той золотого характера. Несмотря на то, что у нее осталось не густо зубов, Виллатале сердечно улыбнулась и протянула мне относительно маленькую руку. Она прямо-таки лучилась добротой; доброта чувствовалась в ее дыхании, а трепетная улыбка содержала все оттенки радушия. Итело подсказал, что я должен протянуть королеве руку; я несказанно удивился, когда она взяла ее и поместила между грудями. По тому, как Итело в момент знакомства приложил мою ладонь к своей груди, я уже знал, что это -- нормальный приветственный жест, просто не ожидал его от женщины. Таким образом, в церемонии знакомства принимали участие не только жар и тяжесть руки, но и спокойное биение ее сердца. Это было естественно, как вращение земли, но для меня явилось большой неожиданностью. Я непроизвольно открыл рот и выкатил глаза, словно участвуя в таинстве. Однако я не мог вечно держать там руку и в конце концов отдернул ее, чтобы в свою очередь приложить к своей груди ладонь королевы со словами: -- Хендерсон. Меня зовут Хендерсон. Весь двор зааплодировал тому, как быстро я усвоил традицию. Я мысленно поздравил себя и перевел дух. Всем своим видом, всеми частями своего тела королева выражала стабильность и душевное равновесие. У нее были седые волосы и широкое лицо с катарактой на одном глазу; она нарядилась в львиную шкуру, завязав львиные лапы узлом на животе. Знай я тогда о львах столько, сколько сейчас, это кое-что сказало бы мне о правительнице арневи. Но и так это произвело на меня сильное впечатление. Я отвесил королеве глубокий поклон и выразил сожалению по поводу постигшей их засухи, мора скота и нашествия лягушек, а также надежду на то, что сейчас, когда чуть ли не единственной похлебкой стали слезы, я не буду им в тягость. Итело перевел мои слова; кажется, они пришлись ей по сердцу. Но даже когда я перечислял постигшие племя несчастья, королева не переставала улыбаться. Это тронуло меня до глубины души, и я дал себе клятву, что не буду знать покоя, пока не найду выхода. "Провалиться мне в тартарары, если я не истреблю чертовых лягушек!" Я дал Ромилайу знак приступить к раздаче подарков. Первым делом он вытащил пластиковый дождевик в такой же пластиковой упаковке. Мне было стыдно за такую дешевку, но я оправдывал себя тем, что путешествовал на своих двоих. И потом, я собирался сделать для племени то, перед чем самые роскошные подношения будут выглядеть сущей безделицей. Но королева царственным жестом соединила запястья и похлопала. Дамы из ее окружения последовали ее примеру, а державшие на руках младенцев высоко подняли их в воздух, словно затем, чтобы необыкновенный гость запечатлелся в их памяти. Мужчины выражали свой восторг мелодичным свистом. Много лет назад сын моего водителя, Винс, пробовал научить меня так свистеть; я до боли растягивал пальцами рот, но так ничего и не добился. Так что теперь я решил, что в качестве вознаграждения за избавление от вредителей попрошу арневи научить меня свистеть. Я сказал Итело: -- Пусть королева простит меня за неудачный подарок. Мне адски стыдно преподносить ее величеству дождевик в засуху. Это все равно что насмешка. Но он заверил меня, что королева довольна, и, по всем признакам, так оно и было. Я возлагал особые надежды на побрякушки и разные штучки-дрючки из ломбардов и гарнизонных магазинов на Третьей авеню. Принцу я презентовал компас с приделанным к нему маленьким биноклем, который не годился даже для наблюдений за птицами. Заметив, что сестра королевы, Мталба, курит, я вручил ей одну из своих австрийских зажигалок с длинным белым фитилем. Местами -- это в первую очередь относится к бюсту -- Мталба была так толста, что кожа порозовела от растяжения. В некоторых районах Африки, чтобы считаться красивой, женщина должна быть тучной. Тем не менее Мталба прибегла к декоративной косметике: выкрасила руки кунжутовым соком, а волосы топорщились от индиго. Она выглядела очень жизнерадостной и шаловливой -- должно быть, была любимицей семьи. В бедрах под свободным платьем она была широка, как софа. Она тоже приложила мою руку к груди, приговаривая: "Мталба охонто" ("Мталба от вас в восторге"). -- Я тоже от нее в восторге,-- сказал я принцу. Я попросил его втолковать королеве, что плащ, в который она поспешила облачиться, так называемый ватерпруф, сделан из непромокаемой ткани, а так как он оказался в затруднении, лизнул рукав. Она истолковала этот жест по- своему и тоже лизнула мне руку. Я чуть не вскрикнул. -- Нельзя кричать, сэр,-- поспешил предупредить Ромилайу. Я сделал над собой усилие и удержался. Королева облизала мне ухо, небритую щеку, а затем прижала мою голову к пышным телесам в области пупка. -- Это еще зачем?