ам алфавита, доктор Фонтан изобрел тактило-визуальную систему. Посредством зонда он передавал в амнеотическую пазуху светящиеся изображения букв, составленных из мерцающих иголок, - их форма таким образом становилась внятной прикасавшимся к ним пальцам. Эти осязаемые буквы через сутки рассасывались. Мадлен, следившая за ходом операции на экране при помощи камеры, направленной прямо в живот, называла букву или буквосочетания, оказавшиеся у них в руках. Быстро разобравшись с гласными и согласными, со строчными и прописными, они освоили чтение через неделю, а затем одним махом и уже без участия матери изучили кириллицу, санскрит, арабскую вязь и иврит. Очень скоро обнаружилось, что Селина для Луи значит больше, чем просто сестра или школьный товарищ, - она была учителем жизни и наставником-руководителем. Даже при явной склонности Селины к естественным наукам - в отличие от Луи, проявлявшего живейший интерес к дисциплинам гуманитарным, - она развивалась так стремительно, что первенствовала во всех сферах познания. Она обожала геологию и ядерную химию, но с неменьшим пылом отдавалась литературе и классической музыке, к которой их приобщила мать, включая каждый вечер соответствующие записи. Объяснив Луи основы нейроэндокринологии, она тут же читала ему вслух какое-нибудь стихотворение Ронсара и узнавала на слух либо трио Брамса, либо симфонию Шостаковича - по первым же тактам. У нее был поистине энциклопедический ум! Она не ленилась постоянно напоминать брату, каким образом произошло их зачатие, особенно упирая на жертвенность трехсот миллионов сперматозоидов, из которых лишь одному удалось в мучительной борьбе достичь яйцеклетки. - Разве не является это, дорогой Луи, свидетельством безжалостного отбора, совершаемого природой во имя сотворения лучших из лучших? Запомни же хорошенько: мы выжили в этой бойне, поскольку мы одни были достойны избрания. Она убедила его не тревожиться по поводу слишком больших размеров мозга, который выступал из головы наподобие полей широкой шляпы. Только заурядным личностям пристало заботиться о внешности. Пусть его разум властно приказывает материи подчиниться, приведя ее в полную покорность и заставляя развиваться безропотно. - Ведь ты же не станешь упиваться мыслью, братец, что тело твое состоит из воды, газа и молекул? Или тем, что благодаря убыстренному сердечному ритму вырабатываешь тестостерон, а я - острадиол? Ведь тебе безразлично, что я девочка, тогда как ты мальчик? - Разумеется, Селина! Для нас это не имеет никакого значения, ибо мы превзошли разделение и вражду полов. Селина просила Луи не поддаваться чувству признательности к родителям - разве заслуживают благодарности мужчина и женщина, которые доставили удовольствие друг другу, совершенно не задумываясь о нас? Отец с матерью - это всего лишь ступеньки; отталкиваясь от них, можно набрать высоту. В особенности же вдалбливала она в голову брату-близнецу понятие их исключительности. Она повторяла вновь и вновь, что им обоим нет равных в мире и что вся Вселенная оцепенеет от изумления, когда они появятся на свет. Уже сейчас им удалось избегнуть двойного проклятия, тяготеющего над смертными в сфере науки, - чрезмерно узкой специализации и поверхностного дилетантизма. Они будут блистать во всех отраслях знания, соединят дух синтеза с духом анализа, охватят взором как детали, так и целое. Вершиной же их жизни станет исследование мозга. Они сделают этот темный континент прозрачным, как алмаз, и тогда сознание проникнет в самые потаенные уголки психики. Короче говоря, это маленькое сообщество было проникнуто обоюдным восхищением, и каждый из них восторгался мудростью другого. Однако главную скрипку в этом дуэте, несомненно, играла Селина. Луи склонял голову перед подавляющим превосходством сестры, но несколько огорчался ее способностью все схватывать на лету и накрепко запоминать. Это наводило его на мысль, что она без труда вырвется вперед, как только родится. А ведь она еще и танцевала! Откуда и каким образом она этому научилась, осталось тайной. Но именно благодаря ей Луи освоил азы бибопа, румбы, вальса. Несмотря на воды плаценты, мешавшие их пируэтам, они кружились, словно две гибкие рыбешки. Нередко, чтобы слегка взбодриться после напряженного труда, они в дьявольском темпе начинали отплясывать рок-н-ролл, и к концу беременности Мадлен Луи умел исполнять не меньше двадцати девяти фигур, в том числе знаменитое па, когда партнершу пропускают между ног, а затем вскидывают себе на плечи. Однако по темпераменту своему он был больше склонен к умозрительным построениям, чем к прыжкам и кульбитам. Высшим наслаждением для него было изучать происхождение и эволюцию великих философских систем. С самого начала он обнаружил безграничное влечение к работам немецкого мыслителя Г.В.