тпуске люди не любят обсуждать свои дела. Большинство только этим и занимается. -- Сколько тебе лет? -- К делу это не относится, однако я отвечу. Тринадцать. -- Господи,--пробормотал Хильер. Сидевшие поблизости (толстые мужчины, казавшиеся благодаря портновским стараниям чуть полноватыми, и влекущие, окутанные шелками женщины) взглянули на Хильера с неприязнью и состраданием. Они-то знали, что ему предстоит, и в то же время их злило, что мучения Хильера, в отличие от их собственных, начинаются только сейчас. -- Начнем,--сказал мальчуган.--Кто изобрел печатающую машинку? -- Это было в далеком прошлом,--сказал Хильер,--а меня больше интересует будущее. -- В 1870 году ее изобрели три человека: Скоулз, Глидден и Соул*. Было это в Америке, и вся работа оплачивалась неким Денсмором. -- Только что где-то вычитал,--мрачно произнес Хильер. -- Почему же только что,--возразил Алан.--Я прочел это, когда увлекался огнестрельным оружием. Меня в то время занимала техническая сторона вопроса. Теперь же--практическая. Сидевшие поблизости рады были бы не обращать внимания на Алана, но это им никак не удавалось. Они слушали с открытыми ртами, зажав в руке бокал. -- Первой наладила серийное производство компания "Ремингтон". Пишущая машинка--это тоже своего рода оружие. Неожиданно кто-то сказал: -- Конечно, для Чикаго это вполне естественное помещение капитала. Хильер увидел, что к соседней группе присоединилась мисс Деви. Она была головокружительно хороша в своем багряном сари, по которому были вышиты золотом многорукие боги с высунутыми языками. Нос ее украшало серебряное колечко. Прическа была традиционной: две косы, прямой пробор. Но замечание относительно "помещения капитала" исходило от стоящего рядом с ней мужчины. Судя по всему, это и был ее босс, мистер Теодореску. Тучность придавала ему величие, лицо не казалось заплывшим, наоборот, не будь полным, оно выглядело бы непропорциональным, пухлые щеки и тяжелая челюсть естественно гармонировали с крупным, правильным носом. У него был упрямый подбородок, глаза же казались не смородинами в тесте, а огромными сверкающими светильниками с начищенными до блеска белками. То, что благоухающий фиалками череп был абсолютно голым, в данном случае являлось не недостатком, а достоинством--признаком мудрости и зрелости. На вид Хильер дал бы ему лет пятьдесят. Пальцы Теодореску украшало множество колец, что, однако, не производило вульгарного впечатления, напротив, его холеные руки казались большими и могучими, а сверкающие камни, которыми они были усыпаны, можно было принять за своеобразный цветочный венок, по праву врученный этим божественным творениям, сильным, искусным и прекрасным. Фигура Теодореску выглядела настолько огромной, что его белый смокинг напоминал грот-марсель. В его высоком бокале плескалась, как показалось Хильеру, чистая водка. Теодореску внушал Хильеру страх. Таким же страхом наполняла его и мисс Деви, представшая перед ним совершенно обнаженной. Кто-то уже был невольным свидетелем купания богини. Актеон?* Его, что ли, боги превратили в оленя, которого загрызли пятьдесят собак? Мальчишка наверняка помнит. -- Но кто действительно был талантливым конструктором,--сказал Алан,--так это Йост. Блестящий механик. Однако от его метода пропитки красителем почти мгновенно отказались. Между прочим,--небрежно бросил Алан,--в чем заключался метод Йоста? -- Когда-то помнил,--сказал Хильер.--Но я уже столько лет варюсь в этом деле! Что-то неминуемо забывается. К тому же меня больше интересует будущее. Хильер уже это говорил. -- Йост использовал красящую пластину, а не ленту,--ледяным голосом процедил Алан. Хильер поймал на себе несколько косых взглядов.--Я считаю, что вы ничего не смыслите в машинках. Вы--самозванец. Хильер взорвался: -- Скажи, тебе не надоело молоть языком? Бог, которого, как полагал Хильер, звали Теодореску, расхохотался, и от раскатов смеха, казалось, затряслась стойка бара. Затем голосом, напоминающим шестнадцатифутовый регистр органа, изрек: -- Извинись перед джентльменом, мальчик. Он не хочет распространяться о своих знаниях, но это еще не означает, что их у него нет. Зачем задавать такие узкопрофессиональные вопросы? Спроси его, например, какие машинки используют в Китае. -- Пять тысяч четыреста идеографических печатных литер,--с облегчением выпалил Хильер.--Цилиндр состоит из трех частей. Сорок три клавиши. -- Говорю вам, он понятия не имеет о пишущих машинках,--упрямо повторил Алан.--Зуб даю, что это самозванец. Не удивлюсь, если он окажется шпионом. Снисходительно поклонившись, словно скрипач в окружении музыкантов своей секции, Хильер расхохотался. Однако ответного смеха не послышалось. Хильер явно перепутал партитуры. -- Где твой отец?--воскликнул Теодореску.