шеток, и блеск его черных глаз не выражал ни радости, ни удивления. Дважды царственно кивнул он в ответ на овации, разразившиеся с новой силой. И в том, как он наклонял голову, Томми уловил какое-то неприятное сходство с принцессой Вивраканардой. Между тем дирижер повернулся к оркестру. Зал вторично, еще громче, охнул. Потому что при повороте кончик его фантастического хвоста изящно проскользнул в невидимый карман и извлек оттуда черную дирижерскую палочку. Впрочем, Томми ничего этого не заметил. Он смотрел на принцессу. Поначалу она даже не стала хлопать вместе со всеми, но теперь... Он никогда не видел ее в таком волнении. Она не аплодировала, а сидела, судорожно сцепив руки на коленях, и все ее тело было напряжено, как стальной прут, а голубые глаза с несказанной мучительной сосредоточенностью смотрели на мосье Тибо. Она словно замерла, затаила дыхание, у Томми даже мелькнула сумасшедшая мысль, что сейчас она взлетит, вспорхнет со своего кресла, как невесомая ночная бабочка, и бесшумно но опустится подле мосье Тибо, чтобы с обожанием потереться своей гордой головкой о лацкан его черного фрака. Еще секунда, и ее состояние заметит даже миссис Лепет. - Принцесса, - шепотом позвал он в испуге. - Принцесса! Тело ее медленно расслабилось, глаза потухли, лицо вновь стало спокойным. - Да, Томми? - откликнулась она своим обычным голосом. Но все-таки что-то в ней появилось такое... - Ничего, только... а, черт... начинается! В эту минуту мосье Тибо, непринужденно сложив перед собою руки, снова обернулся лицом к публике. Опустил глаза. Широко взмахнул за спиной хвостом. И трижды призывно постучал об пол дирижерской палочкой. Давно не принимали Глюковскую увертюру к "Ифигении в Авлиде" с такими шумными овациями. А когда дошла очередь до Восьмой симфонии, публика была просто в истерике. Никогда еще Новый Симфонический оркестр не играл так превосходно, но и такого гениального управления он тоже, надо сказать, до сих пор не знал. Еще не дошли до финала, а уже в зале три дирижера с мировым именем рыдали от восторга и отчаяния, как завистливые школьники, а один из них горячо сулил присутствовавшему здесь же хирургу, специалисту по лицевой пластике, десять тысяч долларов, если тот докажет, что наука может, худо ли бедно, но нарастить хоть какое-то подобие хвоста тем, кто бесхвост от рождения. Ибо сомневаться не приходилось: рука смертного, пусть даже самая развитая, никогда не достигнет того сочетания нежной силы и могучей грации, какое являл в каждом своем колебании хвост мосье Тибо. Точно черная молния, он исторгал из медных громовые раскаты, точно эбеновое кнутовище, выбивал из деревянных сладостную мелодию до последнего замирающего вздоха и властно правил трепетными струнными, точно скипетр волшебного царя. Мосье Тибо все кланялся и кланялся - зал сотрясали залпы восторженных рукоплесканий, - а когда изнемогший маэстро ушел за кулисы, председательницу клуба "Сонатные среды" понадобилось держать за руки и за ноги, чтобы она в эстетическом экстазе не швырнула ему вслед свое жемчужное колье стоимостью в девяносто тысяч долларов. Нью-Йорк пришел, увидел и... был побежден. Миссис Лепет осадили репортеры, а Томми Брукс уже предвкушал скорую встречу с новым героем дня на приеме "в узком кругу", и у него было такое тяжелое чувство, будто его ждало не место за обеденным столом, а электрический стул. Встреча между его принцессой и мосье Тибо прошла и хуже, и лучше, чем он опасался. Лучше - потому что они на поверку почти не разговаривали друг с другом, а хуже - потому что, как ему показалось, некое загадочное родство душ меж ними делало ненужным всякий разговор. Он склонился к ее руке, и все взгляды восторженно устремились на них. - Какая дивно экзотическая парочка! - умилялась миссис Свист. - И ведь совсем разные! Но тут Томми не мог с ней согласиться. Они, конечно, были разные, спору нет: он, вихляющийся брюнет с фантастическим придатком сзади, конец которого небрежно заправлен в карман, и она, голубоглазая красавица в короне каштановых волос. Но этим различием только подчеркивалось то общее, что их объединяло, - какая-то характерность походки, вкрадчивые жесты, особенный разрез глаз. Общность даже не расовая, а гораздо глубже. Томми сначала не мог ухватить, в чем ее суть, но потом, обведя взглядом гостей, вдруг понял: эти двое отличались от остальных и казались чужеродными не только Нью-Йорку, но и вообще всему человеческому. Точно вежливые гости с другой планеты. Словом, Томми Брукс провел не очень-то приятный вечер. Но он соображал довольно медленно, и ему только постепенно со всей ясностью открылось одно невероятное подозрение. Впрочем, не стоит ему особенно пенять за непонятливость. Последовавшие несколько недель были для него временем мучительных недоумений. И не то чтобы