все дома, и презирал людей за то, что они дали ему уйти от ответственности за убийство. Он прогнил до мозга костей.-- (Сами вы прогнили, ублюдки!)-- Вечно предавался излишествам". (Моим самым большим излишеством была любовь к жизни. Что с вами, ребята, вы не верите в перерождение человека? По-вашему, ему только и остается, что катиться по наклонной плоскости)? -- Ну что вы, Хендерсон,-- укоризненно молвил король,-- откуда такие мысли? С чего вы взяли, будто вам и вашему слуге грозит опасность? Отнюдь. Просто вас просят принять участие в ритуале очищения колодцев и водоемов. Говорят, вы для этого сюда и посланы. Ха-ха-ха, мистер Хендерсон! Вы сказали, будто завидуете мне из-за того, что я -- заодно с народом. Но и вы сейчас -- тоже! -- Да, но я полный невежда в таких вещах. Вы же для этого родились. -- Не будьте неблагодарным, Хендерсон. Ясно же, что вы тоже для чего- нибудь да появились на свет. Это меня убедило. Я спустился вниз под крики и завывания толпы, похожие на те, что слышишь по радио во время трансляции бейсбольного матча. Подойдя сзади, Бунам снял с меня шлем. Тучная генеральша, с трудом нагнувшись, сняла с моих ног ботинки, а затем -- сопротивление бесполезно -- шорты. Я остался в несвежих трусах. Но и на этом они не остановились. После того, как на меня водрузили гирлянду из листьев, генеральша освободила меня от этого последнего клочка материи. "Нет, нет!"-- крикнул я, но трусы уже болтались вокруг колен. Случилось худшее -- я остался в чем мать родила. Я попытался прикрыть срам руками и листьями, но Тату, старшая над амазонками, разогнула мне пальцы и вложила в них плетку со множеством хвостов. Все закричали: "Сунго, Сунго, Сунголей". Итак, я, Хендерсон, стал Сунго. И мы побежали. Оставив позади короля и Бунама, понеслись прочь с арены и дальше, по извилистым улочкам. Я бежал на израненных ногах по раскаленным камням и, по наущению Тату, выкрикивал вместе со всеми: "Йа-на-бу-ни-хо-но-мум-ма!" По дороге амазонки сбили с ног пару подвернувшихся стариков. Мы обежали городок по периметру и очутились возле эшафота. Там вниз головой болтались повешенные тела; их терзали стервятники. Оттуда мы понеслись еще быстрее. Я задыхался и то ли кричал, то ли всхлипывал. Какого черта? Куда мы несемся во весь опор? Местом назначения оказался пруд, очевидно, служивший водопоем для скота. Неожиданно на меня набросился добрый десяток разгоряченных женщин. Они подняли меня в воздух и бросили; я очутился в горячей, мутной воде, где прохлаждалось несколько длиннорогих животных. Глубина воды составляла не более шести дюймов, так что можно сказать, что я приземлился в толстый слой ила. Не успел я подумать: уж не хотят ли они, чтобы меня засосало? -- как несколько воительниц протянули мне железные пики и помогли выбраться на берег. Но к тому времени я до того вымотался, что мне уже было все равно. Злиться было бесполезно. Чувство юмора здесь тоже не годилось: все делалось с умопомрачительной серьезностью. Я понадеялся, что хоть приставшая к телу грязь прикроет мой срам. Впрочем, эти могучие нагие женщины не обращали внимания. Возобновилась прежняя свистопляска; я вместе со всеми орал: "Йа-на-бу-ни-хо-но-мум-ма!" Посмотрите, вот он, Сунго, покоритель Муммы, чемпион по тяжелой атлетике! Вот он, Хендерсон, гражданин Соединенных Штатов, капитан Хендерсон, кавалер "Пурпурного сердца", ветеран фронтов Северной Африки, Сицилии, Монте-Кассино и так далее. Неугомонный искатель, жалостливый и грубый, упрямый старый дурак и пьяница со сломанными искусственными зубами, сеющий смерть и угрожающий самоубийством. О силы рока! О владыки небесные! Вот сейчас я испущу дух, и меня швырнут на кучу дерьма, на съедение грифам. В сердце моем родился крик: "Милосердия, о Господи!" И тотчас -- "Нет, справедливости!" А потом -- "Правды, правды!" И наконец -- "Да свершится воля Твоя!" Этот сердобольный забияка, падающий с ног задира возвышает голос до небес, требуя правды! Слышишь ли ты, о Господи? Описав круг, мы бешеным вихрем ворвались на стадион и остановились перед Дахфу. Я услышал его голос: -- А знаете, мистер Хендерсон, вы-таки можете проиграть пари. Небо заволокли тяжелые тучи, но дождя еще не было. Амазонки подхватили меня и увлекли на арену, где стояли статуи богов. Кнутами и мухобойками варири стали нещадно хлестать этих идолов. Подтащив меня к Мумме, женщины принялись поднимать и опускать мою руку с плеткой, заставляя меня выполнить обязанность Сунго, а я сопротивлялся и кричал: "Нет! Ни за что на свете!" Потом они начали избивать друг друга -- и меня, короля дождя. И вдруг, после могучего порыва ветра, с неба по нам ударили залпы чего-то тяжелого и мокрого. Словно одновременно взорвалось множество ручных гранат. Деревянное, смазанное маслом лицо Муммы покрылось серебряными пузырями; вокруг пьедестала образовалась пена. Амазонки бросились обнимать меня и друг друга. Я посмотрел вверх и не увидел короля. Зато мне на глаза попался Ромилайу, и я бросился к нему. Он шарахнулся от меня, как от прокаженного. -- Ромилайу,-- взмолился я,-- ты видишь, в каком я состоянии. Разыщи мою одежду и шлем, я без него не могу. Голый, я цеплялся за Ромилайу; ноги разъезжались в стороны. Он дотащил меня до королевской ложи, где четыре женщины держали над Дахфу подобие навеса. Они подняли носилки и понесли прочь. -- Король, король!