Ф. Гегеля - это был как бы его духовный брат, протягивавший ему руку через века и приглашавший вступить в захватывающую дискуссию. Луи сожалел, что у него нет прямого доступа к великим текстам: он отдал бы все на свете, чтобы прочесть "Феноменологию духа" в оригинале, а затем сличить, с карандашом в руке, различные переводы. Впрочем, близнецы решили, что будут сами руководить своим образованием, - слишком много времени они потеряли из-за ошибок. Один из замотанных секретарей перевел на дискету каталог товаров, пересылаемых по почте, а также расписание железнодорожных линий Бретань - Анжу за 1987 год. Из-за оплошности другого им пришлось ознакомиться со следующими брошюрами: "Как победить робость?", "Как питаться, чтобы не толстеть?", "Как ухаживать за кожей рук после хозяйственных дел?". Чтобы пресечь подобные промахи, они стали теперь заказывать по телефону нужные издания. Матери была передана внушительная библиография, где самые необходимые работы были подчеркнуты. Мадлен замешкалась с удовлетворением этой просьбы. Компьютер все чаще зависал и загружался с трудом, а теснота их жилища не позволяла прибегнуть к передаче - прямым путем через пищевод или как-то иначе - настоящих книг, пусть даже и миниатюрного размера. В общем, им смертельно надоело торчать в амниотическом мешке, где они чувствовали себя куклами, надоел этот доктор Фонтан, постоянно шпионивший за ними, подслушивавший их, подстерегавший каждое движение при помощи эндоскопии и томографии! Надоели все эти фотокамеры, ультразвуковые исследования, оптические волны. Извольте уважать частную жизнь, господаМамин живот - это вам не дом из прозрачного стекла. Черт возьми, они, как и любой другой гражданин, обладали правом на неприкосновенность личностиСо всем этим пора было кончать. Неужели нельзя было избавить их от тягостного труда по созреванию плода, даже если бы им пришлось родиться с весом чуть ниже нормы? Но выпустит ли их Мадлен добровольно или надо будет самим пробиваться к свободе? Они желали немедленного появления на свет, чтобы тут же засучить рукава (если так можно выразиться применительно к младенцам) и приняться за работу! 2. РОДИТЬСЯ ИЛИ НЕ РОДИТЬСЯ В начале восьмого месяца Луи и Селина из чистого любопытства попросили ознакомить их с периодикой. Им были зачитаны отрывки из ведущих ежедневных газет мира. Заподозрив розыгрыш, они потребовали настоящую прессу. Мадлен и доктор Фонтан предложили другие издания. Близнецы изумились еще больше. До сих пор их знакомство с окружающей действительностью ограничивалось тем, что они почерпнули из книг. Все просачивалось к ним сквозь пуховое одеяло материнского чрева, словно бы застревая в контрфорсах брюшной полости. Из истории они знали о существовании войн и природных катаклизмов, однако под защитой своего пузыря воспринимали самые страшные бедствия как нечто отвлеченное, словно бы речь шла о далеких галактиках. Но внезапно глаза у них открылись. От первой до последней страницы газеты были заполнены известиями о преступлениях, насилии, войнах и голоде. Быть может, выдался какой-то необыкновенный день? Нет, следующий номер ничем не отличался от предыдущего - каждое утро читатель получал очередную порцию мерзости. Так вот что ожидало их - хаос и террор. И это не считая ядерной и бактериологической угрозы, загрязнения окружающей среды, массовой вырубки лесов. Удрученные, они прекратили свои занятия, отключили наушники, перестали отвечать на вызовы и приказали не беспокоить их ни под каким предлогом. Фонтан и Мадлен не сочли нужным докучать им нотациями, поскольку успели привыкнуть к выходкам близнецов, - у этих маленьких гениев был переменчивый нрав и трудный характер. Однако Луи с Селиной никак не могли оправиться от пережитого шока: они еще только готовились совершить бросок в мир, но им уже была ясна жестокая истина. Их жизнь не будет одним лишь триумфальным шествием - придется столкнуться и с враждебными происками, и с собственной обреченностью на вырождение. При мысли о подстерегающих их опасностях оба содрогались. Луи первым додумался до этой идеи: а что, если не выходить вообще? - Останемся у мамы. К чему идти на бессмысленный риск? Здесь нам ничто не угрожает. - Но, Луи, по истечении девяти месяцев уже невозможно пребывать в матке... - Как-нибудь устроимся! Селина напомнила ему о неизбежных последствиях: они задохнутся ввиду недостатка кислорода, будут страдать от голода, вырастут до такой степени, что разорвут материнское чрево. Луи не сдавался. Чем больше уговаривала его сестра, тем упорнее он сопротивлялся. Никогда в жизни не высунет он даже пальца в эту юдоль скорби. - Не нравится мне существование, которое нам предлагают. Честное слово, меня это совсем не вдохновляет. Правда, правда! Подумай, ведь до нас родилось уже восемьдесят миллиардов человеческих существ! Какая банальность! Все, что могло, уже случилось - зачем затевать это вновь? Наше