ния травмы Дома
Время обращения 11.50
Участковый врач Др. Кальяри (Сицилия).
ДАННЫЕ ОСМОТРА И ОКАЗАННАЯ ПОМОЩЬ
Со слов больного, у него открылась старая дуэльная рана, налетел на
ствол араукарии. Наличие паров алкоголя + + Потери сознания не было
Последняя прививка от столбняка -- более 10 лет назад. Местно-рваная
рана на правой щеке, 3 см. Рнтг. -- костного перелома не обнаружено.
Наложены швы (10x15, нейлон). Введен столбнячный анатоксин. Обработка
произведена здесь 5/7
Дж. Дэвис 16.00
ОЛИВЕР: Я и не думал, что у меня может быть СПИД, на что с укоризной
намекнула мне милая миссис Дайер. Но это доказывает, насколько серьезны мои
намерения, не правда ли? Tabula rasa, начинаем с нуля.
И дважды платить подушный налог мне не придется, потому что я на самом
деле в доме номер 55 не проживаю, во всяком случае, скоро меня здесь уже не
будет.
У меня фантастическая идея пригласить миссис Дайер быть подружкой на
свадьбе. Или, может быть, почетной гостьей.
Некоторые мысли появляются и начинают преследовать. Надо же мне было
придумать про это "шш-чух-чух-чух". Понимаете, у меня была такая секретная
шутка. В одной книге, которую я прочел в пост-пре-пубертатном периоде, мне
встретилась фраза: "Он владел ее узкими чреслами"*. Признаюсь почти не
краснея, что несколько лет эта фраза висела перед моим мысленным взором,
точно елочная игрушка, многозначительная, золоченая. Так вот чем они
занимаются, скоты, думал я. Скоро и до меня очередь дойдет. Потом на долгие
годы реальность затмила фразеологию, пока эта фраза не вернулась ко мне с
появлением Джил. Часами я сидел у себя в ветвях араукарии и шептал (не
совсем всерьез, как вы, надеюсь, понимаете): "Я буду владеть ее узкими
чреслами". Но теперь так думать уже невозможно. Заело в мозгу, запутался
один нервный узел. И всякий раз вслед за этими словами я слышу Стюарта:
"Шш-чух-чух-чух. Шш-чух-чух-чух*. Будто толстопузый тендер, прицепленный к
обтекаемому паровозу.
Господи, хоть бы они больше этого не делали. И вообще даже не спали
больше в одной постели. Спросить нельзя. А вы как думаете?
* Цитата из "Возвращения в Брайдсхед" И. Во.
После медового месяца наступает месяц полынный. Кто бы мог подумать,
что Стюарт сделается буйным во хмелю?
СТЮАРТ:
Плакучая ива плачет по мне
Птицы ночные щебечут во сне...
Не то чтобы вдрызг пьян. Просто пьян.
ДЖИЛИАН: Я знаю, что должна ответить еще на один вопрос. Ваше право его
задать, и я не удивлюсь, если в вашем голосе прозвучит скептическая, даже,
может быть, ехидная нотка.
"Послушай, Джил, ты рассказала, как полюбила Стюарта, -- растрогалась,
когда увидела, что он составил план подготовки ужина. А как ты полюбила
Оливера? Увидела его в тот момент, когда он заполнял купон футбольного
тотализатора? Или решал кроссворд в "Таймсе"?"
Справедливо. У меня бы тоже на вашем месте сложилось некоторое
предубеждение. Но вот что я вам скажу. Я не виновата, что так получилось. Я
не решила вдруг, что Оливер -- "более подходящая партия", чем Стюарт, и
ничего не делала нарочно. Так вышло само. Я стала женой Стюарта, а потом
полюбила Оливера. И меня это вовсе не радует. Кое-что в этой истории я даже
осуждаю. Что же делать, так случилось.
Было одно мгновение, которое люди, мне сейчас неизвестные, потом
попросят меня вспомнить. Мы сидели в ресторане. Он считается французским, но
в нем нет ничего французского. Половина официантов, по-моему, испанцы,
остальные греки, но вид все имеют достаточно средиземноморский, а шеф-повар
во всякое блюдо кладет оливки и анчоусы, и называется это заведение "Le
Petit Provencal"*. Всего этого довольно, чтобы обмануть большинство
посетителей -- или если не обмануть, то по крайней мере удовлетворить.
* "Маленький провансалец" (фр,).
Мы там сидели двое, потому что Стюарт уехал по делам, и Оливер
непременно хотел повести меня поужинать. Сначала я вообще отказывалась,
потом сказала, ладно, но, чур, плачу я, потом предложила, чтобы каждый
платил за себя, и тут ввязалась в спор мужская гордость, ведь им особенно
трудно согласиться на оплату пополам, когда у них туго с деньгами. Так,
отчасти против воли, отчасти уступая, я очутилась в этом ресторане, который
мне самой не нравился, но я его выбрала, потому что он дешевый, и я
надеялась, что ему по карману. Но Оливер ни на что не обращал внимания.
