Чарлз Буковски. Женщины --------------------------------------------------------------- Перевел М. Немцов a publishing in tongues publication 1996 charles bukowski women (c) 1978 by Charles Bukowski (c) М. Немцов, перевод, 1994 Чарльз Буковски в "Лавке языков" Ў http://www.vladivostok.com/Speaking_In_Tongues/charles.htm --------------------------------------------------------------- Этот роман - художественное произведение, и ни один персонаж не призван намеренно изображать реальное лицо или сочетание реальных лиц, живых или же мертвых. Сколько хороших мужиков оказалось под мостом из-за бабы. - Генри Чинаски 1 Мне уже стукнуло 50, и с женщиной в постели я не был четыре года. Друзей-женщин у меня не водилось. Я смотрел на женщин всякий раз, когда проходил мимо на улицах или в других местах, но смотрел без желанья и с ощущением тщетности. Дрочил я регулярно, но сама мысль завести отношения с женщиной - даже на не-сексуальной основе - была выше моего воображения. У меня была дочь 6 лет, внебрачная. Она жила с матерью, а я платил алименты. Я был женат много лет назад, когда мне было 35. Тот брак длился два с половиной года. Моя жена со мной разошлась. Влюблен я был всего один раз. Она умерла от острого алкоголизма. Умерла в 48, а мне было 38. Жена была на 12 лет моложе меня. Я полагаю, сейчас она тоже уже умерла, хотя не уверен. 6 лет после развода она писала мне длинные письма к каждому Рождеству. Я ни разу не ответил... Я не уверен, когда впервые увидел Лидию Вэнс. Лет 6 назад, наверное, я только-только бросил службу на почте, где просидел двенадцать лет, и пытался стать писателем. Я пребывал в ужасе и пил больше, чем обычно. Пробовал писать первый роман. Каждую ночь, за работой, я выпивал пинту виски и две полудюжины пива. Курил дешевые сигары, печатал, пил и слушал по радио классическую музыку до зари. Я поставил себе целью десять страниц в ночь, но всегда узнавал только на следующий день, сколько написал на самом деле. Обычно я поднимался утром, блевал, потом выходил в переднюю комнату и смотрел на тахту - сколько страниц. Свою десятку я всегда превышал. Иногда там лежало 17, 18, 23, 25 страниц. Конечно, работу каждой ночи нужно было либо чистить, либо выбрасывать. На первый роман у меня ушла двадцать одна ночь. Хозяева двора, где я тогда обитал, сами жившие на задворках, считали меня сумасшедшим. Каждое утро, когда я просыпался, на крыльце у меня стоял большой коричневый бумажный пакет. Содержимое менялось, но обычно внутри лежали помидоры, редис, апельсины, зеленый лучок, банки супа, красный лук. Время от времени по ночам я пил с хозяевами пиво, часов до 4-5 утра. Старик отрубался, а старуха и я держались обычно за руки, и иногда я ее целовал. В дверях всегда припечатывал ей по-настоящему. Она была ужасно морщиниста, но что ж тут поделаешь. Она была католичкой и выглядела очень славно, когда надевала розовую шляпку и воскресным утром отправлялась в церковь. Я думаю, что познакомился с Лидией Вэнс на своем первом поэтическом чтении. Оно проходило в книжном магазине на Кенмор-Авеню - в Подъемном Мосту. Опять-таки, я был в ужасе. Надменен, но в ужасе. Когда я вошел, оставались только стоячие места. Перед Питером, заправлявшим той лавочкой и жившим с черной девчонкой, лежала куча налички. - Вот говно же, - сказал он мне, - если б я всегда мог их сюда так напихивать, мне б еще раз на Индию хватило. Я вошел, и они зааплодировали. Если говорить о поэтических чтениях, то мне предстояло порвать себе целку. Я читал 30 минут, потом попросил перерыв. Я еще был трезв и чувствовал, как на меня из темноты пристально смотрят глаза. Подошли поговорить несколько человек. Затем, во время затишья, подошла Лидия Вэнс. Я сидел за столом и пил пиво. Она возложила обе руки на края стола, нагнулась и посмотрела на меня. У нее были длинные коричневые волосы приличной длины, выдающийся нос, а один глаз не совсем сочетался с другим. Но от нее исходила жизненная сила - ее нельзя было игнорировать. Я чувствовал, как между нами побежали вибрации. Некоторые - замороченные и нехорошие, но вс. равно они были. Она посмотрела на меня, я посмотрел на нее в ответ. На Лидии Вэнс была замшевая ковбойская куртка с бахромой на вороте. Груди у нее были ничего. Я сказал ей: - Мне бы хотелось содрать с вашей куртки бахрому - с этого мы могли бы начать. Лидия отошла. Не сработало. Никогда не знаю, что говорить дамам. Ну и корма же у нее. Я наблюдал за этой прекрасной кормой, когда Лидия отходила. Зад джинсов обнимал ее, и я следил за ней, пока она отчаливала. Я закончил вторую половину чтений и забыл о Лидии, как забывал обо всех женщинах, которых обгонял на тротуарах. Забрал свои деньги, подписал несколько салфеток, несколько клочков бумаги, потом поехал назад, домой. Я по-прежнему