--На его месте я бы положил тебя к себе на колени и хорошенько отшлепал. А потом заставил бы извиниться перед джентльменом. Безобразие! -- За отцом далеко ходить не надо,--сказал Алан,--но он и слова не скажет. За столиком у двери, будто выходившей на Фицрой-стрит, сидел опухший, болезненного вида человек. Курчавая женщина, выглядевшая значительно моложе мистера Уолтерса, уговаривала его поскорей доедать и заказывать следующее блюдо. -- В таком случае,--сказал мистер Теодореску, тяжело поворачиваясь, словно приводимый в движение бесшумным гидравлическим двигателем,--я готов извиниться вместо тебя.--Он сверкнул на Хильера своими громадными светильниками.--Мы-то его знаем, поверьте. А вы, насколько понимаю, присоединились к нам недавно. В каком-то смысле каждый из нас несет за него ответственность. Уверен, что он искренне раскаивается, мистер... -- Джаггер. --...мистер Джаггер. Моя фамилия Теодореску, хотя я не румын. А это моя секретарша, мисс Деви. -- Мы, вообще говоря, уже встречались, правда, мне крайне неловко об этом вспоминать. Ситуация вышла весьма деликатной, и я еще раз приношу свои извинения, хотя, в сущности, не виноват. Да, вины Актеона за Хильером не было. -- Я вечно забываю запереть дверь в душ,--сказала мисс Деви.--В гостиницах у меня всегда отдельный номер. Но, как бы то ни было, мы выше этих дурацких табу. -- Отрадно слышать,--сказал Хильер. -- Литеры, литеры,--пропел вполголоса Теодореску.--Мне всегда хотелось, чтобы документы нашей фирмы печатались особым шрифтом, крупным, может быть, похожим на готический. А можно на одной машинке печатать и по-английски, и по-арабски? -- Сложность заключается в том,--ответил Хильер,--чтобы иметь возможность печатать и слева направо, и справа налево. Сделать это, конечно, можно, но дешевле использовать две машинки. -- Очень любопытно,--проговорил Теодореску, изучая Хильера одним глазом, словно полагая, что и этого вполне достаточно. Тем временем Алан Уолтерс с надутым видом потягивал у стойки томатный сок, в который, как показалось Хильеру, теперь была щедро добавлена водка. -- Ничего он не знает,--ворчал Алан. Присутствующие единодушно не обращали никакого внимания на маленькою наглеца.--Про Йоста и Соула даже не слышал,--бормотал он, глядя в бокал. Хильеру это очень действовало на нервы. Но Теодореску, который и в прямом и в переносном смысле был выше таких мелочей, мягко сказал Алану: -- А почему не видно твоей очаровательной сестры? Осталась в каюте? -- Тоже прикидывается. Как Джаггер. Помешана на книгах про секс и делает вид, что все знает, а на самом деле ни черта в этом не смыслит. Точь-в-точь как Джаггер. -- Допустим, ты проверил, как мистер Джаггер разбирается в истории пишущих машинок,--проговорил Теодореску учтиво,--но как он разбирается в сексе, ты пока не знаешь,-- и, видя, что Алан уже открыл рот, поспешно добавил,-- и не узнаешь. -- Джаггер,--бесполый шпион,--сказал Алан. Хильер подумал, что он здесь вовсе не для того, чтобы терпеть выходки этого наглого шпингалета. Он наклонился к не слишком чистому левому уху Алана и прошептал: -- Запомни, нахаленок, если еще раз что-нибудь вякнешь, я возьму остроносый ботинок и воткну его тебе в жопу. Причем несколько раз. -- В жопу?-- громко переспросил Алан. Экзотическое для светских ушей слово вызвало осуждающие взгляды. В этот момент появился стюард в белой куртке с карийоном*, настроенным на минорный аккорд. Черты его лица выдавали индийское, точнее даже гоанское происхождение. Словно актер с телестудии, находящейся неподалеку от Сохо, он прошествовал через "Таверну Фицрой", небрежно наигрывая начальные такты партии правой руки из бетховенской "Лунной сонаты". -- Обед,--с удовлетворением констатировал Теодореску.--Очень кстати: я проголодался. -- Но ведь у вас был такой плотный полдник,--сказала мисс Деви. -- Комплекция обязывает. Хильер вспомнил, что просил для себя место за столиком мисс Деви, что означало и соседство Теодореску. Сейчас выбор казался ему уже не столь удачным. Раньше или позже под весом Теодореску и градом каверзных вопросов Алана (забившегося сейчас, слава Богу, в дальний конец зала) личина Джаггера--а вместе с ней и Хильер--должна была расколоться. К тому же Хильера печалило, что он собственноручно испортил себе внешность и в таком виде должен предстать перед мисс Деви. Как вам это нравится: "Дурацкие табу"? Так она, кажется, сказала? -- Здешняя кухня вам по душе?