особые поправки. "Трубка" отмахнулся: - Ой, нет, это целая история. Верховный чинуша, казалось, задумался: - Подождите минуту,- говорит. Прошел вместе с "трубкой" в другую комнату. Вернувшись через несколько минут чинуша приступил к "своим" показаниям. В них говорилось о том, что в моем доме хранились марихуана и героин. Спросил, как ко мне попадал героин. Я сказал, что покупал на углу Биржи и Канала у анонимного уличного барыги. - И что вы делали потом? - Ехал домой. - На своей машине? Я уловил, к чему он клонит, но сил сказать: "Я передумал, никаких показаний", - не было. Кроме того, меня пугала перспектива провести с ломкой еще один день в участке. В общем, я сказал "да". В итоге, я подписал отдельное заявление о том, что это была моя инициатива - признать себя виновным только в Федеральном суде. Меня привезли обратно во Второй участок. Агенты заверили, что обвинение будет предъявлено сразу поутру, первым делом. - Дней через пять тебе станет лучше, - сказал Коул. - Хреновое самочувствие снимает либо укол, либо время. Я, естественно, сам знал это. Никто неспособен выдержать ломку без того, чтобы не ширнуться, если ты не в тюрьме или еще как-нибудь не отрезан от джанка. Остановиться практически невозможно, потому что ломка длится пять-восемь дней. Двенадцать часов можно вынести легко, сутки - весьма вероятно, но от пяти до восьми дней - это уж слишком. Я лежал на узкой деревянной скамье, вертясь с бока на бок. Мое тело ныло, дергалось, распухало,- замороженная джанком плоть в оттепельной агонии. Перевернулся на живот, одна нога свесилась вниз. Я дернулся вперед и закругленный край скамьи, гладко отшлифованный трением одежды, скользнул вдоль промежности. От этого соприкосновения кровь внезапно прихлынула к гениталиям. В глазах зарябило и засверкало разноцветными огоньками, ноги свело в судороге - оргазм висельника, когда ломаются шейные позвонки. Надзиратель отпер дверь камеры: - Ли, тебя адвокат пришел навестить. Защитник бегло оглядел меня, прежде чем представиться. Его рекомендовали моей жене, я-то с ним раньше никогда не встречался. Вертухай проводил нас в большую комнату над камерным блоком, где стояли лавки. - Я вижу, вы сейчас не в том состоянии, чтобы говорить, - начал адвокат, - так что детали уточним позже. Вы уже подписали что-нибудь? Я рассказал ему о заявлении. - Это все из-за машины затеяно,- проговорил он. - Вас будут судить в штате. Я говорил с прокурором Федерального округа час тому назад. Спросил, собирается ли он взять это дело. Тот ответил, что ни в коем случае, задержание было незаконным и они ни при каких условиях не будут этим заниматься. Думаю, что вас удастся вытащить в клинику на укол, - добавил он после небольшой паузы. - Здешний начальник сейчас один из моих лучших друзей. Я спущусь вниз и переговорю с ним. Вертухай отвел меня обратно в камеру. Прошло всего ничего и дверь снова открылась, вошел легавый и спросил: - Ли, хотите прокатиться в клинику? Очень глупый вопрос. Два фараона привезли меня в фургоне в благотворительную клинику. Сестра в регистратуре возжелала узнать, что со мной случилось. - Нужна срочная помощь, - сказал фараон. - Сорвался с высоты. Другой куда-то отошел и вернулся с упитанным молодым доктором, рыжеватым, очки в золотой оправе. Он задал несколько вопросов и поглазел на мои руки. Подошел еще один врач - длинный нос, волосатые руки, и тоже решил внести благотворительную пиздобольную лепту. - В конечном счете, доктор, - заметил он своему коллеге, - это вопрос нравственности. Человек должен думать, прежде чем пробовать наркотики. - Да, это разумеется вопрос нравственности, но и в тоже время, вопрос физиологии. Этот человек болен. Молодой врач повернулся к сестре и назначил сделать мне пол-грана морфия. На обратной дороге в участок фургон так трясло, что я чувствовал, как морфий утрамбовывается в теле, охватывая каждую клетку. В желудке все пришло в движение и заурчало. Когда сильно ломает и ты, наконец, вмазываешься, желудок сразу начинает работать на полную мощность. Мои мускулы обрели нормальную силу, одновременно хотелось и есть, и спать. x x x На следующее утро, часов в одинадцать, заявился поручитель и выдал мне на подпись обязательство. Как и все поручители он был похож на преуспевающую мумию, словно ему парафин ввели под кожу. Мой адвокат, Тайдж, приперся около двенадцати, забрать меня в другое обиталище. Он договорился со всякими нижестоящими инстанциями о моей отсидке в санатории для вышестоящего лечения, заявив, что лечебный вмаз необходим с юридической точки зрения. В санаторий ехали в полицейской машине с двумя детективами, косившими под друзей больного. Это была составная часть адвокатского плана, согласно которому, детективы вполне подходили на роль возможных свидетелей. Когда мы остановились у ворот клиники, адвокат выудил несколько банкнот из кармана