-- взывал я вслед. Он выглянул из-под навеса. -- Что это за канонада?-- спросил я его.-- Кто по нам стреляет -- и чем? -- Это не канонада,-- ответствовал Дахфу.-- Это дождь. -- Дождь? Какой дождь? Больше похоже на конец... -- Мистер Хендерсон,-- произнес король,-- вы совершили подвиг и принесли нам огромную пользу. После всех трудов вам нужно отдохнуть и развлечься. И добавил, прежде чем его унесли прочь: -- Вы проиграли пари. Я остался стоять, как гигантский турнепс, в одежде из грязных комьев. bel08.txt ГЛАВА 15 Так я стал королем дождя. Поделом мне за то, что сую нос не в свои дела! Но соблазн оказался непреодолимым. И во что же я вляпался? Каковы эти самые "последствия"? Я лежал в маленькой комнатке на первом этаже дворца, грязный, нагой, весь в синяках и ссадинах. Дождь все шел -- тяжелый и зловещий, он буквально затопил город. Я укрылся от холода шкурой неизвестного зверя, натянув ее до самого подбородка. Лежал и уговаривал Ромилайу: -- Не сердись, пожалуйста. Откуда мне было знать, чем это кончится? Я так паршиво себя чувствую! Чертово пари, из-за него я оказался целиком и полностью в руках этого парня. Ромилайу, как прежде, был готов разбиться в лепешку. Все старался приободрить меня: мол, это еще не факт, что дальше будет хуже, -- я слишком рано отчаялся. В его словах был резон. Напоследок он сказал: -- Поспите, сэр. Завтра все спокойно обдумать. -- Знаешь, Ромилайу, я открываю в тебе все новые и новые достоинства. Ты прав, нужно подождать. Он преклонил колена и прочел вечернюю молитву. А потом, уже устроившись в любимой позе -- свернувшись калачиком и подложив под щеку руку, -- спросил: -- Зачем вы это делать, сэр? -- Ох, Ромилайу! Если бы я мог объяснить, меня бы здесь сейчас не было. Зачем мне понадобилось, закрыв глаза, взрывать священных лягушек? Почему мои порывы имеют надо мной такую власть? Никакие доводы рассудка тут не помогут, одна надежда на озарение. Авось небо, или что там еще, просветит меня. Но пока что ситуация представлялась совершенно беспросветной. Оставалось только последовать примеру Ромилайу и отключиться -- под глухой шум дождя и львиный рык, доносившийся откуда-то снизу. Тело и душа требовали отдыха. Сон был похож на обморок и длился не менее двенадцати часов. Когда я проснулся, на улице было светло и тепло. Ромилайу был уже на ногах. В маленькой комнатке, кроме нас, находились две амазонки. Я умылся, побрился и сделал, что нужно, в большой таз, специально поставленный для этой цели. Потом женщины, которым я велел на это время удалиться, вернулись и принесли одежду, так называемый костюм Сунго. Ромилайу убедил меня надеть его, чтобы не дразнить гусей. Ведь, что ни говори, я теперь -- король дождя. Шаровары были зеленого цвета, а в остальном -- точно такие же, как у короля Дахфу. -- Просвечивают насквозь,-- проворчал я, но все-таки надел эту гадость поверх трусов. Одна из амазонок, по имени Тамба, с безобразными волосками на подбородке, подошла сзади и, сняв шлем, расчесала мои волосы допотопным деревянным гребнем. Эти женщины были приставлены ко мне для услуг. Потом Тамба пролепетала: -- Йокси, йокси! -- Что ей нужно, Ромилайу? Что значит йокси -- завтрак? У меня нет аппетита. Я слишком возбужден, чтобы съесть хотя бы кусочек. Вместо этого я хлебнул из фляги немного виски. -- Сейчас покажут йокси,-- ответил Ромилайу. Тамба легла на пол вниз лицом, а другая женщина, Бебу, забралась на нее ногами и стала массировать ей спину и вправлять позвонки. Потом они поменялись местами. Лица обеих женщин во время и после процедуры сияли блаженством. Хорошенько истоптав друг друга ногами, они простучали друг дружке грудь костяшками пальцев. -- Поблагодари их от моего имени, Ромилайу. Отложим эту замечательную терапию до другого раза. После этого Тамба и Бебу распростерлись ничком в официальном приветствии. Каждая поставила себе на голову мою ступню, как в свое время принц Итело. Женщины облизали губы, чтобы к ним лучше прилипла пыль, -- знак самоуничижения. Явилась генеральша Тату в итальянской пилотке, чтобы сопровождать меня к королю. Она тоже совершил обряд почитания. Мои прислужницы принесли ананас на деревянной тарелочке, чтобы я смог подкрепиться. Я заставил себя проглотить кусочек. Мы поднялись по лестнице, причем Тату пропустила меня вперед. На всем пути следования обитатели дворца встречали меня улыбками, приветственными