--спросил Теодореску. Обеденный зал даже отдаленно не напоминал ресторанчика, располагавшегося, как помнил Хильер, напротив "Таверны Фицрой",--в его меню в голодные послевоенные годы красовался лишь бифштекс из конины с яйцом. В янтарно-пепельном воздухе стояло урчание кондиционера, смешанное с едва ли более громкой, способствующей пищеварению инструментальной музыкой, которая доносилась с галереи над позолоченным входом в зал. Старые, всю жизнь отдавшие родному кораблю музыканты искренне полагали, что от артрита, поразившего их пальцы, Ричард Роджерс* только выигрывал, делаясь благородней и торжественней. Роскошную обстановку дополняли тончайшие камчатные скатерти и стулья, на которых, должно быть, уютно себя чувствовала любая, даже самая массивная задница. Возле столика Теодореску стоял мягко подсвеченный аквариум, фантастические обитатели которого--мохнатые, закованные в броню, светящиеся, усеянные шипами и распушившие огромные хвосты--невесело навещали замки, гроты и бельведеры, то и дело, разевая рот и неслышно делясь впечатлениями с проголодавшимися высшими позвоночными. Кроме Теодореску, мисс Деви и Хильера за столиком никого не было. Но особо обрадовало Хильера то, что семейство Уолтерсов отделял от него частокол упитанных и довольно шумных бизнесменов с супругами. Впрочем, радость его была бы еще больше, если бы мисс Уолтерс не была столь хороша в своем переливающемся бархатном платье-"рубашке". На шее у нее висел медальон на длинной массивной золотой цепочке. Она читала за столом, чего, конечно же, делать не следует, но что ей еще оставалось? Брат сидел надутый, а отец с мачехой были полностью погружены в процесс молчаливого и торжественного поглощения пищи. Время от времени миссис Уолтерс втолковывала своему мрачному и прожорливому супругу, что тому непременно следует отведать что-нибудь еще. Хильер присоединился к Теодореску, который уже поедал медальоны с омарами в винном соусе. Как утверждал шеф-повар, омар сначала вываривался в крепком пряном бульоне из собственного панциря, затем в белом вине, после чего опускался в горящий анисовый ликер. В зале было множество молчаливых официантов, в большинстве своем гоанцы, хотя встречались и англичане (один из них--напарник Риста--подошел к Хильеру и прошептал: "Спасибочки за пиво"). Из кухни не доносилось никакого лязга и грохота, в зале царило величественное спокойствие. -- А теперь давайте закажем розовую кефаль с артишоком,--предложил Теодореску.-- Человек, прежде сидевший на вашем месте, не отличался хорошим аппетитом, а меня раздражают люди, которые едят намного меньше, чем я. Впрочем, наесться мне никогда не удается. Хильер взглянул на проворные пальцы мисс Деви с длинными алыми ногтями. Перед ней было огромное блюдо с мясом в соусе кэрри и множеством разнообразных гарниров. Вряд ли она сумеет управиться с такой порцией до полуночи. -- Я бы предпочел, если вы не возражаете, именно это шампанское,--сказал Теодореску, имея в виду "Боллинже" 1953 года, первую бутылку которого они уже почти допили.--Обычное, безобидное шампанское, однако вино для меня как хлеб: оно должно сопровождать еду, но не должно от нее отвлекать. Поклонение вину--наиболее вульгарная форма язычества. -- Позвольте только,--сказал Хильер,--записать следующую бутылку на мой счет. -- У меня другое предложение: кто съест меньше, тот и будет оплачивать спиртное. -- Тогда уж мне точно придется раскошелиться,--сказал Хильер. -- Боюсь, что маленький нахал просто подорвал вашу веру в себя. За столом поджарый человек--опасный соперник. Не бойтесь толстяка, который, посмеиваясь, набивает свою утробу. Это только показуха. Скажите, вы любите заключать пари? Хильер почувствовал, как в закупоренном чане начался процесс ферментации, и, словно под давлением Schaumwein, выпалил, неожиданно для самого себя: -- Ваши условия? -- Сумма на ваш выбор. "Дуэль желудков" интересует меня сама по себе.--Мисс Деви звонко расхохоталась.--Тысяча фунтов вас устроит? Хильер прикинул, сможет ли он в случае поражения списать всю сумму на путевые расходы. Впрочем, какая разница? Чек за подписью Джаггера--это просто бумажка. -- По рукам,--сказал Хильер.--Блюда заказываем по очереди. На тарелках не должно оставаться ни крошки. -- Прекрасно. Начинаем, не откладывая. Они приступили к кефали с артишоком. -- Только не так быстро,--сказал Теодореску.--Торопиться нам некуда. Кстати, о шампанском. В свое время, кажется, в 1918 году--да, ровно через двести лет после того, как игристое вино Отвийе получило свое нынешнее название,--была попытка канонизировать изобретателя шампанского Дома Периньона*. Из этого ничего не вышло, хотя многие, я вам скажу, удостаивались канонизации и за меньшие заслуги. -- Намного меньшие,--подтвердил Хильер.