составить девяносто два слова разной длины. И Софи провозилась целых три дня с английским словарем, пока не нашла их все. - Просто не представляю, - сказал Лэнгдон, разглядывая распечатку, - как это вашему деду удалось создать столь замысловатые и практически почти точные анаграммы буквально за несколько минут до смерти? Софи знала объяснение. Она припомнила, что ее дед, любитель искусств и замысловатых игр в слова, еще с младых ногтей развлекался составлением анаграмм из названий знаменитых произведений искусства. Мало того, одна анаграмма даже доставила ему немало неприятностей, когда Софи была еще совсем маленькой девочкой. Соньер давал интервью какому-то американскому искусствоведческому журналу и, чтобы выразить свое неприятие модернистского движения под названием "кубизм", назвал шедевр Пикассо "Les Demoiselles d'Avignon" <"Les Demoiselles d'Avignon" - "Авиньонские девушки"; анаграмма: "Vile meaningless doodles" - "Мерзкие бессмысленные болваны".> анаграммой: "Vile meaningless doodles". Поклонники Пикассо были далеко не в восторге. - Возможно, дед составил анаграмму Моны Лизы давным-давно, - сказала Софи Лэнгдону. И сегодня был вынужден воспользоваться ею как кодом. Она вздрогнула: казалось, голос деда доносится до нее из преисподней. Леонардо да Винчи! Мона Лиза! Почему его последними словами стало название знаменитейшей в мире картины, она не понимала. В голову приходило лишь одно объяснение, причем весьма тревожное. То не были его последние слова... Должна ли она теперь навестить "Мону Лизу"? Может, дед оставил там какую-то информацию? Что ж, вполне вероятно. Ведь знаменитое полотно висело в Саль де Эта - отдельном маленьком зале, попасть куда можно было только из Большой галереи. Теперь Софи со всей ясностью вспомнила: двери в этот чал находились всего в двадцати метрах от того места, где нашли убитого куратора. Он вполне мог добраться до "Моны Лизы" перед смертью. Софи окинула взглядом лестничный пролет и почувствовала, что ее раздирают сомнения. Она понимала: прежде всего надо вывести Лэнгдона из музея, причем чем быстрее, тем лучше. И одновременно интуиция подсказывала ей совсем другое. Снова нахлынули воспоминания. Софи, еще совсем маленькая девочка, впервые приходит в Лувр. Дед приготовил ей сюрприз, сказал, что на свете не так много мест, где человека поджидает свидание со столь же великим и загадочным произведением искусства, как "Мона Лиза". - Она находится чуть дальше, - таинственным шепотом заметил дед, взял Софи за маленькую ручку и повел через пустые залы и галереи музея. Тогда девочке было шесть. Она чувствовала себя маленькой и ничтожной, разглядывая огромные помещения с высокими потолками и натертый до ослепительного блеска пол. Пустой музей - они разгуливали по нему уже после закрытия - пугал ее, но она старалась не подавать виду. Лишь плотно сжала губы и вырвала ладошку из крупной руки деда. - Вон там, впереди, - сказал Соньер. Они подходили к самому знаменитому залу Лувра. Дед чему-то радовался и был немного возбужден, а Софи больше всего на свете хотелось домой. Она уже видела репродукции "Моны Лизы" в разных книжках, и эта картина ей совсем не нравилась, ничуточки. И она не понимала, с чего это все так ею восхищаются. - C'est ennuyeux, - пробормотала Софи. - Скучно, - поправил ее дед. - Французский в школе. Английский дома. - Le Louvre, c'est pas chez moi! <Этот Лувр не для меня! (фр.)> - упрямо возразила она. Дед засмеялся: - Ты права. Тогда давай говорить по-английски просто ради забавы. Софи капризно надула губки и продолжала шагать дальше. И вот они вошли в маленький зал. Она обвела глазами помещение. Пусто, лишь справа, в центре стены, освещенное пятно. Продолговатый портрет за пуленепробиваемым стеклом. Дед остановился в дверях и жестом велел ей подойти к картине. - Ступай, Софи. Не так много людей удостоились чести побыть наедине с этой дамой. Софи медленно двинулась через комнату. После всего того, что слышала о "Моне Лизе", девочке казалось, что она приближается к королевской особе. Встав перед пуленепробиваемым стеклом, Софи затаила дыхание и подняла глаза. Девочка не знала, какие чувства будет испытывать, глядя на знаменитую картину. Ну уж определенно не такие. Ни малейшего изумления или восхищения. Знакомое лицо смотрело на нее точно так же, как со страниц книг. И Софи молча стояла перед полотном - ей показалось, длилось это целую вечность, - в ожидании, что наконец что-то должно произойти. - Ну и как? - прошептал дед и остановился рядом с ней. - Хороша, не правда ли? - Уж больно она маленькая. Соньер улыбнулся: - Но ведь и ты у меня тоже маленькая. И тоже красавица. Никакая я не красавица, подумала Софи. Она ненавидела свои рыжие волосы и веснушчатое лицо. К тому же она была выше и сильнее всех мальчишек в классе. Взгляд ее снова вернулся к "Моне Лизе", и она покачала головой: - Она даже хуже, чем в книжках. Лицо какое-то... brameux. - Затуманенное, - поправил ее дед. - Затуманенное, - повторила Софи, зная, что разговор не будет иметь продолжения до тех пор, пока она не запомнит это новое, прежде незнакомое ей слово. - Этот стиль письма называется сфумато, - сказал Соньер. - Очень сложная техника, такого эффекта трудно добиться. Леонардо это удавалось лучше, чем всем другим живописцам. Но Софи совсем не нравилась картина. - Она так смотрит... будто знает то, чего не знают другие. Как дети в школе, когда у них есть секрет. Дед рассмеялся: - Ну, отчасти потому она так и знаменита. Люди продолжают гадать, чему это она так улыбается. - А ты знаешь, почему она улыбается? - Может, и знаю. - Дед подмигнул ей. - Придет день, и я расскажу тебе об этом. Софи сердито топнула ножкой: - Я же говорила, что терпеть не могу всякие там тайны! - Принцесса, - улыбнулся он, - жизнь полна тайн. И узнать все сразу никак не получится. - Мне надо вернуться, - сказала Софи. Голос ее прозвучал как-то странно глухо. - К "Моне Лизе"? - догадался Лэнгдон. - Сейчас? Софи пыталась взвесить все "за" и "против". - Меня в убийстве не подозревают. Думаю, стоит рискнуть. Я должна понять, что хотел сказать мне дед. - А как же посольство? Софи чувствовала себя виноватой перед Лэнгдоном за то, что бросает его на произвол судьбы в такой момент, но другого выхода просто не видела. И она указала на металлическую дверь одним пролетом ниже. - Ступайте через эту дверь. Смотрите на освещенные указатели, они приведут вас к выходу. Дед часто водил меня в музей именно через эту дверь. Потом дойдете до контрольных турникетов. Ночью они открываются автоматически. - Она протянула ему ключи от машины. - Моя красная, "смарт", стоит на служебной стоянке. Вы знаете, как доехать отсюда до посольства? Лэнгдон взял ключи и кивнул. - Послушайте, - уже более мягким тоном добавила Софи, - не обижайтесь на меня. Думаю, дед оставил мне послание у "Моны Лизы", некий ключ или намек на того, кто совершил убийство. Заодно, может, пойму, почему и мне грозит опасность. - И что произошло с моей семьей. - Я должна там быть. - Но если он намеревался предупредить вас об опасности, проще было бы написать на полу. К чему такие сложности, все эти словесные игры? - Думаю, причина тут одна. Дед не хотел, чтобы об этом узнал кто-то другой. Даже полиция. - Нет, совершенно очевидно: дед сделал все, что было в его силах, чтобы передать сообщение именно ей. Написал анаграммы, включил инициалы ее прозвища, велел разыскать Роберта Лэнгдона. Последнее было очень мудрым решением с его стороны, ведь именно Лэнгдону, американскому специалисту по символам, удалось расшифровать код. - Возможно, вам это покажется странным, - добавила Софи, - но думаю, дед хотел, чтобы я добралась до "Моны Лизы" раньше других. - Я с вами. - Нет! Мы же не знаем, может, полиция решит вернуться в Большую галерею. Вам пора. Идите же! Лэнгдон колебался. Похоже, любопытство ученого было готово взять верх над чувством самосохранения. v, - Идите. Сейчас же! - Софи благодарно улыбнулась ему. - Увидимся в посольстве, мистер Лэнгдон. - Согласен встретиться с вами при одном условии. - Голос его звучал строго и сухо. Софи удивленно посмотрела на него: - Это при каком же? - В том случае, если вы перестанете называть меня мистером Лэнгдоном. Губы его растянулись в лукавой улыбке, и Софи не могла не улыбнуться в ответ. - Удачи, Роберт. Лэнгдон спустился до первого этажа, и в ноздри ему ударил запах льняного масла и алебастра. Впереди, в конце длинного коридора виднелась ярко освещенная табличка со стрелкой: "SORTIE / ВЫХОД". Лэнгдон ступил в коридор. По правую руку располагались реставрационные мастерские, там находилась целая армия статуй, подлежащих восстановлению. Справа Лэнгдон увидел мастерские, живо напомнившие ему классы для занятий искусством в Гарварде, - целые ряды мольбертов и подрамников, тюбики с красками, шпатели, рамы и инструменты для их изготовления. Шагая по длинному коридору, Лэнгдон думал о том, что вот-вот очнется от этого странного сна и окажется в Кембридже, дома, в постели. Весь сегодняшний вечер казался кошмарным сном. Я - беглец, преследуемый полицией. Едва не выпрыгнул из окна Лувра. Нет, это просто дикость какая-то!.. Из головы не выходили анаграммы, оставленные Соньером, и Лэнгдону было страшно интересно, что же найдет Софи у знаменитой картины. Если вообще что-то найдет. Но она абсолютно уверена: дед хотел, чтобы она еще раз пришла к знаменитому полотну. Вроде бы вполне приемлемая интерпретация, однако Лэнгдона беспокоил теперь другой парадокс. Постскриптум. Найти Роберта Лэнгдона. Соньер написал его имя на полу, велел Софи разыскать его. Но к чему? Просто чтобы Лэнгдон помог ей разгадать анаграммы?.. Вряд ли. Ведь у