ти, но, честное слово, то, что меня заставляешь  делать
ты, еще хуже.
   Мурке вздохнул.
   - О господи, - сказал он. - Рина, дорогая, теперь мне придется вырезать
все, что ты тут  наболтала.  Будь  умницей,  намолчи  мне  еще  хоть  пять
минуток!
   - Намолчи! - промолвила девушка. Она сказала это таким  тоном,  который
тридцать лет назад можно было бы назвать нелюбезным. - Намолчи!  Это  тоже
твоя выдумка! Я с радостью наговорила бы пленку, но намолчать?!
   Мурке поднялся с дивана и выключил магнитофон.
   - Ах, Рина, Рина, - сказал он, - знала  бы  ты,  как  дорого  мне  твое
молчание! По вечерам, когда я, усталый, сижу один дома, я  включаю  запись
молчания. Ну будь хорошей девочкой, намолчи хоть три минуты, чтобы мне  не
пришлось резать. Ты ведь знаешь, что для меня значит резать.
   - Ладно, - сказала девушка. - По крайней мере дай мне сигарету.
   Мурке улыбнулся, поцеловал девушку в лоб, дал ей сигарету, сказал:
   - Как у меня здорово получается - целых два  молчания,  ты  и  в  жизни
молчишь, и на пленке, - и включил аппарат.
   Так они и сидели, не говоря ни слова, пока не зазвонил телефон.
   Мурке опять выключил  аппарат,  беспомощно  пожал  плечами,  подошел  к
телефону и снял трубку.
   - Привет, - сказал Хумкоке. - Оба выступления сошли гладко. По  крайней
мере шеф ни к чему не придрался. Можете идти в кино. И  не  забывайте  про
снег.
   - Какой там еще снег? -  крикнул  Мурке,  взглянув  на  улицу,  залитую
ослепительным летним солнцем.
   - Господи! - возмутился Хумкоке. - Вы же знаете, что нам пора думать  о
зимней программе. Мне нужны снежные песни, снежные  рассказы.  Нельзя  всю
жизнь сидеть на Шуберте и Штифтере, а никому даже в голову не приходит  об
этом позаботиться! Мы не напасемся снежных передач, если  будет  долгая  и
суровая зима. Сообразите-ка что-нибудь снежненькое!
   - Хорошо, - ответил Мурке, - соображу.
   Но Хумкоке уже повесил трубку.
   - Пошли! - сказал Мурке девушке. - Теперь мы можем идти в кино.
   - И мне можно говорить?
   - Сделай одолжение!..


   А    в    это    самое    время     помощник     режиссера     редакции
литературно-драматических передач последний  раз  прослушивал  сегодняшнюю
вечернюю передачу. Передача ему понравилась, если не считать конца.
   Помощник режиссера задумчиво сидел в застекленной  камере  студии  N_13
рядом с техником и, жуя спичку, еще раз просматривал текст:

   (Голос раздается под сводами пустой и огромной церкви.)
   Атеист (говорит громко и отчетливо). Кто  вспомнит  обо  мне,  когда  я
стану добычей червей?
   (Молчание.)
   Атеист (чуть погромче, почти вызывающе). Кто будет ждать меня, когда  я
обращусь в прах?
   (Молчание.)
   Атеист (еще громче, уже с возмущением). А кто вспомнит обо мне, когда я
опять листвой поднимусь из земли?
   (Молчание.)

   Вопросов, которые атеист выкрикивал в церкви, было двенадцать, и  после
каждого вопроса в тексте стояло: "Молчание".
   Помощник режиссера вынул изо рта изжеванную спичку, засунул в рот новую
и вопросительно поглядел на техника.
   - Да, - сказал техник, - лично  я  считаю,  что  в  передаче  многовато
молчания.
   - Вот и мне кажется, - сказал помощник режиссера. - И автору  тоже,  он
разрешил мне заменить молчание голосом, который говорит "бог", только этот
голос уже не должен  разноситься  под  сводами  пустой  церкви,  ему,  так
сказать, потребна другая акустика. Ну а что толку?  Где  я  сейчас  возьму
голос?
   Техник рассмеялся и схватил жестяную коробку, которая все еще стояла на
полке.
   - Вот, пожалуйста, очень приличный голос, говорит "бог", и  как  раз  в
помещении, лишенном всякого резонанса.
   От удивления помощник режиссера чуть не поперхнулся спичкой,  с  трудом
откашлялся и вытолкал ее на прежнее место.
   - Все очень просто, - улыбаясь, сказал техник. - Мы двадцать  семь  раз
вырезали это слово из одного выступления.
   - Двадцать семь раз мне не нужно, - ответил помреж,  -  с  меня  хватит
двенадцати.
   - Мне  ничего  не  стоит,  -  сказал  техник,  -  вырезать  молчание  и
двенадцать раз вклеить слово "бог", но только на вашу ответственность.
   -  Вы  ангел,  -  сказал  помощник  режиссера.  -   Конечно,   на   мою
ответственность. - Он радостно  посмотрел  на  маленькие  матовые  обрезки
ленты в коробке Мурке. - Вы ангел, - повторил он. - Ну, давайте приступим.
   Техник тоже  радовался;  он  подумал,  как  много  молчания  он  сможет
подарить Мурке - почти целую минуту, он ни разу еще не дарил Мурке столько
молчания, а Мурке ему нравился.
   - Хорошо, - улыбнулся он, - начнем.
   Помощник режиссера полез в  карман  за  пачкой  сигарет,  но  вместе  с
сигаретами вытащил смятую бумажку и, разгладив ее, протянул технику.
   - Ну не смешно ли, - сказал он,  -  что  на  радио  можно  найти  такую
безвкусицу? Это я нашел у себя возле своей двери.
   Техник поглядел на бумажку, сказал:
   - И впрямь смешно. - После чего прочел вслух: - "Я молилась за  тебя  в
церкви святого Иакова".