-- проворчал я. Ромилайу кивнул косматой головой. -- Нормально, сэр. Все нормально. Я понял, что это -- особый знак внимания. Итело выпятил губы, показывая, что я должен поцеловать Виллатале в живот. Я проглотил слюну. Нижняя губа была рассечена: пострадала при моем падении во время борьбы. Рядом с моим лицом оказался узел из львиных лап. Я почувствовал старушечий пупок. У меня было такое чувство, будто я лечу на воздушном шаре над "Островами Пряностей", то бишь Молуккскими, и меня качают идущие снизу удушливые волны экзотических запахов. Впиваясь в губу, меня нещадно колола собственная щетина. По окончании торжественного эпизода, в ходе которого я в буквальном смысле соприкоснулся с исходившей от королевы эманацией власти, к моей голове потянулась Мталба, чтобы проделать то же самое, но я притворился, будто не заметил. -- Скажите, принц, почему в то время, когда все остальное племя в трауре, ваши тетушки находятся в отличном расположении духа? -- Они обе Битта -- воплощение Биттаны. Я принял "Битта" за искаженное bitter -- "горький" -- и страшно удивился. -- Воплощение горечи? Я не могу назвать себя крупным знатоком горечи и сладости, но если это -- не пара счастливых сестричек, значит, у меня что-то с головой. Похоже, они веселятся напропалую. -- Да, Битта. Высшая степень Биттаны,-- возразил Итело и приступил к объяснениям. Оказалось, что Битта -- это воплощение божественной сущности, подлинного совершенства, дальше некуда. Битта является мужчиной и женщиной одновременно. Виллатале, как старшая, обладает Биттаной в большей степени, чем Мталба. Некоторые люди из ее свиты -- ее мужья и жены. Жены называют ее своим мужем, мужья -- женой, а дети -- и мамой, и папой. Она парит высоко- высоко над мирскими заботами и делает все, что хочет, ибо продемонстрировала свое превосходство во всех сферах. Мталба тоже Битта, но пока что находится на пути к полному совершенству. -- Хендерсон, вы понравились обеим моим тетушкам. Это большая удача для вас. -- Серьезно, Итело? У них обо мне сложилось хорошее мнение? -- Очень хорошее. Превосходное. Они восхищены вашей внешностью и знают, что вы положили меня на обе лопатки. -- Слава тебе, Господи, хоть кому-то я принесу пользу вместо того, чтобы, как обычно, быть обузой. Вот только скажите: неужели эти достойные женщины, воплощение Биттаны, бессильны против лягушек? Он кивнул: да, бессильны. Теперь пришла очередь королевы задавать вопросы, и она первым делом поинтересовалась, рад ли я, что посетил народ арневи. Разговаривая, Виллатале не могла ни секунды пребывать в неподвижности, а постоянно дергала головой в знак благоволения, тяжело дышала и подносила ладонь к лицу. У меня оказалось целых два переводчика, потому что Ромилайу тоже нельзя было сбросить со счетов. Мой проводник продемонстрировал развитое чувство собственного достоинства и доскональное знание правил придворного этикета, как будто всю жизнь провел во дворце. Потом королева пожелала узнать, кто я такой и откуда. Этот вопрос в значительной мере отравил мне удовольствие. Сам не знаю, почему мне так неприятно говорить о себе. Да и что сказать? Что я -- денежный мешок из Америки? Может, она не представляет, что такое Америка: даже очень умные женщины бывают не сильны в географии, так как творят свой собственный мир. Лили, например, может нагородить вам кучу умных вещей о смысле жизни и о том, что можно, а чего нельзя, но вряд ли имеет хоть какое-то представление о том, куда течет Нил -- на восток или на юг. Чтобы ответить Виллатале, я должен был не просто назвать страну, но и добавить что-то еще. Поэтому я долго стоял перед ней в молчании, выпятив брюхо и щурясь так, что мои глаза были практически закрыты. Но все равно я чувствовал на себе взгляды множества женщин, которые отрывали от груди младенцев и поднимали их над собой, чтобы те насладились знаменательным зрелищем. Африка -- континент крайностей, так что арневи одобрили особенности моей внешности. Наконец младенцы начали реветь из-за того, что их разлучили с материнской грудью; это напомнило мне найденыша из Данбери, которого моя непутевая дочь Райси принесла домой. При этом воспоминании я совсем пал духом. Кто же я все-таки такой? Странствующий миллионер и бродяга. Грубый дикарь, каким-то образом затесавшийся в среду достойных людей. Человек, бежавший из родных мест, обжитых его предками. Тот, чье сердце безустали повторяло: "Я хочу, я хочу, я хочу!" Который от отчаяния начал играть на скрипке и бежал из дома, чтобы взорвать сон своей души. Как объяснить пожилой королеве -- которая уже успела облачиться в дождевик и даже застегнуть его на все пуговицы, -- что я пренебрег дарованными мне благами и пустился в дорогу в поисках выхода? Как объяснить ей то, что я и сам-то не вполне понимаю? Королева заметила, что, несмотря на грозный вид, я пребываю в растерянности, и сменила тему разговора. К этому времени до нее уже дошло, что такое ватерпруф, так что она подозвала одну из своих жен и попросила ее плюнуть на материю, а затем растерла плевок и пощупала изнанку. Там