работал каждую ночь над первым романом. До 6.18 вечера писать я никогда не садился. Именно в то время я отмечался на проходной своего крыла терминала на почтамте. А они заявились в 6: Питер с Лидией Вэнс. Я открыл дверь. Питер сказал: - Смотри, Генри, смотри, что я тебе привез! Лидия запрыгнула на кофейный столик. Джинсы сидели на ней еще туже. Она мотала длинными коричневыми волосами из стороны в сторону. Она была безумна; она была дивна. Впервые я рассмотрел возможность того, чтобы действительно заняться с ней любовью. Она начала читать стихи. Свои. Это было очень плохо. Питер пытался остановить ее: - Нет! Нет! Никаких рифм в доме Генри Чинаски! - Да пусть читает, Питер! Я хотел поглядеть на ее ягодицы. Она расхаживала взад-вперед по старенькому кофейному столику. Затем пустилась в пляс. Она размахивала руками. Поэзия была ужасна, тело и безумие - отнюдь. Лидия спрыгнула. - Как тебе понравилось, Генри? - Что? - Поэзия. - С трудом. Лидия замерла со своими листиками стихов в руке. Питер облапал ее. - Давай поебемся, - сказал он ей. - Кончай, давай поебемся! Она его оттолкнула. - Ладно, - сказал Питер. - Тогда я уезжаю. - Ну и вали. У меня своя машина, - ответила Лидия. - Я к себе и сама доберусь. Питер подбежал к двери, остановился и обернулся: - Ладно, Чинаски! Не забывай, что я тебе привез! Он хлопнул дверью и был таков. Лидия присела на тахту, поближе к двери. Я сел примерно в футе и посмотрел на нее. Выглядела она великолепно. Я боялся. Я протянул руку и коснулся ее длинных волос. Они были волшебны. Я отдернул руку. - И все эти волосы в самом деле твои? - спросил я. Я знал, что так оно и есть. - Да, - ответила она, - мои. Я взялся рукой за ее подбородок и очень неумело попробовал повернуть ее голову к своей. Я никогда не уверен в таких ситуациях, как эта. Я слегка поцеловал ее. Лидия подскочила: - Мне надо идти. Я плачу няньке. - Послушай, - сказал я, - останься. Заплачу я. Останься на немного. - Нет, не могу, - ответила она. - Идти надо. Она пошла к дверям, я следом. Открыла дверь. Потом обернулась. Я потянулся к ней еще один, последний раз. Она подняла лицо и выделила мне крохотный поцелуй. Затем отстранилась и вложила мне в руку какие-то отпечатанные на машинке листки. Дверь закрылась. Я сел на кушетку с бумагами в руке и стал слушать, как заводится ее машина. Стихи были скреплены вместе, откопированы и назывались Еiiii. Я прочел несколько. Интересны, полны юмора и половой чувственности, но плохо написаны. Авторы - сама Лидия и три ее сестры, все вместе - такие задорные, такие храбрые, такие сексуальные. Я отбросил листики и распечатал пинту виски. Снаружи было темно. Радио играло, в основном, Моцарта, Брамса и Б. 2 Через день или около того по почте пришло стихотворение от Лидии. Оно было длинным и начиналось так: Выходи, старый тролль, Выходи из своей темной норы, старый тролль, Выходи на солнышко с нами и Позволь нам вплести маргаритки тебе в волосы... Дальше поэма рассказывала мне, как хорошо будет танцевать в полях с нимфообразными женскими существами, которые принесут мне радость и истинное знание. Я убрал письмо в ящик комода. На следующее утро меня разбудил стук в стеклянную панель входной двери. На часах было 10:30. - Уходите, - сказал я. - Это Лидия. - Ладно. Минутку. Я надел рубашку, какие-то штаны и открыл дверь. Потом сбегал в ванную и проблевался. Попробовал почистить зубы, но только блеванул еще раз: от сладости зубной пасты вывернуло желудок. Я вышел. - Ты болеешь, - сказала Лидия. - Мне уйти? - О, нет, я в порядке. Я всегда так просыпаюсь. Лидия выглядела хорошо. Сквозь шторы просачивался свет и сиял на ней. Она держала в руке апельсин и подбрасывала его. Апельсин вращался в солнечном свете утра. - Я не могу остаться, - сказала она, - но я хочу тебя кое о чем спросить. - Давай. - Я скульптор. Я хочу вылепить твою голову. - Ладно. - Надо будет прийти ко мне. Студии у меня нет. Придется делать у меня дома. Ты ведь не будешь из-за этого нервничать, правда? - Не буду. Я записал ее адрес и как добраться. - Постарайся подъехать часам к одиннадцати. После обеда дети из школы приходят, и это отвлекает. - Буду в одиннадцать, - пообещал я. Я сидел напротив Лидии в обеденном уголке. Между нами лежал крупный ком глины. Она начала задавать вопросы. - Твои родители еще живы? - Нет. - Тебе нравится Лос-Анжелес? - Мой любимый город. - Почему ты так пишешь о женщинах? - Как - так? - Сам знаешь. - Нет, не знаю. - Ну, я думаю, стыдно человеку, который пишет так, как ты, просто ни черта не знать о женщинах. Я ничего не ответил. - Черт возьми! Куда Лиза задевала...? - Она стала шарить по комнате. - Ох мне эти девчонки, вечно убегают с маминым инструментом! Нашелся другой. - Приспособим вот этот. Посиди спокойно теперь, расслабься, но не шевелись. Я