дет искать нового ритма, оно уже давно нашло свою мелодию. Зачем же ее менять, когда на ее создание ушли годы?" Внезапно ему захотелось курить, и он попросил у официанта пачку сигарет. -- Мы не продаем сигареты. -- А вы не дадите мне закурить? -- Я бросил. -- Я тоже, но... -- Пойду спрошу. Николя заметил синюю пачку "Данхилла" у женщины, сидящей рядом с ним за стойкой бара. Рискуя растерять все свои принципы, он был готов выбрать настоящие, крепкие сигареты, какие курил пять лет назад. Официант протянул ему "Кравен" без фильтра, он поднес ее к губам, понимая, чем рискует -- если он выкурит эту одну-единственную сигарету, за ней последуют тысячи других, гораздо хуже. В некоторые утра, когда его одолевал страх, сигарета могла иметь привкус смерти. Рядом с бокалом соседки Николя заметил "зиппо" (впервые он видел женщину с бензиновой зажигалкой) и позаимствовал ее. Перед тем как зажечь сигарету, он опять засомневался, как раз чтобы выпить еще рюмку водки. А если он в конце концов не настолько предсказуем? А вдруг после этой сигареты он выкурит только пару-тройку, просто чтобы увеличить удовольствие от опьянения? А если именно он, Николя Гредзински, победит там, где все остальные потерпели поражение? Переиграет сценарий, написанный давным-давно, положит на обе лопатки заядлых курильщиков и раскаявшихся любителей табака. Некоторое время он смотрел на пламя зажигалки, потом наконец прикурил сигарету, набрал полные легкие дыма и шумно выдохнул. А там видно будет. Была уже половина первого, а в баре прохладно и светло как днем, вентилятор пожирал выдыхаемый им дым, рюмка не оставляла никаких следов на деревянной стойке, первая встреча завтра назначена только на десять утра, поэтому ничто не помешает ему выпить последнюю рюмку. С каждой новой затяжкой легкие пары дорогих духов достигали его ноздрей. Николя с удивлением украдкой понюхал свои пальцы, которые должны были пахнуть бензином. Не спрашивая разрешения у соседки, он взял ее зажигалку и пристально осмотрел ее со всех сторон. -- Вы что, вместо бензина заправили ее духами? -- Miss Dior. Бензин очень вонючий. А духи горят так же и к тому же дают красивое голубее пламя. Ее глаза тоже были голубыми, нужно было только приглядеться к ним повнимательнее, что он и сделал. На самом деле ее глаза притягивали к себе, но она даже не кокетничала. Николя захотелось увидеть ее лицо при дневном свете, что-то подсказывало ему, что этот стальной взгляд противоречит горячей гармонии ее матовой кожи и каштановых волос. В обычное время он бы уже давно промямлил какую-нибудь банальность и смущенно потупился бы, захваченный врасплох, не в силах ответить на невинное очарование странной девушки. Но сегодня вечером он -- сигарета в зубах, полнейшая невозмутимость -- смотрел ей прямо в глаза, не пытаясь нарушить молчание отточенными фразами, и наслаждался утекающим мгновением, не стараясь ничего предпринять. -- Как вы думаете, с водкой тоже получится? -- спросил он. Она улыбнулась. Николя стало любопытно, что она пьет, и он наклонился к ее стакану: -- Что это? -- Вино. -- Вино, -- удивленно повторил он. -- Знаете, такая красная терпкая жидкость, которая меняет поведение людей. -- Я не знал, что его подают в барах. Надо вам сказать, что я новичок в этих делах. -- В каком смысле? -- Вчера вечером я попробовал алкоголь первый раз в жизни. -- Шутите? -- Вчера состоялась моя первая попойка. Несмотря на невыносимый привкус искренности, она отказывалась верить. -- Клянусь, это правда. Сегодня утром у меня даже было похмелье. -- И как вам? -- Хотелось чего-нибудь газированного. -- И что? -- Выпил перье. -- Помогло? -- Весь день ходил какой-то квелый. -- Не стоит говорить это новичку, но самое лучшее средство -- это пиво. Грустно, но помогает. -- Как же вам повезло, что вы так поздно начали. У вас печень, как у младенца, желудок, который переварит что угодно, сердечно-сосудистая система, которая еще долго не откажет. На вашем месте я бы отправилась в путешествие, чтобы перепробовать все сивухи в мире -- все они дают совершенно разный эффект, и никогда не знаешь, к чему что приведет. Мне кажется, вы похожи на искателя приключений. -- А куда вы посоветуете? -- Я пью только вино. Немного, но обязательно хорошее. В этом баре отличный погреб, такая редкость для ночных заведений. -- Меня зовут Николя Гредзински. -- Лорен. На ней был тонкий серый свитер, длинная, до щиколоток, черная юбка, на правом запястье -- уйма браслетов, черные кожаные с тканевыми вставками туфли. Выступающие скулы и темные круги под глазами не свидетельствовали об усталости, но делали лицо более утонченным. Ее слегка золотистая кожа на лбу и щеках была чуть темнее. Кожа итальянки и славянские черты. Единственное лицо, которое навсегда отпечаталось на сетчатке Николя. -- Чем вы занимаетесь? -- спросил он. И тут все кончилось. Мгновения