не сторонник моногамии. Пьет много чая и умеет готовить прекрасные овощные блюда. И, разумеется, пользуется духами с запахом ванили. Я не мог не испытывать волнения при чтении этих страниц, но не представлял, стоит ли нам гордиться, что мы породили подобное детище. Возможно, в этом есть доля правды, но я всегда захожу в тупик, когда мне нужно что-нибудь анализировать или синтезировать. Так было и в детстве -- на уроках французского я всегда получал 18 баллов за сочинение и 2 балла за анализ текста. Что касается "Саги", то я один из четырех типов, находящихся в самом невыгодном положении, чтобы ее оценивать. x x x Недели проносятся с бешеной скоростью, серии 77, 78 и 79 прошли одна за другой, и я даже не обратил на это внимания. В ожидании освобождения, которое должно наступить двадцать первого июня, я безропотно подчинил себя "Саге", начиная с того, что забыл о своей личной жизни Шарлотта так и не откликнулась на мой призыв, хотя я не знаю, услышала ли она его? Может, она сейчас далеко, в стране, где нет телевидения, спутниковых антенн, телефона, или там, где жизнь похожа на ту, которую показывают в рекламе. Совсем недавно я даже начал молиться, чтобы она вернулась. А потом задумался, почему я так поступил? Мне показалось, что после того, как Бог стал одним из моих главных героев, у меня с ним возникла некоторая близость (я ведь очень старался, когда писал для него диалоги -- Бог не может говорить лишь бы что). Я попросил его вернуть мне Шарлотту или указать путь к ней, взамен я пообещал сделать его элегантным, изящным и исключительно современным в глазах всех девятнадцати миллионов зрителей. Он бы от этого только выиграл: разве можно сравнить число его поклонников, посещающих воскресную церковь, и число моих, смотрящих сериал вечером по четвергам. Сегодня я уже сожалею, что торговался с ним как бродячий торговец. Он не только не сделал ничего, чтобы привести меня к женщине, которую я люблю, но, боюсь, решил еще больше отдалить ее от меня Я сделал все, чтобы превратить ее отсутствие в шутку, но эта шутка меня больше не забавляет. А после двадцать первого июня Шарлотта будет нужна мне как никогда. Утром двадцать первого я сойду на незнакомый берег, стану наконец сценаристом, но какой ценой? Решив не сдаваться, я применил радикальный способ, чтобы предупредить выходки моего либидо. Сам Сегюре не нашел бы столь блестящего выхода из положения. Я рассмотрел два возможных варианта: 1. Мастурбация. 2. Половой акт. Вариант первый, на первый взгляд наиболее подходящий, лишь заглушил бы чувство неудовлетворенности и, следовательно, заставил бы потерять драгоценное время. Вариант второй сразу же требовал уточнений: а) со старой знакомой; б) со случайно встреченной женщиной; в) с профессионалкой. Я как-то уже попробовал вариант "а", и больше у меня нет никакого желания к нему возвращаться. Поскольку я сценарист, то с величайшей осторожностью отношусь к случаю, поэтому вариант "б" отпадает сам собой. -- Только не говори, что пойдешь к проститутке! -- А вот и пойду! -- Но... Даже в шестидесятых годах перестали ходить к проституткам. Жером не может прийти в себя от изумления. Он смотрит на меня как на: а) тоскующего по временам, навсегда канувшим в лету; б) стыдливого извращенца; в) героя. Или как на смесь всех трех сразу, ни на мгновение не веря, что мною движет профессиональное любопытство. -- Послушай, а если тебе придется описывать падение Римской империи, ты что, напялишь на себя тогу? -- Быть с проституткой -- совсем другое дело. Это, пожалуй, самая отработанная ситуация в мире. Подмигиваешь, договариваешься, узнаешь тариф, поднимаешься в какую-нибудь квартиру, где тебя ждут отстающие от стен обои, бесчувственные губы, разочарование после коитуса. Затем кладешь купюру на край стола и сматываешься. -- Не похоже, чтобы ты ходил к проституткам. -- И однако ходил. -- Ну и как? -- Все происходит достаточно естественно, но поражает психология действующих лиц. Я не почувствовал себя потом настолько мерзко, как рассказывают, но и не представлял, что меня начнут мучить угрызения совести, как только я выйду из комнаты. Внезапно я понял, что во всем этом грязном действе было немного и альтруизма, доброжелательности к клиенту. Несмотря на банальности, которые говорила эта девица, ей удалось внушить мне, что она занимается этим ради меня. Ради нас, парней. Выполняет своеобразную миссию. Через это надо пройти, чтобы поверить, но я говорю, чистую правду. Если бы я в каком-нибудь эпизоде описал великодушную проститутку, мне бы никто не поверил. Тем не менее это так. -- Слишком неправдоподобно. -- Поэтому я и не стану об этом писать. Пусть проститутки хранят свой секрет для тех бедолаг, кто постучит в их дверь, а все остальные об этом никогда не узнают. Я махнул рукой на свою личную