и протянул их одному из фараонов: - Не поставишь ли для меня на ту лошадку? Лягушачьи глаза легавого в полном возмущении полезли на лоб: - Я ничего не собирался ставить на каких-то лошадей,- отчеканил он, стараясь даже не смотреть в сторону протянутых ему денег. Адвокат рассмеялся и бросил деньги на сидение: - Мак поставит. Такая очевидная лажа, как попытка дать деньги легавым в моем присутствии, была сделана намеренно. Когда они позже спросили насчет этой выходки, Тайдж ответил: - А чего, собственно, парень-то был в такой прострации, что все равно ничего не заметил бы. Теперь, если этих двух пригласят как свидетелей, они покажут, что я был в очень плохом состоянии. Фишка такая - адвокату требовались свидетели, которые подтвердили бы, что в момент дачи показаний я практически ничего не соображал. Санитар забрал мои вещи, а я, в ожидании укола, улегся на койку. Приехавшая жена доложила, что персонал не бельмеса не просекает ни в джанки, ни в джанке. - Когда я сказала, что у тебя ломка, они аж переспросили:"Че, че с ним случилось-то?" Я повторила, что у тебя ломка и тебе нужно сделать укол морфия...И знаешь, получила в ответ: "Вот как, а мы тут думали, все дело в марихуане". - В марихуане?! - воскликнул я. - Какого черта? Узнай, что они собираются давать мне из препаратов. Мне необходимо сокращение дозы. Если вместо того, что требуется, они собираются экспериментировать, сейчас же забери меня отсюда. Она вскоре вернулась с утешительной новостью - дозвонилась до врача, который, похоже, врубался. Это был адвокатский эскулап, не связанный с клиникой. - По-моему, он удивился, когда узнал, что тебе ничего не давали. Сказал, что немедленно позвонит в клинику и проследит за твоим лечением. Через несколько минут вошла сестра со шприцем. Демерол...Слегка помогает, но все же не так эффективен в облегчении ломки, как кодеин. Вечером зашел врач, чтобы произвести обследование. Из-за обезвоживания организма, моя кровь сделалась невероятно густой, - не кровообращение, а сплошные сгустки. Пробыв без джанка два дня я потерял в весе десять фунтов. Пробирку с кровью для анализа врач набирал минут двадцать - кровь моментально сворачивалась. В девять вечера мне вкололи еще демеролу. Никакого эффекта. Как правило, наихудшим во время ломки считается третий день. По прошествии ночи, на четвертый, ломка постепенно спадает. На всей поверхности тела бушевало холодное пламя, словно кожа превратилась в сплошной муравейник, а под ней копашатся его обитатели. Даже самую сильную боль можно отделить от себя самого, так, чтобы она воспринималась как нейтральное возбуждение (особые трудности с зубами, глазами и гениталиями). Но от наркотической ломки спасения нет. Ломка - обратная сторона кайфа. Главный кайф джанка в том, что ты вынужден, просто обязан его потреблять. У джанки свое время, свой обмен веществ - метаболизм, по-научному. Они адаптируются к своему климату, джанк и греет, и охлаждает. Кайф джанка - жизнь по его законам. И избежать ломки можно с той же вероятностью, как и проехать мимо кайфа после укола. Я был слишком слаб, чтобы вставать с постели. Лежать спокойно, правда, тоже не мог. При ломке любое возможное действие или бездействие кажется невыносимым. Человек может просто умереть только потому, что не в силах остаться в своем теле. Еще одна вмазка в шесть утра. На сей раз - есть контакт. Как я потом узнал, это был не демерол. Я даже смог схавать маленький гренок и выпить немного кофе. Днем навестила жена, сообщив, что начиная с утреннего укола мне назначили новое лекарство. - Я заметил разницу. Мне показалось, что утром вмазали Эмми. - Я звонила доктору Муру. Он мне сказал, что из всех лекарств, которыми они пытаются лечить наркоманию, этот самый потрясающий. Снимает отходняк без новой привычки. Да это и не наркотик вовсе - антигистамин. Тефорин, насколько я его поняла. - Тогда получается, отходняк - это что-то типа аллергии. - Доктор Мур больше ничего не сказал. Врач, рекомендовавший этот способ лечения, был нанят адвокатом. Он, как я уже упоминал, не был связан с клиникой и не имел отношения к славной когорте психиаторов. За два дня я перешел на полноценное питание. Антигистамин держит от трех до пяти часов, а потом болезненное состояние возвращается. Ощущения при уколе сходны с джанком. Когда я уже был на ногах, пришел побеседовать психиатр. Очень высокий, длинные ноги, тяжелое тело, по форме напоминавшее грушу узким концом вверх. Говорил улыбаясь, голос плаксивый...Не то чтобы женоподобный, но просто в нем не было ничего из того, что делает мужчину мужчиной. Звали его доктор Фредрикс - главный психиатр клиники. Он задал мне вопрос, который считается у них хрестоматийным. - Почему вы чувствуете необходимость потреблять наркотики, мистер Ли? Услышав такое, можешь быть уверен - человек, задавший подобный вопрос, понятия не имеет о джанке. - Он нужен мне, чтобы утром подняться с постели, побриться и позавтракать. - Я имею в виду физически. Я пожал плечами. Что ж, не надо тянуть с ним волынку, пусть ставит свой диагноз и убирается ко всем чертям. - Это хорошая встряска. (Никакая это не "хорошая встряска", способ стимулирования и т.