принцесса Вивраканарда к нему переменилась - нет, она была с ним так же снисходительна, как прежде, добавилось только постоянное присутствие мосье Тибо. У него была способность появляться внезапно, словно материализуясь из воздуха, - при своем росте, он передвигался легко и беззвучно, как бабочка, - и Томми испытывал глухую ненависть, когда слышал еле уловимый шорох шагов по ковру, предвещающий его приход. И потом, он был весь такой невозмутимый и обтекаемый, черт бы его драл! Ничем его не возьмешь, не заденешь. Обходился с Томми всегда крайне вежливо, а в глазах, в самой глубине, - издевка. Что тут будешь делать? Принцессу же Вивраканарду день ото дня явно все больше притягивал этот приезжий, они, похоже, общались друг с другом без слов - Томми это видел и бесился, но опять же поделать ничего не мог. Не только мосье Тибо во плоти, но даже и дух его донимал Томми Брукса. Бедняга потерял сон, а когда все же засыпал, ему являлся мосье Тибо, и не в человеческом обличье, но как призрак, как тень неуловимого неземного существа, и цедил слова сквозь остроконечные мелкие зубы. Что ни говори, в нем, бесспорно, было что-то такое... особенное, в его грации, в форме головы, даже в заостренных ногтях, - но на что это все было похоже, Томми никак не мог припомнить, сколько ни напрягал мозги. Да и когда припомнил в конце концов, тоже поначалу сам себе не поверил. Укрепили его в подозрениях, вопреки всякому здравому смыслу, два совершенно пустяковых происшествия. Как-то темным зимним вечером он отправился к своей тетке миссис Лепет в надежде застать там принцессу Вивраканарду. Дамы куда-то уехали, но должны были вернуться к чаю, и Томми, решив их дождаться, заглянул от нечего делать в библиотеку. Он уже протянул было руку, чтобы включить свет, ибо в библиотеке всегда, даже летом, было темно, как вдруг услышал, что в углу, где кожаная кушетка, кто-то словно бы тихо дышит. Он приблизился на цыпочках и различил в темноте, что на кушетке, свернувшись калачиком, мирно спит мосье Тибо. Томми в сердцах негромко чертыхнулся и поспешил убраться из библиотеки, но на пороге неприятное, всем нам знакомое чувство, что кто-то смотрит тебе в спину, заставило его остановиться. Он обернулся - мосье Тибо лежал совершенно в том же положении, но только с открытыми глазами. И были эти глаза не черные, как раньше, и не человеческие, а зеленые, Томми мог бы поклясться, и бездонные и светились в темноте, точно два изумрудика. Так продолжалось всего одно мгновенье, потому что Томми с перепугу нажал выключатель - мосье Тибо, человек как человек, сидел на кушетке, позевывая и извиняясь. Но все-таки Томми успел кое о чем подумать. А то, что случилось немного погодя, тоже не добавило ему душевного равновесия. Они беседовали вдвоем у растопленного камина. Томми до того ненавидел теперь мосье Тибо, что испытывал постоянную потребность в его обществе, как нередко бывает в таких случаях. Мосье Тибо рассказывал анекдот, а Томми слушал и ненавидел его еще сильнее за то, что тот так упивается теплом очага и переливами собственного голоса. Вдруг послышался звук открываемой парадной двери, мосье Тибо вскочил - и при этом, зацепившись за шишечку медной каминной решетки, наугол разорвал носок. Томми машинально взглянул на его ногу - только мельком, но и этого было достаточно, - а мосье Тибо, впервые за время их знакомства, вдруг потерял всякое самообладание, изменился в лице и выругался на каком-то шипящем иностранном языке, зажав дырку ладонью. Потом бросил на Томми испепеляющий взгляд и пулей вылетел из комнаты, и слышно было, как он большими легкими скачками мчится вверх по лестнице. Томми грохнулся обратно в кресло, несмотря на то что в прихожей раздался мелодичный смех принцессы. У него не было желания видеть принцессу. Он никого не хотел сейчас видеть. Потому что под носком мосье Тибо открылось нечто, нисколько не похожее на человеческую кожу. Там было, Томми успел заметить, что-то вроде черного меха. Или черного бархата. Да еще эта внезапная вспышка ярости... Боже милостивый, неужто этот господин носит поднизом черные бархатные чулки? А может быть... может быть, он вообще... И Томми сжал ладонями свою воспаленную голову. В тот же вечер Томми явился к профессору Свисту с целым рядом гипотетических вопросов, но признаться в своих настоящих подозрениях не посмел, и от профессора услышал лишь столь же гипотетические ответы, и в итоге совсем запутался. Но тут он вспомнил про Билли Мистика. Билли был славный малый и имел склонность ко всякой небывальщине. Не исключено, что Билли ему поможет. Трое суток ушло на то, чтобы изловить Билли, и все это время Томми Брукс жил как в лихорадке. Но вот наконец они сговорились пообедать вместе у Билли на квартире, где он хранил всякие чудные книги, и Томми вывалил перед