жизнь, в конце концов осталось ждать не больше двух месяцев. Да и вообще, так ли уж важно иметь личную жизнь, когда тебе доверяют и следуют за тобой девятнадцать миллионов зрителей. Доверяют... Доверяют... Это доверие смущает меня. Я не тот человек, которому можно доверять. Очевидно, именно мысль о доверии пугает меня, когда я представляю себя в роли отца. Бесконечное доверие ребенка. Это такое чистое чувство, что ты перестаешь спать по ночам, боясь совершить ошибку. Я никогда никого не просил доверять мне. x x x За эти два месяца нам пришлось пережить одно приятное событие. Потрясающее событие. Одно из тех, ради которых стоило браться за "Сагу". Все началось как дурная шутка, и никто не может сказать, чем все закончится. Это случилось в день святого Марка, двадцать пятого мая, но подарок достался не мне, а Жерому. Накануне я поехал в аэропорт встречать Дюну, хотя Лина и недоумевала, почему столько шума вокруг третьестепенного персонажа. Тем не менее Сегюре без малейшего возражения незамедлительно оплатил все расходы, убежденный, что это наш последний каприз. Когда я увидел Дюну, выходящую из самолета, то понял, что она и есть воплощение нашего каприза. Потрясающе красивая. По дороге из аэропорта моя рука, сжимавшая рычаг передач, задела ее бедро, и я получил доказательство, что рядом со мной существо из плоти. И что на самом деле она не каприз, не мираж, а самый настоящий соблазн. Женщина-соблазн. -- Вы... гм... Я хочу сказать... Вы... Вы говорите по-французски? -- Я постепенно забываю его с тех пор, как уехала моя соседка по квартире. Она была родом из Германтов и говорила длиннющими фразами. Забавно, не правда ли? Я понимающе хихикнул, недоумевая, что же тут забавного. Этим же вечером я заглянул в словарь. Похоже, ее слова имели отношение к Прусту. -- Так вы актриса? -- О, нет. Я заканчиваю диссертацию по японскому языку в университете штата Монтана. Подруга одной моей подруги увидела объявление вашего агентства по найму актеров. Там говорилось, что ищут актрису на какую-то роль во французской мыльной опере. Подруга сказала мне: "Оона, им нужна именно ты!". Она тоже из племени хопи, но агентство выбрало меня. Честно говоря, я даже не пыталась понять, почему им была нужна такая девушка, как я, но согласилась, так как мне обещали заплатить столько, сколько я получу за два года, подрабатывая в пиццерии. Я честно предупредила их, что я не актриса, но они ответили, что это не имеет никакого значения. Главное, что я существую. -- Нам всем очень хотелось, чтобы вы существовали... -- В вашем сценарии есть фразы на японском? -- Вряд ли. -- А эта Дюна действительно должна уметь бросать бумеранг? -- Уверен, вы это умеете. -- Никому не расскажете? -- Клянусь. -- Я сказала, что умею, но на самом деле научилась позднее, раз уж это необходимо для роли. -- Впрочем, я не жалею. Это очень чувственный жест и прекрасное развлечение в одиночестве! x x x Пока она принимала душ и переодевалась во что-нибудь "более европейское", я ждал ее в холле отеля. Перед тем как отвезти ее на студию к Сегюре и режиссеру, я спросил, не хотела бы она встретиться со сценаристами. -- Почему бы и нет? В конце концов, они больше всех знают о Дюне. -- Особенно Жером, это он придумал вашу героиню. -- Вы считаете, что я... как это вы говорите по-французски "сделаю дело"? Матильда и Луи с нетерпением ожидали нас, сгорая от любопытства, как дети. Увидев Дюну, Тристан шепнул мне, что его брат не устоит. Да и мы все подумали то же самое. А потом вошел и он, нагруженный бумажными пакетами, с двухдневной щетиной на лице, в дырявой куртке и жутко вытертых джинсах. -- Этот поляк совсем свихнулся. Двадцать монет за коробку "Смеющейся коровы"*, а литр кагора стоит у него как коньяк! Продолжая ворчать, он поставил пакеты, не глядя по сторонам. * Название плавленого сыра. -- Во Франции тоже есть "Смеющаяся корова"? -- с любопытством спросила Оона. Жером обернулся. К ней. Наступила абсолютная тишина. Скрее брюнетка. С длинными волосами, жесткими, как проволока. -- Оона, познакомься с последним членом нашей команды. Это Жером. -- Очень рада, -- сказала она, протягивая руку. -- Если я правильно поняла, то именно благодаря вам появилась Дюна, а я очутилась здесь. -- ... ? У нее должны быть синие глаза и матовая кожа с легким медным оттенком, как у индианок, и потом... -- Ты не хочешь поздороваться с Ооной, Жером? -- ... Оона? Улыбка... неуловимая, как у гейши. Ноги от ушей, небольшая грудь. Тоже с медным оттенком. -- Я подхожу на роль Дюны? -- ... ? -- Скажи ей, что она будет потрясающей Дюной, Жером. Каждый ее жест говорит об искренности, ее лицо -- открытая книга, а смех напоминает журчание ручейка. -- Кто-нибудь может показать мне сценарий? Я его еще не читала. -- Вам нужно будет заехать на студию после