ож на дольку мандарина. Она улыбнулась, Томас проснулся. Резко встал и оделся. Прижал Клер к себе, но не поцеловал ее. Потом он ушел. Она осталась одна. Он ее не поцеловал, но сжал в своих объятиях сильнее, чем обычно, и длилось это дольше. Клер была счастлива. Отрастающая на щеке Томаса щетина оставила красное пятно на ее плече. Когда он брился по утрам, в белой пене появлялись прямоугольнички его нежной кожи. Потом он, конечно же, принимал душ. Душ -- это быстрее, чем ванна. У Клер он никогда не мылся. Хотя она купила марсельское мыло -- оно не оставляет запаха. И никогда она не слышала, чтобы он спускал воду. Наверняка он мылся перед сном. Долго намыливался. Избавлялся от запаха кожи Клер. А потом ложился в свою постель рядом с женой. Клер содрогнулась. И оделась. Наутро красный след на ее плече исчез. Приближались рождественские каникулы. Томас наверняка поедет с женой и детьми в горы. Он покроет губы защитным кремом, и рот будет казаться почти белым на его загорелом лице. Когда он вернется, вокруг его глаз появятся бледные круги от темных очков. И на лбу тоже будет светлая полоса, если он надевает шапочку. Нет, она не может представить себе Томаса в шапочке. По когда он уедет? И когда вернется? Она не знала. Он об этом ей еще ничего не говорил. А вопросов она ему не задавала никогда. Эскалатор, на котором можно было подняться на этаж, где продавались игрушки, был перегружен. Клер схватилась за поручень. Ей осталось купить один рождественский подарок, племяннику. Чем он интересуется? Клер об этом понятия не имела, она с ним не общалась. Николя было девять лет. И он ее терпеть не мог. Совсем маленький, он вопил, когда она приближалась к нему. А теперь закрывался в своей комнате, как только она появлялась в доме. И потому Клер очень редко бывала у сестры и всегда приходила к ней поздно вечером, когда была уверена, что ребенок уже спит. Ступени эскалатора под ногами у Клер стали плоскими. Она отпустила черный резиновый поручень. Рука была влажной. Она не могла вспомнить даже лица Николя. Маленький мальчик толкнул ее и извинился. Он широко улыбался, и волосы у него были сильно взъерошены. Мальчик был похож на Томаса. Может, это его сын? Он подошел к женщине с длинными волосами, державшей за руку девочку. Это была жена Томаса, и это были их дети. Клер в этом не сомневалась. Она пошла в толпе за ними. Жену Томаса она видела только со спины. Та была в меховой курточке. Клер приблизилась, и рука ее потянулась и дотронулась до меха. Он был мягким и почти теплым. Вдруг мальчик показал пальцем на мужчину, шедшего им навстречу, и бросился к нему на руки. Все четверо, обнявшись, ушли. Клер огляделась. Вокруг было много мальчишек. И все были похожи на Томаса. Она купила видеоигру для Николя и вскоре ушла из магазина. Клер, вздрогнув, проснулась. Звонили в дверь. Половина девятого, это ее первый пациент. Почему же она не проснулась раньше? Клер быстро оделась во все вчерашнее и побежала открывать. Провела пациента в кабинет, извинилась и, забежав в ванную, почистила зубы. И вдруг застыла на месте. Никакого шума почти не было слышно. Она вслушалась. Ничего. Торопливо подошла к окну и распахнула его. На улице стояла тишина. И тогда Клер поняла, почему она не проснулась. В это утро на стройке не работали. Был канун Рождества. На время праздников строительные работы, разумеется, прекращались. А вдруг Томас уехал, не предупредив ее? Пациент вздрогнул, когда Клер дотронулась до него. Руки у нее были ледяные. В перерыве между консультациями Клер вышла на улицу. Перед забором тротуар чисто вымели. Клер подошла к дверце. Ручка исчезла. Стройка была закрыта. Как только выдавалась минутка, Клер подходила к телефону и слушала записи автоответчика. Томас не звонил. Ей никак не удавалось вспомнить, сказал ли он ей "До завтра". Она только помнила, что они так тесно сплетались в объятиях, что она порой и не знала, прикасается она к коже Томаса или к своей собственной. Когда ушла последняя пациентка, Клер опустилась на диванчик в комнате ожидания. Она не двигалась. Томас не придет. Он уехал сегодня утром в своем большом чегырехдверном автомобиле. Сзади капризничали дети. Ремень безопасности слишком туго прижимал их к сиденью. А теперь они, конечно, уже добрались. Жена Томаса распаковывает вещи. Она ничего не забыла. Даже подумала о том, чтобы прихватить спагетти на ужин и кофе для завтрака. Томас целует ее в шею. Завтра все вместе они пойдут за покупками. Наконец-то они на отдыхе, все вчетвером. Клер медленно поднялась с дивана и вернулась в кабинет. Открыла верхний ящик письменного стола. Кусочки сахара, палочка для коктейля и кассета автоответчика по-прежнему были здесь. Они лежали на коврике из маленьких золотых квадратиков. Это были пакетики из-под презервативов, все пустые, кроме первого. Клер не выбросила ни одного. Она принялась их пересчитывать. Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь. Ей стало намного легче. Пятьдесят девять, шестьдесят, шестьдесят один. Звонок в дверь прервал ее. Может, это Томас. Она схватила все пакетики, кучей бросила их обратно в ящик и закрыла его. В руках у Томаса был букет роз. Он обнял Клер. Она слышала, как за ее спиной шелестит бумага, в которую были завернуты цветы. Она отстранилась, и он протянул ей букет. Клер налила воды в вазу и расставила в ней розы, бережно, по одной. Их было двенадцать. Это впервые Томас принес ей цветы. Почему сегодня? Вероятно, потому, что завтра уезжает. Он подошел к ней, снова обнял ее. Она отстранилась. Завтра он уезжает, ведь так? Он не ответил. А когда вернется? Он пристально смотрел на нее. В начале января? Он сильно побледнел, отвернулся и пошел к двери. Клер догнала его. Положила руки ему на шею, туда, где самая нежная кожа, и поцеловала его. Он закрыл глаза. И вдруг дыхание его изменилось. Когда Клер выдыхала, он вдыхал. Они долго целовались. Ладонями она чувствовала, как подрагивает горло у Томаса. Он дышал дыханием Клер. И пил ее слюну. В поезде было так много народа, что Клер пришлось держать все свои подарки на коленях. Ее соседка прижимала к ней сумку с продуктами, из которой торчал длинный лосось в герметической упаковке. В прошлые годы она ездила с Мишелем, на автомобиле. Ее родители огорчились, узнав, что она приедет на рождественские праздники без него. Вся ее семья любила Мишеля. Это его Николя всегда благодарил за подарки, которые делала ему Клер. Она попробовала расслабиться. Николя теперь уже большой. Может, он больше не будет избегать ее. И потом, она так давно не видела родителей, мать будет счастлива повидаться с ней. Соседка, сидящая рядом, задремала. Всю дорогу картонная упаковка лосося терлась о руку Клер. Она подняла голову. Сквозь занавески мигала гирлянда электрических лампочек на елке. Клер застыла на тротуаре. Только сильно замерзнув, она решилась войти в дом. Нажала на кнопку звонка и тут же услышала, как Николя улепетывает от двери. Когда она вошла, он уже исчез. Отец, мать, Сильви, сестра, и Жан-Пьер, ее муж, -- Клер перецеловала по очереди всю свою семью. Мать даже не заметила, что щеки у нее совсем ледяные. Клер положила свои подарки под елку. На полу валялись разорванные цветные обертки. Она подумала, что Николя разрешили посмотреть свои подарки, пока ее нет, наверняка боясь, что своим присутствием она испортит ребенку удовольствие. Сильви утащила ее на кухню и шепотом попросила выписать ей лексомил. Но Клер не взяла с собой бланки рецептов. Сестра, похоже, была недовольна. Она молча раскрыла пластиковую упаковку с копченым лососем. Потом они вместе разложили на блюде ломтики, разделенные целлофаном. Клер ушла из кухни. В гостиной на диване она заметила сумку Сильви. Подошла и открыла ее. Отец и Жан-Поль, занятые починкой игрушки для Николя, ее не видели. Она быстро нашла то, что искала: зелененькую коробочку с лексомилом, почти пустую. Проглотила полтаблетки и все положила на место. Видеоигра Николя, кажется, понравилась. Он поблагодарил Клер и позволил поцеловать себя в голову. Ужин был уже готов. Николя сел рядом с отцом и играл в видеоигру, подаренную Клер. Лосося она не ела. Завтра, как и каждый год после рождения Николя, они отправятся в Пиренеи. Клер не удавалось вникнуть в их разговор. Они обсуждали встречу Нового года и говорили о друзьях, которых она не знала. У матери и сестры были совершенно одинаковые голоса. Неожиданно она стала моргать в такт мельканию елочной гирлянды, и до ее слуха доносилось лишь пиканье видеоигры. Не надо было ей принимать лексомил - к транквилизаторам она не привыкла. Клер попробовала справиться с подрагиванием век. Уставилась на блестящую оранжевую поверхность. Лосось. Пиканье становилось все более и более далеким. Она уснула. Вагон был почти пуст. Клер села у окна и положила ноги на сиденье напротив. Ей было хорошо. Она проснулась на диванчике, когда они уже ели на десерт рождественское "полено". Родители, похоже, из-за нее не встревожились. Врачи всерьез никогда не болеют. После кофе и обмена подарками она всех перецеловала. И спустилась по лестнице, не дожидаясь лифта. Потом вприпрыжку понеслась на вокзал. Когда она приедет домой, сразу же поставит пластинку. Ей хотелось слушать музыку. Клер почувствовала, что проголодалась. Каждый день она осматривала розы, подаренные Томасом. Они раскрывались, а свежи были по-прежнему. Но однажды утром они начали склонять свои головки. Клер никак не могла решиться подрезать кончики стеблей. Наконец пошла в кабинет за ножницами. Это были цветы Томаса. Не могла же она дать им вот так завянуть. Она аккуратно наискосок подрезала все двенадцать стебельков. В тот же вечер розы снова