было сухо. Это ее чрезвычайно удивило, и она заставила остальных жен и мужей слюнить и щупать загадочную ткань. Все стали хором повторять: "Ахо!", свистеть и хлопать в ладоши. От избытка чувств Виллатале во второй раз прижала мою голову к шафранному животу; я вновь ощутил исходящее от нее могущество, и в мозгу вспыхнули слова: "Час, взорвавший сон души". Если при первом же взгляде на деревню у меня возникло предчувствие, что жизнь среди этих людей способна изменить меня к лучшему, то сейчас оно начало сбываться. Все, чего я страстно желал, это сделать для них что- нибудь хорошее. Будь я врачом, я мог бы прооперировать глаз Виллатале. О, я хорошо представляю себе, что значит операция по удалению катаракты, и не собираюсь пробовать! Мне стало стыдно оттого, что я не врач. Стоило проделать такой долгий путь, чтобы в конце концов осознать свою никчемность! Быстро и органично вписаться в африканский дизайн -- и оказаться не тем человеком! Так я лишний раз убедился, что занимаю чужое место на земле. Я вспомнил один разговор с Лили. -- Как ты думаешь, дорогая, мне уже поздно учиться на врача? (Вообще-то она не мастер давать практические советы, но я все-таки спросил). -- Почему, милый? В жизни никогда ничего не поздно. Ты можешь прожить сто лет (ну да, ведь я "на редкость живуч"!) По крайней мере, она не посмеялась надо мной, как Фрэнсис. "Если бы я изучал разные науки,-- мелькнуло у меня в голове,-- сейчас я нашел бы способ разделаться с лягушками". Пришел мой черед получать подарки. Сестры преподнесли мне обшитый леопардовой шкурой валик под подушку и корзину холодных лепешек из ямса, накрытую соломенной крышкой. Мталба выпучила глаза, слегка приподняла брови и захлюпала носом -- очевидно, все это были признаки влюбленности. Она лизнула маленьким язычком мою руку. Я украдкой вытер ее о штаны. Но вообще-то я чувствовал, что мне сказочно повезло. Я попал в красивое, особенное место и оно затронуло потаенные струны моей души. Я поверил, что при желании королева может помочь мне исправиться. Как будто стоит ей раскрыть ладонь, и там окажется самая суть, ключ к тайне, зародыш новой жизни. Я был убежден в ее могуществе. Земля -- огромный шар, удерживаемый в пространстве силами движения и магнетизма, и мы, населяющие ее разумные существа, считаем себя обязанными тоже двигаться. Мы не можем позволить себе лечь и ничего не делать. А теперь посмотрите на Виллатале, женщину Битта: в ней нет беспокойства и суеты -- и тем не менее она уцелела. Она не сошла с орбиты и не рассыпалась на куски. Наоборот -- довольна своей жизнью, даже счастлива! Посмотрите на ее радостную улыбку, приплюснутый нос, дырки на месте зубов, седые волосы, один глаз нормальный, другой перламутровый... Один лишь вид этой женщины подействовал на меня успокаивающе. Я поверил, что тоже смогу уцелеть, если последую ее примеру. И вообще, у меня появилось такое чувство, словно близится час моего освобождения -- час, который взорвет сон моей души. -- Слушайте, принц,-- обратился я к Итело,-- нельзя ли организовать мне настоящую беседу с королевой? -- Беседу?-- изумился он.-- А разве сейчас вы не беседуете, миста Хендерсон? -- Я имею в виду настоящую дискуссию, а не обмен любезностями. О смысле жизни. Я уверен, она его знает, и мне не хотелось бы уйти, не получив хоть кусочек этого знания. -- Ах, да. Хорошо, хорошо. Все в порядке. Так как вы меня победили, я не могу ответить вам иначе. -- Значит, вы понимаете, что я имею в виду? Отлично! Буду благодарен по гроб жизни. Вы не представляете, принц, до чего переполнена моя чаша терпения. Тем временем младшая сестра королевы, Мталба, взяла меня за руку, и я спросил: -- Что ей нужно? -- О, у нее к вам сильное чувство. Она здесь -- прекраснейшая из женщин, а вы -- самый сильный мужчина. Вы покорили ее сердце. -- К чертям ее сердце! Я думал только об одном: как завязать дискуссию с Виллатале. О чем? О счастье и браке? О детях и семье? О долге? Смерти? Внутреннем голосе? Одиночестве? О том, почему порядочные люди лгут? Но нельзя же начать разговор с обладательницей Биттаны с таких сложных вопросов? Нужно подготовиться, прощупать почву. Поэтому я попросил Итело: -- Дружище, скажите ей от моего имени, что общение с ней действует на меня успокаивающе. Не знаю, в чем тут дело: во внешности, львиной шкуре или в исходящей от нее эманации власти, -- но она возвращает покой моей душе. Итело передал ей мои слова и ответ улыбающейся Виллатале: -- Вы ей тоже пришлись по душе. Я просиял. -- Правда? Вот здорово! Передо мной открываются врата в рай! Огромная честь -- находиться здесь!-- Я вырвал свою руку у Мталбы и обнял Итело.