Сидел себе, благодушествовал как ни в чем не бывало, словно никаких споров
об этом между нами никогда не было. А я была настороже, как бы он не начал
дурно говорить о Стюарте; но ничего подобного. Он сказал, что школьные
времена уже помнит плохо, но все, что тогда было хорошего, связано в его
памяти со Стюартом. Была какая-то банда, которую они победили, только они
вдвоем, без чьей-либо помощи. Был мальчишка, получивший у них прозвище
"Пятка" за то, что у него были большие руки. Как-то они на пару ездили
автостопом в Шотландию. Оливер говорит, у них на то, чтобы добраться до
места, ушло несколько недель, потому что он тогда был жуткий сноб, и если
машина ему не нравилась, обивка не та или колпаки на колесах, он ни за что
не желал садиться. А когда добрались, там без передышки лил дождь, и они
сидели под крышей на автобусной остановке и питались овсяным печеньем.
Оливер, по его словам, тогда уже начал разбираться в еде, и Стюарт устраивал
ему проверки: давал поесть с закрытыми глазами то кусочки размокшего
овсяного печенья, то обрывки раскисшей картонной упаковки. Стюарт всегда
утверждал, что отличить одно от другого Оливер не мог.
Вечер прошел на удивление непринужденно, Оливер ел и похваливал, хотя
мы оба понимали, что пища не ахти.
После первого блюда он остановил проходящего мимо официанта и сказал:
-- Le vin est fmi.*
* Вино кончилось (или: испортилось) (фр.).
Это он не пижонил, а просто думал, что в ресторане "Le Petit Provencal"
обслуга французская.
-- Простите?
-- Ага. -- Олли повернулся на стуле и постучал пальцем по винной
бутылке, словно на уроке в этой ужасной школе имени Шекспира. И раздельно,
внятно повторил: -- Le vin... est... fmi, -- давая понять повышающейся
интонацией, что разговор еще не окончен. А затем "перевел" с иностранным
акцентом: -- Винцо... из... Финляндии.
-- Желаете еще бутылку? - Si, Signer.**
** Да, синьор (ит.).
Боюсь, что я взвыла от смеха, и это было жестоко по отношению к
официанту, который с раздраженным видом удалился и принес еще одну бутылку.
Пока он наполнял мой бокал, Олли пробормотал вполголоса:
-- Недурное "шато Сибелиус", вот увидите.
От этого я снова прыснула и хохотала, пока не раскашлялась от смеха,
пока не дохохоталась до колик в животе. Олли умеет выжать из шутки все,
сколько в ней есть смешного. Не хочу проводить сравнения, но вот Стюарт не
мастер шутить, он если отпустит шутку, то больше уже к ней не возвращается,
словно застрелил зайца или кого-то там, и делу конец. А Олли продолжает
резвиться, развивает смешную находку еще и еще, и если вы не в настроении,
это может надоесть, но я, похоже, в тот вечер была в настроении.
-- А в кофе, мадам? Несколько капель "Калевалы"? "Суоми" со льдом?
Знаю: стаканчик "Карелии"! -- Я от смеха совсем обессилела, а бедный
официант ничего не понимал. -- Да, я думаю, пятьдесят грамм "Суоми" для
дамы. Какой он у вас марки? "Хельсинки" пять звездочек есть?
Я замахала руками, чтобы он перестал, но официант истолковал это
по-своему:
-- Даме ничего. Что для вас, сэр?
-- О! -- Олли изобразил, будто опомнился и спустился с высот на землю.
-- Да, да. -- Он принял серьезный вид. -- Мне маленький "Фьорд", пожалуйста.
И мы снова покатились со смеху. Когда я наконец отсмеялась, у меня
болели бока, Напротив меня глаза Олли влажно блестели, и я тогда подумала:
"Боже мой, это уже опасно, даже более чем опасно". А тут и Олли утих, словно
ощутил то же.
По-вашему, это все не настолько смешно, как мне показалось? Ну что ж. Я
рассказала вам, просто потому что вы просили. И мы оставили щедрые чаевые --
на случай если официант принял наш смех на свой счет.
СТЮАРТ:
В ночной тишине Плакучая ива плачет по мне Птицы ночные щебечут во
сне...
ДЖИЛИАН: Когда я только познакомилась с Оливером, я спросила у него, не
красится ли он. Неловко получилось, то есть неловко потом вспоминать, что
это были почти первые мои слова, сказанные тому, кого теперь люблю. Но,
между прочим, они не очень далеки от истины. Иногда Оливер действительно как
бы носит грим на людях. Он любит поразить, ошарашить. Но только не меня. Со
мной он может вести себя тихо, естественно, он знает, что ему не надо
кого-то из себя строить и притворяться, чтобы произвести впечатление.
Вернее, наоборот: наигрыш не произведет впечатления.
Мы шутим между собой, что я единственный человек, который видит его без
грима. Но в этом есть своя правда.
Оливер говорит, что это совсем неудивительно. Что тут дело во мне. Я
занимаюсь тем, что счищаю копоть и грязь с картин, вот и с него счищаю тоже.
"Послюнявь и потри, -- говорит он. -- Нет нужды применять крепкие
растворители. Ты только послюнявь и потри и скоро доберешься до подлинного
Оливера".
А какой он подлинный? Мягкий, искренний, не особенно уверенный в себе,
с ленцой и очень сексуальный. Вам не кажется? Погодите, дайте срок.
Я сейчас говорю, как моя maman.
...(ЖЕНСКОГО ПОЛА, ВОЗРАСТ - МЕЖДУ 25 и 35): Если хотите знать, все
объясняется просто. Ну, может, и не так просто, но я уже с этим
сталкивалась. Все дело в том... Что-что? Как вы сказали? Хотите видеть мои
верительные грамоты? Это ВЫ хотите видеть МОИ верительные грамоты? Ну,
знаете ли, это вы должны представить документы. Чем вы заслужили мое
доверие? И вообще по какому праву? То, что вы уже так много разузнали, еще
не основание, чтобы лезть напролом дальше.
