я, звездная. Финеас спрыгнул с передка в ожидании своих пассажиров. Джордж появился на крыльце вместе с Элизой, неся на руках ребенка. Шаг у него был твердый, взгляд смелый, решительный. Следом за ними вышли Рахиль и Симеон. - Сойдите на минуточку, - обратился Финеас к тем, кто сидел в фургоне. - Я сначала устрою женщин и ребенка. - Финеас, возьми вот эти две шкуры, - сказала Рахиль. - Уложи их там поудобнее. Ведь ехать придется всю ночь. Джим вылез из фургона и заботливо высадил свою старуху мать, которая цеплялась за него, испуганно озираясь по сторонам, словно погоня вот-вот должна была нагрянуть. - Джим, пистолеты у тебя заряжены? - тихо спросил Джордж. - Заряжены, - ответил Джим. - Ты твердо знаешь, что тебе надо делать, если нас настигнут? - Сомневаться не приходится, - сказал Джим, с глубоким вздохом расправляя свои могучие плечи. - Неужто я расстанусь с матерью во второй раз? Пока они говорили между собой, Элиза успела проститься со своим добрым другом Рахилью Хеллидэй и, забравшись с помощью Симеона в фургон, села вместе с Гарри в самую его глубь на буйволовые шкуры. Следом за ней усадили старуху; Джим и Джордж поместились на деревянном сиденье лицом к ним, а Финеас вскочил на передок. - В добрый час, друзья! - крикнул Симеон. - Да благословит вас бог! - хором ответили ему путники. Фургон тронулся, громыхая колесами по подмерзшей дороге. Грохот и тряска не располагали к разговору, и наши беглецы молча ехали темными перелесками, широкими голыми полями, поднимались на холмы, спускались в долины. Часы бежали один за другим. Ребенок вскоре заснул у матери на коленях, несчастная старуха мало-помалу успокоилась, и даже Элиза забыла о своих страхах и закрыла в дремоте глаза. Один Финеас был бодр по-прежнему и коротал время, насвистывая какую-то веселую песенку. Но часов около трех Джордж уловил вдали быстрое цоканье подков и тронул Финеаса за локоть. Тот остановил лошадей, прислушался и сказал: - Это Майкл, его лошадь так скачет. Джордж и Джим, не раздумывая, выскочили из фургона и замерли в напряженном молчании. Цоканье приближалось с каждой минутой. И наконец на вершине холма они увидели всадника. - Так и есть, он! - сказал Финеас и крикнул: - Майкл! - Это ты, Финеас? - Я! Ну, что скажешь - догоняют? - Совсем близко. Человек восемь-десять, пьяные, горланят, злющие, как волки. И не успел он договорить, как ветер донес издали еле слышный топот мчащихся во весь опор лошадей. - Садись, живо! - крикнул Финеас. - Если уж вы решили драться, так надо отъехать подальше. Джордж и Джим в мгновенье ока очутились на своих местах. Финеас стегнул лошадей, и фургон в сопровождении Майкла загрохотал по дороге, подскакивая на кочках. Погоня приближалась. Женщины услышали ее и, выглянув из фургона, увидели вдали, на гребне холма, группу всадников, которая четко вырисовывалась на фоне розовеющего неба. Через несколько минут преследователи, очевидно, разглядели фургон с белым брезентовым верхом, и беглецы услышали их торжествующие крики. Элиза, почти теряя сознание, припала к ребенку, старуха с громкими стонами бормотала слова молитв, а Джордж и Джим сжимали в руках пистолеты. Погоня была уже совсем близко. И вдруг фургон круто свернул к подножию отвесной скалы, которая одиноко возвышалась над длинной каменистой грядой, чернея на светлеющем небе. Финеас с давних пор знал это место и спешил добраться до него в надежде, что здесь беглецы найдут спасение. - Вылезайте! - крикнул он, разом осаживая лошадей и соскакивая на землю. - Все за мной вон на ту скалу. Майкл, привяжи своего коня к фургону, мчись к Амарии, пусть он со своими ребятами гонит сюда - побеседовать с этими молодчиками. Фургон опустел мгновенно. - Помогайте женщинам! - командовал Финеас, хватая на руки Гарри. - И бегите, бегите что есть сил! Уговаривать их не пришлось. Быстрее, чем это можно передать словами, беглецы перелезли через изгородь и бросились к тропинке. Майкл спрыгнул с седла, привязал повод своего коня к задку фургона и пустил лошадей вскачь. - За мной! - крикнул Финеас, когда при слабом свете тускнеющих звезд перед ними обозначилась тропинка, поднимавшаяся между скал. С ребенком на руках Финеас прыгал с камня на камень, словно горный козел. Джим бежал следом за ним, неся на спине старуху мать, Джордж и Элиза не отставали от них. Верховые с криками и бранью подскакали к изгороди и спешились. Но беглецы были уже у самой вершины каменистой гряды. Отсюда тропинка шла узким ущельем. Они двигались поодиночке, и вдруг перед ними открылась расселина шириной по меньшей мере в три фуга. Финеас легко перепрыгнул через нее и опустил Гарри на поросшую кудрявым белым мхом плоскую вершину скалы. - За мной! - повторил он. - Прыгайте, кому жизнь дорога! И все, один за другим, перепрыгнули через расселину. Глыбы камней, окаймлявших