я стояла в проезде. Я помахал ей на прощанье и выехал на улицу. Стоял славный летний денек. Я поехал в Голливуд-Парк. У меня новая система. С каждой новой системой я все ближе и ближе к богатству. Все дело - только во времени. Я потерял 40 долларов и поехал домой. Заехал на лужайку и вышел из машины. Обходя крыльцо на пути к своей двери, я увидел миссис О'Киф, шедшую по проезду. - Ее нет! - Что? - Твоей девушки. Она съехала. Я не ответил. - Она наняла прицеп и загрузила свои пожитки. Она была в ярости. Знаешь эту ее большую стиральную машину? - Ну. - Так вот, эта штука - тяжелая. Я б не смогла ее поднять. А она не давала даже своему мальчишке помогать. Просто подняла сама и засунула в прицеп. Потом забрала детей, собаку и уехала. А за неделю вперед еще уплочено. - Хорошо, миссис О'Киф. Спасибо. - Ты сегодня выпить-то зайдешь? - Не знаю. - Постарайся. Я отпер дверь и вошел. Я одалживал ей кондиционер. Тот сидел теперь на стуле возле чулана. На нем лежала записка и голубые трусики. В записке были дикие каракули: Вот твой кондиционер, сволочь. Я уехала. Я уехала насовсем, сукин ты сын! Когда станет одиноко, можешь взять эти трусики и сдрочить в них. Лидия. Я подошел к холодильнику и достал пива. Выпил его, подошел к кондиционеру. Подобрал трусики и постоял, размышляя, получится или нет. Затем сказал: - Говно! - и швырнул их на пол. Я подошел к телефону и набрал номер Ди Ди Бронсон. Та была дома. - Алло? - сказала она. - Ди Ди, - ответил я, - это Хэнк.... 17 У Ди Ди дом стоял в Голливудских Холмах. Ди Ди жила там с подругой, тоже директором, Бьянкой. Бьянка занимала верхний этаж, а Ди Ди - нижний. Я позвонил. Было 8.30 вечера, когда Ди Ди открыла дверь. Около 40, черные, коротко стриженные волосы, еврейка, хиповая, с закидонами. Она была ориентирована на Нью-Йорк, знала все, что надо, имена: нужных издателей, лучших поэтов, самых талантливых карикатуристов, правильных революционеров, кого угодно, всех. Она непрерывно курила травку и вела себя так, будто на дворе начало 60-х и Время Любви, когда она была слегка известнее и намного красивее. Долгая серия неудачных романов окончательно ее доконала. Теперь у нее в дверях стоял я. От ее тела много чего осталось. Миниатюрна, но фигуриста, и многие девчонки помоложе сдохли бы, только б заиметь ее фигуру. Я вошел в дом следом за ней. - Так Лидия, значит, отвалила? - спросила Ди Ди. - Я думаю, она поехала в Юту. В Башке Мула на подходе танцульки в честь 4 Июля. Она их никогда не пропускает. Я уселся в обеденный уголок, пока Ди Ди откупоривала красное вино. - Скучаешь? - Господи, не то слово. Плакать хочется. У меня все кишки внутри изжеваны. Наверное, не выкарабкаюсь. - Выкарабкаешься. Мы тебе поможем пережить Лидию. Мы тебя вытащим. - Значит, ты знаешь, каково мне? - Со многими из нас по нескольку раз так было. - Начать с того, что этой суке никогда до меня не было дела. - Было-было. И до сих пор есть. Я решил, что лучше уж пить в большом доме у Ди Ди в Голливудских Холмах, чем сидеть одному в собственной квартире и гундеть. - Должно быть, я просто не очень умею с дамами, - сказал я. - Ты с дамами достаточно умеешь, - сказала Ди Ди. - И ты просто дьявольский писатель. - Уж лучше б я с дамами умел. Ди Ди подкуривала. Я подождал, пока она закончит, затем перегнулся через стол и поцеловал ее. - Мне от тебя хорошо становится. Лидия вечно в атаке была. - Это вовсе не значит того, что ты думаешь. - Но это может быть неприятно. - Еще как, черт возьми. - Не подыскала еще себе дружка? - Пока нет. - Мне тут нравится. Как тебе удается в чистоте все держать? - У нас есть горничная. - Во как? - Тебе она понравится. Она большая и черная, и бросает работу, стоит мне уйти. Потом забирается на кровать, ест печенюшки и смотрит телик. Каждый вечер в постели я нахожу крошки. Я скажу ей, чтобы приготовила тебе завтрак, когда уеду завтра утром. - Ладно. - Нет, постой. Завтра же воскресенье. По воскресеньям я не работаю. В ресторан поедем. Я знаю одно место. Тебе понравится. - Ладно. - Знаешь, наверное, я всегда была в тебя влюблена. - Что? - Много лет. Знаешь, когда я раньше к тебе приезжала, сначала с Берни, потом с Джеком, то всегда тебя хотела. Но ты меня никогда не замечал. Ты вечно сосал свою банку пива или бывал чем-то одержим. - Сумасшедший был, наверное, почти сумасшедший. Почтовое безумие. Прости, что я тебя не заметил. - Можешь заметить теперь. Ди Ди налила еще по бокалу. Хорошее вино. Мне она нравилась. Хорошо, когда есть куда пойти, когда вс плохо. Я вспомнил, как было раньше, когда вс бывало плохо, а пойти некуда. Может, для меня это и полезно было. Тогда. Но сейчас меня не интересовала польза. Меня интересовало, как я себя чувствую, и как перестать чувствовать себя плохо, когда вс идет не так. Как снова почувствовать себя хорошо. - Я не хочу ебать тебе мозги, Ди Ди, - сказал я. - Я не всегда хорошо отношусь к женщинам. - Я же тебе сказала, что люблю тебя. - Не надо. Не люби меня. - Хорошо, - ответила она. - Я не буду тебя любить, я буду тебя почти любить. Так сойдет? - Вот так гораздо лучше. Мы допили вино и отправились в постель. 