нежданной милости оборвались именно в эту секунду. Она спросила счет, вынула деньги, положила в сумку сигареты и зажигалку. -- Я никогда не отвечаю ни на какие личные вопросы. Захваченный врасплох Николя не знал, как вернуть все на круги своя. Он предложил выпить по последней, но она сухо отказалась, сгребла сдачу и ушла не обернувшись. Перед уходом Николя выпил последнюю рюмку водки, чтобы проверить, так ли она помогает забыть неудачи, как праздновать победы. ТЬЕРИ БЛЕН Он довольно долго выбирал между "Трауром" и "Учетом". Из суеверия он отверг первое, так и не решился на второе, в результате нацарапал маркером на картонке "Закрыто по техническим причинам". Приклеивая объявление скотчем к стеклянной двери, он задумался, сколько времени могут провисеть эти "технические причины", пока взволнованные соседи не вызовут полицию. -- Он нам очень нравился, месье комиссар. Я заподозрила неладное, как только увидел эту записку, раньше Блен никогда не закрывал свою мастерскую. Тьери прямо-таки видел, как мадам Комб разыгрывает эту сцену, надеясь найти разлагающийся труп за листом плексигласа. И запоздалая героиня, гордясь своей проницательностью, по такому случаю (о котором она давно мечтала) перейдет наконец от автопортретов к натюрмортам. Блен не доставит ей такого удовольствия, ему нужно всего несколько часов, чтобы провести свои изыскания, и он рассчитывал вернуться до вечера. Он выбрал не самый короткий путь, а тот, который позволял увидеть небо и Сену. Приклеивая записку, Тьери почувствовал странное ощущение свободы. Он только что совершил небольшую революцию, нарушил установленный порядок вещей. Какой бы безобидной ни была записка -- это "закрыто по техническим причинам" стало мутным пятном в его насквозь прозрачной жизни, секретом, которым он не мог ни с кем поделиться, публичной ложью. Не хватало мелочи, чтобы отрезать дорогу назад. Тьери вошел в здание газеты и направился в справочный отдел. Ему предложили подождать, усадив на продавленный диванчик рядом с автоматом для кофе и переполненной окурками пепельницей. Он заинтригованно следил за мельтешением людей, которых он скопом принял за журналистов. Тьери не мог постичь саму идею, что работать не всегда приходится в одиночестве. Если бы боги и дьяволы дали ему силы сконструировать человека, каким он хотел бы стать, это точно был бы самый одинокий человек на свете. В тепле своего уединенного кабинета, забаррикадировавшись в отчужденности безумца, поддерживаемый теми, кто считает, что все вокруг всего лишь иллюзия. Тот человек жил бы инкогнито среди своих современников, молясь о том, чтобы обман длился как можно дольше. -- Я хотел бы посмотреть все статьи в вашей газете, посвященные частным детективам. Он произнес "частным детективам" так, словно сами слова были виновниками смуты, провозвестниками хаоса. Они резонировали с "закрыто по техническим причинам". Блену эти слова казались компрометирующими, восхитительно опасными. Не то чтобы он шел на поводу У своей паранойи, но в ней он видел признак решительности и обещание принять всерьез задуманное приключение. Архивистке, попивающей кофе, даже и в голову бы не пришли все эти соображения. Она поколдовала над клавиатурой и распечатала все тексты, в которых за последние двенадцать лет появлялись слова "частный детектив". Меньше чем через час Тьери Блен, обложившись бумагами и вооружившись маркером, устроился за столом городской библиотеки. Здесь он нашел книгу, которую цитировал автор одной из статей -- довольно занудная история профессии, Блен пролистал ее за двадцать минут, но тут же приводилась исчерпывающая библиография. К середине дня он уже стал специалистом по этому вопросу, его возбуждала мысль о том, что он разыскивает сведения о людях, разыскивающих сведения. Разобраться с техникой ему помогла студентка, которую развеселил этот недотепа перед экраном компьютера, где фланировали мириады сайтов, более или менее связанных с темой. Его разыскания продвигались быстрее, чем предполагалось, он собрал уже впечатляющее количество документов, в качестве сопровождения инструкцию по использованию, ссылки на остальные статьи, их было даже больше, чем хотелось бы. В книжном магазине он спросил "Частный детектив сегодня", эта книга считалась наиболее достойной доверия, когда речь шла о профессии, легендах вокруг нее, реальных происшествиях, о правовой системе. У Тьери еще осталось время вернуться в "Синюю раму", чтобы спрятать бумаги и разорвать записку "Закрыто по техническим причинам". Он был уверен, что никто не заметил его отсутствия. Больница находилась на границе затерянного пригорода, между домом престарелых и наполовину облезлым футбольным полем. Уже темнело, когда Тьери припарковал машину на улочке, идущей вдоль здания, и вошел в холл, когда начали загораться неоновые вывески. -- У меня встреча с