Оцените этот текст:



----------------------------------------------------------------------------
     Из сборника "Клуб родителеубийц"
     Перевод Н. Дарузес
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
 
     Ранним июньским утром 1872 года я убил своего отца - поступок,  который
в то время произвел на меня глубокое  впечатление.  Это  произошло  до  моей
женитьбы, когда я жил с родителями в штате Висконсин. Мы с  отцом  сидели  в
библиотеке нашего дома, деля награбленное нами за эту ночь. Добыча  состояла
главным образом из предметов домашнего обихода, и разделить ее поровну  было
делом нелегким. Все шло хорошо, пока мы делили скатерти,  полотенца  и  тому
подобное, серебро тоже  было  поделено  почти  поровну,  однако  вы  и  сами
понимаете, что при попытке  разделить  один  музыкальный  ящик  на  два  без
остатка могут встретиться затруднения. Именно этот музыкальный  ящик  навлек
несчастье и позор на нашу семью. Если бы мы его не взяли, мой бедный отец  и
до сих пор был бы жив.
     Это было необыкновенно изящное произведение искусства, инкрустированное
драгоценным  деревом  и  покрытое  тонкой  резьбой.  Ящик  не  только  играл
множество самых  разнообразных  мелодий,  но  и  свистел  перепелкой,  лаял,
кукарекал каждое утро на рассвете, безразлично,  заводили  его  или  нет,  и
сквернословил на чем свет стоит. Это последнее качество пленило моего отца и
заставило его совершить  единственный  бесчестный  поступок  в  жизни,  хотя
возможно, что он совершил бы и другие, останься он в живых:  отец  попытался
утаить от меня этот ящик и заверял честью, что не брал его, мне же было  как
нельзя лучше известно, что он и самый грабеж задумал  главным  образом  ради
этого ящика.
     Музыкальный ящик был спрятан у отца под плащом: мы переоделись в плащи,
желая остаться неузнанными. Он торжественно поклялся мне, что не брал ящика.
Я же знал, что  ящик  у  него,  знал  и  то,  что  отцу  было,  по-видимому,
неизвестно, именно: что ящик на рассвете закукарекает и  изобличит  старика,
если я смогу продлить раздел добычи до того времени.
     Случилось так, как я хотел: когда свет газа в библиотеке начал бледнеть
и очертания окон смутно проступили сквозь шторы, из-под плаща старого
     джентльмена раздалось протяжное кукареку, а за ним -  несколько  тактов
арии из Тангейзера, и все это завершилось громким щелканьем. Между  нами  на
столе лежал маленький топорик, которым мы пользовались, чтобы  проникнуть  в
тот злополучный дом; я схватил этот топорик. Старик,  видя,  что  запираться
дольше бесполезно, вынул ящик из-под плаща и поставил его на стол.
     - Я сделал это только ради спасения ящика, но если ты хочешь, руби  его
пополам, - сказал он.
     Он страстно любил музыку и сам играл на концертино с большим чувством и
экспрессией. Я сказал:
     - Не стану оспаривать чистоты ваших побуждений - было бы самонадеянно с
моей стороны судить своего отца.  Однако  дело  прежде  всего,  и  вот  этим
топориком я намерен расторгнуть наше товарищество, если на будущее время  вы
не согласитесь, выходя на работу, надевать на шею колокольчик.
     - Нет, - ответил он после некоторого раздумья, - нет, этого я  не  могу
сделать, это значило бы сознаться в нечестности. Люди скажут, что ты мне  не
доверяешь.
     Я не мог не восхититься такой твердостью духа и  щепетильностью.  В  ту
минуту я гордился им и готов был простить его  ошибку,  но  один  взгляд  на
драгоценный ящик вернул мне решимость,  и  я,  как  уже  рассказывал,  помог
почтенному старцу покинуть эту юдоль слез. Сделав это,  я  ощутил  некоторое