18 Утром Ди Ди повезла меня на Сансет-Стрип завтракать. Ее мерседес был черен и сиял на солнце. Мы ехали мимо рекламных щитов, ночных клубов, модных ресторанов. Я съежился на сиденье, кашляя и куря взатяжку. Я думал: что ж, бывало и хуже. В голове промелькнула сцена-другая. Однажды зимой в Атланте я замерзал, полночь, денег нет, спать негде, и я брел по ступенькам к церкви в надежде зайти внутрь и согреться. Церковные врата были заперты. В другой раз, в Эль-Пасо, я спал на скамейке в парке, а утром меня разбудил фараон, наддав по подошвам дубинкой. И все же я не переставал думать о Лидии. Все хорошее, что было в наших отношениях, походило на крысу, которая расхаживала по моему желудку и грызла внутренности. Ди Ди остановила машину у элегантной забегаловки. Там был солнечный дворик со стульями и столиками, где люди сидели и ели, беседовали и пили кофе. Мы прошли мимо черного мужика в сапогах, джинсах и с тяжелой серебряной цепью, обмотанной вокруг шеи. Его мотоциклетный шлем, очки и перчатки лежали на столе. Он сидел с худой блондинкой в комбинезоне травяного цвета, посасывавшей мизинец. Место было переполнено. Все выглядели молодо, прилизанно, никак. Никто на нас не таращился. Все тихонько разговаривали. Мы вошли, и бледный худосочный юноша с крошечными ягодицами, в узеньких серебристых брючках, 8-дюймовом ремне с заклепками и сияющей золотой блузке провел нас к столику. Уши у него были проколоты, он носил крохотные голубые сережки. Его усики, точно прочерченные карандашом, казались лиловыми. - Ди Ди, - сказал он, - что происходит? - Завтрак, Донни. - Выпить, Донни, - сказал я. - Я знаю, что ему нужно, Донни. Принеси Золотого Цветка, двойной. Мы заказали завтрак, и Ди Ди сказала: - Нужно немного подождать, чтобы приготовили. Они здесь вс готовят под заказ. - Не трать слишком много, Ди Ди. - Это вс на представительские списывается. - Она вытащила маленький черный блокнотик: - Так, давай поглядим. Кого я приглашаю сегодня на завтрак? Элтона Джона? - Разве он не в Африке?.. - О, правильно. Ну, а как тогда насчет Кэта Стивенса? - Это еще кто? - Ты что, не знаешь? - Нет. - Так я его открыла. Будешь Кэтом Стивенсом. Донни принес выпить, и они с Ди Ди поговорили. Казалось, они знали одних и тех же людей. Я же не знал никого. Я далеко не сразу приходил в восторг. Мне было наплевать. Мне не нравился Нью-Йорк. Мне не нравился Голливуд. Мне не нравилась рок-музыка. Мне вообще ничего не нравилось. Возможно, я боялся. Вот в чем вс дело - я боялся. Мне хотелось сидеть в одиночестве в комнате с задернутыми шторами. Вот от чего я тащился. Я придурок. Я ненормальный. А Лидия уехала. Я допил коктейль, и Ди Ди заказала еще один. Я начал чувствовать себя содержантом, и это было клево. Помогало развеять тоску. Нет ничего хуже, чем когда нищаешь, и тебя бросает женщина. Пить нечего, работы нет, одни стены, сидишь, лыбишься на эти стены и думаешь. Так женщины на тебе отвязываются, но им самим от этого больно, и они слабнут. Или же мне просто нравилось в это верить. Завтрак был хорош. Яйца с гарниром из разных фруктов... ананасы, персики, груши... немного молотых орехов, заправка. Хороший завтрак. Мы доели, и Ди Ди заказала мне еще выпить. Мысль о Лидии по-прежнему оставалась во мне, но Ди Ди была мила. Ее беседа была определнна и развлекала меня. Она могла меня рассмешить, что мне и было нужно. Смех мой весь сидел внутри, ожидая случая вырваться ревом наружу: ХАХАХАХАХА, о боже мой, о господи ХАХАХАХА. Стало так хорошо, когда это случилось. Ди Ди знала кое-что о жизни. Ди Ди знала: что случилось с одним, случалось с большинством из нас. Жизни наши не так уж сильно отличались друг от друга - хоть мы и любили считать, что это не так. Боль странна. Кошка убивает птичку, дорожная авария, пожар.... Боль нагрянет, БАХ, и вот она уже - сидит на тебе! Настоящая. И для всех, кто смотрит со стороны, ты выглядишь дурацки. Будто вдруг сделался идиотом. От этого нет средства, если только не знаешь кого-то, кто понимает, каково тебе и как помочь. Мы вернулись к машине. - Я как раз знаю, куда тебя свозить, чтобы ты развеялся, - сказала Ди Ди. Я не ответил. За мною ухаживали, как за инвалидом. Я им и был. Я попросил Ди Ди остановиться возле бара. Какого-нибудь из ее мест. Бармен ее знал. - Вот это, - сказала она мне при входе, - то, где тусуются многие сценаристы. И кое-кто из мелкой театральной публики. Я невзлюбил их всех немедленно - рассиживают