конторы таких организаций, как Союз говорящих на английском языке или Svensk-amerikanska Forbundet [шведско-американский союз (шведск.)]. Дальше от центра и дальше к востоку приглашения были получены одетыми во фраки швейцарами восемнадцати- и двадцатиэтажных жилых зданий, где фамилии друзей и ровесников Джустины не вызывали отклика ни в чьей памяти. За Пятой авеню приглашения были доставлены в другие многоквартирные дома, а также в дома моделей, дешевые меблированные комнаты, пансионы для девушек, правления Американо-ирландского исторического общества и Общества китайско-американской дружбы. В домах, где парадные двери были забиты досками, эти приглашения покрывались сажей вместе с остальной не полученной адресатами почтой (старыми счетами от Тиффани и номерами журнала "Нью-Йоркер"). Они лежали на исцарапанных столах образцовых детских садов, где слышался смех и плач ребят, они валялись в общих коридорах домов, построенных в свое время с размахом, но затем перепланированных так экономно, что жильцам приходилось готовить обед в гостиной или библиотеке. Приглашения были доставлены в Еврейский музей, в филиал Колумбийского университета, помещавшийся в деловой части города, во французское и югославское консульства, и Советское представительство при Организации Объединенных Наций, в некоторые студенческие организации, актерские клубы, клубы любителей бриджа, модисткам и портнихам. Приглашения были получены также настоятельницами Урсулинского монастыря, монастыря Клариссинского ордена смирения и общины сестер милосердия. Их получили заведующие иезуитскими школами и приютами, монахи-францисканцы, монахи-миссионеры из конгрегации апостола Павла и монахини Ордена милосердия. Они были доставлены в усадьбы, переделанные в деревенские клубы, школы-интернаты, сумасшедшие дома, больницы для алкоголиков, оздоровительные фермы, конторы заповедников, фабрики обоев, чертежные бюро и разные убежища, где престарелые и больные, громко сопя, ждали перед телевизорами ангела смерти. Когда в этот день зазвонили колокола церкви святого Михаила, в ной собралось не больше двадцати пяти человек, в том числе два хозяина меблированных комнат, пришедшие из любопытства. Когда настало время, Мозес произнес положенные слова громко и от всего сердца. После венчания почти все гости вернулись в "Светлый приют" и стали танцевать под патефон. Сара и Лиэндер исполнили величавый вальс и распрощались. Горничные наполнили старые бутылки из-под шампанского дешевым сотерном, и, когда опустились летние сумерки и все люстры были зажжены, главный предохранитель опять перегорел. Джакомо починил его, а Мозес поднялся по лестнице и вошел в комнату Мелисы через дверь. 32 Ракетные пусковые площадки в Ремзен-Парке находились в пятнадцати милях к югу, и это представляло некую моральную проблему, так как сотни или тысячи технических работников вроде Каверли не имели понятия о сути их работы. Администрация приняла меры для разрешения этой проблемы и каждую субботу во второй половине дня устраивала публичный запуск ракет. Автобусов подавали столько, что могли ехать целые семьи; захватив с собой бутерброды и бутылки пива, они сидели на открытой трибуне, слушали звуки трубного гласа в смотрели на огонь, который как бы облизывал чрево земли. Эти стрельбы мало чем отличались от всякого рода пикников, хотя здесь не было игр с мячом и выступлений оркестров. Но пиво было, дети куда-то убегали, и их не могли найти, а шутки, которыми зрители обменивались в ожидании взрыва, рассчитанного на то, чтобы пробиться сквозь земную атмосферу, были вполне заурядными. Все это очень нравилось Бетси, но едва ли могло изменить ее ощущение, что Ремзен-Парк неприветлив. Друзья были ей необходимы, она так и сказала. - Я ведь родилась в маленьком городке в Джорджии, - сказала она, - и это был очень приветливый городок, и я верю, что можно просто взять и подружиться. В конце концов, мы только один раз проходим этой стезей. - Сколько бы она ни повторяла этого замечания о стезе, оно казалось ой одинаково убедительным. Она родилась; она должна умереть. Попытки Бетси установить более близкие отношения с миссис Фраскати по-прежнему встречались холодными улыбками, и она пригласила на чашку кофе женщину из другого соседнего дома, миссис Гейлин, но миссис Гейлин кончила несколько факультетов, и у нее был такой элегантный и аристократический вид, что в ее присутствии Бетси стеснялась. Она чувствовала, что ее изучают, и изучают придирчиво, и поняла, что здесь нет места для дружбы. Она была настойчива и в конце концов нашла себе друга. - Сегодня, дорогой, я встретила самую веселую, самую милую и самую приветливую женщину, - сказала она Каверли, целуя его у дверей. - Ее зовут Джозефин Теллерман, и она живет в Кольце М. Ее муж работает в чертежном бюро, и, по ее словам, она жила чуть ли не во всех поселках при ракетодромах в Соединенных Штатах, и она страшно забавная, и