались не часто, и потому во время их немногочисленных встреч беседа не текла ручьем. Надо также признать, что мистера Хоббса весьма поразило все то великолепие, которое Фаунтлерой счел своим долгом ему показать. Въездные ворота с каменными львами и широкая аллея, ведущая к замку, сразу же произвели на мистера Хоббса сильнейшее впечатление; но когда он увидел замок, цветники, оранжереи, парковые террасы, павлинов, подземелье, кольчугу, парадную лестницу, конюшни и ливрейных лакеев, он совсем растерялся. Последний удар был нанесен картинной галереей. -- Это что-то вроде музея? -- спросил он Фаунтлероя, входя в огромную красивую залу. -- Н-нет! -- отвечал неуверенно Фаунтлерой. -- Дедушка говорит, что это все мои предки и пращуры. -- Предки и... ящуры? -- повторил мистер Хоббс. -- Все эти люди -- ящуры?! Ну и ну, ни за что бы такое про них не подумал! Он опустился в кресло и с тревогой обвел стены взглядом; лорду Фаунтлерою стоило большого труда растолковать ему, что за портреты висели на стенах. Пришлось ему призвать на помощь миссис Меллон, которая знала все про эти картины и могла рассказать, кто их писал и когда и какие романтические истории связывались с изображенными на них лордами и леди. Когда же мистер Хоббс выслушал эти истории и понял, что это были за портреты, он был совершенно потрясен и заворожен. Он стал наведываться в замок (остановился он в деревне, в гостинице "Доринкортский герб") и проводить полчаса в галерее, тряся головой и глядя на живописных леди и джентльменов, которые тоже глядели на него. -- И все графья, -- бормотал он, -- или вроде того! И наш-то тоже будет, и все это к нему перейдет! В глубине души он не испытывал, как ожидал, отвращения к "графьям" и их образу жизни; возможно, что его республиканские принципы несколько пошатнулись, когда он ближе познакомился с замками, предками и всем прочим. Во всяком случае, однажды он высказал весьма примечательное и неожиданное суждение. -- Я бы и сам не прочь оказаться на их месте! -- признался он, что было существенной уступкой с его стороны. Ах, какой это был замечательный день, когда лорду Фаунтлерою исполнилось восемь лет, и как он радовался этому! Как прекрасен был парк, наполненный празднично одетыми людьми! Как развевались флаги на верхушках палаток и на шпиле замка! Все, кто только мог, пришли, ибо все от души радовались тому, что маленький лорд Фаунтлерой так и останется маленьким лордом Фаунтлероем и со временем станет владельцем всего имения. Всем хотелось взглянуть на него и на его пре лестную добрую маму, которая со многими здесь подружилась. И решительно все теперь думали о графе лучше, чем прежде, и даже испытывали к нему приязнь, потому что малыш так его любил и верил ему, и еще потому, что граф признал его мать и обращался с ней теперь весьма почтительно. Говорили, что он уже успел к ней привязаться, что под влиянием маленького лорда и миссис Эррол граф может со временем стать, ко всеобщему благу и удовольствию, вполне достойным джентльменом. Сколько народу толпилось в палатках, в аллеях и на лужайках! Там были фермеры в воскресных костюмах, фермерши в чепцах и шалях и девушки со своими возлюбленными; дети играли и бегали друг за другом; старушки в красных салопах обменивались новостями. А в замок съехались дамы и господа, чтобы посмотреть на всеобщее веселье, поздравить графа и познакомиться с миссис Эррол. Были там и леди Лорридейл, и сэр Гарри, и сэр Томас Эш с дочерьми, и, конечно, мистер Хэвишем; приехала и красавица мисс Вивьен Херберт в прелестном белом платье и с кружевным зонтиком; она была окружена кольцом поклонников, хотя Фаунтлерой ей явно нравился больше, чем все они, вместе взятые. Когда Седрик увидел ее, он подбежал к ней и крепко обнял ее, а она тоже его обняла и расцеловала так, словно он был ее любимым братишкой. -- Милый маленький лорд Фаунтлерой! -- воскликнула она. -- Милый мальчик! Я так рада! Так рада! И она разрешила ему провести ее по замку и парку и все ей показать. А потом он подвел ее к мистеру Хоббсу и Дику. -- Это мой старый, старый друг, мистер Хоббс, мисс Херберт, а это мой второй старый друг, Дик. Я им говорил, какая вы красивая... И еще я сказал, что они вас увидят, если вы приедете ко мне на день рождения. Мисс Херберт пожала руку мистеру Хоббсу и Дику и очень мило с ними побеседовала -- расспросила их об Америке и о том, как они плыли через океан и как им живется в Англии; а Фаунтлерой стоял рядом, с обожанием глядя на нее, и щеки его от восторга пылали, потому что он видел, что она очень понравилась его друзьям. -- Да, -- заявил потом торжественно Дик, -- такой красотки я в жисть свою не встречал! Она... ну просто цветочек, вот что я вам скажу! Когда мисс Херберт шла мимо, все на нее оглядывались, да и на маленького лорда Фаунтлероя тоже. Сверкало солнце, весело развевались флаги, в парке танцевали и играли во всевозможные игры, и, глядя на все это веселье, маленький лорд просто сиял от радости. Весь мир казался ему удивительно прекрасным. И еще один человек был счастлив в тот день -- старый человек, который, несмотря