с умными и высокомерными рожами. Взаимоуничтожаются. Самое худшее для писателя - знать другого писателя, а тем паче - несколько других писателей. Как мухи на одной какашке. - Давай возьмем столик, - сказал я. Вот он я, писатель на 65 долларов в неделю, сижу в одном месте с другими писателями - теми, что на 1000 долларов в неделю. Лидия, подумал я, я уже близок. Ты еще пожалеешь. Настанет день, и я буду ходить по модным ресторанам, и меня будут узнавать. У них будет особый столик для меня в глубине, поближе к кухне. Мы взяли себе выпить, и Ди Ди взглянула на меня: - Ты хорошо вылизываешь. Ты вылизываешь лучше, чем у меня вообще в жизни было. - Лидия научила. Потом я добавил несколько штрихов от себя. Темнокожий мальчуган вскочил и подошел к нашему столику. Ди Ди нас представила. Мальчуган был из Нью-Йорка, писал для Виллидж Войса и других тамошних газет. Они с Ди Ди немного похлестались громкими именами, а потом он ее спросил: - А чем твой муж занимается? - Конюшню держу, - ответил я. - Кулачных бойцов. Четверо хороших мексиканских парней. Плюс один черный, настоящий танцор. Сколько вы весите? - 158. Вы сами дрались? Судя по лицу, вам досталось изрядно. - Перепало несколько. Можем поставить вас в категорию 135. Мне нужен левша в легком весе. - Откуда вы узнали, что я левша? - Сигарету в левой руке держите. Приходите в спортзал на Мэйн-Стрит. В понедельник с утра. Начнем вас тренировать. Сигареты исключить. Погасите этого сукина сына немедленно! - Послушайте, чувак, я же писатель. Я работаю на пишущей машинке. Вы никогда ничего моего не читали? - Я читаю только столичные газеты - про убийства, изнасилования, результаты схваток, авиакатастрофы и про Энн Лэндерс. - Ди Ди, - сказал он, - у меня интервью с Родом Стюартом через полчаса. Мне надо идти. - Он ушел. Ди Ди заказала нам еще выпить. - Почему ты не можешь порядочно к людям относиться? - спросила она. - От страха, - ответил я. - Вот и приехали, - сказала она и направила машину в ворота голливудского кладбища. - Мило, - ответил я, - очень мило. Я уже совсем забыл о смерти. Мы немного поездили. Большинство могил возвышалось над землей. Как маленькие домики с колоннами и парадными ступенями. И в каждом - запертая железная дверь. Ди Ди остановила машину, и мы вышли. Она попробовала одну из дверей. Я наблюдал, как виляет у нее зад при этом занятии. Подумал о Ницше. Вот мы какие: германский жеребец и еврейская кобыла. Фатерлянд бы меня обожал. Мы вернулись к М.Бенцу, и Ди Ди притормозила перед одним из бЛльших блоков. Тут всех засовывали в стены. Ряды за рядами. У некоторых - цветы в маленьких вазочках, но, по большей части, увядшие. В основном, в нишах цветов не было. В иных лежали супруг с супругой, аккуратно, рядышком. В нескольких случаях одна из двойных ниш пустовала и ждала. Во всех покойником из двоих был муж. Ди Ди взяла меня за руку и завела за угол. Вот он, почти в самом низу, Рудольф Валентино. Скончался в 1926. Долго не прожил. Я решил дожить до 80. Подумать только: тебе 80, а ебешь 18-летнюю. Если и можно как-то сжульничать в игре со смертью, то только так. Ди Ди подняла одну из цветочных вазочек и опустила себе в сумочку. Стандартный прикол. Тащи все, что не привязано. Все принадлежит всем. Мы вышли оттуда, и Ди Ди сказала: - Я хочу посидеть на лавочке Тайрона Пауэра. Он моим любимым был. Я его обожала! Мы пошли и посидели на лавочке Тайрона, рядом с могилой. Потом встали и перешли к могиле Дугласа Фэрбенкса-старшего. Хорошая. Своя лужица пруда перед надгробьем. В пруду плавали кувшинки и головастики. Мы поднялись по какой-то лестнице и там, за могилой, тоже было где посидеть. Ди Ди и я сели. Я заметил трещину в стенке надгробья: туда и обратно сновали маленькие рыжие муравьи. Я немного понаблюдал за ними, потом обхватил руками Ди Ди и поцеловал ее - хорошим, долгим-долгим поцелуем. Мы собирались оставаться хорошими друзьями. 19 Ди Ди надо было встретить сына в аэропорту. Тот возвращался домой из Англии на каникулы. Ему было 17, рассказала она мне, и его отцом был бывший концертный пианист. Но подсел на спид и коку, а позже сжег себе пальцы в какой-то аварии. Играть на фортепиано больше не мог. Они уже некоторое время находились в разводе. Сына звали Ренни. Ди Ди рассказывала ему обо мне в нескольких трансатлантических телефонных разговорах. Мы добрались до аэропорта, когда с рейса Ренни уже выпускали пассажиров. Ди Ди и Ренни обнялись. Он был высок и худ, довольно бледен. Прядь волос свисала на один глаз. Мы пожали руки. Я пошел за багажом, пока Ренни и Ди Ди болтали. Он обращался к ней мамуля. Когда мы вернулись к машине, он забрался на заднее сиденье и спросил: - Мамуля, ты получила мне велик? - Заказала. Завтра заберем. - А он хороший, мамуля? Я хочу с десятью