муж ее тоже (Лень милый, и она из хорошей семьи, и она спрашивает, почему бы нам не прийти к ним как-нибудь вечерком и не распить бутылочку. Бетси любила ближнего своего. Простая дружба принесла ей все радости и перипетии любви. Каверли знал, каким тусклым и бессодержательным казалось ей Кольцо К до того мгновения, когда она встретилась с Джозефин Теллерман. Теперь он приготовился неделями и месяцами слушать рассказы о миссис Теллерман. Он был рад. Бетси и миссис Теллерман будут вместе ходить за покупками. Бетси и миссис Теллерман каждое утро будут беседовать по телефону. "Моя приятельница Джозефин Теллерман говорила мне, что у вас очень хорошие бараньи отбивные", - скажет она в мясной лавке. "Моя приятельница Джозефин Теллерман рекомендовала вас мне", - скажет она в прачечной. Даже агент по продаже пылесосов, позвонив у ее дверей в конце тяжелого дня, найдет ее изменившейся. Она будет вести себя достаточно дружелюбно, но двери не откроет. "О, привет! - скажет она. - Я с удовольствием поговорила бы с вами, по, к сожалению, сегодня у меня нет времени. Я жду звонка моей приятельницы Джозефин Теллерман". Однажды вечером Уопшоты зашли к Теллерманам, и Каверли нашел, что они очень приветливы. Дом у Теллерманов был обставлен точно так же, как у Уопшотов, включая Пикассо над камином. В гостиной женщины разговаривали о занавесках, а Каверли и Макс Теллерман разговаривали в кухне об автомобилях, пока Макс готовил коктейли. - Я присматривался к машинам, - сказал Макс, - но решил в этом году не покупать. Мне необходимо сокращать расходы. И машина мне, в сущности, не нужна. Видите ли, я плачу за обучение в колледже моего младшего брата. Мои родители разошлись, и я чувствую ответственность за этого мальчишку. Я для него единственная опора. Я сам содержал себя, пока учился в колледже - бог ты мой, чего я только не делал! - и не хочу, чтобы ему тоже пришлось заниматься этой мышиной возней. Я хочу, чтобы эти четыре года ему жилось легко. Я хочу, чтобы у него было все необходимое. Я хочу, чтобы эти несколько лет он чувствовал, что он не хуже других... Они вернулись в гостиную, где женщины все еще говорили о занавесках. Макс показал Каверли несколько карточек брата и продолжал говорить о нем, а в половине одиннадцатого Уопшоты попрощались и пошли домой. Бетси ничего не понимала в садоводстве, но купила несколько легких складных стульев для двора, расположенного за домом, и деревянную решетку, чтобы скрыть от взоров мусорный бак. Летними вечерами они могли там сидеть. Она была довольна делом своих рук, и однажды летним вечером Теллерманы пришли к ним с бутылкой рома, чтобы, как выразилась Бетси, "обмыть двор", Вечер был теплый, и почти все соседи сидели у себя во дворах. Джози и Бетси разговаривали о клопах, тараканах и мышах. Каверли с нежностью рассказывал о Западной ферме и о тамошней рыбной ловле. Он сам не пил, и ему был противен запах рома, исходивший от других, порядочно выпивших. - Пейте, пейте, - сказала Джози. - Такая уж ночь. Ночь была такая. Воздух был горячий и ароматный. Смешивая в кухне коктейли, Каверли смотрел в окно на двор позади дома Фраскати. Он видел там молоденькую дочь Фраскати в белом купальном костюме, который подчеркивал все линии ее тела, кроме разве что изгиба ягодиц. Брат осторожно поливал ее из садового шланга. Не было никаких грубых шуток, никаких вскриков, не слышно было ни одного звука, пока юноша старательно обливал свою красивую сестру. Смешав напитки, Каверли вынес их во двор. Джози стала говорить о своей матери. - О, я хотела бы, чтобы вы познакомились с моей матерью, - сказала она. - Я хотела бы, чтобы вы, ребятки, познакомились с моей матерью. Когда Бетси попросила Каверли еще раз наполнить стаканы, он сказал, что рома больше нет. - Сбегайте в магазин и купите, милый, бутылку, - сказала Джози. - Такая уж ночь. Мы живем только один раз. - Мы только один раз проходим этой стезей, - сказала Бетси. - Я сейчас принесу, - сказал Каверли. - Предоставьте это мне, предоставьте это мне, - принялся настаивать Макс. - Мы с Бетси пойдем. - Он стащил Бетси со стула, и они вдвоем пошли в сторону торгового квартала. Бетси чувствовала себя чудесно. - Какая ночь! - сказала она, не в силах придумать ничего другого, но ароматная темнота, и полные людьми дома, где начинали уже гасить огни, и шум поливочных машин, и обрывки музыки - все заставляло ее почувствовать, что горести, которые приносили ей переезды, сознание своей чуждости и скитания кончились и что Они научили ее ценить постоянство, дружбу и любовь. Все восхищало ее этой ночью - луна на небе и неоновые огни торгового квартала, - и, когда Макс вышел из винного магазина, она подумала, какой он изысканный, атлетически сложенный и красивый мужчина. На обратном пути он взглянул на Бетси долгим печальным взглядом, обнял ее и поцеловал. Это был краденый поцелуй, подумала Бетси, а ночь была такая, что можно было украсть