, ик. С того момента, как они вышли на свет, Хильер старательно отворачивался от Роупера. -- Ладно, через десять минут буду,--сказал, оставляя их, комитетчик. -- Ну, как себя чувствуешь, Роупер? Хильер повернулся к нему лицом. Его поразило, насколько Роупер постарел. Слежавшиеся волосы кое-где тронула седина, правый глаз слегка подергивался. Роуперу хватило одного взгляда, чтобы избавиться от икоты. -- Ну и дела,--сказал он.--Как раз на днях вспоминал о тебе. Покачиваясь, он двинулся к одной из четырех стоявших в комнате армейских коек, на которых, как предположил Хильер, отдыхающим делали массаж после пляжного волейбола. Роупер лег и закрыл газа. Затем, с силой опершись на изголовье, вскочил и заморгал. -- Ножки койки чуть не вырвало,--сказал он.--Слава Богу, хоть она удержалась. Я вспоминал наши экзамены. Канонический перевод "Книги Нова". Вспомнил, как ты сказал--экзамен был не по религии, а по английскому,--что для Нова можно было найти утешителей получше, чем Елифаз, Вилдал и Софар*. -- Неужели ты это помнишь? -- В последнее время я многое вспомнил. -- Но странно, что ты помнишь имена. Я их совершенно забыл. Что это за дверь? В комнате была вторая дверь. Приоткрыв ее, Хильер выглянул наружу. Уже показалась луна, и стало немного светлее. Хильер увидел высокую, изрезанную трещинами каменную стену. За нею било в свои тамбурины Черное море. -- Я часто читаю Библию. Дуэйскую*. Конечно, ее и рядом не поставишь с каноническим переводом. Проклятые протестанты, вечно они делают все лучше нас.-- Роупер закрыл глаза.--О, Господи... А все потому, что смешивал... У русских, наверное, луженые желудки, -- Роупер, я пришел, чтобы отвезти тебя домой. -- Домой? В Калинин?--Он открыл глаза.--Ах да, ты ведь теперь, судя по форме, милиционер. Странно, я не сомневался, что тебе предложат работу в разведке. Ох, как мне худо... -- Роупер, не валяй дурака. Проснись. Если ты переметнулся к русским, это не значит, что и я сделал то же самое. Да проснись, идиот! Я работаю там же, где и раньше. Я доставлю тебя в Англию. Роупер открыл глаза. Его трясло. -- Англия. Поганая Англия. Похитить меня хочешь. Хочешь отправить меня в тюрьму, а потом--суд и виселица. Ты--как там тебя?--ты предатель. Забыл твое имя... Ты тоже участник этого проклятого четырехсотлетнего заговора. Убирайся отсюда, подонок, иначе я позову на помощь. -- Хильер. Вспомнил? Денис Хильер. Попробуй только крикнуть, я тебя... Да пойми ты, Роупер, никто не собирается тебя похищать. Я привез письменные гарантии того, что тебе не грозит никакая опасность. Просто Англия нуждается в тебе -- вот и все. В моем кармане фантастические предложения. Но беда в том, что у меня нет времени на рассусоливания. Я должен немедленно убираться отсюда. Роупер открыл рот, словно собирался крикнуть, но вместо этого рыгнул и зашелся в кашле. -- Твоя вонючая--ках! ках!--сигара! В тот день, вернувшись домой, я сразу почувствовал--ках! ках!--как из каждого угла несет этим мерзким запахом. И сразу после этого--ках! ках!--она ушла из дому. Бедная, несчастная--ках! ках!--девочка.--Роупер был весь мокрый.--Кажется, я хочу... Хильер смотрел на него безо всякой симпатии: стареющий англичанин с благоприобретенной русской хандрой; заляпанный, потертый синий костюм--советский, мешковатый, безнадежно устаревшего фасона; ничтожество, которое природа наделила сумасшедшим талантом. Напоминавший горгулью разинутый рот Роупера навис над цементным полом. Но у него (из него) ничего не выходило. -- Вдохни поглубже,--сочувственно посоветовал Хильер.--Никто тебя принуждать не собирается. Расскажи, что ты делал все эти годы. Что они делали с тобой. С видимым усилием Роупер вдохнул поглубже и закашлялся, разбрызгивая слюни. -- Я занимался ракетным топливом. Работал на космос. И русские не делали мне ничего дурного. Ни во что не вмешивались. -- А как насчет промывания мозгов? -- Глупости! Марксизм как наука давно уже устарел. Я им об этом заявил прямо, и возражений не последовало. -- Они согласились? -- Конечно. Это же самоочевидно. Мне вроде немного лучше. Этот тип что-то говорил про кофе. -- Да, скоро принесет. Но если ты разочаровался в марксизме, то какого черта ты здесь делаешь? Что мешает тебе возвратиться на Запад? -- Мне снова хуже. Рано радовался. -- Роупер, оставь свои глупости. Дома тебя встретят с оркестром. Неужели ты не понимаешь, что, помимо прочего, это будет еще и прекрасным пропагандистским спектаклем! И всего-то надо--перемахнуть через эту стену. Я прихватил для тебя фальшивый паспорт и бороду. -- Накладную бороду? Это... Это...--Он снова зашелся в кашле. -- В порту стоит британское судно "Полиольбион". Завтра мы будем в Стамбуле. Давай, Роупер. Перелезть через эту стену ничего не стоит. -- Хильер...--Голос Роупера был совершенно трезвым.--Пойми, Хильер: я никогда не вернусь в Англию, даже если мне предложат сотню тысяч фунтов в год.