-- Знаете, принц, на самом деле вы сильнее меня. Я, несомненно, силен, но это сила отчаяния. Нет, нет, не спорьте. Я мог бы объяснить, но на это ушли бы многие дни и месяцы. Моя душа, как ломбард, полна невыкупленных сокровищ: старых кларнетов, фотокамер, изъеденных молью мехов... Но не будем углубляться в дебри. Главное, я здесь себя прекрасно чувствую. Я люблю вас, Итело, люблю эту пожилую женщину. И постараюсь избавить вас от лягушек, даже если это будет стоить мне жизни. Все заметили, что я растроган. Мужчины отреагировали свистом, а Итело передал мне слова королевы: -- Тетушка спрашивает, чего бы вам хотелось, сэр. -- Для начала спросите ее, что она обо мне думает -- ведь я так и не сумел объяснить, кто я такой. Виллатале приподняла брови характерным жестом арневи и медленно заговорила: -- Вы -- сильная личность, сэр. (С этим трудно не согласиться). Ваша голова пухнет от мыслей. В вас есть капелька Биттаны. (Здорово!) Вы гоняетесь за сенд...-- он не сразу нашел нужное слово,-- сендсациями. Я кивнул. Итело продолжил перевод: -- Вам плохо, о сэр, миста Хендерсон! Ваше сердце надсажено и сплошь в болячках. Оно тявкает. -- Правильно,-- подтвердил я.-- Всеми тремя головами, как сторожевой пес Цербер. Но почему оно тявкает? Продолжая вслушиваться в речь королевы, Итело слегка согнул ноги и отшатнулся от меня, словно испытывая отвращение к человеку, с которым имел неосторожность выйти на ринг. -- Безумие. -- Да-да, так оно и есть! Эта женщина -- ясновидящая. Я с жаром обратился к ней:-- Говорите, королева Виллатале, говорите дальше! Я хочу знать правду. Не нужно меня щадить. -- Вы страдаете,-- перевел Итело. Мталба взяла меня за руку в знак сочувствия. -- Верно! -- Теперь она говорит, миста Хендерсон, что вы очень сильный человек. Об этом говорят ваши размеры. Особенно носа. Я с грустью ощупал свое лицо. -- Когда-то я был симпатичный малый. Но, по крайней мере, этим носом я могу обонять весь мир. Я унаследовал его от основателя рода. Этот бывший голландский колбасник стал самым беспринципным капиталистом в Америке. -- Королева извиняется. Вы ей очень нравитесь. Она не хочет причинять вам страдания. -- Потому что их и так более чем достаточно. Но послушайте, ваше высочество, я приехал сюда не затем, чтобы ходить вокруг да около. Пусть ничто не мешает королеве говорить правду. Виллатале вновь заговорила -- медленно, скользя по моей наружности единственным здоровым глазом и словно бы любуясь. -- Она просит сообщить ей о цели вашего путешествия, миста Хендерсон. Вам пришлось долго бродить по горам и долам; вы человек в возрасте и весите что-то около ста пятидесяти килограммов; от возраста и бед ваше лицо пошло буграми и пятнами. Вы похожи на старый паровоз. Вы очень сильны, сэр, я признаю ваше превосходство. Но такое обилие плоти -- все равно что гигантский памятник... Я слушал, страдая от его слов, морщась и мигая. Потом вздохнул и сказал: -- Спасибо за откровенность. Я понимаю, что мои странствия по пустыне кажутся вам странными. Передайте королеве, что я предпринял эту поездку в интересах своего здоровья.-- От удивления Итело хихикнул.-- Знаю, на вид я несокрушим, и вообще, такому верзиле не пристало жаловаться. О, как трудно быть человеком! Ты живешь -- и не сразу понимаешь, что являешься таким же, как другие, вместилищем разных человеческих болезней: дурного нрава, тщеславия, суеты и так далее. Все эти вещи занимают то место, где должна быть душа. Но, раз уж королева начала, пусть произнесет приговор целиком и полностью. Если понадобится, я дополню, но это вряд ли потребуется. Она сама все знает. Похоть, гнев и все такое прочее... Итело перевел, как мог, сие пространное рассуждение. Королева слушала и сочувственно кивала, то сжимая, то разжимая ладонь, покоившуюся на узле, которым была завязана львиная шкура. -- Она говорит,-- сказал Итело,-- что для ребенка мир -- странный и чужой. Но вы -- не ребенок, сэр. -- Она чудо!-- восхитился я.-- Правда, истинная правда! Я никогда нигде не чувствовал себя своим. Мой внутренний разлад уходит корнями в детство. Я всплеснул руками и, уставившись в землю, начал усиленно размышлять. А когда доходит до размышлений, я веду себя как третий бегун в эстафетной гонке. Не могу дождаться эстафетной палочки. А стоит ей оказаться у меня в руках, бегу отнюдь не в заданном направлении. Вот ход моих мыслей. Ребенку мир кажется странным и чужим, но он не боится его так, как взрослый. Ребенок наслаждается -- тогда как взрослый испытывает ужас. А из-за чего? Из- за смерти. Поэтому он позволяет себя похитить, как дитя. Чтобы снять с себя ответственность. И кто же этот похититель, этот цыган? Странность жизни, вроде бы отдаляющая смерть. Откровенно говоря, я пришел в восхищение от собственных мыслей. И сказал Итело: -- Передайте глубокоуважаемой даме, что большинство людей боится взрослых забот. Неприятности дурно пахнут. Никогда не забуду вашей доброты. А теперь послушайте.-- И я запел из "Мессии" Генделя:-- "Он был презираем и гоним, он знал горе и скорбь".