приятелем весь ворох своих диких подозрений. Билли слушал и не перебивал. И только когда Томми кончил, он затянулся трубкой и произнес: - Ну, знаешь ли, мой милый... - Знаю, знаю, - замахал руками Томми, - Конечно, я спятил, можешь мне не доказывать... Но говорю тебе, он - кот. Как это может быть? Понятия не имею, но факт... Черт возьми, у него вон даже хвост есть! - Так-то оно так, - покачал головой Билли, выдыхая дым. - Милый Томми, я нисколько не сомневаюсь, что ты действительно видел - или вообразил, будто видишь, - то, о чем рассказываешь. Тем не менее... Он покачал головой. - Но ведь бывает же! Всякие там оборотни, волко-человеки... Билли задумался. - М-да, пожалуй. Это, конечно, сильный довод. Если у человека хвост... Легенды о волках-перевертнях известны с достаточно давних пор. Нет, я лично не отрицаю существования оборотней ни в прошлом, ни в настоящем. Я вообще допускаю, что бывают разные странности... Но вот коты-оборотни? Человеко-коты и кото-человеки? Все-таки вряд ли, по совести сказать. - Но если я не получу дельного совета, то просто рехнусь, честное слово! Богом заклинаю, скажи, что мне делать? - А это сейчас попробуем сообразить. Во-первых, так. Ты на все сто уверен, что он... это самое?.. - Кот? Точно. - Томми энергично кивнул. - Ясно. Теперь во-вторых. Ты, извини за прямоту, опасаешься, что в твоей пассии тоже есть что-то... э-э-э... кошачье, отчего она и тянется к этому типу? - Господи, Билли! О том и речь, что я не знаю. - Хорошо-с. Ну, а если, допустим, это правда, твое отношение к ней остается неизменным? - Да я готов жениться, даже если она каждую среду оборачивается драконшей! - страстно произнес Томми. Билли улыбнулся. - Ну, а раз так, значит, очевидно, надо этого мосье Тибо устранить. Не мешай, я буду думать. Думая, Билли скурил подряд две трубки, и все это время Томми ерзал на стуле, будто сидел на булавках. Наконец Билли вышел из задумчивости и рассмеялся. - Что это тебя так забавляет? - обиделся его друг. - Ничего. Просто меня осенила одна мысль... сумасшедшая, конечно... но если он - то, что ты думаешь - глядишь, и сработает, кто знает. Он подошел к шкафу и снял с полки книгу. - Ты что, надумал почитать мне для успокоения нервов сказочку на сон грядущий?.. - Замолчи-ка, Томми, и вот послушай, что здесь говорится... если, конечно, вправду хочешь избавиться от своего приятеля из семейства кошачьих. - А что это за книга? - Сочинение Агнессы Реплийэ. О кошках. Слушай: "Существует также и скандинавская версия этого сюжета, который сэр Вальтер Скотт рассказал Вашингтону Ирвингу, а Шелли услышал от Льюиса, автора "Монаха". В той или иной форме этот сюжет содержится в фольклоре всех народов. Сводится он к тому, - теперь слушай внимательно, Томми! - что один путешественник, очутившись в разрушенном монастыре, оказывается свидетелем того, как процессия кошек опускает в могилу маленький гроб с короной на крышке. Перепуганный, он спешит прочь оттуда и, добравшись наконец до таверны, рассказывает хозяину о том, что видел. Едва он договорил, как хозяйский кот, мирно дремавший у очага, вдруг вскочил, воскликнул: "Значит, теперь я - Кошачий король!" - и исчез в печной трубе". - Ну как? - спросил Билли, захлопнув книгу. - А что? - У Томми глаза полезли на лоб. - Ей-богу! Думаешь, подействует? - Я лично думаю, что мы с тобой оба не в своем уме. Но хочешь, можно испытать. - Да я шарахну в него этой штукой при первой же встрече! Вот только... разрушенный монастырь... Не совсем убедительно, а? Откуда он мог тут взяться? - Господи! Где твоя фантазия? Придумай какое-нибудь другое место. Центральный парк, например, мало ли. Сделай вид, будто это произошло с тобой, будто ты своими глазами видел такую похоронную процессию. Надо как-то подвести к этому в разговоре... постой-ка... скажем, так: Удивительно, как жизнь подчас повторяет литературу. Я вот не далее как вчера... В таком духе. Понятно? - Удивительно, как жизнь подчас повторяет литературу, - старательно воспроизвел Томми. - Я вот не далее как вчера... - ...прогуливаясь в Центральном парке, наблюдал очень странное зрелище. - ...