--Он помедлил, словно предоставляя Хильеру возможность подтвердить, что примерно эта сумма и предлагается в письмах, о которых тот говорил.--Поверь, правительство тут ни при чем. Все дело в истории. -- Господи, Роупер, что за глупости! -- Глупости? Ты считаешь, что это глупости? Английский корабль, как он называется? -- "Полиольбион". Но при чем тут... -- А должен был бы называться "Коварный Полиольбион"*. Здесь есть прекрасные историки, которые, уверяю тебя, относятся к своему делу гораздо серьезнее, чем их коллеги из Коварного Полиольбиона. Они разобрались в истории моего предка, убитого за веру. Они сказали, что я этого никогда не сумею забыть, и могу поклясться, они правы. Твоя утопающая в цветах--чтоб ей пусто было!--промозглая страна живет по принципу "что прошло, то прошло". А для меня он живой, я--плоть от плоти его, я вижу, как его лижут языки пламени, как он вопит от боли, а вокруг--гогочущая толпа. И ты хочешь, чтобы я об этом забыл, чтобы я сказал, мол, конечно, это была ошибочка, но, право, не стоит ссориться, господа, пожмем друг другу руки, отправимся-ка в ближайший паб и выпьем тепленького английского пивка с шапкой пены! -- Но так и есть, Роупер! Мы не должны ворошить прошлое. Надо избавиться от этого груза. Что мы сможем сделать, если все время будем тащить на хребте своих мертвецов? -- Жертвы истории ей не принадлежат. Часы Эдварда Роупера остановились без двух минут четыре. В тысяча пятьсот пятьдесят восьмом году. Сгорая, великомученики зажигают в людях огонь надежды. Возможно, этот несчастный и заблуждался, но в жизни, а не в мечтах. Ведь мечтал он о всемирном единении, о людях, избавленных от грехов. Он предвидел, что Европа расколется на множество государств, маленьких, нечестивых, ощетинившихся друг на друга; он предугадал все: ростовщиков, капитализм, опустошительные войны. Ему виделись широкие горизонты. -- Уж не русские ли степи? -- Смейся сколько угодно. Ты всю жизнь только и делаешь, что смеешься. Никогда у тебя не было ни одной серьезной мысли. Потому-то ты душой и телом предан подлецам-англичанам. -- Я сам подлец-англичанин. И ты тоже.--Хильер вздрогнул.--Что это за шум? -- Дождь, обыкновенный дождь. Здесь не моросит английский дождичек, не выглядывает худосочное английское солнышко. Здесь все с размахом. Дождь колошматил по крыше революционными кулаками. -- Прекрасная погода,--сказал Хильер.-- Идеальная для побега. -- Вот, вот... Капиталистические интриги, засады, шпионы, войны. Пистолеты и погони. Накладные бороды. Здесь я занимаюсь покорением космоса, а кому это нужно на Западе? Никому! Пыталась когда-нибудь Англия запустить человека в космос? Так что не смеши меня,--закончил Роупер угрюмо. -- Мы не можем себе этого позволить,--крикнул Хильер в ответ. Дождь сделался просто оглушительным. -- Согласен!--крикнул Роупер. Выглядел он значительно лучше, словно только и ждал дождя.--Но зато вы можете себе позволить состоять в паскудном НАТО, строить баллистические ракеты, засылать шпионов... Вот, читай!--Он пошарил за пазухой и извлек оттуда изогнутую фотокопию какого-то документа.-- Как только меня одолевают сомнения, вспоминаются зеленые луга--будь они неладны!--и английские солдаты, нянчащие детишек, и то, что у вас называется законностью, демократией и игрой по правилам; как только я вспоминаю палату общин, Шекспира, собачек королевы,--я перечитываю этот документ. На, прочти, прочти! -- Послушай, Роупер, у нас нет времени. -- Читай, иначе я закричу, и тебя схватят. -- Ты и так кричишь. Сегодня русский дождь работает на меня. Ну, что там у тебя? -- Выдержка из книги Хирна "Страстотерпцы Британии". Я и не слышал никогда об этом исследовании. А у них, в Москве, оно, оказывается, имеется. Читай: -- "Эдварда Роупера привезли на рыночную площадь на телеге,--начал читать Хильер.--Там собралась огромная толпа, в которой было немало детей, приведенных родителями поглазеть на кровавое, огненное зрелище. На Роупере была только рубашка, короткие штаны и рейтузы. При его появлении народ принялся кричать: "Смерть негодяю!", "Богохульник!", "Смерть еретику!", "В огонь его!". Роупер улыбнулся и поклонился, но это было воспринято как издевка и лишь сильнее разожгло ненависть толпы. Вокруг столба, к которому должны были привязать Роупера, мужчины сваливали хворост; займется он быстро, поскольку последние несколько дней стояла сухая погода. Когда Роупера -- по-прежнему улыбающегося -- стали подталкивать к столбу, все вдруг услышали его ясный, спокойный голос: "Раз уж мне не суждено уйти от своей судьбы, то я приму ее безо всякого грубого принуждения. "Не дотрагивайтесь до меня". Не понукаемый палачами, он твердыми шагами приблизился к столбу, ветви древа Христова. Перед тем как его стали привязывать, Роупер выхватил из-под рубашки алую розу и воскликнул: "Не желаю, чтобы эта эмблема