поцелуй. Когда они вернулись на Кольцо К, Каверли и Джози сидели в гостиной. Джози все еще рассказывала о своей матери. - Никогда ни одного недоброго слова, ни одного сурового взгляда, - говорила она. - Она была настоящей пианисткой. О, у нас в доме всегда бывала большая компания. Знаете, по вечерам в воскресенье мы все обычно собирались вокруг рояля и пели гимны и чудесно проводили время. Бетси и Макс прошли в кухню приготовить коктейли. - Она была несчастна в замужестве, - продолжала Джози. - Он был настоящий сукин сын, об этом не может быть двух мнений, но она относилась ко всему философски - вот в чем тайна ее успеха; она и к нему относилась философски, и, слушая ее, можно было подумать, что она счастливейшая замужняя женщина в мире, но он... - Каверли! - пронзительно закричала Бетси. - Каверли, помоги! Каверли побежал в кухню. Макс стоял у плиты. Он разорвал на Бетси платье. Каверли кинулся на него, ударил сбоку в челюсть, и Макс упал на пол. Бетси с криком убежала в гостиную. Каверли стоял над Максом, хрустя суставами пальцев. В глазах у него были слезы. - Ударьте меня еще раз, если хотите, ударьте меня, если хотите, - сказал Макс. - Я не могу пошевелить пальцем. Конечно, я поступил гнусно, но понимаете ли, иногда я ничего не могу с собой поделать, и я рад, что это уже прошло, и клянусь богом, что никогда больше этого не сделаю; но бог ты мой, Каверли, иногда я чувствую себя таким одиноким, что не знаю, куда деваться, я если бы не мальчишка-брат, которому я даю возможность учиться в колледже, то, пожалуй, я перерезал бы себе горло: видит бог, я часто думал об этом. Глядя на меня, вы не сказали бы, что я склонен к самоубийству, не правда ли, но, видит бог, такие мысли приходят мне страшно часто. - Джози молодец. Она чертовски славная женщина, - говорил Макс, все еще лежа на полу, - и она останется со мной, несмотря ни на что, я знаю, но она, понимаете ли, она неуравновешенная, о, она очень неуравновешенная, и я думаю, это потому, что она жила в таком множестве разных городов. На нее, понимаете ли, нападает меланхолия, и тогда она отыгрывается на мне. Она говорит, что я ее обманываю. Она говорит, что я не приношу домой денег на еду. Я не приношу денег на машину. Ей нужны новые платья, и ей нужны новые шляпы, и бог ее знает, чего только ей еще надо, а потом на нее по-настоящему находит, и она начинает покупать все подряд, и иногда проходит полгода или даже год, прежде чем мне удается оплатить счета. У меня и теперь повсюду в Соединенных Штатах есть неоплаченные счета. Иногда я думаю, что больше мне не выдержать. Иногда я думаю, не уложить ли мне сейчас чемодан и не уехать ли куда глаза глядят. Вот что я думаю: я думаю, что имею право на небольшое развлечение, на каплю счастья, понимаете ли, и я ловлю его то тут, то там; но я огорчен из-за Бетси, потому что вы и Бетси были для нас настоящими добрыми друзьями; по иногда я думаю, что не смогу больше жить без маленьких развлечений. Я просто думаю, что у меня не хватит сил жить дальше. Я просто думаю, что больше не выдержу. В гостиной Джози обняла Бетси. - Ну, ну, милая, - говорила Джози, - ну, ну, ну же, все прошло. Ничего не случилось. Я починю ваше платье. Я куплю вам новое платье. Он просто выпил слишком много, вот и все. У пего зуд в руках появился. У пего зуд в руках появился, и он просто слишком много выпил. Ох уж эти его руки, вечно они лезут куда не нужно. Милочка, это не первый раз. Даже когда он спит, его руки все время шарят кругом, пока что-нибудь не схватят. Даже когда он спит, милочка. Ну, ну, не огорчайтесь больше. Подумайте обо мне. Подумайте, что приходится терпеть мне. У вас, слава богу, такой милый, порядочный муж, как Каверли. Подумайте обо мне, бедной, подумайте о бедной Джози, которая старается всегда быть веселой, хоть и должна улаживать то, что он натворит. О, я так устала от этого. Я так устала все время исправлять его ошибки. А если у нас появляются несколько лишних долларов, он посылает их своему мальчишке-брату в Корнелл. Он обожает этого мальчишку, он любит его больше, чем меня, или вас, иди любого другого человека. Он портит его. Это приводит меня в ярость. Мальчишка живет себе там, как настоящий принц, в спальне с отдельной ванной и ходит в модных костюмах, а я ставлю заплаты, шью, скребу и чищу, чтобы сэкономить на поденщице и чтобы он мог послать этому студенту денег на карманные расходы, или новую спортивную куртку, или теннисную ракетку, или еще что-нибудь. В прошлом году он огорчался, что у мальчишки нет сверхтеплого пальто, и я сказала ему, я сказала, Макс, я сказала, ну подумай. Ты терзаешься из-за того, что у него нет зимнего пальто, а почему ты не подумаешь обо мне? Тебе когда-нибудь приходило в голову, что у меня нет приличного зимнего пальто? Мелькала у тебя когда-нибудь мысль, что твоя любящая жена имеет такое же право на пальто, как и твой мальчишка-брат? Подумал ли ты об этом? И