скоростями, ручным тормозом и креплениями на педалях. - Это хороший велосипед, Ренни. - А ты уверена, что он будет готов? Мы поехали обратно. Я остался на ночь. У Ренни была своя спальня. Утром все сидели в обеденном уголке, дожидаясь прихода горничной. Ди Ди, в конце концов, поднялась сама готовить нам завтрак. Ренни сказал: - Мамуля, а как ты разбиваешь яйцо? Ди Ди взглянула на меня. Она знала, о чем я думаю. Я не проронил ни звука. - Ладно, Ренни, иди сюда, и я тебе покажу. Ренни подошел к плите. Ди Ди взяла яйцо: - Видишь, просто разбиваешь скорлупу о край... вот так... и яйцо само вываливается на сковородку... вот так.... - О... - Это легко. - А как ты его готовишь? - Мы его жарим. В масле. - Мамуля, я не могу есть это яйцо. - Почему? - Потому что желток растекся! Ди Ди обернулась и посмотрела на меня. Ее глаза умоляли: Хэнк, ни слова, черт бы тебя побрал.... Несколько утр спустя мы снова собрались в обеденном уголке. Мы ели, а горничная хлопотала на кухне. Ди Ди сказала Ренни: - Теперь у тебя есть велосипед. Я хочу, чтобы ты сегодня, среди дня, купил полдюжины кока-колы. Когда я домой прихожу, хочется иногда одну-другую колы выпить. - Но мамуля, эти кока-колы такие тяжелые! Ты что, сама их взять не можешь? - Ренни, я работаю весь день и устаю. Купишь кока-колу ты. - Но мамуля, там же горка. Мне придется через горку педали крутить. - Нет там никакой горки. Какая еще горка? - Ну, глазами ее не видно, но она там есть.... - Ренни, купишь кока-колы, ты меня понял? Ренни встал, ушел в свою спальню и хлопнул дверью. Ди Ди смотрела в сторону. - Проверяет меня. Хочет убедиться, люблю я его или нет. - Я куплю кока-колы, - сказал я. - Да нет, все в порядке, - сказала Ди Ди, - я сама. В конце концов, ее никто не купил. Мы с Ди Ди заехали ко мне через несколько дней забрать почту и осмотреться, когда зазвонил телефон. Там была Лидия. - Привет, - сказала она, - я в Юте. - Я получил твою записку, - ответил я. - Как живешь? - спросила она. - Вс в порядке. - В Юте летом славно. Тебе следует сюда приехать. В поход сходим. Все мои сестры здесь. - Я прямо сейчас не могу. - Почему? - Ну, я с Ди Ди. - С Ди Ди? - Ну, да... - Я знала, что ты позвонишь по этому номеру, - сказала она, - я же сказала тебе, что ты туда позвонишь! Ди Ди стояла рядом. - Скажи ей, пожалуйста, - попросила она, - чтобы дала мне до сентября. - Забудь о ней, - говорила Лидия. - Ну ее к черту. Приезжай сюда со мною повидаться. - Я же не могу здесь все бросить только потому, что ты позвонила. А кроме этого, - добавил я, - я даю Ди Ди до сентября. - До сентября? - Да. Лидия завопила. Долгим громким воплем. Потом бросила трубку. После этого Ди Ди не пускала меня домой. Как-то раз, когда мы сидели у меня и просматривали почту, я заметил, что телефонная трубка снята. - Никогда так больше не делай, - сказал я ей. Ди Ди возила меня на длинные прогулки вверх и вниз по побережью. Брала путешествовать в горы. Мы ходили на гаражные распродажи, в кино, на рок-концерты, в церкви, к друзьям, на обеды и ланчи, на волшебные представления, пикники и в цирки. Ее друзья фотографировали нас вместе. Путешествие на Каталину оказалось кошмарным. Я ждал вместе с Ди Ди на причале. Бодун меня мучил подлинный. Ди Ди нашла алку-зельцер и стакан воды. Помогло же только одно - молоденькая девчонка, сидевшая напротив. С прекрасным телом, длинными хорошими ногами и в красной мини-юбке. К этой мини-юбке она надела длинные чулки, пажи, а под низом виднелись розовые трусики. Даже туфли на высоком каблуке у нее были. - Ты ведь на нее смотришь, правда? - спросила Ди Ди. - Не могу оторваться. - Она профурсетка. - Конечно. Профурсетка встала и пошла играть в китайский бильярд, виляя задницей, чтобы помочь шарикам попадать куда нужно. Потом села снова, приоткрыв еще больше, чем раньше. Гидросамолет сел, разгрузился, а затем мы вышли на пирс ждать посадки. Гидросамолет был красным, постройки 1936 года, с двумя пропеллерами, одним пилотом и 8 или 10 местами. Если не травану в этой штуке, подумал я, то можно считать, что я обул весь мир. Девчонка в мини-юбке садиться в него не стала. Ну почему каждый раз, когда видишь такую бабу, ты всегда с какой-то другой бабой? Мы сели, пристегнулись. - О, - сказала Ди Ди, - так здорово! Пойду посижу с летчиком! - Давай. И вот мы взлетели, и Ди Ди встала и пересела к летчику. Я видел, как она болтала с ним, себя не помня. Она действительно наслаждалась жизнью - или же просто делала вид. В последнее время мне это было по барабану - я имею в виду ее взбудораженную и счастливую реакцию на жизнь: она меня несколько раздражала, но, по большей части, я не ощущал ничего. Мне даже скучно не было. Мы полетели и приземлились, посадка оказалась грубой, мы пронеслись низко мимо каких-то утесов, нас