сидел к ней лицом. Она работала над комом глины какой-то деревянной штукой с проволочной петлей на конце. То и дело она взмахивала ею в мою сторону из-за кома. Я наблюдал за ней. Глаза ее смотрели на меня. Большие, темно-карие. Даже ее плохой глаз - тот, что не совсем подходил к другому - выглядел здЛрово. Я тоже смотрел на нее. Лидия работала. Шло время. Я был в трансе. Потом она сказала: - Как насчет прерваться? Пива хочешь? - Прекрасно. Да. Когда она направилась к холодильнику, я пошел следом. Она вытащила бутылку и захлопнула дверцу. Стоило ей повернуться, как я схватил ее за талию и притянул к себе. Я прильнул к ней ртом и телом. Она держала бутылку с пивом на вытянутой руке, отставив ее в сторону. Я поцеловал ее. Потом поцеловал еще раз. Лидия оттолкнула меня. - Ладно, - сказала она, - хватит. Работать пора. Мы снова сели, я допивал пиво, Лидия курила сигарету, а глина лежала между нами. Звякнул дверной звонок. Лидия поднялась. Там стояла толстая тетка с неистовыми, умоляющими глазами. - Это моя сестра, Глендолина. - Здрасьте. Глендолина подтащила стул и заговорила. Говорить она могла. Она б говорила, если б даже стала сфинксом, если б даже стала камнем, она бы говорила. Я просто не знал, когда она устанет и уйдет. Даже когда я перестал слушать, похоже было, что тебя избивают крохотными шариками от пинг-понга. Глендолина не имела ни представления о времени, ни малейшего понятия о том, что, быть может, помешала нам. Она все говорила и говорила. - Послушайте, - сказал я наконец, - когда вы уйдете? И тут начался сестринский спектакль. Они заговорили между собой. Обе стояли, размахивая руками друг у друга перед носом. Голоса набирали пронзительности. Они грозили друг другу физическими увечьями. Напоследок - когда уже замаячил конец света - Глендолина совершила гигантский изгиб торсом, выбросилась в дверной проем сквозь оглушительно хлопнувшую летнюю дверь - и пропала из виду. Но мы по-прежнему слышали ее, заведенную и стенавшую, до самой ее квартиры в глубине двора. Мы с Лидией вернулись в обеденный уголок и сели. Она взялась за инструмент. Ее глаза заглянули в мои. 3 Однажды утром, несколько дней спустя, я вошел к Лидии во двор, когда сама она появилась из переулка. Она сидела у своей подруги Тины, жившей в многоквартирном доме на углу. Выглядела она в то утро электрически, почти как в первый раз, когда пришла ко мне с апельсином. - Уууу, - сказала она, - у тебя новая рубашка! Так оно и было. Я купил себе рубашку, потому что думал о ней, о том, как увижу ее. Я знал, что она это знает и посмеивается надо мною, но не возражал. Лидия отперла дверь, и мы зашли внутрь. Глина сидела в центре стола в обеденном уголке под влажной тряпкой. Она стянула ткань. - Что скажешь? Лидия меня не пощадила. И шрамы были, и нос алкаша, и обезьянья пасть, и сощуренные до щелочек глаза - и тупая довольная ухмылка тоже была на месте, ухмылка счастливца, смешного, ощутившего свою удачу и еще не понявшего, за что. Ей 30, мне - за 50. Наплевать. - Да, - сказал я, - здЛрово ты меня. Мне нравится. Но похоже, ты ее почти закончила. Мне будет тоскливо, когда ты все сделаешь. У нас с тобой было несколько великолепных дней и утр. - Это помешало твоей работе? - Нет, я пишу, только когда стемнеет. Днем никогда не могу писать. Лидия взяла свой отделочный инструмент и посмотрела на меня: - Не волнуйся. Мне еще много. Я хочу, чтобы на этот раз все получилось, как надо. В первом перерыве она достала из холодильника пинту виски. - А-а, - сказал я. - Сколько? - спросила она, показывая на высокий стакан для воды. - Напополам. Она смешала, и я сразу же выпил. - Я слыхала о тебе, - сказала она. - Что, например? - Как ты скидываешь мужиков со своего парадного крыльца. И бьешь своих женщин. - Бью своих женщин? - Да, мне кто-то говорил. Я схватил Лидию, и мы провалились в самый долгий поцелуй за вс это время. Я прижал ее к краю раковины и начал тереться об нее членом. Она оттолкнула меня, но я снова поймал ее на середине кухни. Рука Лидии схватила мою и втолкнула ее за пояс джинсов в трусики. Кончиком пальца я нащупал маковку ее пизды. Она была влажной. Продолжая целовать ее, я пробирался пальцем поглубже. Потом вытащил руку, оторвался от нее, дотянулся до пинты и налил еще. Снова сел за кухонный столик, а Лидия обогнула его с другой стороны, тоже села и посмотрела на меня. Затем опять начала работать с глиной. Я медленно тянул виски. - Слушай, - сказал я. - Я знаю, в чем твоя трагедия. - Что? - Я знаю, в чем твоя трагедия. - Что ты имеешь в виду? - Ладно, - ответил я. - Забудь. - Я хочу знать. - Я не хочу оскорблять твои чувства. - Но я хочу знать, о чем это ты, к чертовой матери. - Ладно, если нальешь еще, скажу. - Хорошо. - Лидия взяла пустой стакан и налила половину виски и половину