д. Суть отношений джанка с потребителем сводится к формированию привычки. Никто не понимает до первой ломки, что такое джанк). Доктор довольно кивнул... Готово - "Психопатическая личность". О, поднялся...Внезапно его лицо расплылось в улыбке невыразимого понимания, дабы растопить мое настороженно-сдержанное отношение. Завершился этот процесс безумно-похотливым взглядом. Чуть наклонился вперед, поднеся свою улыбку поближе...Лицом к Улыбке... - Ваша половая жизнь в норме? У вас с женой нормальные отношения? - О, да - сказал я. - Когда не торчу. Он отшатнулся. Ответ ему явно не понравился. - Хорошо, я вас еще увижу. Покраснел, видимо от смущения и неуклюже рванулся к двери. Как только он появился, я сразу принял его за шарлатана. На самом деле, этот парень гнал обычную самоуверенную фигню. Хотя, я ожидал более конкретного и вдумчивого подхода. Моей жене врач сказал, что прогнозы весьма неутешительны. Мое отношение к джанку характеризовано как "ну и что?". А так как физические определяющие моего состояния остаются в силе, то следует ожидать рецидива. Он не сможет помочь мне, пока я не соглашусь с ним сотрудничать. Если достигнем взаимопонимания, он, с большой долей вероятности, готов за восемь дней разобрать на архетипы и вновь воссоздать всю мою психику. x x x Другие пациенты являли собой довольно унылую дубовую публику. Ни одного джанки. Единственным человеком в палате, просекавшим фишку был алкоголик, притащившийся сюда со сломанной челюстью и прочими увечьями физиономии. Рассказал, что во всех государственных клиниках получил "от ворот поворот". В Благотворительной ему сказали: "Проваливай, а то ты нам весь пол кровищей зальешь". Вот он и оказался в этой клинике, где неоднократно бывал, и где знали, что он в состоянии уплатить. Остальные были затюканной, безмазовой массой людей. Тип, обожаемый психиаторами. Доктор Фредрикс мог вдохновляться таким материалом для своих штамповок. Был там один худой, бледный маленький человечек с бескровной, почти прозрачной плотью, походивший на холодную обессиленную ящерицу. Он без конца жаловался на пошаливавшие нервишки и большую часть времени бродил взад и вперед по коридорам, повторяя: "Боже, боже мой, я даже не чувствую себя человеком". Сила воли, необходимая для элементарного умения держать себя в руках, у него напрочь отсутствовала, и организм постоянно находился на грани распада на составные части. Среди больных преобладали старики, глядевшие на тебя озадаченным, тупо возмущенным взглядом издыхающей коровы. Некоторые вообще не вылезали из своих комнат. Одному юному шизофренику связали спереди руки бинтом, чтобы не приставал к окружающим. Депрессивное место, депрессивные люди. Уколы оказывали на меня все меньшее действие и через восемь дней я стал на них забивать. Когда смог провести без уколов сутки, решил, что пора убираться отсюда. Моя жена отправилась к доктору Фредриксу и отловила его в коридоре. Он сказал, что мне следует побыть здесь еще дней пять. - Он ведь не знает, уколы с сегодняшнего дня прекращаются. - Да он уже сутки без них обходится, - заверила его жена. Врач густо покраснел. Когда он обрел дар речи, то ринулся в атаку. - Так или иначе у него может развиться синдром отмены! - Да не похоже, после десяти-то дней...Разве бывает такое? - Бывает, бывает, - заявил врач и ретировался, прежде чем жена успела что-либо возразить. - Да и хуй с ним, - сказал я ей. - Нам его заверения ни к чему. Тайдж хочет приставить ко мне своего врача. Он и засвидетельствует мое состояние. Неизвестно еще, что этот мудак наплетет в суде. Фредрикс был вынужден выписать меня из клиники. Из кабинета не вышел, сестра внесла туда бумаги на подпись. Естественно, в выписке было написано - "не считаясь с советом врача". x x x В пять часов мы вышли из больницы и взяли такси до Канала. Там я зашел в бар, вылакал подряд четыре виски с содовой и приземлился в старую добрую датую кондицию. Я вылечился. Когда поднимался на крыльцо и открывал дверь, почувствовал, что вернулся из долгого небытия. Я возвратился в ту точку времени, которую покинул год назад, впервые оторвавшись с Пэтом. После того, как лечение завершено, несколько дней чувствуешь себя прекрасно. Можешь пить, ощущать настоящий голод и всю прелесть еды, да и похоть занимает свое законное место. Окружающий мир выглядит по-другому, четче. А потом жутко достает. Трудно одеться, подняться со стула, взять вилку. Ничего не хочется делать, куда-то идти. Даже джанка не хочешь. Страстная тяга к нему исчезла, но и взамен ничего нет. Нужно "пересидеть" это время...