криками, благословениями и аплодисментами. Я еще не привык к зеленым шароварам -- штанины свободно болтались вокруг ног. С верхней галереи мне были видны горы; воздух был свеж и прозрачен. Трава и деревья поражали изумрудной зеленью; ярко алели цветы. Мы вошли в "гостиную" короля Дахфу. Кушетка пустовала, но в комнате было полно женщин, разлегшихся на подушках и матрасах в непринужденных позах и ведущих светскую беседу. Некоторые причесывались и стригли у себя ногти на руках и ногах. Открыв еще одну дверь в глубине комнаты, мы прошли в личный покой короля. На этот раз Дахфу сидел на невысоком табурете -- куске красной кожи, натянутом на остов. Такой же табурет поставили для меня. После этого Тату отошла к стене, и мы с королем очутились лицом к лицу. Нас больше не разделяли ни черепа, ни широченные поля его шляпы. На нем были облегающие брюки и расшитые туфли. Рядом на полу высилась стопка книг. В момент моего прибытия король читал; он загнул уголок страницы. Интересно, какое чтение могло занимать этот ум? Я не располагал ни единым ключом к разгадке. -- Ого!-- воскликнул король.-- После отдыха и бритья у вас совсем другой вид! -- Я ощущаю себя участником маскарада. Но, наверное, у вас были причины желать, чтобы я напялил на себя эти тряпки, и я помню условия пари. Могу лишь сказать, что, если бы вы меня отпустили, я был бы чрезвычайно признателен. -- Понимаю. Но этот наряд -- действительно необходимый реквизит Сунго. За исключением шлема. -- Он защищает меня от солнечного удара. И вообще, я привык, что у меня на голове что-то есть. В Италии я даже спал в железной каске. -- Но в помещении головной убор необязателен, не так ли? Я сделал вид, будто не понял намека. Чернота кожи Дахфу делала его чужим и загадочным. Он был темен, как... как богатство. Тем заметнее на этом черном лице выделялись сочные алые губы. О его волосах было недостаточно сказать -- "растут": они казались живыми. Глаза, так же, как у его дяди Хорко, имели красноватый оттенок. Даже сейчас, когда он восседал на табурете без спинки, от его фигуры, кроме ощущения красоты, исходило ощущение абсолютной непринужденности и покоя. -- Король! По моему решительному тону Дахфу угадал и предвосхитил мой вопрос. -- Мистер Хендерсон, вы вправе претендовать на любые объяснения, которые я в силах дать. Дело в следующем: Бунам выразил уверенность в том, что вы сможете поднять Мумму, и я согласился с его оценкой. -- О'кей, я действительно силен. Но как все это случилось? У меня сложилось впечатление, будто вы заранее предвидели подобный поворот событий. Вы пошли на пари... -- Это было самое обыкновенное пари -- и ничего больше. Он рассказал мне о себе, и этот рассказ вполне вязался с тем, что я уже знал от Итело. В тринадцатилетнем возрасте его послали учиться в город Ламу, а затем -- в Малинди. -- Вот уже несколько поколений правителей считают для себя необходимым побольше узнать о мире. Как правило, все они учатся в одной и той же школе. Проходят курс обучения и возвращаются домой. Обычно молодого наследника престола сопровождает дядя. -- И ваш дядя Хорко тоже? -- Да. Он служил связующим звеном. Девять лет прождал меня в Ламу, когда мы с Итело отправились странствовать по свету. Мне было неинтересно там, на юге, где училась испорченная золотая молодежь. Эти юнцы сурьмили веки, румянились и обожали сплетни. Я хотел чего-то другого. Из Малинди мы отправились в Занзибар. Потом нанялись на корабль палубными матросами и поплыли в Индию и дальше, на Яву. Наш обратный путь лежал через Красное море, Суэцкий канал. Потом пять лет в миссионерской школе в Сирии. Там учили на совесть. Особенно хорошо преподавались основы естественных наук. Я собирался защищать диплом доктора медицины и защитил бы, если бы не смерть отца. -- Здорово!-- откликнулся я.-- Но мне трудно примирить эти факты с тем, что было вчера. С черепами, Бунамом, амазонками и всем прочим. -- Согласен, здесь можно усмотреть противоречие. Но, Хендерсон... Хендерсон-Сунго... не в моей власти сделать мир логичным. -- Вам, должно быть, не хотелось возвращаться? Он ответил уклончиво: -- У меня было много причин желать, чтобы мой отец пожил подольше. Наверное, его родителя удушили. От этой мысли на моем лице отразилось раскаяние, и король поспешил его развеять. -- Не волнуйтесь, мистер Хендерсон... впрочем, вас теперь следует называть Сунго... Не волнуйтесь. Это было неизбежно. Пришло его время умирать, он и умер, а я стал королем и должен захватить льва. -- Какого льва? -- Я же вчера рассказывал -- должно быть, вы забыли. Мертвое тело короля, личинка, вылупившаяся у него изо рта, душа короля, львенок... Этого львенка, отпущенного на волю Бунамом, здравствующий король обязан выследить и поймать в течение одного-двух лет, когда щенок станет взрослым львом. -- Вы будете на него охотиться? Он усмехнулся. -- Охотиться? Нет, мои обязанности состоят в другом. Я должен поймать его живым и держать у себя во дворце. -- То-то я слышал где-то внизу львиный рык! Это тот самый лев? -- Нет-нет,-- в присущей ему мягкой манере возразил король.