прогуливаясь в Центральном парке... Погоди, я возьму записную книжку, - сказал Томми. - Надо будет выдолбить наизусть. С предстоящим прощальным приемом, который миссис Лепет давала в честь прославленного мосье Тибо по случаю его отбытия в турне на запад, связывались большие ожидания. Мало того, что там соберется весь свет, включая принцессу Вивраканарду, но еще миссис Лепет, мастерица по тонким намекам, не скрывала, что во время обеда, "возможно, будет сделано одно чрезвычайно интересное объявление. Так что гости на этот раз все явились вовремя - все, кроме Томми Брукса. Он приехал на четверть часа раньше назначенного срока, потому что хотел переговорить с теткой с глазу на глаз. Однако, к сожалению, не успел он снять пальто, как она принялась торопливо нашептывать ему на ухо какую-то потрясающую новость, и он из ее скороговорки не сумел ничего толком разобрать. - Но смотри, до объявления никому ни звука, - радостно заключила миссис Лепет. - Я полагаю, лучше всего его сделать к салату. Салат не требует особенной сосредоточенности. - Ни звука - о чем, тетя Эмили? - не понял Томми. - Да о принцессе, мой милый. О нашей дорогой принцессе и о мосье Тибо. Они сегодня обручились, какая прелесть, верно? - Угу, - ответил Томми и хотел было выйти в первую попавшуюся дверь. - Не сюда, дорогой, - остановила его тетушка. - Сейчас лучше в библиотеку не входить. Ты их потом поздравишь. Пусть они посидят там, помилуются наедине. И она поспешила вон донимать дворецкого, а подавленного Томми предоставила самому себе. Потом он спохватился, что рано вешать нос, дело еще не проиграно. - "Удивительно, как жизнь подчас повторяет литературу..." - мрачно пробормотал он, чтобы не забыть, и при этом погрозил кулаком двери в библиотеку. Но миссис Лепет, как всегда, ошибалась. Принцесса и мосье Тибо были не в библиотеке, а в зимнем саду, и Томми Брукс наткнулся на них, когда забрел туда, ища, как бы убить время. Он вовсе не хотел подглядывать и, постояв всего одну секунду, повернулся и вышел обратно через стеклянные двери. Но и секунды было довольно. Тибо сидел в кресле, а она - на скамеечке у его ног, и он своей лапой легко и плавно гладил ее каштановые волосы. Черный кот и сиамская кошечка. Лицо ее было от Томми скрыто, зато он видел его лицо. И слышал звук. Они не разговаривали, но вокруг них стояло какое-то теплое, довольное гудение, подобное жужжанию диких пчел в дуплистом стволе, - Тибо гортанно, мелодично, бархатисто урчал, а она томно мурлыкала в ответ. Томми опомнился только в гостиной, когда уже здоровался за руку с миссис Бомбардо, которая чистосердечно призналась ему, что никогда не видела его таким бледным. Первые две перемены прошли для Томми как сон, но обеды миссис Лепет славились отличными винами, и к середине мясного блюда Томми Брукс немного пришел в себя. Теперь у него не оставалось никакого другого выхода. Он сделал несколько безуспешных попыток вмешаться в разговор, но чтобы прервать миссис Лепет, надо быть, по крайней мере, архангелом Гавриилом, да и то попотеешь. Наконец она остановилась перевести дух, и Томми решил воспользоваться моментом. - Могу заметить по поводу того, о чем идет речь, - громко сказал он, хотя, о чем идет речь, не имел ни малейшего понятия. - Могу заметить... - Вот я и говорю, - попробовал было продолжить свои рассуждения профессор Свист. Но Томми был не намерен отступаться. Уже собирали тарелки. Сейчас подадут салат. - По поводу того, о чем идет речь! - так оглушительно гаркнул он, что миссис Бомбардо прямо вздрогнула, и за столом установилось неловкое молчание. - Удивительно, не правда ли, как подчас жизнь повторяет литературу. - Уф, главное - начать. Томми еще сильнее напряг голосовые связки. - Не далее как сегодня, гуляю я... - И он слово в слово пересказал затверженный урок. При этом он видел, как зажглись глаза мосье Тибо, когда он описывал похороны. А принцесса тревожно вытянула шейку. Трудно сказать, чего он ждал от своего рассказа. Но уж во всяком случае, не скучливой, холодной тишины, которую подытожил вопрос миссис Лепет: - Ну, Томми, ты уже кончил? Томми огорченно откинулся на спинку стула. Он остался в дураках. Последнее средство не подействовало. Смутно прозвучал теткин голос: "А теперь..." Томми понял, что сейчас будет сделано роковое сообщение. Но тут вмешался мосье Тибо. - Минуточку, миссис Лепет, - произнес он со своей всегдашней любезностью. Тетка замолчала. А он обратился к Томми. - Вы совершенно убеждены, что все было именно так, как вы рассказали, Брукс? - спросил он насмешливо. - Стопроцентно, - ответил, насупившись, Томми. - Неужели я стал бы... - Нет-нет. - Мосье Тибо рукой отвел подобное допущение. - Но ваш рассказ меня так заинтересовал... Хотелось бы удостовериться, что я ничего не перепутал... Вы действительно, абсолютно уверены, что на крышке гроба была, как вы описываете, корона? - Ну да, - растерянно подтвердил Томми, хлопая глазами. - Значит, теперь я - Кошачий король! - вскричал мосье Тибо голосом, подобным раскату грома, и в тот же миг все лампы потускнели - на галерее раздался приглушенный, словно ватный взрыв - залу на миг озарила резкая, слепящая вспышка света, и повалили густые, плотные клубы белого едкого дыма. - Ах, уж эти мне фотографы! - звонко простонала миссис Лепет. - Я им велела не снимать с магнием до окончания обеда, а они щелкнули нас, как раз когда я укусила листик латука! За столом послышались нервные смешки. Кто-то закашлялся. Но постепенно завеса дыма