-- А потом другое место из той же оратории:-- "Ибо кто дождется пришествия Его? И кто переживет тот день, когда Он приидет?" Я пел, а Виллатале, женщина Битта, слегка качала головой -- вероятно, в знак восхищения. На лице Мталбы читалось то же чувство. Женщины хлопали в ладоши, а мужчины свистели с пальцами во рту. -- Отличное исполнение, сэр,-- молвил Итело. Один лишь Ромилайу -- плотный, коренастый, весь в морщинах -- казался недовольным, но это было его обычное выражение. -- Грун ту молани,-- молвила королева. -- Что это значит? Что она сказала? -- Она говорит, вы любите жизнь. Грун ту молани. Жажда жизни. -- Да, да, о да! Молани. Точно -- я молани! Как она догадалась? Господь вознаградит ее за эти слова. Я сам ее вознагражу. Взорву к чертям этих мерзких лягушек, чтобы полетели вверх тормашками до самого неба! Они у меня пожалеют, что спустились с гор и напали на это благословенное селение. Молани! Я жажду жизни не только для себя, но и для других людей. Не смог вынести того, что мир полон скорби, вот и пустился в путь. Грун ту молани, госпожа королева. Грун ту молани -- всем вам.-- Я приподнял шлем, салютуя членам монаршего рода и придворным.-- Грун ту молани. Господь не играет в кости нашими душами, а посему -- грун ту молани! Все заулыбались. Мталба не разомкнула щербатого рта, но всем своим видом выражала восторг и прямо-таки таяла под моим взглядом. ГЛАВА 8 Я принадлежу к известному роду, на который на протяжении ста с лишним лет сыпались насмешки и проклятия современников. Так что, когда я крушил бутылки на берегу вечных вод, люди вспоминали не только моих великих предков, послов и государственных деятелей, но и психов. Один принял участие в Боксерском восстании*, потому что возомнил себя восточным человеком. Другой выбросил 300 000 долларов на итальянскую актрису. Третьего унесло на воздушном шаре, когда он пропагандировал движение суффражисток**. В нашем роду было полно скоропалительных, необдуманных браков. В предыдущем поколении один из Хендерсонов получил медаль "Корона Италии" за спасательные работы после землетрясения в Мессине, на Сицилии. Он гнил заживо в Риме, где от нечего делать въезжал во дворец верхом на коне прямо из своей спальни. Узнав о землетрясении, он первым же поездом рванул в Мессину и провел две недели практически без сна, разгребая развалины и извлекая оттуда целые семьи. Это говорит о том, что в роду царил дух служения человечеству, хотя порой он и выливался в ненормальные поступки. _____________________ * Боксерское (Ихэтуаньское) восстание -- антиимпериалистическое восстание в Северном Китае в 1899 -- 1901 гг. ** Движение суффражисток -- движение за избирательное право для женщин. ______________ Говорят, я на него похож. У нас одна и та же окружность шеи -- двадцать два дюйма. В подтверждение можно привести эпизод времен моей службы в Италии, когда я один удерживал заминированный мост, не давая ему взлететь на воздух до прибытия саперов. Но это как бы выполнение воинского долга. Более убедительный пример: мое поведение в больнице, когда я лежал со сломанной ногой и почти все время пропадал в детском отделении, развлекая и подбадривая детвору. Я прыгал на костылях, в больничном халате, забывая завязать тесемки на спине, так что сзади все было видно. Пожилые нянечки норовили прикрыть мой срам, но за мной было не так-то легко угнаться. И вот мы очутились в африканской глуши -- глуше некуда, -- где хорошие люди страдали от нашествия лягушек. Естественно, я горел желанием им помочь. Это было самое малое, чем я мог их отблагодарить. Смотрите, что для меня сделала королева Виллатале: поняла мой характер, открыла во мне и для меня жажду жизни. По всей видимости, арневи -- и в этом они не были исключением из правил -- развивались неравномерно. Им далась высшая мудрость жизни, но когда дело дошло до лягушек, они оказались беспомощными. У евреев был Иегова, но они потерпели поражение от своих врагов, потому что запретили себе воевать в субботу. Все зависит от системы ценностей. Ценностей! А где, я вас спрашиваю, объективная действительность? Взять меня: я умирал от тоски, будучи объективно счастлив. Наше сотрудничество станет примером взаимной выручки. Там, где арневи ведут себя иррационально, я приду им на помощь, а там, где я сам поступаю противно всякой логике, они помогут мне. Вышла продолговатая луна и медленно покатилась на восток, оставляя за собой волнистый след из перисто-кучевых облаков. Это дало мне возможность по степени крутизны определить высоту близлежащих гор -- что-то около десяти тысяч футов. Вечерний воздух принял зеленоватый оттенок. Тростник стал еще больше походить на перья. -- Принц,-- сказал я Итело,-- я намерен разделаться с этими тварями в цистерне. К вам это не имеет отношения. Вы не обязаны выражать свое мнение на этот счет, каким бы оно ни было. Я сделаю это на свой страх и риск. -- О, миста Хендерсон, вы -- необыкновенный человек. Только