тственные за трудоустройство безработных, уже собрались, чтобы решить, кто из евреев кому достанется. Большинство пассажиров имели право дальнейшего въезда в Соединенные Штаты; в американском списке эмигрантов за каждым из них был закреплен номер. Было подмечено, что представители четверки стран борются за пассажиров с номерами поменьше, так как эти беженцы должны будут покинуть их страны скорее прочих. Пронацистская молодежная организация Антверпена распространила листки с таким текстом: "Мы тоже хотим помочь евреям. У нас для каждого припасен дармовой кусок веревки и большой гвоздь". Пассажиры сошли на берег. Доставшихся Бельгии посадили в поезд с запертыми дверьми и наглухо забитыми окнами; им было сказано, что эти меры необходимы для их же безопасности. Доставшиеся Голландии были немедленно переправлены в лагерь с колючей проволокой и сторожевыми собаками. Беженцы с "Сент-Луиса", принятые Великобританией, высадились в Саутгемптоне 21 июня, в среду. Они могли заметить, что их скитания по морю длились ровно сорок дней и сорок ночей. 1 сентября началась вторая мировая война, и пассажиры "СентЛуиса" разделили общую участь евреев Старого Света. Их шансы на выживание были выше или ниже в зависимости от того, в какую страну они попали. Оценки числа уцелевших различны. 8. Вверх по реке Открытка Обратный адрес: джунгли Дорогая -- Только и времени на открытку -- через полчаса едем -- вчера вечером "Джонни Уокер", а теперь или местная огненная вода, или уж без,-- помни, что я говорил по телефону, и не стриги их слишком коротко. С любовью -- твой Силач Бамбула. Письмо 1 Дорогая моя -- Только что провел 24 часа в автобусе -- вся приборная доска там была залеплена Св. Христофорами (*) или кто тут у них вместо него. По мне, лучше бы шофер был суеверен на какой-нибудь языческий лад старое доброе христианство что-то не шибко повлияло на его манеру крутить баранку. Между виражами, когда не боишься, что тебя вот-вот вывернет кишками наружу, глядишь в окно и любуешься. Здоровенные деревья, горы и тому подобное -- я купил несколько открыток. Вся наша компания сейчас малость перевозбуждена -- если услышу очередной анекдотец вроде "Еду я как-то в Каракас...", честное слово, придушу когонибудь. Вообще-то для такой работы это нормально. Не то чтобы у меня был опыт по этой части, но, наверное, будет здорово интересно. А иначе я не играю -- зря, что ли, терпел все эти уколы против бери-бери и остальных здешних прелестей. ___________ (*)Существует поверье, согласно которому образ Св. Христофора предохраняет от внезапной смерти. До чего славно избавиться от людей, которые узнают тебя в лицо. Представляешь, в Каракасе меня все-таки раскололи -- и очки с бородой не спасли. В аэропорту-то само собой, но и в других местах тоже. Забавная, кстати, штука. Догадайся, где они меня видели? Вовсе не в том суперпопулярном ужастике по сценарию Пинтера, который получил "Золотую ветвь",-- ничего подобного. А в той дрянной рекламке американского мыла, которую я делал для Хэла Жопандопулоса. Ее крутят здесь ДО СИХ ПОР. Дети на улице подходят и говорят: "Здрасте, мистер Рик". Как тебе это нравится? Нищета тут страшная. Правда, после Индии меня уже ничем не удивишь. Ладно, а что ты сделала со своими волосами? Надеюсь, не пошла и не натворила глупостей, только чтоб отомстить мне за мой отъезд. Я же знаю, как это бывает у вас, девиц: сначала ты скажешь, что тебе охота проверить, как ты будешь выглядеть с короткой стрижкой, потом -- что Педро из салона не дает тебе отращивать их, но это только пока, а потом -- что ты должна явиться на какую-нибудь там свадьбу или вроде того в наилучшем виде и нельзя же идти растрепой, а кончится тем, что ты так их и не отрастишь, и если я не буду надоедать тебе каждый день, ты решишь, что я привык и мне нравится, а если буду, скажешь, что я зануда, и мне придется молчать, и я останусь с носом. И нечестно говорить, что это из-за моей бороды, потому что тут я не виноват, просто в джунглях в каком бишь там веке никто не брился, и я знаю, что отрастил ее раньше, чем надо, но так уж я устроен, мне необходимо начинать вживаться в роль задолго до старта. Знаешь, как Дэрк говорит: он начинает с ботинок, мол, как наденет правильные ботинки, так уже знает все о персонаже, ну а для меня это лицо. Извини, что тебе приходилось любоваться этим зрелищем спозаранку каждое утро; зато не всякая ведь может похвастаться, что спит с иезуитом. Да еще с таким старым. Здесь жара -- чувствую, будут проблемы со стиркой. Пока исправно глотаю свои таблетки от живота. Перекинулся с Виком парой слов насчет сценария, и он сказал -- успеется, но они же всегда так говорят на этой стадии, верно? Я сказал ему то же, что тебе по телефону: не сделать ли его больше похожим на обычного человека, ведь священники нынче штука не очень-то кассовая, а Вик сказал, давай потолкуем об этом ближе к