обеда, а затем вы сможете целый вечер учить к завтрашнему дню диалог. -- Подумать только, что еще вчера я разносила гамбургеры и, улучив свободную минутку, переводила хайку, а сегодня я в Париже и собираюсь играть в Катрин Денев! Поистине, наши мечты материализуются. По-французски говорит с небольшим акцентом. В определенных ситуациях, по неизвестной причине, переходит на японский. Иногда цитирует Шекспира. Кроме того, она должна уметь бросать бумеранг. -- Я отвезу вас на студию, -- сказала Матильда. Дюна пошла вслед за ней, но перед дверями с улыбкой обернулась. -- Только не бросайте меня одну в Париже! Если ни у кого нет желания заниматься Ооной, позаботьтесь о Дюне! Затем они ушли. Такой девушки не существует... Жером сел на диван. -- Сколько людей на этой чертовой планете? -- Шесть миллиардов. -- Знаете, у нас лучшая в мире профессия. x x x Если не считать истории с другом, встретившим девушку своей мечты, за эти два месяца не произошло ничего особенного. Но кто не утрачивает представления о времени, когда начинает обратный отсчет? Чтобы никто об этом не забывал, Старик отмечал каждое утро мелом на дверях количество дней, отделявших нас от двадцать первого июня. Съемки 80-й серии закончились за восемнадцать дней до двадцать первого числа, но я пришел в себя только сегодня, когда остается всего три дня. Несмотря на поздний час, Луи и Сегюре все еще в монтажной, им нужно уладить последние разногласия по поводу 21-го эпизода, в котором Брюно должен умереть. Сегюре не желает, чтобы кто-нибудь умирал, он считает, что это запятнает репутацию "Саги". Негодяй забывает добавить, что все актеры уже подписали контракты на второй сезон и Брюно должен стать одним из главных героев. В три часа утра я вижу, как Сегюре проносится по коридору, даже не заглянув в нашу комнату. Старик и Вильям вскоре присоединяются к нам. Луи вымотан до предела, он потягивается, затем ополаскивает лицо холодной водой. Вильям устало вздыхает и закуривает сигарету. -- Он терзает нас с этой чертовой 80-й серией вот уже две недели, -- говорит Старик. -- А точнее, шестнадцать дней. Маэстро был более великодушен. Из всех вариантов Сегюре выбирает самый бледный, самый бессмысленный, самый ко-мильфо. -- Вы закончили монтаж? -- Коробка почти заполнена, -- говорит Вильям. -- И на что похожа эта коробка? -- На здоровую видеокассету. В следующий четверг в 20.40 ее поставят в аппарат -- и поехало... -- Это будет конец путешествия, -- замечает Луи. Конец путешествия. Мы часто говорили об этом, но только сейчас эти три слова вплотную приближают нас к реальности. Матильда уже вернулась домой. Жером набивает своими вещами большие спортивные сумки. Сегодня вечером они с Тристаном переезжают отсюда. Жером решил поселить брата в более комфортабельном месте, пока он будет готовить их переезд "туда". Я уже начинаю скучать по братьям Дюрьецам. -- У нас с Вильямом еще есть работенка, -- говорит Луи. -- А вы можете завтра отдохнуть. Мы договариваемся встретиться здесь послезавтра, двадцать первого июня, в тринадцать часов, чтобы еще до вечера посмотреть, что получилось из 80-й серии. Старик и Вильям возвращаются в монтажную. Мы с Жеромом немного наводим порядок, чтобы привести помещение в божеский вид. Еще никогда мы не двигались так быстро, еще никогда столько не молчали. Больше мы никогда не придем сюда ночью. Никогда не достанем из холодильника водку, не свесимся из окна со стаканом в руке, вслушиваясь в тишину. Никогда. Я подметаю пол, Жером вытряхивает пепельницы и завязывает мешок с мусором. Мне не хочется встречаться с ним взглядом, как, впрочем, и ему. Я помогаю Жерому поставить на ноги полусонного Тристана. Он спрашивает, куда они направляются, и Жером отвечает: -- В отель "Георг V". Перед тем как выйти в коридор, Тристан в последний раз бросает взгляд на свой диван и на мерцающий экран телевизора. x x x Четверг, 21 июня. 14 часов 30 минут. Наша комната опустела. Больше нет ни компьютеров, ни столов, ни стульев, ни диванов, ни кофейного автомата -- ничего нет. Осталась лишь видеоаппаратура. Запах жавелевой воды смешивается с запахом фиалок. Девяносто минут 80-й серии проходят в полной тишине. Никто не произносит ни слова. Только Жером аплодирует в конце, заглушая музыкальную заставку. Матильда, сидящая на полу, украдкой вытирает слезу в уголке глаза. Старик спрашивает, что мы думаем об увиденном, но никто не осмеливается ничего сказать. Серия снята очень близко к тому варианту, какой мы придумали все вчетвером во время наших тайных собраний. Зачем говорить что-то еще после столь ужасного зрелища. Мы договариваемся встретиться на прощание в нашем кафе в половине девятого, прямо перед началом сериала. Это уже будет настоящее прощание. А перед этим каждого из моих коллег ждет сведение счетов. Логическое