воды. Я снова все выпил. - Ну? - спросила она. - Черт, да ты сама знаешь. - Что знаю? - У тебя большая пизда. - Что? - Это не редкость. У тебя двое детей. Лидия сидела, молча ковыряя глину. Затем отложила инструмент. Отошла в угол кухни рядом с черным ходом. Я смотрел, как она наклоняется и стаскивает сапоги. Потом стянула джинсы и трусики. Пизда ее была там, смотрела прямо на меня. - Ладно, подонок, - сказала она. - Сейчас я тебе покажу, что ты ошибся. Я снял ботинки, штаны и трусы, встал на колени на линолеум, а потом опустился на нее, вытянувшись. Начал целовать. Отвердел я быстро и почувствовал, как проникаю внутрь. Я начал толчки... один, два, три.... В переднюю дверь постучали. Детский стук - крохотные кулачки, яростные, настойчивые. Лидия быстро спихнула меня. - Это Лиза! Она не ходила сегодня в школу! Она была у.... - Лидия вскочила и принялась натягивать одежду. - Одевайся! - приказала она мне. Я оделся, как мог, быстро. Лидия подошла к двери - там стояла ее пятилетняя дочь: - МАМА! МАМА! Я порезала пальчик! Я забрел в переднюю комнату. Лидия посадила Лизу себе на колени. - Уууу, дай Мамочке посмотреть. Уууу, дай Мамочке поцеловать тебе пальчик. Мамочка сейчас его вылечит! - МАМА, больно! Я взглянул на порез. Тот был почти невидим. - Слушай, - сказал я, наконец, Лидии, - увидимся завтра. - Мне жаль, - ответила она. - Я знаю. Лиза подняла на меня глаза, слезы вс капали и капали. - Лиза не даст никому Мамочку в обиду, - сказала Лидия. Я открыл дверь, закрыл дверь и пошел к своему меркурию-комете 1962 года. 4 В то время я редактировал небольшой журнальчик, Слабительный Подход. У меня имелось два со-редактора, и мы считали, что печатаем лучших поэтов своего времени. А также кое-кого из иных. Одним из редакторов был недоразвитый студент-недоучка Кеннет Маллох 6-с-лишним футов росту (черный), которого содержала частично его мать, а частично - сестра. Другим был Сэмми Левинсон (еврей), 27 лет, живший с родителями, которые его и кормили. Листы уже отпечатали. Теперь предстояло сброшюровать их и скрепить с обложками. - Ты вот что сделаешь, - сказал Сэмми. - Ты устроишь брошюровочную пьянку. Будешь подавать напитки и немного трпа, а они пускай работают. - Ненавижу пьянки, - сказал я. - Приглашать буду я, - сказал Сэмми. - Хорошо, - согласился я и пригласил Лидию. В вечер пьянки Сэмми приехал с уже сброшюрованным журналом. Он был парнем нервного склада, у него подергивалась голова, и он не мог дождаться, чтоб увидеть собственные стихи напечатанными. Он сброшюровал Слабительный Подход сам, а потом присобачил обложки. Кеннета Маллоха нигде не нашли: вероятно, он либо сидел в тюрьме, либо его уже комиссовали. Собрался народ. Я знал очень немногих. Я пошел к домохозяйке на задний двор. Та открыла мне дверь. - У меня большая гулянка, миссис О'Киф. Я хочу, чтобы вы с мужем тоже пришли. Много пива, претцелей и чипсов. - Ох, Господи, нет! - В чем дело? - Я видела, что за люди туда заходят! Такие бороды, и все эти волосья, и вс это тряпье дранозадое! Браслеты, бусы... да они похожи на банду коммунистов! Как ты только таких людей терпишь? - Я тоже этих людей терпеть не могу, миссис О'Киф. Мы просто пьем пиво и разговариваем. Это ничего не значит. - За ними глаз да глаз нужен. Они из тех, что трубы воруют. Она закрыла дверь. Лидия приехала поздно. Вошла в двери, как актриса. Первым делом я заметил на ней большую ковбойскую шляпу с лавандовым перышком, приколотым сбоку. Не сказав мне ни слова, она немедленно подсела к молодому продавцу из книжного магазина и завязала с ним интенсивную беседу. Я начал пить по-тяжелой, и из моего разговора испарились энергия и юмор. Продавец был парень ничего, пытался стать писателем. Его звали Рэнди Эванс, но он слишком глубоко влез в Кафку, чтобы добиться хоть какой-то литературной ясности. Мы считали, что лучше его в Слабительном Подходе печатать, чем обижать - к тому же, журнал можно было распространять через его магазин. Я допил пиво и немного побродил вокруг. Вышел на заднее крыльцо, сел на приступок в переулке и стал смотреть, как большой черный кот пытается проникнуть в мусорный бак. Я подошел к нему. Но стоило мне приблизиться, как он спрыгнул с бака. Остановился в 3-4 футах, наблюдая за мной. Я снял с мусорного бака крышку. Вонь поднялась ужасающая. Я срыгнул в бак, уронив крышку на мостовую. Кошак подпрыгнул и встал всеми четырьмя лапами на край бака. Помедлил, а потом, яркий под полумесяцем, нырнул внутрь с головой. Лидия все еще разговаривала с Рэнди, и я заметил, как под столом одна ее нога касается рэндиной. Я открыл себе еще одно пиво. Сэмми смешил толпу. У меня это получалось немного лучше, когда хотелось рассмешить народ, но в тот вечер я был не в настроении. 