делу. С Маттом ладим неплохо -- конечно, когда начнется работа, будет что-то вроде соревнования, но он вовсе не такой параноик, как я думал, немножко фамильярен, но янки есть янки. Я рассказал ему свою сказочку по типу "Ванессы" (*), а он мне свою, и мы оба уже слышали их раньше! В последний вечер в городе нализались с ним очумеловки и под конец оторвали в ресторане танец Зорбы (**)! Матт начал было бить тарелки, но нам сказали, что это у них не принято, и выпихнули оттуда. Еще и за тарелки содрали. _________ (*) "Ванесса -- история любви" -- сентиментальный довоенный фильм. (**) Зорба -- киногерой, жизнерадостный грек. Знаешь, как тут называют почту? Богиня связи. Наверное, полагается падать на колени перед каждым почтовым ящиком. Хотя мы уже сколько миль как ни одного не видали. Неизвестно, удастся ли мне отправить это до того, как начнутся джунгли. Если встретим дружественного туземца с расщепленным посохом, изображу улыбкуширокоэкранку и отдам ему. (Шутка.) За меня не волнуйся. С любовью -- Чарли Письмо 2 Дорогая -- Если заглянешь в свой фотоальбом, ты увидишь, что среди снимков с той нашей тоскливой вечеринки кое-чего не хватает. Не пугайся -- это я взял. Ту, где ты похожа на бурундучонка. Ты тут слегка подмокла -- пару дней назад был ужасный ливень,-- но пока не возражаешь, чтобы тебя регулярно целовали на ночь. И еще маленько помялась, вот здесь и здесь,-- это когда мы последний раз были в гостинице. А теперь пошла бойскаутская житуха, все костры и палатки. Надеюсь, что хоть высыпаться буду. Очень тяжело работать на полную катушку после какихнибудь двух часов сна. Ладно -- как бы там ни было, а в джунгли мы забрались уже довольно далеко. Много задержек. Обычная история -- вы договариваетесь, что прибудете в такой-то день, у вас столько-то людей и столько-то багажа, и он переправит вас в следующую точку, а когда вы появляетесь, он начинает объяснять вам, что все изменилось, и вы говорили пять, а не двадцать пять, а цены-то, между прочим, выросли, и так далее, и тому подобное, пока не выцыганит себе лишку. Честное слово, в таких случаях меня всегда подмывает заорать: я хочу работать! Однажды, когда дело было совсем дрянь, я не выдержал, влез туда, где очередной бандит пытался обобрать нас, уткнул свою бороду в его и заорал ему прямо в лицо: я хочу работать, черт возьми, дайте мне работать, но Вик сказал, что это бесполезно. Позже. Матт отливал в реку, а один из радистов подошел к нему и сказал, что это он зря. Якобы здесь водятся такие крошечные рыбешки, которых привлекает тепло или еще что-то, и, когда отливаешь, они могут заплыть вверх по твоей струе. Звучит вроде бы неправдоподобно, но вспомни, к примеру, лососей. А потом она забирается прямо тебе в конец, растопыривает шипы и застревает там. Короче, полный мрак. Радист говорит, ее уже не вынешь, у тебя внутри точно раскрытый зонтик, и приходится оттяпывать в больнице все это добро. Матт не знал, верить ему или нет, но рисковать-то ведь не резон! Теперь, во всяком случае, никто больше в реку не отливает. Позже. Мы ползли вдоль реки, дело шло к вечеру, и солнце садилось за эти огромные деревища, и рядом взлетела стайка больших птиц, аистов или вроде того -- кто-то сказал, что они похожи на розовые гидропланы,-- и второй ассистент вдруг остановился и завопил, это рай, бля буду, рай. А я, откровенно говоря, как-то не в своей тарелке. Извини, лапуля, я знаю, что нечестно перекладывать на тебя свои неприятности, ведь когда ты получишь письмо, у меня уже, наверно, все будет о'кей. Это Матт, дубина, меня расстроил. Надо же быть таким самовлюбленным. Можно подумать, он один умеет делать фильмы; я только и вижу, как он крутит шуры-муры со всей съемочной группой, чтобы они потом упрощали ему работу перед камерой, так что он будет выглядеть на пять лет моложе, а у меня будет блестящий нос. А у Вика, прямо скажем, хватка не та. Спроси меня, так здесь нужен хороший погоняла из старых студийных боссов, а не одухотворенный выпускник университета, который пошел в кино, потому-то ему нравились облака у Антониони, а после заделался очередным поклонником "новой волны" и без верности правде жизни шагу ступить не может. Подумать только, сорок человек тащатся по джунглям, свято уверовав в необходимость вжиться в мир двух давным-давно мертвых иезуитских священников. Не знаю уж, каким боком прилепить сюда съемочную группу, но у Вика небось и на этот счет имеется своя теория. Отправить нас пешком, а оборудование потом забрасывать по воздуху -- вот уж действительно все через жопу. Он даже запретил нам пользоваться радиотелефоном, по крайней мере, до встречи с индейцами. У подружки ассистента оператора родился ребенок, и он хотел позвонить на нашу базу в Каракасе, узнать, что нового, так Вик сказал нет. Погода дрянь. Все время дикая жара. Потею как свинья, comme un рогсо. До сих пор беспокоюсь насчет