Ее Величества и всей Ее династии* погибла вместе со мной. Я молюсь за то, чтобы ни королеву, ни ее род, ни ее подданных--как бы они ни заблуждались, как бы ни отворачивались от священного света истины--не постигла моя участь". Сказав это, Роупер бросил пышную июньскую розу в толпу. Зрители застыли а замешательстве. Хотя роза и лежала на груди еретика и предателя, но разодрать ее было бы Iеse-majeste. Каждый, стараясь поскорее избавиться от цветка, передавал его соседу, так что он целым и невредимым быстро достиг дальнего конца толпы, где и исчез; говорят, этот символ страстотерпения кто-то засушил между страницами требника, но следы его с течением лет затерялись. Перед тем как бросить горящую головню в хворост, Роупера спросили, не хочет ли он покаяться перед Богом. Он ответил: "Взгляните, как сливается этот огонь с лучами солнца. Грустно, что я его больше не увижу, но я верю: пройдя сквозь испепеляющее пламя, я сольюсь с солнцем, еще более величественным, чем это. И я молюсь за то время, когда, повинуясь Божественной воле, королева и все ее подданные возвратятся к истинной вере, свидетелем которой--грешным, ничтожным, но непоколебимым--я являюсь". В это мгновенье солнце скрылось за тучами, и кое-кто в толпе испуганно принял это за дурное предзнаменование. Но едва солнце опять показалось, глумление и насмешки возобновились. Роупер, привязанный, словно медведь, к столбу, весело воскликнул: "Где же ваш огонь? Если вам суждено будет услышать крики, знайте: то кричит не душа, но тело. Я молю у него прощения, я сострадаю своему бедному телу, как, должно быть, распятый Христос сострадал своему. И да осенит пламя славою истинное свидетельство моей веры. Да благословит вас всех Господь". Он затих в молитве. Вспыхнул хворост, толпа ахнула и разразилась проклятьями, в которых потонул редкий детский плач. Сухой хворост прогорел почти мгновенно, пламя лизнуло поленья и коснулось тела Эдварда Роупера. Послышался отчаянный вопль--это загорелась его одежда, за ней--кожа, за ней --плоть. Вскоре сквозь пламя и клубы дыма люди увидели, как его обезображенная, окруженная огненным нимбом голова безжизненно повисла. К счастью, вскоре все было кончено. На глазах у обливающейся потом толпы--жар шел не только от солнца, но и от костра!--обугленное тело и внутренности (и среди них--огромное сердце) рухнули и зашипели, поджариваясь на углях; на глазах у толпы палач раздробил скелет Роупера. Затем все разошлись, кто--по домам, кто--по делам, и те, чьи крики были громче других, брели теперь в глубоком молчании. Возможно, то были первые всходы мучений страстотерпца, свидетеля истинной веры". Хильер поднял глаза, все еще находясь под впечатлением прочитанного. -- Ни один русский дождь не погасит этого пламени,--сказал Роупер. -- Его казнили в 1558 году? -- Да, ты это прекрасно знаешь. Дождь несколько приуныл, и кулаки барабанили по крыше уже не так неистово. -- И, похоже, казнь была летом? -- Да. Это видно из текста--роза, солнце, пот. Мерзавцы--англичане, летний день и тот испоганили. -- В таком случае ты законченный кретин! Его казнили не при Елизавете I. Она взошла на трон только в ноябре 1558 года. А твоего предка отправила на смерть Мария Кровавая. Роупер, ты полный идиот! Болван безмозглый, твой предок был протестантом! -- Неправда! Этого не может быть. Роупер был бледен как полотно, глаз дергался, словно заведенный, и снова началось: ик-ик-ик... -- Ты называешь себя ученым, а у самого не хватило мозгов проверить факты. По-видимому, твои предки перешли в католичество сравнительно недавно, и эта история в искаженном, фальсифицированном виде стала семейной легендой. Ну и кретин же ты! -- Врешь! Где... ик-ик-ик... доказательства? -- В любом учебнике. Можешь завтра проверить, разумеется, если твои русские дружки не переписали ради тебя историю. Впрочем, не все ли равно, какая королева его казнила, протестантская или католическая? Все равно она была мерзкой, поганой англичанкой, не так ли? Ты по-прежнему можешь исходить злобой и заправлять ракеты, нацеленные на гадкий, вероломный Запад. Но тем не менее, ты кретин и неуч. -- Но... ик-ик, но... ик-ик. Но они утверждают, что католицизм был бы всем хорош, если бы не его религиозное содержание. А протестантство они считают капитализмом. Но не мог же он отдать свою жизнь за капитализм. Что-то здесь не то. Врут твои учебники истории. -- Пойми, Роупер, твои дружки к каждому подбирают ключик. И к тебе нашли--вот и все. Они были уверены, что среди твоих научных изданий не найдется ни одного исторического справочника. Впрочем, для тебя и сейчас ничего не изменилось, не так ли? Ты по-прежнему с ослиным упрямством держишься за свои убеждения. Икота у Роупера неожиданно исчезла, но тик продолжался. -- При желании ты мог бы сказать, что протестантство было первой из всех великих революций,--произнес Роупер.