Или отработать, лучше всего на ферме. Пэт заявился тут же, как только прослышал, что я на воле. Не хочу ли я подогреться? А-а, одна не повредит... Можно достать по сносной цене десять и даже больше. Я отказался. Сказать джанку нет, когда ты слез, можно без особых мучений и раздумий. Просто не хочешь и все тут. Кроме того, мною занимался штат, а там за эти дела наматывают срока, как за любое тяжкое преступление. Два джанк-привода подряд тянут на семь лет. Возможны и варианты: один получаешь от штата, другой - от федералов. Выходя из штатовской каталажки прямо на выходе встречаешься с федералами. Или сначала трубишь федеральный, а штатники ожидают тебя на выходе из федералки. Я знал, что по закону, повесить на меня еще одно дело было нельзя, так как они облажались, возбудив дело сначала в федеральной инстанции и обыскав дом без ордера. И был волен представить личный отчет о случившемся, как раз с того момента, когда они не смогли представить подписанные мною показания, связывавшие меня по рукам и ногам. Штат, не вскрывая подробностей сделки между мной и этим честным игроком - толстым начальником - не мог представить показания, которые я подписал у федералов. Но вот если бы им удалось пришить мне еще одно обвинение, то здесь уже был верняк. Обычно джанки, как только его выпускают из мест заключения, безотлагательно берется за старое. Того же они ожидали от меня, и наверняка следили за Пэтом. Короче, я сказал Пэту, что до окончания судебной мотни буду в полной завязке. Он одолжил два доллара и ушел. Несколькими днями позже я пьянствовал в барах на Канал-стрит. Когда завязавший джанки напивается до определенного состояния, его мысли переключаются на джанк. Зайдя в одном из баров в туалет, я обнаружил на рулоне туалетной бумаги кошелек. Когда находишь деньги, то оказываешься в счастливом полузабытье. Открыв его, вытащил двадцатку, десятку и пятерку. Я в момент решил посетить еще какой-нибудь клозет в другом баре и рванул на выход, бросив на произвол судьбы полный мартини. Я поднялся к Пэту: - Здорово, старый, рад тебя видеть. Пэт, открыв дверь, приветствовал меня без всяких эмоций, как будто мой визит был само собой разумеющимся. Сидевший на кровати человек тоже повернулся к двери, когда я вошел. - Привет, Билл. Я глядел на него мимолетную вечность, прежде чем узнал Дюпре, одновременно состарившегося и помолодевшего. В глазах уже не было былой апатии, и похудел он фунтов на двадцать. Мускулы его лица постоянно подергивались, словно резкими механическими рывками оживала мертвая ткань. Когда Дюпре пребывал в настоящем заколе, то становился похожим на неопознанного мертвеца так, что было невозможно различить его в толпе или заметить на расстоянии. Сейчас же лик его был четок и чист. Если вы идете по переполненной улице и проходите мимо Дюпре, его лицо врезается вам в память - как при карточном фокусе, когда мастер быстро тасуя колоду, приговаривает: "Тяните любую карту", - и всовывает вам в руку нужную. На приходе Дюпре умолкал. Сегодня, напротив, был словоохотлив до безобразия. Поведал мне, как стал тягать из кассы совершенно непомерные суммы и как его вышибли. На джанк теперь денег нет, не может даже купить себе Пи Джи с дураколами, чтобы постепенно завязать. Пиздеж продолжался: - То-то раньше, до войны, каждый легаш меня знал. А сколько раз я оттрубил в Третьем трояков. Тогда это, правда, был Первый участок. Сам знаешь, каково сидеть в отрыве от продукта, - его рука наткнулась на гениталии и основательно их пощупала. Весьма конкретный жест, как будто он собрал воедино все, о чем хотел говорить и показывал тебе на ладони. - Передвигаться трудно, встает в штанах как штык и так остается, пока не спустишь... Каково?... Никаких усилий, только изматывает. Помню сидел я однажды вместе с Лэрри. Помнишь этого мальчишку. Приторговывал раньше. Я сказал: "Лэрри, тебе придется это сделать для меня". Он и снял штаны. Понимаешь, ему пришлось это для меня сделать. Пэт искал вену, неодобрительно скривив губы: - У вас разговоры как у дегенератов. - В чем дело, Пэт,- откликнулся я. - Что, попасть не можешь? - Нет, - отозвался он, перетягивая жгутом запястье, решив, видимо, вмазаться в кисть. Через некоторое время я стоял у офиса моего адвоката, собираясь обсудить с ним свое дело и выяснить, смогу ли умотать из штата и отправиться в долину Рио-Гранде в Техасе, где владел фермой. - В этом городе ты сгоришь как свечка, - сказал мне Тайдж. - Я получил от судьи для тебя разрешение покинуть штат. Так что можешь двигать в Техас, когда тебе вздумается. - Я может съезжу в Мехико. Это как, ничего? - Да, только нужно успеть вернуться к началу разбирательства. А так, никаких ограничений. Один мой клиент умотал в Венесуэлу. Насколько я знаю, он до сих пор там, просто не вернулся. Понять Тайджа было трудно. Советует мне не