площадку, скрыли их с головой. - Ну, вот и добрались! - сказал Финеас, заглядывая вниз на карабкающихся по тропинке преследователей. - Они хотят изловить нас, ну что ж, посмотрим, что из этою выйдет. Тем, кто сунется сюда, придется идти гуськом между вот этими двумя скалами, и они будут у вас на прицеле, друзья. Видите? - Вижу, - сказал Джордж, - и поскольку речь идет о нашей судьбе, мы и схватимся с ними, а вы не вмешивайтесь. - Схватывайся, Джордж, сколько твоей душе угодно, - сказал Финеас, - но ведь полюбоваться на вашу драку не возбраняется? Смотри, они, видно, держат между собой совет, поглядывая сюда, точно куры на нашест. Ты бы лучше предупредил этих молодцев повежливее, что их здесь ждет. Группа на тропинке, ясно различимая теперь, при свете утренней зари, состояла из наших старых знакомцев - Тома Локкера и Мэркса, двух полисменов и нескольких забулдыг, которых нанимают за бутылку спиртного на веселую охоту за неграми. - Ну, Том, теперь твои черномазые не улизнут, - послышалось снизу. - Я видел, как они туда карабкались, - сказал Том. - Вот по этой тропинке. Ну, пошли! Оттуда, небось, не спрыгнешь. Мы их всех переловим. - А что, если они будут стрелять из-за камней? - сказал Мэркс. - Это ведь грозит неприятностями. - Гм! - хмыкнул Локкер. - Мэркс только о своей шкуре и думает. Не бойся! У этих негров, должно быть, душа в пятки ушла от страха. - Почему бы мне и не думать о своей шкуре? - сказал Мэркс. - Это лучшее, что у меня есть. А дерутся они иной раз, как черти. В эту минуту Джордж появился на вершине скалы и заговорил спокойно и отчетливо: - Джентльмены, кто вы такие и что вам нужно? - Нам нужны беглые негры, - сказал Том Локкер. - А именно: Джордж Гаррис, Элиза Гаррис, их сын, Джим Селден и старуха негритянка. Мы не одни, а с полисменами, и у нас есть ордер на арест. Слышал? Ты, наверно, и есть Джордж Гаррис, невольник мистера Гарриса из округа Шелби, штат Кентукки? - Да, я Джордж Гаррис, и некий мистер Гаррис из штата Кентукки действительно считал меня своей собственностью. Но теперь я свободный человек, стою на свободной земле, и со мной здесь моя жена и мой ребенок. Джим с матерью тоже здесь. При нас оружие, и мы будем защищаться. Поднимитесь сюда, если сможете, но предупреждаю вас: первый, кто приблизится к нам на расстояние выстрела, получит пулю, и мы перестреляем вас всех до одного. - Брось, брось, голубчик! - сказал толстый, коротконогий полисмен, выступая вперед и громко сморкаясь. - Не годится так разговаривать. Мы блюстители порядка. На нашей стороне закон, власть и тому подобное, так что советую тебе не тянуть и сдаваться сразу. - Я прекрасно понимаю, что закон и власть на вашей стороне, - с горечью воскликнул Джордж. - Вы намереваетесь продать мою жену на новоорлеанском невольничьем рынке, моего сына посадить, как теленка, в загон, а мать Джима отошлете хозяину, который бил ее, издевался над ней, вымещая на старухе свою злобу, потому что не мог добраться до ее сына. Вы хотите, чтобы мы с Джимом покорились тем, кого вы называете нашими господами, и претерпели от них муки. Что ж, таков закон! Но попробуйте возьмите нас! Мы не признаем ваших законов, мы отказываемся от вашей страны. Мы свободные люди и будем отстаивать свою свободу до последней капли крови! Провозглашая эту декларацию независимости, Джордж стоял у всех на виду. Заря бросала розовые отблески на смуглое лицо молодого мулата, отчаяние и горечь зажгли огнем его темные глаза. Горделивая осанка, взгляд и голос Джорджа, видимо, произвели впечатление на стоявших внизу, ибо они замолчали. Отвага и решительность действуют даже на самые грубые натуры. Один только Мэркс остался верен себе. Он не спеша взвел курок и выстрелил в Джорджа. - В Кентукки за него заплатят одинаково - что за мертвого, что за живого, - хладнокровно сказал он, вытирая пистолет о рукав. Джордж отпрянул назад, Элиза вскрикнула. Пуля пролетела на волосок от них обоих и угодила в ствол дерева. - Ничего, Элиза, - быстро проговорил Джордж. - Уж если ты хочешь разглагольствовать, стань так, чтобы тебя не видели! - проворчал Финеас. - С кем ты имеешь дело? С подлецами. - Ну, Джим, - сказал Джордж, - проверь пистолеты и держи тропинку под прицелом. В первого, кто на ней покажется, стреляю я, во второго - ты, и так далее. По два выстрела на одного тратить нельзя. - А если ты промахнешься? - Не промахнусь, - спокойно сказал Джордж. - Вот это я понимаю - характер! - пробормотал Финеас. После того как Мэркс выстрелил, внизу наступило некоторое замешательство. - Кажется, попал, - проговорил кто-то из его подручных. - Мне послышалось, будто крикнули. - Ну, я полезу, - сказал Том Локкер. - Негров я никогда не боялся и сейчас не испугаюсь. Кто за мной? - И он стал карабкаться вверх по камням. Джордж ясно слышал эти слова. Он вынул из-за пояса