Соньера не было причин полагать, что Лэнгдон так уж силен в разгадывании анаграмм. Мы с ним даже не встречались ни разу. Более того, Софи ясно дала понять: она смогла бы разгадать анаграммы и без его помощи. Ведь именно Софи первой догадалась, что цифры на полу - не что иное, как последовательность Фибоначчи. И нет никаких сомнений в том, что в самом скором времени она расшифровала бы и остальную часть послания. Софи должна была расшифровать анаграммы сама, в этом Лэнгдон был теперь совершенно уверен. Но тогда зачем понадобилось Соньеру писать его имя, призывать найти именно его? Какая в этом логика? Почему именно я? Так размышлял Лэнгдон, идя по коридору. Почему Соньер в предсмертном послании выразил внучке свою последнюю волю - разыскать меня? Что я такого особенного, по мнению Соньера, мог знать?.. И тут вдруг Лэнгдон остановился как вкопанный. Начал судорожно шарить по карманам и достал компьютерную распечатку. И уставился на последнюю строку в послании Соньера. P. S. Найти Роберта Лэнгдона. Две первые буквы... P. S. Его словно током пронзило. Он вспомнил все - и увлечение Соньера играми и символами, и свой собственный многолетний опыт в работе над символикой в искусстве. Озарение! Все наконец сошлось! Все, что делал сегодня ночью Жак Соньер, внезапно обрело вполне понятное объяснение! Лэнгдон судорожно пытался осмыслить последствия своего открытия. Затем резко развернулся и зашагал обратно. Есть ли у него время? Впрочем, не важно. Отбросив все сомнения, Лэнгдон бросился бежать по направлению к лестнице. Глава 22 Стоя на коленях возле первого ряда скамей, Сайлас притворялся, что молится, а сам украдкой и очень внимательно оглядывал внутреннее убранство церкви. Сен-Сюльпис, подобно большинству церквей своего времени, была построена в форме гигантского латинского креста. Удлиненная центральная ее часть, неф, вела к главному алтарю, где пересекалась со второй, более короткой частью, известной под названием трансепт, или поперечный неф готического собора. Пересечение это находилось точно под центром купола и считалось как бы сердцем церкви... ее самой священной и мистической частью. Не сегодня, подумал Сайлас. Сен-Сюльпис прячет свои секреты где-то совсем в другом месте. Он посмотрел вправо и вниз, в южную часть трансепта, туда, где кончался ряд скамей. Место, которое упомянули все его жертвы. Вот оно! В полутьме слабо поблескивала тонкая отполированная медная полоска, впаянная в серую гранитную плиту пола... золотая линия, на которую были нанесены деления, как на линейке. Гномон. Так называется столбик-указатель солнечных часов, язычники использовали его в качестве астрономического прибора. И со всего мира в церковь Сен-Сюльпис съезжались туристы, ученые, историки и язычники, специально чтобы поглазеть па эту знаменитую линию. Линия Розы. Сайлас медленно окинул взглядом медную полоску, пролегавшую по полу справа от него и, как ему показалось, совершенно не соответствующую симметрии церковной архитектуры. Она как бы разрезала главный алтарь и была сравнима для Сайласа с безобразным шрамом, уродующим прекрасное лицо. Полоса разделяла престол надвое, затем пересекала церковь по всей ее ширине и заканчивалась в северном углу трансепта, у основания совершенно неожиданного здесь сооружения. Колоссального древнеегипетского обелиска. Здесь поблескивающая в темноте линия Розы образовывала вертикальный поворот под углом девяносто градусов, пролегала через "лицо" обелиска, поднималась на добрых тридцать три фута к окончанию его пирамидальной верхушки и там наконец исчезла из виду. Линия Розы, подумал Сайлас. Члены братства спрятали краеугольный камень у линии Розы. Чуть раньше тем же вечером, когда Сайлас сообщил Учителю, что краеугольный камень спрятан в церкви Сен-Сюльпис, Учитель выразил сомнение. Тогда Сайлас добавил, что все члены братства назвали одно и то же место и упомянули какую-то медную полоску, пересекающую всю церковь. Учитель ахнул: "Так ты говоришь о линии Розы!" И далее он поведал Сайласу об одной уникальной архитектурной особенности церкви: медная полоска, включенная в камень, разделяла святилище точно по оси - с севера на юг. Она образовывала подобие древних солнечных часов, то был остаток языческого храма, некогда стоявшего на том же самом месте. Солнечные лучи, проникающие в отверстие в южной стене, перемещались по этой линии, отмечая время от солнцестояния до солнцестояния. Полоска, проложенная с севера на юг, называлась линией Розы. На протяжении веков символ Розы ассоциировался с картами и проводниками путешественников. Компас Розы, изображенный почти на каждой карте, отмечал, где находятся север, восток, юг и запад. Изначально известный как роза ветров, он указывал направление тридцати двух ветров, в том числе восьми основных, восьми половинчатых и шестнадцати четвертичных. Изображенные на диаграмме в виде круга, эти тридцать две стрелки компаса в точности совпадали с традиционным изображением цветка розы из тридцати двух лепестков. По сей день этот главный навигационный прибор известен как компас Розы, где северное направление всегда обозначается наконечником стрелы. Этот символ называли еще fleur-de-lis <Геральдическая лилия (фр.).