--Я бы с большим удовольствием искал заступничества святого Периньона, чем святого Павла. -- Вы, значит, верующий? -- Как вам сказать... Пожалуй, уже нет. (Осторожно... осторожно.) Я верю, что у человека есть право на выбор. Я признаю основной догмат христианства--свободу воли. -- Вот и замечательно. Неплохо бы и нам реализовать свое право на выбор... Он подозвал официанта, и к ним подошел предупредительный рыжеусый человек. Это был сам старший стюард. Хильер и Теодореску заказали по два блюда. Хильер--филе палтуса "Королева Елизавета" в белом соусе. Теодореску--креветки, запеченные в тесте с соусом "Ньюбург". Хильер--souffle au foie gras с мадерой. Теодореску--ломтики авокадо с черной икрой и холодным сбитым соусом. -- И еще шампанского,--сказал Теодореску. Они приступили к еде, а сидящие поблизости пассажиры, слышавшие об условиях состязания, стали с интересом следить за его ходом, забыв о собственных тарелках. Теодореску с похвалой отозвался о черной икре, венчавшей ломтики авокадо, и спросил: -- А где находился ваш католический колледж, мистер Джаггер? Стараясь не отвлекаться от еды, Хильер небрежно бросил: -- Во Франции.--Что-то он чересчур разговорился, а надо бы сохранить инкогнито.-- В Кантенаке, к северу от Бордо. Но вряд ли вы знаете этот городишко. -- Кантенак? Кто же не знает Кантенак или, по крайней мере, вино "Шато Бран-Кантенак"! -- Конечно,--сказал Хильер,--но мне показалось, что вина вас не интересуют. Да, барон де Бран прославился еще своим "Мутон-Ротшильдом". -- Однако странное место для воспитания юного англичанина. Наверное, ваш отец был как-то связан с виноградарством? -- Моя мать была француженкой,--солгал Хильер. -- Правда? Какая у нее девичья фамилия? Возможно, я знаю ее родственников. -- Сомневаюсь. Она происходила из ничем не примечательного семейства. -- Но, насколько я понял, техническое образование вы получили в Англии? -- В Германии. -- Где в Германии? -- Предлагаю,--сказал Хильер,--filet mignon a la romana, фигурную лапшу и кабачки. -- Прекрасно. (Старший стюард заскрипел карандашом.) И, пожалуй, жареной ягнятины, но чтоб с прослойками жира. И жюльен из швейцарского сыра с зеленой фасолью и сельдереем. -- Еще шампанского? -- Я бы предпочел что-нибудь покрепче. В пятьдесят пятом году было прекрасное бордо. Может быть, "Лафит Ротшильд"? -- Лучше не придумаешь! -- А для вас, дорогая? Мисс Деви так и не доела кэрри, хотя все-таки с большей частью управилась. Она заказала обыкновенное крем-брюле и бокал мадеры. Шампанского ей было достаточно: глаза мисс Деви светились, причем не тлели, как джунгли, а сверкали, как Нью-Дели. Когда Хильер увидел, что в ожидании филе-миньона Теодореску жадно откусил кусок хлеба, ему стало не по себе. Что-то здесь не то, надо не спускать с него глаз. Обеденный зал постепенно пустел, престарелые музыканты удалились, и их место занял эстрадный ансамбль. У сидевших поблизости пассажиров интерес к состязанию заметно поугас, на сытый желудок они воспринимали его как бессмысленное обжорство. Мужчины окутывали себя голубым дымом, потакая очередной слабости--на этот раз роскошным кубинским сигарам. Уолтерсы сидели все там же: девушка читала, Алан посасывал коньяк, миссис Уолтерс курила, мистер Уолтерс куксился. -- Так где в Германии?--спросил Теодореску, разрезая филе.--Я очень неплохо знаю эту страну, да и другие страны тоже--куда меня только не забрасывали дела бизнеса! Хильер воспринял это как предупреждение. -- Я изучал пишущие машинки после войны. В Вильгельмсхафене. -- Как же, знаю. Некогда крупная военно-морская база, а сегодня заурядный прибрежный центр легкой промышленности. Вы, возможно, встречались с герром Лутвицем из "Олимпии"? Хильер нахмурился, выигрывая время. -- Нет, герра Лутвица я что-то не припомню. -- Ах да, я перепутал, он же не в "Олимпии" работает. Подали жареную ягнятину. Она оказалась восхитительной, чего нельзя было сказать об обороте, который принимала беседа. -- А в чем состоит ваш бизнес?--спросил Хильер. -- Чистая купля-продажа,--ответил Теодореску, тяжело пожав плечами. Хильеру показалось (хотя он и не был уверен), что Теодореску уже без особого желания отправил в рот очередную порцию жюльена.--Я ничего не создаю. Трость надломленная* в великом--вашем великом--созидающем мире. -- Фазана, фаршированного пеканами,--заказал Хильер.--Хлебный соус, чипсы к дичи и (о, Господи!) немного брокколи. -- Пожалуй, еще цыпленка с ячменем и соусом "бешамель", только не острым. Грибную икру со шпинатом и печеный картофель с колбасной начинкой. Хильеру показалось, что Теодореску заказывает с каким-то вызовом. Может быть, он, наконец, подустал? Что там у него над верхней губой--не пот ли? -- Прекрасный выбор,--воскликнул Хильер.--Пить будем то же самое? -- А почему бы нам не попробовать бургундского? Я бы заказал "Шамбертен" сорок девятого года. Трапеза становилась все более мрачной. -- Если позволите,--сказала мисс Деви,--я выйду на палубу. Хильер немедленно приподнялся и сказал: -- Разрешите, я провожу вас,--и, обращаясь к Теодореску, добавил,--я вернусь через минуту. -- Э, нет! --воскликнул Теодореску.