беспокойство. Не  только  потому,  что  он  был  мой  отец,  виновник  моего
существования, но и потому,  что  труп  должны  были  неминуемо  обнаружить.
Теперь совсем уже рассвело,  и  моя  мать  могла  в  любую  минуту  войти  в
библиотеку. При таких обстоятельствах я счел нужным спровадить и ее туда же,
что и сделал. После этого я расплатился со слугами и отпустил их.
     В тот же день я пошел к начальнику полиции, рассказал ему  о  том,  что
сделал, и попросил у него совета. Мне было бы чрезвычайно  прискорбно,  если
бы поступок мой получил огласку. Мое поведение все единодушно осудят, газеты
воспользуются  этим  против  меня,  если  я  выставлю  свою  кандидатуру  на
какой-нибудь пост.
     Начальник понял всю основательность этих  соображений;  он  и  сам  был
довольно  опытный   убийца.   Посоветовавшись   с   председателем   Коллегии
Лжесвидетелей, он сказал мне, что всего лучше спрятать оба трупа  в  книжный
шкаф, застраховать дом на самую  большую  сумму  и  поджечь  его.  Так  я  и
поступил.
     В библиотеке стоял книжный шкаф, купленный отцом  у  одного  полоумного
изобретателя, и пока еще пустой. По форме и размерам он походил на старинный
гардероб, какие бывают в спальнях, где нет стенных  шкафов,  и  распахивался
сверху донизу, как дамский пеньюар. Дверцы были  стеклянные.  Я  только  что
обмыл моих покойных родителей, и теперь  они  достаточно  закоченели,  чтобы
стоять не сгибаясь, поэтому я поставил их в шкаф, из которого предварительно
вынул полки. Я запер шкаф и занавесил стеклянные дверцы. Инспектор страховой
конторы раз десять прошел мимо шкафа, ничего не подозревая.
     В тот  же  вечер,  получив  страховой  полис,  я  поджег  дом  и  лесом
отправился в город за две мили отсюда, где меня и нашли в  то  время,  когда
тревога была в полном разгаре. С воплями ужаса, выражая опасения  за  судьбу
своих родителей, я присоединился к бегущей толпе и попал на  пожарище  через
два часа после того, как поджег дом.
     Когда я прибежал на место, весь город был уже там. Дом сгорел дотла, но
посреди ровного слоя тлеющего пепла целый и  невредимый  красовался  книжный
шкаф! Занавески сгорели, обнаружив стеклянные дверцы,  и  зловещий  багровый
свет  озарял  внутренность  шкафа.  В  нем  "точно  как  живой"  стоял   мой
незабвенный отец, а рядом с ним - подруга его радостей и печалей. Ни  одного
волоска у них не опалило огнем, и одежда их была не тронута. На голове и шее
виднелись раны, которые я был принужден нанести им, чтобы  достигнуть  своей
цели. Толпа смолкла, словно увидев чудо: благоговение и страх сковали языки.
Я сам был очень взволнован.
     Года  через  три  после  этого,  когда  описанные  выше  события  почти
изгладились из моей памяти, я поехал в Нью-Йорк,  чтобы  принять  участие  в
сбыте фальшивых облигаций Соединенных Штатов. Однажды, заглянув  случайно  в
мебельную лавку, я увидел точную копию того книжного шкафа.
     - Я купил его почти даром у образумившегося  изобретателя,  -  объяснил
торговец. - Он сказал, что этот шкаф - несгораемый, потому что поры в дереве
заполнены  квасцами  под  гидравлическим  давлением,  а  стекло  сделано  из
асбеста. Не думаю, впрочем, чтобы он действительно  был  несгораемый,  -  вы
можете его приобрести за ту же цену, что и обыкновенный книжный шкаф.
     - Нет, - сказал я, - если вы не даете гарантии, что шкаф несгораемый, я
его не куплю, - и, простившись с торговцем, я вышел из лавки.
     Я не взял бы его и даром: он  вызывал  во  мне  чрезвычайно  неприятные
воспоминания.


Last-modified: Thu, 13 May 2004 14:17:30 GMT
Оцените этот текст: