знаю! Мне было слишком хорошо, чтобы это длилось вечно. Я получил всего лишь отсрочку. Несколько минут счастья. Она умеет завлекать, а поскольку других клиентов в баре нет, жертвой стану я. Она и пришла сюда потому, что я здесь. Паранойя начинается незаметно. Да, она здесь ради меня. Я вижу только ее затылок. Она не хочет поворачиваться ко мне лицом. Этот нелепый наряд в американском стиле, шрамы на шее, выразительные беглые взгляды... -- Милдред? О, как мне хотелось бы, чтобы она не откликнулась. Но ее табурет медленно поворачивается в мою сторону -- и ее лицо попадает в полосу света. -- Да? Разражаюсь хохотом. Потом придвигаюсь к ней и опускаю руку ей на плечо, чтобы убедиться, что она из плоти и крови. Встревоженный бармен спрашивает издали, не мешаю ли я ей. Она отрицательно качает головой. Поразительное лицо, внушающее уважение. Размытые черты, не слишком красивые. Лицо, похожее на лицо античной статуи или на лик Богородицы. Где они откопали эту девицу? -- У меня плохая память на имена, тем более, на имена актеров, но я видел вас на коктейле, устроенном дирекцией студии. Кажется, это было в феврале. Мы не разговаривали. Помню, вы произнесли несколько милых слов о сценаристах. Ваша фамилия начинается на Д или на Т. Вас зовут... София? Она рассматривает меня со смесью любопытства и неприязни. -- Я бы предпочла встретить Матильду Пеллерен. Заказывает еще виски. В одной из серий она напилась им вместе с отцом. -- Сожалею, но она покинула место преступления вместе с тремя остальными. Это она придумала, создала и вдохнула жизнь в Милдред. Любовь с Существом -- тоже она. -- Не называйте его так. -- Кого? -- Человека, которого я люблю. Я должен вспомнить, что писали о ней в газетах. София... Кажется она с юга, из Ниццы или Каннов, где до "Саги" была ведущей какой-то небольшой передачи местного телеканала. Но, может, я путаю ее с кем-то другим. Я напрямик спрашиваю у нее: кто сказал ей, что я в этом баре? Она делает глоток виски, продолжая презрительно рассматривать меня с ног до головы, что меня немного нервирует. -- Только не говорите, что оказались здесь случайно. Смотрите мне в лицо, когда я говорю с вами! -- Вы не можете не знать, что с некоторых пор между мною и тем, кого вы называете Существом, не все ладится. И поэтому я посещаю бары. В конце концов, Дад прав -- нет ничего лучше спиртного, чтобы немного забыть этот подлый мир. Когда мне было страшно плохо, я серьезно подумывала о том, чтобы превратиться в алкоголичку. Кстати, алкоголизм -- это тоже профессия, в которой можно преуспеть. У одних получается, у других -- нет. -- Не пытайтесь морочить мне голову, я знаю, что все актеры взвыли как волки, увидев 80-ю серию: искажение их образов, злоупотребление доверием и так далее. Ваше болезненное актерское самолюбие тоже должно было быть уязвлено, но в то время это нас волновало меньше всего. -- Моя самая большая удача в жизни -- встреча с человеком, которого я полюбила. Затем, мой ум. У меня невероятно высокий коэффициент умственного развития, иначе мое место было бы в психушке. Люди часто интересуются, делает ли человека несчастным его гениальность. До 80-й серии я не смогла бы на это ответить. Но теперь знаю: чем умнее человек, тем меньше он страдает. Улыбка довольного человека и счастье простака ничего не значат. Я чувствую себя лучше,чем другие, но у моего любимого мужчины не хватает интеллекта, чтобы понять. Вы же видели, как он реагирует на мир, на других людей... -- Это Сегюре попросил вас проследить за мной? -- ... Я могу лишь помочь ему разобраться в происходящем. И через это понять мою собственную боль. Но он способен только страдать, как животное, потому что он и есть животное. И я страдаю вместе с ним, видя, как он себя губит. -- Вы неплохая актриса и быстро найдете работу. -- Вы считаете, что мне легко? Отец-алкоголик, довольный своей судьбой, но все-таки алкоголик. Мать, пропавшая без вести, появившаяся неизвестно откуда и снова исчезнувшая. Брат -- полицейский, превратившийся в холуя. И возлюбленный, который живет как дикарь... Прекрасные люди, эти Кал-лахэны... Не говоря уже об их окружении. -- Что вам от меня нужно? Она допивает виски, и бармен наливает ей новую порцию. Она кивает ему в знак благодарности как настоящая завсегда-тельница. -- Вы жонглируете словами, сочиняете многословные диалоги, но не пытаетесь влезть в душу. Вы решили, что наша пара должна пережить ад, и вот теперь мы его переживаем, с каждым днем все больше и больше, такой ад, что даже ваше богатое воображение не поможет вам этого представить. Я знаю, что такое сильнейшая физическая боль, но это ничто по сравнению с тем, что он чувствует ежедневно. Она кладет на стойку сто франков и встает с табурета. -- Сделайте что-нибудь для человека, которого я люблю. Нельзя отпускать