профессором Кенигом. -- Как вас зовут? -- Поль Вермерен. Ну вот, он и сказал. Назначая встречу по телефону, ему удалось легко произнести это имя, но очная ставка куда серьезнее. -- Подождите, пожалуйста, месье Вермерен. Взволнованный Тьери остался в одиночестве в зале ожидания. Когда барышня произнесла это имя, сердце у него забилось так, будто он пересек границу с чемоданом, полным стихийных бедствий, Поль Вермерен родился сегодня, 28 июля в 19.30, секретарша больницы, сама того не зная, приняла роды. С этих пор это день его рождения. Блен больше не мог дать задний ход. Он сыграл с самим собой ученика дьявола, не обманув никого, и какая разница, что закон это запрещает. Профессор Кениг пригласил его в свой кабинет, оказавшийся обычной комнатой со столом посередине. -- Вы у нас впервые, месье Вермерен, -- произнес врач, глядя на него по возможности безразлично. -- О чем речь? "Мне сорок лет, и я хочу доказать, что бывает жизнь после жизни". -- Я хотел бы изменить свою внешность. Врач чуть заметно моргнул -- секундное размышление. -- Объясните, пожалуйста, свое решение. -- Это не так просто... Мне все труднее и труднее выносить свое лицо. Я хочу его изменить, кажется, это возможно. -- Можно исправить мелкие дефекты, которые вас раздражают, но, похоже, вы имеете в виду нечто более радикальное. -- Только не говорите мне, что я первый прошу вас о чем-то подобном. -- Кто вам меня рекомендовал? -- Я нашел вас в адресной книге. -- В адресной книге... Взгляд доктора утратил странную неподвижность, и его выражение не слишком понравилось Тьери. -- Вы решились доверить свое лицо врачу, которого нашли по адресной книге? Кениг поднялся с кресла и жестом пригласил Тьери к выходу. -- Месье Вермерен, мне неинтересно, почему вы пришли к такому решению. Имейте в виду, что во Франции всего триста пластических хирургов, имеющих право делать подобные операции, но делают их две тысячи пятьсот. Среди них вы обязательно кого-нибудь найдете. И он решительно захлопнул дверь. На негнущихся ногах, так, словно его усыпил легкий запах эфира, Тьери вернулся к машине. Не зная, как выкрутился бы из этой ситуации Блен, он был уверен в одном: первое явление миру Поля Вермерена было плачевным. Несмотря на постоянные угрозы законодателей раз и навсегда решить вопрос, пока кто угодно мог вообразить себя частным детективом, без какого-либо диплома или образования, открыть агентство и без помех работать, или, например, не имея судимости, зарегистрироваться в префектуре. Короче, Блену было достаточно заменить на вывеске "багетная мастерская" на "частный детектив", и все дела. Большая часть информации, почерпнутая в прессе, повторялась, так что можно считать, что он уже освоил азы профессии, ее историю, повседневность, клиентов, цены и даже неприятные неожиданности. -- Что это за ксероксы? Надин неожиданно зашла за ним в "Синюю раму" -- внезапно появилась на пороге подсобного помещения, где на полу как раз были разложены все бумаги. Восемь дней он сортировал, подчеркивал, классифицировал, вырезал, ставил галочки и сжигал все, что казалось ему ненужным. Восемь дней он открывал новый мир, разрушая свой прежний и свою работу. От всевидящего ока Надин он прятал в шкаф свой "Справочник частного детектива", произведение, очищающее эту профессию от романтических штампов и рассказывающее о повседневных трудностях. В то утро он как раз читал интервью частного детектива, который говорил о своем занятии довольно сдержанно и по делу. Этот человек вызывал доверие и изобличал многие клише. -- Мне прислали документы о человеке, который изобрел "Кассандру" и "Карабин". -- Чего? Надин уже забыла, о чем спрашивала, и прохаживалась по мастерской в надежде найти что-нибудь вдохновляющее. -- Я встречался с этим парнем, когда работал в музее, он тогда только что придумал два типа рам, которые можно прикручивать прямо к стене. Если тебе и правда интересно, могу объяснить. -- Ты хочешь использовать эти рамы? -- спросила она, уставившись на оригинальную афишу "Лица со шрамом", для которой Тьери должен был до завтра сделать раму. -- Нет, просто я хочу понять, почему это придумал он, а не я. -- Как ты хочешь найти ответ на такой вопрос? -- Если бы ты видела тогда этого парня... Он казался таким посредственным, вечно словно не в своей тарелке, невозможно представить, что ему в голову пришла такая блестящая идея. -- Сводишь меня поужинать? С некоторых пор ложь занимала основное место в жизни Блена. Чем дальше, тем больше такая ложь становилась реальностью. Готовые идеи, присвоенные имена, исторические компромиссы -- эти неправды прошли проверку временем; никто больше не собирался их оспаривать. Может быть, однажды он сам поверит в парня из музея Орсэ, который придумал знаменитую раму "Кассандра", прикручивающуюся прямо к стене. Пока что он просто удовлетворил любопытство