завершение многих недель мозговой атаки. После чего они с легкой душой разъедутся кто куда. Поскольку мне одному нечего делать днем, я предлагаю Матильде проводить ее или хотя бы подождать в кафе. -- Вы очень любезны, Марко, но будет лучше, если я пойду одна. Вечером расскажу, как все прошло. -- Только не дайте ему заморочить вам голову, -- предостерегает ее Жером. -- Я прямо чувствую, как у вас дрожат ноги. -- Не беспокойтесь, Жером, партия, которую мне предстоит сыграть, мелочь, по сравнению с вашей. -- Мне абсолютно нечего делать. Теперь на сцену выходит сам Мститель. Сколько раз мы переписывали эту безумную пьесу, которая будет разыграна в ближайшие часы. Места в партере стоят дорого, и я жалею, что не посмотрю ее. Как и Матильда, Жером хочет самостоятельно закончить свою партию. Оказавшись на улице, мы расходимся в разные стороны. Некоторое время я иду рядом с Луи по направлению к Дому Инвалидов. Спрашиваю, в каком часу отправляется его поезд. Он достает билет, чтобы проверить. -- В 21.15. В Риме я буду ровно в десять утра. Завидую, что он покинет корабль еще до того, как тот подойдет к пристани. Заметив второй билет, торчащий у него из кармана, интересуюсь, едет ли он один. -- А, этот? Это билет в театр. -- В театр? -- Спектакль начинается в половине восьмого. Я пробуду там не больше десяти минут, а потом присоединюсь к вам в кафе. Мы молча пересекаем эспланаду и расстаемся перед зданием Палаты депутатов. -- До вечера, Марко! -- Не будьте с ним слишком суровы! Но он уже меня не слышит. Я остаюсь на набережной Сены в полном одиночестве, не представляя, чем заняться до вечера. Если бы мне удалось отыскать до завтрашнего утра Шарлотту, то все последующие дни были бы не такими мрачными. Остается надеяться лишь на случай. А я ненавижу случай. Что делать, профессиональный недостаток. КАК БУМЕРАНГ 1. Жером Сколько оставляют на чай парковщику в "Рице"? Вот вопрос, который Совегрэн все еще задает себе, хотя сам же находит его смешным, так как с некоторых пор стал стоить более шести миллионов долларов. Так и не разрешив сомнений, он протягивает типу в ливрее пятьдесят франков, входит в отель и останавливается у стойки администратора. -- Месье Сталлоне у себя? Администратор снимает трубку с вежливой улыбкой на губах. -- К месье Сталлоне посетитель... ваше имя... -- Ивон Совегрэн. -- Все в порядке, -- говорит администратор, опуская трубку. -- Вас проведут. Он делает знак дежурному по этажу. Совегрэн следует за ним к лифту, поднимается на второй этаж, идет по коридору. Через несколько секунд он впервые встретится с ним. Мужчина лет шестидесяти встречает его с широкой улыбкой. -- Присаживайтесь. Я секретарь Слая, он выйдет через минуту. Совегрэну знаком этот голос, секретарь несколько раз звонил ему из Лос-Анджелеса в Париж, чтобы договориться о встрече. Совегрэн делает ему комплимент за безупречный французский. -- О, я говорю далеко не так хорошо, как хотелось бы. Я всегда обожал Париж и готов на все, чтобы чаще бывать здесь. Кстати, вы в курсе, что Слай ни слова не говорит по-французски? -- Ничего страшного. Месье Сталлоне долго пробудет во Франции? -- Он собирается обсудить один проект со Стивеном Спилбергом, у которого сейчас съемки в Версале. Слай решил воспользоваться этим, чтобы объявить французским журналистам о "Борце со смертью-2". Именно поэтому он пожелал встретиться с вами. Мы благодарны, что вы можете уделить нам несколько часов. -- Ну что вы, это мелочь. В комнату заходит сияющий Сталлоне, застегивая на ходу рубашку. Он в маленьких круглых очках и бежевых брюках. Пожав руку Совегрэну, предлагает ему бокал вина, разыгрывая из себя хозяина дома. Кивком головы дает понять секретарю, что хочет остаться наедине с гостем. Совегрэн хорошо понимает по-английски все, что говорит Сталлоне, так как тот медленно произносит слова. -- Я уже давно хотел встретиться с создателем Мстителя, но вы знаете, как это бывает. Механизм запускается -- и кроме фильма ты уже ни о чем больше не думаешь. Скажите, вы были на премьере в Нью-Йорке? -- Да. -- И мой секретарь не организовал нашу встречу? -- Вы были очень заняты рекламой фильма. -- Ба-ба-ба... Все нужно делать самому. Примите мои извинения, месье Совегрэн. Они снова обмениваются рукопожатием, на этот раз более теплым. -- Мои сценаристы закончили работу над "Борцом со смертью-2", надеюсь, он вам понравится. Съемки начнутся через месяц. Калькутта, Лос-Анджелес и, может быть, сцена с Леди Либерти. -- В Нью-Йорке? -- Мы подумываем над одним трюком -- прыжок с... как вы ее называете во Франции? -- Статуя Свободы. -- Вот будет забавно, не правда ли? С контрактом все в порядке? Вам заплатили? -- Сейчас мой агент занимается этим. -- Вы правильно сделали, что продали нам эксклюзивные права на использование вашего замысла. Так ситуация