сценария. Наверное, роль придется кое-где переписать. Никакой надежды на стирку, разве что наткнемся на бригаду туземных прачек, поджидающих клиентов у цинковой хибарки вроде тех, что мы с тобой видели тогда в прованской деревушке, помнишь? Сегодня утром на фактории -- жестяной щит с рекламой кокаколы. С ума сойти -- на сотни миль вокруг сплошная глухомань, а эти долбаные кока-кольщики уже успели побывать тут раньше тебя и изгадить пейзаж. Или какой-нибудь Маттов приятель поставил, чтоб он чувствовал себя здесь как дома. Грустно это. Целую, Чарли Письмо 3 Эй, милашка! Прости за скулеж в конце предыдущего письма. Сейчас все намного лучше. Во-первых, мы снова начали отливать в реку. Мы спросили радиста Рыбу (такое у него теперь прозвище), откуда он узнал про рыбешек, которые могут забраться в тебя по твоей струе, и он ответил, что видел по "ящику" выступление какого-то толстого малого, путешественника это было похоже на правду. Но потом мы стали расспрашивать дальше, и тут он дал маху. Сказал, что тот путешественник придумал себе специальные подштанники, чтобы спокойно отливать в реку. По словам радиста, он взял крикетный щиток, вырезал в нем дырку и присобачил туда чайное ситечко. Ну знаете ли! Если уж берешься сочинять, так сочиняй попроще, верно? Ври, да не завирайся. Короче, мы высмеяли его как следует, а потом все вместе расстегнули штаны и отлили в реку, даже кто не хотел. Только Рыба к нам не присоединился -- сдрейфил, что его будут считать трепачом, и все уверял, будто говорит правду. После этого, сама понимаешь, мы немножко воспрянули духом, но по-настоящему обрадовала нас встреча с индейцами. До сих пор на душе было как-то неспокойно: ведь если туземные бандиты по дороге сюда так и норовили нас надуть (а мы уже где-то поблизости от Мокапры -- можешь заглянуть в свой школьный атлас), то с чего же индейцам держать свое слово? Матт мне потом заметил, что вся эта затея казалась ему почти безнадежной, да и я думал, что ничего не выгорит. Но они были именно там, где обещали, четыре человека,-- стояли на лужайке у излучины в чем мать родила, с очень прямыми спинами, хотя росту все равно невысокого, и глядели на нас без всякого страха. И без всякого любопытства, вот что странно. Поначалу я малость струсил: кто их знает, возьмут да продырявят тебя копьем. Но они просто стояли и смотрели на нас как на этаких непрошеных чужаков, и если поразмыслить, то так ведь оно и есть. Наблюдали, как мы распаковываемся, а потом вместе с нами двинулись дальше. Помочь они нам не предложили, и мы этому слегка удивились, но они же в конце концов не шерпы (*) какие-нибудь. До остального племени и реки, которую мы ищем, примерно два дня пути. Они-то знали, куда идут, но мы никакой тропинки не различали -- поразительно, как они здесь в джунглях умеют ориентироваться. Ты бы тут точно заблудилась, уж поверь мне, ангел, ты ведь без полицейского эскорта даже из ШепердБуша до Хаммерсмита не доберешься *. После двухчасового марша мы остановились на ночлег и поели рыбы, которую индейцы успели наловить, пока нас ждали. Очень устал, но день был замечательный. Целую. * Шутка (не всерьез). Позже. Целый день шли. Хорошо, что я успел до отъезда подзаняться гимнастикой. У некоторых из наших уже через полчаса ходьбы язык на плече, и неудивительно, поскольку единственное их упражнение в обычной жизни -- это сунуть ноги под стол и уткнуться ряшкой в корыто. Да еще иногда махнуть рукой, чтобы принесли очередной бутылек. Матт тоже в форме после киношек, которые он делал на воле (тех, где героям смазывают перси оливковым маслом), хотя мог бы выглядеть и получше, и мы с ним на пару заставили попотеть остальную команду -- говорили им, что в джунглях профсоюзный устав не действует и так далее. Отставать явно никому не хотелось! Радист Рыба, который заметно посмурнел с тех пор, как мы его раскусили, решил, что будет смешнее некуда называть индейцев всякими именами вроде Сидящего Быка или Тонто, но они, разумеется, не понимали, да и мы вели себя так, что он счел за лучшее заткнуться. Шутник фигов. А они удивительные, эти индейцы. В лесу как дома, поразительно проворные, никогда не устают, убили обезьяну на дереве -- плюнули в нее из трубки. Мы ее ели на обед, правда, не все -- кто побрезгливей, тот ел тушенку. А я обезьяну. По вкусу смахивает на бычий хвост, но гораздо темнее. Мясо немного жилистое, но нежное. _________ (*) Шерпы -- тибетская народность. Вторник. Как у нас будет с почтой, одному Богу известно. Пока отдаем все Рохасу -- он четвертый ассистент, из местных, и его выбрали почтальоном. Это значит, что он складывает наши письма в пластиковую сумку, чтобы их не изгрызли жуки, древесные черви и прочая нечисть. А потом отправит их с вертолетом. Так что когда ты это получишь, один Бог знает. Скучаю по тебе (погоди минутку, покуда я испущу горестный бамбульский вопль). Сегодня должны встретиться