будущее станет всего лишь тупым повторением прошлого, время выварено и изношено, все ожидающее нас несет на себе печать былых веков и ушедших цивилизаций. Нет, лучше повременить с переездом. Быть может, через годик, если ситуация выправится. Жизнь дается только один раз. Значит, я должен ее поберечь! Селина смотрела на вещи иначе. Хотя прочитанное в прессе ужаснуло ее, она смирилась с тем, что нужно родиться. В ней было слишком много честолюбия, чтобы согласиться на заточение в матке. Множество фундаментальных проблем требовало решения: например, следовало выяснить, что происходило в начальный момент, перед самым запуском Вселенной, а также свести воедино теорию относительности с квантовой механикой. Но подобные предприятия требовали преданной команды сотрудников, необходимых материалов, денег, лабораторий. Если она хотела заявить о себе, обеспечить хоть крупицу славы своему имени, надо было идти в мир. - А коли уж совсем откровенно, - признавалась она Луи, - мне здесь жарковато. Очень большая влажность; мы вынуждены томиться в постоянном муссонном климате. Для размышлений мне нужен холод. И не хочу я этой липовой жизни, этой зависимости, этого сюсюканья над нами. Во имя высоких целей она решилась на грандиозный выход в свет. А Луи, страшась одиночества, умолял ее - хотя и тщетно - не высовывать нос наружу. Приближался великий день. Мадлен и доктор Фонтан со своими ассистентами понятия не имели о разногласиях в маленьком внутриутробном племени. Оба готовились к появлению на свет близнецов как к национальному празднику. Доктор уже пригласил на беспрецедентные роды целый ряд научных светил. Теперь таиться было уже ни к чему - настала пора сделать открытие достоянием гласности и пожать плоды трудов. Это будет признано настоящим подвигом, событием, которое можно сравнить лишь с высадкой первого человека на Луну. Мадлен изнывала от нетерпения поведать о своей хитрости мужу и родителям. Те, без всякого сомнения, простят ее, когда увидят результат. А Освальд сможет посостязаться с младенцами в способности быстро считать в уме. Однако радость ее померкла, когда позвонил Луи. - Здравствуй, малыш, как ты себя чувствуешь? - Благодарю тебя, очень хорошо. Мне нужно с тобой поговорить. - О чем же, малыш? - Во-первых, прекрати называть меня "малышом"! Этими словами пусть пользуются всякие простушки, глупые мамаши-наседки! Я должен сообщить тебе новость, которая, вероятно, тебя огорчит. - Что случилось, мой славный Луи? Ты поссорился с сестренкой? - Мама, мы с Селиной не пререкаемся никогда. Из принципа. Тебе давно бы следовало об этом знать. Я хотел предупредить тебя только об одном - родиться я не собираюсь. Мадлен с нежностью хихикнула. - Ты говоришь глупости. Что ты там задумал? - Мне открылась истина, мама. Я отказываюсь родиться, потому что в мире все скверно, очень скверно, а жизнь полна мерзости и может вызвать только отвращение своим уродством. Я крайне этим огорчен, вот и все. - Ты преувеличиваешь. Жизнь не так уж дурна. Бывают и хорошие моменты! - Только слепцу позволительно проявлять подобный оптимизм! - Да нет же, уверяю тебя. - Приведи мне доводы в пользу рождения. Мадлен, которая всегда находила убежище в крепости общепринятых норм и привычных поступков, растерялась. - Ну, не знаю, скажем, ты сможешь есть три раза в день, принимать теплый душ, крепко спать... - Какая жалкая пропаганда! Ты восхваляешь сон перед тем, кто страшится жизни. - Есть и другие удовольствия, мой котик, и их совсем немало. - В последний раз тебя прошу, чтобы больше не было никаких "котиков"Меня зовут Луи, черт возьми, я тебе не клопик и не цыпленочек, не котик и не зайчик! - Хорошо, Луи, прости меня. Как ты сегодня раздражителен! - Я вовсе не раздражителен, а всего лишь точен! Хорошо, вернемся к нашей дискуссии: готов согласиться с тобой, что бывают минуты удовольствия, однако оплачивать их приходится бесчисленными муками! - Ты рассуждаешь, как старик, хотя еще даже не родился. Ты ничего не знаешь. Опробуй на себе, что такое жизнь, а уж потом суди ее. - Мама, ты сама захотела, чтобы я узнал жизнь в столь раннем возрасте, поэтому пусть тебя не удивляет моя прозорливость. Я знаю только одно средство спастись от всемирного хаоса - отказ от участия в нем. - Мальчик мой, не пора ли прекратить этот детский лепет! - Вот сказанула! Зародыш и должен быть ребячливым... - Ты уже не ребенок. - Ты хочешь сказать, я еще не ребенок. Мадлен начала нервничать. - Не цепляйся к словам. Ты должен, у тебя нет выбора. Приготовься к выходу и жди наших указаний. - Как это, у меня нет выбора? Мама, только свобода и право выбора отличают человека от животных. Это доказано всеми великими мыслителями - Руссо, Кантом, Гегелем. А первая из всех свобод состоит в возможности сказать нет! - Хватит с меня всех этих писак! Сестра знает о твоем капризе? - Не беспокойся, Селина