Тогда вы мне скорее поверите? Да не верьте, пожалуйста, мне-то какое
дело. Я вам предлагаю свое мнение, а вовсе не автобиографию, если вас это не
устраивает, топайте своей дорогой, я вас знать не знаю. По крайней мере я не
топчусь на этом углу, и нечего с меня спрашивать документы. Да понимаю я
вас, можете не сомневаться. Заслуживаю ли я доверия, зависит от моей
профессии. И от общественного положения. Нет уж, простите. Вернее, катитесь
к черту. А если уж вам так необходимы мои личные данные, то пожалуйста.
Может, я вовсе и не женщина, а только с виду. Училась в университетах
Касабланки и Копакабаны. Аспирантуру проходила в Булонском лесу.
Ну хорошо. Виновата. Вы задели больной нерв. И к тому же я в дурном
настроении. (Нет, это тоже не вашего ума дело.) Да господи, сейчас выскажу
вам, что я думаю, и смотаюсь. А вы уж тут сами соображайте. Я не "самый
популярный персонаж месяца", вы меня тут больше не увидите.
И разумеется, я не транссексуал. Можете спросить у Оливера, он видел
доказательства. Прошу прощения, не полагается смеяться собственным шуткам.
Но у вас такое неодобрительное выражение лица. Так вот. Я этих обоих парней
знаю тысячу лет. Помню Оливера, когда его понятие об опере сводилось к
записям Дасти Спрингфилд на автомагнитоле. А Стюарта помню в очках с
резиновыми заушниками. Помню, как Оливер носил фуфайки на шнуровке и детские
ботинки, а Стюарт втирал в волосы сухой шампунь. Я спала со Стюартом
(извините: не для прессы), а с Олли не захотела. Вот вам мои верительные
грамоты. Да еще последние недели и месяцы Стюарт прожужжал мне все уши
рассказами про эту их историю. Мы часто ездили полунеофициально вместе
обедать или ужинать. Честно сказать, я сначала было подумала, что у него
другое на уме. Да, опять опростоволосилась, дурочка. История всей моей
жизни. Я вообразила, что он хочет повидаться со мной. Дура, конечно. Ему
нужно было большое ухо, чтобы изливать свои переживания. Я сижу перед ним, а
он хоть бы раз спросил, что я делаю, как жила все эти годы, только уже
прощаясь, извинился, что все время говорил о себе. Потом мы встречались еще,
и опять было то же самое. Одержимый какой-то, это еще мягко говоря, да мне
от него ничего и не надо на данном этапе моей жизни. Абсолютно ничего.
Лишний повод скорее со всем этим развязаться.
Я считаю, что Оливер неравнодушен к Стюарту, по-голубому неравнодушен.
Всегда это чувствовала. Не знаю, до какой степени он вообще голубой, но к
Стюарту он неравнодушен по-голубому. Поэтому он всегда старается его
принизить, насмехается над тем, какой он неинтересный и немодный. Он унижает
Стюарта, чтобы не признать то, что всегда было между ними, что могло бы
между ними быть, если бы не эта игра -- мол, Стюарт такой неинтересный и
немодный, разве он подходит блестящему Оливеру?
Ну хорошо. До этого вы уже и сами додумались. Ничего удивительного. Но
я-то хочу сказать больше, Оливер потому добивается близости с Джилиан, что
для него это почти что близость со Стюартом. Единственно возможная. Ясно? Вы
меня поняли? Премудрые психиатрессы с Харли-стрит объяснили бы все это с
употреблением профессиональной терминологии. Но я, увы, не из их числа. Я
просто считаю, что для Оливера спать с Джилиан значит на самом деле спать со
Стюартом.
Подумайте об этом. А я ухожу. Вы меня больше не увидите. Разве что
книга будет иметь шумный успех.
СТЮАРТ: О нет. Только не Вэл. Избавьте меня от Вэл, Только не
связывайтесь с Вэл. Она тут совершенно ни при чем. С ней одни Неприятности.
Неприятности с большой буквы.
Она из тех, кто не назовет вам своего имени (почему эти люди так
стараются скрывать свои имена?). Я знаю ее очень давно, о чем она,
разумеется, вас уже уведомила. Вы обратили внимание: когда говорят про
человека, что знают его много лет, это почти всегда значит, что сейчас
скажут о нем какую-нибудь гадость. Ну конечно, вы же его знаете не так
хорошо, как я, а вот я помню...
Вэл непременно вам скажет, что знает меня уже миллион лет, с тех еще
пор, когда я втирал в волосы сухой шампунь. Давайте внесем в этот вопрос
ясность, а вы потерпите немного, ладно? Когда-то давным-давно один человек
как-то рассказал мне, что будто бы есть такой порошок, который, если
посыпать им сухие волосы, втереть, а потом вычесать, придает волосам
свежевымытый вид. Ну вот. Я купил этот порошок -- должен заметить в порядке
самозащиты, что я тогда как раз где-то вычитал, что слишком часто мыть
голову вредно, -- и однажды вечером, единственный раз, применил согласно
инструкции, а потом зашел выпить в паб, сижу, и вдруг у меня за спиной
раздается визг: "Ой, Стю, у тебя вся голова в перхоти!" Конечно, это была
Вэл, она уж постаралась, как всегда, не смутить приятеля. У меня перхоти
отродясь не было, поэтому я пощупал волосы и говорю: "Это сухой шампунь, а
не перхоть", и Вэл тут же на весь кабак объявила: это, мол, не перхоть, а
сухой шампунь, и стала объяснять, что это за штука такая, и так далее, и
тому подобное. Неудивительно, что после того случая я, вернувшись домой,
выбросил всю упаковку с порошком вон и никогда больше сухой шампунь не
употреблял.