тряхнуло и поднялись брызги. Как в моторной лодке сидишь. Затем мы дотелепались до другого пирса, и Ди Ди вернулась и рассказала мне вс про гидросамолет, летчика и их беседу. Из палубы там вырезали здоровенный кусок, и она спросила пилота: - А это безопасно? - и тот ответил: - А черт его знает. Ди Ди заказала нам номер в гостинице на самом берегу, на верхнем этаже. Холодильника не было, поэтому она купила пластмассовую ванночку и напихала туда льда, чтобы я мог студить пиво. Еще в номере стоял черно-белый телевизор и была ванная. Класс. Мы пошли прогуляться вдоль берега. Туристы наблюдались двух типов: либо очень молодые, либо очень старые. Старые расхаживали везде попарно, мужчина и женщина, в сандалиях, темных очках, соломенных шляпах, прогулочных шортах и рубашках диких расцветок. Жирные и бледные, с синими венами на ногах, лица их вспухали и белели на солнце. У них все ввалилось, со скул и из-под челюстей свисали складки и мешочки кожи. Молодые были стройны и казались сделанными из гладкой резины. Девчонки безгрудые, но с крошечными задиками, а мальчишки - с нежными мягкими лицами, ухмылялись, краснели и смеялись. Однако, все выглядели довольными: и молодые студенты, и старики. Делать им было почти нечего, но они нежились на солнышке и казались осуществленными. Ди Ди пошла по магазинам. Она ими наслаждалась, покупая бусы, пепельницы, игрушечных собачек, открытки, ожерелья, статуэтки, и похоже было, что торчит она от всего абсолютно. - Ууу, смотри! - Она беседовала с хозяевами лавок. Казалось, они ей нравились. Она пообещала писать одной даме письма, когда вернется на большую землю. У них оказался общий знакомый, игравший на ударных в рок-группе. Ди Ди купила клетку с двумя попугайчиками, и мы вернулись в гостиницу. Я открыл пиво и включил телевизор. Выбор был ограничен. - Пойдем еще погуляем, - предложила Ди Ди. - Так хорошо снаружи. - Я буду сидеть здесь и отдыхать, - сказал я. - Ты не против, если я без тебя схожу? - Все в порядке. Она поцеловала меня и ушла. Я выключил телевизор и открыл еще одно пиво. На этом острове делать больше нечего - только напиваться. Я подошел к окну. На пляже подо мной Ди Ди сидела рядом с молодым человеком, счастливая, болтала, улыбалась и размахивала руками. Молодой человек ухмылялся ей в ответ. Хорошо, что я в этой фигне не участвую. Я рад, что не влюблен, что не счастлив от всего мира. Мне нравится быть со всем остальным на ножах. Влюбленные люди часто становятся раздражительными, опасными. Они утрачивают свое ощущение перспективы. Теряют чувство юмора. Превращаются в нервных, занудных психотиков. И даже становятся убийцами. Ди Ди не было часа 2 или 3. Я посмотрел немного телевизор и напечатал пару-тройку стихотворений на портативной пишущей машинке. Стихи о любви - о Лидии. Спрятал их в чемодан. Выпил еще пива. Потом постучалась и вошла Ди Ди. - О, я изумительно провела время! Сначала я каталась на лодке со стеклянным дном. Мы видели разную рыбу в море, там все можно было разглядеть! Потом я нашла другой катер, который возит людей туда, где их яхты стоят на якоре. Этот молодой человек разрешил мне кататься несколько часов всего за доллар! У него спина вся сгорела от солнца, и я втирала ему в спину лосьон. Он ужасно сгорел. Мы развозили людей по яхтам. Видел бы ты, что за люди на тех яхтах! Старичье, в основном, ветхое старичье, с молоденькими девчонками. Девчонки все в сапогах, все пьяные или накуренные, взвинченные, стонут. У некоторых стариков мальчишки были, но у большинства - девчонки, иногда по две, по три, по четыре. От каждой яхты кумаром несло, киром и развратом. Это было чудесно! - В самом деле звучит неплохо. Мне бы твой дар откапывать интересных людей. - Можешь завтра поехать. Там можно весь день за доллар кататься. - Я пас. - Ты пис.л сегодня? - Немножко. - Хорошо? - Этого никогда не знаешь, пока 18 дней не пройдет. Ди Ди подошла и посмотрела на попугайчиков, поговорила с ними. Хорошая она женщина. Мне нравится. Действительно за меня беспокоится, желает мне только добра, хочет, чтобы я хорошо пис.л, хорошо ебал, выглядел тоже хорошо. Я это чувствовал. Это прекрасно. Может, когда-нибудь слетаем вместе на Гавайи. Я подошел к ней сзади и поцеловал в правое ухо, возле самой мочки. - О, Хэнк, - вымолвила она. Снова в Лос-Анжелесе, после недели на Каталине мы сидели как-то вечером у меня, что необычно само по себе. Было уже очень поздно. Мы лежали на моей кровати, голые, когда в соседней комнате зазвонил телефон. Лидия. - Хэнк? - Да? - Где ты был? - На Каталине. - С ней? - Да. - Послушай, после того, что ты мне про нее сказал, я разозлилась. У меня был роман. С гомосексуалистом. Это было ужасно. - Я скучал по тебе, Лидия. - Я хочу вернуться в Л.