согласна родиться. Она совершенно не отдает себе отчета в том, что делает. - Дай мне переговорить с ней. В беседе теперь принимали участие трое. - Селина, пожалуйста, прикажи брату выйти. Мы не для того пошли на такие расходы, чтобы он все испортил своей прихотью. - Знаю, мама, но Луи упрямится. - Увлеки его за собой. - Я уже пыталась, но он непреклонен. - Надо ему приказать. Заставь его выйти силой. - Мама, я признаю только силу убеждения. Никогда я не заставлю брата поступать против воли. - Решение мое окончательное, - вмешался Луи. - С первого же вздоха жизнь превращается в выживание, и каждая секунда приближает к смерти. Отказываюсь от этого попятного движения. - Прекрати, - гневно отозвалась Мадлен. - Я родилась и умирать пока не собираюсь. Твой отец тоже. - Вам это еще предстоит. Нет, я все взвесил и отказываюсь. В конце концов кто заметит мое отсутствие? По статистике рождается два младенца в секунду. Одним больше, одним меньше, не все ли равно? - Суть дела не в этом, - окончательно разозлилась Мадлен. - Ты был зачат, чтобы родиться, и ты родишься, устраивает тебя это или нет. Если не выйдешь сам, мы вытащим тебя за задницу. - Мама, наш разговор теряет смысл, и я этим очень огорчен. В тебе говорит не голос разума, а уязвленное самолюбие. В подобных условиях я считаю продолжение диалога бесполезным. И Луи с треском повесил трубку. А в палате Мадлен горько рыдала в объятиях доктора Фонтана, подробно пересказывая доводы Луи и возмущаясь упрямством малыша. Она обнаружила в своем ребенке тот самый страх, что парализовал ее собственную волю с раннею детства. Озадаченный врач старался успокоить ее, уверяя, что бунт одного из подопытных никоим образом не ставит под сомнение успех дела. - Вы же знаете, Мадлен, сообразно с законами физиологии Луи вынужден будет подчиниться. Даже если он начнет упираться всеми четырьмя конечностями, воды, хлынувшие из разорванного пузыря, подтолкнут его к выходу, просто выпихнут во внешний мир. В самом крайнем случае мы усыпим его, чтобы сделать кесарево сечение. Если он останется внутри, то впадет в состояние сенсорного голодания - и это в момент, когда мозг его жаждет стимулов для дальнейшего развития. Поверьте мне, никогда не бывало и не будет, чтобы ребенок задержался в чреве матери сверх положенного срока. Не следует настраивать его против нас и будить в нем подозрения. Пусть себе брюзжит. Луи, оскорбленный словами Мадлен, все больше проникался бунтарскими настроениями. Как же он теперь ненавидел жизнь! В самых великих наших свершениях ему чудился запах падали, миазмы гнойных выделений. О, эти мерзостные отверстия на нашем теле, постоянно что-то извергающие из себя и всегда оставляющие следы. Человек сочится отовсюду; тщетны все усилия соблюдать чистоту, ибо промытый орган продолжает благоухать просто в силу исполнения им своих функций. С возрастом организм подводит все чаще и чаще; теряет над собой контроль, неизбежно приходит к самопроизвольным извержениям. При больном желудке кишки забиваются всякой пакостью, которая становится всесильной, - и эта клоака, вырвавшись на поверхность, заливает своими волнами душу. Все дыры подтекают: из носа каплет, изо рта течет слюна, глаза слезятся, уши выделяют воск, а сфинктер угрожает настоящим потопом. И он с наслаждением цитировал Селине изречение, приписываемое Блаженному Августину: "Inter urinam et faeces nascimui" [между мочой и нечистотами рождаемся (лат.)], не уставая повторять: - Только дух может преобразить плоть, все прочее заканчивается тухлятиной. Это дурной мир, Господь, сотворив его, сделал ошибку. Подлинная жизнь бывает до рождения. Он умолял сестру представить, какая судьба ждет их на земле: им предстоит пройти путь от полной младенческой зависимости до старческого маразма, явив в промежутке пример юношеской глупости и тупого высокомерия в зрелые годы. Ни один возраст не имел преимуществ - любое развитие живого существа ведет к грязи и вырождению. Особую его ненависть вызывали младенцы, - быть может, оттого, что сам он был одним из них. Сага о пеленках и распашонках, эпопея подгузников и слюнявчиков - вот единственное, чем могут они гордиться. Несчастные голыши, целиком занятые отправлением своих функций, не способные ни на что, кроме как сосать и срыгивать. В любой момент они могут подавиться каплей молока, при запорах им щекочут задний проход термометром, они бессмысленно плачут, поскольку не умеют артикулировать звуки, тащат в рот все, что ни попадется, - даже палец или карандаш, постоянно пускают слюни, приводят в такое остервенение родителей, кормилицу и соседей, что те мечтают их придушить, рождаются же голубого или синюшного цвета, поскольку попали из теплой матки на холод, плохо спят, страдают от рвоты, плавают в собственных испражнениях; сверх того, рискуют подцепить ветряную оспу или солитера, коклюш