-- Вы слышали другого зверя, Хендерсон-Сунго. Того льва, Гмило, мне еще только предстоит поймать. Так что я еще не СОСТОЯВШИЙСЯ король. И начался разговор, который не мог произойти ни в каком другом месте земного шара. Меня все еще лихорадило, но я собрал всю свою волю в кулак и постарался произнести как можно тверже: -- Ваше величество, я -- человек с принципами и не стану нарушать условия пари. Но к чему все-таки обязывает костюм короля дождя? -- Дело не только в костюме. Вы, Хендерсон, -- Сунго. В буквальном смысле. Я бы не смог сделать из вас Сунго, если бы у вас не хватило сил поднять Мумму. -- Прекрасно, но что дальше? Должен признаться, король, мне здорово не по себе. Обо мне нельзя сказать, что я вел добропорядочную жизнь. Да вы присмотритесь, это же прямо на мне написано.-- Король кивнул.-- Я-таки покуролесил и на фронте, и на гражданке. Сказать по совести, я не заслужил даже того, чтобы мое имя увековечили на туалетной бумаге. Но когда на моих глазах началось избиение Муммы, Гуммата и других богов, я выпал в осадок. Вы не заметили... -- Заметил. Знаете, Хендерсон, это была не моя идея. У меня совсем другие идеи. Когда-нибудь я вам расскажу. Только это должно остаться между нами. -- Ваше величество, хотите сделать мне одолжение? Самое большое, какое только возможно? -- Естественно. -- Позвольте говорить вам только правду. Это -- моя единственная надежда. Без этого все может катиться к черту. Он расцвел в улыбке. -- Ну конечно, разве я могу вам отказать? Я очень рад, Хендерсон-Сунго, и вы должны разрешить мне то же самое, иначе это не имеет смысла. Но в какой форме вы готовы воспринять правду? Что, если она явится в несколько необычном виде? -- Договорились, ваше величество. О, вы не представляете, как это для меня важно. Покидая арневи... должен признаться, я там наломал дров, может, вы слышали?... Так вот, покидая арневи, я был уверен, что профукал свой последний шанс. Только-только у меня появилась надежда на то, чтобы понять суть "грун ту молани", -- и вдруг эта катастрофа, происшедшая исключительно по моей вине... Я почувствовал себя навсегда опозоренным. Видите ли, ваше величество, время от времени меня посещают мысли о сне души и как его взорвать. Вчера, перед тем, как стать королем дождя... какое фантастическое переживание! Смогу ли я поделиться им с Лили? Лили -- это моя жена. -- Я высоко ценю вашу откровенность, Хендерсон-Сунго. Не скрою, я нарочно задержал вас здесь, так как надеялся на важный взаимный обмен мыслями. Мне трудно самовыражаться в лоне своего собственного народа. Здесь только Хорко, кроме меня, видел мир, а с ним я не могу откровенничать. Он в стане моих противников. Он сказал это конфиденциальным тоном -- и умолк. В комнате стало очень тихо. Амазонки лежали на полу и как будто дремали, а на самом деле настороженно поглядывали из-под полуприкрытых век. На женщинах не было ничего, кроме обычных кожаных жилетов. Тишина стояла такая, что мне было слышно, как ходят жены Дахфу в соседней комнате. -- Вы правы,-- сказал я,-- дело не только в правде, но и в одиночестве. Можно подумать, что человек -- своя собственная могила. А когда он пытается из нее вырваться, то не способен отличить добро от зла. Вот мне и пришло в голову: возможно, существует связь между истиной и ударами судьбы. -- Как это? -- Попробую объяснить. Прошлой зимой, когда я колол дрова, огромная щепка перебила мне нос. При этом моей первой мыслью было: "Вот он, момент истины!" В ответ король доверительно заговорил о вещах, которые никогда не приходили мне в голову. Я только и знал, что таращить глаза. -- В данном случае одно может и не быть связано с другим. Но у меня стойкое ощущение, что в человеческом обществе действует закон сохранения насилия. Человек не способен пассивно получать удары. Возьмите лошадь -- она понятия не имеет о реванше. Или вол. Человек же полон мстительных замыслов. Если ему грозит наказание, он стремится его избежать, а если это не удается, его сердце полнится злобой. Брат поднимает руку на брата, сын на отца -- ужасно, не правда ли? -- а отец на сына, причем это -- перманентный процесс, ибо, если отец не ударит сына, они не смогут чувствовать себя равными. Тем самым они увековечивают сходство. Да, Хендерсон, человек не способен спокойно сносить удары! Каждый из нас до сих пор чувствует боль от ударов, нанесенных на заре человечества. Предполагается, что самый первый был нанесен Каином, но как это могло произойти? В начале времен некая рука нанесла удар, от которого мы до сих пор стараемся увернуться. Каждый хочет, чтобы удар пришелся по кому-нибудь другому. Это представляется мне