пистолет и прицелился в ожидании первой мишени. Какой-то смельчак полез на скалу следом за Локкером и показал пример остальным. Прошла минута, и на самом краю расселины выросла грузная фигура Тома. Джордж выстрелил. Пуля попала Тому в бедро, но он не хотел отступать и, взревев, словно бешеный бык, перепрыгнул через расселину. - Тебя сюда не звали, приятель, - сказал Финеас, быстро подавшись вперед и толкая его своими длинными руками. И Локкер полетел в пропасть сквозь кусты, деревья, по острым камням. Падение с высоты тридцати футов кончилось бы для него плохо, но он зацепился одеждой за ветку большого дерева и только благодаря этому и уцелел. - Помилуй нас бог, да это сущие дьяволы! - крикнул Мэркс и со всех ног бросился вниз, проявляя при спуске гораздо большую прыткость, чем при подъеме. Остальные, в том числе и окончательно запыхавшийся толстяк полисмен, гурьбой устремились за ним. - Знаете что, ребята, - сказал Мэркс, - вы обойдите кругом и подберите Тома, а я поеду за подмогой. И, не обращая внимания на крики и улюлюканье своих товарищей, он вскочил в седло и был таков. - Вот прохвост бесстыжий! - возмутился один из полисменов. - Мы сюда по его же милости приехали, а он дал тягу и бросил нас! - Все-таки того подобрать надо, - сказал другой. - Хотя, по правде говоря, мне все равно, жив он или подох. Прислушиваясь к стонам и ругани Локкера, они добрались до него сквозь густые заросли кустарника, поваленные деревья и обломки скал. - Ты что так кричишь, Том? Сильно тебя ранило? - спросил один из них. - Ох, не знаю... Будь он проклят, этот квакер! Что же вы стали! Поднимите меня! Поверженного героя подняли с большим трудом и повели под руки к лошадям. - Помогите мне добраться до гостиницы. Кровь так и хлещет... дайте платок, что ли... перевязать рану. Выглянув из-за скалы, Джордж увидел, что полисмены стараются посадить Локкера в седло. После двух-трех неудачных попыток тот зашатался и тяжело рухнул на землю. - Неужели умер? - воскликнула Элиза, которая вместе со всеми наблюдала за тем, что делалось внизу. - Ну что ж, и поделом ему, - сказал Финеас. - Смотрите! Да они, кажется, решили его бросить! И в самом деле, постояв несколько минут в нерешительности и посовещавшись между собой, подручные Локкера и Мэркса вскочили на лошадей и ускакали. Как только они скрылись из виду, Финеас заторопился. - Я послал Майкла за подмогой, - сказал он. - Надо выйти ему навстречу. В такой ранний час его никто не задержит. Поскорее бы он вернулся! Ведь нам остались сущие пустяки - каких-нибудь две мили. Будь дорога немного получше, они бы нас ни за что не догнали. Спустившись вниз, к изгороди, беглецы увидели вдали свой фургон и несколько верховых. - Ну, вот и Майкл, а с ним Амария и Стивен! - радостно воскликнул Финеас. - Теперь наше дело в шляпе! - Подождите, - сказала Элиза. - Надо помочь этому несчастному. Слышите, как он стонет? - Давайте донесем его до фургона, - предложил Джордж. - А потом что же - прикажете выхаживать его? Недурно! Впрочем, дело ваше. Только давайте сначала посмотрим, что с ним. - Финеас опустился на колени рядом с раненым и стал внимательно осматривать его. - Мэркс! - еле внятно проговорил Том. - Это ты, Мэркс? - Нет, приятель, это не Мэркс, - сказал Финеас. - Станет он о тебе заботиться! Ему лишь бы свою шкуру спасти. Твой Мэркс давно улепетнул. - Ну, теперь мне конец, - пробормотал Том. - Собака... Бросил меня на верную смерть. Мать всегда мне пророчила, что так оно и будет. - Ах ты, господи! У него, у горемыки, мать еще жива! - жалобно проговорила старуха негритянка. - Ну, как ему не посочувствовать! - Тихо, тихо, приятель, не рычи, не лязгай зубами, - сказал Финеас, когда Локкер сморщился и оттолкнул его руку. - Если кровь не остановить, плохо будет твое дело. - И он принялся мастерить ему повязку из носовых платков, собранных у всех по карманам. - Это ты меня столкнул вниз? - слабым голосом проговорил Том. - Я. А спросишь зачем? Затем, чтобы ты сам нас не столкнул, - ответил Финеас. - Стой! Дай наложить повязку. Мы народ не злопамятный, ничего плохого тебе не сделаем. Отвезем к добрым людям, они за тобой ходить будут лучше родной матери. Том охнул и закрыл глаза. Тем временем подоспел фургон. Сиденья из него вынули, буйволовые шкуры сложили к одному краю, и четверо мужчин с трудом подняли грузного Тома. Он был уже без сознания. Сердобольная старушка села рядом с ним. Джим и Элиза примостились тут же. - Тяжелая у него рана? - спросил Джордж, вскакивая на передок рядом с Финеасом. - Слов нет, глубокая, и растрясло его порядком, пока он валился вниз. Обессилел совсем от потери крови. Да ничего, поправится. Может, это ему на пользу пойдет. Научится уму-разуму. - Куда же мы с ним денемся? - Отвезем к Амарии. Там у него есть старушка, по имени Доркас, - великая мастерица