или плоскостопие, не говоря о самом худшем, когда их начинает целовать взасос какая-нибудь тетушка или бабка. И все это ради чего? Чтобы тяпнула крыса, укусила громадная собака или отвесила оглушительную оплеуху потерявшая терпение мама. Благодарю покорно! Это просто мошенничество, а вовсе не жизнь! Как случилось, что миллиарды живых существ позволили себя обмануть и что конца этому не видно? Положение людей столь ужасно, что им следовало бы совершить массовое самоубийство! Неужели вы полагаете, что хоть один младенец согласился бы родиться, если бы знал, что его ждет? Луи предпочитал отказаться от всего, нежели платить такую непомерную ценуСелина, как мы сказали, была с ним солидарна только отчасти. Она уже представляла, как сидит за письменным столом, листает научные журналы, как изучает фрагмент иридия, как силой своего ума повергает в смятение величайших мыслителей эпохи, - и ей казалось непонятным навязчивое стремление брата прицепиться к мелочам, сосредоточиться на пустяковых неприятностях. Надо твердо стоять на ногах, говорила она, закалять душу, крепостью уподобиться стали, превратиться в глыбу металла, согнуть жизнь так, как ломают камыш. Препятствия не могут лишить нас свободы, поскольку являются ее необходимым условием. Вслед за знаменитым философом она наставительно повторяла: вы существуете в мире, созданном вами для себя, а не в том, что сотворили для вас другие. Луи восхищался доблестью и благородными идеалами сестры. Однако некий тайный голос твердил, что слушать ее не следует. Пусть его считают мокрой курицей - ему плевать. Никаким усилием воли нельзя изменить порядок вещей: рождение означает первую победу смерти. Наконец пробил час разлуки. Девочку не тронули ни уговоры, ни мольбы. Вот уже несколько дней жилище близнецов содрогалось в конвульсиях. Их трясло со всех сторон, так что невозможно было сосредоточиться. Они поняли, что настал великий момент. Луи и Селина простились с большим волнением - прожив девять месяцев в тесноте, да не в обиде и открыв сообща мир культуры, они, разумеется, привязались друг к другу. Было решено поддерживать связь. Сразу же после рождения Селина приобретет беспроволочный телефон или коротковолновый радиоприемник, чтобы общаться с братом. Селина, впрочем, не сомневалась, что убедит и его когда-нибудь выйти наружу, - тогда она поможет ему при первых шагах к свету, научит избегать опасностей и ловушек. - Прощай, Луи, - сказала Селина, - я иду на риск и соглашаюсь жить. - Прощай, сестренка, береги себя. Возвращайся, если судьба окажется к тебе жестока. Главное же, не забывай, что мы оба - перл творения. Тут близнецов подхватил чудовищный поток, и шейка матки раскрылась навстречу им. Их несло к узкому туннелю. В тот момент, когда водоворот уже начал засасывать Селину, она вдруг оробела и подумала: "Не могу же я вынырнуть совсем голой, мне нужно чем-то прикрыться". Она закричала, но вопли ее заглушил грохот изливающегося наружу водопада. Было мгновение, когда Луи чуть было не последовал за сестрой, но тут же одумался. Он предусмотрел все, чтобы избежать подобного несчастья: таща за собой плаценту, словно парашют, уцепился за складки матки и, повиснув над пропастью, переждал паводок. Мадлен в муках разрешения от бремени почти и не ощутила этот дополнительный толчок. Селина медленно вползала в родовой канал, и на черепную коробку ее давила узость этой трубы; ее тошнило, и она невольно глотала какую-то липкую слизь. Неплохо для начала! Полагаю, сказала она себе, именно это и получило название родового травматизма. Господи, в каком виде предстояло ей появиться - никто не воспримет ее всерьез. Ей следовало уже давно потребовать "грин-кард", чтобы работать в Соединенных Штатах и набрать основных сотрудников уже in utero. A теперь она потеряет уйму времени на решение всех этих проблем. Также надо было получить право бесплатного перелета на всех авиалиниях. И чтобы не забыть, она завязала на пуповине узелок. Поскольку ей не терпелось поразить современников, она твердила про себя формулу, которую собиралась выкрикнуть во всю силу легких, едва окажется на свежем воздухе: (a+b)^2 = a^2 + b^2 + 2ab! Затем она сразу же перейдет к следующей: 1 - cos(x) = x^2/2 при x, стремящемся к нулю. И пока санитарка будет бережно обмывать ее в теплой воде, она вовлечет присутствующих в научную дискуссию о логарифмических и экспоненциальных функциях. Затем с удовольствием разопьет бутылочку шампанского в приятной компании - ибо она предполагала, что рождение станет поводом для небольшого торжества, - утром же немедленно приступит к работе. Лишь бы они не забыли изготовить для нее маленькие телефонные аппаратыВнезапно, когда впереди блеснул луч света, она ощутила провал в памяти - ей не удавалось вспомнить первую теорему Геделя. Не может быть, чтобы это так быстро выскочило из головы, ну же, надо