--Надо будет обдумать это на досуге. В какой-то книге, названия не помню, я читал что-то подобное. Там было написано, что всеобщий мир и бесклассовое общество могут появиться только в результате агонии предшествующей системы. -- Господи, я бы мог наговорить тебе чего угодно--тезис, антитезис, синтез и прочий марксистский бред. Социализм придет на смену капитализму! На смену католицизму он не придет, уверяю тебя. Так что можешь и дальше тянуть свою лямку. Эдвард Роупер по-прежнему остается жертвой исторического процесса, который не удалось остановить даже Марии Тюдор! Ладно, Роупер... Оставайся при своих убеждениях. Только не надо говорить мне об интеллектуальной честности и необходимости учета лишь неопровержимых данных. Привело тебя сюда отнюдь не желание сделать мученика из проклятого--и проклятого--Эдварда Роупера. Он явился лишь эмоциональным катализатором. А оказался ты здесь из-за процесса, который начался с той немецкой шлюхи. Тебе требовалась вера, но ты не смог обрести ее ни в религии, ни в том, что называл своей страной. Все логично. Вполне разделяю твои чувства. И все-таки, Роупер, тебе придется последовать за мной. Таково мое задание. Последнее, но все же задание. А я всегда гордился тем, что безупречно выполняю задания. -- Браво!--донеслось со стороны двери. Они и не заметили, когда ее приоткрыли.--Я искренне сожалею, но никто ни за кем не последует. Я тоже безупречно выполняю задания. Хильер хмуро уставился на одетого в белый плащ человека, небрежно, как бы нехотя наставившего на них пистолет с глушителем. Хильеру показалось, что он узнал его, но все-таки уверенности не было. -- Рист?--изумленно проговорил Хильер. -- Мистер Рист,--усмехнулся вошедший.--Я настаиваю на почтительном обращении. Положение стюарда куда значительней, чем вы предполагаете, мистер Хильер. -- Я принял вас за человека, который несет нам кофе,--укоризненно сказал Роупер. -- Был такой. Когда несешь кофе, трудно уклониться от удара. Боюсь, я стукнул его чуть сильнее, чем требовалось. Обычно считают, что у русских крепкие черепа, но при этом забывают, что Советский Союз населяют не только русские. Должно быть, среди многонационального советского населения встречаются типы со слабыми черепушками. Как бы то ни было, он заснул -- возможно, навеки, кто знает?-- в окружении восхитительных роз. Алых роз, мистер Роупер. Рист улыбнулся. -- Откуда вам известно об алой розе?-- спросил Роупер. -- У джентльмена по имени Теодореску -- мистер Хильер его неплохо знает --имеется ксерокопия вашей автобиографии. Произведение это не отличается большими литературными достоинствами, однако, с фактической точки зрения небезынтересно. Несмотря на страсть мистера Теодореску к коллекционированию фактов, один из них все-таки ускользнул от его внимания; он так и не узнал, кто я и что делаю на корабле. Прибирая в его каюте, я обнаружил немало интересных вещей. Что же касается вашей автобиографии, мистер Роупер, то я ксерокопировал несколько последних страниц. История мученика с красной розой за пазухой показалась мне весьма трогательной, хотя и не имеющей отношения к моей цели. Целью же было понять причины того, что мне поручено. Меня не устраивает роль бездумного исполнителя. Я всегда хочу знать, почему выбрана именно данная жертва. -- Какая еще автобиография?-- спросил Хильер у Роупера. -- Мистер Хильер, я восхищаюсь вами. Любой другой на вашем месте хлопал бы сейчас глазами не в силах произнести ни звука. И точно так же я восхищаюсь мистером Теодореску. Вас обоих не так-то легко вывести из равновесия. Я полагаю, что следует выразить свое восхищение и мистером Роупером -- до того, как он растянется среди алых роз. Подобно вам, мистер Хильер, он держится с большим достоинством под дулом моего пистолета. Кстати, о пистолетах. Мистер Хильер, не сочтите за труд -- расстегните ваш ремень и бросьте его на пол. -- А что, если я откажусь? -- В таком случае я буду вынужден нанести довольно болезненное, хотя и не смертельное ранение нашему мистеру Роуперу. Думаю, это было бы не совсем справедливо. Хильер расстегнул ремень, и тот скользнул на пол. Рист подтянул его ногой и, продолжая переводить пистолет с Хильера на Роупера и обратно, быстро нагнулся, вынул "Tigr" из открытой кобуры и положил его в левый карман плаща. Затем дружелюбно улыбнулся и сказал: -- А почему бы нам, собственно, не присесть? Перед тем как выполнить противное сердцу деяние, субъект деяния имеет право хотя бы на минимум комфорта, и таким же правом обладают объекты. Хильер сел. Рист сел. Роупер и так сидел. Свободной оставалась только одна койка. Хильер внимательно смотрел на Риста. Голос Риста изменился и вполне подходил для его нынешних бесстрастных оборотов, чем-то напоминавших манеру Теодореску. Хильеру подумалось, что в разведчике всегда присутствует нечто педельское. Впрочем, аристократизм, из-за