развеялась, и черно-зеленые круги перед глазами Томми Брукса пропали. Гости смотрели друг на друга, моргая, словно только что выбрались на солнечный свет из темной пещеры. Глаза у всех слезились от внезапной иллюминации, Томми с трудом различал лица тех, кто сидел против него. Но миссис Лепет, проявив неизменное присутствие духа, снова взяла бразды правления обедом в свои руки. Подняв бокал, она встала и звонко произнесла: - А теперь, дорогие друзья, я уверена, мы все будем счастливы поздравить... Но так и замолчала с разинутым ртом. На лице ее застыло выражение ужаса и недоумения. Из покачнувшегося бокала на скатерть пролилась тоненькая золотистая струйка. Потому что, начиная свою речь, миссис Лепет обратилась туда, где сидел мосье Тибо, - а мосье Тибо за столом больше не было. Одни рассказывают про язык пламени, который якобы вдруг взметнулся в камине и ушел в дымоход; другие толкуют про огромного кота, будто бы одним скачком выпрыгнувшего через окно, не разбив стекла. Профессор Свист все объясняет таинственной химической реакцией, произошедшей в воздухе прямо над стулом мосье Тибо. Дворецкий, человек набожный, верит, что его унес дьявол собственной персоной; а миссис Лепет колеблется между колдовством и дематериализацией эктоплазмы зла, на другом космическом уровне. Но как бы там ни было, ясно одно: за краткое мгновенье всеобщей слепоты после вспышки прославленный дирижер мосье Тибо вместе со своим хвостом успел навсегда исчезнуть с глаз человеческих. Миссис Бомбардо утверждает, что он был международный вор, и она как раз собиралась его разоблачить, когда он скрылся, воспользовавшись дымовой завесой от фотовспышки. Но никто из присутствовавших на историческом обеде в это не верит. Нет, убедительной разгадки предложено не было. Но Томми что знает, то знает и на каждую встречную кошку поглядывает с подозрением. Миссис Томми - в девичестве Гретхен Текстиль из Чикаго - разделяет взгляд своего мужа на кошек, потому что Томми ей все открыл, и хотя она, конечно, не всему поверила, но у нее нет сомнений, что одна персона в этой истории - просто вредная кошка, и все. Разумеется, гораздо романтичнее получилось бы, если бы рассказать, как Томми проявил отвагу и завоевал свою принцессу, - но, увы, это было бы неправдой. Дело в том, что принцессы Вивраканарды тоже больше нет среди нас. После того как столь драматически завершился обед у миссис Лепет, принцессины нервы совершенно расстроились, и она вынуждена была отправиться в морское путешествие, из которого так никогда и не вернулась обратно в Америку. Ну и, понятно, пошли, как обычно, всякие разговоры. Чего только не услышишь, и что она-де теперь монахиня в Сиаме, и нагая танцовщица под маской из "Вертограда моей сестры", и что она убита в Патагонии, и живет замужем в Трапезунде. Но насколько удается проверить, ни в одной из этих версий нет ни крупицы правды. А Томми, я знаю, в глубине души твердо верит, что морское путешествие - это только так, для отвода глаз, на самом же деле она каким-то неведомым образом умудрилась последовать за своим ужасным мосье Тибо, куда бы он там ни скрылся в этом или ином мире, и что где-то на развалинах бывшего города или в подземном дворце они и сегодня правят бок о бок, король и королева всего загадочного кошачьего народа. Но разве это может быть? Колокол поздний... {*} Перевод О. Гулыги {* Название рассказа "The Curfew Tolls" представляет собой первые слова знаменитого стихотворения английского поэта Томаса Грея (1716-1771) "Элегия, написанная на сельском кладбище". В нем поэт выражает сочувствие к тем простолюдинам и сельским жителям, которые, даже будучи наделены незаурядными способностями, не в состоянии были применить их в жизни, сделаться великими, достичь славы, поскольку принуждены были проводить свои дни в рутинной крестьянской работе, в борьбе за хлеб насущный. И в названии, и далее в тексте использован перевод В. А. Жуковского. ("Колокол поздний кончину отшедшего дня возвещает...")} Недостаточно обладать гением, гениальная личность должна соответствовать обстоятельствам эпохи. И Александр Великий не обеспокоил бы собою свет, случись ему родиться в период устойчивого мира, а Ньютон, выросший среди воров, открыл бы лишь новый вид отмычки. Джон Кливленд Коттон. "Раздумья об истории". (Нижеследующее представляет собой отрывки из писем генерала сэра Чарльза Вильяма Джеффри Эсткорта, кавалера ордена Бани, к его сестре Гарриетте, графине Стокли, публикуемые с разрешения семьи Стокли. Пропуски текста обозначены многоточиями, итак...) Сен-Филипп-де-Бэн, 3 сентября 1788 г. Любезная сестра... Я бы пожелал моему высокочтимому парижскому врачу избрать мне для восстановления здоровья иное место. Но коль скоро уповаешь на врача, а врач уповает на сен-филипповы воды, изволь зевать два