непреложным законом земного существования. Но что касается связи насилия с истиной, это уже отдельный разговор. -- Минуточку, сир! Правильно ли я вас понял -- душа умрет, если ее хозяин не причинит другому такие же страдания, как те, что выпали на его долю? -- К сожалению, только после этого она обретает покой и радость. Я поднял брови -- надо сказать с трудом, так как накануне мне порядком исхлестали незащищенные участки лица. -- Вы говорите "к сожалению", ваше величество? Уж не потому ли статуи богов и я были избиты? -- Да, Хендерсон, пожалуй, мне следовало подготовить вас к тому, что ждет вас в случае победы над Муммой. В этом смысле вы правы. Я воздержался от дальнейших упреков. -- А знаете, ваше величество, есть люди, умеющие воздавать добром за зло. Даже я, при всех моих заскоках, способен это понять. Он неожиданно согласился -- вроде бы, даже обрадовался этой ремарке. -- Это -- образ мышления гордого и смелого человека. Ему противно участвовать в эстафете зла. А ударил Б; Б ударил В... тут никакого алфавита не хватит. Смельчак постарается переломить ситуацию -- сделать так, чтобы на нем зло и кончилось. Удержит собственную руку, готовую нанести удар. Это -- высшая доблесть! И, подумав, добавил: -- Да, возможно, вы правы: воздаяние добром за зло -- лучший ответ. Лично я -- обеими руками "за", но, боюсь, для человечества в целом это -- отдаленная перспектива. Я не пророк, Сунго, но скажу вам: на улице благородных душ еще будет праздник! Я едва устоял на ногах. Боже! Я отдал бы все на свете за то, чтобы услышать такое из уст другого человека! От избытка чувств мое лицо начало растягиваться и, наверное, вытянулось, как городской квартал. От столь возвышенного разговора мною овладело не только нервное, но и умственное возбуждение. Я обрел способность видеть вещи не с двух или трех, а со многих сторон сразу, и они засверкали всеми цветами радуги. Дахфу вырос втрое в моих глазах; казалось, я видел исходившее от него сияние. Он говорил со мной не одним, а сразу несколькими голосами. Напрасно я щипал себе ноги под прозрачными зелеными шароварами -- это происходило наяву. Никогда еще я не встречал в людях такого величия, как то, которое встретил здесь, в самом центре тьмы, мракобесия и невежества, в городе, где мне пришлось сражаться с трупом и тащить его на себе под зеленеющим в лунном свете шатром ночи. Если бы паук ни с того, ни с сего начал читать лекцию о ботанике, я и то был бы меньше удивлен. Наконец ко мне вернулся дар речи. -- Король! Надеюсь, вы считаете меня своим другом. Ваши слова произвели на меня сильное впечатление. Хотя, должен признаться, у меня голова идет кругом от всей этой новизны. И странности. Тем не менее, я счастлив. Вчера меня ни за что, ни про что подвергли порке. Ладно. Кажется, это было не напрасно. Но объясните -- как вы представляете себе этот праздник на улице благородных душ? -- Хотите понять, что дает мне такую уверенность? -- Да. Хотелось бы услышать, как это будет на практике. -- Не скрою, Хендерсон-Сунго, у меня есть кое-какое мнение на этот счет. И я не собираюсь держать его в секрете. Я просто жажду поделиться им с вами, ибо несказанно рад, что вы считаете меня своим другом. Я искренне сожалею о том, чтО (ударение на "о" -- В.Н.) вам пришлось вытерпеть при вступлении в должность Сунго. Но мы не могли не воспользоваться вашим появлением. Надеюсь, вы меня простите. -- Ни слова об этом, ваше величество. Я сам хотел, чтобы меня использовали. -- Благодарю вас, мистер Хендерсон-Сунго. Итак, с этим покончено. Но знаете ли вы, что с телесной точки зрения представляете из себя интереснейший феномен? Эта реплика показалась мне несколько двусмысленной, и я внутренне ощетинился. -- Неужели? -- Не будем отступать от нашего уговора говорить правду. Впрочем, я давно заметил, что человек считает правдой только то, что готов воспринять в качестве таковой. Тем не менее, факт есть факт. Ваша физическая сила -- явление высокого порядка. Она сама говорит за себя. Он указал взглядом на груду книг на полу. Я хотел прочесть названия, но в комнате было недостаточно светло. -- У вас очень свирепый вид,-- продолжил король. -- А что вы хотите? При моем образе жизни трудно не набить шишек и не обзавестись шрамами. Жизнь меня порядком потрепала -- не только на войне. Самая большая рана -- здесь,-- я постучал кулаком по груди.-- Но мне бы не хотелось, чтобы даже такая жизнь, как моя, была выброшена коту под хвост. Если уж мне не суждено внести положительный вклад, хотя бы послужу примером. Впрочем, у меня даже это не получается. -- Вот как раз в этом вы ошибаетесь!-- живо возразил Дахфу.