которого сходство Риста и Теодореску еще более усиливалось, отличает речь далеко не каждого педеля. Галстук воспитанника Харроу выглядел теперь довольно убедительно. Риста вполне можно было представить себе распевающим гимны вместе со своим однокашником сэром Уинстоном Черчиллем и размышляющим над тем, зачем он, Черчилль, спас Запад. Во рту у Риста виднелись зубы. Хильер подумал, что никогда еще не встречал вставных зубов, выглядевших столь естественно. Помимо того что они были разной величины, слева, возле верхних коренных, чернела дыра, нижний клык был разъеден кариесом, на верхнем резце поблескивала золотая коронка. -- Похоже, я бросал свои деньги на ветер,-- сказал Хильер. -- Они вам все равно не понадобятся там, где вы окажетесь. Или вы верите в загробную жизнь? Я нередко обсуждаю эсхатологические проблемы со своими -- эвфемистически выражаясь -- пациентами. Большинство из них испытывает страх, иначе бы они так не причитали (а ведь причитают, поверьте, почти что все). Но не может же это быть просто страхом перед потерей жизни -- ну, еще несколько кусков семги, ну, часок лишний понежиться на солнышке, ну, еще разок шибанет в нос шампанское, ну, можно попробовать засадить еще какой-нибудь красотке (хотя, простите, конечно, но здесь вы, кажется, даже перестарались). Наверное, большинству из нас, занимающихся международными интригами, шпионажем, скарлетпимпернелизмом*, убийствами за деньги, жизнь представляется чем-то более глубоким, нежели чредой незатейливых удовольствий (а это наиболее распространенный взгляд на жизнь). -- Я бы не отказался от кофе,-- сказал Роупер. -- Искренне сожалею, что оставил вас без причастия перед путешествием. Было бы несправедливо еще и лишать мистера Хильера наслаждения, которое он испытывает от своих омерзительных бразильских сигар. Закуривайте, мистер Хильер, и еще раз продемонстрируйте отсутствие дрожи в руках. Я так не могу: когда я чувствую, что близится момент истины, меня охватывает трепет. Хильер с благодарностью затянулся. Дождь затих. Хильер ощущал удивительный душевный покой, хотя жалеть ему было о чем (и о ком; главным образом -- о Кларе). Если его и убьют, то не сейчас -- слишком сладостными были эти мгновения, слишком далекими сделались, наконец, все ею заботы; тянулись секунды, капал мед его жизни, чудное золото чистого бытия. Он взглянул на Риста чуть ли не с нежностью. Ну, конечно же, что-то произойдет, и все образуется, всегда так было. Сам никогда не умираешь, смерть -- удел других, по ней как раз и проходит граница, делающая их "другими". -- Мистер Хильер, не стоит понапрасну уповать на то, что в последнюю минуту вас кто-нибудь спасет, очень прошу вис расстаться с этими обнадеживающими и, если угодно, безнадежными мыслями. Ни один из трех охранников уже никогда никому не поможет. Научная пирушка в отеле в самом разгаре, они сейчас пляшут гопака и обсуждают, не стоит ли пригласить горничных разделить общее веселье. Насколько я понимаю, доктор Роупер, у них действительно есть чему радоваться? -- Крупнейшее открытие, связанное с "Планом Бета",-- промямлил Роупер.--Послушайте, у меня есть полное право знать, что здесь происходит. То же самое,--добавил он после некоторого раздумья,-- относится и к мистеру Хильеру. -- Вы правы, это право у вас имеется. Я здесь для того, чтобы убить вас обоих. При этом, хочу подчеркнуть это особо, я лично не имею к вам совершенно никаких претензий. Как уже было сказано, я -- агент или, если воспользоваться одним из мифов вашей общей религии, ангел. Ангел смерти. Я убиваю людей за деньги, но меня неизменно интересует, почему (шекспировская деталь, специально для вас) выбор пал именно на данного человека. Это меня весьма интригует. Итак, мистер Роупер, ваша смерть -- всего лишь довесок к смерти мистера Хильера. Мое основное задание -- это убить мистера Хильера. Заплатили мне не в рублях и не в долларах -- в фунтах, надежных, хрустящих фунтах. Они и сейчас при мне. И вы не догадываетесь, мистер Хильер, кто мне заплатил? -- Как я могу догадаться? -- Можете, но не желаете. Это открытие было бы для вас слишком чудовищным. Но близится момент истины, и что делать, если для вас, мистер Хильер, она оказалась горькой. Вас предали те, кому вы отдали всего себя, те, ради кого вы терпели, когда вас уродовали, резали, прижигали. Это ваше S, какая жестокость! Уж я-то знаю. Я на Соскиса работал. Весь он в этом! Впрочем, за вас, помнится, неплохо отомстили. У меня стало на одного работодателя меньше. Хотя, как сказать,-- свято место пусто не бывает. От Грамольда уже поступали заманчивые предложения. Игра продолжается. Хильер почувствовал, что его начинает подташнивать. -- Вы хотите сказать, что заявку на мою ликвидацию вы получили от моих же коллег? -- Я лично ничего не получал. Заказ был отправлен в наше агентство, в "Панлету". Прекрасное название, не