А. - Хорошо будет. - Если я вернусь, ты ее бросишь? - Она хорошая женщина, но если ты вернешься, я ее брошу. - Я возвращаюсь. Я люблю тебя, старик. - Я тебя тоже люблю. Мы продолжали разговаривать. Уж и не знаю, сколько мы говорили. А когда закончили, я прошел обратно в спальню. Ди Ди, казалось, уснула. - Ди Ди? - спросил я и приподнял ей одну руку. Очень вялая. На ощупь тело как резина. - Хватит шуток, Ди Ди, я знаю, что ты не спишь. - Она не шевелилась. Я посмотрел по сторонам и заметил, что ее пузырек снотворного пуст. Раньше он был полон. Я пробовал эти таблетки. Одной хватало, чтобы убаюкать тебя, только это больше походило на то, что тебя огрели по башке и похоронили заживо. - Ты наглоталась таблеток.... - Мне... вс... равно... ты к ней уходишь... мне вс... равно.... Я забежал на кухню, схватил тазик, вернулся и поставил его на пол возле кровати. Потом перетянул голову и плечи Ди Ди за край и засунул пальцы ей в глотку. Ее вырвало. Я приподнял ее, дал немного подышать и повторил весь процесс. Потом проделал то же самое еще и еще. Ди Ди продолжала блевать. Когда я приподнял ее в очередной раз, у нее выскочили зубы. Они лежали на простыне, верхние и нижние. - Ууу... мои жубы, - произнесла она. Вернее, попыталась произнести. - Не беспокойся о своих зубах. Я опять засунул пальцы ей в горло. Потом снова втащил на кровать. - Я не хошю, - сказала она, - штоб ты видел мои жубы.... - Да все в порядке, Ди Ди. Они не очень страшные, на самом деле. - Оооо... Она ожила ровно настолько, чтобы вставить зубы на место. - Отвези меня домой, - сказала она, - я хочу домой. - Я останусь с тобой. Я тебя сегодня ночью одну не оставлю. - Но в конце-то концов ты меня оставишь? - Давай одеваться, - сказал я. Валентино оставил бы себе и Лидию, и Ди Ди. Именно поэтому он умер таким молодым. 20 Лидия вернулась и нашла себе миленький домик в районе Брбанка. Казалось, ей сейчас до меня больше дела, чем было до того, как мы расстались. - У моего мужа был вот такой вот здоровый хрен, и больше ни фига не было. Ни личности, ни флюидов. Один здоровенный хуй, а он думал, что ему больше ничего и не надо. Но господи ты Боже мой, какой же он тупой был! С тобой же я эти флюиды вс время получаю... такая электрическая обратная связь, никогда не прекращается. - Мы лежали вместе на постели. - А я даже не знала, большой у него хрен или нет, потому что до его хрена я хренов в жизни не видала. - Она пристально в меня вглядывалась. - Я думала, они все такие. - Лидия... - Чего? - Я должен тебе кое-что сказать. - Что? - Я должен съездить повидаться с Ди Ди. - Съездить повидаться с Ди Ди? - Не будь смешной. Есть зачем. - Ты же сказал, вс кончено. - Вс и так кончено. Я просто не хочу ее бросать слишком круто. Я хочу объяснить ей, что произошло. Люди слишком холодно относятся друг к другу. Я не хочу ее вернуть, я просто хочу попробовать объяснить, что случилось, чтоб она поняла. - Ты хочешь ее выебать. - Нет, не хочу я ее выебать. Едва ли я вообще хотел ее ебать, когда был с ней. Я просто хочу объяснить. - Мне это не нравится. По мне, так это... звучит... сусально. - Дай мне так сделать. Пожалуйста. Я просто хочу все прояснить. Я скоро вернусь. - Ладно. Только давай побыстрее. Я сел в фольксваген, срезал угол на Фонтан, проехал несколько миль, затем свернул на север в Бронсоне и пригнал туда, где высокая арендная плата. Оставил машину снаружи, вышел. Поднялся по длинной лестнице и позвонил. Дверь открыла Бьянка. Я помню, как-то вечером она открыла дверь голой, я схватил ее, и когда мы целовались, сверху спустилась Ди Ди и спросила: - Что это тут, к чертовой матери, происходит? На сей раз вс было не так. Бьянка спросила: - Тебе чего надо? - Я хочу видеть Ди Ди. Я хочу с ней поговорить. - Она больна. Очень больна. Мне кажется, тебя не следует к ней пускать вообще после того, как ты с ней обошелся. Ты настоящий первостатейный подонок. - Я просто хочу с нею поговорить немного, объяснить кое-что. - Ладно. Она у себя в спальне. Я прошел по коридору в спальню. Ди Ди лежала на постели в одних трусиках. Одна рука была заброшена, прикрывая глаза. Ее груди смотрелись хорошо. Рядом с кроватью стояла пустая пинта виски, горшок на полу. От горшка несло блевотой и пойлом. - Ди Ди... Она приподняла руку. - Что? Хэнк, ты вернулся? - Нет, постой, я просто хочу с тобой поговорить.... - О, Хэнк, я так ужасно по тебе скучала. Я чуть с ума не сошла, больно было кошмарно.... - Я хочу, чтобы тебе стало легче. Поэтому и зашел. Может, я глупый, но я не верю в прямую жестокость.... - Ты не знаешь, каково мне было.... - Знаю. Я там бывал. - Хочешь выпить? - показала она на бутылку. Я поднял пустую пинту и печально поставил на место. - В мире слишком много холода, - сказал я ей. - Если б люди только могли договариваться обо всем вместе, было бы