распрямились. Клер вздохнула. Придется подождать еще пару деньков, прежде чем она положит их в ящик письменного стола. Она сбегала за фотоаппаратом-поляроидом, лежавшим в стенном шкафу. Как она раньше об этом не подумала? Клер сфотографировала букет. Цвета получились бледные, но розы видны были очень четко. Она положила фотокарточки в ящик. Закрывая его, она передумала. Вытащила ящик до конца и поставила его на стол. Отодвинула лампу. Золотые квадратики слишком ярко отражали свет. Теперь она сфотографировала содержимое ящика. Как только поляроидный снимок получился четким, она положила его в бумажник. Клер отправилась в супермаркет. Издалека увидела свою пациентку, кассиршу. Молодая женщина была в шейном корсете. Она, значит, ходила к другому врачу? Клер сейчас пойдет мимо нее и обо всем расспросит. Сначала она пошла в хозяйственный отдел. Затем прошлась между стеллажами. Обратила внимание на женщину, укладывавшую в свою тележку одну за другой коробки сахара. У Клер одна коробка тянулась почти полгода. Она подумала о сладком кофе, который пил Томас. Если бы Клер жила с ним, она покупала бы столько же сахара, сколько эта женщина. Ей вдруг захотелось уйти из магазина. Вокруг все толкали перед собой полные тележки. А Клер даже не взяла тележки. Ей для ее покупок хватало металлической корзинки. Она жила одна. Со своей пациенткой она поговорит в другой раз. Клер встала в самую короткую очередь, ту, в которой у клиентов было не больше десяти покупок. Клер рассматривала свою тетрадь для записи свиданий. Там была учтена каждая минута, проведенная с Томасом. Большая буква "Т" с двойной вертикальной стрелкой, указывавшей время его прихода и ухода. Час с четвертью каждый день, пять дней в неделю в течение почти трех месяцев. Она подсчитала. Семьдесят пять часов. В этой тетрадке были собраны семьдесят пять часов, проведенных с Томасом. Как можно решиться положить эту тетрадь рядом с тетрадками прошлых лет? Она пролистала свою новую тетрадь. Часы, дни, месяцы, но никаких букв "Т", никаких стрелочек. Начинался новый год. Новый год она встречала у Бернара с Мари. В полночь они обменялись поцелуями. В эту же самую минуту Томас целовал свою жену, Клер была в этом уверена. Друг Бернара обнял ее за плечи и поцеловал в губы. Она не сопротивлялась. Его звали Кристофом. Чуть позже он настоял, что проводит ее. Клер согласилась. Она смотрела, как он открывает бутылку шампанского, купленную для Томаса. Перед тем как выпить, они чокнулись. Он был выше Томаса и намного тяжелее его. Кристоф спал. У Клер сна не было ни в одном глазу. Она бесшумно встала и закрылась в ванной. Пожалела, что не курит. А то бы закурила сигарету и выдыхала бы дым вот так: она откинула голову назад и сложила губы буквой "О". Увидела себя в зеркале и сама себе улыбнулась. А что, если изменить прическу? Постричься покороче. Или отрастить длинные волосы. Клер надула щеки и состроила гримасу. Потом сделала макияж. Положила темные тени под глазами, румяна на щеки и покрасила губы. Нет, это слишком, это ей не идет. И потом, с помадой на губах, как бы она целовалась с Томасом? Она стерла всю косметику и вернулась в постель. Тепло, шедшее от тела Кристофа, согрело ее. Он спустился за свежим хлебом к завтраку. Клер подобрала у постели три пустых пакетика из-под презервативов. И выкинула их в помойное ведерко. Он положил всего лишь один кусок сахара в кофе. Они прогулялись по Булонскому лесу и пообедали в кафе. Кристоф заказал целое блюдо мидий и прочих морских деликатесов. Открыл для Клер краба, почистил креветки. Она ела с аппетитом, пила белое вино. Теперь она устроит себе сиесту, будет спать одна. А завтра увидит Томаса. Клер перестелила постель. На простыне она нашла несколько волос, это были волосы Кристофа. Он, кажется, рассердился, что она не пригласила его подняться к ней, и, отъезжая, громко хлопнул дверцей автомобиля. Клер ладонью смела волосы с постели. Почему ей ни разу не удалось найти хоть один волосок Томаса? Она улеглась, подложив под спину две подушки, и включила телевизор. Переключала его с одной программы на другую. Время от времени она водила голыми ногами между туго натянутыми простынями. Время от времени потягивалась. Завтра она увидит Томаса. Она проснулась очень рано и тут же приоткрыла окно. Хотела быть уверенной, что услышит шум стройки, как только работы возобновятся. Вымыла голову и оделась. До прихода Томаса она быстро, между визитами больных, успеет переодеться. Клер нахмурилась, увидев в раковине чашку, из которой накануне за завтраком пил Кристоф. Помыла ее и поставила на место. Потом поджарила остатки хлеба, купленного им. Выпив, как обычно, кофе и съев, как обычно, тартинки, она тщательно протерла стол, так, чтобы на нем не осталось ни одной крошки. Сменила постельное белье. В полдень она отнесет его