знаете, что он сказал? Он сказал, что там, где находится колледж, холоднее, чем в штате Монтана, в котором мы тогда жили. Все мои слова не произвели на него никакого впечатления. О, это ужасно - быть женой человека, у которого вечно такие заботы на уме. Иногда я просто свирепею, глядя, как он портит мальчишку. Но нам приходится со всем мириться, не так ли? В каждой настоящей дружбе подчас набегает облачко. Будем считать, что так оно и было, милочка; будем считать, что это было просто облачко, ладно? Идемте позовем мужчин и выпьем за дружбу, а кто старое помянет, тому глаз вон. Пусть это будет просто облачко. В кухне они застали Макса, который все еще сидел на полу, и Каверли, стоящего у раковины и хрустевшего суставами пальцев; Бетси подошла к Каверли и стала шепотом упрашивать его забыть о случившемся. - Мы все снова станем друзьями, - громко сказала Джози. - Ну же, ну же, все позабыто. Мы все пойдем в гостиную и выпьем за дружбу, а кто не хочет выпить за дружбу, тот дрянь. Макс пошел за ней в гостиную, а вслед за ними Бетси повела Каверли. Джози наполнила большой стакан ромом и кока-колой. - Выпьем за дружбу прежних дней, - сказала она. - Что было, то прошло. Пьем за дружбу. Бетси заплакала, и все выпили из стакана. - Ну, теперь мы снова друзья - ведь так? - сказала Бетси. - Я расскажу вам, я расскажу вам, чтобы доказать это, я расскажу вам что-то, что я уже давно задумала и что стало для меня еще важней после всего случившегося. В субботу мой день рождения, и я хочу, чтобы вы с Максом пришли к нам на обед, и мы устроим настоящий праздник с шампанским и со смокингами, настоящий вечер, и я думаю, это сейчас еще важнее, после того как произошло это небольшое недоразумение. - О дорогая, это самое милое приглашение, какое я когда-либо получала, - сказала Джози и, вскочив на ноги, поцеловала Бетси, потом Каверли и взяла Макса под руку. Макс протянул руку Каверли. Бетси еще раз поцеловала Джози, и они пожелали друг другу покойной ночи - тихо-тихо, так как было уже поздно, уже больше двух часов, и на всем Кольце только у них горел свет. Утром Джози не позвонила Бетси, а когда Бетси пыталась звонить своей приятельнице, было занято или никто не отвечал; но Бетси так была поглощена приготовлениями к вечеру, что не обратила на это особого внимания. Она купила новое платье, несколько стаканов и салфеток, и вечером накануне приема гостей они с Каверли ужинали в кухне, чтобы не нарушить чистоты в столовой. Каверли пришлось в субботу работать, и он вернулся домой только после пяти. Для приема гостей все было готово. Бетси еще не надела своего нового платья и расхаживала в купальном халате, кое-как заколов волосы шпильками, но чувствовала себя возбужденной и счастливой и, поцеловав Каверли, сказала ему, чтобы он быстренько принял ванну. Скатерть на столе, старинные подсвечники и синий фарфоровый сервиз были с Западной фермы. На столах стояли тарелки с орехами и другими сластями, какими закусывают коктейли. Бетси достала костюм Каверли; он принял душ и одевался, когда зазвонил телефон. - Да, дорогая, - услышал Каверли голос Бетси. - Да, Джози. О-о! Так вы хотите сказать, что не можете прийти. Понимаю. Да, понимаю. Ну а как насчет завтрашнего вечера? Почему бы нам не перенести на завтра? Понимаю, понимаю. Но почему бы вам не прийти сегодня хоть ненадолго? Мы бы укутали Макса в одеяла, а сразу же после обеда вы могли бы уйти, если захотите. Понимаю. Понимаю. Да, понимаю. Ну что ж, до свидания. Да, до свидания. Когда Каверли вошел в гостиную, Бетси сидела на диване. Руки ее лежали на коленях, лицо осунулось и было мокро от слез. - Они не могут прийти, - сказала она. - Макс болен, он простужен, и они не могут прийти. Она громко всхлипнула, но, когда Каверли сел и обнял ее, она отстранила его руку. - Два дня я только и делала, что готовилась к моему вечеру и думала о нем! - воскликнула она. - Два дня я ничем другим не занималась. Я хотела устроить вечер. Я только хотела устроить небольшую приятную вечеринку. Это все, что я хотела. Каверли продолжал твердить, что это все пустяки, и дал ей выпить рюмку хереса. Тут она решила пригласить Фраскати. - Я хочу только, чтобы вечеринка состоялась, - сказала она. - У меня столько еды, и, может быть, Фраскати согласятся прийти. Они вели себя не очень по-добрососедски, но, может быть, это потому, что они иностранцы. Я позову Фраскати. - Почему бы нам не забыть обо всем этом? - спросил Каверли. - Мы можем поужинать одни, или сходить в кино, или предпринять еще что-нибудь. Мы можем прекрасно провести время вдвоем. - Я позову Фраскати, - решила Бетси и подошла к телефону. - Говорит Бетси Уопшот, - весело сказала она, - я столько раз собиралась позвонить вам, но боюсь, я вела себя как плохая соседка. Мы были так заняты с тех пор, как переехали сюда, что у меня совсем не оставалось времени, и мне очень стыдно, что я оказалась такой плохой соседкой, но я просто