с остальным племенем, но не очень-то к этому готовы. Провалиться мне, если кое-кто из наших не рассчитывал, что его повезут по джунглям на моторе, а через каждые несколько миль будут стоять фургончики со жратвой и девицы в цветочных гирляндах будут подносить ему гамбургеры и чипсы. Толстый Дик, звукооператор, наверно, не забыл положить в рюкзак гавайку покруче. Между прочим, надо отдать должное Вику. Отношение числа людей к бюджету минимальное -- давно такого не помню. Мы с Маттом сами выполняем свои трюки (старина Норман изловчился выколотить для меня деньгу по этому пункту). И даже съемки не каждый день -- вертолет прилетает только раз в три дня, потому что Вик говорит, иначе мы не сможем сконцентрироваться или что-то там еще такое же заумное. Отчеты о работе по радиотелефону, съемки -- когда вертолет. И студия со всем этим мирится. Чудеса, правда? А вообще-то ничего чудесного тут нет, и ты прекрасно это знаешь, милая. В студии считают Вика гением и давали ему все что могли, пока страховщики не заартачились: как это, мол, суперзвезды будут вываливаться из каноэ, и тогда они поглядели в конец списка и нашли парочку ребят, которыми производство может пожертвовать *. И пусть я иногда вел себя плохо, но они решили, что из джунглей-то я вряд ли удеру, а Матт у нас хоть и с норовом (это значит, что он не желает работать, пока ему не выдадут корзину с белой пудрой), но, кажется, уже об этом забыл -- да и то сказать, здесь ведь нету коммерческих агентов, которые скакали бы по деревьям, как Тарзан. И мы слушаемся Вика, потому что нам и впрямь некуда деваться и еще потому, что в глубине души, наверное, тоже считаем его гением. * Шутка. Ну, вроде того. Уверен, что настоящего риска нет. Пожалуй, не стоило мне вчера вечером есть обезьяну. Сегодня после этого что-то тяжеловато, да и Матт тоже долго сидел за кустиком. Позже. То есть уже среда. Нашли племя. Самое грандиозное событие в моей жизни. Конечно, если не считать нашей с тобой встречи, детка. Они появились внезапно -- мы как раз перевалили через холм и увидели внизу реку. Затерянная река и затерянный народ на берегу -- с ума сойти. Они довольно низенькие и вроде как полноваты, но на самом деле все это сплошные мускулы, и никакой одежды. И девушки симпатичные (не волнуйся, ангел,-- вошек по челку). Странная вещь, но стариков, похоже, нет вовсе. А может, они их где-нибудь оставили. Хотя мы думали, что все племя держится вместе. Непонятно. А еще у меня кончилась мазь от москитов -- между прочим, весьма эффективная. Здорово покусали. Вик говорит, нечего горевать -- разве у отца Фермина, который путешествовал здесь черт-те когда, был с собой репелленты? Я сказал, достоверность -- дело хорошее, но зрителям вряд ли понравится моя физиономия на большом экране, испещренная полуметровыми следами укусов. Вик ответил, что искусство требует жертв. Я послал Вика на хер. Тоже мне правдолюбец. Четверг. Разбили на берегу лагерь. Вернее, два: один для белых (они теперь по большей части коричневые с красными пятнами), а другой для индейцев. Я сказал, давайте устроим один общий, чего дурака валять. Некоторые из наших были против, потому что боялись, как бы у них не украли часы (рехнуться можно!), а некоторые за, потому что удобнее будет глазеть на баб (рехнуться можно!). Вик сказал, два ему кажется лучше, потому что тогда их тоже было два, и это поможет индейцам психологически настроиться, чтобы сыграть своих предков, а я заметил, что логика логикой, а расизмом это тем не менее попахивает. Короче, спор зашел довольно далеко, и в конце концов одного из проводников отправили к индейцам, и он принес ответ, что они все равно не будут с нами объединяться,-- странно, правда? К нам летит вертолет, так что я заканчиваю. Целую, Чарли Письмо 4 Милая Пипс, Первая встреча! Привезли на вертолете генератор и другое оборудование. Все очень рады (кроме индейцев, которым начхать). Кошт, сигареты. А средства от москитов у них нет -- можешь себе представить? И еще -- Вик запретил им брать с собой газеты, и я здорово расстроился. Дети мы, что ли? Ну, прочитаю я "Индепендент" двухнедельной давности -- разве это скажется на моей игре? Хотя кто его знает. Удивляюсь, как это еще Вик разрешил нам письма. Но для Чарли ничего нет. Я знаю, что просил тебя писать только в случае необходимости, но тут я чуточку покривил душой. Надеюсь, ты поняла. Пятница. Слушай, я знаю, что ты не хочешь об этом говорить, но, по-моему, нам очень пойдет на пользу то, что мы ненадолго расстались. Во многих отношениях. Правда. Я-то, во всяком случае, уже слишком стар, чтобы закатывать скандалы. "МОИ БУЙНЫЕ ДЕНЬКИ ПОЗАДИ",-- ГОВОРИТ ЛЮБИМЕЦ ПУБЛИКИ ДЕБОШИР ЧАРЛИ. Люблю тебя. Пиппа-лапа, я правда думаю, что это действуют индейцы (ох, извини суббота). Они такие открытые, такие бесхитростные. Вот они перед нами, безо всяких одежек, говорят то, что думают, делают, что