чень встревоженный, потому что я позвонил Сержу, вернувшемуся накануне с юга, а при таком состоянии Констанции его приход мог привести к душераздирающей сцене. x x x Она не разыгралась. Толкнув дверь, оставленную незапертой во избежание звонков, Серж влетел, запыхавшись, плечистый, поднимая ветер своим широким бежевым пальто. Я видел, как, повернув плохо выбритую физиономию, он торопливо поздоровался с двумя вязальщицами, чьи острые лица вспотели от любопытства, и зашагал через <первозданный хаос>, вытянув руки вперед, словно желая отстранить запах лекарств - первый ладан покойников, предшествующий ладану катафалка. В трех метрах от железной кровати он сразу остановился. Констанция опять принялась возбужденно кричать: - Бери свой блокнот, Матильда. Я буду диктовать: - Надо всем объявить о моей смерти. Я уже слышу, как Тируан говорит: <Эта несчастная дура хотела сама написать извещение о своей смерти:> Заметив Сержа, она тоже сразу замолчала, и ей удалось на несколько сантиметров приподнять голову. Потрясенный, он смотрел на ее безумные глаза с чуть ли не черными кругами под ними, на открытый рот, на пересохшие губы, посиневшие и потрескавшиеся, за которыми был виден еще более черный провал рта. Пересилив себя, он сказал: - Привет, старушка! Констанция скривила лицо, явно силясь вернуть своим чертам подвижность, заставить себя улыбнуться, и в уголке ее рта зацвело подобие улыбки. - Привет: старик! Цветок улыбки распустился до второго уголка губ, продержался секунду и увял. - Как дела? - глупо спросил бедный Серж. Веки Констанции замигали часто-часто, словно она хотела послать кончиками ресниц <поцелуй-бабочку>, как говорят дети. Это было все, на что оказался способен ее слабеющий рассудок. Когда Серж наклонился к ней, она пустила стрелу: - Я это предсказывала, мой медведь. Тебя заманили сотами. Но они не из моего улья. Совершенно не догадываясь о смысле этих слов, Серж поднялся и, глубоко опечаленный, пробормотал: - Она не в своем уме! Констанция сразу уронила голову на подушку и с этого момента уже не открывала рта. x x x Теперь, казалось, все назначили свиданье у ее изголовья. Правда, день был воскресный. Явился Люк: сразу вслед за ним - мадемуазель Кальен, которая вывернула наизнанку свои перчатки и приподняла вуалетку. Оба они склонились над Констанцией и стали изрекать мучительные утешения, не встречавшие никакого отклика. Потом Люк завладел стулом, чтобы обосноваться возле изголовья, как хозяин, который присматривает за своим добром. Он так и не сдвинулся с этого места и, достав свой не первой свежести носовой платок, вытирал лоб Констанции. Время от времени он бросал взгляд на Сержа, неподвижно стоявшего у стены, пачкавшей его пиджак известкой, и этот взгляд был откровенно враждебным. <Спи, моя Констанция>, - повторял он, не заботясь о том, что может показаться смешным, не видя еле уловимой иронии, каждый раз пробегавшей по лицу из желтого картона. Немного погодя явилась Катрин. Она проскользнула между нами, гибкая и жеманная, склоняя голову в разные стороны, раздавая свои <здравстуйте> кончиком красного клюва, как испуганная синица. Констанция ей не ответила, словно не узнавая. Ее глаза смотрели мимо, в пустоту. Она больше не обращала внимания ни на бывшую знакомую по клубу <Русалка>, ни на Берту Аланек, выпятившую огромный живот. Наконец, явился Ренего, воинственно выставив бороду, ожесточенно работая челюстями. Его вид прогнал нас из кельи, впрочем, ставшей уже слишком тесной, чтобы вместить столько народу. Все, за исключением Матильды, были вынуждены медленно и мрачно убраться в общую комнату. Прошло десять минут. Затем консьержка, у которой язык залежался во рту, завела разговор. - В результате новый кабинет министров поручено сформировать Бидо, - шепотом начала было она, но умолкла, расстрелянная восемью парами глаз. Однако вторая вязальщица, приняв эстафету, начала произносить лестный некролог, без запинки спрягая глагол <быть> в прошедшем времени. - Это была святая девушка: слов нет, она была немного безрассудная, но очень и очень услужливая. - Бедняжечка! И на кого же только не тратила она свое время, - подтвердила консьержка, бросая на меня любезный взгляд. Они дуэтом отпускали комплименты, убежденно покачивая пучками. Катрин продолжала наклонять голову то вправо, то