У нее привычка предъявлять права на прежних знакомых, у этой девицы,
вернее сказать, женщины, ей тридцать один год, о чем она вам, конечно, не
сказала. После блестящей карьеры в сфере продажи грошовых горящих турпутевок
она теперь заведует небольшой типографией на Оксфорд-стрит. Это такое
заведеньице, где печатают пригласительные билеты и в вестибюле стоят два
аппарата "ксерокс", но один всегда не работает. Не думайте, я это
рассказываю не для того, чтобы унизить ее, а просто чтобы разрушить образ
Таинственной Незнакомки, какую она, наверно, постаралась перед вами
изобразить. В действительности вы имеете дело с Вэл из "Пронто Принта"*,
только и всего.
* Pronto printa (итад.) -- срочная печать.
ОЛИВЕР: Что-что? Это она так сказала? Ну, это черт знает что, надо же
было выдумать такую гнусную ложь. С этой девицей всегда одни неприятности,
Неприятности с большой буквы "Н". Или "Б", которая известно что обозначает.
Она меня отвергла? Это она-то отвергла меня? В таком случае направьте
на синераму вашего воображения следующие мультипликационные образы да
включите звук на полную мощность, чтобы не упустить тонкостей диалога.
Однажды в кои-то веки Оливер, вопреки громогласным новогодним зарокам, опять
очутился на одном из тех унылых сборищ, куда приходят люмпен-шалуны с
пивными бочонками под мышкой, где все девицы старательно дымят сигаретами с
фильтром, якобы полезным для здоровья (я говорю не как надменный отрекшийся
курильщик-- но если уж куришь, так кури), и где тебя в любую минуту могут
схватить сзади плебейские руки и втянуть в сумасшедший, потный
хоровод-конгу. Иначе говоря -- вы уже догадались, -- на вечеринке.
Помнится, это Стюарт уломал меня туда явиться, очевидно, в порядке
ничтожной платы за все шикарные парные свидания, на которые я водил его,
моего пухлого, робкого друга. Пробравшись среди пивных кружек и матовых
бутылок с пальмами на этикетках снаружи и гибельным для печени карибским
спиртом внутри, я устроился подле самой большой бутыли с почти сознательным
намерением напиться до помрачения ума. Сижу себе и успешно накачиваюсь
зельем через витую соломинку, как вдруг те самые грозные руки хватают меня
за плечи.
-- Эй, осторожнее! У меня подагра! -- воскликнул я, опасаясь быть
затянутым в дешевую деревенскую вакханалию. Ибо в тот вечер дух танца не
почил на мне.
-- Олли, ты меня избегаешь, -- сказали Руки, и вслед за этим Круп
попытался осуществить вертикальную посадку на подлокотник -- фигура
пилотажа, непосильная для нисходящей Вэл, обрушившейся в результате мне на
колени,
В течение последовавших нескольких минут у нас с нею происходил тот
общепринятый обмен шутливыми любезностями, в которых лишь самый
изобретательный толкователь подсознательных смыслов мог бы усмотреть
признаки того, что: а) я предпочитаю общество Вэл обществу бутылки белого
итальянского, или Ь) что я готов отнять у моего друга Стюарта так называемую
подругу на вечер.
И мы расстаемся вполне по-дружески, как я считал, она возвращается в
хоровод, а я -- к своим грациозным грезам, Даже без поцелуя вежливости на
прощание и безо всякого шевеления в штанах, хотя бы из любезности.
ВЭЛ: Мужчины, которые тебя прогоняют, делятся, как я убедилась, на две
категории: тех, с кем ты спала, и тех, с кем не спала.
У нас со Стюартом был роман, и Оливер пытался пристать ко мне. Стюарт
женился на своей занудной милашке, и Оливер пристал к ней и уволок.
По-вашему, есть тут закономерность или нет?
Стюарт злится, что я заметила у него в волосах тот сухой шампунь, а
Оливер злится, что я не бросилась к нему в постель. Вам не кажется это
странным? Какие вещи их злят. Обоим дела нет до того, что Оливер спит с
Джилиан, ведь на самом-то деле ему хочется спать со Стюартом. Что вы на это
скажете?
Я бы на вашем месте получше присмотрелась к Джилиан. Ну разве она не
героиня, которая все преодолевает? Папочка сбежал со школьницей, но Джили
это перенесла героически. Даже утешала в горе свою маму. А о себе не думала.
Затем она попадает в любовный треугольник, и догадайтесь, кто из троих
оказался первым молодцом? Ясно она, маленькая мисс Кто. Угодила в самую
середку, но выплыла и поступила так, как и следовало: избавилась от Стюарта
и взяла на поводок Оливера.