им хочется, едят, когда голодны, занимаются любовью, словно это самая естественная вещь на свете *, и ложатся умирать, когда их жизнь подходит к концу. Это просто потрясающе. Я не хочу сказать, что сам бы так смог, по крайней мере, не сразу же, но я чувствую к этим людям огромную симпатию. Мне начинает казаться, что я и приехал-то сюда именно ради того, чтобы они немного научили меня жизни. Как тебе это нравится? Да нет, дорогая, все в порядке, я не приеду обратно с косточкой в носу, разве только вот голова у меня будет уже не такая костяная. Вся эта история с Линдой -- я знаю, что мы договорились этого не обсуждать, но я чувствую себя здесь таким дерьмом. Потому что огорчал тебя. Врал тебе. Сейчас, когда у моих ног бежит затерянная в глуши река, а я учу названия птиц, которых не знаю по-английски, я просто уверен: все у нас будет нормально. * Сам не пробовал. У Чарли на рыльце ни пушиночки. Воскресенье. Дело не в том, что издалека все видится в розовом свете. Важно, что находишься здесь. Помнишь американских астронавтов, как они полетели на Луну и вернулись совсем другими, потому что увидели Землю, какая это обыкновенная старушка планета, такая маленькая и так далеко отсюда? Если не ошибаюсь, кто-то из них ударился в религию, а кто-то спятил, но суть в том, что после полета они совершенно изменились. Вот и со мной примерно то же самое, только вместо путешествия в будущее с его фантастической техникой я угодил в прошлое. На самом-то деле это не совсем так -- в прошлое. Вся наша съемочная группа думает, что раз у индейцев нет радио, значит, они невероятно отсталые. А я думаю, что отсутствие радио -- это признак высокого развития и настоящей зрелости. Они многому меня учат, сами того не замечая. Я начинаю видеть вещи в истинном свете. Черт, какой же я был дурак с этой Линдой. Понедельник. Долго готовили оборудование, потом пошел дождь. Одна из девушек учит меня языку. Не волнуйся, бурундучонок: не иначе как вошек по челку *. Пытался выяснить, как они называют самих себя, ну, знаешь, название племени. Удивительная штука -- У НИХ НЕТ ДЛЯ СЕБЯ НАЗВАНИЯ!!! и для своего языка тоже. Потрясающе!! Какая зрелость. Получается, что национализму просто неоткуда взяться. * Это у нас в компании такая присказка. Если кто из наших заводит треп о сексе или засматривается на индеанок, кто-нибудь обязательно говорит: "Не иначе как вошек по челку". В Лондоне, наверно, не так смешно. Вторник. Как приятно, что мы наконец начали. Все очень собранные. Напрочь забыли об этом идиотском профсоюзном уставе. Каждый старается как может. Уверен, что это благодаря индейцам. Все так, как и должно быть. Среда. Полегоньку осваиваю их произношение. Тут есть такие большие белые птицы вроде аистов, называются ткарни (я бы написал это так). В общем, когда какая-нибудь из них взлетает или садится на воду, я говорю ткарни, и индейцев это страшно веселит. Они чуть не лопаются со смеху. Сами-то небось "Чарли" выговаривают не лучше. Четверг. Ничего особенного. Весь распух от укусов. Матт отпускает дурацкие шуточки. Ей-богу, если поглядеть поближе, у него ноги кривые. Пятница. Думаю и поражаюсь. Вот это индейское племя, абсолютно неизвестное, даже сами себя никак не называют. Пару веков назад на них натыкаются двое иезуитских миссионеров, ищущих обратную дорогу к Ориноко; по их просьбе индейцы строят плот и с помощью шестов переправляют двоих боголюдей на несколько сот миль к югу, а тем временем эти самые боголюди проповедуют им Евангелие и пытаются научить их носить "Левис". Когда путешествие уже близится к концу, плот переворачивается, миссионеры едва не тонут, а индейцы исчезают. Пропадают в джунглях, и с тех пор о них ни слуху ни духу, покуда следопыты нашего Вика не отыскивают их год назад. Теперь они помогают нам сделать то же самое, правда, двумя столетиями позже. Мне безумно любопытно, помнит ли что-нибудь это племя? Есть у них баллады о том, как двоих белых мужчин в женском платье переправляли к огромной водяной анаконде на юге, или что-нибудь подобное? Или те белые люди целиком стерлись из памяти индейцев, так же как сами они исчезли для белых людей? Да, тут есть над чем подумать. А что будет после нашего ухода? Пропадут ли они опять на два-три столетия? Или их выкосит какая-нибудь эпидемия и они исчезнут совсем, а единственным, что от них останется, будет фильм, где они играют своих собственных предков? Я не уверен, что смогу осмыслить все это. Благословляю тебя, дочь моя, больше не греши *. Целую, Чарли * Шутка!! Ни в воскресенье, ни в среду от тебя ни строчки. Надеюсь, завтра Рохас меня порадует. Я не хотел, чтобы ты не писала, неважно, что я там говорил. Это отправлю все равно. Письмо 5 Дорогая -- Неудобней этой иезуитской одежды для путешествия по джунглям вряд ли что-нибудь придумаешь. Потею в ней как свинья, comme un рогсо. И как только отец Фермин умудрялся сохранять