месяца в отшельничестве, покуда не поправишься. Однако ж Вы будете получать от меня длинные и, боюсь, довольно скучные письма. Я не доставлю Вам новостей ни Бадена, ни Экса - когда бы не купальни, Сен-Филипп ничем бы и не разнился от дюжины других белокаменных городков приятного здешнего побережия. Есть тут хорошая гостиница - но вместе есть и плохая; пыльный, покусанный блохами нищий обосновался на столь же пыльной, тесной площади; имеются здесь и почта, и набережная, утыканная тощими липами и пальмами. С высоты при ясном небе видима бывает Корсика, а Средиземное море блистает несравненной голубизной. Все это, впрочем, довольно приятно, а уж ветерану Индийской кампании, каковым является Ваш покорный слуга, жаловаться не пристало. Хорошее обхождение встречаю я в Cheval Blanc {"Белая лошадь" (франц.) - название гостиницы.} - или я не английский милорд? - да и почтеннейший Гастон преданно мне служит. И все же, пока не сезон, эти городки на водах уподобляются сонному царству, где галантные наши враги, французы, умеют гноить себя лучше, нежели любая нация в целом свете. Возможно ль, чтоб каждодневное прибытие тулонского дилижанса представало волнующим событием? Однако ж, клянусь, оно волнует и меня, и весь Сен-Филипп. Прогулки, воды, чтение Оссиана {Оссиан - легендарный поэт-воин, герой кельтского эпоса. В Европе это имя стало известным в 1762 году, когда шотландский поэт Макферсон "открыл" и опубликовал поэмы Оссиана, будто бы переведенные с гэльских оригиналов III века. В действительности эти произведения, хотя и основанные частично на настоящих гэльских балладах, представляли собой сочинения самого Макферсона и изобиловали заимствованиями из Гомера, Мильтона и Библии.}, пикет с Гастоном - и, вопреки всему тому, я нахожу себя полумертвым... ...Вы, верно, скажете с улыбкой: "Любезный братец, Вы стяжали себе лавры исследователя человеческой натуры. Так ли уж нечего исследовать в Сен-Филиппе - будь то общество, будь то характер?" Любезная сестра, всей душой стремлюсь к этой цели, но пока почти без успеха. Беседую с доктором - и вижу человека добродетельного, но неотесанного; беседую с кюре - и он добродетелен, но вместе и тупоумен. Пытал я счастье и в обществе на водах, начав с мосье маркиза де ла Перседрагона, дворянина в пятнадцатом колене, который ничем бы не был примечателен, кабы не грязные манжеты да угрюмое любопытство к моей печени, и кончая миссис Макгрегор Дженкинс, достойнейшей краснолицей леди, чей разговор являет собой канонаду из имен герцогов и герцогинь. Впрочем, сказать по чести, кресло в саду и том Оссиана всякого из них мне заменят с лихвою, пусть даже от этого прослыву я нелюдимом. Любой подлец, будь он остроумен, показался бы мне сущим подарком судьбы, но найдется ли таковой в Сен-Филиппе? Полагаю, что едва ли. Как бы то ни было, из-за общей моей ослабленности ежеутренний приход Гастона, доставляющего мне целый ворох деревенских сплетен, несказанно оживляет меня. "До чего же может довести себя человек, - скажете Вы, - некогда служивший с Эйром Кутом {Кут, сэр Эйр (1726 -1783) - английский военный деятель, участник завоевания Индии. Прошел путь от солдата до генерала.}, и, ежели бы не превратности фортуны, не говоря уже о кучке гнуснейших интриганов..." (Здесь опущен длинный пассаж, касающийся службы генерала Эсткорта в Восточной Индии и его личного неблагоприятного мнения об Уоррене Гастингсе {Уоррен Гастингс (1732-1818) - участник англо-французской войны за Индию, первый губернатор Британской Индии.}.) ...Однако ж в пятьдесят лет всяк - дурак либо философ. Но если уже и Гастон мне не характер для упражнения ума, я и впрямь уверюсь, что ум у меня высушило индийское солнце. 21 сентября 1788 г. Любезная сестра... Поверьте, мнение Вашего друга лорда Мартиндейла не имеет под собою никакого основания. Хотя и непозволительно сравнивать французскую монархию с своею собственной, но король Людовик - превосходный и всеми любимый правитель, предполагаемый же созыв Генеральных Штатов не может не возыметь наижелательнейшего действия... (три страницы о политике и перспективах выращивания сахарного тростника на юге Франции опускаются). ...Что до меня, то я продолжаю принимать курс зевоты, со всем этим чувствуя несомненное улучшение от вод... Итак, я намерен продолжать лечение, хотя поправляюсь я медленно, слишком медленно... Вы спрашиваете меня, и, опасаюсь, не без насмешки, продвинулся ли я в изучении натуры человеческой? И здесь есть чем похвалиться - я наконец-то свел знакомство с одним чудаком - разве не триумф это для Сен-Филиппа? В течение некоего времени я примечаю, сидя в кресле на набережной, небольшого тучного субъекта, как будто одних со мною лет, который прохаживается туда и назад среди лип. Его общества, очевидно, бегут местные аристократы, подобные миссис Макгрегор Дженкинс. Я его принял было за удалившегося на отдых актера, ибо и платье, и походка его выказывают неуловимую театральность. Одеждой ему служат широкие нанковые панталоны да сюртук полувоенного покроя, на голове соломенная широкополая шляпа. Он принимает воды так же церемонно, как и мосье маркиз, хотя его ton при этом иной. Узнаю в нем южанина; как и подобает истинному сыну Midi {юга (франц.).