Она объясняет Стюарту (а он пересказывает мне), что нет ничьей вины,
если ты, например, уводишь жену у лучшего друга; просто иногда так
случается, и все, надо принять это и достойно жить дальше. Удобная теория,
правда? Ничего подобного, само ничего не случается, тем более в такой
ситуации. Ни тот, ни другой не отдают себе отчета в том, что главное
действующее лицо здесь -- Джилиан. Такие тихие, рассудительные люди,
считающие, что "просто иногда так случается, и все", и есть настоящие
манипуляторы, А Стюарт, между прочим, уже винит себя -- немалый успех,
согласитесь.
Да, и почему она раздумала быть социальным работником? Она что, слишком
чувствительная, не может выносить страдания мира? Наоборот, если хотите
знать, это мир для нее недостаточно чувствителен. Все эти несчастные люди и
разрушенные семьи не ценят, как им повезло: их бедами занимается лично сама
мисс Флоренс Найтингейл*.
* Найтингейл Флоренс (1820--1910)-- знаменитая английская медсестра,
организатор и руководитель первого отряда фронтовых санитарок.
И еще один вопрос. Когда она решила переключиться на Оливера? Когда
именно начала незаметно для него подманивать его к себе? Она это отлично
умеет. Или она уже и до вас добралась?
ОЛИВЕР; У нас ведь спектакль идет без репетиций, верно? Добродетельная
Вэл изображает Сусанну, которая пострадала от похотливых корявых старцев.
Позвольте мне внести тут некоторые уточнения. Если бы Вэл обнаружила, что за
ней в наготе ее подглядывают двое выживших из ума почтенных старцев, они бы
у нее оказались у позорного столба, прежде чем успели сосчитать ее родинки,
и она бы взыскала с них по десятке за каждое прикосновение.
Боюсь, вы недооцениваете грубую примитивность данной свидетельницы, вы
слишком недавно с ней знакомы. Если бы воины Ирода обходили с обыском дом за
домом в поисках двусмысленности, в доме Вэл им бы долго шарить не пришлось.
Это такая личность, для которой приглашение "Заходи, выпей чашечку кофе" так
многозначительно, что и словами не выразишь, а элементарный афоризм "Что это
у тебя в кармане, еловая шишка?" она отнесет к высшим премудростям
тантризма. Так что, может быть, Олли не так уж виноват, что ясно запомнил,
кто именно к кому лез на той вечеринке.
И в наказание за то, что я предпочел отстраниться от ее липких ладоней
(хотя признаюсь, рыцарский долг перед Стюартом шел далеко позади таких
мотивов, как нервы, хороший вкус, эстетические соображения und so weiter*,
Вэл теперь заявляет среди ясного неба, что я имею, имел и буду иметь
биологические поползновения к тапироподоб-ному толстячку Стю. И будучи
отвергнут в своих притязаниях, растрачиваю семя на самый подобный из
доступных мне суррогатов, а именно -- на Джил. Тут я должен заметить, что
всякий, кому Джилиан представляется подходящим эротическим субститутом
Стюарта, должен немедленно вызвать себе психоперевозку с войлочными стенами.
И еще хочу заметить, что ваш информатор Вэл является постоянной
посетительницей того отвратного отдела в местном книжном магазине, который
почему-то называется "Помоги себе сам", хотя самое подходящее ему
наименование -- "Пожалей себя сам". А домашнюю библиотечку Вэл, помимо
телефонной книги и указателя "Где что купить?", составляют произведения,
долженствующие утешать и развивать самодовольство, под титлами: "Жизнь
способна подставить ножку даже лучшим из нас", "Погляди на себя в зеркало и
скажи: "Здравствуй!"" или "Жизнь-- хоровод, включайся и кружись!"
Переработки разного интеллектуального вздора в примитивные блюда ценностью в
один байт для поглощения умственно отсталыми -- вот чем упивается ваша
свидетельница.
* и так далее (нем.).
И вот еще что: случись так, что лучезарная сексуальность Оливера
уклонится от рабочей рутины и направит взгляд на сомнительного Ганимеда из
Стоук-Ньюингтона, то и тогда, выражаясь на языке, доступном даже для моей
обвинительницы, тут у меня проблем не будет, приятель. Никакой плотской
замены нам не понадобится.
СТЮАРТ: Это все вообще ни к столбу, ни к перилу. И даже не боковой
сюжетный ход. Ну да, я пару раз пытался поделиться с Вэл, думал, она друг,
думал, друзья для того и существуют. И вдруг оказывается, рассказывать о
своих неприятностях -- аморально, а Оливер -- преступный гомосексуалист, и
он всю жизнь меня исподтишка домогался. Я много чего плохого думаю про моего
бывшего друга. Но не это. От грязи одно спасение: в упор ее не видеть; иначе
она пристанет.
Давайте лучше вернемся к нашей истории, ладно?
ВЭЛ: Понимаю. Оливер говорит, что он никакой не гомосексуалист (кому
это вообще могло прийти в голову?), а если бы и был, он бы со своим лучшим
другом поладил без труда. А Стюарт, хоть он, наверно, самый несносно
правильный человек, с каким меня сводила в жизни злодейка-судьба, нисколько
не удивлен и тем более не встревожен моей психологической проницательностью.
У него нет комментариев. Господа присяжные заседатели, на этом я свою речь
кончаю. Вернее, добавлю для ясности: по-моему, они оба такие.
ДЖИЛИАН: Почти все разводы, полученные по иску женщин после 1973 года,
базировались на недопустимом поведении мужа. Под недопустимым поведением
понимается: грубое обращение, пьянство, азартные игры и тотализатор или
вообще финансовая безответственность, а также уклонение от сексуальных
отношений.