не увлекайтесь, сэр. -- Ха-ха, принц. Извините меня, но здесь вы неправы. Мне никогда не удается чего-либо добиться, пока я не увлекусь. Но все будет в лучшем виде. Не беспокойтесь. После этого он наконец-то оставил нас одних, и мы с Ромилайу поужинали -- главным образом холодными лепешками из ямса и морскими сухарями, плюс несколько витаминных таблеток. Кроме того, я хлебнул глоток-другой виски, прежде чем сказать: -- Давай, Ромилайу, сходим к цистерне, посмотрим на нее при лунном свете. Эти паршивцы хорошо устроились! Говорят, воздух -- последняя обитель души, но, если говорить об ощущениях, то, по-моему, нет лучшей среды, чем вода. Так что лягушки вовсю наслаждались жизнью, в то время как мы с Ромилайу нещадно потели и задыхались. Я поводил над водой фонариком. При других обстоятельствах мое отношение к этим безвредным существам было бы нейтральным или даже положительным. В сущности, я против них ничего не имел. -- Почему вы смеетесь, сэр? -- Правда? А я и не заметил. Да вот, думал, здешние лягушки -- первоклассные певцы. У нас в штате Коннектикут в основном слышишь куропаток, которые к тому же басят. Знаешь, Ромилайу, я и сам много чего могу исполнить. Например, "Agnus Dei"* Моцарта. Ей-Богу! Там говорится о скорби. Бедные маленькие ублюдки имеют все основания скорбеть: фортуна явно повернулась к ним спиной. _________________ * "Agnus Dei" -- "Агнец Божий" (часть мессы у католиков и музыка к ней). ______________ Я сказал "бедные маленькие ублюдки", но на самом деле я ликовал в предвкушении их кончины. Мы ненавидим убивать, но иногда это -- единственный выход. Мне было бесконечно жаль коров, и я был на стороне людей -- на все сто процентов. В то же время я не мог не сознавать неравенства сил. С одной стороны -- эти безобидные существа, все равно что рыбы. Разве они виноваты в том, что угодили к арневи? А с другой -- трижды миллионер ростом шесть футов и весом двести тридцать фунтов, видный член общества, бывший боевой офицер, удостоенный "Пурпурного сердца" и других побрякушек. Но ведь и моей вины в этом нет, верно? В то же время не умолчим о том, что в моей жизни уже было несколько прискорбных эпизодов с животными -- в полном согласии с предсказанием пророка Даниила, от власти которого я так и не смог освободиться: "Тебя отлучат от людей, и обитание твое будет с полевыми зверями". Если не считать свиней, к которым я имел законное отношение как свиновод, совсем недавно я столкнулся с неким зверьком, и этот инцидент стал несмываемым пятном на моей совести. В канун истребления лягушек перед моим мысленным взором возник этот зверек, кот, и вот почему. Я уже говорил о капитальном ремонте, который Лили учинила во флигеле, прежде чем сдать его квартирантам -- учителю математики и его жене. В доме не было теплоизоляции; от жильцов пошли жалобы, и я их выселил. Вот из-за их-то кота у нас с Лили и вышел скандал, повлекший за собой кончину мисс Ленокс. Кот был молодой, дымчатый, серый с коричневым. Жильцы дважды являлись к нам домой, чтобы обсудить вопрос об отоплении. Я делал вид, будто знать ничего не знаю, но с интересом следил за развитием событий, затаившись на втором этаже и прислушиваясь к голосам в гостиной. Лили пыталась их умиротворить. В первый раз, когда они явились, я сказал ей: -- Это твоя головная боль, а не моя. Я не собирался пускать сюда чужих. Да и какие у них претензии? Им не нравится соседство со свиньями? Видел я выражение их лиц! Ты тоже хороша. Отремонтировала второй дом, в то время как и в одном-то не можешь навести порядок! Во второй и последний раз они явились -- я видел их из окна спальни -- в сопровождении дымчатого кота. Внизу начались дебаты. Мне надоело, я затопал ногой о пол спальни, а потом вышел на лестничную площадку и заорал: -- Убирайтесь, и чтобы ноги вашей не было на моей территории! Они убрались, но оставили кота, а зачем мне нужно, чтобы в моей усадьбе жил и дичал кот? Однажды нам уже пришлось пять лет терпеть присутствие такого кота. Он задирал наших собственных котов на скотном дворе, наносил им гнойные раны и выцарапывал глаза. Я пытался разделаться с ним при помощи отравленной рыбы и дымовых шашек, часами ползая в лесу на коленях возле его убежища. -- Если и этот одичает, ты горько пожалеешь,-- пригрозил я Лили. -- Хозяева за ним вернутся. -- Не верю. А ты не представляешь, что такое одичавшая кошка. С рысью -- и то легче справиться. У нас на ферме был наемный работник по фамилии Хэннок. Я пошел к нему в амбар -- стоял конец осени, и он убирал на хранение яблоки, отгребая в сторону опадки, чтобы скормить свиньям. Я спросил: -- Где этот чертов кот, которого бросили жильцы? -- С ним никаких хлопот, мистер Хендерсон,-- ответил Хэннок.