ее, не покончив с этим маскарадом. Я хватаю ее за руку. Встревоженный бармен приближается к нам. -- Прежде чем уйти, вы покажете мне свои шрамы. Она с силой вырывает руку и вызывающе смотрит на меня. -- Это настолько же в ваших интересах, как и в наших. Был только один эпизод, где показывались ее шрамы, и гример потратил почти два часа, чтобы нарисовать их. Хотя теперь и он может быть в сговоре с ними! -- Отпустите меня! Во мне поднимается волна ярости, однако бармен оттаскивает нас друг от друга, хватает меня за лацканы пиджака и бросает на стол. Стол переворачивается, и я оказываюсь на полу. Милдред исчезла. Медленно поднимаюсь. Бармен приказывает мне убираться. -- Эта девушка зашла сюда впервые? Вместо ответа он хватает меня за воротник и выталкивает на улицу. Я оглядываюсь в поисках Милдред. Спрашиваю у прохожего, который час. Без двадцати два. Неужели ты никогда не спишь, Господи? Ты решил не оставлять меня в покое, пока я не пойму? Не беспокойся, я уже понял. Могу даже пересказать Тебе твой внутренний монолог: "Бедный Марко, ты хотел сыграть наравне с великими, ты бросил мне вызов на моей территории, но Я покажу тебе, что такое драматическая ситуация, ложный след, кульминация. Ты узнаешь, что такое приключения". Ополчись на других, ведь они виноваты не меньше меня. Ты один только знаешь, где скрываются Матильда, Луи и Жером и чем они сейчас занимаются. Где вы, ребята? -- Это он? -- Конечно, он. Ко мне направляются два типа. -- Узнаешь нас? Конечно, я вас узнаю. Вы -- Брюно и Джонас. Однако не прошло и минуты, как Милдред меня одурачила, и поэтому я уже ничему не удивляюсь. Да, вы хорошо все продумали, но я не собираюсь принимать участия в вашей мизансцене. -- Так ты нас узнаешь? Худшее оскорбление для актера -- не узнать его. -- Моя физиономия ничего не говорит тебе? -- Нет, ничего. -- И моя тоже? -- Думаю, вы меня с кем-то перепутали, ребята. За кого они себя принимают, эти актеришки? До того как им достались роли в "Саге", они были никем. Без нас они так бы и остались никем. А теперь они требуют, чтобы я признал их право на существование, признал, что они действительно существуют. Жалкие персонажи, созданные игрой моего воображения. Вы обязаны мне всем. x x x ИЗГНАННИКИ Жалкие персонажи, созданные игрой моего воображения, оставляют меня на асфальте с окровавленной рожей. Бывший полицейский и подросток, делающий первые шаги в мире взрослых, отдубасили меня что надо. Никогда не думал, что они на такое способны. На что-нибудь еще хуже -- возможно, но не на такое. Сажусь на край тротуара и смотрю на проносящиеся мимо такси. Господи, до чего же я устал! Мне так хочется быть рядом с Шарлоттой, особенно этой ночью. Она не стала бы проливать слезы, а протянула бы мне носовой платочек, чтобы я вытер кровь. Передо мной останавливается мотоциклист. -- Простите, я ищу улицу Пуассоньер. К его багажнику крепко прикручен веревками переносной телевизор, который явно уже отдал Богу душу. -- Вам нужно проехать площадь Республики, бульвар Бон-Нувель, потом повернуть налево сразу за кинотеатром "Ле Рекс". Если вы ищете дом No 188, то он в конце улицы. -- Спасибо! Он заводит мотор и исчезает в ночи. Выйдя из аэропорта и увидев двух вышколенных полицейских, я сразу понял, что я в Нью-Йорке. Они были в голубых мундирах с контрастными желтыми нашивками, с дубинками, свисающими до колен, в фуражках, способных вызвать зависть даже у секретных агентов, и с парой устройств, позволяющих в одну секунду получить портрет подозреваемого. Один из них был с животиком и прямой как палка. Второй -- настоящий скелет, но тоже прямой как палка. Почти мгновенно они превратили меня в фанатичного почитателя Закона и Порядка. Когда я увидел, как они крутятся вокруг неправильно припаркованной машины, в моей памяти сразу же всплыли детские воспоминания: дядюшка Доминик, всякий раз возвращающийся из Нью-Йорка и не способный ничего о нем рассказать. Он только говорил: "Все, как в кино", и на этом его рассказ заканчивался. Я вспомнил, как смеялся до слез при виде полицейских в мундирах, гонявшихся за Бастером Китоном в "Копах". Впервые увидев на фотографии убитого Ли Освальда, лежавшего между двумя полицейскими, я оцепенел от ужаса. Но эти воспоминания -- ничто по сравнению с тем, что я насмотрелся в американских полицейских сериалах. В двенадцать лет я был уверен, что все полицейские зачитывают задержанному его права. Я думал, что достаточно внести залог, чтобы оказаться на свободе, и что во время судебного заседания обязательно полагается клясться на Библии. Я даже был несколько разочарован, когда в пятнадцатилетнем возрасте без всяких проблем купил бутылку виски. Я недолго думаю, как мне добраться до города: в метро или на такси. Сажусь в одну из желтых машин в шашечку и говорю: -- Манхэттен. Угол 52-й и 11-й. Этим двум полисменам удалось успокоить мое воображение. Лучше его не будоражить, впереди и так полно впечатлений. Сегодня на рассвете на бульваре Бон-Нувель я понял, что мне будет недоставать города-Солнца. Когда, под палящим солнцем, я ехал по Бруклинскому мосту, Париж казался мне прозрачной игрушкой, которую надо потрясти, чтобы внутри нее хлопьями повалил снег. Я больше не знаю, откуда приехал, и мне наплевать на это. Я хочу ярких впечатлений. Сильных эмоций. Хочу пройтись по улице с обнаженным торсом, накинув рубашку на плечи. Хочу на все показывать пальцем, как рэпер. На небоскребы и чокнутых предсказателей, на лимузины с затемненными стеклами и спортивных девиц, вышедших из бюро, на деликатесы в витринах и опустившихся бродяг. Я в Нью-Йорке. x x x Такси останавливается на перекрестке 52-й стрит и 11-й авеню. В месте, где нет ни машин, ни людей. Я оказываюсь между пустой баскетбольной площадкой и таким же пустым рестораном. Прохожу через двойную дверь, иду вдоль стойки, длиной метров десять. Какой-то тип выходит из кухни с пластиковым пакетом, набитым запотевшими пивными бутылками. Сажусь за столик у окна, и он протягивает мне меню. Однако я не спешу и предпочитаю осмотреться. Несколько небоскребов, жилой квартал с домами с наружными лестницами, как в "Вестсайдской истории". Вдали угадывается Гудзон. Я жду не двигаясь. -- Уверен, что окружающая обстановка напоминает тебе фильм Хоппера. Объятия, похлопывания по спине. Жером одет так же, как и в Париже, но здесь он выглядит элегантнее. -- Только что приехал? -- Прямо из аэропорта Кеннеди. -- И как тебе этот гребаный город? -- Я с первых минут почувствовал себя в нем, как в тапочках. И как Джуди Гарланд в финале "Волшебника из страны Оз", сказал себе: "Нет ничего лучше дома". Я уже говорю, как старый торговец спиртным из Гарлема, и никто этому не удивляется. -- Ты уже в Париже говорил, как старый торговец спиртным из Гарлема. -- Есть одна вещь, которую я ценю здесь больше всего на свете: твое неоспоримое право делать все, что взбредет в голову. Если ты видишь на улице бесцельно шатающегося типа с красным носом, бормочущего какую-то чушь, то можешь быть уверен, что это актер, повторяющий свою роль. Здесь никто никого не считает психом и не отнимает у тебя право на сомнение. Не понимаю, почему во всех странах мира такие полезные вещи не ввели за правило. Нью-Йорк должен стать новым Вавилоном. Ты живешь в нем неделю, год, а потом возвращаешься домой, в цивилизацию, к своей скучной жизни. Насколько меньше стало бы проблем. -- Я думал, ты обосновался в Лос-Анджелесе. Он объясняет, что в Нью-Йорке происходит столько же событий, сколько и там. К тому же, по контракту он должен ездить туда два раза в месяц. -- А Тристан? -- Он в Монтане, с Ооной. Я хотел устроить его здесь, но он предпочитает деревню, ты же знаешь, что это за птица. Я навещаю их по субботам раз в две недели, пока Оона работает над дипломом. Потом посмотрим. -- Тристана по-прежнему не оторвешь от телевизора? -- Да нет. У него появились друзья, которые возят его по окрестностям на открытом грузовичке. Я очень рад за него. Жером делает официанту заказ, но я не понимаю ни слова. Нам приносят графин с калифорнийским вином. Никогда раньше я не видел Жерома таким спокойным, таким довольным. И таким взрослым. Я спрашиваю его, нашел ли он наконец то место, где хотел бы остаться, или ему еще предстоит проделать часть пути. -- Трудно сказать. За короткий срок столько всего произошло. Сейчас я работаю консультантом на съемках американской версии "Саги", но сценаристам я фактически не нужен, меня наняли так, для проформы. Я пишу "Борца со смертью-3" для Сталлоне, но, кажется, от блюда уже несет пригорелым. Он предложил мне один проект с Иствудом, похоже, что это осуществимо. -- Ты хочешь сказать, с Клинтом Иствудом? -- А ты знаешь другого? -- Сам Клинт? Грязный Гарри? -- Каллахэн, настоящий Каллахэн. Наша история его здорово позабавила. Но чтобы осуществить проект фильма, нужно вначале пробраться сквозь дебри законов, нанять дивизию адвокатов, чтобы правильно составить контракты, а на это уйдет уйма времени. Поэтому я предложил идею одного сериала Эй-Би-Си, и они предварительно дали согласие. Он сообщает мне все эти сногсшибательные новости столь будничным тоном, что это кажется ненормальным. Если бы я не знал Жерома, то был бы уверен, что он пытается пустить пыль в глаза. Но это не так. Жером рассказывает мне о своих делах со скромностью человека, нашедшего свою дорогу в жизни, человека, не занимающего чужого места и находящегося именно там, где он и должен находиться. -- Миллиардер! Ты, наверное, уже миллиардер! -- Что касается денег, то мне грех жаловаться, однако я понял, что это не мое. Деньги меня не вдохновляют, ты знаешь. Того, что