15 или 16 мужиков и всего две тетки - Лидия и Эйприл. Эйприл была жирной и сидела на диете. Она растянулась на полу. Примерно через полчаса она поднялась и свалила с Карлом, перегоревшим наспидованным маньяком. Поэтому осталось человек 15-16 мужиков и Лидия. На кухне я нашел пинту скотча, вытащил ее с собой на заднее крыльцо и то и дело прикладывался. По ходу ночи мужики начали постепенно отваливать. Ушел даже Рэнди Эванс. Остались, наконец, только Сэмми, Лидия и я. Лидия разговаривала с Сэмми. Сэмми говорил что-то смешное. Я заставил себя рассмеяться. Затем он сказал, что ему надо идти. - Не уходи, пожалуйста, Сэмми, - попросила Лидия. - Пускай идет парень, - отозвался я. - Ага, мне пора, - сказал Сэмми. После его ухода Лидия наехала: - Вовсе не нужно было его выгонять. Сэмми смешной, Сэмми по-настоящему смешной. Ты его обидел. - Но я хочу поговорить с тобой наедине, Лидия. - Мне нравятся твои друзья. У меня не получается так встречать столько разных людей, как у тебя. Мне нравятся люди! - Мне - нет. - Я знаю, что тебе - нет. Но мне нравятся. Люди приходят увидеть тебя. Может, если б они не приходили тебя увидеть, они бы больше тебе нравились. - Нет, чем меньше я их вижу, тем больше они мне нравятся. - Ты обидел Сэмми. - Хрен там, он пошел домой, к своей мамочке. - Ты ревнуешь, в тебе нет уверенности. Ты думаешь, я хочу лечь в постель с каждым мужчиной, с которым разговариваю. - Нет, не думаю. Слушай, как насчет немного выпить? Я встал и смешал ей один. Лидия зажгла длинную сигарету и отпила из своего стакана. - Ты отлично выглядишь в этой шляпе, - сказал я. - Это лиловое перышко - нечто. - Это шляпа моего отца. - А он ее не хватится? - Он умер. Я перетянул Лидию к тахте и взасос поцеловал. Она рассказала мне об отце. Тот умер и оставил всем 4 сестрам немного денег. Это позволило им встать на ноги, а Лидии - развестись с мужем. Еще она рассказала, как у нее было что-то вроде срыва, и она провела некоторое время в психушке. Я поцеловал ее еще. - Слушай, - сказал я, - давай приляжем. Я устал. К моему удивлению, она пошла за мной в спальню. Я растянулся на кровати и почувствовал, как она села рядом. Потом закрыл глаза и определил, что она стягивает сапоги. Я услышал, как один сапог ударился о пол, за ним - другой. Я начал лежа раздеваться, дотянулся и вырубил верхний свет. Потом разделся до конца. Мы поцеловались еще немного. - У тебя сколько уже женщины не было? - Четыре года. - Четыре года? - Да. - Я думаю, ты заслужил немного любви, - сказала она. - Мне про тебя сон приснился. Я открыла твою грудь, как шкафчик, там были дверцы, и когда я их распахнула, то увидела, что у тебя внутри много всяких пушистых штуковин - плюшевых медвежат, крохотных мохнатых зверюшек: такие мягкие, что потискать хочется. А потом мне приснился другой человек. Он подошел и дал какие-то куски бумаги. Он был писателем. Я эти куски взяла и посмотрела на них. И у кусков бумаги был рак. У его почерка был рак. Я слушаюсь своих снов. Ты заслужил немного любви. Мы снова поцеловались. - Слушай, - сказала она, - только когда засунешь в меня эту штуку, вытащи сразу перед тем, как кончить. Ладно? - Я понимаю. Я влез на нее. Это было хорошо. Тут что-то происходило, что-то подлинное, причем с девушкой на 20 лет моложе меня и, в конце концов, на самом деле красивой. Я сделал где-то 10 толчков - и кончил в нее. Она подскочила. - Ты сукин сын! Ты кончил у меня внутри! - Лидия, просто уже так давно... было так хорошо... я ничего не мог сделать. Оно ко мне подкралось! Христом-Богом клянусь, я ничего поделать не мог. Она убежала в ванную и пустила в ванну воду. Стоя перед зеркалом, она пропускала свои длинные коричневые волосы сквозь щетку. Она была поистине прекрасна. - Ты сукин сын! Боже, какой тупой студенческий трюк. Это говно студенческое! И хуже времени ты выбрать не мог! Значит, мы теперь сожители! Мы сожители теперь! Я придвинулся к ней в ванной: - Лидия, я люблю тебя. - Пошел от меня к чертовой матери! Она вытолкнула меня наружу, закрыла дверь, и я остался в прихожей слушать, как набегает в ванну вода. 5 Я не видел Лидию пару дней, хотя удалось позвонить ей за это время раз 6-7. Потом наступили выходные. Ее бывший муж, Джеральд, на выходные всегда забирал детей. Я подъехал к ее двору в ту субботу около 11 утра и постучался. Она была в узких джинсах, сапогах, оранжевой блузке. Ее карие глаза казались темнее обычного, и на солнце, когда она открыла мне дверь, я заметил естественную рыжину в ее темных волосах. Поразительно. Она позволила себя поцеловать, заперла за нами дверь, и мы пошли к моей машине. Мы выбрали пляж - не купаться, стояла середина зимы, - а просто чем-нибудь заняться. Мы поехали. Мне было хорошо от того, что Лидия - в машине со мной. - Ну и пьянка же была, - сказала она. - И вы называете это брошюровочной