за больными ходить. Примерно через час усталые путешественники подъехали к чистенькой ферме, где их ожидал сытный завтрак. Тома Локкера бережно уложили в такую опрятную и мягкую постель, какой ему, вероятно, за всю свою жизнь не приходилось видеть. Рану промыли, перевязали, и он лежал, глядя сквозь полузакрытые веки на белые занавески и на людей, которые бесшумно двигались около его кровати. ГЛАВА XVIII Наблюдения и взгляды мисс Офелии Бережливость не принадлежала к числу добродетелей Сен-Клера. До сих пор все закупки для дома делал Адольф, который не уступал хозяину в расточительности, и деньги текли у них между пальцев с необычайной быстротой. Том, привыкший беречь хозяйское добро, как свое собственное, огорчался, видя такое мотовство, и иной раз осторожно высказывал то, что он думает по этому поводу. На первых порах к Тому лишь изредка обращались с какими-нибудь поручениями, но, выполняя их, новый слуга проявил столько здравого смысла и деловитости, что Сен-Клер вскоре переложил на него все хозяйственные заботы. - Нет, нет, Адольф, - сказал он однажды своему лакею, когда тот начал жаловаться, что власть ускользает из его рук, - оставь Тома в покое. У тебя на уме только твои прихоти, а Том человек бережливый. Мы с тобой должны поручить кому-то свои денежные дела, иначе нас ждет разорение. Пользуясь неограниченным доверием хозяина, который давал ему деньги не глядя и совал сдачу в карман не считая, Том вполне мог бы плутовать, и только душевная чистота удерживала его от такого искушения. Но разве можно сравнить заботы, выпавшие на долю Тома, с теми бесчисленными огорчениями, которые испытывала мисс Офелия, взявшись вести хозяйство джентльмена-южанина! У ленивой, ребячливо-беззаботной Мари Сен-Клер слуги были точно такие же. В разговоре с кузиной она дала правдивое описание царившего в доме беспорядка, хоть и неверно указала его виновников. Приступая впервые к своим обязанностям, мисс Офелия поднялась в четыре часа утра, сама убрала комнату, как это было у нее заведено, к немалому удивлению здешних горничных, и приготовилась к сокрушительной атаке на буфеты и чуланы, ключи от которых были вручены ей. Кладовая, бельевые шкафы, горки с фарфором, кухня, погреб - все это подверглось самому тщательному осмотру. Сколько сокровенных тайн выплыло в тот день на свет божий, к немалой тревоге некоторых обитателей дома, захвативших власть на кухне и в комнатах, и как там перемывались косточки "этим дамам-северянкам"! Главная повариха Дина, до сих пор безраздельно повелевавшая в своих владениях, выходила из себя, видя во всем этом нарушение ее прав. Справедливость требует, чтобы мы возможно полнее описали читателю эту яркую личность. Она была прирожденная кулинарка, так же как и тетушка Хлоя, но деятельность последней протекала в весьма хозяйственном доме, где знали, что такое порядок, а Дина руководствовалась во всех своих поступках только вдохновением и, подобно всем гениальным натурам, отличалась крайней самоуверенностью, упрямством, а следовательно, и способностью заблуждаться. Логика и здравый смысл не существовали для Дины. Она никого не признавала, полагаясь исключительно на собственное чутье. Никакими доводами, никакими уговорами нельзя было сбить эту женщину с раз избранного ею пути или хотя бы добиться от нее малейшей уступки. Так было и при старой хозяйке, матери Мари, а сама "мисс Мари", как называла Дина свою теперешнюю госпожу даже после ее замужества, предпочитала подчиняться поварихе и не оспаривать ее власти. По части измышления всяческих отговорок Дина была непревзойденной мастерицей. Она твердо верила, что. Повариха ошибаться не может, и хранила свою репутацию незапятнанной, ибо на кухне у южан всегда найдутся головы и плечи, на которые удобно свалить любую вину, любой проступок. Если какое-нибудь блюдо в обеденном меню не удавалось, она находила по меньшей мере пятьдесят причин для этого и соответствующее количество виноватых, которым и воздавала по заслугам. Но такие неудачи случались у Дины редко. Хотя сплошь и рядом она делала все шиворот-навыворот, не сообразуясь ни с временем, ни с местом, хотя кухня у нее обычно выглядела так, словно по ней только что пронесся ураган, хотя для каждой кастрюли, каждой ложки тут имелось столько мест, сколько дней в году, все же, если у вас хватало терпения выждать, когда Дина разрешит подавать на стол, вы вознаграждались такой трапезой, которая могла бы усладить самый изощренный вкус. Вот вам, дорогой читатель, предварительные сведения о поварихе Сен-Клера, а сейчас вы увидите ее воочию. Пришла пора начинать неспешные приготовления к обеду Дина, всегда уделявшая немало времени размышлениям и отдыху и любившая устраиваться с удобством, сидела в кухне на полу, попыхивая коротенькой трубочкой, в которой она находила и усладу и неисчерпаемый