хотела узнать, не придете ли вы с мужем сегодня к нам поужинать. - Спасибо, но мы уже поужинали, - сказала миссис Фраскати и повесила трубку. Потом Каверли услышал, как Бетси звонила Гейлинам. - Говорит Бетси Уопшот, - сказала она, - мне очень жаль, что я не звонила вам раньше, так как мне хотелось познакомиться с вами поближе, но я хотела узнать, но придете ли вы с мужем сегодня к нам поужинать. - О, мне страшно жаль, - сказала миссис Гейлин, - но Теллерманы... Они, кажется, ваши друзья... Младший брат Макса Теллермана только что приехал домой из колледжа, и они все прядут к нам. Бетси повесила трубку. - Лицемерка, - всхлипывая, сказала она. - Лицемерка. О, она в лепешку расшибется, чтобы только быть в хороших отношениях с Гейлинами, и она просто не хотела сказать мне, своей лучшей подруге, у нее просто не хватило духу сказать мне правду. - Полно, полно, радость моя, - сказал Каверли. - Это не так важно. Это не имеет значения. - Для меня имеет! - воскликнула Бетси. - Для меня это вопрос жизни и смерти - вот что это для меня. Я сейчас пойду туда и посмотрю, я сейчас пойду туда и посмотрю, правду ли сказала мне миссис Гейлин. Я сейчас пойду туда и посмотрю, лежит ли этот Макс Теллерман больной в постели или нет. Я сейчас пойду туда и посмотрю. - Не надо, Бетси, - сказал Каверли. - Не надо, милая. - Я сейчас пойду туда и посмотрю, вот что я сделаю. О, я уже наслушалась об этом его брате, но, когда пришло время познакомить его с соседями, старые друзья оказываются недостаточно хороши. Я пойду и посмотрю. Она встала. Каверли пытался ее удержать, но она вышла из дома. В купальном халате и домашних туфлях она воинственно шагала по улице к следующему Кольцу. Окна Теллерманов были освещены, но, когда она позвонила у дверей, никто не открыл и в доме не слышалось ни звука. Обойдя дом, она вышла к заднему фасаду, где на венецианском окне не были задернуты занавески, и заглянула в гостиную. Там было пусто, но на столе стояло несколько бокалов, а на полу около двери она увидела желтый кожаный чемодан с корнеллской наклейкой. И когда Бетси стояла там в темноте, на нее, казалось, набросились фурии; казалось, что через все события - каждое мгновение ее жизни - красной нитью проходит одиночество и что, чувствуя себя счастливой, она только обманывала себя, так как за всем ее счастьем таилась боль одиночества, и все ее странствия и друзья были ничем, и все было ничем. Она пошла домой, а позже, ночью, у нее случился выкидыш. 33 Бетси пролежала в больнице два дня, а затем вернулась домой, но ей не становилось лучше. Она была не только больна, но и несчастна, и Каверли испытывал такое чувство, словно ее давила какая-то тяжесть, не имевшая никакого отношения к их повседневной жизни - и даже к выкидышу, - а связанная с каким-то событием в ее прошлом. Каждый вечер, приходя из лаборатории, он варил ей ужин и разговаривал или пытался разговаривать с ней. Когда она пролежала в постели две недели с лишним, он спросил ее, не позвать ли доктора. - Не смей звать доктора, - сказала Бетси. - Не смей звать доктора. Ты хочешь позвать доктора только для того, чтобы он пришел и объявил во всеуслышание, что я ничем не больна. Ты просто хочешь доставить мне неприятность. Это просто низость. Она заплакала и, когда он сел на край ее кровати, отвернулась от него. - Пойду варить ужин, - сказал он. - Для меня ничего не вари, - сказала Бетси. - Я слишком больна, чтобы есть. Войдя в темную кухню, Каверли увидел, что происходило в освещенной кухне Фраскати: мистер Фраскати пил вино и похлопывал жену по заду, когда та проходила между плитой и столом. Каверли опустил жалюзи и, достав замороженные продукты, приготовил их по своему разумению, которым не мог особо похвалиться. Он поставил ужин Бетси на поднос и отнес к ней в комнату. Она раздраженно, с трудом села, опираясь на подушки, и, когда Каверли поставил поднос ей на колени и пошел обратно в кухню, крикнула ему вслед: - Ты не-будешь ужинать вместе со мной? Ты не хочешь ужинать со мной? Не хочешь даже смотреть на меня? Он принес свою тарелку в спальню и стал есть, сидя за туалетным столом и рассказывая ей о новостях в лаборатории. Большое задание, над которым он работал, должно быть сделано за три дня. У него новый начальник по фамилии Пенкрас. Каверли принес Бетси блюдце с мороженым, вымыл посуду и пошел в торговый квартал купить для нее детективные рассказы. Он спал на диване, укрываясь пальто, испытывая печаль и вожделение. Бетси пролежала в постели еще неделю и, казалось, становилась все более несчастной. - В лаборатории появился новый доктор, Бетси, - сказал Каверли однажды вечером. - Его фамилия Бленнар. Я видел его в кафе. У него приятная внешность. Он нечто вроде консультанта по вопросам брачной жизни, и я подумал... - Я не хочу ничего о нем слышать, - перебила Бетси. - Но я хочу, чтобы ты выслушала меня, Бетси. Я хочу, чтобы ты поговорила с доктором Бленнаром. Думаю, он