на все свое богатство и знатность, редко радовался от души. Мне бы хотелось думать, что ему потому было так хорошо на душе, что за это время он сделался несколько лучше. Разумеется, он не стал вдруг тем добрым человеком, за которого принимал его Фаунтлерой, но все же он кого-то полюбил и испытал какое-то удовольствие оттого, что совершил несколько добрых поступков, подсказанных ему чистым и любящим сердцем ребенка, -- и это уже было немало. С каждым днем он со все большим удовольствием смотрел на жену своего сына. Поговаривали, что она ему теперь положительно нравилась, и это было правдой. Ему приятно было слышать ее милый голос, видеть ее милое лицо; сидя в своем кресле, он следил за ее движениями, слушал, как она говорит с сыном. ее нежные и добрые речи были ему непривычны; вслушиваясь в них, он начал понимать, почему малыш, выросший на глухой нью-йоркской улочке и водивший дружбу с бакалейщиком и чистильщиком сапог, оказался так прекрасно воспитан, что за него никому не пришлось краснеть, когда по велению судьбы он стал наследником графского титула и поселился в английском замке. На самом-то деле все это было очень понятно. Просто мальчик жил рядом с доброй и нежной душой и воспитывался в добрых помыслах и заботе о людях. Возможно, это не так уж и много, но это лучшее, что есть в жизни. Он ничего не знал о замках и графах; он и не подозревал о существовании всякого блеска и великолепия; но его нельзя было не любить, ибо это была простая, любящая душа. Иметь такую душу все равно что родиться королем. С искренним удовольствием глядел граф Доринкорт на маленького лорда Фаунтлероя -- вот он гуляет с гостями по парку, беседует с теми, с кем знаком, и с готовностью кланяется, когда кто-то здоровается с ним, вот развлекает своих американских друзей, вот стоит возле матери или мисс Херберт и слушает их. Когда же он направился вместе с Фаунтлероем к самой большой палатке, где за роскошной трапезой сидели все самые крупные арендаторы, довольству его не было границ. Арендаторы пили здравицы; выпив за здоровье графа с воодушевлением, какого его имя никогда прежде не вызывало, они подняли бокалы за "маленького лорда Фаунтлероя". И если у кого-либо прежде и были сомнения относительно того, пользуется ли юный лорд популярностью или нет, то они сию же минуту и рассеялись. Как все закричали, как захлопали в ладоши, как зазвенели стаканы! Эти люди с горячими сердцами так его полюбили, что совсем забыли о сдержанности и не обращали внимания на знатных дам и господ из замка, которые пришли посмотреть на них. Поднялся страшный шум, и какая-то фермерша с нежностью глянула на мальчика, стоявшего между графом и миссис Эррол, смахнула слезу и сказала соседке: -- Господь благослови нашего красавчика! Маленький лорд Фаунтлерой был в восторге. Он улыбался, кланялся и краснел от удовольствия до самых корней волос. -- Значит, я им нравлюсь, Дорогая? -- спросил он. -- Правда, Дорогая? Я так этому рад! Тут граф положил руку на плечо мальчика и сказал: -- Фаунтлерой, поблагодари их за их доброту. Фаунтлерой взглянул на него, а потом на мать. -- Это так нужно? -- сказал он робея. Миссис Эррол улыбнулась ему, и мисс Херберт тоже улыбнулась, и обе они кивнули. Тогда он шагнул вперед, и все тотчас устремили на него взгляды, -- такой это был красивый и милый мальчик с открытым и смелым лицом! -- и громко, что было сил, произнес своим звонким детским голосом: -- Я вам так благодарен! Я... надеюсь, что вы хорошо повеселились на моем дне рождения... потому что мне было очень весело... И я... очень рад, что буду графом... Сначала я думал, что мне это не понравится, а теперь я доволен... И эти места я очень полюбил... они такие красивые... И еще-еще... когда я стану графом, я постараюсь быть таким же добрым, как дедушка. И среди криков и аплодисментов он отступил назад с легким вздохом облегчения и, взяв графа за руку, с улыбкой прислонился к его колену. Этим я и хотела бы закончить свой рассказ. Впрочем, я должна сообщить еще одну небезынтересную подробность. Мистер Хоббс настолько пленился жизнью высшего общества и ему так жаль было расставаться со своим юным другом, что он продал лавку на углу тихой нью-йоркской улицы и поселился в английской деревне Эрлсборо, где тоже открыл торговлю, которой покровительствовал замок и которая потому процветала. И хотя они с графом не сошлись очень близко, все же, можете мне поверить, этот человек Хоббс стал со временем еще большим приверженцем аристократии, чем его сиятельство: каждое утро он читал придворные новости и внимательно следил за всем, что происходит в Палате лордов! Спустя десять лет, когда Дик, закончив образование, поехал в Калифорнию навестить брата, он спросил бакалейщика, не хочет ли тот возвратиться в Америку, на что мистер Хоббс только задумчиво покачал головой. -- Нет, жить я там не хочу, -- проговорил он. -- Нет, не хочу... Я хочу быть рядом с ним, присматривать за ним, так сказать... Америка -- хорошая страна для тех, кто молод и полон сил, -- но там есть свои недостатки, Ящуров там ни одного нет! Да и графьев тоже!