На юридическом языке в прошении о разводе употребляется слово "умоляю".
Разводящаяся сторона умоляет о расторжении брака.
ОЛИВЕР: И еще одно. Она делает вид, будто имя Вэл -- это уменьшительное
от не слишком шикарного, но вполне приличного "Валери". Говорят, что она
именно так подписывает свои маловразумительные внутриведомственные бумаги и
любовные записки. Но верить ей нельзя даже в этом. "Вэл" (как вам, быть
может, небезынтересно будет узнать) представляет собой уменьшительное от
"Валда".
СТЮАРТ: Вот это я понимаю, деликатность, вот это тонкий намек. Прихожу
к себе домой, и что я вижу на столе? Брошюру из серии психологических
руководств на все случаи жизни. В данном случае она имеет название: "Как
пережить развод". И подзаголовок: "Руководство для пар и одиночек". Значит,
вот кем я стану? Вот кем они хотят меня сделать: одиночкой?
А вам известно, что с 1973 года в ходатайствах о разводе, подаваемых в
английские суды мужской стороной, в качестве причины называется чаще всего
измена жены? Спрашивается, как, по-вашему, это характеризует женщин? Между
тем в противоположных случаях дело обстоит иначе. Измена мужа -- не основная
причина, по которой женщины Англии требуют развода. Даже наоборот. Пьянство
и уклонение от секса -- вот на каком основании женщины обычно избавляются от
сексуальных партнеров.
Одна информация в этой брошюре мне понравилась. Знаете, сколько стоят
услуги адвоката? Вот и я тоже не знал. В провинции вплоть до 40 фунтов в час
(плюс налог). В Лондоне от 60 до 70 фунтов в час (плюс налог), а самые
знаменитые фирмы берут по 150 фунтов за час и даже больше (плюс налог). Так
что этот тип, автор брошюры, в заключение пишет: "Очевидно, что при таких
ценах дешевле купить в дом что-нибудь новое, скажем, стол, стул, полдюжины
бокалов, чем судиться и оплачивать услуги адвокатов". Довольно убедительно.
Конечно, можно разбить вот этот бокал, который у меня в руке, и остальные
пять, что стоят на буфете, и таким образом избежать проблем при дележе
имущества. Эти бокалы вообще мне никогда не нравились. Мадам мамаша жены нам
их подарила.
Если бы я просто сказал: нет, я не сделал ничего плохого и развода не
дам, вам не в чем меня обвинить, нельзя же назвать грубым обращением, что я
врезал головой жениному любовнику, это еще не основание для развода, верно?
-- если бы я уперся и не дал согласия, знаете, как ей пришлось бы поступить?
Она должна была бы выселиться и получила бы развод не раньше, чем через пять
лет.
Думаете, они бы столько не продержались?
Взгляните вот на эти бокалы. Из них можно пить пер-но, но не виски. И
вправду было бы дешевле купить другие или еще какую-нибудь мелочь в дом, чем
тратиться на судебное разбирательство. А старые она может взять себе, кроме
вот этого... ой, он сам соскользнул у меня с подлокотника, вы видели?
Соскользнул, перелетел шесть футов по воздуху и разбился вдребезги об
каминную решетку. Вы будете моим свидетелем.
А впрочем, не все ли равно?
13. Что я думаю
СТЮАРТ: Я любил ее. От моей любви она сделалась еще милее. Он это
увидел. Свою жизнь он профукал, вот и украл мою. Здание было полностью
разрушено при налете цеппелинов.
ДЖИЛИАН: Я любила Стюарта. А теперь люблю Оливера. Пострадали все.
Естественно, я чувствую себя виноватой. А как бы вы поступили?
ОЛИВЕР: О Господи, бедный старина Олли, по самую слизистую оболочку в
дерьме. Как сумрачно, как тускло, как безрадостно... Нет, на самом деле я
так не думаю. Я думаю вот как. Я люблю Джилиан, она любит меня. Это --
исходное положение. Отсюда следует все остальное. Я полюбил ее. А любовь
подчиняется законам рынка, как я пытался втолковать Стюарту, но,
по-видимому, у меня плохо получилось, да и трудно было ожидать, что он
проявит объективность. Счастье одного человека часто покоится на несчастье
другого, так устроен мир. Это жестоко, и мне очень жаль, что страдать
пришлось Стюарту. Похоже, что я потерял друга, своего лучшего друга. Но ведь
у меня, в сущности, не было выбора. Выбора не бывает ни у кого, для этого
надо быть совершенно другим человеком. Хотите винить кого-то, вините
изобретателя вселенной, но только не меня.
И вот что еще я думаю: почему все принимают сторону черепахи? Пусть бы
кто-нибудь для разнообразия встал на защиту зайца.
Да, я опять сказал это слово -- "тускло".
14. И осталась одна сигарета...
СТЮАРТ: Я очень сожалею. Правда-правда. Я сознаю, что выгляжу в этой
истории не слишком привлекательно.
Он ведь ко мне приходил, почему бы мне не пойти к нему?
Нет, неубедительно.
Зачем я это сделал? Не хотел отступаться или хотел поставить
окончательный крест? Ни то, ни это? Или и то, и это одновременно?
Не отступаться -- думал, что, может быть, при виде меня она передумает?
Поставить крест -- как взойти на эшафот с незавязанными глазами, как
повернуться лицом вверх, чтобы видеть падение ножа гильотины?