вечеринкой? Да это прямо какая-то брюхатовочная вечеринка была, во какая. Ебля сплошная! Я вел машину одной рукой, а другую оставил на внутренней стороне ее бедра. Я ничего не мог с собой сделать. Лидия, казалось, не замечала. Пока мы ехали, моя рука вползла ей между ног. Она продолжала говорить. Как вдруг сказала: - Убери руку. Это моя пизда! - Извини, - ответил я. Никто из нас не произнес ни слова, пока не доехали до стоянки на пляже в Венеции. - Хочешь бутерброда с кокой или чего-нибудь еще? - спросил я. - Давай, - ответила она. Мы зашли в маленькую еврейскую закусочную взять еды и потащили вс на поросший травой бугорок, откуда хорошо смотрелось море. У нас были бутерброды, соленые огурчики, чипсы и газировка. На пляже почти никто не сидел, и еда была прекрасна и вкусна. Лидия не разговаривала. Я поразился, насколько быстро она ела. Она вгрызалась в свой бутерброд с дикостью, делала огромные глотки колы, съела пол-огурца одним махом и потянулась за горстью картофельных чипсов. Я же, напротив, - едок очень неторопливый. Страсть, подумал я, в ней есть страсть. - Как бутерброд? - спросил я. - Ничего. Я проголодалась. - Они тут хорошие бутерброды готовят. Еще чего-нибудь хочешь? - Да, шоколадку. - Какую? - О, все равно. Что-нибудь хорошее. Я откусил от своего бутерброда, отхлебнул колы, поставил все на землю и пошел к магазину. Купил две шоколадки, чтоб у нее был выбор. Когда я шел обратно, к бугорку двигался высокий негр. День стоял прохладный, но рубашки на нем не было, и тело перекатывалось сплошными мускулами. По всей видимости, ему было чуть за двадцать. Он шел очень медленно и прямо. У него была длинная гибкая шея, а в левом ухе болталась золотая серьга. Он прошествовал перед Лидией по песку, между бугорком и океаном. Я подошел и сел рядом. - Ты видел этого парня? - спросила она. - Да. - Господи Боже, вот сижу я с тобой, ты на двадцать лет меня старше. У меня могло бы быть что-нибудь вроде вот этого. Что, к чертям собачьим, со мною не так? - Смотри. Вот пара шоколадок. Выбирай. Она взяла одну, содрала бумажку, откусила и загляделась на молодого и черного, уходившего вдаль по песку. - Я устала от этого пляжа, - сказала она, - поехали ко мне. Мы не встречались неделю. Потом как-то днем я оказался у Лидии - мы лежали на постели и целовались. Лидия отстранилась. - Ты ничего не знаешь о женщинах, правда? - Что ты имеешь в виду? - Я имею в виду, что, прочитав твои стихи и рассказы, могу сказать, что ты ничего не знаешь о женщинах. - Еще чего скажешь? - Ну, в смысле, для того, чтобы мужчина заинтересовал меня, он должен съесть мне пизду. Ты когда-нибудь ел пизду? - Нет. - Тебе за 50, и ты ни разу не ел пизду? - Нет. - Слишком поздно. - Почему? - Старого пса новым трюкам не научишь. - Научишь. - Нет, тебе уже слишком поздно. - У меня всегда было замедленное развитие. Лидия встала и вышла в другую комнату. Потом вернулась с карандашом и листком бумаги. - Вот, смотри, я хочу тебе кое-что показать. - Она начала рисовать. - Вот, это пизда, а вот то, о чем ты, вероятно, не имеешь понятия, - секель. Вот где самое чувство. Секель прячется, видишь, он выходит время от времени, он розовый и очень чувствительный. Иногда он от тебя прячется, и ты должен его найти, только тронь его кончиком языка... - Ладно, - сказал я. - Понял. - Мне кажется, ты не сможешь. Говорю же тебе, старого пса новым трюкам не научишь. - Давай снимем одежду и ляжем. Мы разделись и растянулись. Я начал целовать Лидию. От губ - к шее, затем к грудям. Потом дошел до пупка. Передвинулся ниже. - Нет, не сможешь, - сказала она. - Оттуда выходят кровь и ссаки, только подумай, кровь и ссаки.... Я дошел до туда и начал лизать. Она нарисовала мне точную схему. Все было там, где и должно было быть. Я слышал, как она тяжело дышит, потом стонет. Это меня подстегнуло. У меня встал. Секель вышел наружу, но был он не совсем розовым, он был лиловато-розовым. Я начал его мучить. Выступили соки и смешались с волосами. Лидия все стонала и стонала. Потом я услышал, как открылась и закрылась входная дверь. Раздались шаги, и я поднял голову. У кровати стоял маленький черный мальчик лет 5. - Какого дьявола тебе надо? - спросил я его. - Пустые бутылки есть? - спросил он меня. - Нет, нету у меня никаких пустых бутылок, - ответил ему я. Он вышел из спальни в переднюю комнату, и ушел через входную дверь. - Боже, - произнесла Лидия, - я думала, передняя дверь закрыта. Это был малыш Бонни. Лидия встала и заперла входную дверь. Потом вернулась и вытянулась на кровати. Было около 4 часов дня, суббота. Я занырнул обратно. 