я получал на авеню де Турвиль, мне вполне хватало. Если бы ты увидел мою квартиру... настоящая берлога. -- Тысяча квадратных метров на 5-ой авеню, апартаменты, в которые поднимаешься прямо на лифте? -- У меня небольшая квартирка как раз над этим рестораном. Стены из красного кирпича, ржавый холодильник, тараканы в ванной. Но мне здесь здорово. Нам приносят две тарелки с крабами, посыпанными мелко нарезанной петрушкой. Не представляя, как за них взяться, я беру пример со своего приятеля, который отправляет их в рот целиком, вместе с панцирем. -- Нью-йоркское блюдо. Они ловят крабов сразу после линьки и тушат их на сковородке. Панцирь становится таким же нежным, как мясо. Луч солнца падает на наш стол. Несколько бегунов трусят друг за другом мимо окна. -- Как здорово, что ты здесь, парень! Я знал, что ты совершаешь глупость, оставаясь в Париже. До меня дошли слухи, что 80-ю серию приняли плохо. Он не спрашивает меня о шраме на физиономии -- подарке от "Саги". Красивая звездочка в углу глаза даже похожа на специальную татуировку -- знак, имеющий символическое значение. Доктор обнадежил меня, что к осени шрам исчезнет. -- Ты хочешь услышать истинные фразы или мне нужно ходить вокруг да около? -- Истинные. -- Страна в огне и крови, и я враг нации номер один. -- Когда пишешь страшные истории... -- Сегюре проявил чудеса изобретательности, чтобы вывалять меня в дерьме. -- Я и забыл это имя... Сегюре... Когда смотришь на него вблизи, видишь перед собой какое-то недоразумение. А отсюда он вообще кажется козявкой. По сравнению с ним, любой американский продюсер выглядит принцем. Он замолкает, чтобы сделать глоток вина. Подростки, каждый на три головы выше меня, высыпают на баскетбольную площадку. Здесь все King Size, даже подростки. -- Ты когда возвращаешься в Париж? -- Еще не решил. -- Я запланировал приятный вечерок, но пусть он будет сюрпризом. Чем ты желал бы заняться вечером? -- Мне бы не хотелось отвлекать тебя, если ты работаешь. -- Ты, мой второй брат, боишься мне помешать? Скажи, чего бы тебе хотелось? У тебя наверняка есть сокровенное желание, у всех появляются желания, когда они приезжают в Нью-Йорк. -- Под знаком этого города прошло мое детство. Мне хочется познакомиться с ним поближе. -- Видишь дома, там, между деревьями? За ними как раз 42-я стрит. -- Forty second street? -- Она самая. Мне нравится, как он говорит: "Ты у меня в гостях и ты еще ничего не видел". Он с удовольствием покажет мне Нью-Йорк. Мы так часто говорили о нем по ночам, на левом берегу Сены, попивая обжигающую горло перцовку. x x x Через час я сижу в "Taxi Driver". За окном -- проститутки, сутенеры, нищие, дымящиеся канализационные колодцы, реклама кока-колы. От захлестнувших чувств чешутся глаза и щекочет в носу. Чтобы скрыть глупое волнение, принимаю непринужденный вид и насвистываю мелодию из какого-то ковбойского фильма. x x x После двух телефонных звонков мне доставили смокинг, а внизу нас ждет лимузин с шофером. -- Ты так и не скажешь, куда мы отправляемся? -- В кино. Я не умею завязывать галстук-бабочку. Жером справляется с этой проблемой на удивление ловко. И это тип, который три месяца назад не мог правильно застегнуть рубашку! С невинной улыбкой он лезет в шкаф и достает оттуда бумажный пакет, перевязанный ленточкой. -- Это мне? -- Тебя это должно позабавить. Развлекательная игра, с доской, кубиками, пешками и картами. Называется "Фантасмагория". -- Как-то вечером во время грандиозного празднества в Лос-Анджелесе я беседую с Верноном Милынтейном... -- Продюсером "Боевых игр"? -- Он больше известен как продюсер "Клуба капитанов", но этот сериал не шел во Франции. Я рассказал ему, что придумал игру, где нужно создать настоящую историю от начала до конца, пользуясь подсказками, делая ставки, выполняя инструкции и избегая ловушек. Через два месяца игра уже готова и вот-вот поступит в продажу во всех пятидесяти двух штатах. "God, bless America!"* * Боже, храни Америку (англ.). Несомненно одно: я никогда не буду пытаться играть с Же-ромом в "Фантасмагорию". x x x Лимузин останавливается перед "Театром Зигфилда", сияющим тысячей огней. Здесь сегодня премьера "Ночных звонков", сентиментальной комедии о войне между бандами гангстеров. Зрелище скоро начнется. Возле входа толпятся сотни зевак, которые пришли сюда специально, чтобы поглазеть на парад кинозвезд. Портье открывает дверцу автомобиля. Если бы у меня хватило нахальства, я бы тоже мог встать на красный ковер, попозировать фотографам и дать интервью трем телеканалам. Но об этом не может быть и речи. -- Чего ты застрял? -- Мне страшно, Жером... Он вытаскивает меня из машины. Десять шагов, отделяющих меня от холла -- самые великие шаги в моей жизни, как в прошлой, так и в будущей. Отныне моя жизнь будет одним сплошным