источник вдохновения. Вокруг нее разместились кружком негритята, коими изобилует каждый богатый дом на Юге. Они лущили горох, чистили картофель, щипали птицу, а Дина, отрываясь время от времени от своих размышлений, угощала их затрещинами или стукала по голове мешалкой, которая лежала около нее наготове. Закончив ревизию всего дома, мисс Офелия появилась наконец и на кухне. До Дины уже дошли слухи о предстоящих переменах в хозяйстве, и, решив занять оборонительную позицию, она готовилась противодействовать всем новшествам твердо, но втихомолку, не вступая в открытую борьбу. Просторная кухня была вымощена кирпичом; одну ее стену занимал большой старинный очаг, который Дина, несмотря на все уговоры Сен-Клера, упорно отказывалась сменить на более современную плиту. Приехав в Новый Орлеан с севера, Сен-Клер хотел оборудовать свою кухню по образцу дядиной, которая пленила его идеальным порядком и чистотой. Льстя себя надеждой, что Дина наладит такой же порядок в своих владениях, он накупил посудных шкафов, ларей и всяких других предметов кухонного обихода. Увы! С тем же успехом он мог бы предоставить все это в распоряжение белки или сороки. Чем больше шкафов и ларей было у Дины, тем больше находила она в них места для тряпок, гребенок, стоптанной обуви, лент, отслуживших свой век искусственных цветов и тому подобного хлама, который был для нее дороже всех сокровищ мира. Когда мисс Офелия вошла на кухню, Дина не тронулась с места и продолжала курить, делая вид, что наблюдает за своими помощниками, а на самом деле украдкой поглядывая на новую домоправительницу. Мисс Офелия выдвинула нижний ящик кухонного шкафа. - Что ты здесь держишь, Дина? - спросила она. - Да все, что придется, миссис, - последовал ответ. Так оно и было в действительности. Мисс Офелия извлекла из ящика тончайшую камчатную скатерть, всю в кровяных пятнах. - Дина, что это! Неужели ты заворачиваешь мясо в такую красивую скатерть? - Господь с вами, миссис, разве это можно? Просто не было под руками полотенца, вот я и завернула в скатерть, а потом отложила ее в стирку. "Бестолковщина какая!" - мысленно проговорила мисс Офелия, продолжая рыться в ящике и постепенно извлекая оттуда терку с мускатными орехами, молитвенник, два грязных носовых платка, моток пряжи, вязанье, пачку табаку и трубку, несколько печений, два позолоченных фарфоровых блюдечка с помадой, пару старых башмаков, узелок с мелкими луковицами, полдюжины салфеток камчатого полотна, суровое посудное полотенце, штопальные иголки и груду разорванных пакетов, из которых посыпались сушеные ароматические травы. - Дина, где ты держишь мускатные орехи? - спросила мисс Офелия, всеми силами стараясь сдержать негодование. - Да где придется, миссис: в комоде, а еще вон в той разбитой чашке. - И в терке? - сказала мисс Офелия, высыпая орехи на ладонь. - Ох, верно! Это я их сегодня утром туда положила. Люблю, чтобы все было под руками. Эй, Джек! Опять бездельничаешь? Смотри у меня! И Дина стукнула Джека мешалкой. - А это что? - мисс Офелия показала ей блюдечко с помадой. - Как "что"? Мазь для волос. Это тоже всегда должно быть под руками. - И ты выложила ее в такое блюдечко? - Второпях куда только не выложишь! Я как раз сегодня думала - надо найти какую-нибудь другую посуду. - А зачем здесь камчатые салфетки? - Я их собрала в стирку. - Неужели у тебя нет другого места для грязного белья? - Как же, есть! Мистер Сен-Клер купил для белья вот этот ларь, а я приспособилась месить на нем тесто и кое-какие вещи на него ставлю. Ну, как же тут крышку открывать? Ведь неудобно! - Тесто можно месить на столе. - Ох, что вы, миссис! Да разве на нем мало грязной посуды? Туда и не приткнешься. - Посуду надо мыть и убирать на место. - Мыть? - возопила Дина, забыв о почтительности. - А что вы понимаете в нашем деле! Когда же у меня господа за стол сядут, если я буду все утро мыть посуду? Мисс Мари никогда от меня не требовала, чтобы я с посудой возилась. - Ну хорошо, а лук как сюда попал? - Ох, боже, ты мой, вот он где! А я-то его ищу! У нас сегодня будет тушеная баранина, это у меня к ней припасено. Завернула его в тряпочку, да и запамятовала. Мисс Офелия приподняла дырявые пакетики с ароматическими травами. - Сделайте мне такое одолжение, миссис, не трогайте их. У меня так все положено, чтобы сразу можно было найти, - твердо сказала Дина. - А почему они рваные? - Так удобнее, разворачивать не надо - само сыплется. - Но ведь ящик полон мусора! - Да вы, миссис, так все переворошили, что ничего в этом удивительного нет. Вон сколько просыпали! - проворчала Дина, подходя к шкафу. - Пошли бы вы, миссис, к себе наверх, подождали бы, пока у меня будет уборка. Я не могу, когда господа во все вмешиваются. Сэм! Ты зачем сунул ребенку сахарницу? Вот я тебе задам сейчас! - Я наведу порядок в