}, уже миновавшему пору голодной, тощей юности, он обладает живыми темными глазами, бледной кожей, характерной осанкой и заносчивостью. И все же печать некоего неуспеха отмечает его, ставя вне преуспевающего общества привычных нам буржуа. Я не разобрал пока еще, что именно возбуждает здесь мой интерес. Так вот, в то утро я помещался в кресле за чтением Оссиана, тогда как он одиноко бродил по набережной. Без сомнения, излюбленный мой поэт захватил мое воображение еще более обычного, так что иные строки я произнес вслух в ту минуту, как незнакомец поравнялся со мной. Он бросил на меня быстрый взгляд - и не более. На следующий же раз он готов был уже снова миновать меня, однако, поколебавшись, остановился, снял соломенную шляпу и приветствовал меня с необыкновенной учтивостью. "Мосье простит меня, - сказал он с угрюмою степенностью, - но мсье, без сомнения, из Англии? И строки, произнесенные вами сию минуту, без сомнения, принадлежат перу великого Оссиана?" Я согласился с улыбкою, он же снова поклонился. "Да простит мне мосье вторжение, - сказал он, - но с давних пор и я состою почитателем его поэзии". Засим он продолжил цитату мою до конца строфы и на весьма правильном английском языке, хотя бы и с сильным акцентом. Я, понятно, рассыпался в похвалах - ибо далеко не каждый день встречаем мы почитателей Оссиана на набережных французских курортов, - после чего он опустился в кресло рядом со мной и мы предались беседе. Как это ни удивительно для француза, он явил превосходное знакомство с нашими английскими поэтами. Он, верно, служил когда-то гувернером в английской семье. Впрочем, для первой нашей встречи я старался не докучать ему вопросами, хотя и заметил, к своему недоумению, и во французской его речи легкий акцент. Не скрою, он обнаруживает подчас нечто низменное, невзирая на живость и возвышенность его разговора. Видны здесь и болезнь, и, если не обманываюсь, разочарование, но все же, когда он говорит, глаза его осенены неким странным вдохновением. По моему разумению, встретиться с ним в guet-apens {засаде (франц.).} было бы явно нежелательным, но может и статься, что я вижу перед собой безобиднейшего из отставных педагогов. Мы с ним приняли по стакану воды, к вящему отвращению миссис Макгрегор Дженкинс, брезгливо подобравшей юбки. Впоследствии она весьма многословно осведомила меня, что мой новый знакомец есть известный всем бандит, не присовокупив, однако, к сему иных резонов, кроме тех, что он живет за городом, что "неизвестно, откуда он взялся", что жена его такова, "как и следовало ожидать", что бы ни скрывала в себе эта зловещая фраза. Едва ли, конечно, он может быть назван джентльменом, даже применяясь к облегченным образцам миссис Макгрегор. Но ни один из моих собеседников прошедшего месяца не превзошел его в уме, а коль скоро он есть бандит, что ж, потолкуем немного и об индийских разбойниках-душителях. Надеюсь, впрочем, обойтись без волнующих предметов. Расспрошу-ка о нем Гастона... 11 октября ...Но Гастон сообщил мне немногое: знакомый мой родом с Сардинии или подобного такого же острова, служил когда-то во французской армии, в народе же слывет обладателем дурного глаза. Слуга мой намекнул, что многое знает об его жене, но здесь я не настаивал. В конце концов, ежели знакомый мой окажется р-г-нс-цем, - постарайтесь, дорогая, не краснеть! - ив этом тоже удел философа. Вопреки всему, я нахожу беседу с ним куда приемлемей, нежели разогретые лондонские сплетни миссис Макгрегор Дженкинс. Он и взаймы-то ни разу не попросил, к чему я, признаться, приготовился и уже рассчитывал отказать... 20 ноября ...Триумф! Характер найден - и, доложу я Вам, превосходнейший! Я зван был к обеду, обед же оказался из наихудших. Жена его - хозяйка никудышная, не знаю, в чем ином она преуспевает. Впрочем, с одного взгляда видно становится, в чем она имела преуспеть, ибо всевозможные ужимки поблекшей гарнизонной кокетки предстали глазам моим. Нрав она имеет, конечно, легкий, что нередко встречается у подобных женщин, видно, что в лучшие времена была она недурна собой, хотя зубы имеет прескверные. Я заподозрил в ней примесь негритянской крови, но не берусь утверждать это наверное. Вне сомнения, мой друг попался ей смолоду, таковое видывал я и в Индии частенько: опытная дама в паре с молоденьким новобранцем. Впрочем, довольно - много воды утекло с тех пор, мадам его