И эта история с сигаретами. Чистая случайность, я понимаю. Но это дела
не меняет, потому что тут все -- один большой несчастный случай, как будто
грузовик внезапно свернул вбок, проломил срединный барьер и смял в лепешку
твою машину. Я сидел и курил и положил сигарету в желобок на пепельнице,
смотрю, а в другом желобке уже лежит и курится другая сигарета. Должно быть,
я в расстройстве закурил новую сигарету, забыв про предыдущую. А потом я
увидел, что в пепельнице лежит еще один окурок. Три сигареты в пепельнице,
две курятся и один окурок раздавлен. Это было нестерпимо. Можете вы
представить, какую боль я испытал? Нет, конечно. Нельзя почувствовать чужую
боль, в том-то и беда. Вечная беда для всех людей. Вот если бы мы научились
испытывать боль другого...
Я от души сожалею, честное слово. Как мне принести извинения?
Надо будет что-то придумать.
ДЖИЛИАН: Лицо Стюарта мне не забыть никогда. Оно было как клоунская
маска, как тыквенная рожа, какие вырезают из тыквы на Хэллоуин, в канун Дня
всех святых, с вымученной дурацкой улыбкой в виде щели поперек лица и
мерцающим, призрачным светом, проглядывающим сквозь глазницы. Вот такой у
него был вид. По-моему, никто, кроме меня, его не заметил, но это лицо
всегда теперь будет стоять у меня перед глазами. Я закричала, Стюарт исчез,
все стали оглядываться, но подмостки уже были пусты.
В канун свадьбы я ночевала у maman. Пожелание Оливера. Когда он это
предложил, я подумала сначала, что он хочет, чтобы мне оказали поддержку. Но
дело было совсем не в этом. Он хотел, чтобы свадьба прошла по всем правилам.
Оливер в некоторых отношениях удивительно старомоден. Я должна быть
невестой, отправляющейся из-под родного крова к святому алтарю. Да только я
ведь не юная дева, пугливо держащаяся за отцовский локоть.
Я приехала к maman в 7 часов вечера накануне моей второй свадьбы. Мы
обе старались держаться осторожно. Она налила мне чашечку кофе от нервов и
подставила мне под ноги скамеечку, словно я уже беременна, А сама подхватила
мой чемодан и унесла распаковывать, как будто я вновь поступившая больная в
приемном покое. Я сидела и думала: только бы она не вздумала давать мне
советы, этого я не вынесу. Что сделано, то сделано, а что произойдет завтра,
того уже не изменишь. Так что будем сидеть смирно, смотреть какую-то
дурацкую телепередачу и не говорить о важном.
Но -- дочки и матери. Дочки и матери. Приблизительно через полторы
минуты она снова появилась в гостиной, держа на поднятых руках мой костюм и
улыбаясь с таким видом, словно я вдруг впала в старческое слабоумие и со
мной надо обходиться бережно и снисходительно.
-- Дорогая, ты не те вещи уложила. Я оглянулась.
-- Те, maman.
-- Но, дорогая, ведь это костюмчик, который я тебе купила.
-- Да.
Да, и ты это отлично знаешь. Почему родители задают вопросы, как
прокуроры на суде, насчет самых очевидных вещей?
-- Ты что, собираешься надеть его завтра?
-- Да, maman.
И тут -- всемирный потоп. Сначала по-французски, как всегда, когда ей
надо спустить пары. Потом, немного успокоившись, она снова перешла на
английский. Лейтмотив был, что я совершенно определенно не в своем уме.
Только человек со сдвинутой психикой способен придумать такое: дважды
выходить замуж в одном и том же платье. Это надругательство над хорошим
вкусом, хорошими манерами, умением одеваться, над церковью, над гостями,
которые будут присутствовать на обеих церемониях (но главным образом над
самой maman), над судьбой, над удачей, над мировой историей и еще над
некоторыми событиями и людьми,
-- Оливер хочет, чтобы я была в нем.
-- Можно узнать почему?
-- Он говорит, что влюбился в меня, когда на мне был этот костюм.
Новый взрыв. Дурная примета, безобразие, постыдился бы и т.д. Можешь
выходить замуж в отсутствие матери, если намерена надеть это, и проч. И так
битый час. Кончилось тем, что я отдала ей ключ от моей квартиры, и она
уехала с костюмом на вытянутой руке, словно от него исходит радиация.
Вернулась с двумя платьями на выбор. Я и смотреть не стала.
-- Выбирай ты, maman.
Не хотелось спорить. Завтра будет трудный день, пусть хоть один человек
останется доволен. Но нет, не тут-то было. Она стала настаивать, чтобы я
примерила оба. Чтобы заслужить прощение за свой колоссальный промах, я
теперь должна была изображать манекенщицу. Смешно, ей-богу. Я примерила одно
и другое.
-- Выбирай, maman.
Нет, этого ей было мало. Выбрать должна я. У меня должно быть свое
мнение. Не было у меня мнения. И не из чего мне было выбирать. Это все равно
как заявить: вот что, Джил, к сожалению, выйти тебе завтра за Оливера
нельзя, это исключено, поэтому выбери себе кого-нибудь другого взамен. Вон
того или вот этого?
Я так и сказала, но сравнение ей не понравилось, она нашла, что оно в
дурном вкусе. Как же так? Когда я выходила за Стюарта, мне внушали, чтобы я
думала только о себе. Сегодня твой день, Джилиан, говорили мне. Твой
праздник. Теперь, когда я выхожу за Оливера, выясняется, что это не мой
день, а день всех других. Оливер настаивает на том, чтобы венчаться в
церкви, чего мне совсем не хочется. Maman настаивает, чтобы я была одета
так, как мне не нравится.