Надин. Тьери закрыл мастерскую, сел в машину и на автомате порулил в китайский ресторанчик, от которого она была без ума. Весь вечер он наблюдал, как она улыбается, орудует палочками, отменяет свои заказы. Обычно она бывала не так разговорчива, он терпеливо слушал ее подробный отчет о том, как прошел день. Их дороги должны были вскоре разойтись, он исчезнет для мира, а мир этого даже не заметит. Но ни в коем случае Тьери не хотел сделать Надин несчастной, заставить ее переживать его отсутствие, поступить так, чтобы его исчезновение стало для нее диктатом, обречь ее на сомнение, на надежду возвращения, воображать всевозможные ужасы, которые никто не сможет опровергнуть. Та, что говорила ему "Я тебя люблю", не должна страдать. Никогда не превратит он ее в женщину, которая ждет. Другой скоро заменит его в сердце Надин и будет заботиться о ней лучше, чем он. Ему надо только придумать конец их истории, до того как исчезнуть навсегда. Тьери смотрел, как Надин пьет маленькими глотками чай, и вспоминал, как они уговаривались перед переездом, словно уже когда-то жили в браке, словно наизусть знали, что такое супружеская жизнь и как ее можно продлить. Не пытаться изменить друг друга -- таково было правило номер один. Сегодня он уже и не знал, что думать об этом, но ясно одно -- гораздо более заманчивым для него оказалось измениться самому. Позже вечером они занимались любовью -- без особой страсти, подчиняясь молчаливому согласию уважать супружеские правила, не употребляя слово "эрозия" за неимением лучшего. Странное чувство вины. Почти четверть часа Тьери описывал круги вокруг телефона-автомата, набираясь смелости позвонить во "Всевидящий", самое старое и, вероятно, самое серьезное детективное агентство. Попросил к телефону частного детектива Филиппа Леалера -- в длинном интервью Тьери подкупили его объяснения и откровенность. Его не было, предложили соединить с кем-нибудь другим. Тьери предпочел перезвонить через пару часов. Принимая во внимание статью, он явно был не единственным желающим поговорить с Филиппом Леалером. Запасшись терпением, Тьери пошел в кафе читать свою библию о современных частных детективах. К концу рабочего дня ему удалось дозвониться до Леалера. -- Я читал в газете ваше интервью. -- Вы хотите встретиться? -- Да. -- Когда вам удобно? -- Прямо сейчас. -- Через полчаса ко мне должны прийти, так что это невозможно. -- Я тут совсем недалеко от вас. -- Если вы хотите поручить мне расследование, то это может занять больше времени, чем вам кажется. -- Все проще и сложнее одновременно. -- Десяти минут хватит? Леалер не был по-настоящему удивлен: именно так поступали все желающие ознакомиться с его профессией. Для начала он попытался предостеречь Блена от романтических историй и фантазий, которые приклеились к подошвам частных детективов. Он считал свою профессию одной из самых строгих, может быть, одной из самых стеснительных, иногда одной из самых тяжелых. Леалер заострил его внимание на окружающих шарлатанах, на многочисленных клише, на неопределенных побуждениях -- в общем, на всех тех пунктах, что Блен читал и перечитывал в собранных вырезках из газет и журналов. Но впервые он слышал об этом из уст человека, чьей профессией было следить за людьми на улице, наблюдать из машины в обнимку с термосом, фотографировать парочки, целующиеся на террасе кафе. Поглядывая на часы, Леалер закончил свою речь тем, что единственный способ стать детективом -- стажировка в соответствующем агентстве. Его агентство сейчас никого не берет, но он подумает. -- Мне сорок лет. Не слишком поздно начать? -- По здравом размышлении это скорее ваш козырь. Если вы все-таки пойдете на риск, как ваш покорный слуга, потерять личную жизнь. Это был пустой, больной дом, но все-таки он еще стоял. Иветта и Жорж Блены поселились тут практически сразу после встречи и в конце концов выкупили его за гроши. Здесь они поженились, здесь они выделили детскую для своего единственного сына, сюда вернулся Жорж однажды вечером, жалуясь на боль в левом плече. И на следующий день маленький Тьери увидел в доме кучу народу. А его мать, у которой обычно был готов ответ на любой вопрос, молчала. С тех пор они жили вдвоем, осужденные на этот сарай. Но в конце концов, это был домишко в пригороде с парой деревьев, со спокойными соседями -- а ведь столько детей в Жювизи довольствовались пустырем на окраине. Тот, кто задумал и построил эту халупу, даже не помышлял о благополучии людей, которые будут в нем жить. Пространство было разделено на три совершенно одинаковые комнаты, на три очень правильных квадрата -- две очень больших спальни и посередине гостиная с кухней, где невозможно было ходить и куда никто не собирался приглашать гостей. Обогревалось это все мазутом, запах был одуряющим, Иветте приходилось бегать за ним туда-сюда с канистрой, чтобы наполнить