закатом. В холле я вижу людей, известных миру лучше, чем американский президент. И все они подходят к Жерому, чтобы пожать ему руку. Актрисы, при виде которых млеет весь мир, бросаются ему на шею. Не проходит и минуты, как я уже весь покрыт звездной пылью и сам себе кажусь сверкающим. Все это не как в кино. Это и есть кино. -- Слушай, Жером, видишь ту даму в длинном платье? Когда я был мальчишкой, у меня на стене висел ее портрет. -- Я представлю ее тебе, ты увидишь, какая она прелесть. x x x Я сидел рядом с ней на протяжении всего сеанса. Когда зажглись люстры, она спросила, что я думаю об увиденном. Чтобы не скомпрометировать себя, я ответил, что такой фильм мог быть сделан только в этой части света. После небольшого коктейля в частной резиденции, где мы напились как сапожники, мы с Же-ромом оказались в Вилидж Уангард, месте, где родился джаз и где он, может быть, умрет. Основательно захмелевший, я не смог отказаться от очередного стакана, предложенного мне барменом. Жером рассеянно слушал какой-то старый бибоп. -- Те, кто говорят, что американцы делают фильмы для двенадцатилетних пацанов, в то время как старушка-Европа трудится над возвышением души, -- кретины. У меня кружится голова, Жером ничего не замечает и продолжает рассуждать. -- Подобные заявления обнадеживают глупцов. Но если американцы захотят, они заставят проливать слезы всю Землю. По тому, как после каждой фразы он яростно трясет головой, я понимаю, что он пьян не меньше меня. -- А если я скажу, что меня скоро пригласят в Белый дом? Я должен любой ценой протрезветь, прежде чем рухну в какую-нибудь постель. У меня очень мало времени, и завтра, может быть, мне не удастся поговорить. А я приехал сюда поговорить. Только чтобы поговорить. -- Мне нужно кое о чем попросить тебя, Жером. -- Все, о чем хочешь. Ты -- мой второй брат. Все, о чем хочешь, за исключением одной вещи. -- Мы должны исправить то, что сделали. -- Именно это я имел в виду! -- Мы должны переделать последнюю серию, и ты больше никогда не услышишь о "Саге". -- Пошел ты! -- Мы должны закончить то, что начали. Иначе в мире никогда не наступит порядок. Он хватает меня за отвороты смокинга и смотрит в глаза с яростью, как может смотреть только брат. -- Ты должен уехать из той страны, таких, как мы, там не ценят. Рай для сценаристов -- только здесь! Я пытаюсь успокоить его, но у меня ничего не получается. Он опрокидывает локтем стакан, не обращая на это внимания. -- Здесь тебе не нужно месяцами таскаться со своим сценарием, пока какой-нибудь чиновник не удосужится его прочесть. Ты заходишь в контору, и тебе позволяют произнести семьдесят пять слов, чтобы убедить всех, что ты написал что-то стоящее. Если ты выдерживаешь испытание, то выходишь на улицу с контрактом в кармане. Во Франции, если ты не входишь в круг избранных, ты будешь бесконечно обивать пороги, прежде чем тебя соизволят заметить. Мне нужно держаться. Я приехал сюда, чтобы убедить его. Но ему наплевать на это, он продолжает свою речь. -- Во Франции, если ты имел хотя бы небольшой успех, ты можешь существовать за счет своей репутации и писать всякое дерьмо лет десять. Здесь ты имеешь право на одну, максимум на две ошибки, после чего ты вне игры. Во Франции ты обязан преклоняться перед "гениальностью" некоторых режиссеров-кретинов, на счету которых хорошо если есть хоть одна короткометражка. Здесь же автор нередко имеет больше власти, чем режиссер. Во Франции даже не читают то, что ты написал, потому что там мало кто умеет читать. Здесь с тебя будет литься пот с утра до вечера, а иногда и большую часть ночи, а на следующий день -- все сначала, еще и еще, пятая, десятая, пятнадцатая версия, пока не получится то, что надо. -- Ты нужен мне там, Жером. -- Оставайся здесь, со мной, мы одной крови! Ты даже более чокнутый, чем я! С твоей башкой можно написать десять "Саг". Здесь нужны такие люди. Через полгода ты уже что-нибудь напишешь для Голливуда. Это же более потрясающе, чем любая твоя детская мечта! Только ради этого мы и работаем! -- Мы должны закончить "Сагу". Всего одну серию... -- Разве они недостаточно поиздевались над нами? Оставайся здесь, говорю тебе... Можешь даже не возвращаться назад. Завтра к вечеру у тебя будет вид на жительство на любой срок, рабочая карта, квартира на Манхэттене и контракт. Чудеса -- это наша работа, парень. -- За месяц мы завершим "Сагу", а потом я сделаю все, что ты хочешь. Он смотрит на дно своего стакана, делает глоток бурбона и закрывает глаза. -- Лучше сдохнуть. Остров. Впереди, по правому борту. Как удается этим островам выглядеть такими гордыми перед теми, кто собирается на них высадиться? Этот расстилается предо мной во всей своей величественной красоте. Не могу понять, что испытываю в эти минуты, сидя на палубе корабля и наблюдая, как мы