в прачечную. И тогда никаких следов Кристофа не останется. Она шире открыла окно, накинула свитер на плечи, потому что было холодно. И ждала, когда же послышится шум со стройки. Проводив очередного больного, она торопилась к своему автоответчику. Наконец там оказалось сообщение от Томаса. Он придет в половине восьмого. Он надеялся, что она будет дома. Ему не терпелось скорее увидеть ее. Раздался звонок, это был следующий пациент. Она вынула кассету, положила ее в карман и заменила новой. Побежала открывать дверь. Только тут она поняла, что остальных сообщений даже не прослушала. Пока больной раздевался, Клер аккуратно опустила кассету в ящик стола, постаравшись не задеть ни одной из дюжины роз Томаса. Надо будет уложить цветы в коробку, чтобы не повредить их. Она погладила рукой обложку своего Видаля. Там лежало несколько опавших лепестков роз. Распластанные, они подсыхали в середине словаря по фармакологии, между лароскорбином и лароксилем. Они не произнесли ни слова. Обхватили руками головы друг друга. Смотрели друг на друга, но друг друга не видели. Они были слишком близко лицом к лицу, чтобы видеть друг друга. Поцеловались. Сначала сладость передних зубов, нежность кончиков клыков и дальше -- тепло коренных. А потом, сбоку, -- гладкая поверхность, и порой можно спутать, где десна, а где эмаль. И щеки внутри такие мягкие, что небо кажется в сравнении с ними твердым и шероховатым. И свежесть узкого пространства между верхней губой и десной, над резцами. Они снова обрели друг друга. Томас обнял Клер. Она вдруг поняла, что ей холодно. Почему ей холодно, ведь Томас так крепко прижимает ее к себе? Она провела руками по его спине. Под пальцами, под ладонями -- холод. Это от кожи, от новой кожи. На Томасе новая кожаная куртка. Она отстранилась от него, и кожа чуть-чуть заскрипела. Она расстегнула молнию, высвободила плечи Томаса и потянула за рукава. Куртка не осела на руках. Она упала на пол столбом, совершенно негнущаяся. Они снова обнялись, и ей больше не было холодно. Впервые Томас пробыл у нее полтора часа. На лестничной площадке он еще раз поцеловал ее. Пока не закрылась дверца лифта. Клер видела, как в ярком свете лампочки поблескивает куртка Томаса. Она стояла не двигаясь. Эта куртка наверняка была рождественским подарком, подарком жены. Клер почувствовала что-то колкое под своими босыми ногами и тут поняла, что стоит на соломенном коврике. Вернулась в квартиру. Клер представляла себе их обоих в магазине. Томас примерял куртки одну за другой. Он ничего не говорил, а его жена высказывала свое мнение. "Повернись. Нет, эта слишком узка". Наконец она сказала: "Вот эта". Продавец уверял, что она станет мягкой и быстро обомнется. Томас так и остался в куртке. Он, улыбаясь, смотрел на жену. Та набирала код своей кредитной карточки. Она была красива, курточка будет ей к лицу. Он даст ей надеть ее, и куртка пропитается запахом ее духов. Сквозь оконное стекло продавец смотрел, как они целовались. Руками женщина гладила новую кожу. Клер быстро оделась. Они должны были встретиться с Мари в ресторане. В метро она села на откидное сиденье возле двери со стороны перрона, по ходу движения -- на свое любимое место. Клер еще не знала, расскажет ли она Мари о Томасе. Впрочем, что она могла бы сказать ей? "Каждый день мы проводим вместе час с четвертью,-- и добавила бы: --За исключением уик-энда". Тут она поняла, что никогда и никому не говорила о нем. И покачала головой. Теперь, когда Мари живет с Бернаром и родила ребенка, ей конечно же не понравится, что у Клер связь с женатым мужчиной, от которого ждать нечего. Клер решила ничего ей не говорить. И вдруг задумалась: говорил ли кому-нибудь Томас о ней? "У меня есть любовница". Она едва не расхохоталась. И много раз повторила вполголоса: "Любовница". Пара, сидевшая напротив, смотрела на нее, и потому она замолчала. Но всю оставшуюся дорогу не могла не улыбаться. Как только Мари пришла, Клер заговорила о Томасе. Рассказала, как они встретились. Рассказала, что они, едва за Томасом закрывалась дверь, сжимали Друг друга в объятьях и так и не разжимали их больше часа, и сказала, что счастлива. И тут Клер осеклась. Мари сидела не шелохнувшись. Она уставилась на бутылку с вином. Клер налила вина себе в бокал и отставила бутылку на другой конец стола. Но Мари даже не повернула головы. Она по-прежнему смотрела в ту же точку. И наверняка думала, как бы посоветовать Клер порвать с Томасом. Клер выпила свой бокал и заговорила громче. Ладно, пусть она мало что знает о Томасе и ей нечего ждать от него, но ей довольно и этих мгновений, она счастлива. Вот и все. Наступило молчание. Мари подняла глаза. -- Ну и хорошо. А потом, может, он оставит жену. Клер пожала плечами. Невесть что эта Мари болтает. Ни жену, ни детей Томас не бросит. Это невозможно. Она