--Останьтесь, пожалуйста. Нет лучшего рвотного, чем океан. -- Вы полагаете,--спросил Хильер, садясь на место,--что я способен на столь бесчестный поступок? -- Я ничего не полагаю. На пороге комнаты, специально предназначенной для пассажиров, желающих избавиться от рвотных позывов, мисс Деви обернулась и посмотрела на Хильера с печальной улыбкой. Хильер ответил легким поклоном, но приподняться уже не пытался. -- Возобновим борьбу,--хмуро сказал Теодореску. -- Я возражаю против слова "борьба". Это звучит оскорбительно в отношении таких кулинарных шедевров. Лично я ем с наслаждением. -- В таком случае продолжайте наслаждаться и прекратим разговоры. Хильер предвкушал победу (вкушая при этом довольно безрадостно). Вдруг со стороны столика Уолтерсов послышался грохот, глухой удар, стоны и выкрики. Голова главы семейства покоилась на столе среди фруктовых очистков. Рядом валялись опрокинутые кофейные чашки и молочник. Похоже на сердечный приступ. Стюарды, которые, по мере того как обеденный зал пустел, подбирались поближе к месту состязания, теперь бросились с оставшимися в зале пассажирами к столику Уолтерсов. Происходившее напоминало ожог, внезапно обезобразивший нежную кожу праздника. Хильер и Теодореску виновато посмотрели на свои уже почти пустые тарелки. Один из стюардов кинулся за корабельным врачом. -- Может быть, согласимся на ничью?--предложил Хильер.--Думаю, мы оба были великолепны. -- А, не выдержали!--воскликнул Теодореску.--Сдаетесь? -- Почему же не выдержал? Просто я считаю, что было бы разумнее внять только что сделанному нам страшному предостережению. Врач в парадном кителе, принятом на торговых судах, громко требовал, чтобы его пропустили к столику. -- Предлагаю продолжать,--сказал Теодореску и подозвал старшего стюарда.--Привезите столик с холодными десертами. -- Сэр, джентльмену очень плохо. Не могли бы вы немного подождать? -- Глупости. Тут вам не госпиталь. Между тем основания для такого сравнения, несомненно, имелись. В зале появились два санитара с носилками. В то время как жутко хрипящего мистера Уолтерса укладывали на носилки, стюард-гоанец вкатил столик с холодными десертами. Миссис Уолтерс рыдала. Дети куда-то исчезли. Санитары, окруженные толпой, вынесли мистера Уолтерса из зала. Вскоре в нем не осталось никого, кроме Хильера и Теодореску. -- Шербет "Арлекин"?--предложил Теодореску. -- Шербет "Арлекин",--согласился Хильер. Они наполнили тарелки друг другу. -- И, если не возражаете против белого вина, "Бланкет де Лиму",--сказал Теодореску. -- С удовольствием. С кислыми физиономиями они приступили к сладкому. Персиковый мусс с малиновым сиропом. Кольцо со сливками "Шантийи" с фруктовой подливкой. Груши "Элен" в холодном шоколадном соусе. Холодный пудинг "Гран Марнье". Клубничное желе. Засахаренные каштаны. -- Послушайте,--задыхаясь, проговорил Хильер,--мне это перестает нравиться. -- Правда, мистер Джаггер? А что же в таком случае вам нравится? -- У меня во рту пожар. -- Потушите его пирогом с нектаринами, -- Боюсь, меня сейчас вырвет. -- Нет уж, так мы не договаривались. Это против правил. -- Кто это, интересно, установил такие правила? -- Я. Теодореску наполнил бокал Хильера холодным пенистым "Бланкет де Лиму". Отпив, Хильер почувствовал себя лучше. Он заставил себя съесть шоколадно-ромовый десерт со взбитыми сливками и ликером "Калуа". Затем заглотил апельсиновый мармелад по-баварски, пропитанный ликером "Куантро". -- Как насчет яблочного пирога по-нормандски с бокалом кальвадоса?--спросил Теодореску. Но перед глазами Хильера встала апокалипсическая картина собственных внутренностей: осклизлое мясное хлебово, лениво текущие по трубам сливки, ароматные ликеры, готовые в любой момент самовоспламениться, винное внутреннее море, прокисшее и пенящееся. Этого хватило бы на день жителям целого индийского городка. Вот он, Запад, от которого бежал Роупер. -- Сдаюсь,--с трудом проговорил Хильер.--Вы победили. -- С вас тысяча фунтов. Я хотел бы их получить до того, как мы прибудем в Ярылык. Нет, возможно, я покину корабль еще раньше. Так что потрудитесь заплатить не позже завтрашнего полудня. -- Но Ярылык -- это ближайший порт. Вы не сможете покинуть корабль раньше. -- Разве вам не известно о существовании вертолетов? Все зависит от того, получу ли я одну важную телеграмму. -- Я могу хоть сейчас выписать вам чек. -- Не сомневаюсь, что вы можете выписать чек. Но я хочу получить наличными. -- У меня нет наличных. По крайней мере, в таком количестве. -- В корабельной кассе достаточно денег. Уверен, что у вас имеются дорожные чеки или аккредитивы. Так что извольте заплатить наличными. Он зажег сигару с такой невозмутимостью, словно съел на обед пару яиц всмятку, и ни крошки больше. Затем уверенной походкой направился к выходу. Хильер бросился на палубу, на бегу стукнувшись о Теодореску. Нет лучшего рвотного, чем океан! -- Как самочувствие вашего мужа?