правда ли? И замечательно подходит для рекламы: "Панлета" поглотит ваших врагов!" Изучив данное дело, я не могу сказать, чтобы желание ваших бывших друзей избавиться от вас свидетельствовало об их глупости или неблагодарности. Я даже думаю, что вам был предоставлен шанс спастись. Разумеется, я прочел письмо, которое передал вам после того, как в Венеции вы взошли на борт "Полиольбиона". Я не стал утруждать себя его расшифровкой, но догадаться о содержании не составляло труда. Они просили прощения за то, что должно случиться. Где-то в Англии крепко спят сейчас несколько джентльменов -- сей благородный поступок избавил их от угрызений совести. Вам бы следовало все свое время посвятить расшифровке письма, вы же вместо этого решили, так сказать, кутнуть. Как выясняется, в последний раз. Оказалось, вы были правы, ведь я бы все равно до вас добрался, не здесь, так в другом месте. Вы же напоследок отрезали себе увесистый кусок жизни. И это еще мягко сказано, дьявол меня дери, сэр,-- добавил Рист голосом стюарда, после чего снова превратился в выпускника Харроу. -- Так что благодарите судьбу. -- Но я так и не понял причину,-- произнес покрытый испариной Хильер. -- А я, кажется, догадался,-- сказал Роупер.-- Ты слишком много знаешь. -- "Слишком" по сравнению с кем? -- Странно, что вы еще не поняли,-- сказал Рист.-- По сравнению с человеком, которому могут разрешить выйти в отставку. Мистер Роупер совершенно прав. Мне кажется, что вы уже успели продать Теодореску кое-какую информацию. Я о деньгах, которыми вы пытались прикрыть свою наготу,-- неужели вы считаете, что я поверил в это нелепое пари! Между прочим, щедрые чаевые только подтверждали, что вас мучили угрызения совести. Так что останься вы в живых, непременно продали бы или разболтали еще что-нибудь. То, что вы получили католическое воспитание, всегда работало против вас. Конечно, вы порвали с церковью, но кто поручится, что, выйдя в отставку, вы не вернетесь в ее лоно? Чем не развлечение на старости лет? Как и мистеру Роуперу, прежние идеалы всегда мешали вам до конца принять те, что пришли им на смену. Вы никогда не были полностью патриотом. Добавьте к этому вашу всем известную чувственность -- тоже своего рода эрзац веры,-- и вы сами поймете, что имелись более чем веские основания для вашей бесшумной и весьма прискорбной ликвидации. Не так ли, мистер Хильер? Поставьте себя на место британских джентльменов, единственной заботой которых -- разумеется, когда они не находятся на площадке для гольфа --является обеспечение безопасности страны. Хильер выглядел скорее заинтригованным, чем испуганным. Он не скрывал своего восхищения стройностью приведенной Ристом системы доводов. -- Но при чем здесь я? -- спросил Роупер. -- Я же уже сказал, что ваша жизнь -- всего лишь довесок. По вполне понятным причинам было решено, что лучше, если мистер Хильер найдет свое последнее успокоение на советской территории. Вы, мистер Роупер, никогда не рассматривались иначе, чем предлог для того, чтобы послать сюда мистера Хильера. Понимаю, вам больно это слышать. Но не стройте иллюзий: вы совершенно не нужны Англии, меня уверили в этом на самом высоком уровне. Несмотря на недавние инвективы в адрес страны, казнившей его предка, Роупер с трудом сдерживал свое негодование. -- Я так не считаю,-- сказал он. -- И напрасно. Подумайте сами: пик вашей научной деятельности уже позади. Ученые ведь, как поэты,-- рано расцветают, рано увядают. Англии требуются молодые ученые. Избитый детективный сюжет о седом гении, которого тайно переправляют через границу, не имеет ничего общего с действительностью, Да и русским вы нужны скорее как символ. Британия гораздо больше озабочена не тем, как заполучить вас обратно, а как бы переманить на Запад Алексеева. -- Алексеева? Этого сосунка? -- Именно сосунки и требуются,-- сказал Рист. Последняя фраза в сочетании с бесстрастностью тона прозвучала в его устах так, словно речь шла о жертвоприношении. Сцена приобретала ритуальный характер.-- А что касается моральной оценки вашего бегства, то головы предателя Роупера требует лишь ничтожная кучка парламентских крикунов. Если судить вас за измену, то на страницы газет выплеснется слишком много дерьма. Дерьмо же надо зарывать, а не размазывать. Роупер побагровел. -- Какое еще дерьмо?-- спросил Роупер. -- В детали я не вдавался,-- ответил Рист,-- но в той части автобиографии, которую я прочел... -- Где этот подонок раздобыл ее?-- негодующе воскликнул Роупер.