-- Славный котяра! -- Вам заплатили, чтобы вы за ним присматривали? Он побоялся сказать правду и мотнул головой. На самом деле ему дали две бутылки виски и коробку сухого молока "Старлак". -- Нет, мистер Хендерсон, мне никто не платил, но я не прочь. С ним никаких хлопот. -- Я не потерплю у себя в усадьбе брошенных животных,-- отрезал я и пошел прочь, покрикивая: -- Минни, Минни, Минни! В конце концов кот оказался у меня в руках. Даже не оказал сопротивления, когда я взял его за шкирку и отнес на чердак, где и запер, а сам отправил заказное письмо хозяевам. Я дал им срок до четырех часов следующего дня, пригрозив, что по истечении этого времени с котом будет покончено. Я показал Лили квитанцию и признался, что кот у меня в плену. Она пыталась повлиять на меня, даже вышла к обеду расфуфыренная и обсыпанная пудрой. Однако от меня не укрылась легкая дрожь ее губ, и я понял, что она попытается меня урезонить. -- В чем дело, дорогая? Ты совсем не ешь. Обычно она лопала будь здоров; официанты в ресторане сказали мне, что никогда не видели даму с таким аппетитом. Ей ничего не стоит умять пару огромных бифштексов и запить шестью бутылками пива. Я горжусь ее способностями. -- Ты тоже не проглотил ни крошки. -- Это потому, что у меня тяжко на душе. -- Малыш, ну не надо так!-- взмолилась Лили. Я не поделился с ней своими планами, но в 3 часа 59 минут следующего дня поднялся на чердак, чтобы привести приговор в исполнение. Я взял с собой хозяйственную сумку, в которую спрятал револьвер. В маленькой, оклеенной обоями комнате под самой крышей было достаточно света. Увидев меня, кот прижался к стене, выгнул спину и ощетинился. В тесном помещении желательно было ограничиться одним выстрелом. Книга о Панчо Вилье познакомила меня с мексиканским искусством меткой стрельбы. Суть заключается в том, чтобы придерживать дуло указательным пальцем, а средним нажимать на спуск. Я метил коту в середину лба, но, очевидно, душа моя не лежала к убийству -- иначе чем объяснить, что я промахнулся на расстоянии восьми футов? Тогда я рванул дверь, и кот вихрем вымелся наружу. На лестнице, вытянув прекрасную шею, с белым от ужаса лицом стояла Лили. Выстрел в доме для нее означал только одно -- он напомнил ей самоубийство отца. Я и сам еще не оправился от шока. -- Что ты там делал?-- пробормотала Лили. -- Пытался выполнить данное обещание. Что ж ты так долго ждала? Теперь уже поздно. Она разразилась слезами. Мне стало тошно, и я завопил: -- Забирай своего чертова кота! Вам, чертовым горожанам, плевать на животных! Бросаете их на произвол судьбы! Хуже всего то, что у меня всегда самые лучшие намерения. Как мне удается сбиться с пути -- одному Богу известно. Однако теперь передо мной в полный рост встала проблема расправы над лягушками. -- Это -- совсем другое дело,-- уговаривал я себя.-- Абсолютно ясный случай. Кроме того, мне представляется возможность показать, что именно было у меня на уме в истории с котом. Сердце мое было уязвлено. Но мне все же удалось вернуть свои мысли в практическую плоскость. Я рассмотрел возможные варианты -- от яда до землечерпательных работ, -- и ни один не показался мне удовлетворительным. -- Единственный верный способ -- бомба. Один взрыв -- и всем тварям крышка. Они всплывут на поверхность, нам останется только их собрать. И пожалуйста -- арневи смогут напоить своих коров! Исключительно просто. Когда до Ромилайу дошло, что я имею в виду, он горячо запротестовал: -- Нет-нет, сэр, ни в коем случае! -- Что значит "нет-нет, сэр"? Не валяй дурака. Я старый солдат и знаю, о чем говорю. Но с ним было бесполезно разговаривать: Ромилайу панически боялся взрывов. -- Ну ладно. Пошли в хижину. отдохнем немного. День был трудный, а завтрашний будет еще труднее. В хижине Ромилайу сразу начал молиться. Похоже, я его разочаровал. До него наконец-то начало доходить, что его наниматель -- неудачник и сумасброд, который делает, не подумав. Так что он сложил руки под подбородком: ладонь к ладони, пальцы растопырены. Часто в такие минуты я наполовину в шутку и наполовину всерьез предлагал ему замолвить и за меня словечко. Окончив молитву, Ромилайу лег на бок, поместив одну руку между сжатыми коленями, а другую подложив себе под щеку. В такой позе он обычно засыпал. Я тоже лег поверх одеяла в темной хижине, куда не проникал лунный свет. Я не страдаю бессонницей, но в ту ночь мне было о чем подумать. Пророчество Даниила, брошенный кот, лягушки, древний затерянный мир, делегация плакальщиков, поединок с Итело и то, как королева заглянула мне в сердце и обнаружила там "грун ту молани". Все это перепуталось у меня в голове; я был страшно возбужден, но в мыслях придерживался главного -- способа разделаться с лягушками. Сотворю-ка я бомбу из моего карманного фонарика! Выну пару батареек и начиню корпус порохом из моего "магнума". Можете мне поверить, этого достаточно, чтобы убить слона! Приняв, таким образом, решение, я лежал и посмеивался: отчасти над лягушками, представляя себе их удивление, а отчасти