возвращаться? Когда он вел себя нарочито бестактно или кидал фразы, казалось к делу не относящиеся, то весьма часто следовал некоему плану. Некоторые из подобных схемок простирались далеко в будущее. Нередко он хватался за какую-то идею, раскручивал, а потом, поняв ее никчемность, отбрасывал как ненужный хлам. Для умного человека он мог выдать потрясающе идиотские проекты. Например, когда я рассказывал, что изучал медицину в Вене (шесть месяцев), он заявил: "Замечательно. Теперь допустим, мы скажем об этом. Вы, самостоятельно изучая медицину, были уверены, что с вашими медицинскими познаниями можете сами себе назначить лечение. Вот для этой цели вы и хранили дома те наркотики, которые у вас нашли". Весьма неудобоваримо для объяснения, подумал я. - Не слишком хорошая это идея - строить из себя образованного. Присяжные не любят людей, обучавшихся в Европе. - Ну, от этой легенды вы легко освободитесь, перейдя на заметный южный акцент. Я представил себе, как будучи обыкновенным человеком без речевых особенностей, вляпаюсь с липовым южным акцентом. Совсем не улыбалось играть в мальчишку, каким я был двадцать лет тому назад. Я заметил, что такие театральные представления абсолютно не в моем духе, и он больше никогда о них не упоминал. Криминалистика - одна из немногих профессий, где клиент покупает чужую удачу. Успех большинства людей неотделим от них, пристает мертвым грузом. Но вот хороший адвокат может продать свою удачу клиенту. И чем больше он продаст, тем больше у него останется на продажу. x x x Спустя несколько дней я покинул Новый Орлеан и отправился в долину Рио-Гранде. Сама река впадает в Мексиканский залив у Браунсвилла. В шестидесяти милях от Браунсвилла вверх по реке - городок Мишн. Долина простирается от Браунсвилла до Мишна - полоска земли в шестьдесят миль длиной и в двадцать шириной. Эта местность орошается водами Рио-Гранде. До ирригации здесь вообще ничего не росло, кроме мескитовых деревьев и кактусов. А теперь - это один самых богатых сельскохозяйственных районов Америки. Из Браунсвилла в Мишн идет трехполосный хайвей, городки Долины тянутся вереницей вдоль шоссе. Здесь нет ни крупных городов, ни деревень, просто огромный пригород из хрупких домишек. Долина плоская, как стол. За исключением зерновых, цитрусов и пальм, завезенных из Калифорнии, здесь больше ничего не выращивают. Днем поднимается горячий сухой ветер и дует до самого заката. Долина - страна цитрусовых. Нигде больше, кроме как в этой местности, не растут розовые и красные грейпфруты. Страна цитрусовых - страна преуспевающей недвижимости, туристских стоянок "Скоротай время", стариков, ожидающих смерти. Вид долины постоянно меняется, словно это бивуак или карнавал. Лопухи скоро все вымрут, и продавцы дырок от бублика отправятся восвояси в поисках девственной земли обетованной. В двадцатые, агенты по распостранению недвижимости пригнали сюда поезда, битком набитые предполагаемыми клиентами, разрешив им рвать грейпфруты прямо с деревьев и пожирать на месте, в качестве бесплатной рекламы. Об одном из пионеров этой спекуляции легенда гласит, будто соорудил он большое искусственное озеро и распродал вокруг него участки. "Воды озера буду орошать ваши плантации!" Как только была заключена последняя сделка, он перекрыл воду и исчез вместе с озером, оставив покупателей сидеть посреди пустыни. Согласно байкам агентов по недвижимости, разведение цитрусов - превосходный досуг для пожилых людей, желающих выйти в отставку и вести простой образ жизни. Хозяину плантации ничего не надо делать. Цитрусовая ассоциация заботится о посадках, сбывает фрукты и вручает владельцу чек. На самом деле, цитрус - рискованное предприятие для мелких инвесторов. Некоторое время средний уровень прибыли довольно высок, особенно хорошо идут розовые и ярко-красные плоды. Однако, в те годы, когда цены низки или невелик урожай, мелкий предприниматель не в состоянии продержаться. Предчувствие гибельного рока витает над Долиной. Ты должен смириться до того, как что-нибудь произойдет, до того, как черная муха погубит цитрусы, до того, как снизятся основополагающие цены на хлопок, до наводнения, урагана, заморозков, долгой засухи, когда нечем будет поливать, до того, как пограничный наряд сцапает вас с "мокрым" грузом. Угроза катастрофы всегда ошивается здесь, навязчивая и настойчивая, как полуденный ветер. Долина когда-то была пустыней и вновь станет ей. Ну, а в промежутке, пока еще есть время, обстряпываешь свои делишки. Старики, протирающие штаны в конторах по недвижимости, бормочут себе под нос: - Да-а, ничего новенького. Все это я уже видел раньше. Помнится, в 28-м... Но есть и новая особенность, нечто, никогда раньше себя не проявлявшее, изменяющее привычный облик бедствия, словно медленное распостранение заразы. И никто уже не может сказать, когда это началось. Смерть - отсутствие