-- Этот ваш Тео... как его? Рист пожал плечами. -- По всей видимости, рядом с вами работает двойной агент. Лаборант, уборщица или еще кто-нибудь. Он продал ксерокопию уже завершенных глав человеку, который продал ее другому человеку, тот продал ее третьему, который, в свою очередь, продал ее мистеру Теодореску. Ведь мистер Теодореску -- прорва, втягивающая любую информацию. Что же касается первого машинописного экземпляра или любого из последующих, то они никому не нужны, за исключением разве какого-нибудь литератора. За что еще могут заплатить, так это за рукопись. Впрочем, исследователю побудительных мотивов людских поступков или историку, изучающему генезис предательства, ваша автобиография покажется небезынтересной. Беда в том, что написать ее может любой,-- ничего, помимо известного воображения, для этого не требуется. Кстати, ваш рассказ прервался -- не от страха ли?-- на пороге действительно любопытных признаний. Меня же интересует, затем вы вообще взялись за перо. -- Мне предложили изложить на бумаге некоторые мои мысли,-- пробормотал Роупер.-- Я решил попробовать, тем более что сам хотел кое-что для себя уяснить. Но вы так и не сказали почему... -- Мне кажется, все совершенно ясно. Видите ли, мистер Роупер, мой клиент... -- Послушайте, мне осточертело ваше идиотское "мистер". Я -- доктор Роупер, понятно? Доктор, доктор, доктор! Это напоминало стоический вопль из классической драмы: "Я все еще герцогиня Амальфи!"*. -- Увы, мистер Роупер, вас лишили докторского звания. Об этом было публично объявлено, но насколько я понимаю, вас просто не поставили в известность. Ученый совет вашего университета объявил, что обнаружены доказательства плагиата. -- Это гнусная ложь! -- Возможно. Но национальные интересы требовали представить вас мошенником и шарлатаном. Британская общественность могла спать спокойно -- стоит ли обращать внимание на то, что к русским переметнулся какой-то проходимец? "Дейли уоркер" не информировала своих читателей о лишении вас докторского звания, и, разумеется, об этом не сообщалось в "Правде". Неудивительно, что вам ничего не известно. -- Мне тоже,-- сказал Хильер.-- То, что вы говорите, становится все более подозрительным. -- Как вам будет угодно. Но вы, мистер Хильер, перестали поспевать за быстротекущими событиями задолго до того, как подали рапорт об отставке. Ваше чтение ограничивалось строчками меню и родинками на животах у шлюх. Впрочем, это не столь важно. То, что я скажу сейчас, гораздо важнее. Один из министров кабинета был крайне взволнован, услышав во время званого обеда в Олбани* о том, что вас, мистер Роупер, собираются насильно вернуть домой. О вашей автобиографии он ничего не знал. Из этого я заключил, что он опасался, как бы во время суда не всплыли компрометирующие его факты. Я догадываюсь, чего он боится. Если бы вы не прервали свою автобиографию, я бы сейчас знал наверняка, какую роль в вашей жизни играла эта важная особа. И все же можно не сомневаться, что, коль скоро дело принимало личный оборот, ему требовалось обезопасить себя от вашего возвращения в Англию. Он и раньше прибегал к услугам "Панлеты". Это было связано с организацией отставки предыдущего правительства. Правительственное большинство в парламенте ограничивалось всего двумя голосами; между тем у одного из депутатов от малозначительного избирательного округа пошаливало сердце. Усилиями "Панлеты" у него началось обострение, и весьма скоро болезнь завершилась безвременной кончиной. Так вот, мистер Роупер, когда вашему недоброжелателю под большим секретом сообщили, что вы вскоре окажетесь в Англии, он снова обратился в "Панлету". Таким образом, оба моих задания никак между собой не связаны и лишь по чистой случайности будут выполнены в одном и том же месте. Агентство "Панлета" дорожит своей репутацией и заботится об удобстве клиентов. К тому же оно берет себе только десять процентов комиссионных, остальное достается исполнителю. -- Значит, вы не собираетесь выполнять второе задание? -- повеселев, спросил Роупер.-- После того как вы убьете Хильера, он не сможет доставить меня... Роупер чуть не сказал "домой". Рист печально покачал головой. -- Нет, так не пойдет. -- Но ведь вам уже заплатили,-- сказал Хильер.-- Вы сами сказали. Следовательно, можно вообще никого не убивать. -- Я получил только часть денег,-- сказал Рист.- К примеру, вы, мистер Хильер, в начале путешествия заплатили мне часть денег и, как я понял, собирались в конце заплатить еще. С моими двумя заданиями -- тоже самое. Но перед тем как мне выплатят недостающую сумму -- причем это в равной степени касается Департамента Х и мистера Y,-- я должен представить доказательства успешного выполнения задания. Обычно я привожу с собой палец... -- Палец?! -- Да. Чтобы проверили отпечаток. Отпечатки пальцев большинства моих пациентов известны. Разведчики, знаменитые ученые и тому подобное -- на всех на них заведены досье. Странно: как только на вас заводится досье, к вам начинают относиться, как к потенциальному преступнику. И угроза такого наказания,-- он покачал пистолетом,-- висит над каждым. Когда вы докурите сигару, мистер Хильер, ястреб устремится вниз. -- Вы могли бы просто отрезать нам пальцы и посчитать, что ваша миссия