котел. Тьери пользовался решеткой -- еще совсем маленьким он научился жарить попкорн и каштаны. Полотна красного джута, скрывающие язвы стен и вспученного линолеума, представляли отличную площадку для игры в шары, гораздо лучше, чем слишком гладкие плитки. Ванная была холодной и без всякой вентиляции. У них не было чердака, только заброшенный погреб -- приводить его в порядок обошлось бы слишком дорого. Тьери никогда туда не спускался, он воображал, что живет над загадочной черной дырой, полной всего того, что рассказывают о погребах и подземельях. Повзрослев, он стал чувствовать себя неуютно в стенах своей комнаты. Он с радостью принимал приглашения приятелей, вечерами долго околачивался в парке, обедал в школьной столовой, совсем рядом с домом. Вечерами он слушал музыку в наушниках и воображал себя в Америке времен слушаемых дисков. Тьери уехал из дому сразу после выпускных экзаменов, сняв каморку в парижской мансарде в Домениле. Можно было начинать жить. Он возвращался в дом номер восемь по улице Жан-Перрен в Жювизи только по субботам -- навестить мать. Потом она уехала доживать и умирать туда, где родилась, -- в Ванде. Всю жизнь, зная семейные случаи, она боялась этого разрыва аневризмы. Блен припарковал машину у калитки на пустынной тихой улице, какой он всегда ее помнил, особенно после того, как исчезли собаки. Зеленые ставни были поедены ржавчиной, между плитками пробивался пырей. Тьери предпочел подождать на улице Келлера -- подрядчика из "Седима", заинтересованного в покупке и объединении пяти мелких участков земли, один из которых принадлежал Тьери. Агент был очень любезен, готов на любые притворства, лишь бы купить участок. Тьери держал его в неведении до последнего момента. В конце концов, он не был последним звеном в этой цепочке, была еще эта парочка голубков. Юные влюбленные вбили себе в голову идею "счастья по старинке", главным для них было иметь "свой дом". С уже полученным кредитом они могли себе позволить лишь небольшой домик, который бы рос по мере появления детей и свободного времени. Они дерзали, и им хотелось помочь. Несмотря на это, Тьери предпочитал заключить договор с "Седимом", чтобы обтяпать дельце с Келлером и, чуть снизив цену, получить наличные, которые понадобятся ему в ближайшее время. Кроме того, он не мог допустить, чтобы эти юнцы обосновались здесь, как когда-то его родители. Нужно бьшо во что бы то ни стало дать им возможность построить свой дом в другом месте, чистом, новом, далеком от плохих вибраций, от прошлого, которое проникает сквозь стены. Этот дом никогда не станет "их домом", как он не был домом Иветты и Жоржа. И последний момент, может, самый жестокий -- Тьери хотел увидеть, как дом рухнет. Тот, кем он станет, никогда не найдет себе места в жизни, если этот дом останется стоять, хотя бы даже просто в его памяти. В общем, этим прохладным октябрьским утром он прибыл сюда на спектакль. В восемь приехал пунктуальный бульдозер и повалил дом с одного раза. Зачарованный Тьери смотрел, как упали потрескавшиеся от влажности перегородки, как треснул сруб, как разлетелась черепица, словно карточный домик, как красные стены его комнаты смешались с эмалью ванны, как засаленная кухня разверзлась к небу, как комната родителей стала просто кусками штукатурки и стеновыми блоками -- кусочки мозаики его жизни перемешались и рассыпались в прах. Раковина, до которой он дотянулся, встав на стул, перевернувшись, упала на зеленый линолеум, помнивший его первые шаги. Ковер, повешенный отцом в гостиной, был завален остатками ступенек крыльца, на которое они все втроем выходили подышать душными летними вечерами. Под полотнами джута, которые отслаивались, словно мертвая кожа, снова появились обои в крупные цветы, а вместе с ними фотографии из семейного альбома -- Тьери в люльке. Челюсти бульдозера загребали и перемалывали его детство до полного исчезновения. Мотор наконец замолчал. Тьери прошелся по развалинам с единственной целью -- потоптать обломки, после чего навсегда покинул это место. Леалер объявился раньше, чем ожидалось, и оставил на автоответчике имя -- Пьер-Алан Родье. -- Нам приходилось работать вместе. Он решил отойти от дел и ищет стажера, чтобы скрасить одиночество. Он не будет платить вам, но научит всему, что нужно знать в нашей профессии. Я не рекомендовал вас ему, но предупредил, что вы позвоните. Не веря своим ушам, Тьери отдался на волю волн и стал ждать, когда что-нибудь его остановит. Он договорился о встрече на неделе. Агентство Пьера-Алана Родье примыкало к его квартире в довольно дорогом районе в восьмом округе. Старый ковер, письменный стол, компьютер, энциклопедии, за дверью навалены документы, в рамке -- тарифы, в другой -- портрет Видока. В свои пятьдесят восемь лет Родье оказался эдаким невысоким человечком, скорее худым, с пожелтевшими от табака