-- В моих глазах вы -- прямо-таки кладезь поучительных примеров! Вы для меня представляете целый мир. Когда я занимался медициной, мне доставляло величайшее удовольствие классифицировать людей. Я изучал все типы. Мучеников. Обжор. Упрямцев. Толстокожих. Мне попадались люди -- умные свиньи. Истеричные фаталисты. Одержимые идеей смерти. Фаллические гении с признаками бесплодия. Чемпионы моментального засыпания. Самовлюбленные нарциссы. Безумные хохотуны. Педанты. Не сдающиеся лазари... О, Хендерсон- Сунго, какое множество типов! Несть им числа! -- К какому же типу вы отнесете меня? -- Ну... Вы, Хендерсон-Сунго, буквально каждой клеткой своего существа вопиете о спасении: "Помогите! Подскажите, что мне дальше делать? В чем мой долг? Что со мной будет?" И так далее. Мало хорошего. Будь я даже секретным агентом, и то не сумел бы скрыть свое удивление. Мне оставалось только пробормотать: -- Да. Видимо, то же самое хотела сказать Виллатале. "Грун ту молани" было отправной точкой. -- Мне знакомо этот термин, используемый арневи,-- сказал король.-- "Грун ту молани". Жажда жизни. Но это -- еще не все. Человеку, Хендерсон- Сунго, нужно нечто большее. Я хочу вам кое-что показать -- без этого вы никогда не поймете мою жизненную цель и мировоззрение. Идемте со мной. -- Куда? -- Не скажу. Вы должны мне доверять. -- Да, конечно. О'кей. Полагаю... Но ему было нужно только мое согласие. Он встал. Тату, сидевшая у стены в надвинутой на глаза пилотке, тоже встала. ГЛАВА 16 Из этой маленькой комнаты мы попали в длинную галерею, огороженную тростником. Тату последовала за нами. Король рванул вперед, оставив меня далеко позади. Я ускорил шаг -- и тотчас почувствовал, как сильно пострадали накануне мои босые ступни. Так что я еле ковылял, а мужеподобная Тату, с ее тяжелой поступью, наступала мне на пятки. Футов через пятьдесят нам попалась другая дверь. Генеральша подняла здоровенный засов. Он был из дерева, но, очевидно, не легче железного, потому что у женщины слегка подогнулись ноги, но она-таки взяла вес. Король юркнул в дверь. Последовав за ним, я увидел довольно широкую лестницу, уходившую во тьму. Оттуда дохнуло затхлостью и плесенью. Но король безбоязненно ринулся вниз. Я подумал: чего нам не хватает, так это шахтерской лампы и канарейки*. Но ничего не поделаешь, капитан Хендерсон, надо спускаться! В этот момент я сознательно старался пробудить в себе мой боевой дух. Я крикнул: "Король!"-- но не дождался ответа. Разведя руки в стороны, я поискал перил или хотя бы стены, но ничего не нащупал. Хорошо хоть ступеньки были широкими и гладкими. Когда Тату с лязгом водрузила засов на место, запирая нас снаружи, мрак стал кромешным. Мне оставалось только спускаться или сесть на верхнюю ступеньку и дожидаться короля, рискуя потерять его уважение и все, чего мне удалось добиться благодаря победе над Муммой. Так что я продолжал осторожно спускаться, мысленно уговаривая себя: "Не теряй веры, Хендерсон. Не теряй веры". Наконец впереди забрезжил свет, и я увидел нижний конец лестницы. Мы очутились в подвальном помещении под дворцом; свет шел из узенькой, как бойница, щели над головой. Как оказалось, лестница еще не кончилась, а только сделала поворот. Нам стали попадаться разбитые ступеньки; в просветы пробивалась трава. Я опять не выдержал: ___________ * Имеется в виду обычай пускать перед собой в шахту канарейку -- птицу, более других чувствительную к свежему воздуху. Если канарейка выживет, воздух в шахте пригоден для дыхания. Прим. переводчика. ________________ -- Ваше величество! Вы здесь? Эй, ваше величество! Снизу не донеслось ни звука; только ветер развевал в воздухе паутину. Я продолжил спуск. Нижние ступеньки оказались земляными. Мне вспомнилось потрясение, испытанное мною в Баньоле-сюр-Мер, когда я увидел в аквариуме ту тварь, прижавшую голову к стеклу. Постепенно стены расширились, образуя что-то вроде пещеры. Слева от себя я увидел черный вход в туннель; туда меня определенно не тянуло. Напротив стояла полукруглая стена с приоткрытой дверью. Король успел войти внутрь, но одной рукой все еще держался за косяк. Я хотел было спросить, куда мы направляемся, но оттуда послышалось львиное рычание, и надобность в ответе отпала. Я понял: он ведет меня в клетку льва -- очевидно, не того, которого обязан был добыть, чтобы стать полноценным королем. Я замер, как вкопанный. По всей видимости, мне тоже предстояло войти в клетку. Ни за что на свете! Доверие доверием, но как бывший солдат, я не мог не искать путей к отступлению. Наверху меня ждала запертая дверь. Тату ни за что не выпустит меня отсюда, а льву ничего не стоит в несколько прыжков догнать меня и обагрить морду моею кровью. На первое будет печень: хищники всегда начинают с этого вкуснейшего, жизненно важного органа. Другой путь вел в туннель, который наверняка приведет меня еще к одной запертой двери. Я стоял в этих несчастных зеленых штанах, надетых поверх нестиранных трусов, и размышлял, Рычание стало громче. Послышался голос короля: он разговаривал со зверем на варири, временами -- очевидно, ради