по-своему мила, хотя несомненно, что и она стала преградою на пути его вверх. После обеда мадам с неохотою удалилась, а хозяин пригласил меня в кабинет для беседы. Он извлек даже бутылку портвейна со словами об известной всем любви к нему англичан. Я тронут был вниманием, пусть это был даже не "Кокберн". Приятель мой одинок безнадежно, большие его глаза выдают это обстоятельство. Он и безнадежно горд; скорая, разительная чувствительность неудачника видна в нем, я же, как мог, старался вызвать его на откровенность. И вправду, усилия мои были возданы. История его проста. Он не бандит, не педагог, но, подобно мне, отставной солдат. Майор французской королевской артиллерии, ныне уже несколько лет в отставке на половине жалованья. Достигнутое им высокое звание делает ему честь, ибо он уроженец, как я уже писал, Сардинии, а у французской военной службы радушия к иностранцам сильно поубавилось со времен Первой ирландской бригады. Более того, по службе этой продвинуться нельзя нисколько, ежели ты не знатного роду, а приятель мой, видимо, лишен и сего. Но всю жизнь страстью его оставалась Индия, и это служит моему интересу. Это, клянусь, меня немало удивило. Как только я, по счастливому случаю, упомянул о предмете, глаза его загорелись и самый недуг, казалось, отступил. Скоро он уже, доставая из ниши в стене географические карты, осаждал меня вопросами касательно моего скромного военного опыта. А еще через некое время я, к своему конфузу, увидел себя спотыкающимся в ответах. Он, без сомнения, показывал знания книжные, но где он мог их добыть - ума не приложу. Не моргнув глазом, он то и дело даже меня поправлял. "На северной стене старинных мадрасских фортификаций помещается, я полагаю, восемь четырехдюймовых орудий", - произносил он и нимало при этом не ошибался. Наконец я был не в силах долее сдерживаться. "Это невероятно, майор, - воскликнул я. - Двадцать лет службы в Ост-Индской компании дают мне повод полагать, что я приобрел некоторые знания. Но вы! - вы как будто бы сражались за каждый дюйм бенгальской земли!" Он бросил на меня взгляд почти негодования и стал сворачивать свои карты. "О да! Но - мысленно, - кратко сказал он. - Высшие чины не уставали твердить мне, что забава сия скучна". "Что до меня, я таковой ее не почитаю, - отозвался я. - Небрежение же вашего правительства к возможностям в Индии не однажды удивляло меня. Впрочем, сейчас дело это решенное..." "Никоим образом", - прервал он меня грубо. Я посмотрел на него вопросительно. "Его решил, если не ошибаюсь, барон Клайв при Плеси {Роберт Клайв (1725-1774) - английский государственный и военный деятель, основатель английского владычества в Индии. Плеси - селение в западной Бенгалии. Здесь в 1757 году английские войска под командованием Роберта Клайва одержали решительную победу над набобом Бенгалии. Это событие проложило путь к захвату Бенгалии англичанами.}, - произнес я холодно, - а впоследствии мой старый генерал, Эйр Кут, при Вандеваше {Вандеваш - населенный пункт в Индии, где генерал Кут разбил французское войско в 1760 году.}". "О да, да, - нетерпеливо подхватил он, - Клайв заслужил признания, он - гений, и его ждал удел гения. Он похищает для вас империю, но добродетельный английский парламент воздевает в ужасе руки, ибо он похитил и несколько сот тысяч рупий для себя. Вот он застреливается, и вы теряете своего гения. Не жалко ли? Я бы так не обошелся с Клайвом. Однако ж, когда б я был милорд Клайв, я и не помыслил бы стреляться". "Что же сделали б вы, будь вы Клайв?" - спросил я, находя развлечение в подобных дерзких фантазиях. Угроза мелькнула в его глазах, и мне ясно стало, чем снискал он звание бандита в глазах достойнейшей миссис Макгрегор Дженкинс. "О, - сказал он холодно, - я бы направил отряд гренадеров в ваш английский парламент и предложил бы им попридержать язык. Но Клайв - тьфу-ты! Быть хозяином положения и добровольно отступиться. Беру, впрочем, мои слова обратно. Не гений он вовсе, а растяпа. Он мог сделать себя хотя бы раджой". Нетрудно вообразить, что это было слишком. "Генерал Клайв не лишен недостатков, - объявил я ледяным тоном, - но он был настоящий британец и к тому же патриот". "Глупец он был, - отозвался толстенький мой майор, выпячивая нижнюю губу, - подобный в своей глупости Дюпле {Ж. Ф. Дюпле (1696-1763) - французский колониальный администратор, главный управляющий французскими учреждениями в Индии.}, а этим многое сказано. Военное искусство - да, в малой степени, талант организатора - да, но подлинный гений опрокинул бы его в море! Мы могли удержать Аркат {Аркат - населенный пункт в индийском княжестве Карнатик, захваченный англичанами в 1751 году.}, выиграть Плеси - взгляните!" С этими словами выхватил он из ниши другую карту и с горячностью принялся растолковывать мн