--спросил Хильер. Голос у него был немного виноватым, поскольку Хильер считал, что в сердечном приступе мистера Уолтерса есть доля и его вины: он с видимым удовольствием обжирался, вместо того чтобы (по крайней мере, после филе-миньона) встать и произнести античревоугодную проповедь на манер отца Берна. Он-то надеялся заработать тысячу фунтов, которая перед выходом в отставку казалась совсем не лишней. Теперь же придется самому платить эту сумму, и непонятно было, где ее взять. Деньги, хоть и с небольшой отсрочкой, востребованы. Тем не менее, профессиональная интуиция подсказывала Хильеру, что, возможно, все еще обойдется. Первым делом следовало побольше разузнать о Теодореску. Для этого он и примостился сейчас здесь, возле открытой танцплощадки, у незамысловатой, но изящной металлической стойки бара, заказав себе шампанское "Кордон бле" со льдом и мятным ликером. Он поджидал мисс Деви. В любом случае--даже если не рассматривать мисс Деви как источник информации--Хильер считал встречу с ней необходимым атрибутом роскошной летней адриатической ночи с дорогостоящим лунным и звездным шоу, поставленным специально для танцующих толстосумов и их дам. Будь его золя, он, возможно, предпочел бы мисс Уолтерс, но не учитывать состояния ее отца просто неприлично. Между тем миссис Уолтерс была выше подобных сантиментов и, несмотря на то, что муж ее хрипел сейчас в лазарете, опрокидывала одну за другой двойные порции виски с содовой. Хильер наконец-то смог хорошенько рассмотреть миссис Уолтерс, в особенности (проявляя постыдную заинтересованность) высокий разрез ее прямого платья цвета ночной синевы и плечи, укутанные в тонкий прозрачный темно-голубой шарф; волосы не представляли собой ничего особенного, лицо по форме напоминало сердце, глаза--видимо, по причине врожденной хитрости их обладательницы--все время щурились. Он взглянул на уши: мочки практически отсутствовали, впрочем, серьги тоже. Ей можно было дать от силы лет тридцать восемь. -- Сам виноват,--сказала она необычайно густым контральто.--Это уже третий приступ. Сколько раз я его предупреждала, но он твердит свое: "Хочу наслаждаться жизнью". Донаслаждался. -- Если бы жизнь была устроена справедливо, то ее наслаждения доставались бы не обеспеченной старости, а беспечной юности,--глубокомысленно изрек Хильер. -- Смеетесь, что ли!--воскликнула миссис Уолтерс, и Хильер отметил про себя, что собеседница, по-видимому, довольно вульгарна.--Он утверждает, что в детстве ничего, кроме хлеба с джемом, не видал. И чай пил из жестяной кружки. Зато сколько у него хлеба сейчас благодаря всем этим пекарням! А детки его--поверит ли?--ни разу не пробовали хлеба. Он не хочет видеть хлеб у себя дома. Говоря с Хильером, она все время рассеянно посматривала как бы поверх него, словно поджидая кого-то. -- Но все-таки как он себя чувствует?--снова спросил Хильер. -- Выкарабкается,--равнодушно бросила миссис Уолтерс.--Они его там чем-то колют. Вдруг она очаровательно зарделась и чуть заметно шевельнула бедрами; к ней направлялся смазливый--словно с обложки модного журнала--мужчина, но Хильер явственно почувствовал, что, несмотря на зеленый смокинг, напомаженные волосы, гигиеническую пудру, одеколон, лосьон после бритья и дезодорирующий аромат, источаемый подмышками, от него попахивало кулинарным жиром. И этот вульгарен! Недурная парочка. Хильер взял коктейль и, не вынимая другой руки из кармана, отошел от стойки. Хорошо еще, что мысль о кулинарном жире не вызвала у него рвоты. Что касается чудовищного обеда, то он уже поделился большей его частью с морем, отыскав для этого укромный уголок возле спасательных шлюпок. Из утробы изверглось нечто совершенно пресное--перемешанные лакомства уничтожили вкус друг друга. Чувствовал он себя прекрасно, признаков голода пока не было. Добродушно взглянув на танцующих, которые, словно подростки, ритмично трясли головой и крутили бедрами, Хильер с радостью увидел среди них мисс Деви, танцевавшую с кем-то из корабельной прислуги. Отлично. Он пригласит ее на следующий танец. Хильер надеялся, что это будет танец, достойный джентльмена, то есть позволяющий крепко прижать к себе тело партнерши. Современная молодежь, которая могла бы удовлетворять под музыку свои сексуальные потребности, оказалась совершенно нетребовательной. Танцы для них--всего лишь форма самолюбования. Да и ведут они себя, как гермафродиты. Возможно, это первый шаг на долгом эволюционном пути к превращению человека в червя. Хильер представил себе человекообразного червя и брезгливо поежился. Нет уж, пока половые различия не исчезли, надо этим чаще пользоваться! (Сколько раз я его предупреждала, но он твердит свое: "Хочу наслаждаться жизнью".) Миссис Уолтерс со своим красавчиком уже куда-то убежала. Может быть, за спасательные шлюпки? Почему, интересно, они действуют возбуждающе? Наверное, как-то связано с опасностью. Адам и Ева на надувном плоту. Танцующие прекратили вертеть бедрами и возвратились к столикам. Рядом с мисс кроме ее спутника никого не было. Ну уж от прислуги Хильер как-нибудь избавится. Хильер неторопливо наблюдал, как они медленно потягивают что-то через соломинки. Руководитель ансамбля, по-видимому, изрядно навеселе, провозгласил: "Если бы среди вас были пожилые, то я бы сказал, что следующий танец для них". Здесь все уже оплачено, и лесть тоже. Музыканты заиграли медленный фокстрот. Мисс Деви охотно приняла приглашение Хильера.