сменила тему разговора. И зачем она заговорила с Мари о Томасе? Мари почти ничего не съела, и вскоре они расстались. А ведь это впервые они встретились наедине с тех пор, как Мари родила. Перед сном Клер приняла ванну. Сейчас Томас с женой, возможно, возвращаются с ужина у друзей. Томас за рулем, а его жена, усталая, положила голову мужу на плечо. Свежее прикосновение к новенькой коже ей приятно, она вот-вот уснет. Когда они приедут домой, на ее щеке останется след от шва на куртке, и Томас прикоснется губами к этому месту. Как же при всем этом Мари могла сказать, что он, может быть, оставит жену? Хотела ли она подбодрить Клер, чтобы она не расставалась с Томасом? Клер попыталась вспомнить ее интонацию. "Ну и хорошо. А потом, может, он оставит жену". Тоном это было сказано никаким. И речи не шло о том, чтобы поддержать Клер. Она словно наяву увидела остановившийся взгляд Мари. И вдруг вспомнила, что у нее были грязные волосы и она была очень бледна. А ведь Мари всегда пользовалась косметикой, и за все пятнадцать лет знакомства Клер ни разу не видела ее с грязными волосами. А отсутствие у нее аппетита? И как это Клер не обратила на это внимания за ужином? Да, все ясно. У Мари послеродовая депрессия. Она вышла из ванны и быстро вытерлась. Схватилась за телефонную трубку и тут же положила ее обратно. Сейчас Мари звонить нельзя. Можно разбудить ребенка. И Мари не станет разговаривать с ней при Бернаре. Клер села на кровать. Она должна была порасспросить Мари, вызвать ее на откровенный разговор. Раз она в угнетенном состоянии, у нее наверняка сложности с Бернаром. Клер оцепенела. Мари ее не осуждала и не поддерживала. Она ее почти не слушала. И когда она сказала: "Может, он оставит жену", думала она о Бернаре и о самой себе. А не о Томасе. Клер легла спать. Томас не уйдет от жены. И она заснула. Томас захотел что-нибудь выпить. Клер рывком встала, надела пуловер. Раздвигая ширму, отгораживающую кухонный уголок, задумалась, не смотрит ли он на нее. Открыла холодильник. Пуловер у нее был короткий, и она не нагнулась, а присела. Хотела достать шампанское и тут вспомнила, что они с Кристофом выпили его. Сок, пиво, смородиновый аперитив или виски? Клер задержала дыхание. Наконец она узнает, что он любит. Виски. Он любит виски. Она тоже. Клер глянула на часы на электрокофеварке. Томас уже час и десять минут как здесь. Она вынула льдинки из формочки, опять наполнила ее водой и поставила обратно в морозилку. Не спеша. Может, он останется подольше чем на полтора часа. Томас надел брюки, но до пояса остался голым. Пил он медленно. Адамово яблоко поднималось и опускалось. Говорил он о своей новой стройке. Клер пробовала слушать его, но у нее это не выходило. Ей казалось, что каждый раз, когда Томас глотает, она видит, как виски попадает в глотку, а затем в пищевод. Виски протекало за сердцем, проходило сквозь диафрагму и спускалось в желудок. А Клер взглядом провожала его. Рот, шея, грудь, ребра, живот. Ей вдруг опять захотелось поцеловать Томаса. Еще через полчаса он ушел. Что он скажет жене? По дороге, не останавливаясь, придумает что-нибудь, найдет, как оправдать свое опоздание. Будет мчаться по обледенелой дороге. А вдруг произойдет несчастный случай? Серьезный. Со смертельным исходом. И напрасно Клер будет ждать его завтра и послезавтра. А потом рабочий, случайно встреченный на улице, сообщит ей о смерти Томаса. Если, конечно, работы на стройке не прекратятся. Она пойдет на похороны. Узнать ее могли бы только рабочие со стройки. Она издали увидит жену Томаса и его детей, его семью. А есть ли у него братья и сестры? Она попробовала представить себе, какой может быть сестра Томаса. Томас в женском варианте с длинными каштановыми волосами, с более тонким носом, с более аккуратным ртом. Она улыбнулась. Что-то тут не клеилось. Она заметит родителей жены Томаса, они будут поддерживать дочь под руки. Теща -- стройная, выглядит молодо. Томас всегда находил ее красивой. И думал, что и жена его будет стареть точно тик же. Мать Клер никогда не была красивой, даже в молодости. Всем раздадут по розе. Можно ли будет Клер попросить две? Одну она бросила бы на гроб, а другую сохранила. Это было бы последнее, что она положила бы в ящик письменного стола. Клер оделась и вышла на улицу. Было тепло. Никакого гололеда на дорогах не будет. Они разделись и легли в постель. Томас отстранился от нее. Он не хотел надевать больше презерватив: как, она согласна? Клер уже ответила было "да", но вспомнила о ящике своего письменного стола, о золотых пакетиках, скапливавшихся там, -- каждый день к ним добавлялся еще один, а иногда и два. Без презервативов-то что останется от времени, проведенного с Томасом? И она отказалась. Он повернулся на бок, и она услышала звук разрываемой бумажки. Томас будет по-прежнему