сосредоточиться, первая теорема Ге... первая теорема - кого же? первая - но что? пер... пер... А снаружи в палате для рожениц изнывала в нетерпении многочисленная публика, настроенная на полусерьезный, полунасмешливый лад. Помимо своих сотрудников, Фонтан созвал самых влиятельных персон больницы, весь цвет неонаталогии, а также виднейших представителей медицинской прессы и команду телевизионщиков. Заманил он всех этих важных людей тем, что возвестил о предстоящем рождении нового Аристотеля и нового Эйнштейна - ни больше и ни меньше. Присутствовали и супруги Бартелеми со своим затем Освальдом Кремером, причем первые взирали на все крайне неодобрительно, второй же, хоть и был слегка раздосадован, радовался при мысли, что в ближайшем будущем сможет разделить с малышами свою страсть к цифрам. Он уже высчитал точный вес Луи и Селины с учетом общей массы их матери, которая поправилась на двадцать килограммов. Одетый в смокинг и безупречно выбритый доктор Фонтан появился в сопровождении принаряженной Марты, готовой в любую минуту разрыдаться; зажав между большим и указательным пальцем очки в тонкой черепаховой оправе, он подрагивал от плохо скрываемой гордости. Ему самому было страшно представить ожидавшую его славу, и он одаривал каждого приглашенного ослепительной улыбкой. Здесь собрались коллеги, которые высмеяли его девять месяцев назад, - скоро они будут локти кусать из-за того, что не восприняли идею всерьез. Он ликовал, предвкушая их разочарование. Вооружившись микрофоном, он попросил соблюдать тишину и после краткой вступительной речи принялся комментировать процесс рождения: - Вот, дамы и господа, показалась головка, вы все видите волосики. Мужайтесь, Мадлен, тужьтесь сильнее. Кто будет первым, мальчик или девочка? Вы можете заключать пари, дамы и господа; угадавший получит право первым задать вопрос. Нет желающих? Жаль, я бы поставил на девочку, все знают, как они любопытны. Ну вот, головка прошла. Посмотрите на этот широкий мягкий череп раза в три больше нормальных размеров, жуткая башка, согласен с вами, но это свидетельство громадных интеллектуальных возможностей. Вот и лицо, совсем крошечное под шапкой из нервных соединений и окончаний, вот открывается торс, живот и ноги, так и есть, я выиграл, именно Селина оказала нам честь выйти первой. О, славная малышкаЗатаите дыхание, дамы и господа, дражайшие коллеги, ибо настал долгожданный миг, перед вами - чудо-младенец. Тише, прошу вас, внемлите ребенку, чей интеллектуальный уровень, напоминаю вам, равен уровню дипломированного специалиста. Слушайте же. Все надеялись увидеть восхитительную маленькую фею, волшебницу, которая, поклонившись собранию, воскликнет тоненьким голоском: "Где же программа исследований человеческого генома?" Но вместо этого глазам присутствующих предстал отвратительный мокрый комочек со сморщенным личиком. Испуганное шумом и светом существо смогло пролепетать только: - Х-р-ру, х-р-ру... Для новорожденной "х-р-ру, х-р-ру" было совсем неплохо, но уровню дипломированного специалиста не вполне соответствовало. Доктор Фонтан в замешательстве кашлянул и заговорил вновь: - Здравствуй, Селина, я доктор Фонтан, тот самый, что с полного согласия твоей мамы помог тебе получить образование. Ты никогда меня не видела, но мы частенько болтали с тобой. Мы рады приветствовать тебя среди нас. Поскольку ты уже умеешь читать, писать и считать, я задам тебе крайне простой вопрос, чтобы тебя послушали наши друзья, специально собравшиеся здесь. Селина, пока акушерка обмывает тебя, попробуй изложить нам в нескольких словах закон Архимеда! Селина, полузадохшаяся на воздухе, с багровым морщинистым лицом, с кожей, подернутой зеленоватой пленкой, обросшая шерстью, ибо волосы уже росли у нее даже из ушей, извивалась в конвульсиях, гримасничала и упорно повторяла свое "х-р-ру, х-р-ру". - Селина, прошу тебя быть внимательной. Будь добра, объясни нам закон Архимеда. Сосредоточься. - Х-р-ру, х-р-ру... - Она оробела, дамы и господа, вы должны ее понять - ведь ей никогда не приходилось выступать перед столь многочисленной аудиторией. Всего лишь полчаса назад она барахталась в материнской утробе. Кто не испугался бы на ее месте? Селина, посмотри на меня, я сейчас задам тебе куда более легкий вопрос: какова сумма углов треугольника? - Х-р-ру, х-р-ру... - Нет, нет, сумму углов треугольника, пожалуйста. Прошу вас, ни звука. - Х-р-ру, х-р-ру. - Селина, ты это делаешь нарочно. Сколько будет пятью восемь? - Х-р-ру, х-р-ру. - Селина, это уже не смешно. Начнем с азов: сколько будет дважды два? - Х-р-ру, х-р-ру. - Хватит, Селина! Повторяю: сколько будет дважды два? Смертельно напуганная этим громовым голосом, усиленным благодаря микрофону, Селина громко заревела, а ее огромный мозг, с таким трудом пробившийся наружу, на глазах у зрителей стал опадать, будто проколотая воздушная