>. На глобусе линию Розы называли также меридианом, или долготой, - то была воображаемая линия, проведенная от Северного полюса к Южному. И этих линий Розы было бесчисленное множество, поскольку от любой точки на глобусе можно было провести линию долготы, связывающую Северный и Южный полюса. Древние навигаторы спорили лишь об одном: какую из этих линий можно называть линией Розы, иначе говоря, нулевой долготой, с тем чтобы затем отсчитывать от нее другие долготы. Теперь нулевой меридиан находится в Лондоне, в Гринвиче. Но он был там не всегда. Задолго до принятия нулевого меридиана в Гринвиче нулевая долгота проходила через Париж, точно через помещение церкви Сен-Сюльпис. И медная полоска, вмонтированная в пол, служила тому свидетельством, напоминала о том, что именно здесь пролегал некогда главный земной меридиан. И хотя в 1888 году Гринвич отобрал у Парижа эту честь, изначальная, самая первая линия Розы сохранилась по сей день. - Так, значит, легенда не врет, - сказал Учитель Сайласу. - Недаром говорят, что краеугольный камень лежит "под знаком Розы". Не поднимаясь с колен, Сайлас оглядел церковь и прислушался. На секунду показалось, что сверху, с балкона, послышался слабый шорох. Он всматривался туда несколько секунд. Никого. Я один. Он поднялся и, стоя лицом к алтарю, трижды осенил себя крестом. Затем повернул влево и зашагал вдоль медной блестящей полоски к обелиску. В этот момент шасси авиалайнера коснулось взлетной полосы международного аэропорта Леонардо да Винчи в Риме, и легкий толчок пробудил задремавшего в кресле епископа Арингаросу. - Benvenuto a Roma <Добро пожаловать в Рим (ит.).>, - раздался голос из динамиков. Арингароса поднялся из кресла, расправил складки сутаны и позволил себе улыбнуться, что делал крайне редко. Он был рад, что отправился в это путешествие. Слишком долго отсиживался в окопах. Сегодня правила игры изменились. Всего пять месяцев назад Арингароса опасался за будущее своей веры. Отныне, с Божьей помощью, все будет складываться иначе. Священная интервенция. Если сегодня в Париже все пройдет по плану, то вскоре он, Арингароса, завладеет тем, что сделает его самым могущественным человеком в христианском мире. Глава 23 Софи, запыхавшись, остановилась перед высокими деревянными дверьми в Саль де Эта, маленький зал, где хранилась "Мона Лиза". Перед тем как войти, невольно оглянулась на то место, где ярдах в двадцати от нее лежало на полу все еще освещенное прожектором бездыханное тело деда. Софи пронзила острая тоска, смешанная с чувством вины. За последние десять лет этот человек много раз протягивал ей руку для примирения, но она отталкивала ее. Письма и посылки так и остались невскрытыми и лежали в ящике комода - немые свидетели ее нежелания увидеться с дедом. Он лгал мне! Он скрывал от меня свои постыдные тайны! Что я должна была делать? Она выбросила его из своей жизни. Полностью и окончательно. И вот теперь дед мертв и пытается говорить с ней уже из могилы. "Мона Лиза"... Софи толкнула тяжелые двустворчатые двери. Они распахнулись. Секунду она неподвижно стояла на пороге, осматривая небольшой зал прямоугольной формы. И он тоже купался в тусклом красноватом свете. Саль де Эта являлся одним из немногих тупиков в музее и единственным закрытым со всех сторон помещением в самом центре Большой галереи. Напротив двери, на стене, висело большое полотно Боттичелли. Под ним, на блестящем паркетном полу, восьмиугольный диван, казалось, так и звал многочисленных посетителей присесть и передохнуть перед тем, как увидеть и восхититься самым ценным экспонатом Лувра. И тут Софи поняла, что ей не хватает одной важной детали. Черный свет. Она снова взглянула на то место, где лежал дед, вокруг были разбросаны различные приспособления, которыми пользовались полицейские. Если дед оставил ей какую-то надпись в зале "Моны Лизы", то она наверняка сделана специальным "невидимым" маркером. Собравшись с духом, Софи зашагала к месту преступления. Стараясь не смотреть на деда, порылась в коробке с инструментами и нашла маленький ультрафиолетовый фонарик. Сунула его в карман свитера и поспешила обратно, к распахнутым настежь дверям в Саль де Эта. И едва переступила порог, как в коридоре послышался приглушенный топот. Шум приближался. Здесь кто-то еще! В следующее мгновение из красноватого полумрака вынырнула фигура. Софи отпрянула. - Вот вы где! - послышался хрипловатый шепот Роберта Лэнгдона, и он материализовался прямо