приближаемся к берегу. Какое-то незнакомое чувство. Вроде почтения. Чтобы не возвращаться в Париж, я взял билет на рейс Нью-Йорк -- Ницца. В Ницце пересел на самолет до Йерска, затем на этот кораблик, на котором полно туристов, действующих мне на нервы с того момента, как только мы покинули Тур Фондю. По секрету спрашиваю у гида, неужели столько туристов высаживается на остров каждый день. -- Раньше туристов привлекал остров Левант, но теперь они переметнулись сюда. Ничего удивительного, когда подняли такой гвалт... Это остров Лод, самый южный из Йерских островов. И гвалт -- очень мягкий эвфемизм; мировая пресса не перестает твердить об этом родимом пятне, появившемся на картах всего полгода назад. Нас ведут по узкой тропинке, откуда виднеется нависающий над обрывом замок. Я ищу взглядом ту, кто должна встретить меня на пристани. Если она не появится через пять минут, мне придется присоединиться к группе туристов и отдаться во власть гидов. Нет, я вижу, как она машет мне издали рукой... Волосы спрятаны под белым платком, короткое цветастое платье раздувается от ветра. Она бежит ко мне с радостным криком, я хватаю ее, поднимаю, кружусь вместе с ней, мне хотелось бы держать ее так вечно. -- Если мой возлюбленный увидит эту сцену, он нас сглазит. -- Или набьет мне морду? -- Что вы, он скорее споет под моими окнами серенаду в знак прощения. Вы хорошо доехали? -- Я предпочел бы оказаться здесь не в туристический сезон. -- Туристы уедут часов в пять, а потом весь остров будет принадлежать нам. А сейчас я займусь вами. Вначале зайдем ко мне, оставим ваш багаж, потом пойдем обедать. Вы все еще любите пиццу с анчоусами? -- ...? -- Я шучу. Слуги в костюмах начала века забирают мой чемодан. Матильда отдает им распоряжения с таким видом, словно занималась этим всю жизнь. Один из слуг предлагает подвезти нас на забавном маленьком вездеходе, но мы единодушно отказываемся, предпочитая пройтись пешком. -- Видели наверху замок? Мы сходим туда вечером. А маленький домик, выглядывающий из зелени, -- мой. -- Кроме вас, на острове никто не живет? -- Никаких туземцев, если вы их имеете в виду. Только человек тридцать обслуживающего персонала и команда из шести ассистентов, которыми я руковожу. -- Это ваш... бизнес? -- Можно сказать и так. Здесь все живут в каком-то сладком безумии, но сразу этого не понять. Тропинка окаймлена гигантскими пальмами, на острове влажно и жарко, и у меня создается впечатление, что я попал на Мадагаскар. При таком климате хочется надеть что-нибудь белое и с нетерпением дожидаться вечера. Дом Матильды выглядит все красивее по мере того, как мы к нему приближаемся. Он похож на небольшой охотничий павильон в Фонтенбло -- весь из белого камня, с овальными окнами. Расположенный рядом с домом бассейн, едва заметный за оградой из розового лавра, совсем не портит картину. Но что я делаю в этом раю? Внутри мне нравится меньше: анфилада комнат, охровые и пастельные обои, мебель прошлого века. -- Моя любимая комната -- будуар. -- Настоящий? -- Настоящий. Могу поселить вас там, когда вам захочется побалагурить. Она показывает мою комнату и ненадолго оставляет одного. Чемодан лежит в кресле в стиле Людовика XV, одежда аккуратно повешена в гардероб. Я бросаюсь на огромную кровать и делаю несколько движений кролем, чтобы добраться до подушек. Мне хочется закричать: "Да здравствует аристократия, да здравствуют привилегии!". Подойдя к окну, вижу в бассейне здоровенного парня, плавающего взад и вперед по водной дорожке. Горничная в наряде викторианской эпохи приносит мне полотенца и халат, украшенный гербом замка. Я надеваю белую рубашку с короткими рукавами, светло-бежевые брюки и спускаюсь к Матильде, ожидающей меня у лестницы. -- Все выглядит намного лучше, чем в вашем письме. -- В этом доме никто не жил лет пятьдесят. Я следую за ней в небольшой зал, где уже накрыт стол. Сразу же хватаюсь за бутылку с вином, но метрдотель, тоже в маскарадном костюме, спешит обслужить меня. -- Я видел какого-то красавчика, он барахтался в бассейне. Она слегка улыбается, не сразу решаясь ответить. -- Он приехал на остров три недели назад и остался здесь. Очень независим, это его главное достоинство. Когда мы устанем друг от друга, он возьмет свой чемодан и я провожу его до пристани. Убеждена, что ему очень быстро найдется замена. Не сердитесь, жизнь в замке сделала меня фривольной. Я никак не могу привыкнуть к новой Матильде. Та Матильда, у которой каждая фраза была проникнута нежностью, осталась на континенте. Может, оно и к лучшему, эта Матильда говорит все напрямик. Нам приносят вкуснейшие блюда и лучшие в мире вина, но тип за моей спиной, пытающийся предупредить мой малейший жест, несколько портит удовольствие. Матильда замечает это и просит его удалиться. -- Обычно я здесь