кухне раз и навсегда, Дина, и будь добра его поддерживать. - Бог с вами, мисс Фели! Да разве это господское дело! Я еще не видывала, чтобы леди возились на кухне. Наша старая госпожа и мисс Мари ко мне и не заглядывали. Дина возмущенно заходила по кухне, а мисс Офелия тем временем пересмотрела посуду, ссыпала сахар из десяти сахарниц в одну, отобрала в стирку скатерти, полотенца, салфетки, собственноручно перемыла и вытерла грязную посуду - и все это с такой ловкостью и быстротой, что повариха только диву давалась, на нее глядя. - Господи боже! Да если у них на севере все леди такие, грош им цена! - объявила Дина кое-кому из своих приближенных, удостоверившись предварительно, что никто другой ее не услышит. - Придет время, я сама уберусь, а господам сюда соваться нечего, после них ни одной вещи не найдешь. Надо отдать Дине справедливость: время от времени на нее вдруг нападала такая любовь к чистоте, что она выворачивала содержимое всех ящиков и ларей прямо на пол, только усугубляя этим общий беспорядок, потом закуривала трубочку, не спеша обозревала свои владения и сажала мелюзгу за чистку оловянной посуды, отчего на кухне в продолжение нескольких часов творилось нечто невообразимое. Когда же посуда была вычищена, столы выскоблены, а мелочь рассована по углам и другим потайным местечкам, Дина надевала нарядное платье, накручивала на голову тюрбан, подвязывала чистый передник и выпроваживала своих подручных из кухни, чтобы они не нарушали ее благолепия. Эти периодические припадки чистоплотности причиняли немало неудобств, ибо во время их Дина так тряслась над своими сверкающими кастрюлями, что не позволяла пользоваться ими, во всяком случае до тех пор, пока пыл ее не остывал. За несколько дней мисс Офелия произвела полный переворот в доме, но там, где дело касалось прислуги, все ее труды шли прахом - с ней она ничего не могла поделать. Как-то под вечер, когда мисс Офелия была на кухне, кто-то из негритят крикнул: - Смотрите, Прю идет! Вечно она бормочет себе под нос! Высокая, костлявая негритянка, появившаяся в дверях, несла на голове корзину с сухарями и горячими булками. - А, опять к нам пожаловала! - сказала Дина. Лицо у Прю было хмурое, голос хриплый, ворчливый. Она поставила корзинку на пол, опустилась рядом с ней на корточки, уперлась локтями в колени и пробормотала: - Ох! И когда только меня господь приберет! - Почему ты так говоришь? - спросила ее мисс Офелия. - Довольно, намучилась я! - ответила Прю, не поднимая глаз. - А кто тебе велит пьянствовать и буянить? - сказала щеголиха горничная, тряхнув коралловыми серьгами. Старуха бросила на нее угрюмый взгляд. - Не зарекайся, может, сама тем же кончишь. Вот тогда я порадуюсь, глядя, как ты будешь заливать горе вином. - Ну-ка, Прю, покажи свой товар, - сказала Дина. - Может, миссис чего-нибудь купит. Мисс Офелия взяла несколько десятков булок и сухарей. - Билетики вон в том разбитом кувшине, - сказала Дина. - Джек, слазь, достань. - Какие билетики? - удивилась мисс Офелия. - Мы с ней расплачиваемся этими билетиками, а покупаем их у ее хозяина. - А он потом все подсчитывает, - вставила Прю, - и если заметит нехватку, избивает меня до полусмерти. - И поделом тебе, - сказала бойкая Джейн, - не пропивай хозяйские деньги!.. Она ведь пьет, мисс Офелия. - И буду пить, потому что я без этого не могу. Напьешься - и забываешь свою горькую долю. - Это очень нехорошо, - сказала мисс Офелия. - Разве можно красть у хозяев деньги да еще пропивать их! - Так-то оно так, да ведь я все равно от этого не отстану. Ох, хоть бы прибрал меня господь! Долго ли мне еще маяться?! Прю медленно, с трудом выпрямилась, поставила корзинку на голову и устремила взгляд на Джейн, которая стояла перед ней, потряхивая сережками. - Ишь, надела побрякушки и думает, что красивей ее нет никого на свете! Подожди, доживешь до моих лет, сопьешься и будешь такой же несчастной, дряхлой старухой, как я. И поделом тебе! - Она злобно хмыкнула и с этим удалилась. Наш друг Том, присутствовавший при этом разговоре, вышел за старой булочницей на улицу. Она прошла несколько домов, со стоном опустила свою ношу на крыльцо и оправила на плечах старую, выцветшую шаль. - Дай я понесу корзинку, - участливо сказал Том. - Зачем это? Я и сама справлюсь. - Ты больная или, может, горе у тебя какое? - Ничем я не больна, - отрезала старуха. - Много бы я дал, чтобы ты послушалась меня и бросила пить, - сказал Том, сочувственно глядя на нее. - Ведь это для тебя гибель!.. Откуда ты родом? - Из Кентукки. Жила там у одного хозяина, растила детей, а он продавал их всех по очереди. Потом и меня продал перекупщику, а от него я попала к теперешним господам. - Почему же ты к вину пристрастилась? - Горе заливаю. Здесь у меня тоже был ребенок, и я думала, хоть он-то при мне останется. Хороший был такой