перед ней. Облегчение было лишь секундным. - Роберт, я же сказала вам, вы должны убраться из музея немедленно! Если Фаш... - Где вы были? - Ходила за фонариком, - прошептала она в ответ и покачала фонарик. - Если дед оставил мне сообщение, оно... - Послушайте, Софи! - Лэнгдон впился в нее голубыми глазами. - Эти буквы, P. S., они вам ничего не говорят? Хоть что-нибудь они для вас значат? Опасаясь, что звуки их голосов эхо разнесет по всей галерее, Софи схватила Лэнгдона за рукав и втянула в маленький зал, а затем тихо притворила высокие двойные двери. - Я же вам уже говорила. Это инициалы от прозвища Принцесса Софи. - Да, помню, но вы нигде с ними больше не сталкивались? Может, ваш дед использовал эти две буквы как-то еще? Ну, скажем, в виде монограммы? Вопрос удивил Софи. Как только Роберт догадался? Она действительно видела эти буквы в виде монограммы. То было накануне ее дня рождения, ей исполнялось девять. Втайне от деда она обыскивала дом в надежде найти спрятанные подарки. С тех самых пор она и невзлюбила всякие там секреты. Любопытно, что же дедушка приготовил для меня на сей раз? Она рылась в шкафах и ящиках комодов. Может, купил куклу, которую мне так хотелось? Если да, то где он ее спрятал? Обшарив весь дом, но так ничего и не найдя, Софи покусилась на святая святых - дедову спальню. Собравшись с духом, тихонько приотворила двери и скользнула в комнату. Вход сюда ей строжайше воспрещался, но сам дед спал в это время внизу, и гостиной, на диване. Только гляну одним глазком - и все! Подкравшись по скрипучему полу к большому встроенному шкафу, Софи проверила полки за одеждой. Ничего. Потом заглянула под кровать. Тоже ничего. Подошла к бюро, стала по очереди выдвигать ящики и заглядывать в них. Если уже и спрятал, так только здесь! Но вот она добралась до самого нижнего ящика, но не обнаружила и намека на куклу. Сердито выдвинув последний ящик, Софи увидела там ворох какой-то черной одежды - она никогда не замечала, чтобы дед носил такую. Сдвинула и сторону тряпки, и тут вдруг в дальнем углу что-то блеснуло. Золото! Сначала ей показалось, что это карманные часы на цепочке, но дед никогда не носил их. И тут она поняла, и сердечко ее бешено забилось. Ожерелье! Софи осторожно вытянула его из ящика. И увидела, что на одном конце подвешен золотой ключик, усыпанный бриллиантами. Тяжелый, сверкающий. Затаив дыхание, она рассматривала ключ. Таких прежде ей видеть не доводилось. Обычно ключи были плоские, с зубчатым краем, этот же имел форму цилиндра, треугольного в поперечном сечении, и был весь покрыт мелкими впадинками. А венчал его крест, но тоже необычный, с равными по длине перекладинами, отчего он походил на знак "плюс". А ровно посередине крест украшал какой-то странный символ: две буквы, переплетенные между собой и образующие нечто похожее на цветок. - P. S., - прошептала она, всмотревшись в узор. Что же это означает? - Софи! - окликнул ее дед. Он стоял в дверях. Вздрогнув от неожиданности, она обернулась и выронила ключ. Он, звякнув, упал на пол. Софи не осмеливалась поднять глаза на деда. - Я... я искала свой подарок на день рождения, - пролепетала Софи, понимая всю неприглядность своего проступка. Дед стоял в дверях и молчал - казалось, целую вечность. Потом огорченно вздохнул: - Подними ключ, Софи. Она повиновалась. Он подошел к ней. - Следует уважать частную жизнь других людей, Софи. - Дед опустился на колени рядом с ней и осторожно взял из ее рук находку. - Это не простой ключ. Если бы ты его потеряла... От тихого голоса деда Софи стало еще хуже. Лучше бы он накричал на нее. - Прости меня, дедушка. Мне правда очень стыдно. - Она помолчала, потом добавила: - Просто я подумала: это ожерелье - подарок на день рождения. Он смотрел на нее несколько секунд. - Повторю еще раз, Софи, потому что эго очень важно. Человек должен уважать частную жизнь других людей. Тебе следует хорошенько это усвоить. - Да, дедушка. - Поговорим об этом как-нибудь потом. А теперь надо прополоть клумбы в саду. И Софи поспешила выполнять задание. Наутро подарка от деда она не получила. Впрочем, не очень-то и надеялась из-за своей вчерашней выходки. И за весь день дед близко к ней не подошел, даже не поздравил с днем рождения. Софи, опечаленная и страдающая, пошла спать. И вдруг, ложась в кровать, обнаружила на подушке открытку. Причем не простую: открытку-загадку. Еще не успев разгадать ее, она заулыбалась. А я знаю, что это! Дед уже проделывал это однажды, рождественским утром. Игра! Называется "охота за сокровищами"! Софи взялась за загадку и вскоре решила ее. Отгадка привела ее в другую часть дома, где она нашла еще одну открытку с еще одной головоломкой. И эту она тоже разгадала и бросилась на поиски третьей открытки. Так она и бегала по всему дому от одной подсказки к другой, и наконец поиски привели