--Мне стыдно за наше дурацкое пари,--сказал Хильер, плавно скользя по танцплощадке.--И не потому, что проиграл--это как раз пустяки,--а из-за того, что в некотором смысле оно было оскорблением для Индии. Ведь это напоминало сцену из какого-нибудь спектакля, к примеру, Брехта: двое европейцев обжираются тоннами лакомств, а на них печально взирает Индия, размышляя о миллионах голодающих. Мисс Деви рассмеялась. Хильер почувствовал, как восхитительно выгнулось ее тонкое тело. Как обычно, находясь рядом с женщиной, возбуждавшей в нем желание, Хильер почувствовал голод. -- Миллионы голодающих,--бесстрастно передразнила мисс Деви.--Я думаю, каждый получает то, что хочет. Нарожать столько детей, не умея при этом как следует обрабатывать землю, то же самое, что сказать: "Я хочу голодать". -- Иными словами, вы не испытываете таких чувств, как сострадание или жалость? Чуть помедлив, мисс Деви ответила: -- По крайней мере, пытаюсь не испытывать. Надо думать о последствиях своих поступков. -- Но случаются и неожиданности. Скажем, в мой дом врывается грабитель и всаживает в меня нож. -- Значит, так на роду написано. Все изначально предопределено. Нельзя противиться воле Бога. Сочувствие жертве означает осуждение палача. Но Бога осуждать нельзя. -- Странно слышать из ваших уст упоминание о Боге.--(Мисс Деви холодно взглянула на Хильера и слегка отстранилась.) --Я хочу сказать, во время роскошного круиза, под звуки медленного фокстрота. -- Почему? Бог объемлет все: и медленный фокстрот, и саксофон, и соленые орешки на стойке бара. Что тут странного? Мир един. Хильер украдкой вздохнул: роуперовские рассуждения. Правда, Роупер обходился без Бога. -- И весь мир подчинен единому закону?--спросил он. -- Мир не подчиняется законам, он их содержит в себе. В любых своих поступках мы следуем предначертанному свыше. -- Интересно, как относится мистер Теодореску к подобным рассуждениям? -- В принципе, он со мной согласен. Он верит в свободу воли. Человек должен делать то, что хочет. Не следует подавлять свои желания. "Неплохо", подумал Хильер и сказал: -- А если желаешь не чего-то, а кого-то? -- Необходима гармония желаний. Иногда так и предопределено. Но чаще желание одного осуществляется вопреки желанию другого. Задача того, кто испытывает желание, возбудить ответное желание. Возможно, это самое божественное деяние, на которое способна душа человека. Человек как бы сам творит свою судьбу. С теоретической точки зрения, рассуждения мисс Деви мало интересовали Хильера, хотя он, разумеется, вида не подавал. Равно как не желал немедленно предлагать ей себя для их практического воплощения. К чему торопиться, впереди еще вся ночь! Плита включена--пусть цесарка доходит в духовке. -- Не сомневаюсь,--сказал Хильер,--что такую женщину, как вы, много раз желали в надежде встретить ответное желание. И, думаю, во многих странах. -- В одних странах чаще, в других реже. Однако у меня не так много времени на светские развлечения. -- Мистер Теодореску перегружает вас работой? -- Он, как он отвратительно сфальшивил!--Мисс Деви сделала очаровательную гримасу.--Саксофонист, должно быть, пьян. Что вы спросили? Ах, да, конечно, я очень занята. У двери в дальнем конце танцплощадки Хильер увидел Риста. Тот, покуривая, наблюдал за танцующими. На Ристе была рубашка и вечерний галстук-бабочка в горошек. Заметив Хильера, он приветливо, но сохраняя достоинство, помахал рукой и разинул рот, чтобы выразить свою беззубую радость. -- Наверное, печатаете?--поинтересовался Хильер.--Я, кстати, сейчас разрабатываю дешевую портативную электрическую машинку. Ее можно носить с собой и подключать к обычной розетке. -- Танцуя со мной под звездами Адриатики, вы считаете необходимым говорить о пишущих машинках? -- Мир един. В нем все: и Бог, и пишущие машинки, и пьяный саксофонист. А чем занимается мистер Теодореску? Ведь и он--часть этого мира. -- Он называет себя entrepot промышленной информации. Он ее покупает и продает. -- И всегда получает наличными? Оставив этот вопрос без ответа, мисс Деви сказала: -- Если вы пытаетесь выяснить, связывают ли меня с мистером Теодореску личные отношения, то могу сразу ответить: нет. Если же вы хотите, чтобы я использовала свое личное влияние на мистера Теодореску, с тем чтобы он простил вам долг, то могу снова сказать: нет. Играть с ним в азартные игры бессмысленно: мистер Теодореску всегда выигрывает. -- А если я, предположим, откажусь платить? -- Это