одна, но Принц настоял на том, чтобы вас приняли как можно лучше. Не знаю, что удерживает меня от смеха, когда она произносит "Принц". -- Он же не знаком со мной. -- Вы -- мой друг, и этого достаточно. Я приехал на остров, чтобы поговорить с Матильдой и попытаться раскрыть тайну ее пребывания здесь. Во время путешествия я придумывал разные гипотезы, но ни одна не показалась мне достаточно правдоподобной. -- Признайтесь, он действительно существует... этот... кстати, как его? -- Принц Милан Маркевич де Лод. -- Оставьте ваши шуточки. -- Его имя можно найти в исторических книгах, и сегодня вечером он ждет нас на ужин. -- Вместе со своим племенем? -- Те, кого вы так легкомысленно называете "племенем", не только члены королевской семьи, но и мои лучшие друзья. Я вам представлю их, и вы увидите, какие это приятные люди. Я отпиваю глоток вина. Не могу поверить, что все это не сон. -- Вы не расскажете мне, Матильда Пеллерен, чем занимаетесь здесь, на этом опереточном острове, в компании людей голубой крови? -- У вас это называется бизнесом. Она улыбается. Коварно. Торжествующе. Это же Матильда. -- Помните, как вы все подшучивали надо мной, когда я вырезала фотографии из рубрик светской хроники и скандальной прессы? -- Вы всегда окружали себя ореолом тайны, а эта тайна была самой непроницаемой. -- Так вот, я уже тогда подумывала сменить профессию. Возьмите еще сливок. -- Матильда, прошу вас! Продлить удовольствие. Вот главная забота сценариста. -- Если не считать кинозвезд, кто должен быть постоянно в центре внимания масс? Кто должен быть объектом их почитания? Долго не раздумывая, отвечаю. -- Коронованные особы? -- Правильно. Однако за последнее десятилетие их стало очень мало. Монархии рушатся, теряют свое величие; принцессы плодят потомство и напоминают обычных клуш; ни одна семья голубых кровей не способна удержать планку. Вы согласны? -- Ну, если вы так считаете... -- Потеря мечты означает гибель целой отрасли журналистики и крах когда-то процветавшей промышленности. А этого ни в коем случае нельзя допустить. К счастью, нашлась группа дельцов, решившая взять бразды правления в свои руки. Это производители глянцевой бумаги, торговцы журналами, предметами роскоши, ностальгией, специалисты по интерьеру -- в общем, крупные коммерсанты и имиджмейкеры. Представьте, сколько можно выпустить сопутствующих товаров и на какую сумму! -- Но... Это же аморально! -- Ну и что? Мы просто хотим сорвать куш, как говорит Жером. -- Вы не имеет права так обманывать людей! С этими декорациями, актерами... -- Какими актерами? Какими декорациями? Принц Милан Маркевич де Лод и его семья вне всяких подозрений. Они сумели сохранить свое положение. Их род известен с XVI века, они участвовали во всех кампаниях, во всех крупных сражениях. В 1906 году, когда Франция с Россией заключили союз, отец принца Феодор женился в Париже на графине де Лод. До 1917 года они жили в Санкт-Петербурге, потом переселились в эти края. Принц Милан родился в 1918 году; но через несколько лет семья разорилась и вынуждена была переселиться в комнаты для прислуги, поступить в услужение к нуворишам, прибравшим замок к рукам. Чтобы выйти на этот старинный род, потребовалось нанять целую армию специалистов по генеалогии и начать невероятную юридическую войну, чтобы вернуть им их достояние. -- ...? -- Не смотрите на меня так, все это настоящая правда; вы же не думаете, что мы хотим попасться на крючок какому-нибудь проныре из бульварной прессы. Я наливаю Матильде вина, чтобы немного разрядить обстановку. -- Продолжайте, Матильда. Я готов выслушать все, но пока еще вам не верю. -- Королевская семья, райский уголок. Им не хватало только... знаете чего? Я делаю вид, что пытаюсь догадаться, но, боюсь, ответ очевиден. -- ... Историй? -- Чтобы жить необыкновенной жизнью, чтобы восхищать весь мир и сводить с ума папарацци, им нужен был сценарист. Конечно, эту работу мог бы сделать каждый, но если учесть мои романы, участие в "Саге" и мое пристрастие к историям с принцами... Короче, они выбрали меня. Еще грибочков? x x x Я был удостоен чести участвовать в помпезном ужине, как во времена Людовика XIV. Согласно протоколу, мы с Матильдой должны были сидеть отдельно друг от друга, но я дал понять, что скорее вплавь вернусь на материк, чем позволю зажать себя между дамой преклонного возраста и каким-то напудренным париком. Принц, очаровательный старик лет семидесяти пяти, если не больше, приветствовал меня галантными фразами и представил своей семье. Затем мы прошли в зал для приемов и сели за стол, длиной метров двадцать пять. Старинная музыка, лакеи, почетные гости и, конечно же, журналисты. Все собрались здесь. -- Никто не может понять, как составляется список приглашенных, -- сказала Матильда. -- С помощью моих ассистентов я