нам поможет. Мы пойдем вместе. Или пойди одна. Если ты сможешь объяснить ему, что тебя волнует... - Зачем я стану объяснять ему, что меня волнует? Я знаю, что меня волнует. Я ненавижу этот дом. Я ненавижу этот город, Ремзен-Парк. - Если бы ты поговорила с доктором Бленнаром... - Он психиатр? - Да. - Ты хочешь доказать, что я сумасшедшая, что ли? - Нет, Бетси. - Психиатры существуют для сумасшедших. Я ничем не больна. - Она встала с постели и пошла в гостиную. - О, ты мне надоел, надоели твои проклятые серьезные манеры, надоела твоя привычка вытягивать шею и хрустеть пальцами, надоел твой старый отец с его грязными письмами, в которых он спрашивает, есть ли какие-нибудь новости, есть ли какие-нибудь добрые новости, есть ли какие-нибудь новости. Мне надоели Уопшоты, и пусть все знают об этом, мне наплевать. Затем она пошла в кухню, вернулась оттуда с синими тарелками, которые Сара прислала им с Западной фермы, и стала бить их, швыряя на пол. Каверли вышел из гостиной на заднее крыльцо, но Бетси последовала за ним и разбила там остальные тарелки. На следующий день после свадьбы они поехали прокатиться по морю на пароходе примерно того же возраста, как "Топаз", но значительно больших размеров. На море стояла прекрасная погода, мягкая и тихая, и все вокруг было затянуто дымкой, так что, если бы не кильватерная волна, бежавшая за кормой, они потеряли бы ясное представление о направлении и времени. Бетси и Каверли, держась за руки, расхаживали по палубам, и лица всех пассажиров казались им добрыми и приветливыми. Они ходили от носа до крытой кормы, где чувствовали, как под их ногами с глухим шумом крутится винт, и где их со всех сторон обдували струи теплого воздуха из камбуза и машинного отделения. Они наблюдали за чайками, державшими путь куда-то в сторону Португалии. Остров издали нельзя было различить из-за густой дымки, и, когда пароход медленно приблизился к нему под унылый звон корабельного колокола, пассажиры увидели возникший из тумана поселок - шпили, коттеджи - и двух мальчиков, игравших на берегу в мяч. До их коттеджа - здания времен юности Лиэндера - было далеко; он стоял среди беспорядочной кучки из двенадцати - шестнадцати коттеджей, таких покосившихся и поблекших от непогоды, что вы могли подумать, будто их наскоро соорудили, чтобы дать приют пострадавшим от стихийного бедствия, если бы не знали, что они были построены для тех, кто каждое лето совершает паломничество к морю. Дом, куда они шли, был похож на Западную ферму и представлял собой человеческое жилье, которое расползлось во все стороны в соответствии с капризами и меняющимися потребностями растущей семьи. Они поставили свои чемоданы и разделись для купанья. Сезон еще не начался или уже прошел - гостиница и магазин подарков были на замке. Бетси и Каверли, держась за руки, спускались по тропинке, голые, как в тот день, когда они родились, не помышляя прикрыть свою наготу; они шли вниз по тропинке, по пыли, кое-где по золе, затем по мелкому песку, тонкому-претонкому и покрытому коркой, - он действовал на нервы, - а еще ниже по более крупному песку, мокрому от прилива, и наконец очутились в море, издававшем шум, похожий на хлопанье дверей. Невдалеке от берега возвышалась скала, и Бетси поплыла к ней, а Каверли плыл следом по бодрящей целительной воде Северной Атлантики. Когда он приблизился к скале, Бетси ужо сидела на ней, расчесывая пальцами волосы, а когда он вскарабкался на скалу, она снова бросилась в воду, и он поплыл за ней к берегу. Каверли готов был орать от радости, отплясывать джигу и петь во все горло, но вместо этого он шел вдоль берега, подбирая плоские камешки и бросая их в море за линию прибоя: иногда они, несколько раз подпрыгивая, скользили по воде, а иногда погружались на дно. Вдруг его охватила великая печаль удовлетворенности - радость такая возвышенная, что она ласково согрела его всего целиком, как первое тепло камина осенью; медленно, так как торопиться было некуда, он шел назад к Бетси, продолжая по дороге подбирать камешки и бросать их, и, опустившись на полепи рядом с ней, он прильнул своим ртом к ее рту, своим телом к ее телу, и потом - его тело все напряглось в экстазе - он словно увидел какое-то опаляющее видение из золотого века, которое расцветало в его сознании, пока он не заснул. На следующий вечер, когда Каверли пришел домой, Бетси не было. Единственной вестью, оставленной ею, была сберегательная книжка, с которой были сняты все деньги. В тусклом свете сумерек он обошел дом. Тут не было ничего, чего бы она не касалась или не переставляла, не было ничего, не отмеченного ее личностью и ее вкусами, и в полумраке ему чудилось, что его охватывает предчувствие смерти, что он слышит голос Бетси. Он надел шляпу и вышел погулять. Но Ремзен-Парк был не слишком подходящим местом для прогулок. Большая часть его вечерних звуков была механизирована, и только по ту сторону военного