более определенна. В последующем вы будете получать четыре процента от прибыли как создатель персонажа. Не думаю, что мы станем снимать "Борца со смертью-3", но кто знает, лучше все предусмотреть. Хотелось бы, чтобы вы оценили состав актеров, вам обязательно следует придать статус консультанта. В конце концов, это ведь ваш персонаж? -- Конечно... Множество мыслей в считанные секунды проносятся в голове Совегрэна. -- Вот увидите, второй фильм станет сильнее первого. Секретарь стучит в дверь, приоткрывает ее, но не входит. -- Стивен... -- Уже? Сталлоне выглядит смущенным, не зная, что делать. -- Попроси его подождать минутку. Совегрэн успевает разглядеть через приоткрытую дверь силуэт посетителя. -- Стивен Спилберг? -- Он предложил снять фильм о моей жизни! О жалком итальянском актеришке, игравшем второстепенные роли и неожиданно написавшем сценарий о боксе! Пока я сам отказываюсь в это верить! -- Но почему, если это правда? -- Да я уже не помню, каким был двадцать лет назад! В его глазах мелькает странный блеск, что Совегрэн принимает за ностальгию. -- Нам нельзя заставлять ждать месье Спилберга, -- говорит Совегрэн вставая. -- Сидите. Я должен кое-что уточнить. Ерунда, конечно, но это начинает действовать мне на нервы. Будет лучше, если мы займемся этим сейчас. Тон его голоса незаметно меняется. Совегрэн послушно садится. -- Имя Жерома Дюрьеца вам что-нибудь говорит? Кровь приливает к лицу Совегрэна, тело охватывает внутренний жар. -- Жером ... Дюрьец? Нет, я... -- Это французский сценарист, утверждающий, что именно он придумал Мстителя. Он осаждает мое бюро и моих финансовых партнеров. Мне совершенно не нравятся подобные истории. Совегрэн краснеет и вытирает вспотевший лоб. -- Кроме того, его имя приобретает у нас известность благодаря какой-то комедии, права на которую приобрела NBC. Совегрэн откашливается и нервно вертится в кресле. -- Послушайте, месье Совегрэн, в "Борца со смертью-2" мы собираемся вложить девяносто миллионов долларов, и подобная шумиха вокруг фильма никому не нужна. Мне плевать, чей это замысел: ваш, его или первого попавшегося кретина, понимаете? -- Да, я... -- У нас есть два выхода: если он лжет -- я втопчу его в грязь. Если это правда, мы решаем проблему иначе. Но мне нужно знать истину -- рано или поздно она все равно выплывет на поверхность, я это знаю по опыту. Слишком большие деньги поставлены на карту, вы меня понимаете? -- Но... -- Отвечайте, чей это замысел! -- Я... Голос Сталлоне звучит необычайно твердо. Он старается поймать взгляд Совегрэна, но тот не осмеливается посмотреть ему в лицо. -- Вы заставляете меня повторяться, а я ненавижу повторяться: чей это замысел? -- А нельзя ли... договориться? -- Договориться? Я правильно понял? -- Это он, месье Совегрэн? -- Скажем, я реализовал одну идею... -- Это он? -- Да. -- Вы правильно поступили, сказав мне правду. -- Мне остается надеяться, что он согласится держать язык за зубами за деньги, которые мы вычтем из вашей доли. Иначе... -- Иначе?.. -- Я знаю таких типов. Они мечтают, чтобы о них говорили, чтобы их имя было в титрах, они требуют огромных сумм в качестве возмещения ущерба. Скажите, вам это нужно? -- Что вы собираетесь делать? -- Месье Совегрэн, вернитесь на землю. Вы взломали двери Голливуда, и они распахнулись перед вами, как двадцать лет назад распахнулись передо мной. Вы теперь в когорте великих, разве вы не этого добивались? Главное -- зрелище, то, что весь мир видит на экране. А о том, что происходит за кулисами, никто не обязан знать, понимаете? -- Да. -- Этот Дюрьец живет в Париже? -- Да. -- Тогда я советую вам ближайшие несколько недель провести где-нибудь на другом конце света. Ликвидировать человека -- значит ликвидировать и проблему. Я понятно выражаюсь? Совегрэн больше не размышляет. -- Поступайте, как считаете нужным. Неожиданно Сталлоне застывает на месте, глядя на зеркало. Молчание. Он на мгновение закрывает глаза и задерживает дыхание. Из соседней комнаты доносится "Стоп!", и Сталлоне издает победный клич, как на спортивном чемпионате. Совегрэн слышит какие-то голоса за перегородкой. Из комнаты выбегают Жером и Лина и бросаются с поздравлениями к актеру. -- Я знала, что он будет великолепен! -- восклицает Лина. -- Как правило, двойники не умеют играть, но Джереми занимался на актерских курсах. Жером с глубочайшей признательностью пожимает руку Джереми. -- Знаете, в какой-то момент я даже поверил, что все происходит на самом деле! -- Вы очень любезны, однако преувеличиваете... -- Ни капли! Особенно, когда вы произносили эту фразу "Вернитесь на землю... Вернитесь на землю...". Прямо, как в "Рэмбо". -- Вы обратили на это внимание? Я долго над ней работал. -- Кроме того, мне очень понравилось, как вы играете с очками. Где вы позаимствовали этот жест? -- В "Танго и Кэш". -- О да, конечно! Совегрэну кажется, что все это происходит не с ним. Оператор и звукорежиссер тоже выходят из соседней комнаты. Лина приглашает зайти артистов, сыгравших роли секретаря и Спилберга, чтобы поздравить их с успехом. -- У меня было двенадцать Сталлоне, но чтобы найти Спилберга, понадобилась уйма времени. К счастью, я встретила Стюарта. В номер заходит официант, катя перед собой тележку с шампанским. Через две минуты торжество в разгаре. Совегрэну протягивают бокал, но он отказыватся. Никто не обращает на него внимания. Все обращают на него внимание. Совегрэн пытается поймать взгляд Жерома, и тот наконец подходит к нему. -- Есть одна вещь, Совегрэн, которую я не понимаю. Как вы могли клюнуть на фразу: "Главное -- зрелище, то, что весь мир видит на экране. А о том, что происходит за кулисами, никто не обязан знать...". Вы действительно поверили в этот идиотизм? Совегрэн изо всех сил старается сохранить спокойствие. -- Это так же бездарно, как самый бездарный гангстерский фильм. Вы самый бездарный сценарист в мире, который ничего не соображает в логике положений. Неужели такая звезда, как Сталлоне, опустится до уровня Аль Капоне? Даже в тридцатые годы это бы не прошло. Голливуд этим не занимается. Ключи от королевства всегда находятся в руках адвокатов. -- Тем более, что Слай действительно отличный парень и не впутывается в подобные делишки, можете спросить у Джереми. -- Что вы хотите? -- Я получил пленку, доказывающую, что вы украли у меня "Борца со смертью", не говоря уже о том, что дали согласие на мое убийство. И это могут подтвердить перед любым судом, от Парижа до Лос-Анджелеса, шесть свидетелей. -- Я спрашиваю, что вы хотите. -- Не больше, чем граф Монте-Кристо в книжке Дюма. Я хочу, чтобы на мое имя были переписаны все контракты и чтобы мне были возвращены все выплаченные вам гонорары. Я хочу, чтобы вы во всем сознались перед продюсерами и Сталлоне. Я хочу, чтобы вы полностью возместили мне затраты по этой постановке, -- кстати, чудовищная сумма для пятиминутного фильма. Наверняка, самая дорогая в мире короткометражка. Но она того стоила. Представьте, сколько раз я буду прокручивать этот маленький шедевр! Совегрэну хотелось бы сказать что-нибудь. Ухмыльнуться. Принять высокомерный вид. Уйти, сохранив достоинство, но ему это не удается. Жером смотрит ему вслед. -- Шампанское можете отнести на мой счет. 2. Матильда Матильда на мгновение задерживается перед зеркалом, в последний раз окидывая себя взглядом. Никогда еще она не казалась себе такой красивой. Едва она входит в офис, как Виктор бросается к ней, берет за руку и прижимает к своей груди. Потом целует кончики ее пальцев. -- Перестань, а то это напомнит мне мои восемнадцать лет. Он усаживает Матильду в кресло, но сам продолжает стоять возле нее. -- Почему ты так долго не отвечала на мои звонки? Я боялся, что ты на меня злишься. -- Мне казалось, я заслуживаю большего, чем сообщения на автоответчике. Если бы ты написал мне письмо, я бы наверняка отозвалась быстрее. -- Письмо? Ты же знаешь, я никогда не пишу писем. -- Вот именно. И поэтому я была бы тронута, что ты сделал для меня исключение. Никогда не могла понять, почему человек, столь требовательный к тому, что пишут другие, никогда не пытался писать сам. -- Думаю, я не ошибся в выборе профессии. -- Ни одного любовного письма. И это за двадцать лет. Ни одной записки, оставленной на краю стола: "До завтра, милая", -- Зато я умею многое другое. Например, лучше всех заваривать чай. -- Да, разве можно забыть твой чай? Ты всегда заваривал его перед тем, как заговорить о моих рукописях. Если в твоем бюро витал аромат бергамота, я знала, что все пройдет хорошо. Если чай был слишком крепким, я готовилась получить порцию розог. А сегодня мы будем пить бурбон, тот, который ты держишь во втором ящике слева. Он убежден, что она шутит. -- Ты пьешь? -- Уже нет, но мне это помогало, когда ты выгнал меня отсюда. -- Я никогда не хотел причинить тебе боль, Матильда. -- Я пришла не для того, чтобы говорить об этом. Расскажи, как поживают мои знакомые романистки с тех пор, как ты официально заявил, что все они носят имя Матильды Пеллерен? -- Ты не должна на меня за это сердиться. Ни один издатель в мире не удержался бы от такой рекламы. Тридцать два романа, написанных единственной женщиной-сценаристкой "Саги". Их расхватали в одно мгновение! Ты побила рекорды Барбары Кар-тленд и Пенни Жордан, я продал права на переводы в двадцать семь стран, и во главе списка -- США и Англия. Я продал шесть романов киношникам, а серию о Джейнис -- телевизионщикам. -- Значит, двадцать лет моей жизни не прошли даром. -- И это все, что ты можешь сказать? -- У меня не было права голоса. -- Мы теперь богачи, Матильда. Она некотрое время молчит, потом делает