мальчик, здоровенький, спокойный, никогда не кричал... и хозяйка любила с ним возиться. Потом она заболела, я ухаживала за ней, а хворь возьми да на меня и перекинься. Молоко пропало, ребенок отощал - одна кожа да кости. А покупать молоко хозяйка не позволяла - корми, говорит, тем, что сама ешь. Он чахнет день ото дня, плачет-разливается, а она сердится: это, мол, все одни капризы. На ночь мне не позволяли его брать, говорят - ты с ним умаешься и работать не сможешь. Сама-то я спала у хозяйки в комнате, а его выносила на чердак. Как-то утром прихожу, а он мертвый... С тех самых пор и стоит у меня в ушах его крик, а выпьешь - все забываешь... Том с болью в сердце выслушал этот рассказ, повернулся и пошел домой. ГЛАВА XIX Продолжение предыдущей Через несколько дней с сухарями и булочками пришла другая женщина. Мисс Офелия была в это время на кухне. - Господи боже! - воскликнула Дина. - А где Прю? Что с ней стряслось? - Прю больше никогда не придет, - таинственно сказала новая булочница, покосившись на мисс Офелию. - Почему? Неужто умерла? - Да мы не знаем... Она ведь в погребе лежит. Дина пошла проводить ее до дверей. - Что там у вас случилось? - спросила она. Новая булочница хоть и побаивалась говорить, но все-таки не утерпела и сказала шепотом: - Только никому не рассказывай... Прю напилась, и ее посадили в погреб на весь день. Говорят, умерла она, мухи ее всю облепили. Дина всплеснула руками и вдруг увидела рядом с собой Еву, которая слушала их, широко раскрыв глаза. В лице у нее не было ни кровинки. - О господи! Мисс Еве дурно! Мы-то хороши, разговорились при ней! Да хозяин нам за это голову с плеч снимет. - Ничего со мной не будет, Дина, - твердо сказала девочка. - И почему мне нельзя этого слушать? Ты не меня жалей, а бедную Прю - ей тяжелее. - Нет, нет! Вы барышня нежная, деликатная, вам и знать об этом нельзя! Ева вздохнула и, грустная, медленно пошла вверх по лестнице. Мисс Офелия встревожилась и пожелала узнать, что случилось с несчастной старухой. Дина рассказала ей все до мельчайших подробностей, а Том добавил к этому рассказу то, что слышал от самой Прю. - Возмутительная история! Боже, какой ужас! - с этими словами мисс Офелия вошла к Сен-Клеру, который лежал с газетой на кушетке. - Ну, какое еще беззаконие вы обнаружили? - спросил он. - Какое беззаконие? Прю запороли насмерть! - И мисс Офелия, не жалея красок, поведала ему все. - Я так и знал, что рано или поздно этим кончится, - сказал Сен-Клер, снова берясь за газету. - Знали? Неужели же вы так это и оставите? - воскликнула мисс Офелия. - Подайте кому-нибудь жалобу! Есть же у вас тут должностные лица, которые могут вмешиваться в подобные дела! - Заинтересованность владельца в сохранности своего имущества считается у нас достаточной гарантией для негров. Но если владелец собственноручно губит свою собственность, тут ничего не поделаешь. Кроме того, эта несчастная старуха была, кажется, воровка и пьяница. Кто же будет за такую заступаться? - Это ужасно, Огюстен! Это просто чудовищно! - Я тут совершенно ни при чем, дорогая моя кузина. Что можно поделать с огрубевшими, жестокими людьми? Они пользуются неограниченной властью и ни перед кем не несут ответа за свои злодеяния. Вмешательство в таких случаях бесполезно. Закон бессилен против них. Нам ничего не остается, кроме как закрыть глаза, заткнуть уши и на том успокоиться. - Закрыть глаза, заткнуть уши! Да разве можно попустительствовать таким безобразиям! - Дорогая моя, чего вы, собственно, хотите? Негры - существа невежественные, забитые - отданы в полную, безоговорочную власть самодуров, которые не желают считаться ни с чем, даже с соображениями собственной выгоды, а таких среди нас большинство. Что же остается делать в их среде людям порядочным и гуманным? Только закрывать глаза и мало-помалу ожесточаться. Я не могу скупать всех несчастных рабов, я не странствующий рыцарь, который борется с несправедливостью везде, где бы он ее ни увидел. В нашем городе это занятие бесцельное. Лучшее, что я могу сделать, это держаться в стороне. Сен-Клер нахмурился, но ненадолго. Через минуту он опять заговорил с веселой улыбкой: - Полно, кузина, не смотрите на меня так строго. Ведь вы только одним глазком, в щелочку, увидели образчик того, что в той или иной форме творится повсюду на земле. Если вглядываться во все ужасы и бедствия, так и жить не захочется. Это все равно, что слишком внимательно приглядываться к стряпне нашей Дины. И Сен-Клер снова взялся за газету. Мисс Офелия села в кресло, вынула вязанье из сумочки и с негодующим видом задвигала спицами. Так прошло несколько минут, и наконец огонь, разгоравшийся в ее груди, вырвался наружу. - Нет, Огюстен, я не могу примириться с этим и выскажу вам свое мнение напрямик! Меня возмущает, что вы защищаете рабство! - Как! Вы все