меня -- переходя на английский. -- Ну-ну, милая. Не надо нервничать. Вот так, моя куколка. Итак, в камере была львица, и он ее успокаивал. Потом, не повышая голоса, обратился ко мне: -- Хендерсон-Сунго, она знает о вашем присутствии. Медленно, шаг за шагом, подойдите ко мне. Я сделал шаг вперед. Не стану отрицать: в этом сыграло определенную роль тяжкое бремя, лежавшее на моей совести после нападения на кота, подброшенного мне бывшими квартирантами. Король пошевелил пальцами, подзывая меня к себе. Я сделал несколько малюсеньких шажков. Отрывистые звуки, издаваемые зверем, впивались в меня колючками. Постепенно я смог разглядеть его целиком -- с хищной пастью, ясными глазами и массивными лапами. Король взял меня за руку и слегка подтолкнул к львице. Она подошла и ткнулась в меня мордой. Я ахнул. -- Не дергайтесь,-- предупредил король и снова ласково заговорил с львицей: -- Спокойно, куколка, это Хендерсон. Львица была довольно крупной -- нам до пояса. Она потерлась о ногу Дахфу и принялась обследовать меня. Я почувствовал ее нос у себя под мышкой, а затем между ног; от этого мой бедный член скукожился и устремился в естественное укрытие под брюхом. Не отпуская моей руки, король продолжал уговаривать львицу. От волнения я прикусил внутреннюю сторону щеки и от боли закрыл глаза, приготовившись к страданию. Однако львица оставила в покое мои половые органы и возобновила ходьбу. -- Все в порядке, Хендерсон-Сунго,-- заверил король.-- Вы ей понравились. -- Откуда вы знаете? -- Откуда я знаю?-- переспросил он, делая ударение на "я".-- Еще бы мне не знать: ведь это же Атти! Не правда ли, какая красавица? Стойте смирно, мистер Хендерсон-Сунго, не шевелитесь. Он старался внушить мне уверенность, но был столь явно очарован своей львицей, так жаждал показать мне, какие у них замечательные отношения, что я не мог не тревожиться. Слишком большое доверие приводит к плачевным результатам. Если это не так, значит, весь мой жизненный опыт ни черта не стоит. Он отвел львицу подальше от меня -- туда, где на довольно высоких столбиках держалось что-то вроде деревянной платформы. Там он сел, положил ее морду себе на колени и стал гладить и почесывать. Я по-прежнему стоял не шевелясь, даже не стал поправлять шлем, который сполз мне на лоб, сморщенный от напряжения. Король просто таял от блаженства. Приняв свою любимую позу -- полулежа, с опорой на локоть, -- он положил ногу львице на спину. Этот жест привел меня в состояние ужаса пополам с восторгом. Затем король вытянулся на платформе во весь рост. Не стану описывать его манеру расслабленно лежать, скажу лишь, что эта поза была доведена Дахфу до степени искусства. Возможно, он не шутил, говоря, будто обязан своей силой привычке как можно больше лежать. Львица принялась вышагивать взад и вперед, время от времени поглядывая в мою сторону. В этом взгляде не было злобы, направленной против меня лично, однако сверкавшая в них природная свирепость всякий раз бросала меня в дрожь. Я не мог избавиться от мысли, что ей известно о моем гнусном покушении на кота. Что, если меня ждет судный день, а вовсе не момент истины? Тем не менее, у меня не было выбора -- только стоять и ждать. -- Закройте, пожалуйста, дверь, мистер Хендерсон-Сунго,-- попросил король.-- Открытая дверь действует ей на нервы. -- А это не опасно -- двигаться? -- Нет -- только осторожно. Она будет делать только то, что я велю, и ничего больше. Осторожно приблизившись к двери, я испытал сильнейшее искушение дать деру. Но мог ли я рисковать близостью с королем? Так что я закрыл дверь и со вздохом подпер ее спиной. -- Теперь идите сюда. Маленькими шажками. Я стал медленно приближаться, в душе проклиная монарха с его окаянной львицей, чей хвост при ходьбе качался с размеренностью маятника. Посреди камеры я остановился. -- Ближе,-- подбодрил меня Дахфу.-- Она должна к вам привыкнуть. -- Если я раньше не сдохну. -- Ну, что вы, Хендерсон. Она будет благотворно влиять на вас -- так же, как на меня. Когда я очутился в пределах досягаемости, он схватил меня за руку и втащил на платформу. -- Да не дрожите вы так, Хендерсон-Сунго. Лучше полюбуйтесь ее красотой. Не думайте, что я подвергаю вас испытанию ради спортивного интереса. Вам кажется, это промывание мозгов? Запугивание? Клянусь честью, ничего подобного! Не будь я абсолютно уверен в своем контроле над ситуацией, не привел бы вас сюда. Он положил руку с гранатовым перстнем на спину зверю. -- Оставайтесь на месте. Неожиданно он спрыгнул с платформы и очутился в центре камеры. Львица прыгнула вслед за ним. Там она по его приказу легла на спину и открыла пасть. Он безбоязненно сунул туда руку. Снова велел ей встать. Подполз ей под брюхо и повис, обвил ее руками и ногами. Львица принялась ходить взад- вперед. нося короля под брюхом. И я еще думал, что видел мир со всеми его странностями! Но