надевать презервативы, а она по-прежнему будет хранить пакетики от них. На следующий день она снова купила бутылку шампанского. Он не обнял и не поцеловал ее. Сел на кровать, закрыл лицо руками. Клер подошла к нему, дотронулась до плеча. В чем дело? Она встала перед ним на колени, взяла за запястья, чтобы он открыл лицо. Он не отнял рук, но отвернулся. Мягко отстранил Клер и встал. Остановился на середине комнаты и не двигался. Она молча смотрела на него, не зная, что сказать. Она ничего не понимала. Вдруг он пошел в ванную и закрылся там. Долго не выходил. Она услышала, как он спустил воду из сливного бачка, затем потекла вода из крана. Когда он появился, пряди волос у него на лбу были влажными. Взяв Клер за плечо, он заставил ее сесть. Ему надо поговорить с ней. Сказать что-то важное, очень важное. Она ждала. Он, похоже, подыскивал слова. Обхватил себя за плечи руками, будто замерз. Она закрыла глаза. Ей все понятно. Он решил порвать с ней и не знал, как сказать об этом. У него жена и дети. Все слишком сложно. Он принял решение и больше не будет встречаться с Клер. А вчера он не хотел надевать презерватива, потому что это был последний раз. Клер вспомнила вдруг о бутылке шампанского в морозилке. Она сейчас взорвется. Ну и пусть. Клер купила ее, чтобы выпить вместе с Томасом. Без него она все равно не стала бы пить шампанское. Вдруг откуда-то издалека она услышала голос Томаса. Открыла глаза. Он сидел спиной к ней. Она уставилась на прямоугольничек кожи, нашитый на поясе его джинсов. Она знала, что сейчас скажет Томас, и не слушала его. Ей никак не удавалось разглядеть размер на кожаной этикетке, она прищурилась. W34 L34. Этикетка исчезла. Томас обернулся. И тут она его услышала: -- Я не женат, и у меня нет детей. Клер думала, что улыбается, но Томас бросился к ней, и она поняла, что плачет. Прижалась лицом к шее Томаса. Обнимала его, приникала бедрами к его бедрам, скользила ногами по его ногам. Он был здесь, она чувствовала, как он дышит. Он говорил совсем тихо, сказал, что теперь совершенно уверен, что хочет не расставаться с ней никогда. Час с четвертью, полтора, больше, меньше -- теперь она считать не будет. Он не уйдет. Бутылка шампанского не взорвалась. Томас открыл ее. Пробку Клер не выкинула. Руки ее дрожали. Она смотрела на Томаса. Он не был женат, у него не было детей. И эту кожаную куртку он выбирал сам. Она пролила свое шампанское. Томас взял у нее бокал. -- Пойдем. Едва сев в машину, Клер быстро обернулась и стала нюхать подголовник, думая, что услышит запах духов жены Томаса, Она улыбнулась. Это же нелепо. Жены у Томаса нет. Он включил зажигание. Она смотрела на его ладонь на ручке переключения скоростей, на руку, лежавшую на руле, на его колени, двигавшиеся, когда он нажимал то на одну, то на другую педаль. Она сидела рядом с ним в его машине, четырехдверной, с телефоном, а вверху панели было углубление для приемника. Они будут слушать радио вместе, и она узнает, что ему нравится. Сиденье было отведено слишком далеко назад. Она подвинула его вперед и укрепила пояс безопасности. Еще вчера она решила бы, что жена Томаса крупнее ее и что ноги у нее длиннее. Но у Томаса нет жены. У светофора под красным светом Томас привлек ее к себе. Клер поддалась и прижалась к новой кожаной куртке. Положила щеку на шов на плече. Все время, пока они ужинали, она не сводила с него глаз. Он читал меню, держа его неподвижно перед глазами. Выбрал филе селедки в яблочном соусе и бифштекс с перцем. Он не был на диете. Попросил, чтобы ему приготовили бифштексе кровью. Добавил перца в селедку, подсолил картофель фри. Налегал на хлеб, пропитывал его соусом с тарелки. Ел он быстро. Точно так, как она себе это представляла. От десерта отказался и положил три куска сахара в свой кофе. Один кусочек из сахарницы она взяла себе. На бумажке, в которую был обернут сахар, красовался маленький клоун. Она зажала кусочек в руке. Это был их первый ужин. Хотя есть она больше не хотела, Клер заказала крем-карамель, просто чтобы подольше побыть с Томасом в ресторане. Она лежала вытянувшись, на боку. Томас спал, прижавшись к ней, его рука покоилась на руке Клер, ладонью он сжимал ее запястье. Она улыбнулась. Между ног ее была влага, немного липкая. Томас не надел презерватива, он никогда больше не будет пользоваться ими. Ей хотелось бы подвигать ногами, потереться одной о другую, но она лежала неподвижно. При малейшем ее движении Томас мог пошевелиться и отодвинуться о г нее. И она бы не чувствовала больше ни спиной, ни рукой его тепла. Клер тоже уснула. Она видела во сне Томаса с женой, у нее были длинные волосы. Они ложились спать, он в пижаме, она в длинной майке, потому что иногда по ночам один из их детей приходил к ним в постель. Она открыла глаза. У Томаса не было ни жены, ни детей. Он спал возле