лагеря тянулась узкая полоса леса - туда и пошел Каверли. Думая о Бетси, он представлял ее себе на фоне путешествия - поезда, станционные платформы, гостиницы, просьбы помочь ей отнести чемоданы, обращенные к чужим людям, - и его охватывало Чувство огромной любви и жалости. Чего он не мог понять, так это тяжести своих переживаний по поводу ситуации, которой уже больше не существовало. Обойдя кругом лес и возвращаясь назад через военный лагерь, он при виде домов Ремзен-Парка ощутил огромную тоску по Сент-Ботолфсу - по городку, где улицы были беспорядочные и искривленные, как человеческое сознание, по реке, сверкающей за деревьями, по человеческим звукам вечерами, даже по Дядюшке Писпису, нагишом пробирающемуся сквозь кусты бирючины. Это была длинная прогулка, полночь уже миновала, когда он вернулся домой, он повалился голый в их супружескую постель, еще хранившую аромат кожи Бетси, и ему снилась Западная ферма. Мир полон развлечений - красивых женщин, музыки, французских фильмов, кегельбанов и баров, - но у Каверли не хватало то ли жизненной энергии, то ли воображения, чтобы он мог развлечься. Утром он пошел на работу. Домой вернулся в темноте, принеся с собой замороженный обед, который подогрел и съел прямо из кастрюли. Действительность для него перестала быть чем-то устойчивым и бесспорным: свойственный ему оптимизм значительно ослабел или вовсе покинул его. Иногда в несчастье бывает своего рода ограниченность - географическая отдаленность, как в жизни путевого обходчика на разъезде, - и человек живет или терпит жизнь, проявляя минимум энергии и почти не воспринимая окружающего мира, и большая часть этого мира быстро проносится мимо, как пассажиры шикарного поезда из Санта-Фе. Такая жизнь имеет свои преимущества - одиночество и мечты о несбыточном, но это жизнь, лишенная дружбы, общения, любви и даже реальной надежды на избавление. Каверли погрузился в эмоциональное уединение, и тут пришло письмо от Бетси. "Милый, - писала она, - я еду в Бембридж повидать бабушку. Не пытайся поехать за мной. Прости, что я забрала все деньги, но, как только я поступлю на работу, я все тебе верну. Ты можешь получить развод и жениться на другой женщине, у которой будут дети. Я, вероятно, просто странница и теперь опять странствую". Каверли подошел к телефону и вызвал Бембридж. Ответила старая бабушка Бетси. - Я хочу поговорить с Бетси! - крикнул Каверли. - Я хочу поговорить с Бетси. - Ее здесь нет, - ответила старуха. - Она больше здесь не живет. Она вышла замуж за Каверли Уопшот и уехала с ним куда-то в другое место. - Я Каверли Уопшот! - крикнул Каверли. - Ну, если вы Каверли Уопшот, то зачем вы меня беспокоите? - спросила старуха. - Если вы Каверли Уопшот, то почему вы сами не поговорите с Бетси? А когда будете говорить с пей, скажите, чтобы она становилась на колени, когда молится. Скажите ей, что молитвы не имеют силы, если не становиться на колени. - И с этими словами она повесила трубку. 34 Теперь мы подошли к малоприятной части нашего рассказа, и всякий, кому эта глава не интересна, вполне может ее пропустить. Дело было так. Непосредственным начальником Каверли был некий Уолкот, но во главе всего отдела программирования стоял молодой человек по фамилии Пенкрас. У него был замогильный голос, красивые ровные белые зубы, и он ездил на европейской гоночной машине. Он никогда не говорил с Каверли, только здоровался или поощрительно улыбался, проходя по длинной комнате программистов. Возможно, мы переоцениваем нашу способность скрывать свои переживания: печать одиночества и неразделенности чувств бросается в глаза гораздо сильней, чем мы думаем. Как бы там ни было, однажды вечером Пенкрас неожиданно подошел к Каверли и предложил отвезти его домой. Каверли был рад любому обществу, и низкая гоночная машина заметно повлияла на его настроение. Когда они свернули с Триста двадцать пятой улицы на Кольцо К, Пенкрас сказал, что он удивлен, не видя жены Каверли на пороге их дома. Каверли сказал, что она уехала погостить в Джорджию. - Тогда вы должны поехать ко мне и поужинать со мной, - заявил Пенкрас. Он пустил машину на полную скорость, и она с ревом помчалась. Дом у Пенкраса был, разумеется, точно такой же, как у Каверли, по он находился близ военного поста, и примыкавший к нему участок был больше. Изысканно обставленный, он представлял для Каверли приятную перемену но сравнению с его собственным беспорядочным хозяйством. Пенкрас приготовил ему выпить и стал подпускать турусы. - Я уже давно хотел поговорить с вами, - сказал он. - Вы работаете превосходно, поистине блестяще, и я хотел вам это сказать. Через несколько недель мы пошлем кого-нибудь в Англию... Я сам тоже поеду. Мы хотим сравнить наши методы программирования с английскими. И разумеется, хотим послать человека, который справится. Нам нужен человек, обладающий индивидуальностью в некоторым жизненным опытом. У вас хорошие шансы получить