небольшой глоток виски. -- Как поживает твоя жена? -- Ты же знаешь, какую роль она играет в моей жизни и почему я на ней женился. -- Она подарила тебе двоих детей. -- Матильда! Чтобы прервать разговор, он наклоняется и пытается поцеловать ее. Она его не отталкивает. -- Я никогда не найду мужчину, который целуется так, как ты, и который умеет ласкать так, как ты. -- Зачем тебе искать кого-то другого? Он пытается обнять ее сильнее, но на этот раз она отталкивает его. -- Сядь, Виктор. Это приказ. Он никогда не слышал такой твердости в ее голосе. И подчиняется. -- Бедные Пэтти Пендельтон, Сара Худ, Эксель Синклер и все остальные. Я родила их, а ты похоронил. Может быть, ты и прав. -- Мы создадим отличную команду, ты и я. У меня есть грандиозные проекты. -- У меня тоже. Начну с того, что попрошу тебя немедленно оставить это бюро. Личные вещи тебе отдадут немного позднее. -- ...? -- Знаешь, раньше я не умела придумывать себе псевдонимы, это ты находил их. Но сегодня настал мой черед. "Финес-та", приобретшая 12 процентов акций издательства "Феникс", "Провоком", купивший 18 процентов, "Группа Берже" -- 11 процентов и, наконец, "Ти-Маль-Да", что означает анаграмму моего имени, которой ты уступил 16 процентов. У тебя остается жалких 43 процента, и ты здесь больше не хозяин. Будешь уходить, оставь бурбон, он мне очень нравится. Ошеломленный, Виктор пытается улыбкой ответить на улыбку Матильды. Она, не дрогнув, выдерживает его взгляд, сама удивляясь своему самообладанию. -- Мне совсем не нравятся такие шутки, Матильда. -- А я, став сценаристкой, терпеть не могу повторяться. Убирайся. Он закуривает сигарету, чтобы потянуть время и подумать, делает несколько затяжек и раздавливает ее в пепельице. Матильда скрещивает руки на груди и смотрит на него настолько надменно, что кажется еще красивее. -- "Феникс" принадлежит мне, Матильда. Она разражается смехом. -- Жером говорил, что это будет сказочный момент, но даже он не предугадал то, что я сейчас испытываю. Виктор стучит кулаком по столу, пинает ногой стул и сбрасывает на пол стопку книг. Он похож на раненного стрелой льва, теряющего силы, но продолжающего рычать. -- А ты поваляйся у меня в ногах. Кто знает, вдруг мне тебя станет жаль. Но я могу почувствовать и отвращение. Рискни, если не боишься. -- Ты же знаешь, что такое для меня "Феникс"! Если ты отнимешь его у меня, я... Виктор резко замолкает, не в состоянии произнести угрозу. Он чувствует что, разъярившись, проиграет партию. Неожиданно он опускается к ногам Матильды. Прижимается щекой к ее колену. Она рукой проводит по его волосам. Некоторое время они молчат. Матильда вспоминает. Она касается ладонью щеки Виктора. Одна слеза скатывается ей на палец. Она подносит его к губам, чтобы узнать наконец вкус слез того, кто так часто заставлял ее плакать. -- Я придумала и другое решение... Виктор медленно, словно послушный пес, приподнимает голову. -- Я могу дать тебе шанс и сделать директором моего издательства. -- Все, что захочешь. -- Но при условии, что ты напишешь роман. -- ...? -- Большой любовный роман, полный искренних чувств. Виктор все еще ничего не понимает. -- Я хочу, чтобы ты рассказал историю Виктора и Матильды с первой минуты их знакомства. Первый взгляд, первые слова, первые жесты. Хочу знать все, что с самого начала происходило в твоей душе. Хочу, чтобы там были интимные постельные подробности; хочу вспомнить все, что ты шептал мне на ушко; хочу восторгаться любыми воспоминаниями, о которых могла уже и забыть. Хочу бесконечные описания наших ночных прогулок; хочу, чтобы ты написал о моих ногах, которыми восторгался в то время; хочу знать, о чем ты думал, когда целовал меня в общественных местах. Я хочу, чтобы ты вспомнил о каждом моем романе и о том, как себя вел, получая мои рукописи. Ты вспомнишь о счастливых днях, когда мы только начали работать, и о тех, что последовали за ними. Я хочу, чтобы ты показал расцвет нашей любви и ее упадок. Хочу знать все о твоей встрече с будущей женой, все, что ты скрывал от меня: твои измены, подлость, трусость. Хочу, чтобы ты живописно описал, как заставлял меня страдать. Хочу снова прожить эти двадцать лет. Я хочу эту книгу, для меня одной. Потрясенный, Виктор даже не пытается встать с колен. -- Я хочу, чтобы это был замечательный роман, чтобы я читала его и рыдала. Даю тебе год. Если он мне не понравится, я швырну его тебе в лицо и ты будешь работать над ним до тех пор, пока он не превратится в маленький шедевр. Ты так любил добиваться этого от меня. -- ...