ее обратно в спальню. Софи быстро взбежала по ступенькам, ворвалась и комнату и резко остановилась. Посередине комнаты стоял новенький сверкающий красный велосипед с бантом на ручке. Софи даже взвизгнула от восторга. - Знаю, ты просила куклу, - сказал дед. Он стоял в углу и улыбался. - Но я подумал: тебе это больше понравится. На следующий же день дед начал учить ее кататься на велосипеде, бежал рядом с ней по дорожке, придерживая седло. И когда Софи выкатилась на лужайку с высокой травой, то потеряла равновесие, и они упали в траву, крича и захлебываясь от смеха. - Дедуля! - Софи крепко и нежно обняла Соньера. - Прости меня за ключ, мне и правда страшно стыдно. - Знаю, родная, знаю. Ты прощена. Просто не могу на тебя долго сердиться. Дедушки и внучки всегда должны прощать друг друга. Софи понимала, что спрашивать об этом не следует, но не сдержалась. - А что открывает этот ключик? Никогда такого не видела. Такой красивый!.. Дед довольно долго молчал, и Софи поняла: он не знает, как лучше ответить. Дедуля никогда не врет. - Он открывает одну шкатулку, - ответил наконец Соньер. - Там я храню много секретов. Софи капризно надула губки: - Ненавижу секреты! - Но это очень важные секреты. И однажды ты узнаешь их, и они тебе обязательно понравятся. - Я видела на ключе какие-то буквы. И цветок. - Да, это мой любимый цветок. Называется fleur-de-lis. Такие растут у нас в саду. Белые, и очень хорошо пахнут. В Англии их называют лилиями. - А-а, знаю! Мне они тоже очень нравятся. - Тогда давай договоримся так. - Дед приподнял брови смешным домиком, он всегда делал так, когда хотел чем-нибудь ее озадачить. - Если будешь хранить это в тайне, никому и никогда не станешь рассказывать об этом ключе, даже со мной говорить о нем не будешь, придет день, и я подарю его тебе. Софи не могла поверить своим ушам. - Правда? - Обещаю. Придет время, и ключ твой. Ведь на нем твое имя. Софи нахмурилась: - Да нет же, дедуля! Не мое! Там две буквы - P. S. А мое имя начинается совсем с других букв! Дед понизил голос и огляделся, точно проверял, не подслушивает ли их кто. - Так уж и быть, Софи. Слушай. P. S. - это код. Твои тайные инициалы. Глаза девочки удивленно расширились. - У меня есть тайные инициалы? - Конечно. Всем внучкам полагается иметь тайные инициалы, о которых знают только их дедушки. - P. S.? Он игриво подмигнул: - Принцесса Софи. Она захихикала: - Никакая я не принцесса! - Для меня - принцесса. С того дня они с дедом ни разу не заговорили о ключе. А она стала Принцессой Софи. Софи молчала, погруженная в воспоминания, боль невозвратной утраты терзала ее. - Инициалы, - прошептал Лэнгдон, как-то странно глядя на нее. - Вы их прежде где-нибудь видели? Софи показалось, что из темных коридоров музея до нее доносится голос деда. Никогда не говори об этом ключе, Софи. Ни с кем, даже со мной. Но она понимала: настал момент нарушить клятву. P. S. Найти Роберта Лэнгдона. Дед хотел, чтобы Лэнгдон помог ей. И она нехотя кивнула: - Да, однажды я видела эти инициалы. Когда была еще совсем девчонкой. - Где? Софи колебалась. - Ну, на одном очень важном для него предмете. Лэнгдон смотрел ей прямо в глаза: - Софи, это страшно важно! Скажите, не было ли рядом с инициалами какого-нибудь символа? Ну, скажем, fleur-de-lis? Софи даже отпрянула от удивления: - Да... но как вы догадались? Лэнгдон понизил голос: - Я почти на сто процентов уверен, что ваш дед был членом тайного общества. Старинного тайного братства. Софи вздрогнула. Она и сама была уверена в этом. На протяжении десяти лет она попыталась забыть инцидент, подтверждающий этот столь неприятный для нее факт. Ей довелось стать свидетельницей вещи немыслимой. Непростительной! - Fleur-de-lis, - сказал Лэнгдон, - в комбинации с инициалами P. S. является официальным девизом братства. Его гербом. Его эмблемой. - Откуда вы это знаете? - спросила Софи. И мысленно взмолилась: "Господи, сделай так, чтобы сам он не оказался членом этого братства". - Просто мне доводилось писать об этой группе. - Голос Лэнгдона дрожал от возбуждения. - Дело в том, что я изучаю символы тайных обществ, это часть моей профессии. Это братство называет себя Prieure de Sion - Приорат Сиона. Базируется но Франции, привлекает влиятельных людей со всей Европы. Вообще-то это одно из старейших тайных обществ на земле. Софи никогда о нем не слышала. Лэнгдон говорил теперь торопливо, взахлеб: - Среди членов братства было немало выдающихся личностей. Боттичелли, сэр Исаак Ньютон, Виктор Гюго. - Он выдержал паузу, а затем со значением добавил: - И Леонардо да Винчи. Софи вздрогнула. - Да Винчи был членом тайного общества? - Он даже возглавлял братство в период между 1510-м и 1519 годами. Наверное, отчасти именно этим и можно объяснить страстное увлечение вашего деда работами Леонардо. Этих двоих связывала