эту командировку, если она вас интересует. Это признание его достоинств доставило Каверли большую радость, хотя Пенкрас осыпал его таким множеством откровенно томных взглядов, что он почувствовал себя неловко. Его новый приятель не был женствен, отнюдь нет. Он говорил басом, тело его, видимо, поросло волосами, а движения были атлетические, но Каверли почему-то казалось, что стоит ткнуть ему в пах, как он упадет в обморок. Каверли понимал, что проявит неблагодарность и нечестность, если будет пользоваться гостеприимством этого человека и наслаждаться уютом в его доме и в то же время питать подозрения относительно его личной жизни; но, говоря по правде, он получал большое удовольствие. Он не задумывался о том, чем может закончиться такая дружба, и наслаждался той атмосферой восхваления и нежности, которую создал Пенкрас, по-видимому и сам наслаждавшийся ею. Такого вкусного обеда Каверли не ел уже много месяцев, а после обеда Пенкрас предложил пройти через военный лагерь в погулять в лесу. Это было как раз то, чего хотелось и Каверли, и они вышли в вечернюю тьму и сделали круг по лесу, дружелюбно и серьезно беседуя о своей работе и развлечениях. Затем Пенкрас отвез Каверли домой. Утром до начала работы Уолкот предупредил Каверли насчет Пенкраса. Тот был гомосексуалистом. Это сообщение удивило и опечалило Каверли, но пробудило в нем и некоторое упрямство. Он чувствовал то же, что тетя Гонора чувствовала в отношении ломовой лошади. Он не хотел быть ломовой лошадью, но и не хотел видеть, как с нею жестоко обращаются. Несколько дней он не встречал Пенкраса, а затем как-то вечером, когда он собирался съесть свой обед прямо из кастрюли, гоночная машина с ревом влетела на Кольцо К и Пенкрас позвонил у дверей. Он привез Каверли к себе поужинать, и они опять гуляли в лесу. Никогда Каверли не встречал человека, с таким интересом слушавшего его воспоминания о Сент-Ботолфсе, и был счастлив, что может говорить о прошлом. После еще одного вечера, проведенного с Пенкрасом, Каверли стали ясны намерения приятеля, но он не знал, как себя вести, и не видел основания, почему бы ему не обедать с гомосексуалистом. Он прикидывался перед самим собой невинным или наивным, но эта отговорка была крайне неубедительна. Гомосексуалист, в сущности, никого из нас не удивляет. Мы выбираем галстуки, смачиваем и причесываем волосы, зашнуровываем ботинки, чтобы понравиться предмету своей страсти; так же поступают и они. Каверли был достаточно опытен в дружбе, чтобы понимать, что преувеличенное внимание, уделяемое ему Пенкрасом, объяснялось любовью. Тот хотел быть обольстительным, и, когда они после ужина пошли гулять, его окружала атмосфера эротического возбуждения или смятения. Они миновали последний дом и поравнялись с военными сооружениями - казармами, полковой церковью и плацем, который был огорожен побеленным известью каменным забором. На пороге одной из казарм сидел какой-то мужчина и выковывал браслет из осколка ракеты. Это была - как в большинстве армейских гарнизонов - "ничейная земля", с которой в чрезвычайных условиях войны поневоле мирились, но которая теперь казалась более изолированной и пустынной, чем всегда. Они прошли мимо казарм в лес и уселись на камни. - Через десять дней мы уезжаем в Англию, - сказал Пенкрас. - Мне будет недоставать вас, - сказал Каверли. - Вы тоже едете. Я все уладил. Каверли обернулся к своему спутнику и уловил в его глазах такую печаль, что ему почудилось, будто он никогда не сможет прийти в себя. Это был взгляд, какой не раз вызывал в нем отвращение - доктора в Травертине, буфетчика в Вашингтоне, священника на ночном пароходе, приказчика в лавке, - тот обостренный взгляд мужчин, одолеваемых горестью однополого влечения, горестью и извращенным желанием бежать (помочиться в суповую миску лоустофтского фарфора, написать гадкое слово на задней стенке сарая и удрать в море с грязным-прегрязным матросом) - бежать не от законов и обычаев мира, а от его силы и энергии. - Еще всего только десять дней, - вздохнул его спутник, и вдруг Каверли почувствовал, как в нем смутно шевельнулось противоестественное влечение. Это продолжалось какую-то долю секунды. И от этой мысли, что он присоединится к числу мужчин с тусклым взглядом, блуждающих в темноте, как Дядюшка Писпис ПасТилка, бич совести обрушился на него с такой силой, словно кто-то хлестнул его по самому чувствительному месту. Секунду спустя бич опустился на него снова - на этот раз за то, что он унизил человеческое достоинство. Дядюшке Писпису судьба назначила бродить по садам, а в представлении Каверли мир был местом, где допускается такое одиночество. Затем бич обрушился опять - и на этот раз он находился в руках привлекательной женщины, которая бесконечно презирала его за такого друга и глаза которой сказали ему, что отныне ему навсегда заказано наслаждение женщинами - этими утренними созданиями. Он с вожделением подумал о том,