Сон в эту ночь мне снился какой-то бессмысленный, неспокойный. Я пишу
свое имя на песке, но только оно не мое; Оливер стал стирать его ногой, а
Стюарт расплакался. Maman стоит на пляже у самой воды в моем светло-зеленом
свадебном костюме, с равнодушным выражением на лице. Просто стоит и ждет.
Если мы подольше подождем, все и вся пойдет наперекос, и ты окажешься права,
maman. Но что в этом хорошего?
В церкви Оливер сильно нервничал. По крайней мере нам не пришлось
шествовать от паперти к алтарю, нас было всего десятеро, и священник решил:
лучше, чтобы мы все обступили алтарь. Но когда мы подходили, я
почувствовала, что что-то не так.
-- Прости, -- сказала я Оливеру. -- Она уперлась и ни в какую.
Он вроде бы не понял, о чем я. Он смотрел через мое плечо на дверь.
-- Я про платье, -- пояснила я. -- Не огорчайся.
На мне было ярко-желтое платье, оптимистический цвет, как выразилась
maman, и трудно было представить себе, чтобы Оливер не заметил подмены.
-- У тебя вид ослепительный, -- отозвался он, но смотрел он не на меня.
Я на обеих своих свадьбах была не в том цвете. Глупенький
оптимистически желтый цвет надо было надеть на первую свадьбу, а осторожный
светло-зеленый -- на вторую.
"И все мое земное владение с тобой разделю". Так я поклялась. Перед тем
мы поспорили. Как обычно. Оливер хотел, чтобы слова были другие: "Все мое
земное владение я дарую тебе". Он говорил, что так он чувствует: все, что у
него есть, -- мое, в этих словах воплощено состояние его души, что "разделю"
звучит плоско, а "дарую" -- поэтично. А я сказала, что это-то и плохо. Когда
приносишь клятву, ее содержание должно быть четким. А то, если он дарует мне
свое земное владение, а я дарую ему мое, это значит, мы меняемся тем, что у
кого есть, а обменивать мою наполовину выкупленную квартиру на его снятую
комнату -- это не совсем отвечает смыслу брачных клятв, и к тому же, если
честно сказать, в результате такого обмена в проигрыше остаюсь я. На это он
возразил, что так рассуждать неблагородно, и не надо все понимать буквально,
на самом деле мы поделимся всем, что у нас есть, но нельзя ли все-таки
оставить это слово "дарую"? Эти два слова -- "разделю" и "дарую" -- очень
наглядно передают разницу между моими двумя мужьями. Стюарт в своем духе
хотел заключить сделку, тогда как он, Оливер, хочет безоговорочно
капитулировать. А я в ответ напомнила ему, что мы со Стюартом записались в
бюро регистрации, и там не требовалось говорить ни "дарую", ни "разделю".
Тогда Оливер спросил у священника, нельзя ли остановиться на таком
компромиссе: он скажет "дарую", а я -- "разделю"? Но священник ответил, что
это невозможно.
-- И все мое земное владение с тобой разделю. -- Оливер выделил
последнее слово, выражая интонацией свое неодобрение. Но к сожалению,
прозвучало так, как будто ему вообще жаль со мной делиться. Я сказала ему об
этом, когда мы стояли на паперти и maman нас фотографировала.
-- Все мое земное владение я сдаю тебе в аренду, -- сразу же сострил он
в ответ. Он уже заметно успокоился. -- Все мое земное владение отдаю тебе во
временное пользование. Все мое земное владение, кроме того, что мне самому
нужно. Все мое земное владение, но пожалуйста, будьте добры расписочку.
И дальше в том же духе. Оливер, когда заведется, -- лучше его не
останавливать. Знаете теперешние собачьи поводки? Такая большая рулетка,
которая разматывается на сотни футов, если пес вдруг бросается бежать, а
когда он останавливается и ждет вас, нажимаешь на кнопку, и она вся
сматывается обратно. Что-то наподобие этого приходит в голову, когда Олли
начинает вот так дурачиться, будто большой пес. Но на углу он остановится,
оглянется и ждет, чтобы вы подошли и его погладили.
-- И все мои ресторанные счета с тобой разделю.
Потом все поехали в симпатичный ресторанчик, который выбрал Олли. Нам
накрыли длинный стол в глубине зала, и около моего места хозяин поставил
букет красных роз, чем я была очень тронута, хотя Олли заметил сценическим
шепотом, что красные розы -- это вульгарно. Все расселись, выпили по бокалу
шампанского, и завязался веселый общий разговор -- кто-то по дороге попал в
пробку, а священник так душевно все провел, хотя не знаком ни со мной, ни с
Оливером, и мы нигде не перепугали слова, и какой у меня был счастливый вид.
-- "Счастливый"? Кто больше? -- подхватил Оливер, и снова началось: --
Кажется, я слышал "сияющий"? Да, вот тут, слева. Кто предложит больше?
"Прелестный"? Я слышу "прелестный"? Благодарю вас, сэр. "Великолепный" никто
не предлагает? "Эффектный"? "Потрясающий"? Высшее предложение --
"прелестный" справа... "Прелестный" -- раз, "прелестный" -- два... В
середине предлагают "эффектный". Беру "эффектный