принадлежность к братству, пусть даже они и были разделены веками. И все это прекрасно вписывается в общую картину поклонения богине, языческим символам и презрения к Церкви. У Приората Сиона накоплено немало документальных свидетельств их приверженности культу богини. - Вы хотите сказать, эта группа была привержена языческому культу поклонения богине? - Даже больше, чем просто культу. Но что гораздо важнее, они известны как хранители древнейшей тайны, что и делает их безмерно могущественными. Софи отказывалась верить своим ушам. Тайный языческий культ? Братство возглавлялось Леонардо да Винчи? Это казалось полным абсурдом. И однако же... Мысленно она вернулась в прошлое, к той ночи, когда десять лет назад застала деда врасплох, стала свидетельницей того, что казалось ей абсолютно неприемлемым. Может, именно это объясняет?.. - Личности и имена ныне здравствующих членов братства строго засекречены, - сказал Лэнгдон. - Но инициалы и изображение цветка, которые вы видели еще ребенком, являются доказательством связи вашего деда с братством. Выходит, поняла Софи, Лэнгдону известно о ее деде куда больше, чем можно было предположить. Этот американец мог бы поведать ей немало интересного, вот только теперь не время. - Я не могу допустить, чтобы они схватили вас, Роберт. Нам так много надо обсудить! Бегите же! Бегите! До Лэнгдона ее голос доносился словно издалека. Он и не думал никуда бежать. Он находился сейчас совсем в другом мире. В мире, где на поверхность всплывали древние тайны. В мире, где из теней выходили давно забытые всеми истории. Он не спеша, точно в замедленной съемке, повернул голову и взглянул туда, где в красноватой подсветке виднелась знаменитая картина. Fleur-de-lis... цветок Лизы... Мона Лиза. Все это как-то связано между собой, сплелось в неслышную симфонию тайны, отголоски которой доносятся сейчас до него. Тайны Приората Сиона и Леонардо да Винчи. В нескольких милях от Лувра, на набережной за Домом инвалидов, вконец растерявшийся водитель грузовика стоял под прицелом автомата и наблюдал за тем, как капитан судебной полиции, взревев от ярости, швырнул кусок туалетного мыла в темные воды Сены. Глава 24 Сайлас, задрав голову, разглядывал египетский обелиск, стоявший в церкви Сен-Сюльпис. Мышцы и нервы были натянуты точно струны, казалось, каждая жилочка в нем пела от возбуждения. Он еще раз осмотрелся по сторонам - убедиться, что один в церкви. А затем опустился на колени перед обелиском, движимый вовсе не религиозным чувством, но простой физической необходимостью. Краеугольный камень спрятан под линией Розы. В основании обелиска церкви Сен-Сюльпис. Стоя на коленях, Сайлас провел рукой по каменным плитам пола. Ни трещинки, ни какого-либо знака, указывающего на то, что плиту можно сдвинуть. И тогда он начал тихонько простукивать пол костяшками пальцев. Простукивал каждую плитку по отдельности, в особенности те, что вплотную примыкали к бронзовой полоске. И вот наконец одна из них откликнулась странным звуком. Там, под плитой, полость! Сайлас улыбнулся. Его жертвы не лгали. Он поднялся с колен и начал осматривать помещение в поисках предмета, с помощью которого можно было бы сдвинуть плиту. Затаившаяся на хорах сестра Сандрин тихонько ахнула и тут же прикрыла рот ладошкой. Худшие ее опасения оправдались. Посетитель выдавал себя не за того, кем являлся в действительности. Этот странный монах из "Опус Деи" пришел в Сен-Сюльпис совсем с другой целью. С секретным заданием. Не у тебя одного есть секреты, подумала она. Сестра Сандрин заведовала не только церковным имуществом. Она была стражем Сен-Сюльпис. Старинные колесики и винтики вновь пришли в движение. Прибытие незнакомца, его возня у обелиска - все это сигнал от братства. Сигнал тревоги. Глава 25 Посольство США в Париже размещалось в компактном комплексе зданий на авеню Габриэль, к северу от Елисейских полей. Эти три акра земли принадлежали Америке, что, в свою очередь, означало, что на всех граждан, оказавшихся на этой земле, распространяются те же законы и подлежат они той же защите, что и граждане, проживающие на территории Соединенных Штатов. Ночная дежурная-оператор была погружена в чтение журнала "Тайм", когда от этого занятия ее отвлек телефонный звонок. - Посольство США, - бросила она в трубку. - Добрый вечер, - человек говорил по-английски с французским акцентом, - мне нужна ваша помощь. - Говоривший старался быть вежливым, но в тоне его явно улавливались командные и раздраженные нотки. - Мне сообщили, что на вашу автоматизированную систему для меня поступил звонок. На имя Лэнгдона. К сожалению, я забыл цифровой код доступа. Эти злосчастные три цифры. Если поможете, буду вам премного благодарен. Девушка-оператор растерялась: - Простите, сэр. Но это послание, должно быть, поступило очень давно. Дело в том, что два года назад