влево, слушая то правым ухом, то левым, сгибая и разгибая пухлые руки и точеные ноги в лодочках, стучавших каблуками по полу. Серж подбрасывал на ладони зажигалку. На веснушчатом лице Люка застыло выражение осужденного на смерть, которого вытащили из полицейской кареты. Мадемуазель Кальен, прикрыв веки, пряталась за вуалеткой. Наконец, раздраженная елейностью кумушек, она вдруг решила поднять уровень хвалебных речей и, поджав тонкие губы в розовой помаде, сказала: - Нас покидает редкий человек. Я спрашиваю себя: все ли мы это осознаем? Толстые губы консьержки вытянулись было для серьезных комментариев. Вмешательство Сержа уберегло нас от этого: - Что за хор плакальщиц! А между тем это вовсе не в духе дома. И тут дверь за его спиной приоткрылась. Ренего медленно отвел дверь к стене и посторонился, пропуская нас. Левой рукой он обхватил бородку. Правой бессильно махнул. - Конец? - спросил Серж. - Я сделал ей укол, - уклончиво ответил Козел. x x x Мы вошли на цыпочках и застыли полукругом около кровати, уже не решаясь что-либо сказать. Констанция еще боролась, несомненно поддерживаемая уколом. Ее грудь неожиданно вздымалась со звуком, какой может издать сломанная труба или рваные кузнечные мехи, и оставалась на некоторое время в таком положении, потом ребра снова опускались, рушились, а грудь содрогалась, как свод, утративший опоры. Невозможно было определить, в сознании она или нет. Так или иначе, глаза ее медленно вращались в орбитах. Почти не останавливаясь, их взгляд переходил с Люка на Катрин, на меня, на мадемуазель Кальен. Они задержались на Клоде, который ползал по полу, на Серже, стоявшем в его любимой позе, прикрыв один глаз, открыв другой - червоточину в яблоке; на тете, громоздкой и рыхлой, все еще сидевшей на краю кровати, - ее три подбородка свисали на грудь, а грудь свисала на живот. Мы все были убеждены, что Констанция с минуты на минуту скончается на наших глазах - голова ее скатится набок (как в кино), и она испустит классический последний вздох. Некоторые - например, Люк, - наверное, ждали прощальных слов, чтобы свято помнить их всю жизнь. А я, кощунствуя или любя ее проще, искренней, я говорил себе: <Прекрасно, Констанция. Ты умираешь, как умирают в конце романа с продолжениями <Бессонные ночи в хижинах>. Благородно. Все как полагается. Мы собрались вокруг тебя:> На испуганном лице Катрин отобразилось ли не разочарование. - Дело в том, что я не смогу опять прийти ром: - пробормотала мадемуазель Кальен. - Три дня, вот увидите. Точно, как Сидони: - твердила свое консьержка. Один за другим они опять надевали пальто. - Ну, и цепкая девчонка! - сказал Серж, выходя за дверь. А я задержался в келье. Мой инстинкт меня не обманул. Красивый конец! Девочка, которая, быть может, спала, укрывшись за черными сморщенными была достойна не таких жалких словес. Я не удивился, обнаружив на ее губах презрительное выражение. 40 Она покинула нас только наутро следующего дня, после относительно спокойной ночи, в течение которой температура упала. Изнуренная бессонными ночами, Матильда по моему настоянию согласилась прилечь на часок. Никто еще не пришел, чтобы составить мне компанию: такая нескончаемая агония могла обескуражить даже самую сильную привязанность. Мы с Клодом были одни у железной кровати, когда я увидел, что голубые глаза открылись. Несомненно парализованные, они смотрели на ребенка, потому что ребенок находился перед ними. Тут дыхание Констанции стало прерывистым, чрезмерно замедлилось, приостановилось на несколько секунд, словно воздух застревал в ее зубах. Я не успел разбудить Матильду. Хрип, такой глубокий, что казалось, пройдя через тело, он принес в рот все остатки ее жизни, закончился икотой, которая могла быть также и незаконченным словом. - Кло: Я подумал (и в конце концов, возможно, так оно и было), что она зовет ребенка. Схватив Клода за шиворот, я поставил его на ноги и отпустил, предоставляя ему самому пройти к постели те два-три шага, на которые он был способен. Он закачался, как всегда, моля о поддержке, цепляясь за эти глаза, которые тускнели, как огонек в тумане. Он сделал шаг, потом с трудом второй. Казалось, мальчик теряет всякую уверенность. Он взмахнул в воздухе руками, его ноги подкосились: И когда он упал на колени, я понял, что Констанция умерла.