такого я даже представить себе не мог. Вот это мастерство, вот это доблесть! Очевидно, львица думала так же. Более того -- она любила этого парня. Она его любила! Своей звериной любовью. Я тоже почувствовал себя покоренным. Да и могло ли быть иначе? -- Сроду не видел ничего подобного! Король разжал ноги и руки и упал на пол. Коленом оттолкнул Атти и одним прыжком взлетел на платформу. Львица тотчас запрыгнула туда же и примостилась рядом. -- Ага, Хендерсон, вы изменили свое мнение! -- Это другое дело. Совсем другое. -- Но, я вижу, вы все еще боитесь? Я собрался было отрицать, но закашлялся и поднес ко рту кулак. А откашлявшись, пробормотал: -- Это рефлекс. Львица снова принялась бегать вдоль платформы. Когда она поравнялась с нами, король взял меня за запястье и прижал мою ладонь к звериному боку. От соприкосновения с шерстью по пальцам побежали искры. Ощущение было такое, словно мне в руку ударила молния и разрядилась в области сердца. -- Ну, вот вы до нее и дотронулись. Что вы чувствете? -- Что чувствую? Ох, ваше величество, умоляю -- не все сразу! Я стараюсь изо всех сил! -- Действительно, я взял слишком быстрый темп. Хочу в кратчайший срок покончить с вашими проблемами. Я понюхал свои пальцы и ощутил специфический запах львицы. -- Послушайте. Я сам страдаю нетерпением. Но это -- предел того, что я могу вынести за один раз. К тому же, у меня на лице свежие царапины -- как бы зверь не почувствовал запах крови. Если я правильно запомнил, в этом случае его никто и ничто не удержит. Дахфу, этот великолепный дикарь, рассмеялся. -- Хендерсон, вы восхитительны! Знаете, на свете немного людей, которые дотрагивались до льва! "Я бы преспокойно прожил без этого",-- вертелось у меня на языке, но, поскольку он был такого высокого мнения о львах, я придержал эти слова при себе. -- И до чего же вы напуганы!-- продолжал король.-- Какая прелесть! Я никогда не встречал столь явно выраженного страха. Знаете, многие сильные люди обожают эту смесь страха и восхищения. По-моему, вы -- из их числа. Кроме того, я обожаю вашу манеру шевелить бровями. Они великолепны! И этот синюшный цвет лица, и надутые щеки, и чересчур растянутый рот. А что было, когда вы заплакали! Дивное зрелище! Сделав еще несколько замечаний о моем носе, животе и форме колен, король сказал: -- Мы с Атти помогаем друг другу стать лучше. Присоединяйтесь к нашей компании. -- Правильно ли я понял, ваше величество: у вас есть какой-то план относительно меня и львицы? -- Да, и в ближайшее время вы все узнаете. -- Только давайте не будем торопиться. Не знаю, сколько еще выдержит мое сердце. -- Что ж, пожалуй, на сегодня с Атти достаточно. Король потянул за веревку и при помощи допотопной лебедки открыл дверцу, ведущую в другую, внутреннюю клетку. Атти послушно прыгнула туда, и это меня поразило. Ведь ни одно существо кошачьей породы ни за что не переступит порог иначе как по собственной воле и своим собственным манером. Впрочем, Атти не стала исключением: какое-то время она то входила, то выходила, пока король терпеливо удерживал веревку. И наконец исчезла за дверью. Мне снова вспомнилось пророчество Даниила, сделанное Навуходоносору: "Тебя отлучат от людей, и обитание твое будет с полевыми зверями". От моих пальцев все еще исходил запах льва. Время от времени я нюхал их и вспоминал то лягушек арневи, то коров, то кота, которого пытался прикончить, -- не говоря уже о свиньях. Видимо, это пророчество касалось таких, как я, -- не способных ужиться с людьми. После небольшого отдыха Дахфу дал понять, что готов продолжить разговор. -- Ваше величество, вы обещали объяснить, почему мне будет полезно общаться с этой львицей. -- Я охотно пролью на это свет, но сначала позвольте рассказать вам кое-что о львах. Я поймал Атти год назад, для этого у варири существует специальная методика. Участники охоты бьют в колотушки и таким образом загоняют зверя в специальный загон -- так называемый "гопо". Потом его оттесняют из широкого конца "гопо" в узкий. Там имеется западня. Поймать зверя должен я, король. Так я добыл Атти. По закону я не имею права ловить какого-либо другого льва, кроме Гмило, моего отца. То, что я привел сюда Атти, было встречено в штыки. Особенно Бунамом. -- Они что, спятили, эти ребята?-- удивился я.-- Они не заслуживают такого правителя! Вы могли бы управлять гораздо бОльшим государством. Король был польщен, однако продолжил: -- Тем не менее, кое-кто доставляет мне немало хлопот. Это в первую очередь Бунам, мой дядя Хорко и еще несколько человек, не исключая королевы- матери и кое-кого из жен. Ибо, мистер Хендерсон, есть только один лев, присутствие которого допускается в городе, -- покойный король. Остальные считаются колдунами, способными причинить немало бед. Главная причина, почему покойный король должен быть пойман своим преемником, состоит в том, что ему нельзя