по-другому. - Останься со мной, Хэнк. Не уходи к ней, пожалуйста. Прошу тебя. Я уже достаточно прожила, я знаю, я знаю, как быть хорошей женщиной. Ты это сам знаешь. Я буду хорошей к тебе и для тебя. - Лидия меня зацепила. Я не смогу этого объяснить. - Она вертихвостка. Она импульсивна. Она тебя бросит. - Может, этим-то и берет. - Ты шлюху хочешь. Ты боишься любви. - Может, ты и права. - Поцелуй меня и вс. Я ведь не слишком многого прошу - чтобы ты меня поцеловал? - Нет. Я растянулся с нею рядом. Мы обнялись. Изо рта у Ди Ди пахло рвотой. Она поцеловала меня, я поцеловал ее, и она прижала меня к себе. Я отстранился от нее как можно нежнее. - Хэнк, - сказала она. - Останься со мной! Не возвращайся к ней! Смотри, у меня красивые ноги! Ди Ди подняла одну ногу и показала мне. - И у меня, к тому же, хорошие лодыжки! Посмотри! Она показала мне свои лодыжки. Я сидел на краю постели. - Я не могу с тобой остаться, Ди Ди.... Она резко села и принялась меня колотить. Кулаки у нее были твердыми, как камни. Она отоваривала меня обеими руками. Я просто сидел, а она отвешивала плюхи. Мне попадало в бровь, в глаз, в лоб, по скулам. Один я поймал даже кадыком. - Ах ты сволочь! Сволочь, сволочь, сволочь! НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! Я схватил ее за запястья. - Ладно, Ди Ди, хватит. - Она упала обратно на постель, когда я встал и вышел вон, по коридору и наружу через парадное. Когда я вернулся, Лидия сидела в кресле. Лицо ее было темно. - Тебя долго не было. Посмотри мне в глаза. Ты ебал ее, правда? - Нет, неправда. - Тебя ужасно долго не было. Смотри, она поцарапала тебе лицо! - Говорю тебе, ничего не произошло. - Сними рубашку. Я хочу посмотреть на твою спину. - Ох, кончай это говно, Лидия. - Снимай рубашку и майку. Я снял. Она зашла мне за спину. - Что это за царапина у тебя на спине? - Какая еще царапина? - Вот здесь, длинная... женским ногтем. - Если она там есть, значит, ее ты провела.... - Хорошо. Я знаю, как можно проверить. - Как? - Марш в постель. - Хоро-шо! Экзамен я выдержал, но после подумал: а как мужчине проверить женщину на верность? Несправедливо, а? 21 Я все время получал письма от одной дамы, жившей где-то в миле от меня. Она подписывалась Николь. Она писала, что прочла несколько моих книг, и те ей нравились. Я ответил на одно письмо, и она откликнулась приглашением зайти. Однажды днем, не сказав ничего Лидии, я забрался в фольк и поехал. Квартира у нее располагалась в аккурат над химчисткой на бульваре Санта-Моника. Дверь вела прямо с улицы, и сквозь стекло я разглядел лестницу наверх. Я позвонил. - Кто там? - донесся из маленького жестяного динамика женский голос. - Я Чинаски, - ответил я. Прозудел зуммер, и я толкнул дверь. Николь стояла на верхней площадке лестницы и смотрела вниз на меня. Культурное, чуть ли не трагическое лицо, а одета в длинное зеленое домашнее платье с низким вырезом спереди. Тело казалось очень хорошим. Она смотрела на меня большими темно-карими глазами. Вокруг них собралось много-много мелких морщинок: может, от чрезмерного питья или слез. - Вы одна? - спросил я. - Да, - улыбнулась она, - поднимайтесь сюда. Я поднялся. Квартира была просторной, две спальни, очень немного мебели. Я заметил небольшой книжный шкаф и стойку с пластинками классики. Я сел на тахту. Она присела рядом. - Я только что закончила, - сказала она, - читать Жизнь Пикассо. На кофейном столике лежало несколько номеров Нью-Йоркера. - Вам чаю приготовить? - спросила Николь. - Я лучше выйду и возьму чего-нибудь выпить. - Не обязательно. У меня кое-что есть. - Что? - Хорошего красного вина? - Было б неплохо, - согласился я. Николь встала и ушла в кухню. Я смотрел, как она движется. Мне всегда нравились женщины в длинных платьях. Двигалась она грациозно. Казалось, в ней много класса. Она вернулась с двумя бокалами и бутылкой вина и разлила. Предложила мне Бенсон энд Хеджес. Я зажег одну. - Вы читаете Нью-Йоркер? - поинтересовалась она. - Они неплохие рассказы печатают. - Не согласен. - А что в них не так? - Образованные слишком. - А мне нравится. - Да ну, говно, - сказал я. Мы сидели, пили и курили. - Вам нравится моя квартира? - Да, славная. - Мне она отчасти напоминает квартиры, которые у меня были в Европе. Мне нравится пространство, свет. - В Европе, а? - Да, в Греции, в Италии... В Греции, главным образом. - Париж? - О да, мне нравился Париж. Лондон - нет. Потом она рассказала о себе. Семья ее жила в Нью-Йорке. Отец был коммунистом, а мать - швеей, в потогонной мастерской. Мать работала на передней машине, она была номер один, самой лучшей. Крутая и симпатичная. Николь училась сама по себе, выросла в Нью-Йорке, как-то повстречала известного врача, вышла замуж, прожила с ним десять лет, а затем развелась. Теперь она