волосами, седыми усами, усталыми глазами, но хитроватой усмешкой. Блен играл в открытую -- он багетчик, хочет сменить профессию, его тянет стать частным детективом. Родье поступил так же -- терпение уже не то, что раньше, ему нужен компаньон, ему хотелось бы передать свой опыт, до того как откланяться. Кандидат должен быть готов работать днем и ночью и по выходным. Он не дал Блену опомниться, чтобы обговорить условия. -- Когда вы можете начать? -- Довольно скоро. -- Завтра в семь? -- ?.. -- Улица Ренн, дом семьдесят. Это будет ваша первая слежка. -- Что? -- Это единственный способ научиться. НИКОЛЯ ГРЕДЗИНСКИ Так, значит, это алкоголизм? Ему всегда говорили, что у пьяниц множество проблем со здоровьем: сосуды, органы, кожа источены и окислились -- жертвы медленного разложения, все тело источает резкий болезненный запах, и все это ведет прямиком к жалкому концу, когда над могилой несчастного произносят приговор: "Он пил". Но для Николя все это не шло ни в какое сравнение с настоящей драмой алкоголика -- унынием, проникающим до самой глубины души, с того момента как он открыл глаза, угрызениями совести за то, что накануне он наконец был счастлив. В конце концов, это единственное, за что стоит платить слишком дорого. Людям, постоянно охваченным тревогой, следовало бы запретить алкоголь, они слишком легкие жертвы -- они настолько слабы, что верят -- всего на один вечер, -- что имеют право на свою порцию счастья. Ничто не помогало: ни обжигающий душ с сильной струей в лицо, ни кофе, ни газировка, ни аспирин, ни святой дух, ни клятвы никогда больше не притрагиваться к спиртному. Николя обещал себе, что он ни за что снова не будет переживать муки бесконечного похмелья. Проходя мимо кафе, он вспомнил о совете, которому лучше не следовать. -- Стакан пива, пожалуйста. Он сказал это машинально, не отдавая себе отчета в сутолоке кафетерия, над которым витал аромат кофе. Потом передумал и попросил банку Heineken, которую предусмотрительно сунул в портфель. Едва переступив порог своего кабинета, он приложил ко лбу холодный жестяной цилиндр. Горячий душ не помог, но теперь он мог бы поклясться, что тиски слегка ослабли. Он жадно выпил пиво, словно холодную воду после спортзала. Секундой позже Николя вышел из ступора и поверил в чудо. -- Николя, у тебя есть свободная минутка? В проеме двери возник Мерго из бухгалтерии -- держась за ручку двери, он с удивлением взирал на коллегу, поглощающего пиво огромными глотками. -- Постучать не мог? Ты что, никогда не видел, как человек пиво пьет? Можешь не смотреть на часы, сейчас ровно девять тридцать утра. Обескураженный Мерго закрыл дверь. Не испытывая ни малейших угрызений совести, Николя допил последние капли, прислушиваясь к тому, какое впечатление произведет пиво на его депрессию, и ничто в мире не могло помешать этому чувству освобождения. Он удобно устроился в кресле, в тепле, полуприкрыв веки, на полдороге между двумя мирами. Все, что он помнил, -- это разговор с девушкой в баре. Если бы он все не испортил, возможно, он проснулся бы рядом с ней сегодня утром. И весь день бы прошел под знаком этого нежного воспоминания, пропитанного ее духами. Никогда еще судьба не давала ему пережить подобные мгновения. Все женщины, которых он знал, были частью окружающей среды и оказывались в его объятиях в силу тех или иных причин: встречи, которые должны были состояться, -- иногда запланированные, другие не то чтобы очень неожиданные, женщины, находившиеся там же, где и он, и дававшие ему об этом знать. В общем, Николя был не из той породы мужчин, что заходят в бар пропустить стаканчик, а выходят оттуда под руку с очаровательной девушкой. Вчера он упустил свой единственный шанс стать именно таким человеком, которым он всегда восхищался. Чем вы занимаетесь? Почему вчерашняя девушка так взбеленилась от этого невинного вопроса? Николя вроде был не настолько пьян, чтобы опустить все штампы, которыми люди считают себя обязанными обмениваться в подобных случаях, но этот вопрос был самым что ни на есть обычным. Он даже не очень хотел знать, чем она занимается, у него была к ней масса других, более важных вопросов. Чем вы занимаетесь? Головная боль идет отсюда. Угрызения совести от того, что он не смог помешать себе быть тем, кем он был всю жизнь, сожаление, что он не тот человек, что заходит выпить, а выходит из бара под руку с очаровательной девушкой. Он чуть было не стал таким мужчиной, у него уже появились эти жесты, это лукавство, чувство времени, и уже практически заговорил на языке этого человека. Он попытался убедить самого себя: заговорить с женщиной в баре -- это все равно что отправиться куда-то в тумане, хроника объявленного кораблекрушения, постыдное пробуждение. В эту секунду сидящая перед тобой женщина -- не единственное существо в мире, а единственный человек, которого бы ты