достоинство, непонятно. Пожалуй, можно сказать, что он страдал за свою религию, как я за свое искусство. Воскресенье. Вот так номер -- угадай, что случилось? Вчера вечером Толстый Дик, звукооператор, отливает в реку, и вдруг к нему подбегает один из индейцев, страшно возбужденный, что-то показывает жестами, вроде как загребает руками и тому подобное. Дик тупо смотрит на него -- вообще-то он решил, что малый оскорбился за своих женщин, хотя, если бы ты их видела, ты поняла бы, насколько это смешно,-- и тогда индеец бежит за Мигелем, одним из наших проводников. Опять они там размахивают руками и объясняются, после чего Дик живехонько застегивает штаны. Знаешь, что оказалось? Индеец говорил ему про маленьких рыбок, которые водятся в реке, и -- сама понимаешь, что дальше!!! Маловероятно, чтобы именно этот туземец именно из этого племени смотрел британскую программу в тот же самый вечер, что и радист Рыба. И вряд ли наш Рыба так навострился понимать их язык, что ему удалось все это подстроить. Поэтому нам пришлось признать, что он был прав с самого начала. Вот уж действительно, хорошо смеется последний! Понедельник. Любопытная штука: хотя индейцы вроде бы примерно понимают, чем мы занимаемся -- с удовольствием делают дубли, и их совершенно не смущает этот направленный на них большой глаз,-- сама идея игры им, видимо, непонятна. То есть они, конечно, играют своих предков и (в обмен на кое-какие микки-маусовские презенты) очень охотно взялись построить нам плот и переправить нас вверх но реке, и быть при этом снятыми на пленку. Но и только. Когда Вик говорит, а не встанете ли вы вот так и не оттолкнетесь ли шестом вот эдак, и показывает как, они просто не желают его слушать. Пропускают все мимо ушей. Мы, мол, управляемся с плотом по-своему и не собираемся делать это иначе только потому, что белый человек смотрит через свою дурацкую машинку. А еще поразительнее другое. Они искренне верят, что когда Матт и я одеваемся как иезуиты, мы и правда становимся иезуитами! Думают, что мы ушли и откуда-то появились эти два чудака в черном. Отец Фермин для них так же реален, как и Чарли, хотя мне приятно отметить, что Чарли им нравится больше. Но мы гак и не смогли объяснить им, в чем тут соль. Наша команда решила, что у них просто шариков не хватает, но мне кажется, они проявляют фантастическую зрелость. Наши считают их примитивным народом, которому еще неизвестна идея игры. А мне кажется, все наоборот, и у них что-то вроде постактерской цивилизации, может быть, первой на земле. То есть игра им уже не нужна, поэтому они и забыли про нее и больше ее не понимают. Ай да я -- каков умник! Среда. Надо бы почаще писать о работе. Продвигается недурно. Сценарий не тот, что я помню, но так бывает почти всегда -- его обычно успевают изменить. Матт не самый плохой напарник. Я предложил гримеру подрисовать ему парочку москитных укусов, но тот отказался наотрез. Сказал, что хочет для разнообразия побыть симпатягой. Вот смехота -- я хочу сказать, что где-то в глубине души он считает себя форменным красавцем! Наверное, не стоит пересказывать ему твои слова: помнишь, ты заметила, что его лицо будто вырезано из куска солонины. Четверг. Случилась ужасная вещь. Просто ужасная. Один индеец упал с плота и утонул. Исчез, и все. Мы смотрели на буруны и ждали, что он вот-вот появится, но он так и не появился. Разумеется, мы сказали, что устроим перерыв на день. И знаешь что? Индейцы даже слышать об этом не хотели. Надо же какие трудолюбивые! Пятница. Все думаю о вчерашнем происшествии. Нас оно расстроило гораздо больше, чем индейцев. То есть он ведь, наверное, был чьим-нибудь братом, или мужем, или еще кем, но никто его не оплакивал, ничего такого. Я был почти уверен, что вечером, когда мы остановимся на ночлег, будет какая-нибудь церемония -- ну там сжигание одежды или уж не знаю что. Но я не угадал. Лагерь жил самой обычной жизнью, и все выглядели довольно весело. Я подумал, может, они не любили того, который свалился в воду, но это слишком натянуто. Просто, наверное, жизнь и смерть для них в каком-то смысле одно и то же. Наверное, они в отличие от нас не считают, что он "ушел",-- а если и ушел, то, по крайней мере, не насовсем. Скажем, на какую-нибудь речку получше этой. Я сунулся с этими рассуждениями к Матту, и он сказал: "Слушай, старина, а я и не знал, что ты у нас хиппи в душе". По части мудрости и одухотворенности Матт явно не из самых продвинутых. Верит, что по жизни надо шагать прямо, никого не надувать, пялить бабешек (так он говорит) и плевать на тех, кто пытается подложить тебе свинью. К этому, видимо, и сводится вся его философия. Он считает индейцев смышлеными ребятами, которые покамест еще не успели изобрести видеомагнитофон. Забавно, что такому молодцу досталась роль иезуитского священника, ведущего в джунглях религиозные диспуты. По сути, он один из тех американских актеров, чья на редкость удачная карьера -- заслуга их импресарио, создателей имиджа. Я сказал ему, что неплохо бы взять шестимесячный отпуск и поработать в провинции -- там хоть вспомнишь, что такое живая игра и живой зритель, и он поглядел на меня так, словно я сообщил ему о своем душевном расстройстве. Может, ты не согласна, но я считаю, что играть учишься только на сцене. Матт умеет сокращать любые лицевые мускулы на выбор и щурить глаза, зная, что все эти пигалицы, которые от него без ума, будут писаться от восторга. Но разве он владеет своим телом? Можешь называть меня старомодным, но, по-моему, очень многие американские актеры просто осваивают этакую развязную манеру игры, а дальше уже не идут. Я пробовал объяснить это Вику, но он сказал, что я молодец и Матт молодец и на экране мы вместе будем выглядеть на все сто. Хоть раз бы выслушал меня по-человечески! Вон летит почта, по крайней мере вертолет. От тебя пока ничего. -- целую, Чарли Письмо 6 Пиппа-лапа -- Послушай, я знаю, что мы договорились этого не обсуждать, и, наверное, это нечестно с моей стороны, я ведь не знаю, в каком настроении ты будешь читать письмо, но почему бы нам все-таки не уехать за город и не завести детей? Нет, я не упал в речку, ничего такого. Ты себе не представляешь, как здорово на меня подействовало это путешествие. Я бросил пить кофе после ленча и почти совсем не курю. Индейцы же не курят, говорю я себе. Индейцам не надо поддерживать могучую фирму "Филип Моррис инкорпорейтед" или "Ричмонд", Виргиния. Когда их припрет, они могут сжевать один-другой маленький зеленый листочек -- это, надо полагать, их заменитель сигаретки, которую ты перехватываешь, когда режиссер ведет себя как премированный осел. Так почему бы и мне не завязать? И еще эта история с Линдой. Я знаю, ты, наверное, не хочешь больше слышать ее имя, и если так, я тебе обещаю никогда его не упоминать, но ведь все это Лондон виноват, верно? Мы-то сами тут ни при чем. Это все наш гнусный Лондон с его грязными улицами, копотью и пойлом. В городе нельзя жить настоящей жизнью, правда? И потом, я думаю, города заставляют людей врать друг другу. Как ты считаешь? Индейцы никогда не врут, так же как не умеют быть актерами. Никакого притворства. И я вовсе не думаю, что это говорит об их примитивности, я думаю, они очень высокоразвиты. И я уверен, что это благодаря жизни в джунглях, а не в городе. Они все время общаются с природой, а чего природа не умеет делать, так это врать. Она просто идет напролом и делает свое дело, как сказал бы Матт. Шагает прямо и никого не надувает. Иногда она может быть не слишком приятной, но врать не станет. Поэтому я и думаю, что уехать и завести детей -- самое лучшее. И когда я говорю "за город", я имею в виду отнюдь не поселок рядом с автострадой, где полным-полно людей вроде нас и все покупают у местного виноторговца "австралийское щардонне", а провинциальный выговор можно услышать, только когда включишь в ванной "Арчеров" (*). Я имею в виду настоящую провинцию, какойнибудь глухой уголок -- в Уэльсе, скажем, или в Йоркшире. _____________ (*)"Арчеры" -- радиосериал о жизни деревенской семьи. Воскресенье. Насчет детей. Это любопытным образом связано с индейцами. Помнишь, я говорил, что они все фантастически здоровые, а стариков почему-то нет, хотя мы думали, что все племя путешествует вместе? Так вот, я наконец попросил Мигеля выяснить у них, в чем тут секрет, и оказалось, что среди них нет стариков по той причине, что мало кому удается прожить больше 35. Значит, я ошибался, когда считал их фантастически "здоровыми и живой рекламой джунглей. На самом деле только фантастически здоровые и могут здесь существовать. Такой вот неожиданный оборот. Но что я, собственно, хотел сказать: выходит, почти никто из этого племени не доживет до моих лет -- аж не по себе становится, как подумаешь. И если мы уедем в провинцию, это не значит, что я буду каждый вечер являться домой измотанный и требовать, чтобы меня обхаживали, а вместо этого получать на руки орущего дитятю. Если брать одни большие роли и не заниматься всякой халтурой на ТВ, я стану уезжать только на съемки, а уж когда буду дома, так по-настоящему. Ведь правильно? И я бы сделал ему манеж, и купил бы ему такой большой деревянный ковчег со всеми зверями, и раздобыл бы сумку, в которой носят детей,-- индейцы пользуются такими много веков. А потом пошел бы побродить с ним по пустоши, а ты бы отдохнула от нас обоих, как ты на это смотришь? Между прочим, я правда жалею, что ударил Гэвина. Понедельник. Я немножко расстроен, лап. Поругался с Виком из-за роли -- так нелепо все вышло! Какие-то несчастные шесть слов, но я знаю, что Фермин не мог их сказать. Понимаешь, я живу в его шкуре уже добрых три недели, и не Вику объяснять мне, как говорить. Он сказал, ладно, перепиши их, и я затормозил работу на целый час, а под конец он сказал