Ты действительно потребуешь от меня такого? -- Уверена, что ты не станешь искать себе соавтора; не представляю, что ты можешь рассказать кому-то в мельчайших подробностях нашу историю! Особенно те вещи, которые способны тебя скомпрометировать. Она разражается хохотом. -- Теперь ты поймешь, легко ли писать о любви. Отправляйся домой и берись за работу. И помни, это должно быть талантливо! Она открывает дверь и выталкивает его на площадку. -- Тебе нужно всего лишь думать о нас... 3. Луи Луи входит в театр последним, когда публика уже сидит на своих местах, приготовившись к предстоящему зрелищу и овациям. Такая единодушная реакция зрителей, еще до подъема занавеса, всегда его раздражала. Он думает, а не приходит ли публика в театр лишь для того, чтобы увидеть актеров вблизи и убедиться в волшебной силе их таланта. Луи готов признать, что одни люди умеют сочинять фразы, а другие -- произносить их, но он не способен понять, почему все превозносят вторых и забывают первых. Каждый раз при виде переполненного, как сегодня вечером, зала, он представляет, как молодой драматург, живущий в трех шагах отсюда в какой-нибудь жалкой лачуге, пишет пьесу, которая когда-нибудь произведет фурор. Опоздавшие ищут свои места, остальные уже проявляют признаки нетерпения. Легкий шум проносится по рядам. Перед тем как покинуть зал, Луи бросает последний взгляд на зрителей, занавес, огромные люстры, вечерние наряды и в тысячный раз повторяет себе, что именно из-за всего этого Лиза его и бросила. Хорошо зная дорогу, он проходит через лабиринт коридоров, пробирается за кулисы и без стука входит в уборную. Актер, пристально всматриваясь в свое отражение, проводит по ресницам черным карандашом. Заметив в зеркале силуэт Луи, он удивленно оборачивается. -- Станик? Луи сбрасывает со стула груду одежды и усаживается на него. -- Кто вам позволил войти? Луи не отвечает. Актер пожимает плечами и продолжает наносить грим. -- Мой выход через пять минут. -- Пять минут для актера -- очень много. За пять минут вы можете увести нас очень далеко. Наклонившись к зеркалу, актер, выставив подбородок, быстрыми движениями наносит на лицо пудру. -- Я что-то не видел вас на похоронах. -- Зато я видел ее тело на полу, кровь на виске, а вы в это время находились в Испании. -- Вы хотите сказать, что ничего не случилось бы, будь я рядом? -- Если такую женщину, как Лиза, оставляют одну на три месяца, это значит, что ее не любят. Актер вертит головой в разные стороны, чтобы размять шейные позвонки. -- И вы пришли сюда, Станик, только ради того, чтобы сказать мне это? Луи достает сложенный вдвое листок и протягивает его актеру. Ты, жалкий сценарист-неудачник! Можешь еще немного подождать, так как вначале я займусь дерьмовым актеришкой, и он подохнет, как Мольер! Хотя и недостоин такой смерти! А потом наступит и твой черед, Станик. Актер бросает бумажку на край стола и пожимает плечами. -- Какой-то безумец. Он уже присылал мне похожие письма. -- Самое непонятное в этом деле -- существование третьего мужчины. Он утверждает, что любил Лизу больше, чем мы вместе взятые, но только сумасшедший может говорить такое. Вы не знаете, кто бы это мог быть? -- Третьего мужчины не существует, Станик. Это просто какой-то неуравновешенный тип, начитавшийся газет. Полиция считает, что подобные психи никогда не переходят к действиям. Луи бросает взгляд на пачку писем, лежащую на стуле. -- Он не присылал вам записки с пожеланием успеха, чтобы еще больше нагнести обстановку? -- Может быть, но я никогда не читаю писем перед выходом на сцену. Суеверие. Несколько озадаченный, Луи на минуту задумывается. Он рассчитывал увидеть перед собой напуганного человека, но пока его ожидания не сбываются. -- Сегодня вечером я уезжаю. Писатель может писать в любой забытой богом дыре, это его единственная привилегия. Зато все заранее знают, где можно найти вас по вечерам в ближайшие три месяца. Прекрасно освещенная мишень. В дверь стучат, чтобы поторопить актера с выходом. В ответ он ругается. -- Вы пришли сюда ради этого, Станик? Вам хотелось увидеть мой страх? Молчание. Неожиданно актер разражается смехом, громким, искренним смехом человека, не нуждающегося в сочувствии. -- Знаете, Луи, почему мне плевать на эти угрозы? Потому что никто: ни вы, ни те, кто ждет в зале, ни даже этот идиот не могут представить, какой панический страх я испытываю сейчас, перед выходом на сцену. Бояться анонимного письма, мне? Бояться жалкого кретина, который хочет напасть на меня в городе? Да это просто смешно... Обманутый в своих надеждах, Луи утрачивает всю самоуверенность и превращается в обычного зрителя, наблюдающего за последними приготовлениями актера. -- То, что я испытываю сейчас, больше похоже на холодный ужас. Моя жизнь для меня не имеет никакого значения, я готов сбежать на другой конец света, послать все к черту, обрушить проклятия на весь мир, отрицать, что я существую, кричать, чтобы меня разбудили, звать мать, да, свою мать... кстати, где она сейчас, эта стерва?.. Успокойтесь, Луи, вам известен лишь жалкий страх, а