над собой: старый дурак, размечтался заслужить благодарность Виллатале, Мталбы, Итело и всего народа арневи! В мечтах я додумался до того, что королева пожелает возвысить меня до себя. А я скажу: "Спасибо, леди, но я покинул родной край не ради власти или славы; моя скромная помощь совершенно бескорыстна". Вот какие мысли осаждали меня в ту ночь, мешая заснуть -- а ведь я крайне нуждался в отдыхе. Чтобы изготовить бомбу, нужно быть свежим как огурчик. Я вообще очень чувствителен ко сну. Если мне не удается поспать привычные восемь часов, а только семь с четвертью, я весь день чувствую себя не в своей тарелке. Еще одна навязчивая идея, не имеющая ничего общего с объективной действительностью. Пока я лежал без сна, мне нанесла визит Мталба. Она села на пол у моей кровати, взяла мою руку и стала что-то нежно говорить, одновременно побуждая меня гладить ее кожу -- действительно очень гладкую, она могла смело ею гордиться. Сосредоточившись на бомбе, я почти не замечал, что творится вокруг. В мыслях я открутил крышку фонарика, вынул батарейки и высыпал туда содержимое гильз от "магнума". Но как поджечь порох? Опять же, вода представляет серьезную проблему. Где взять запал и как уберечь его от соприкосновения с водой? Может, воспользоваться фитилем от австрийской зажигалки? Или вощеным шнурком от ботинка -- это было бы идеально. Вот каковы были мои мысли все то время, пока принцесса Мталба сидела рядом, облизывала меня и поглаживала мои искривленные пальцы. Мне стало стыдно. Знай она, сколько бед я натворил этими самыми пальцами, она бы дважды подумала, прежде чем подносить их к губам. Когда Мталба дошла до того пальца, которым я пытался направить дуло револьвера на кота, боль пронзила мне руку и распространилась по всему телу. Если бы толстуха могла понять, я бы сказал ей: "Прекрасная дама, я не тот, за кого вы меня принимаете. У меня необузнанная натура, и на моей совести ужасные вещи. Меня даже свиньи боялись". Но поди останови женщину! Они питают слабость к непутевым мужчинам: пьяницам, дебилам и отпетым уголовникам. Любовь -- вот что дает им силы. Если бы я не допетрил сам, меня бы просветила Лили. Я разбудил своего проводника. -- Вставай, Ромилайу, у нас гостья. Узнай о цели ее визита. Будучи крупным знатоком африканских обычаев и даже глубокой ночью не забывая о правилах хорошего тона, Ромилайу церемонно обратился к сестре королевы. Как выяснилось из ее ответа, Мталба хотела, чтобы я ее купил, а так как у меня, по всей видимости, нет денег, она принесла их с собой. -- За женщин нужно платить,-- заключил Ромилайу. -- Знаю, дружище. -- Иначе они не смогут себя уважать, сэр. Меня так и подмывало рассказать о своем богатстве, но я смекнул, что дело не в деньгах. -- Это очень великодушно с ее стороны. Она сложена, как гора Эверест, однако на редкость деликатна. Передай леди мою признательность и скажи, чтобы шла домой. Интересно, который час? Черт возьми, если я не высплюсь, то не смогу завтра заняться лягушками. Но африканец объяснил: принесенные ею богатства находятся снаружи и Мталба хочет, чтобы я взглянул на них. Мы вышли из хижины. Красавица явилась со свитой; эти люди приветствовали меня так, словно я уже был женихом. По случаю позднего времени они выражали свой восторг не особенно бурно. Дары были сложены на большую подстилку. Чего только там не было: одежда, украшения, бубны и красители. Мталба сделала устную инвентаризационную опись, а Ромилайу перевел. -- Она такая важная персона,-- удивился я,-- и человек большой души. Неужели у нее еще нет мужа? Вопрос был риторический: ведь в качестве женщины Битта Мталба может сколько угодно выходить замуж. И не имеет смысла ссылаться на то, что я женат. Лили на это не посмотрела -- что уж говорить о Мталбе? Чтобы продемонстрировать пышность своего приданого, сестра королевы принялась, как манекенщица, напяливать на себя один предмет одежды за другим под аккомпанемент мелодии, извлекаемой одним участником ее эскорта из костяного ксилофона. Она то прохаживалась, то покачивалась из стороны в сторону. -- Передай ей, Ромилайу,-- попросил я,-- что она -- чертовски привлекательная женщина с внушительным приданым. Беда, однако, в том, что я еще не закончил с лягушками. Завтра у меня с ними решающее рандеву, и я не могу полностью посвятить себя никакому другому делу, пока не закрою этот вопрос раз и навсегда. Я думал, это на нее подействует, но она продолжала пританцовывать, покачивая пышными бедрами и время от времени бросая на меня жгучие взгляды. Тогда я понял, что это -- род шаманства, романтический ритуал, призванный дать мне силу для выполнения практического задания по уничтожению лягушек. Меня вновь пронзило ощущение старины и первозданности. Я вообще -- большущий поклонник красоты и верю в нее, как ни во что другое, но почему-то вечно прохожу мимо либо вступаю с ней в недолгов