камера. И вместе с ним таяли все надежды доктора Фонтана. Поскольку девочка продолжала вопить и бесноваться, ее пришлось унести. А ученая публика громогласно негодовала на то, что столь занятых людей оторвали от дел ради пустяка, заманив на этот недостойный маскарад. Некоторые уже потянулись к выходу. - Спокойствие, дамы и господа, спокойствие, - воззвал к ним доктор Фонтан, вытирая лоб платком. - Видимо, послеродовой шок парализовал способности этой малютки. Другой причины быть не может. И вы не станете отрицать, что в этом отчетливом "х-р-ру, х-р-ру" явственно слышится желание высказаться, что это уже вполне внятный лепет? Он бросил быстрый взгляд на Мадлен, лежавшую с широко расставленными и закрепленными на скобах ногами, - та тихонько всхлипывала. Бедная МадленОна согласилась показаться в этой неприличной позе перед чужими людьми, однако получила в награду сокрушительный удар: видела в мечтах, как ее новорожденный младенец немедленно вступит в научную дискуссию о кривой Гаусса или циклах Кондратьева, - а родилась у нее глупая курица, способная только жалобно квохтать. Отец, подойдя ближе, яростно прошипел ей на ухо: - Вот к чему привела твоя беспутная жизнь, ты выставила нас на посмешище. Посмотри, как расстроилась мать. Мы еще с тобой поговорим! Мадлен, мотая головой из стороны в сторону, зарыдала еще пуще. Но туг доктор Фонтан возгласил не слишком уверенным тоном: - Дамы и господа, дорогие коллеги, забудем, прошу вас, этот печальный инцидент. У нас имеется второй близнец. Где же он, негодник? Луи, высунь хоть носик наружу, мы хотим расспросить тебя. Не падайте духом, Мадлен, тужьтесь, помогите малышу выбраться. Я уверен, именно он спасет честь семьи. Лу-и, Лу-и, выходи скорей, мы ждем тебя! И тут из распухшего пупка матери раздался пронзительный тонкий голосок, больше похожий на бульканье воды в ванной: - А ПОШЛИ БЫ ВЫ ВСЕ НА... Можно лишь изумляться, что девятимесячный плод - пусть даже и эрудит - успел усвоить подобные выражения, даже не преодолев врата жизни. Ответственность за это несут, увы, составители словарей, которые имеют мерзкую привычку засорять свои труды ругательствами, инвективами и разнообразными просторечными словечками. Луи знал наизусть все эти вульгарные обороты и твердо намеревался при случае их использовать. Ученая ассамблея буквально оцепенела, и на несколько секунд воцарилась полная тишина. Всем показалось, будто они ослышались. Доктор Фонтан помертвел, но все же проблеял еще раз: - Луи, вылезай, не заставляй нас терять время. Тот же голос с ужасающей отчетливостью повторил: - Пошли вы все, говорят вам. Я-НЕ-ВЫЙ-ДУ. На сей раз Фонтана охватил ужас: молокосос привел свою угрозу в исполнение. Как же он сумел это сделать? Немыслимо с научной точки зренияА титан эмбриологии между тем уже гневно вопрошал его: - Что за шутки, доктор? Вы издеваетесь над нами? - Вы просто шарлатан, - вскричал второй ученый муж. - И вам придется об этом пожалеть, - добавил третий. Яростные протесты вкупе с оскорблениями и грохотом отодвигаемых стульев разорвали тишину палаты. - Беспокоить нас ради банального разрешения от бремени! - восклицал титан. - Но ведь он же говорит, - слабо возразил Фонтан. Его глаза печально посверкивали из-за стекол очков. - Кто это - он? - Луи, маленький братец. - Вы не желаете отказываться от своих фантазий? - взревел очень суровый на вид деятель в галстуке-бабочке. - Кто же говорил, по-вашему? - Искусственный голос с пластинки. - Вовсе нет. Это не мошенничество. Только что к нам обратился младенец мужского пола из чрева мадам Кремер, что само по себе является настоящим чудом. - Вы хотите сказать, - вмешалась одна из журналисток, - что в утробе этой женщины находится доношенный младенец, который может выражать свои мысли, как вы или я? - Да, мадам, и этот младенец умеет изъясняться не только на нашем прекрасном языке, но также владеет в совершенстве английским, немецким, итальянским и русским. По своей квалификации этот младенец не уступит доктору филологических наук. Хотите, я вам докажу? И Фонтан, низко склонившись к животу роженицы, произнес медоточивым тоном: - Луи, мальчик мой, не могли бы вы повторить на других языках те слова, что вырвались у вас в раздражении? Луи, невзирая на свой высокий культурный уровень, уже успел приобрести задатки дурного актера, а потому не заставил себя упрашивать: - Разумеется, доктор: fuck you, va far' enculo, vai tomar no cu, va a tomar рог culo, lech mir am arsch... [бранные выражения (англ., итал., порт., исп., нем.)] - Нельзя ли избавить нас от этих непристойностей? - оборвал его психолог. - Обмануть все равно никого не удастся. Это биологически невозможно. Ребенок начинает осваивать устную речь лишь в возрасте полутора лет. - Я сокрушил этот закон, господа, при помощи своих сотрудников и благодаря усилиям мадам Кремер. Тут доктор