хотел видеть на другом конце света. Мгновение ужаса. "В конце концов, что я об этом знаю?" -- с полным правом спросил он себя, потому что с ним-то этого никогда не случалось. Пиво оказалось гораздо эффективнее всего остального, у Николя было странное ощущение, что его мозги вернулись в нормальное состояние. Он понемногу вылезал из своей оболочки изнеможения, день мог начинаться. -- Алло, это Мюриэль. Вы не знаете, где месье Бардан, ему звонят? -- Он должен вернуться сегодня. -- Мне так неудобно, этот человек звонил уже несколько раз. В ту минуту, когда он меньше всего ожидал этого, Николя почувствовал приближение легкой эйфории. Внезапно захотелось подшутить. -- Кто это? -- Месье Веро, из Vila pharmaceutique. -- Переключите его на меня. -- Но... он же спрашивает месье Бардана... -- Я как раз занимаюсь их документами и не хочу в последнюю минуту сесть в лужу, только потому что его нет на месте. Фармацевтическая Vila в связи со слиянием с фирмой Scott обратилась ко многим агентствам, в том числе и к "Парена", для создания нового имиджа, включая новые имя и логотип. Бардан зарядил дизайнеров, не объяснив им четко задания, побуждая их импровизировать. -- Месье Верно? Я Николя Гредзински, заместитель Алена Бардана. Я просмотрел вашу документацию, и, насколько понимаю, вы недовольны графическими изображениями, предложенными нашим художественным отделом. Ему было абсолютно наплевать на место шефа, он просто хотел найти ошибку. Больше чем когда-либо Бардан казался ему бестолочью, способной проворонить очередной контракт. -- Вы в курсе дела? -- Да, и мне кажется, что вы не правы. -- ?.. -- Проблема в том, что вы хотите красиво, а мы предлагаем вам эффективно. Логотип, который мы для вас сделали, не "красивенький", но послужит вам еще лет сто точно. -- Если я правильно понимаю, вы только что сказали, что у меня нет никакого вкуса. -- Нет, я бы даже сказал, что у вас его в избытке. Если вы потребуете "красоты" от наших конкурентов, они вам это сделают. Да что там, они вам соорудят что угодно, лишь бы сохранить клиента. -- ?.. -- Если честно, вам нравится оформление Pepsi? Зато миллиарды долларов в год. Реклама кофе Mariotti чудесна, Рафаэль все-таки -- так они разорились в прошлом году. Я могу вам сказать, потому что это наши клиенты. Они хотели Возрождения, они его получили. -- Я бы с вами согласился по поводу цвета, мне самому не слишком нравится этот ядовито-зеленый оттенок, слишком очевидный, слишком много в нем разочарования. Мне видится что-то более динамичное, алый, например. Можно поменять шрифт на более классический, сдержанный. А название вам какое предложили? -- Dexyl. -- Ужасно. Все эти искусственные, взаимозаменяемые, псевдосовременные названия совершенно неинтересны. Вам стоит воспользоваться слиянием, чтобы слить заодно и имена, почему бы вам не назваться, например, просто Vila-Scott. На упаковке аспирина у меня бы, например, такое название вызвало доверие. -- Вы отдаете себе отчет, что критикуете сейчас работу своих креативщиков? -- Хотите, чтобы мы сделали последнюю попытку? -- Послушайте... я... -- Я пришлю вам по факсу еще до обеда. -- Ну разве что посмотреть... -- Перезвоните мне, как только посмотрите? -- Обязательно. Извините, я не запомнил вашего имени. -- Николя Гредзински. Положив трубку, он расхохотался. Он только что испортил отношения с дизайнером, Бардан захочет снять с него скальп, только за то, что он поговорил с клиентом и изменил проект без его санкции. Продвижение Николя по служебной лестнице замедлится лет на двадцать. К его глубокому удивлению, ему было на это наплевать. Котлета с картошкой. Николя решил позволить себе графинчик красного вина. Шесть лет он работал на "Парена", но никогда не брал вина в столовой. Он поставил графинчик на поднос и в задумчивости остановился у сыров. Взял кусочек бри, понимая, что этого никто не заметит, но зато все обратят внимание на вино. Сесиль нашла столик на пятерых. Не успев сесть на место, Николя отметил косой взгляд Натали. -- Что это ты пьешь? -- Вино. -- Вино?.. -- Вино. Такая красная терпкая жидкость, которая меняет поведение людей. -- Ты пьешь вино? -- перехватил инициативу Юго. -- А я и не знала, что ты пьешь вино, -- заявила Сесиль. С застывшей улыбкой Николя пришлось вынести начало нездорового интереса. -- Я не "пью вино", просто привношу разнообразие в повседневную жизнь. А запивать сыр водой, согласитесь, как-то грустно в любое время дня. -- Думаю, не слишком вкусно, -- заметила Сесиль, принюхиваясь. -- Что, бри? -- Вино. -- А я от вина в обед засыпаю, -- сообщил Жозе. -- И оставшуюся часть дня я уже ни на что не гожусь. -- А я бы с удовольствием выпил, если бы не боялся, что у меня будет красная рожа и пахнуть, как от матроса. Николя не ожидал такого взрыва эмоций. Что бы они сказали, если бы видели вчера вечером, как он пил водку, а