ту систему сняли из соображений безопасности. Кроме того, код доступа состоял из пяти цифр. А кто вам сказал, что для вас поступило сообщение? - Так у вас нет автоматизированной системы приема звонков? - Нет, сэр. Любое сообщение теперь записывается в бюро дежурным. Как, вы сказали, ваше имя? Но мужчина уже повесил трубку. Вконец обескураженный Безу Фаш брел по набережной Сены. Он был уверен, что Лэнгдон набирал какой-то местный городской номер, потом назвал код из трех цифр и выслушал запись. Но если Лэнгдон звонил не в посольство, куда, черт побери, он звонил? Тут взгляд Фаша упал на мобильник, и он понял, что ответ в прямом смысле у него в руке. Ведь Лэнгдон пользовался моим телефоном! Фаш нажал несколько клавиш и получил доступ в меню, представлявшее список недавно набранных телефонных номеров. И нашел номер, по которому звонил Лэнгдон. Парижский номер плюс код доступа из трех цифр. 454. Фаш тут же набрал. После нескольких гудков он услышал женский голос. - Bonjour, vous etes bien chez Sophie Neveu, - сообщил ему автоответчик. - Je suis absente pour le moment, mais... У Фаша вся кровь прихлынула к лицу, пока он набирал код доступа - 4... 5... 4. Глава 26 Несмотря на репутацию величайшего в мире произведения искусства, "Мона Лиза" была совсем небольшой картиной, размером тридцать один на двадцать один дюйм, то есть даже меньше репродукций с ее изображением, продававшихся в сувенирном киоске Лувра. Она висела на северо-западной стене за пуленепробиваемым стеклом толщиной два дюйма. Написана она была маслом по дереву, на популярной в те времена среди живописцев доске из тополя, а словно затягивающая полотно туманная дымка свидетельствовала об умении да Винчи пользоваться техникой сфумато, создававшей эффект плавного перехода одной формы в другую. Обосновавшись в Лувре, "Мона Лиза" - или "Джоконда", как называли ее во Франции, - дважды похищалась. Последний раз - в 1911 году, когда она загадочным образом исчезла из "salle impenetrable" <Дословно: "непроницаемый зал", "зал-сейф" (фр.).> Лувра под названием Ле салон карре. Парижане рыдали прямо на улицах и писали письма в газеты, умоляя воров вернуть похищенную картину. Два года спустя "Мону Лизу" обнаружили в гостиничном номере во Флоренции, спрятанную в сундук с двойным дном. Лэнгдон, дав Софи ясно понять, что уходить никуда не собирается, вместе с ней двинулся к картине. "Мона Лиза" находилась ярдах в двадцати, а Софи уже включила фонарик, и тонкий голубоватый луч высвечивал пол впереди. Софи, точно минер с миноискателем, водила лучом, стараясь обнаружить следы люминесцентных чернил. Шагая рядом с ней, Лэнгдон вдруг ощутил волнение - с ним так всегда бывало, когда предстояла встреча с выдающимся произведением искусства. Напрягая зрение, он всматривался сквозь красноватое освещение. Вот слева мелькнул восьмиугольный диван, издали он напоминал одинокий островок среди мерцающей глади паркета. И вот Лэнгдон уже начал различать прямоугольник темного стекла на стене. Он знал, что за этим стеклом в гордом уединении находится самое прославленное живописное полотно в мире. Лэнгдону было известно, что статус "Моны Лизы" как самой величайшей картины в мире не имеет ничего общего с загадочной улыбкой изображенной на ней женщины. Не связан он был и с таинственными интерпретациями, приписываемыми ей искусствоведами разных времен. Все очень просто: "Мона Лиза" стала знаменита потому, что являлась наивысшим достижением Леонардо да Винчи как живописца. Путешествуя, он всегда возил картину с собой. А когда его спрашивали почему, отвечал, что ему трудно расстаться с этим самым возвышенным изображением женской красоты, принадлежавшим его кисти. И все равно многие искусствоведы подозревали, что такая привязанность Леонардо да Винчи объясняется чем-то иным, нежели просто художественным совершенством. В действительности полотно являлось довольно стандартным портретом, исполненным в технике сфумато. И привязанность Леонардо к этому своему творению, как утверждали многие, имела куда более глубокие корни: в слоях краски крылось тайное послание. "Мона Лиза", по мнению ряда искусствоведов, являлась скрытой шуткой художника. Игривые аллюзии, которые вызывало это полотно, описаны во многих книгах по искусству, и тем не менее подавляющее большинство людей были склонны считать главной загадкой улыбку Джоконды. Никакой тайны тут нет, думал Лэнгдон, приближаясь к картине и наблюдая за тем, как на стене все отчетливее вырисовываются очертания полотна. Абсолютно никакой тайны. Не столь давно Лэнгдон объяснял тайну "Моны Лизы" довольно необычным слушателям - группе заключенных в федеральной тюрьме Эссекса. Семинар Лэнгдона был частью программы, разработанной в Гарварде и призванной нести культуру в самые отсталые слои населения, коими считались обитатели тюрем. "Культу