нее, тесно прижавшись к ней, и тело его было таким горячим, что она вспотела. Клер стала дышать в такт с его дыханием. Спать она больше не хотела, она и не будет спать. Клер не собиралась терять ни минуты из этой ночи. Проснулись они очень рано. Щеки у Томаса кололись. Это было хорошо. Он выпил много кофе и съел много поджаренных хлебцев, обмакивая их в чашку. Наливая себе снова кофе, он всякий раз опять клал сахар. С ним коробки сахара хватит всего на полмесяца. В супермаркете Клер будет брать тележку. Он повел ее посмотреть стройку до прихода рабочих. Было еще темно. Томас открыл дверцу в заборе и держал Клер под руку, когда они шли через двор. В здании он включил переносную лампу. Они пошли вверх по лестнице. Клер чихнула. Пахло чем-то паленым и пылью, так же, как пахла шевелюра Томаса. Она остановилась и глубоко вдохнула. Ей хотелось бы сесть прямо на ступеньках лестницы и здесь и остаться. Она бы закрыла глаза и вдыхала этот запах снова и снова, запах Томаса. Но он обернулся, и ей пришлось подниматься выше. Она вернулась к себе прямо к приходу первого пациента. Пока он раздевался, она положила в ящик письменного стола пробку от шампанского и вчерашний сахар. Больной сильно кашлял. Он повесил рубашку на спинку стула в кабинете. Клер заметила, что воротник и рукава у рубашки грязные. Некоторое время она рассматривала их. Скоро Томас принесет свою одежду, чтобы было во что переодеться. Рубашки. И тогда она сможет купить стиральную машину. Он наверняка сам установит ее, а потом повесит над ванной сушилку для белья. Это было бы хорошо. Ей не пришлось бы больше стирать руками и относить белье в прачечную. Она оставляла бы все двери настежь, и запах смягчителя для белья распространялся бы по всей квартире. И одежда их пахла бы одинаково. Она отложила стетоскоп. Бронхит. Как только пациент ушел, она побежала в ванную. Возле раковины есть место для стиральной машины. Томас жил в пригороде, у него был маленький домик с садом и гаражом. Он купил его год назад и сам занимался строительными работами. Они вошли. Клер маленькими шажками шла впереди. Здесь -- гостиная и столовая; там -- кухня. Пол -- плиточный, ковров не было, и голос Томаса звучал гулко. Вдруг Клер пошла в кухню. И постучала по стене. Она не несущая. Можно ее снести и сделать одну большую комнату. Томас подошел к Клер. -- Ужинать этим летом мы будем в саду. Они поцеловались и поднялись на второй этаж, в спальню. Клер нежно отстранилась от Томаса и легла на живот. Спать она будет крепко. Он сказал "этим летом" и "мы". Январь, февраль, март, апрель, май, июнь. Полгода, по крайней мере, они не расстанутся. Она повторяла про себя: "Мы". Томас и она, отныне -- это "мы". Она закрыла глаза. "Ужинать этим летом мы будем в саду". Погода хорошая, стол и стулья из белого пластика стоят в саду. Четыре стула. Жена Томаса выходит из кухни. Клер нашла выключатель лампочки у изголовья кровати. Она не должна больше думать о жене Томаса. У Томаса нет жены. Она встала. В ванной наверняка найдется снотворное. В аптечке была пачка аспирина, девяностопроцентный спирт и лейкопластырь. Вот и все. Клер улыбнулась. Томас не принимал никаких лекарств. Он никогда не болел. Она легла рядом с ним и свет не погасила. Она смотрела, как он спит. Клер решила снова принимать больных после семи часов. Будет работать до половины девятого, а потом присоединяться к Томасу. Даст ему второй комплект ключей. И он сможет входить и ждать, пока от нее уйдет последний пациент. Нет, пусть лучше звонит, чтобы она могла пойти открыть ему и поцеловать его, едва за ним закроется дверь. Как и раньше. Она дала ему ключи. Так было проще. Теперь она будет закрывать верхний ящик письменного стола на два оборота. Клер собиралась ужинать с Томасом дома, когда в кабинете зазвонил телефон. Хотя она не была дежурной, Клер заспешила к телефону. Наверняка что-нибудь неотложное. Автоответчик включился раньше, чем она успела подойти. Она сняла трубку и отключила его. Это была одна из ее пациенток, мадам Корей. Она очень обеспокоена состоянием мужа, у него высокая температура. Она умоляла Клер прийти прямо сейчас, жили они поблизости. Клер записала код, этаж и приготовила сумку с инструментами. Сказала Томасу, что быстро вернется. Он проводил ее до двери. Он будет ждать ее, и они вместе поужинают. Мадам Корей с нетерпением поджидала ее. Клер пошла вслед за ней по длинному коридору. Наконец они вошли в спальню. Комната сразу же понравилась Клер. Она сняла пальто и подошла к широкой кровати. Несмотря на то, что в комнате было тепло и лежал он под пуховой периной, мсье Корея бил озноб. Она протянула руку, чтобы пощупать пульс, и, еще не дотронувшись до запястья, почувствовала жар, идущий от его тела. Цвет лица был желтый. Клер осторожно оттянула нижнее веко и направила лампу на белок