напротив него сидела женщина его мечты с бокалом выдержанного божоле и "зиппо", заправленной Miss Dior. Николя внезапно почувствовал, что между ним и остальной частью стола прошла трещина, пока не слишком заметная, но вполне реальная. Его крошечный островок отделился от континента и начал медленно дрейфовать в одиночестве. Первый раз в жизни на него смотрели как на человека, который пьет. И не последний, подсказывала интуиция. Николя не пошел с коллегами в кафе, запаху кофе он предпочитал более пикантный аромат Cote-du-Rhone. "Я пью только вино". Лорен произнесла это невероятно естественно, с той смесью серьезности и удовольствия, которое казалось выстраданным. В отличие от Жозе, Николя решил, что теперь-то он как раз может наконец взяться за работу. Даже больше: от избытка энергии с напылением оптимизма ему хотелось поприветствовать всех, с кем он работал все эти годы, не особенно вникая в детали. Но не хватило времени. -- Вас срочно вызывает месье Бардан, -- сообщила Мюриэль. -- Он наконец вернулся? Николя направился к кабинету шефа, чтобы покончить со всем этим раз и навсегда. То, что должно было случиться, случилось, но как-то грустно -- ему придется пережить среднего качества взбучку, ведь Бардан никогда не блистал талантами в области командования, не умел отдавать приказы, не владел искусством утонченных угроз. Диалог ему тоже был не нужен, он ограничивался тем, что пропускал мимо ушей все, что мог сказать Николя в свое оправдание. Единственным сюрпризом оказался приговор. -- Ваша ошибка слишком серьезна, чтобы я мог ее покрывать, поэтому вы пойдете со мной на совещание к директору. Я уже говорил об этом с Броатье. Все зависит от него. Никогда еще Николя не доводилось присутствовать на совещании с участием одного из пяти директоров "Группы", даже с главой его сектора, Кристианом Броатье. Авторитет Бардана среди художников слегка пошатнулся, и вот он решил устроить показательное выступление. -- Встретимся через пятнадцать минут на девятом этаже. Разбитый Гредзински направился к двери. Бардан дождался, пока он повернется спиной, чтобы нанести последний удар: -- Гредзински... Вы пьете? Николя не нашелся, что ответить, молча вышел из кабинета, спустился в "Немро" и заказал водки. Самое время выяснить, может ли он на нее положиться в трудную минуту. Бардан придумал новый метод наказания. Случай Николя теперь станет прецедентом -- профессиональная ошибка, стоившая миллион франков, именно таков бюджет контракта Vila. Он не стал смаковать или даже пить свою рюмку водки -- опрокинул ее одним махом. Он уже видел, как с завтрашнего дня будет стоять перед стойкой в дешевом кафе после целого дня пробежек по всему городу в поисках работы, чтения объявлений, улыбок начальникам отделов кадров и выслушивания их вежливых отказов. А потом час аперитива будет наступать все раньше и раньше, пока наконец Николя не поймет, что идеальное время для выпивки -- сразу после пробуждения. А он на это способен, сегодня утром убедился. Его встретила секретарша и проводила подождать в небольшую приемную, где уже болталось несколько сотрудников. Николя был не в лучшей форме, а потому, не соблюдая субординации, плюхнулся на кушетку, все равно это уже ничего не изменит в приговоре: он не получит лицензии, к тому же ему придется заплатить изрядный штраф. Для главаря Бардана все люди делятся на две четкие категории, и Гредзински относится ко второй. Но шеф не знал правила, которое хорошо усвоил вечный подчиненный Николя: спесивые однажды станут рабами. Другими словами -- чем больше ходишь по головам слабых, тем больше придется лизать ноги сильных мира сего. Броатье поздоровался со всеми изящным кивком, что позволило ему не пожимать столько рук, и предложил им пройти в зал заседаний. Николя направился в дальний угол, как плохой ученик, каким он, собственно, и был, и обнаружил, что комната странно пуста -- ни блокнотов, ни бутылок с водой, ни маркеров, ни проектора, только огромный круглый стол из розового мрамора и такой же пустой камин. В череде всех этих строгих дорогих костюмов нельзя было не заметить знаменитую Алису, прекрасную мавританку лет пятидесяти, помощницу и практически правую руку патрона. Никто даже не намекал на то, что они любовники, что показывало истинное влияние этой дамы. Один из заместителей Броатера взял слово, но Николя не слушал: в отличие от остальных ему не надо было понимать, о чем идет речь, ни думать об этом, предвидеть или вникать в решения собрания. Как лентяя, который обычно не слушает объяснений учителя, Николя просили дождаться своей очереди получить линейкой по рукам, перед тем как выйти из зала. -- Krieg поручит нам делать их передачу только при условии, что мы сможем организовать им поддержку в министерстве. В то же время мы знаем, что Дьелефис из Crosne & Henaut в прекрасных отношениях с главой к