мне, что я его не убедил. Мы все равно стали делать по-моему, потому что я уперся, и знаешь что? Этого болвана Матта я, видите ли, тоже не убедил. Я сказал, что он не может отличить кусок диалога от куска ветчины, и вообще у него морда из солонины, и он пообещал смазать мне по физиономии. Провались они все. Вторник. Никак не успокоюсь. Среда. Поразительная вещь. Я уже говорил тебе, что индейцы не понимают смысла игры. Так вот, в последние два дня отношения между Фермином и Антонио все больше портились (что нетрудно было изображать, поскольку Чарли с Маттом нынче тоже не питают друг к другу особой симпатии), и индейцы явно стали принимать происходящее близко к сердцу -- они следили за нами со своего конца плота так, будто сейчас решается их судьба, и, между прочим, кое-какой резон в этом был, потому что мы спорили, имеют ли они право креститься, а значит, спасти свои души, или нет. Они как-то чувствовали все это, что ли. А сегодня мы снимали сцену, где Матт якобы случайно задевает меня веслом. Конечно, оно было из бальзового дерева, хотя индейцы и не могли этого знать, но я добросовестно упал как подкошенный, а Матт притворился, что он не нарочно. Индейцам полагалось смотреть на все так, словно эти белые люди в юбках просто идиотничают. Вик их заранее проинструктировал. Но они повели себя по-другому. Гурьбой бросились ко мне, и стали гладить меня по лицу, и смачивать мне лоб, и вроде бы даже горестно причитать, а потом трое из них пошли на Матта с самым угрожающим видом. Невероятно! И они действительно могли бы избить его, если бы он не сообразил очень вовремя скинуть с себя балахон и превратиться обратно в Матта,-- тут они успокоились. Поразительно! Это был всегонавсего старина Матт, а тот мерзкий священник Антонио ушел. Потом я медленно поднялся на ноги, и они все счастливо засмеялись, точно я едва избежал смерти. Нам повезло, что Вик все время снимал, и мы ничего не потеряли. Теперь он думает вставить эту сцену в фильм -- и очень хорошо, потому что раз индейцы так реагируют на нас с Маттом, то и зрители могут повести себя соответственно. Четверг. Вик говорит, что вчерашняя стычка оказалась плохо отснятой. Наверняка этот чертов Матт к нему подкатывал -- понял небось, что камера засекла, как он обосрался. Я сказал, подождем, поглядим, какой выйдет позитив, и Вик согласился, но дело, чувствую, дохлое. Вот они, правдолюбцы: жизнь как она есть нужна им только на словах. Пятница. Я не считаю сценарий идеальным, и вообще, далеко не все спланировано как надо, но есть у этого фильма один плюс: он не пустопорожний. Не боится спорных вопросов. Обычно фильмы бывают вообще ни о чем, я убеждаюсь в этом все больше и больше. "Два попа бредут по джунглям" (как время от времени, на мотив "Красных парусов на закате", напевает наш радист Рыба) -- да, конечно, но он о конфликте того рода, какой знаком людям всех эпох и всех цивилизаций. Дисциплина против попустительства. Приверженность букве закона против приверженности его духу. Цели и средства. Совершение хороших поступков из плохих побуждений против совершения плохих поступков из хороших побуждений. Как великие идеи вроде Церкви увязают в бюрократии. Как христианство, которое вначале ратовало за всеобщий мир, подобно другим религиям кончает насилием. То же самое можно сказать и о коммунизме, о любой великой идее. Я думаю, этот фильм действительно станет для Восточной Европы подрывным, и не только потому, что он о священниках. Возьмут ли его там в прокат -- это другой вопрос. Я сказал Рыбе, что наш фильм мог бы кое-чему научить и профсоюзы, если они захотят учиться, и он сказал, что поразмыслит над этим. Пиппа-лапа, подумай насчет ребенка, ладно? Твой Чарли Р. S. Сегодня был любопытный случай. Так, мелочь, но индейцы меня озадачили. Р. Р. S. Ума не приложу, отчего ты не пишешь. Письмо 7 Милая Пиппа -- Сволочные джунгли. Не дают никакого передыху. Тучи москитов и всякой кусачей гнуси и жужжащей сволочи, и первую пару недель думаешь, как тут замечательно, ну и хрен с ним, что покусают, всех кусают, кроме Матта с его персональным репеллентом производства НАСА и противомоскитной мордой из солонины. Но они все вьются, и вьются, и вьются, черт бы их драл. Через какое-то время начинаешь мечтать, чтобы джунгли устроили себе выходной. Хочется крикнуть: эй, джунгли, нынче воскресенье, давайте завязывайте, а они гудят себе и гудят все 24 часа в сутки. Впрочем, не знаю. Может, зло не джунгли виноваты, а фильм. Напряжение растет на глазах. Мы с Маттом грыземся все больше, что по сценарию, что сами по себе. Фильм переливается через край, ни на минуту не выпускает нас из-под своего контроля. Даже индейцы, кажется, не уверены, что я не всегда Фермип, а Матт не всегда Антонио. Похоже, они думают, что на самом-то деле я Фермин и только иногда прикидываюсь белым человеком по имени Чарли. В общем, все шиворот-навыворот. Воскрес