получала каких-то 400 долларов алиментов в месяц, и прожить на них оказывалось трудно. Квартира не по карману, однако, слишком ей нравилась, чтобы съезжать. - Ваш стиль, - сказала она мне, - он такой грубый. Как кувалда, но в нем есть юмор и нежность.... - Ага, - сказал я. Я поставил стакан и посмотрел на нее. Взял ее подбородок в ладонь и притянул к себе, дав ей малюсенький поцелуй. Николь продолжала говорить. Она рассказывала довольно много интересных историй, некоторые я решил использовать сам - либо как рассказы, либо как стихи. Я наблюдал за ее грудями, когда она склонялась разлить вино. Как в кино, думал я, как в каком-нибудь ебаном кино. Смешно даже. Такое ощущение, что мы перед камерой. Мне нравилось. Лучше, чем ипподром, лучше, чем бокс. Мы вс пили. Николь откупорила новую бутылку. Рот у нее не закрывался. Ее легко было слушать. В каждой истории была мудрость и немного смеха. Николь производила на меня больше впечатления, чем понимала сама. Меня это смущало - слегка. Мы вышли на веранду со стаканами и стали смотреть на дневной поток машин. Она говорила о Хаксли и Лоуренсе в Италии. Какое говно. Я сказал ей, что Кнут Гамсун - величайший писатель на свете. Она взглянула на меня, изумившись, что я про него слышал, потом согласилась. Мы поцеловались на веранде, а мне в ноздри лезли выхлопные газы с улицы под нами. Ее тело хорошо ощущалось рядом с моим. Я знал, что сразу мы ебаться не будем, но знал и то, что еще вернусь сюда. Николь это тоже знала. 22 Сестра Лидии Анжела приехала в город из Юты посмотреть на новый дом Лидии. Та уже заплатила первый взнос за небольшой домик, и ежемесячные платежи теперь были маленькими. Очень выгодная покупка. Человек, продавший дом, думал, что умрет, и продал его слишком уж дешево. Там были верхняя спальня для детей и неимоверно большой задний двор, полный деревьев и кустов бамбука. Анжела была самой старшей из сестер, самой разумной, с самым лучшим телом и самым здравым смыслом. Она торговала недвижимостью. Но возникла проблема, куда Анжелу поселить. У нас места не было. Лидия предложила у Марвина. - У Марвина? - переспросил я. - Да, у Марвина, - подтвердила Лидия. - Ладно, поехали, - сказал я. Мы все залезли в оранжевую Дрянь Лидии. Дрянь. Так мы называли ее машину. Она походила на танк, очень старый и уродливый. Стоял поздний вечер. Марвину мы уже позвонили. Он сказал, что будет дома весь вечер. Мы доехали до пляжа, и там, у самой воды, стоял его маленький домик. - Ох, - сказала Анжела, - какой славный дом. - К тому же, он богат, - заметила Лидия. - И пишет хорошие стихи, - добавил я. Мы вышли из машины. Марвин сидел дома, вместе со своими бассейнами соленой воды для рыбок и своими картинами. Писал маслом он недурно. Для богатенького отпрыска он выживал очень даже ничего, он прорвался. Я всех представил. Анжела походила вокруг, поглядела на полотна Марвина. - О, очень мило. - Анжела тоже писала, только не слишком хорошо. Я захватил немного пива, а в кармане куртки у меня была спрятана пинта вискача, из которой я время от времени отхлебывал. Марвин вытащил еще пива, и между ними с Анжелой завязался легкий флирт. Марвин, казалось, был непрочь, а Анжела, казалось, склонялась к тому, чтоб над ним посмеяться. Он ей нравился, но недостаточно для того, чтобы сразу с ним ебаться. Мы пили и болтали. У Марвина были бонги, пианино и немного травки. Хороший удобный дом. В таком доме, как у него, я мог бы писать лучше, подумал я, - везло бы больше. Здесь слышно океан и нет соседей, которые жаловались бы на стук машинки. Я продолжал отхлебывать из бутылки. Мы просидели часа 2-3, потом уехали. Обратно Лидия поехала по скоростной трассе. - Лидия, - сказал я, - ты с Марвином еблась, правда? - О чем ты говоришь? - О том разе, когда ты ездила к нему поздно ночью, одна. - Черт бы тебя побрал, я не желаю этого слушать! - Ну да, это правда, ты его выебала! - Слушай, если ты не прекратишь, я за себя не ручаюсь! - Ты его выебла. Анжела испуганно смотрела на нас. Лидия съехала на обочину, остановила машину и толкнула дверцу с моей стороны. - Вылезай! - скомандовала она. Я вылез. Машина уехала. Я пошел по обочине. Вытащил пинту и хлебнул. Я шел так минут 5, когда рядом снова остановилась Дрянь. Лидия распахнула дверцу. - Залезай. Я залез. - Ни слова больше. - Ты его ебала. Я знаю. - О Боже! Лидия снова съехала на обочину и снова распахнула толчком дверцу. - Вылезай! Я вылез. Пошел по обочине. Добрел до съезда с трассы, который вел в пустынную улочку. Я спустился и пошел по ней. Было очень темно. Я заглядывал в окна некоторых домов. Очевидно, я попал в черный район. Впереди, на перекрестке, виднелись какие-то огни. Там стоял киоск с горячими собаками. Я подошел поближе. За прилавком стоял черный мужик. Вокруг никого больше