жизни. Как только жизнь отступает, смерть и разложение вступает в свои права. Назовите это как угодно - оргон, жизненная сила - то, чем мы должны постоянно подпитываться, так вот все это в Долине практически отсутствует. Твоя пища сгнивает прежде, чем ты успеваешь ее донести до дома. Молоко скисает прямо во время трапезы. Долина - это место, где хозяйничают новые силы антижизни. Смерть нависает над Долиной невидимым смогом. Местность испытывает неподдельную тягу к мертвечине. Сюда притягиваются мертвые клетки. Гари Уэст приехал из Миннеаполиса. Скопил двадцать тысяч баксов, работая во время войны на молочной ферме. Купил на эти деньги в Долине дом с плантацией на окраине Мишна, где обрывалась ирригационная система и начиналась пустыня. Пять акров с ярко-красными и домик в испанском стиле двадцатых годов. Осел там с матерью, женой и двумя детьми. Ты мог заметить в его глазах отражение сущности напуганного, сбитого с толку и вконец отчаявшегося человека, который чувствует в своих клетках неумолимое брожение заразы. Он не был болен в то время, но клетки его искали смерть, и Уэст знал это. Хотел все продать и убраться отсюда поскорей. - Чувствую себя как в клетке. Чтобы освободиться от Долины, нужно мотать как можно дальше, - говаривал он. Стал кидаться от одного проекта к другому. Плантация на Миссисипи, зимние посадки овощей в Мехико. Вернувшись в Миннесоту, занялся заготовкой кормов, вложив в одну компанию деньги, и, продав в Долине свою собственность за бесценок. Но спрятаться от нее так и не смог. Он мог биться, как пойманная на крючок рыба, пока его окончательно не добила бы тяжесть мертвых клеток, и Долина не приобщила навек к системе. Он проверялся на всевозможные болезни. Простуда вместо гортани перебазировалась у него в сердце. Лег в клинику "Макаллен", пытаясь строить из себя делового человека, которому не терпится поскорее встать и вернуться к работе. Его планы становились все более нелепыми. - Этот парень ненормальный, - сказал Рэй, агент по недвижимости. - Не знает, чего он хочет. Отныне для Уэста существовала только Долина. Ему некуда было больше идти. Другие места стали иллюзорны. Слушая его треп, появлялось жуткое ощущение, что мест, типа Милуоки, в помине не существует. Слегка оправившись, Уэст отправился освидетельствовать овечьи пастбища, пятнадцать долларов за акр в Арканзасе. Вернувшись в Долину, принялся строить в кредит дом. Тут что-то неладное стряслось у него с почками и тело стало переполняться мочой. Мерзким запахом мочевины несло от кожи, даже от дыхания. "Уремическое отравление", - констатировал врач, как только въевшийся в стены комнаты запах мочи ударил ему в ноздри. У Уэста вскоре начался припадок, и он умер. Его жене осталась куча обменных векселей между Долиной и Милуоки, она еще лет десять будет с ними маяться. Все худшее в Америке сконцентрировалось в Долине и окаменело. Во всем районе нет ни одного приличного ресторана. Местную еду могут вынести только те люди, которые не чувствуют вкуса того, что едят. Ресторанами в Долине занимаются не те, кто готовит пищу или поставляет продукты. Их открывают те, кто решили, что "люди жрут всегда", следовательно ресторан - выгодное дельце. В их заведении непременно будет стеклянный фасад, чтобы все просматривалось с улицы, хромированная арматура. Кормят отвратительной штатовской ресторанной жратвой. И вот владелец сидит в своем ресторане, глазеет на посетителей, в глазах его тоска и недоумение. Во всяком случае, ему уже не хочется возиться со своей забегаловкой, ведь теперь он даже не делает деньги, а просто сидит и смотрит... Куча людей сделала деньги во время и спустя несколько лет после войны. Хорош был любой бизнес, как хороши любые акции при растущем рынке. Они воображали себя хитрыми дельцами, тогда как на самом деле попали лишь в полосу удачи. Теперь же в Долине пошла черная полоса и на плаву остались только крупные воротилы. Экономические законы в Долине работают как формулы в высшей математике до тех пор, пока в дело не вмешается человеческая порода. Толстосумы станут еще богаче, а остальные пойдут по миру. Крупные держатели акций вовсе не безжалостны, расчетливы или предприимчивы. Им не приходиться думать или что-то говорить. Все, что надо делать, это тренировать ягодицы в перманентной упругости сидячего существования, а деньги сами плывут к ним в руки. Ты либо сливаешься с крупными акционерами, либо выпадаешь из игры и довольствуешься любой работой, которую они тебе бросают как кость. Средний класс прочно сидит на мели, наверх же поднимается один из тысячи. Крупные держатели суть зрители, мелкие фермеры - актеры. Актер разоряется, если продолжает играть, однако фермеру приходится это делать, иначе с него взыщет правительство за невыполненные денежные обязательства. Толстосумы владеют всеми банками в Долине, и, когда фермер