было бы крайне неразумно. С вами может произойти несчастный случай. Мистер Теодореску обладает огромной властью. -- Вы хотите сказать, что он способен на оскорбление действием? В таком случае, я сделаю это первым. Дерусь я, слава Богу, неплохо. Я полагаю, джентльмен обязан принять чек от другого джентльмена. Но мистер Теодореску требует наличными и даже способен подстроить мне несчастный случай. Не думаю, что после этого мистера Теодореску можно назвать джентльменом. -- Не советую говорить такое при нем. -- Я с удовольствием скажу ему это прямо в лицо. Где он? Разлегся, наверное, на койке у себя в номере--небось в люксе. -- Ошибаетесь, мистер Теодореску сейчас в радиорубке. Отправляет какие-то телеграммы. Что бы он ни выпил, что бы ни съел, ему никогда не бывает плохо. Более сильного мужчины я, пожалуй, не встречала. -- Простите,--извинился Хильер перед соседней парой, в которую он едва не врезался, и продолжил, обращаясь к мисс "танцующей Деви"*,--однако он недостаточно силен, чтобы пробудить в вашей душе ответное желание. -- Что-то вы заговорили высоким слогом. Мистера Теодореску интересуют сексуальные отношения иного рода. Он утверждает, что исчерпал возможности женщин. -- Если я вас правильно понял, нашему не по годам смышленому Уолтерсу следует опасаться. -- Мистер Теодореску невероятно разборчив. Разборчив во всем. -- Зато я, хотя и не всеяден, не столь разборчив. -- Что вы хотите сказать?--Не дав ему ответить, она внимательно посмотрела на Хильера своими кошачьими глазами и сказала:--Мне кажется, вы зачем-то стремитесь казаться уродливее, чем есть на самом деле. Я почти уверена, что в действительности вы выглядите совершенно иначе. Что-то здесь не так. Маленький наглец утверждал, что вы ничего не смыслите в пишущих машинках. Минуту назад вы довольно неуклюже пытались перевести разговор на машинки, словно желая убедить себя самого, что имеете к ним отношение. Зачем вы здесь? Кто вы? В ответ Джаггер исполнил импровизацию на мотив арии Мими из первого акта "Богемы": -- Меня зовут Себастьян Джаггер. Я специалист по пишущим машинкам. Его импровизация почти естественно вписалась в фокстрот. Пианист, который, похоже, был пьян не меньше, чем лидер ансамбля, выписывал нечто атональное и алеаторическое*, в то время как бас и ударник пытались убедить танцующих, что музыканты по-прежнему исполняют фокстрот. -- У меня заказ от "Оливетти". Сейчас я в отпуске, а потом на некоторое время возвращусь в Англию. -- Я хотела бы разоблачить вас, понять, кто вы на самом деле. В глазах мисс Деви сверкнула сладостная угроза. -- Мы могли бы разоблачиться вместе,--галантно предложил Хильер. Музыканты (за исключением пианиста) вдруг прекратили играть. На эстраде появился пышущий здоровьем, несмотря на тучность, седой человек в смокинге с высоким жестким воротником. -- Друзья мои,--провозгласил он профессионально поставленным голосом. Пианист отозвался речитативным аккомпанементом, но на него сразу шикнули. "Друзья" все еще прижимались друг к другу, словно участвовали в языческом празднике любви.-- Нас попросили, чтобы мы, если можно, сегодня больше не танцевали. Большинство из вас знает, что один из пассажиров находится сейчас в лазарете. И, разумеется, там слышно, как мы веселимся. Боюсь, что положение его критическое. Думаю, нам следует проявить понимание и участие и закончить сегодняшний вечер в тишине, возможно, даже в медитации. Благодарю за внимание. Под жидкие аплодисменты он спустился с эстрады. Руководитель ансамбля с воодушевлением поддержал его: -- Эй, ребята, вам все ясно? Быстренько по домам и чтоб по дороге не баловаться! -- Мне кажется,--сказала мисс Деви, левая рука которой по-прежнему покоилась на плече Хильера,--что вы позволяете себе дерзости. -- А мне кажется, что вы придаете слишком большое значение условностям. Вас восхищает разборчивость, вас возмущает дерзость. Что ж, неразборчивый Бог имел дерзость создать меня таким, каков я есть. Так узнайте же на досуге, что у него получилось. Вы, кажется, говорили что-то о разоблачении? -- На сей раз я не забуду запереть дверь в каюту. -- Нисколько в этом не сомневаюсь. Хильер почувствовал голодную резь в животе. Рука мисс Деви все еще лежала на его плече. Он осторожно опустил ее. -- Серебряное колечко в носу,--Хильер потянул за колечко, и мисс Деви слегка отпрянула,--непременно оставьте. На остальных предметах туалета я не настаиваю, но колечко пусть будет. Мисс Деви высоко вскинула голову, словно собиралась водрузить на нее кувшин с водой, сделала неопределенный, но, в общем, неодобрительный жест и с арийским достоинством прошествовала сквозь расходившуюся толпу. Рист по-прежнему стоял у двери. Рядом с ним находился его неизменный напарник, худощавый, смуглый человек средних лет с довольно неприветливой наружностью. Одет он был так же, как и в