выбираю только интересных людей и оставляю страдать тех, кто готов продать душу дьяволу за место за этим столом. -- Кто эта красивая девушка? -- Похоже, что вы давно не видели "Пари-Матч", Марко. Это Илиана, дочь Эме и Катрин де Лод, внучка принца. Ей семнадцать лет, и она совершает глупость за глупостью. С такими внешними данными она должна сниматься в кино. Я читаю ей сценарии, советую, какие глупости можно совершать, а какие совершенно недопустимы. Пишу ей ответы на интервью и прошу не слишком импровизировать, когда меня нет рядом. Сейчас я ищу ей жениха, от которого у всех должно захватить дух и уже наметила одного врача, который охотится в Африке на вирусов. -- Потрясающе! -- Тип напротив девушки -- ее брат, Дмитрий. Вы ни за что не угадаете, чем он занимается. -- Бездельник? -- Нет, бездельничать -- это специальность дядюшки Энтони. Дмитрий пишет любовные романы. -- Не может быть! -- Да! Романы выходят ежеквартально, я пишу их одной левой, глядя телевизор. Это помогает мне сохранять форму. Самое забавное, что он публикует их под псевдонимом, и предположений более чем достаточно. Ходят слухи, что сейчас он пишет эротический роман. -- Неужели вы делаете это? -- Ну да! -- А кто та скучающая дама? -- Анна Уоткинс, сестра Энтони. Пять лет назад она занималась разведением форели, а я сделала из нес роковую женщину. Она довела до самоубийства очень многих мужчин. -- А кто должен был сидеть на том пустом стуле? -- Вирджиния де Лод, старшая дочь, наследная принцесса. Ею я не очень горжусь. Она то неожиданно исчезает, то также неожиданно появляется. Не проходит и недели, чтобы какой-нибудь журнал не сообщил о ее очередном исчезновении. Каждый раз, когда она возвращается, я сочиняю для нее новую историю. -- А где она сейчас? -- У себя в комнате, прямо у вас над головой. Каждый день играть роль принцессы не слишком весело. -- И сколько у вас всего персонажей? -- Человек тридцать семь, включая претендентов и нескольких кузин. -- И каким персонажем вы гордитесь больше всего? -- Конечно, самим принцем. Это мой шедевр. Я сделала его потомком Петра Великого, и сегодня многие думают, что он владеет пропавшими сокровищами династии Романовых. Своей прекрасной физической формой он обязан эликсиру, секрет которого ревностно хранят члены рода. -- Вы не боитесь, что перегибаете палку? -- Может быть, но пока это срабатывает. Иногда он сам подает мне идеи, я пишу ему речи. Мы прекрасно понимаем друг друга. -- Я и не подозревал, что вы так здорово разбираетесь в истории. -- У меня есть три специалиста в этой области. -- И вы всех их любите? -- Не всех, но большинство. Теперь это моя семья. Я чувствую за них ответственность. Жить среди своих персонажей -- единственное, что делает меня счастливой. x x x Празднество продолжалось далеко за полночь. Шампанское, бильярд, словесные дуэли, прогулки с факелами до утренней зари. Сейчас уже пять утра и небо на востоке начинает светлеть. Матильда зажгла все люстры в огромной библиотеке, и мы пьем по последнему бокалу шампанского. -- Матильда, вы нужны мне, чтобы переделать 80-ю серию. -- Я давно ждала этой фразы. -- Матильда... -- Мне очень трудно отказывать вам в чем-либо, Марко, но считайте, что я отказываю. -- Вы нужны мне. -- Когда я вырезала статьи из журналов, а вы приставали ко мне с вопросами, помните, что я отвечала? -- Вы говорили: "Это мой тайный сад", как будто такой ответ мог нас удовлетворить. -- Выгляньте в окно. Посмотрите вниз и скажите, что видите. Я подчиняюсь, не понимая, чего она от меня хочет. Внизу?.. Внизу только... Внизу, окутанный розовым рассветом, расстилается такой пейзаж, который не взялся бы нарисовать ни один художник. Высокая трава, роскошные цветы, мраморная скамья, качели, греческие колонны и... павлины! Живые павлины, гуляющие среди кустов! -- Вот он, мой тайный сад! Видите, он существует. И здесь я проживу до тех пор, пока это будет возможно. Здесь я готова дожидаться конца света, как обычная девчонка, мечта которой сбылась. Здесь я буду встречать своих любовников, пока у них будет желание постучать в мою дверь. Я никогда не вернусь в тот мир, из которого пришла. Оставляю его вам. -- Это займет у вас не больше двух недель. -- Пошлите их к черту и оставайтесь со мной. Мне трудно одной заниматься тридцатью семью персонажами. -- Мы не имеем права! Мы должны закончить свою работу! -- Никогда! Она в ярости, хотя я не сказал ничего, что могло ее так сильно задеть. -- Желаю вам спокойной ночи, Марко. Мне сорок лет, сейчас пять утра, и юноша, прекрасный как звезда, топчется в ожидании у порога моей комнаты. На небольшом указателе в форме стрелы все еще сохраняется надпись: Отель "Альберго ди Платани", но это уже давно не отель, Луи повторил мне об этом три раза. "Когда ты окажешься в месте, похожем на центр мира,