разоряется, то банк забирает все себе. Скоро в руках акционеров окажется вся Долина. Она похожа на стол, где по-честному играют в кости, и игроки не могут повлиять на результат, проигрывая или выигрывая лишь по чистой случайности. Никогда не услышишь заявлений типа: "Так и должно было случиться", - здесь так говорят только о смерти. Событие, которое "так и должно было случиться" может быть плохим или хорошим, но вот оно есть, и о нем нельзя сожалеть или как-то по-своему истолковать. Поскольку все, происходящее в Долине, кроме смерти, случайно, обитатели вечно цепляются за прошлое, как будто двигаясь вперед, заключают двухдолларовое пари на приход обратного поезда. "Надо было остаться на тех ста акрах в низине; надо было сдать им нефтяной участок в аренду; надо было выращивать хлопок вместо помидоров". В Долине вечно скулят себе под нос, наполняя ее атмосферу непрерывным перетиранием повседневного сожаления и отчаяния. Когда я там появился, у меня все еще тянулся постлечебный отходняк. Ни аппетита, ни энергии. Единственное, чего хотелось, так это спать... Я и дрых - 12-14 часов в сутки. Совершенно случайно удалось купить две унции парегорика... Запив их парочкой дураколов, чувствовал себя нормально несколько часов. Когда покупаешь Пи Джи, приходится расписываться за покупку, а засвечивать аптеку мне ой как не хотелось. Прежде чем аптекарь просечет фишку, нужно успеть купить как можно больше. В противном случае он пошлет тебя или взвинтит цену. У меня появился компаньон - приятель по имени Эванс. Надо было купить машинное оборудование, нанять фермера и приступить к сбору хлопка. Под него у нас было на двоих сто пятьдесят акров. Если поле хорошее, то с каждого акра можно собрать кипу хлопка, а каждая, судя по штатовским ценам, оценивалась в сто пятьдесят долларов. Таким образом, гросс тянул на двадцать два куска. Всю, собственно работу, делал фермер. Мы же с Эвансом через каждые несколько дней приезжали посмотреть, как там наш хлопок. На просмотр уходило около часа - поля были разбросаны вокруг Эдинбурга в низинах, почти у самой реки. Особого смысла в инспекции не было, поскольку ни один из нас не знал азов этого дела. Мы просто катались по округе, чтобы убить время до пяти часов, когда начинали пить. Каждый день в доме Эванса собирались пять или шесть завсегдатаев. Ровно в пять кто-нибудь бил в жестяную кастрюлю и орал: "Пора выпить!" - и остальные подскакивали как кулачные бойцы при звуке гонга. В целях экономии, мы сами делали джин из мексиканского спирта. Смесь этого джина с Мартини была на вкус ужасна, и в коктейль добавляли кусочки льда, иначе бы пришлось пропускать его теплым. В жару я не могу пить даже хороший мартини, так что готовя напиток-тянучку приходилось изголяться с сахаром, лимонами, сельтеркой, добавляя еще щепотку хинина, дабы создать отдаленный прообраз джина с тоником. Здесь, в долине, о хинной воде вообще никто не слыхивал. Все лето стояла превосходная погода для хлопка. Жарко и сухо, день за днем. Сбор начали после четвертого июля и к первому сентября (крайний срок) - все было готово. Вопреки правилам, мы особенно не прогорели. Крупные производственные расходы и траты на оправдание собственного существования (по моим подсчетам, каждый месяц в этой Долине обходился мне в семь сотен; и это без машины и прислуги) съели большую часть прибыли. Тут я решил, что пора отсюда сваливать. В начале октября пришло письмо от моих поручителей, извещающее о предстоящем, через четыре дня, рассмотрении моего дела. Я звякнул Тайджу: - Не обращай внимания. Я добьюсь отсрочки,- заверил он. Спустя несколько дней я получил его письмо, где говорилось, что он получил трехнедельную отсрочку, но сильно сомневается в возможности еще одной. Я дозвонился до него и сказал, что собираюсь в Мексику. - Отлично, - голос Тайджа звучал неестественно бодро. - Развлекайся эти три недели на полную катушку, только к началу суда поспей. Я поинтересовался насчет дополнительной отсрочки. - По правде говоря, вряд ли. Не получается у меня с судьей сойтись. Язва его замучила. Я решил по приезде в Мексику искать зацепки, чтобы там и остаться. x x x Как только я очутился в Мехико, сразу принялся искать джанковые мазы. По крайней мере, всегда был насчет этого начеку. Я уже говорил, что умею вычислять джанк-ареалы. В первую же ночь, бродя по Долорес-стрит, наткнулся на компанию китайцев-джанки, стоявших напротив кабака "Эксквизито Чоп Сьюи". С китайцами трудно иметь дело. В бизнесе они по-настоящему признают только другого китайца. Я прекрасно знал, что завязываться с этими типами на купле-продаже значит попросту терять время. Однажды, выгуливаясь на Сан-Хуан-Летрэн, я прошел мимо кафе, наружные стены которого, как и пол, покрывал цветной кафель. В этой забегаловке несомненно было что-то ближне-восточное. Походя к ней, увидел вышедшего на улицу