Фонтан в нескольких фразах изложил - с явной неохотой, ибо предполагал блеснуть этим рассказом под занавес, - всю историю необыкновенной беременности за последние восемь месяцев, не вдаваясь, впрочем, в детали. По мере того как он говорил, на лицах слушателей недоверие сменялось любопытством, а потом и завистью - все они начали по одному занимать свои места. Ибо сами эти сатрапы от хирургии, пророки от педиатрии и от акушерства осмеливались мечтать лишь о том, чтобы сокрушить законы размножения посредством всевозможных манипуляций с генами и хромосомами. - В таком случае, почему малыш не рождается? - осведомился нейробиолог. - В этом-то вся проблема. Месяц назад Луи, начитавшись впервые в жизни газет, предупредил нас, то есть меня и мать, что не желает появляться на свет. В качестве довода он привел злокозненность людей, равно как эфемерность человеческого существования. Признаюсь, мы тогда не слишком серьезно отнеслись к этому. - Ах, сволочная малявка, - сказал педиатр. - Где же такое слыхано, чтобы младенец сам решал, родиться ему или не родиться? - А его эдипов комплекс? - пролаяла дама-психоаналитик. - Какое участие сможет он принять в эдиповом треугольнике, если затаится в утробе матери? И вот накопившиеся досада и раздражение обратились против строптивого плода. Следовало обуздать эту ничтожную личинку, выдавить ее из норы. Суровые клиницисты и важные профессора преобразились вдруг в охотников, в свору гончих. Сгорая от стыда, Марта тянула брата за рукав, чтобы обратиться вместе с ним в бегство. Фонтан грубо оттолкнул ее - упрямец Луи, несомненно, отступит перед этим массовым натиском. Мадлен, протяжно застонав, взмолилась: - О, пусть он уходит, пусть убирается, я больше не могу... Ободренный всеобщим негодованием, Фонтан вооружился мегафоном и принялся вопить во все отверстия на теле роженицы: - Луи, сдавайся, ты окружен, у тебя нет ни малейшего шанса. Поднялся невообразимый гвалт. В едином порыве все лекари и повитухи, сплотившись, двинулись на штурм беременной женщины, крича во все горло: - Выходи, мерзавец, если ты мужчина! Светила медицины походили в этот момент на индейцев, исполняющих боевой танец. Вперед, смелее, пробьемся сквозь требуху, извлечем мятежника наружу! Быстрее, инструменты, щипцы, обезболивающее, вот так, хорошо, и не давать ему пощады, а сверх того заковать в наручники и надеть смирительную рубашку. Подать скорее газовую трубку, будем выкуривать его. И выдающиеся специалисты уже облачались в халаты, надевали резиновые перчатки, закрывали рот марлевой повязкой, вооружались кто скальпелем, кто жгутом, кто зажимами, пилами и кусачками, доставали шприцы и отмеряли дозу для анестезии. - Тихо, - крикнул Луи своим скрипучим голосом, идущим из глубины, - тихо! Он изрядно перетрусил, но решил не сдаваться. - Если вы хоть что-то попытаетесь предпринять, я вырву все, что у меня под руками, слышите? Так обрывают провода на телефонной станции. Я разметаю все внутренние органы, проткну вены, вскрою кишки, искромсаю печень. Он уже ухватил своими ручонками мочевой пузырь, двенадцатиперстную кишку, почку - и теперь сильно сдавил их. Мадлен завопила от боли так, словно крыса вгрызалась в нее изнутри. Обступившая ее толпа мясников с ножами подалась назад. - Не надо ничего делать, - пролепетала она, - он убьет меня, я знаю. Он готов на все. О, Луи, отпусти меня, уйди, умоляю тебя, очисти помещение! - Презренный бандит, насильник! - вскричали доктора хором. Их клинки со свистом рассекали воздух в нетерпеливом желании взрезать этот округлый живот. Гомон стоял такой, что прохожим на улице показалось, будто в больнице начался бунт. Но пришлось смириться с очевидностью - нельзя было добиться рождения ребенка, не подвергая опасности жизнь матери. Врачи разоружились и стали обсуждать создавшееся положение. Прежде всего следовало выиграть время, чтобы захватить младенца врасплох. Посовещавшись с коллегами, Фонтан вновь поднес ко рту мегафон: - Луи, мы предлагаем тебе компромисс: ты выходишь, как положено, а мы поместим тебя в кювету, где тебе будет так же тепло и удобно, как в материнском чреве! - Знаю я, чего стоят подобные обещания, bullshit [дерьмо (англ.)] , как говорят американцы. Не пытайтесь надуть меня, вы, Диафуарус [имя персонажа комедии Мольера "Мнимый больной", ставшее во Франции нарицательным для врача-невежды] несчастный. Чтобы не было никаких болеутоляющих, снотворных, успокоительных. При малейших признаках аномальной вялости я разорву здесь все. Оскорбления всегда трудно переносить, а уж от девятимесячного младенца тем более - он посмел обозвать Диафуарусом главного врача больницы, выдающегося специалиста! Фонтан выразил общие чувства, завопив в мегафон: - Мы до тебя еще доберемся, сукин сын, мы с тебя шкуру спустим, я лично этим займусь. - Вы теряете лицо, доктор Фонтан, равно как и время. И