глаза и на слизистую. Тоже желтые. Она заметила, что у него длинные ресницы. Откинула полы пижамной куртки. Ткань была мягкой -- бумазея. Когда она пальпировала печень, он стонал. Клер стала задавать ему вопросы. Да, вот уже несколько дней, как у него случаются приступы тошноты. Да, моча была очень темной, он заметил это сегодня вечером. Клер достала пачку своих бланков. Уровень трансаминазы, исследования желчных пигментов -- она назначила массу анализов. Никаких лекарств, только немного аспирина. Это конечно же вирусный гепатит. Она сложила инструменты и огляделась: стены, обтянутые тканью, ковры пышная перина. Клер повернулась к мадам Корей: -- Я останусь с ним ненадолго. Женщина поблагодарила, прошептала, что подождет ее в гостиной. И вышла из комнаты. Клер устроилась в кресле возле кровати. Ей был слышен шум из коридора Шажки и детские голоса. Двое детей. Послышалось нервозное перешептывание. Хлопнула дверь. И потом -- тишина. Она положила руку на лоб больного. Лицо его подергивалось, брови и волосы при каждом вздрагивании щекотали пальцы Клер. И вдруг его лоб словно бы вырос. Корни волос не касались больше мизинца Клер, и она не чувствовала теперь указательным пальцем ласкового прикосновения его бровей. Он уснул. Она не убрала руки, пока не почувствовала в ней мурашек. Ему, должно быть, сорок пять, лет на десять больше, чем его жене. Определить цвет его волос было трудно -- они были влажные: он сильно вспотел. Казались они почти черными. Он был высокого роста. Почему бы ей не лечь рядом и не посмотреть, на сколько он выше ее? Но она не пошевелилась. Как его зовут? Перед фамилией Корей должно быть длинное имя, не меньше чем из трех слогов. Жан-Филипп, Франсуа, Доминик? Она потихоньку засыпала Остаться Клер не могла. Но она очень устала, ведь она так плохо спала ночь. И потом, ей очень нравилась эта комната. Она закрыла глаза. Разбудила ее скрипнувшая половица паркета. Когда мадам Корей вошла, она как раз встала. Клер успокоила ее. Все будет хорошо. Она надела пальто, взяла сумку с инструментами, и они вышли из комнаты. В лифте она сразу же развернула чек, который дала ей мадам Корей. Мсье и мадам Жан-Филипп Корей. Три слога. Клер не ошиблась. Она бегом вернулась домой. Инструменты звякали друг о друга у нее в сумке. Пальцами Клер легонько касалась плеча Томаса. Кожа была очень гладкой Под бумазеей она казалась бы еще более гладкой. Она подумала о мсье Корее. С высокой температурой он так нагреет постель что его жена, конечно же, отбросит огромную перину. И Клер уснула. Под вечер в субботу она отправилась к Томасу. Ехать было недалеко, двадцать минут электричкой. Она взяла с собой кое-что из вещей, чтобы оставить их там. И лексомил, который, может быть, ей и не понадобится. Уже две или три ночи, как она стала лучше спать. Прислонившись головой к оконному стеклу, она тут же выпрямилась. Забыла сдать в свой банк чек, который дала ей чета Корей. Да, он по-прежнему здесь, в бумажнике, вместе с поляроидной фотографией ящика. Она достала фотографию и посмотрела на нее. Хранить ее она не могла. В один прекрасный момент Томас мог ее обнаружить. Как бы она объяснила ему, что хранит все пакетики от его презервативов, да еще и сфотографировала их? А кусочки сахара? Их было прекрасно видно, эти беленькие прямоугольнички. Она еще раз взглянула на снимок, затем открыла мусорный ящик под окном вагона. Положила фото туда. Скоро она заменит его настоящей фотографией Томаса. И она закрыла крышку. Белая пыль, летая, образовывала что-то похожее на туман. Мебель была покрыта брезентовыми чехлами. Повсюду валялся строительный мусор. Томас снес стену кухни. Обломки упирались ей в спину, брезент шуршал, но у губ Томаса был привкус гипса, и Клер улыбалась, приникнув к его рту. Тем же вечером они вернулись к Клер. Томас будет жить здесь, пока не будет готов его дом. Она получила результаты анализов мсье Корея. Его жена наверняка ходила с ним в лабораторию. Жгут выше локтя, спиртовой тампон на сгибе руки. "Сожмите кулак. Отлично". Игла приближается к вене. Кожа нежная, но желтая. Жена отворачивается, она наверняка не выносит вида крови. Это гепатит А, довольно легкий. По телефону Клер объяснила мадам Корей, что никаких лекарств не понадобится, диета тоже не нужна. Больной должен довериться своему организму, ему никогда не захочется съесть что-нибудь такое, что способно ему навредить. Нужен отдых, и долгий. Через три-четыре недели она посетит его, и анализы нужно будет повторить. С сегодняшнего дня она даст бюллетень на два месяца. Мадам Корей перебила ее. Освобождение от работы ни к чему. У ее мужа свободная профессия, он -- архитектор. Клер положила трубку. Мсье Корей был архитектором, как и жена Томаса. Но у Томаса нет жены. Он вставал намного раньше ее, без будильника. Иногда она притворялас