6 Лидия любила вечеринки. А Гарри любил их устраивать. Поэтому мы ехали к Гарри Эскоту. Гарри редактировал Отповедь, маленький журнальчик. Его жена носила длинные полупрозрачные платья, показывала мужчинам свои трусики и ходила босиком. - Первое, что мне в тебе понравилось, - говорила Лидия, - это что у тебя нет телевизора. Мой бывший муж смотрел в телевизор каждый вечер и все выходные напролет. Нам даже любовь приходилось подстраивать к телепрограмме. - Ммм... - И еще мне у тебя понравилось, потому что грязно. Пивные бутылки по всему полу. Везде кучи мусора. Немытые тарелки и говняное кольцо в унитазе, и короста в ванне. Все эти ржавые лезвия валяются вокруг раковины. Я знала, что ты станешь пизду есть. - Ты судишь о человеке по тому, что его окружает, верно? - Верно. Когда я вижу человека с чистой квартирой, я знаю: с ним что-то не в порядке. А если там слишком чисто, то он пидор. Мы подъехали и вылезли. Квартира была наверху. Громко играла музыка. Я позвонил. Открыл сам Гарри Эскот. У него была нежная и щедрая улыбка. - Заходите, - сказал он. Литературная толпа вся была уже в сборе, пила вино и пиво, разговаривала, кучкуясь. Лидия возбудилась. Я осмотрелся и сел. Сейчас должны подавать обед. Гарри ловил рыбу хорошо - лучше, чем писал, и уж гораздо лучше, чем редактировал. Эскоты жили на одной рыбе, ожидая, когда таланты Гарри начнут приносить хоть какие-то деньги. Диана, его жена, вышла с рыбой на тарелках и стала ее раздавать. Лидия сидела рядом со мной. - Вот, - сказала она, - как надо есть рыбу. Я деревенская девчонка. Смотри. Она вскрыла рыбину и ножом сделала что-то с хребтом. Рыба легла двумя аккуратными кусочками. - О, а мне понравилось, - сказала Диана. - Как вы сказали, откуда вы? - Из Юты. Башка Мула, штат Юта. Население 100 человек. Я выросла на ранчо. Мой отец был пьяницей. Сейчас он умер уже. Может, именно поэтому я с этим вот... - Она ткнула большим пальцем в мою сторону. Мы принялись за еду. После того, как рыбу съели, Диана унесла кости. Затем был шоколадный кекс и крепкое (дешевое) красное вино. - О, кекс хороший, - сказала Лидия, - можно еще кусочек? - Конечно, дорогуша, - ответила Диана. - Мистер Чинаски, - сказала темноволосая девушка с другого конца комнаты, - я читала переводы ваших книг в Германии. Вы очень популярны в Германии. - Это мило, - ответил я. - Вот бы они еще мне гонорары присылали... - Слушайте, - сказала Лидия, - давайте не будем об этой литературной муре. Давайте сделаем что-нибудь! - Она подскочила, бортанув меня бедром. - ДАВАЙТЕ ТАНЦЕВАТЬ! Гарри Эскот надел свою нежную и щедрую улыбку и пошел включать стерео. Включил он его как можно громче. Лидия затанцевала по всей комнате, и молоденький белокурый мальчик с кудряшками, приклеившимися ко лбу, присоединился к ней. Они начали танцевать вместе. Остальные поднялись и тоже пошли танцевать. Я остался сидеть. Со мною сидел Рэнди Эванс. Я видел, как он тоже наблюдает за Лидией. Он заговорил. Он вс говорил и говорил. Слава Богу, я его не слышал - музыка играла слишком громко. Я смотрел, как Лидия танцует с тем мальчиком в кудряшках. Двигаться Лидия умела. Ее движения таились на грани сексуального. Я взглянул на других девчонок: они, казалось, так не умели. Но, подумал я, это просто потому, что Лидию я знаю, а их нет. Рэнди продолжал болтать, хоть я ему и не отвечал. Танец окончился, Лидия вернулась и снова села рядом. - Ууух, мне кранты! Наверно, я из формы вышла. На вертак упала следующая пластинка, и Лидия встала и подошла к мальчику с золотыми кудряшками. Я продолжал пить пиво с вином. Там было много пластинок. Лидия с мальчиком вс танцевали и танцевали - в центре сцены, пока остальные двигались вокруг них, и каждый танец был интимнее предыдущего. Я по-прежнему пил пиво и вино. Шел дикий громкий танец.... Мальчик с золотыми кудряшками поднял обе руки над головой. Лидия прижалась к нему. Это было драматично, эротично. Они держали руки высоко над головой и прижимались друг к другу телами. Тело к телу. Он отбрасывал назад ноги, одну за другой. Лидия подражала ему. Они смотрели в глаза друг друга. Надо признать - они были хороши. Пластинка крутилась и крутилась. Наконец, остановилась. Лидия вернулась и села рядом. - Я в самом деле выдохлась, - сказала она. - Слушай, - сказал я, - мне кажется, я слишком много выпил. Может, нам пора отсюда убираться. - Я видела, как ты их глогал. - Пошли. Эта вечеринка не последняя. Мы поднялись уходить. Лидия сказала что-то Гарри и Диане. Когда она вернулась, мы пошли к дверям. Когда я их открывал, подошел мальчик с золотыми кудряшками. - Эй, мужик, что скажешь насчет меня и твоей девушки? - Ты в норме. Когда мы вышли на улицу, меня стошнило, все пиво с вином попросились наружу. Они лились и брызгали на кусты - по тротуару - целый фонтан в лунном свете. В конце концов, я выпрямился и вытер рот рукой. - Тот парень тебя беспокоил, правда? - спросила она. - Да. - Почему? - Почти казалось, что вы ебетесь, может, даже лучше. - Это ничего не означало, то был просто танец. - Предположим, я хватаю так вот тетку на улице? А под музыку, значит, можно? - Ты не понимаешь. Всякий раз, когда я заканчивала танцевать, я же возвращалась и садилась с тобой. - Ладно, ладно, - сказал я, - погоди минутку. Я стравил еще один фонтан на чей-то умиравший газон. Мы спустились по склону от Эхо-Парка к Бульвару Голливуд. Сели в машину. Она завелась, и мы поехали на запад по Голливуду в сторону Вермонта. - Ты знаешь, как мы называем таких парней, как ты? - спросила Лидия. - Нет. - Мы называем их, - сказала она, - обломщиками. 