субъекта. Типичный хмырь, встречающийся только на опушках лесного джанк-массива. Как геолог в поисках нефти руководствуется выходом определенной породы, так итак и джанки чувствует близкое соседство джанка по некоторыи признакам близкое соседство джанка по некоторым признакам. Чаще всего джанк - неотъемлемая часть сомнительных и "перевалочных" районов: 14-я Восточная рядом с Третьей в Нью-Йорке, Сент Чарльз и Пойдрас в Новом Орлеане, Сан-Хуан-Летрэн в Мехико. Магазины, торгующие искусственными конечностями, париками, зубными протезами, где на верхних этажах залежи духов, помад, эфирных масел, всяких модных штуковин. Места, напоминающие "Скид Роу" своим сомнительным бизнесом. В таких районах как бы случайно замечаешь типов, которые, хотя сами не торгуют и не потребляют, всегда в курсе, что, у кого и почем. Когда видишь таких, прутик лозоискателя дергается - Джанк рядом. Родом он с Ближнего Востока, возможно из Египта. Большой прямой нос, губы тонкие, лиловато-розовые, словно пенис. Кожа лица упругая и гладкая. По сути - непристоен. В этом отношении отдыхает рядом с ним любой обычный грязный поступок и образ жизни. Он отмечен печатью особого занятия или профессии, коей больше не существует. Если джанк вообще исчезнет с лица земли, наверняка останутся джанки, которые, собираясь в свои тусовки, коллективно мучились бы от неопределенной, но невосполнимой утраты - бледного призрака надвигающейся ломки. И вот этот человек шляется по местам, где однажды пользовался навыками своего устаревшего и неправдоподобного для остальных ремесла. Но он невозмутим. Глаза черные, в них невидимое спокойствие насекомого. Выглядит так, как будто питается медом и левантийским сиропом, которые всасывает через подобие хоботка. Что же это за утраченное ремесло? Определенно что-то лакейское и связанное с мертвецами, хотя он и не бальзамировщик трупов. Наверное копит нечто в своем теле - вещество для продления жизни, периодически высасываемое его хозяевами. Он, как насекомое, предназначен для осуществления некоего непостижимого, отвратительного действа. x x x Снаружи бар Чиму ничем не отличается от обычной забегаловки, но стоит только войти, и сразу понимаешь - заведение для голубых. Я заказал выпивку и огляделся. Три педика-мексиканца выламывались перед вертушкой. Один из них, стилизованным движением ритуального танцора, скользнул ко мне и спросил сигарету. В этом движении было что-то архаичное; развращенная животная грация, прекрасная и отталкивающая одновременно. Я смотрел ему вслед: он удалялся в отблеске уличных огней, и его двусмысленные жесты таяли в темноте. Содомия стара как человеческий род. Один из геев сел в кабинку перед вертушкой и совершенно застыл в глубокой животной безмятежности. Я наклонился, чтобы поближе рассмотреть парня, стоявшего в сторонке со стрельнутой сигаретой. Тот сразу как-то притух. - Por que'triste? (Что приуныл?), - спросил я. Не бог весть какое начало, но я ведь не лясы пришел сюда точить. Парнишка заулыбался, обнажив чересчур красные десны и острые, через один, зубы. Пожал плечами и сказал типа того, что ему не грустно или не так уж грустно. Я огляделся по сторонам. - Vamanos a otro lugar. ( Пойдем куда-нибудь в другое место),- предложил я ему. Парень кивнул. Двинулись в ночной ресторан, сели за столик. Он под столом, положил мне руку на бедро. От волнения засосало под ложечкой. Я залпом проглотил свой кофе и стал с нетерпением ждать, пока он покончит с пивом и выкурит сигарету. Мальчишка знал один отель. Я пропихнул пять песо через решетку. Старик отпер какой-то номер, бросил на стул потрепанное полотенце. - Llevas pistola? (Ты пистолет с собой носишь?), - спросил парень, заметив краем глаза пушку. - Да, ношу. Я стащил с себя брюки и бросил на стул, сверху положил пистолет, прикрыв его трусами и рубашкой. Голый, уселся на край постели, и стал смотреть как тот раздевается. Он аккуратно снял поношеный синий костюм, стащил рубашку, повесив с пиджаком на спинку стула. Его гладкая кожа отливала медью. Перешагнул через трусики, повернулся, улыбаясь мне. Затем подошел и сел рядом. Я медленно, слегка касаясь, провел одной рукой по его спине, другая описала кривую на груди, постепенно опускаясь по вытянутому животу. Парнишка улыбнулся и растянулся на кровати. Потом мы выкурили по сигарете, касаясь плечами друг друга под одеялом. Парень сказал, что ему надо идти. Оделись. Мне было интересно, надеется он на деньги или нет. Решил, что нет. Выйдя на улицу, мы расстались на углу, обменявшись крепким рукопажатием. x x x Спустя некоторое время, в том же баре, я сошелся с мальчиком по имени Анхело. На протяжении двух лет его лицо периодически мелькало передо мной. Когда я торчал, Анхело не попадался мне месяцами, но когда слезал, обязательно натыкался на него где-нибудь на улице. В Мехико твои желания обретают магическую