выполнена,-- бесстрастно сказал Роупер, словно речь шла о дереве, которое следует слегка подрезать. Рист покачал головой еще более печально, чем прежде. -- Подобно хирургу, я всегда доводил операции до конца. А провел я их немало, поверьте. Нет, джентльмены, существуют понятия профессиональной этики и профессиональной чести. Если когда-нибудь обнаружится, что вы весело разгуливаете по свету -- без пальца, но при всем остальном, моей карьере придет конец. К тому же существует Инспектор. -- О, Господи,-- простонал Хильер. -- Никто не знает его имени. Не думаю, что кому-нибудь удавалось его видеть, порой я даже сомневаюсь в самом его существовании. Возможно, это просто персонификация Чести. Но верить в его существование довольно удобно. Нет, джентльмены, вы делаете мне недостойные предложения.-- Он вынул из внутреннего кармана изящную, обитую бархатом шкатулку и приоткрыл крышку.-- Новенькая, в первый раз пользуюсь. Видите, внутри углубления для двух пальцев. А в старой помещался только один. К тому же она была такая потертая, что просто неприлично пользоваться. Один из моих коллег, человек, надо сказать, с большими претензиями, пользуется коробочкой из-под сигары, но я нахожу это вульгарным. Шкатулка, которую вы видите, изготовлена специально по моему заказу одним лондонским мастером. Я сказал, что собираюсь хранить в ней ампутированные пальцы, чем его очень рассмешил. Хильер ничего не мог больше высосать из своей бразильской сигары. В кармане лежало еще пять -- жаль, что пропадут. -- Ну что же,-- сказал Хильер. Роупер торопливо грыз ногти, словно не желая, чтобы предмет интереса Риста позорил его, Роупера, пусть даже мертвого. -- Странно,-- задумчиво проговорил Рист, снимая оружие с предохранителя. Хильер посмотрел на пистолет: коль скоро интимной близости с ним не избежать, нелишне предварительно хотя бы познакомиться. Это был "Поллок 45". Видно было, что за ним любовно ухаживают. В профессионализме Ристу не откажешь, но у него имелся один существенный недостаток: личный интерес к своим жертвам. Когда-нибудь он поплатится за это жизнью. -- Странно,-- повторил Рист.-- Через несколько мгновений вы будете удостоены окончательного ответа. Вера в Бога может оказаться несусветной глупостью или, напротив, полностью подтвердиться. И вашим открытием не смогут воспользоваться ни архиепископ Кентерберийский, ни римский папа. Совершенно секретно! Ящик заперт. Сейф сверхнадежен. Что там -- рай Кватроченто или готический ад? Почему бы и нет? Где гарантия, что наш рациональный, асептический мир есть отражение подлинной реальности? Может быть, вечным уделом станет пылающая преисподняя с гадами и гогочущими чертями? В такие моменты я всегда взираю на свои жертвы с благоговением. Им суждено узнать нечто, единственно достойное познания. Не желаете ли вы, джентльмены, прочесть молитву? -- Нет!-- отважно воскликнул Роупер.-- Я в эти бредни не верю! -- Мистер Хильер? Хильер старался не думать о Кларе. Пусть в мыслях, но он уже осквернил ее образ. Сквозь туман, клубившийся над бескрайней равниной, мимо Хильера S-образно шествовали его шлюхи и его жертвы, указывающие на него трехпалыми руками, безгубые, безносые, с огромными блестящими глазами-светильниками. -- Слова. Не более того,-- пробормотал Хильер. Он чувствовал, что покривил душой. Роупер был лучше него. -- Господи,-- прошептал Хильер,-- прости меня, прими покаяние во всех совершенных мною мерзостях... -- Бредни! Говно церковное!-- воскликнул Роупер, по-видимому, решив, вслед за Китом Марло*, погибнуть с проклятьями на устах.-- Россказни для кретинов! -- ...потому что я заслуживаю Твоего самого страшного наказания, потому что на грехах своих распял я возлюбленного Спасителя Иисуса Христа... -- Чушь! Прекрати молоть вздор! Человек умирает, и на этом все кончается. -- ...а более всего за то, что порочат они Твою безмерную благость. Клянусь, что никогда больше, укрепленный Твоей милостью, не согрешу пред Тобою... -- Гарантирую, что клятва будет исполнена,-- изрек Рист. -- ...я не оскорблю Тебя. В дверь чуть слышно постучали. У Хильера подпрыгнуло сердце. Сказано ведь кем-то (отцом Берном?): не старайтесь извлечь из молитвы сиюминутную выгоду. Рист присоединился к потоку роуперовских ругательств (впрочем, без роуперовского энтузиазма), затем сказал: -- Какая обида. Этого я не предвидел. -- Слишком много разговариваете,-- сказал Хильер.-- В этом ваша беда. Поменьше бы болтали, давно бы уже выполнили задание. В голосе Хильера звучал неподдельный упрек. -- Третий,-- сказал Рист.-- Возможно, абсолютно невинный. Жаль. И, кстати, делаю это безвозмездно. Чистая благотворительность. Продолжая ворчать относительно даровой работы, Рист наставил дуло пистолета на дверь и сказал: -- Войдите. Дверь отворилась. На пороге стоял мальчишка, закутавшийся от моросящего дождя в большой, взрослый пиджак. -- Зуб