7 Мы снизились над Канзас-Сити, пилот сказал, что температура 20 градусов, а я - вот он, в своем тонком калифорнийском спортивном пиджачке и рубашке, легковесных штанах, летних носочках и с дырками в башмаках. Пока мы приземлялись и буксировались к рампе, все тянулись за своими пальто, перчатками, шапками и шарфами. Я дал им выйти, а затем спустился по переносному трапу сам. Французик подпирал собой здание: ждал меня. Французик преподавал драматургию и собирал книги, в основном - мои. - Добро пожаловать в Канзас-Ссыте, Чинаски! - сказал он и протянул мне бутылку текилы. Я хорошенько глотнул и пошел за ним к автостоянке. Багажа со мной не было - один портфель, полный стихов. В машине было тепло и приятно, и мы передали бутылку по кругу. На дорогах лежал ледяной накат. - Не всякий сможет ездить по этому ебаному льду, - сказал Французик. - Надо соображать, что делаешь. Я расстегнул портфель и начал читать Французику стих о любви, который мне вручила Лидия в аэропорту: - ...твой хуй лиловый, согнутый как... ...когда я выдавливаю твои прыщи, пульки гноя, как сперма... - Гов-НО! - завопил Французик. Машину пошло крутить юзом. Французик заработал баранкой. - Французик, - сказал я, подняв бутылку с текилой и отхлебнув, - а ведь не выберемся. Машина слетела с дороги в трехфутовую канаву, разделявшую полосы шоссе. Я передал ему бутылку. Мы вылезли из кабины и выкарабкались из канавы. Мы голосовали проходившие машины, делясь тем, что оставалось на дне. Наконец, одна остановилась. Парняга лет двадцати пяти, пьяный, сидел за рулем: - Вам куда, парни? - На поэтический вечер, - ответил Французик. - На поэтический вечер? - Ага, в Университет. - Ладно, залазьте. Он торговал спиртным. Заднее сиденье у него было забито коробками пива. - Пиво берите, - сказал он, - и мне тоже одну передайте. Он нас довез. Мы въехали прямиком в центр студгородка и встали перед самым залом. Опоздали всего на 15 минут. Я вышел из машины, проблевался, а потом мы зашли внутрь. Остановились только купить пинту водки, чтобы я продержался. Я читал минут 20, потом отложил стихи. - Скучно мне от этого говнища, - сказал я, - давайте просто поговорим. Закончилось все тем, что я орал всякую хрень слушателям, а те орали мне. Неплохая публика попалась. Они делали это бесплатно. Еще через полчасика пара профессоров вытащила меня оттуда. - У нас есть для вас комната, Чинаски, - сказал один, - в женском общежитии. - В женской общаге? - Правильно, миленькая такая комнатка. ...Это было правдой. На четвертом этаже. Один из преподов купил шкалик вискача. Другой вручил мне чек за чтения, плюс деньги за билет, и мы посидели, попили виски и поговорили. Я вырубился. Когда пришел в себя, никого уже не было, но полшкалика оставалось. Я сидел, пил и думал: эй, ты - Чинаски, Чинаски-легенда. У тебя сложился свой образ. Ты сейчас в общаге у теток. Тут сотни баб, сотни. На мне были только трусы и носки. Я вышел в холл и подошел к ближайшей двери. Постучал. - Эй, я Генри Чинаски, бессмертный писатель! Открывайте! Я хочу вам кой-чего показать! Захихикали девчонки. - Ну ладно же, - сказал я. - Сколько вас там? двое? трое? Не важно. И с тремя могу справиться! Без проблем! Слышите меня? Открывайте! У меня такая ОГРОМНАЯ лиловая штука есть! Слушайте, я сейчас ею вам в дверь постучу! Я взял кулак и забарабанил им в дверь. Те по-прежнему хихикали. - Так. Значит, не впустите Чинаски, а? Ну так ЕБИТЕСЬ В РЫЛО! Я попробовал следующую дверь: - Эй, девчонки! Это лучший поэт последних 18 сот лет! Откройте дверь! Я вам кой-чего покажу! Сладкое мясцо вам в срамные губы! Попробовал следующую. Я перепробовал все двери на этом этаже, потом спустился по лестнице и проработал вс на третьем, потом - на втором. Вискач у меня был с собой, и я притомился. Казалось, прошли часы с тех пор, как я покинул свою комнату. Продвигаясь вперед, я пил. Непруха. Я забыл, где моя комната, на каком этаже. В конце концов, мне теперь хотелось только одного - добраться до своей комнаты. Я снова перепробовал все двери, на этот раз молча, очень стесняясь своих трусов с носками. Непруха. Величайшие люди - самые одинокие. Снова оказавшись на четвертом этаже, я повернул одну из ручек - и д