еще не успокоились? - сказал Сен-Клер, поднимая голову. - Да, да! Меня возмущает, что вы защищаете рабство! - с еще большей горячностью повторила мисс Офелия. - Я защищаю рабство? Да откуда вы это взяли? - Конечно, защищаете! И не вы один, а все южане. Иначе кто бы из вас стал держать рабов? - Хорошо, будем говорить серьезно, - сказал Огюстен, - но сначала подвиньте мне корзинку с апельсинами. Итак, дорогая моя кузина, по вопросу о рабовладельчестве двух мнений быть не может, - начал он, и лицо у него сразу приняло вдумчивое выражение. - Плантаторы, которые богатеют на этом, священники, которые угождают плантаторам, и политиканы, которые видят в рабовладении основу своей власти, могут изощряться как им угодно, пускать в ход все свое красноречие и ссылаться на евангелие, но истина останется истиной: система рабства есть порождение дьявола и служит лучшим доказательством того, на что сей джентльмен способен. Мисс Офелия перестала вязать и устремила недоуменный взгляд на Сен-Клера. А он, явно довольный тем, что его слова произвели на кузину такое впечатление, продолжал: - Вы удивлены? Подождите, выслушайте меня до конца. Что такое рабовладение, проклятое богом и людьми? Лишенное всяких прикрас, оно предстанет пред нами вот в каком виде: негр Квэши - существо невежественное и беспомощное, а я образован, и в руках у меня власть, следовательно, ничто не мешает мне обирать его до нитки и уделять ему лишь то, что я найду нужным. Негр Квэши делает за меня всю тяжелую, грязную работу. Сам я не люблю трудиться, поэтому пусть за меня трудится Квэши. Гнуть спину под палящими лучами солнца мало приятно - опять же вместо меня это может делать Квэши. Пусть Квэши зарабатывают деньги, тратить их буду я. Пусть Квэши увязает по пояс в болоте, чтобы я мог пройти посуху. Квэши будет всю жизнь исполнять мою волю, ибо своей воли у него нет. Вот что такое рабство, кузина. Сен-Клер встал и большими шагами заходил по веранде. На щеках его появился румянец, большие синие глаза метали искры. Мисс Офелия никогда еще не видела его в таком волнении. - Уверяю вас, кузина, было время, когда я думал так: пусть вся наша страна провалится в тартарары, навеки скрыв от мира пятнающую ее мерзость, и я без тени сожаления погибну вместе с ней. Мне мною приходилось путешествовать по Америке, и, видя, что наши законы позволяют любому негодяю распоряжаться судьбой людей, которые куплены на деньги, добытые иной раз нечестным путем, позволяют властвовать над беззащитными детьми, девушками и женщинами, я был готов проклясть свою родину, а заодно и все человечество! - Да, по как же вы - начала было мисс Офелия. - Как я мог сам погрязнуть в такой мерзости? - перебил ее Сен-Клер. - Вопрос коварный, но я отвечу вам на него. Эти невольники принадлежали раньше моему отцу и моей матери, а теперь они принадлежат мне. Умирая, отец завещал все свое состояние нам с братом. Сначала мы хозяйничали на плантации вдвоем, но года через два я понял, что помощи ему от меня мало. Вы только представьте себе: семьсот невольников, которых ты даже в лицо не знаешь, до которых тебе, в сущности, нет никакого дела, а о них надо заботиться, их надо кормить, с них надо требовать работу, как со скотины. А чего стоят надсмотрщики и неизбежный кнут! - Я полагала, что вы все здесь оправдываете такое отношение к рабам, - проговорила мисс Офелия. - Нет! До этого еще никто из нас не дошел, даже мой братец Альфред, закоренелый деспот. Но он утверждает, и, по-моему, не без оснований, что американские плантаторы, правда в несколько иной форме, делают то же, что английская аристократия и английские капиталисты, которые полностью подчинили себе низшие классы. Альфред оправдывает и их и нас, и ему нельзя отказать в последовательности. - Но ведь это совершенно разные вещи, их даже сравнивать нельзя! - воскликнула мисс Офелия. - Английского рабочего не продашь, не купишь, не разлучишь с семьей, не накажешь плетьми! - Он точно так же во всем зависит от воли хозяина. Рабовладелец может запороть своего непокорного раба насмерть, а капиталист заморит его голодом. Что же касается нерушимости семейных уз, то еще неизвестно, что хуже: когда детей твоих продают или когда они умирают у тебя на глазах голодной смертью. - Такие сопоставления никогда не приходили мне в голову, - сказала мисс Офелия. - Я был в Англии, и мне легко судить, прав ли Альфред, когда он говорит, что его рабам живется лучше, чем большинству населения Англии. - Расскажите, почему вы уехали с плантации, - попросила его мисс Офелия. - Некоторое время мы с Альфредом распоряжались там всеми делами вдвоем, но потом он убедился, что плантатора из меня не получится, и посоветовал мне взять мою долю наследства деньгами и поселиться в Новом Орлеане, в нашем фамильном особняке. - А вам никогда не приходила в голову